Страница:
Неудачи и надежды
В 1531 году Джироламо женился на пятнадцатилетней Лючии, дочери Альтобелло Бандарени, владельца гостиницы в Сакколонго, а позже комиссара по набору венецианского ополчения в падуанской провинции. Кардано отказался от приданого Лючии, что, вообще говоря, противоречило его жизненным правилам. В ответ Альтобелло не только не взвалил на него какие-то обязанности по содержанию огромной семьи (у бравого комиссара было четыре сына и четыре дочери), но даже помог на первых порах молодым. Таким образом, обе стороны остались довольны друг другом.
В Сакколонго у Кардано не было возможности прокормить семью, поэтому в феврале 1532 года они с Лючией отправились в Милан и поселились в доме матери. Клара на удивление сердечно встретила юную невестку и сына, чего, к несчастью, нельзя было сказать о миланских врачах. Для них он по-прежнему оставался вспыльчивым и суеверным субъектом сомнительного происхождения, врачом с дипломом, но без практики. Мало кто знал в Милане, что этот игрок и задира исписывает страницу за страницей, не имея ни малейшей надежды увидеть их в отпечатанном виде, что этот полуголодный врач одержим мечтой о бессмертной славе.
Прозябание в неизвестности, ежедневная борьба за кусок хлеба вскоре стали невыносимы для Кардано, и он решил уехать из города. В конце апреля 1533 года он обосновался вместе с Лючией в Галлерате, маленьком городке, расположенном в двадцати четырех милях северо-западнее Милана, где жил его двоюродный брат Джакомо. На Галлерате власть миланской коллегии не распространялась, да к тому же и врачей в городке не было, воздух здесь был чище, чем в зачумленном Милане, а продукты дешевле. Единственное, чего не хватало молодому врачу, – это пациентов и, следовательно, заработков. «.Я перестал быть бедным, ибо у меня в то время уже не осталось ничего», – невесело шутил впоследствии Кардано. И тем не менее он находил в себе силы, чтобы заниматься сочинительством. Он начинает писать трактат «О судьбе», работает над книгой по астрологии. «События происходят часто вопреки человеческим желаниям, и подобные разочарования следует гордо переносить», – учил Джироламо. И разве его собственное поведение не является практическим осуществлением этой стоической теории? Он писал в то время, когда не было надежд не только на издание книги, но и на самое существование ее автора.
В Галлерате Кардано стал отцом. 14 мая 1534 года Лючия родила мальчика, которого назвали Джамбаттистой. С рождением сына у Кардано прибавилось забот. Сам он мог довольствоваться хлебом, зеленью и водой, но жене, кормящей Джамбаттисту, требовалась полноценная еда. Джироламо брался за любую работу: составлял календари и гороскопы, читал публичные лекции, давал платные консультации и частные уроки. Но все это вместе с гонорарами за лечение больных не принесло ему и двадцати пяти дукатов за те девятнадцать месяцев, что он провел в Галлерате. Даже в игре ему не везло. Пришлось продать кое-что из мебели и заложить драгоценности жены: «…Удивительно, как я мог продолжать существование. а еще более удивительно то, что я не побирался, как нищий, и к тому же не совершил и не замыслил ничего позорного ни для памяти предков, ни для своего доброго имени».
Кардано решил снова попытать счастья в Милане. В октябре 1534 года он переехал сюда с семьей и поселился в работном доме для бедняков, убогих и странников, содержавшемся на деньги церковной общины. Неизвестно, почему на этот раз Джироламо не захотел найти приют у матери: может быть, между Кларой и Лючией были какие-то трения. Пребывание в работном доме – низшая точка карьеры миланского врача. Джироламо исполнилось тридцать три года; уже восемь лет он владел дипломом врача, но почти не имел пациентов; в течение десяти лет писал книги, но ни одна из них не увидела свет. И тем не менее он не терял мужества: «будучи одарен железным характером», он «оказался способным преодолевать всякие злосчастные обстоятельства». Первым руку помощи протянул Джироламо знатный и хорошо образованный миланец Филиппо Аркинто, который был лишь на год старше Кардано. Они познакомились за игорным столом, и Филиппо на всю жизнь проникся уважением к учености своего партнера. Он настоял на том, чтобы врачу-неудачнику поручили чтение лекций в школе для бедных детей Scuola Piattina, содержавшейся на деньги некоего Томмазо Пьятти. За мизерный гонорар Джироламо читал здесь воскресные лекции по геометрии, астрономии, арифметике, географии и архитектуре. Он старался изо всех сил и приобрел определенную популярность в Милане как лектор по математическим дисциплинам. В начале 1535 года Аркинто устроил Джироламо врачом к монахам-августинцам. Лекции и врачевание приносили ему очень скромный заработок – пятьдесят дукатов в год, но все же это был некоторый финансовый успех. Он сопровождался и успехом медицинским: Кардано удалось вылечить каноника ордена Франческо Гадди который болел какой-то кожной болезнью (Кардано называл ее «проказой»). Миланским врачам не удалось с ней справиться, и Гадди, отчаявшись, уже «искал в смерти избавление от мучений». То ли фортуна обернулась на этот раз лицом к Кардано, то ли ему удалось найти верный путь лечения, но так или иначе через шесть месяцев он поставил каноника на ноги.
С исцелением высокопоставленного монаха начал расти авторитет доктора Кардано. При содействии Аркинто ему удалось заполучить еще нескольких богатых пациентов и среди них – ювелира Джироламо Гуеррини. Кардано очень подружился с ним и почерпнул из его рассказов много любопытных фактов, которые использовал затем в своих книгах.
Следуя своей привычке, Джироламо работал сразу над несколькими рукописями: одна была посвящена семи книгам «Географии» Птолемея, другая – «Трактату о сфере» профессора Парижского университета англичанина Иоанна де Сакробоско, третья – «Элементам» Евклида. В этих сочинениях Кардано мало оригинального; это всего лишь более или менее доступное переложение названных трудов, может быть, выполненное в угоду Аркинто или какому-то другому знатному дилетанту от науки.
Как только дела Кардано немного наладились, он снял дом и поселился в нем со своей семьей, нянькой Джамбаттисты, слугой и мальчиком-учеником. Потом перевез к себе и Клару. Он ждал поворота в своей судьбе, и сны подогревали его надежды.
Но в ожидании бессмертной славы или по крайней мере заработков Джироламо полагался не на фортуну, а на труд. Он работал напряженно, исписывая сотни листов, а отдых находил в музыкальных занятиях, играх в кости и шахматы. Ему довелось встретиться за шахматной доской даже с миланским герцогом Франческо II Сфорца, который в 1529 году выкупил свое герцогство у Карла V и мирно правил Миланом. Летом 1535 года сорокатрехлетний бездетный герцог умер, завещав свои наследственные владения императору. Для передачи этого наследства миланский сенат отправил к Карлу V делегацию, в которую вошел и Филиппо Аркинто. Зная, что его покровитель встретится не только с императором, но и с папой Павлом III, большим любителем наук и астрологии, Кардано поспешно сочинил два небольших астрологических трактата. Он снабдил их льстивым посвящением и вручил Аркинто для передачи папе. Однако должного впечатления эти сочинения не произвели, и вознаграждения за них Джироламо не получил.
6 июня 1535 года Кардано вновь решил попытать счастья со вступлением в миланскую коллегию врачей. Историк Ч. Бьянки в 1912 году установил, что биографы Кардано неправы, утверждая, будто врачебное сообщество по-прежнему было настроено против него. На самом деле к июню 1535 года коллегия не только не возражала, чтобы Кардано стал ее членом, но даже хотела всячески помочь ему в этом. Мешал ее устав, и обойти его не было никакой возможности. Из добрых побуждений было принято поистине соломоново решение: коллегия разрешила Джироламо лечить больных, но только после консультации у ее полноправных членов. Кардано не оценил такого шага навстречу и, посчитав себя оскорбленным, отомстил довольно оригинальным способом – за пятнадцать дней он сочинил книгу «О дурных обыкновениях во врачевании болезней».
Чтобы опубликовать ее, нужны были деньги и издатель. Кардано обратился за помощью к своему сокурснику и приятелю по Падуанскому университету Оттавиано Ското, владельцу большой печатни в Венеции. «То, о чем ты просишь, выполнить совсем нетрудно, – ответил он Джироламо. – Даже если я понесу на этом убытки, ради тебя я все равно издам рукопись. Думаю, однако, что я рискую немногим.» Вероятно, Ското высоко ценил ученость своего друга.
В Сакколонго у Кардано не было возможности прокормить семью, поэтому в феврале 1532 года они с Лючией отправились в Милан и поселились в доме матери. Клара на удивление сердечно встретила юную невестку и сына, чего, к несчастью, нельзя было сказать о миланских врачах. Для них он по-прежнему оставался вспыльчивым и суеверным субъектом сомнительного происхождения, врачом с дипломом, но без практики. Мало кто знал в Милане, что этот игрок и задира исписывает страницу за страницей, не имея ни малейшей надежды увидеть их в отпечатанном виде, что этот полуголодный врач одержим мечтой о бессмертной славе.
Прозябание в неизвестности, ежедневная борьба за кусок хлеба вскоре стали невыносимы для Кардано, и он решил уехать из города. В конце апреля 1533 года он обосновался вместе с Лючией в Галлерате, маленьком городке, расположенном в двадцати четырех милях северо-западнее Милана, где жил его двоюродный брат Джакомо. На Галлерате власть миланской коллегии не распространялась, да к тому же и врачей в городке не было, воздух здесь был чище, чем в зачумленном Милане, а продукты дешевле. Единственное, чего не хватало молодому врачу, – это пациентов и, следовательно, заработков. «.Я перестал быть бедным, ибо у меня в то время уже не осталось ничего», – невесело шутил впоследствии Кардано. И тем не менее он находил в себе силы, чтобы заниматься сочинительством. Он начинает писать трактат «О судьбе», работает над книгой по астрологии. «События происходят часто вопреки человеческим желаниям, и подобные разочарования следует гордо переносить», – учил Джироламо. И разве его собственное поведение не является практическим осуществлением этой стоической теории? Он писал в то время, когда не было надежд не только на издание книги, но и на самое существование ее автора.
В Галлерате Кардано стал отцом. 14 мая 1534 года Лючия родила мальчика, которого назвали Джамбаттистой. С рождением сына у Кардано прибавилось забот. Сам он мог довольствоваться хлебом, зеленью и водой, но жене, кормящей Джамбаттисту, требовалась полноценная еда. Джироламо брался за любую работу: составлял календари и гороскопы, читал публичные лекции, давал платные консультации и частные уроки. Но все это вместе с гонорарами за лечение больных не принесло ему и двадцати пяти дукатов за те девятнадцать месяцев, что он провел в Галлерате. Даже в игре ему не везло. Пришлось продать кое-что из мебели и заложить драгоценности жены: «…Удивительно, как я мог продолжать существование. а еще более удивительно то, что я не побирался, как нищий, и к тому же не совершил и не замыслил ничего позорного ни для памяти предков, ни для своего доброго имени».
Кардано решил снова попытать счастья в Милане. В октябре 1534 года он переехал сюда с семьей и поселился в работном доме для бедняков, убогих и странников, содержавшемся на деньги церковной общины. Неизвестно, почему на этот раз Джироламо не захотел найти приют у матери: может быть, между Кларой и Лючией были какие-то трения. Пребывание в работном доме – низшая точка карьеры миланского врача. Джироламо исполнилось тридцать три года; уже восемь лет он владел дипломом врача, но почти не имел пациентов; в течение десяти лет писал книги, но ни одна из них не увидела свет. И тем не менее он не терял мужества: «будучи одарен железным характером», он «оказался способным преодолевать всякие злосчастные обстоятельства». Первым руку помощи протянул Джироламо знатный и хорошо образованный миланец Филиппо Аркинто, который был лишь на год старше Кардано. Они познакомились за игорным столом, и Филиппо на всю жизнь проникся уважением к учености своего партнера. Он настоял на том, чтобы врачу-неудачнику поручили чтение лекций в школе для бедных детей Scuola Piattina, содержавшейся на деньги некоего Томмазо Пьятти. За мизерный гонорар Джироламо читал здесь воскресные лекции по геометрии, астрономии, арифметике, географии и архитектуре. Он старался изо всех сил и приобрел определенную популярность в Милане как лектор по математическим дисциплинам. В начале 1535 года Аркинто устроил Джироламо врачом к монахам-августинцам. Лекции и врачевание приносили ему очень скромный заработок – пятьдесят дукатов в год, но все же это был некоторый финансовый успех. Он сопровождался и успехом медицинским: Кардано удалось вылечить каноника ордена Франческо Гадди который болел какой-то кожной болезнью (Кардано называл ее «проказой»). Миланским врачам не удалось с ней справиться, и Гадди, отчаявшись, уже «искал в смерти избавление от мучений». То ли фортуна обернулась на этот раз лицом к Кардано, то ли ему удалось найти верный путь лечения, но так или иначе через шесть месяцев он поставил каноника на ноги.
С исцелением высокопоставленного монаха начал расти авторитет доктора Кардано. При содействии Аркинто ему удалось заполучить еще нескольких богатых пациентов и среди них – ювелира Джироламо Гуеррини. Кардано очень подружился с ним и почерпнул из его рассказов много любопытных фактов, которые использовал затем в своих книгах.
Следуя своей привычке, Джироламо работал сразу над несколькими рукописями: одна была посвящена семи книгам «Географии» Птолемея, другая – «Трактату о сфере» профессора Парижского университета англичанина Иоанна де Сакробоско, третья – «Элементам» Евклида. В этих сочинениях Кардано мало оригинального; это всего лишь более или менее доступное переложение названных трудов, может быть, выполненное в угоду Аркинто или какому-то другому знатному дилетанту от науки.
Как только дела Кардано немного наладились, он снял дом и поселился в нем со своей семьей, нянькой Джамбаттисты, слугой и мальчиком-учеником. Потом перевез к себе и Клару. Он ждал поворота в своей судьбе, и сны подогревали его надежды.
Но в ожидании бессмертной славы или по крайней мере заработков Джироламо полагался не на фортуну, а на труд. Он работал напряженно, исписывая сотни листов, а отдых находил в музыкальных занятиях, играх в кости и шахматы. Ему довелось встретиться за шахматной доской даже с миланским герцогом Франческо II Сфорца, который в 1529 году выкупил свое герцогство у Карла V и мирно правил Миланом. Летом 1535 года сорокатрехлетний бездетный герцог умер, завещав свои наследственные владения императору. Для передачи этого наследства миланский сенат отправил к Карлу V делегацию, в которую вошел и Филиппо Аркинто. Зная, что его покровитель встретится не только с императором, но и с папой Павлом III, большим любителем наук и астрологии, Кардано поспешно сочинил два небольших астрологических трактата. Он снабдил их льстивым посвящением и вручил Аркинто для передачи папе. Однако должного впечатления эти сочинения не произвели, и вознаграждения за них Джироламо не получил.
6 июня 1535 года Кардано вновь решил попытать счастья со вступлением в миланскую коллегию врачей. Историк Ч. Бьянки в 1912 году установил, что биографы Кардано неправы, утверждая, будто врачебное сообщество по-прежнему было настроено против него. На самом деле к июню 1535 года коллегия не только не возражала, чтобы Кардано стал ее членом, но даже хотела всячески помочь ему в этом. Мешал ее устав, и обойти его не было никакой возможности. Из добрых побуждений было принято поистине соломоново решение: коллегия разрешила Джироламо лечить больных, но только после консультации у ее полноправных членов. Кардано не оценил такого шага навстречу и, посчитав себя оскорбленным, отомстил довольно оригинальным способом – за пятнадцать дней он сочинил книгу «О дурных обыкновениях во врачевании болезней».
Чтобы опубликовать ее, нужны были деньги и издатель. Кардано обратился за помощью к своему сокурснику и приятелю по Падуанскому университету Оттавиано Ското, владельцу большой печатни в Венеции. «То, о чем ты просишь, выполнить совсем нетрудно, – ответил он Джироламо. – Даже если я понесу на этом убытки, ради тебя я все равно издам рукопись. Думаю, однако, что я рискую немногим.» Вероятно, Ското высоко ценил ученость своего друга.
Первые книги и первые успехи
Так в 1536 году в Венеции увидела свет первая книга Джироламо Кастильоне Кардано, Миланца. Она была посвящена Аркинто и содержала описание семидесяти двух ошибок, распространенных, по мнению Кардано, в тогдашней врачебной практике. К ней было приложено небольшое сочинение о вредных ингредиентах в некоторых лекарствах. Книга разошлась довольно быстро, поэтому Ското в накладе не остался. А вот на долю автора выпали одни неприятности: книгу критиковали за ошибки в стиле, грамматике и излагаемых предметах.
К огорчению Кардано, большинство претензий критиков оказались справедливыми. Это было тем более обидно, что далеко не все ошибки лежали на его совести. В те времена расстояние между Миланом и Венецией было весьма серьезной преградой, и автор не смог сам выправить книгу перед выпуском в свет. За него это сделал Ското, но крайне небрежно. Много лет спустя, когда Джироламо решил переиздать свою первую книгу, он обнаружил на ее ста десяти страницах около трехсот ошибок; ему пришлось потратить почти месяц, редактируя текст, написанный всего за пятнадцать дней.
Но подлинная причина резких выступлений против книги заключалась, разумеется, не в стилистических и грамматических ошибках. Миланских врачей возмутил ее тон, наглость автора, уличавшего их, по сути дела, в невежестве. «В наше время, – утверждал Кардано, – репутацию врачу создают его манеры, слуги, карета, одежды, ловкость, притворство и жеманность, знания же и опыт в счет не принимаются».
Итак, первая попытка возвестить о себе со страниц книги окончилась провалом. «Там, где я искал чести, я познал лишь стыд», – вынужден был признать Джироламо. Пытаясь завоевать коллегию, он лишь углубил пропасть между собой и ею. Ничего не вышло у него и со службой у вице-короля Италии маршала Шарля Бриссака; не удалось также «прийти к соглашению относительно поступления на папскую службу», хотя за него ходатайствовал сам Аркинто. В конце 1536 года он удостоился, правда, первого реального приглашения – занять место профессора медицины в Павии, но отклонил его, «не надеясь получить следуемое жалование».
А пациентов по-прежнему почти не было. Миланцы знали Кардано скорее как игрока и лектора по математическим дисциплинам в заведении Пьятти, чем практикующего врача. Они полагали, что этот эксцентричный молодой человек слишком поглощен математикой, астрологией и азартными играми, чтобы при этом быть еще и хорошим лекарем. Лишь немногие обращались к нему, как правило, те, кто от отчаяния был готов обратиться к любому знахарю, лишь бы исцелиться. Однажды Джироламо вылечил графа Камилло Борромео, но отказался постоянно находиться при нем, и разгневанный патриций ославил врача на весь город. Тем не менее, когда заболел семилетний сын Борромео, Кардано вновь был приглашен в дом графа.
О том, как развивались дальнейшие события, имеет смысл рассказать со слов самого Кардано. Это добавит еще одну выразительную деталь к общему представлению и о медицине того времени, и о духовном мире Миланца.
Итак, осмотрев мальчика, Джироламо решил прописать ему лекарство под названием «диароб». Он написал рецепт, и слуга собрался идти к аптекарю, но Джироламо вдруг вспомнил, что накануне видел во сне огромного ужасного змея. «А что, – сказал я себе, – если мальчику суждено умереть от прописанного лекарства?.. Другие врачи, столь враждебно ко мне расположенные, несомненно припишут этому лекарству смерть больного». Он поспешно забрал у слуги рецепт, незаметно разорвал его и написал другой – такой, чтобы ни у кого не вызвал сомнений: «порошок из жемчужин, толченных с костью единорога и с драгоценными камнями». Порошок, однако, не помог, более того, мальчику стало хуже. Собрался консилиум из трех видных врачей; они, к счастью, одобрили лекарство Кардано и даже вновь прописали его. Но когда на следующий день мальчик умер, граф обвинил в смерти сына одного Кардано. Он бранил его повсюду так жестоко, что Джироламо с ужасом спрашивал себя: «А что было бы, если бы больной выпил диароб?»
Заключая свой рассказ об этом печальном событии, Кардано пишет: «Я не думаю, чтобы рассказанный сон и все то, что я сообщил, было случайностью, но. это было предупреждением, данным человеку благочестивому, подавленному многими, разного рода бедствиями, которого Бог не захотел покинуть в несчастье».
В 1536 году произошло еще два важных события: во-первых, у Джироламо родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Кларой; во-вторых, в доме Кардано появился ученик Лодовико Феррари, сыгравший немалую роль в жизни учителя.
Потерпев неудачу с первой своей книгой, Кардано на некоторое время забросил работу над медицинскими трактатами и обратился к сюжетам математическим и философским. Он начал трудиться над трактатом по арифметике. Его интерес к математике резко усилился, когда он в ноябре узнал об открытии Сципионом дель Ферро и Никколо Тартальей «великого алгебраического секрета» – способа решения кубического уравнения.
В следующем году к уже написанным рукописям добавились сочинения по «нравственной философии» – «О мудрости» и «Об утешении», приобретшие впоследствии широкую известность, и трактат «Загадки вечности». Джироламо посвятил его новому правителю Милана генералу Альфонсо д'Авалосу маркизу дель Васто. Этот беспринципный щеголь, обильно орошавший духами не только собственную персону, но и седло своего коня, оказался умным человеком и покровительствовал людям науки. Поэтому Кардано искал его дружеского расположения. «Загадки вечности» никогда не были опубликованы, так как церковная цензура считала книгу недостаточно ортодоксальной. Миланец же любил ее и часто упоминал в других своих сочинениях. В ней он впервые попытался изложить свои онтологические[12] идеи.
Покровителем Джироламо, сыгравшим, пожалуй, решающую роль в его судьбе, стал Франческо Сфондрато, профессор гражданского права в Павии, миланский сенатор, советник императора Карла V и папы Павла III. Помимо этих высоких постов, у Сфондрато был еще один особо полезный для Кардано пост – он был попечителем миланской коллегии врачей.
Когда младший сын сенатора заболел «сильнейшей лихорадкой с очень тяжелыми судорогами», его лечили ректор коллегии Лука делла Кроче и ее старший врач Амброджо Кавенаго. Но мальчику становилось все хуже, и Сфондрато, прислушавшись к совету аптекаря Донато Ланца, пригласил на консультацию Кардано. В присутствии своих высокопоставленных коллег Джироламо поставил диагноз («сокращение спинных нервов») и назначил лечение – «обтирания и компрессы из льняного масла и масла лилий». После того как младенец через несколько дней выздоровел, Сфондрато стал верным союзником Кардано. Повсюду – в сенате, у маркиза дель Васто, у кардиналов – он с восторгом рассказывал о необычайном искусстве бедного врача, которому так не повезло с рождением. Ему удалось привлечь на сторону Джироламо влиятельного сенатора Джованни Батиста Специарио и известного миланского юриста и математика Франческо делла Кроче, брата ректора коллегии. Общественное мнение было, таким образом, достаточно подготовлено, когда Кардано 15 января 1539 года вновь обратился в коллегию. Вопрос о его зачислении был, по существу, решен, но для выполнения формальностей потребовалось еще восемь месяцев.
Кардано тем временем упорно шлифовал и готовил к изданию свою рукопись «Практика общей арифметики и простые измерения». Ради нее он изменил своей привычке сочинять одновременно несколько трактатов. Более того, в 1538 году он даже сжег девять рукописей, сочтя их недостойными «вечной славы». Все силы его были направлены на то, чтобы не допустить еще одного литературного поражения. На этот раз Кардано решил не отдавать рукопись Ското. Он был готов пожертвовать гонораром, лишь бы не дать завистникам и конкурентам повода для мелочной критики: описок, опечаток, погрешностей стиля и т. д. в математической книге могло быть еще больше, чем в медицинской. К счастью, в Милане нашелся издатель Бернардо Калуско, который согласился за свой счет отпечатать рукопись и даже выплатить автору гонорар, правда, чисто символический – всего десять крон.
Книга уже набиралась, когда Кардано вознамерился завязать отношения с Тартальей, чтобы выведать у него секрет решения кубических уравнений и привести его в своей «Практике.». Эта попытка кончилась «громаднейшим и отвратительным скандалом», о котором подробно рассказывает пятая глава. «Практика.» увидела свет в 1539 году. Кардано посвятил ее канонику Гадди. Книга вышла с портретом автора, увенчанным многозначительным афоризмом: «Нет пророка в своем отечестве». Связав многие свои надежды с ее выходом в свет, Джироламо приложил к ней список своих еще не изданных рукописей. Он надеялся, что достоинства книги привлекут к ней не только читателей, но и издателей, которые, быть может, захотят помочь непризнанному автору.
Весьма любопытен следующий текст, напечатанный в книге: «Мы запрещаем кому-либо в пределах нашего миланского государства в течение десяти лет печатать или способствовать изданию вышепоименованных сочинений без согласия их автора, а также продавать их. Наказанием за нарушение настоящего декрета будет штраф в десять скуди за каждый экземпляр: половина его должна быть выплачена автору, а оставшаяся половина поделена между нашим казначейством и осведомителем». Был ли этот текст официальным или хотя бы согласованным с властями Милана или же это было хитроумным ходом автора с целью подогреть интерес издателей к неизданным трактатам, – сказать трудно.
Но как один из ранних примеров охраны авторского права он заслуживает внимания.
«Практика.» оправдала надежды Кардано. Она была хорошо встречена не только в Италии, но и во Франции и в Германии. Нюрнбергский издатель Иоганнес Петрейус прислал Джироламо весьма лестное предложение – напечатать любое из сочинений, которое он сочтет достойным публикации. «И это было, – вспоминал Кардано, – началом моей славы». Письмо было составлено лютеранским богословом Андреасом Оссиандером (14981552) – под его редакцией у Петрейуса в 1543 году вышел в свет гениальный труд Коперника. Впоследствии Оссиандер, хорошо знавший языки и «имевший склонность к математике, астрономии и философии», отредактировал, а Петрейус издал ряд сочинений Миланца.
В конце августа 1539 года Кардано стал наконец полноправным членом миланской коллегии, изменившей ради этого случая свой устав: отныне она принимала в свои ряды и тех, чьи родители сочетались законным браком после рождения будущих врачей.
К огорчению Кардано, большинство претензий критиков оказались справедливыми. Это было тем более обидно, что далеко не все ошибки лежали на его совести. В те времена расстояние между Миланом и Венецией было весьма серьезной преградой, и автор не смог сам выправить книгу перед выпуском в свет. За него это сделал Ското, но крайне небрежно. Много лет спустя, когда Джироламо решил переиздать свою первую книгу, он обнаружил на ее ста десяти страницах около трехсот ошибок; ему пришлось потратить почти месяц, редактируя текст, написанный всего за пятнадцать дней.
Но подлинная причина резких выступлений против книги заключалась, разумеется, не в стилистических и грамматических ошибках. Миланских врачей возмутил ее тон, наглость автора, уличавшего их, по сути дела, в невежестве. «В наше время, – утверждал Кардано, – репутацию врачу создают его манеры, слуги, карета, одежды, ловкость, притворство и жеманность, знания же и опыт в счет не принимаются».
Итак, первая попытка возвестить о себе со страниц книги окончилась провалом. «Там, где я искал чести, я познал лишь стыд», – вынужден был признать Джироламо. Пытаясь завоевать коллегию, он лишь углубил пропасть между собой и ею. Ничего не вышло у него и со службой у вице-короля Италии маршала Шарля Бриссака; не удалось также «прийти к соглашению относительно поступления на папскую службу», хотя за него ходатайствовал сам Аркинто. В конце 1536 года он удостоился, правда, первого реального приглашения – занять место профессора медицины в Павии, но отклонил его, «не надеясь получить следуемое жалование».
А пациентов по-прежнему почти не было. Миланцы знали Кардано скорее как игрока и лектора по математическим дисциплинам в заведении Пьятти, чем практикующего врача. Они полагали, что этот эксцентричный молодой человек слишком поглощен математикой, астрологией и азартными играми, чтобы при этом быть еще и хорошим лекарем. Лишь немногие обращались к нему, как правило, те, кто от отчаяния был готов обратиться к любому знахарю, лишь бы исцелиться. Однажды Джироламо вылечил графа Камилло Борромео, но отказался постоянно находиться при нем, и разгневанный патриций ославил врача на весь город. Тем не менее, когда заболел семилетний сын Борромео, Кардано вновь был приглашен в дом графа.
О том, как развивались дальнейшие события, имеет смысл рассказать со слов самого Кардано. Это добавит еще одну выразительную деталь к общему представлению и о медицине того времени, и о духовном мире Миланца.
Итак, осмотрев мальчика, Джироламо решил прописать ему лекарство под названием «диароб». Он написал рецепт, и слуга собрался идти к аптекарю, но Джироламо вдруг вспомнил, что накануне видел во сне огромного ужасного змея. «А что, – сказал я себе, – если мальчику суждено умереть от прописанного лекарства?.. Другие врачи, столь враждебно ко мне расположенные, несомненно припишут этому лекарству смерть больного». Он поспешно забрал у слуги рецепт, незаметно разорвал его и написал другой – такой, чтобы ни у кого не вызвал сомнений: «порошок из жемчужин, толченных с костью единорога и с драгоценными камнями». Порошок, однако, не помог, более того, мальчику стало хуже. Собрался консилиум из трех видных врачей; они, к счастью, одобрили лекарство Кардано и даже вновь прописали его. Но когда на следующий день мальчик умер, граф обвинил в смерти сына одного Кардано. Он бранил его повсюду так жестоко, что Джироламо с ужасом спрашивал себя: «А что было бы, если бы больной выпил диароб?»
Заключая свой рассказ об этом печальном событии, Кардано пишет: «Я не думаю, чтобы рассказанный сон и все то, что я сообщил, было случайностью, но. это было предупреждением, данным человеку благочестивому, подавленному многими, разного рода бедствиями, которого Бог не захотел покинуть в несчастье».
В 1536 году произошло еще два важных события: во-первых, у Джироламо родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Кларой; во-вторых, в доме Кардано появился ученик Лодовико Феррари, сыгравший немалую роль в жизни учителя.
Потерпев неудачу с первой своей книгой, Кардано на некоторое время забросил работу над медицинскими трактатами и обратился к сюжетам математическим и философским. Он начал трудиться над трактатом по арифметике. Его интерес к математике резко усилился, когда он в ноябре узнал об открытии Сципионом дель Ферро и Никколо Тартальей «великого алгебраического секрета» – способа решения кубического уравнения.
В следующем году к уже написанным рукописям добавились сочинения по «нравственной философии» – «О мудрости» и «Об утешении», приобретшие впоследствии широкую известность, и трактат «Загадки вечности». Джироламо посвятил его новому правителю Милана генералу Альфонсо д'Авалосу маркизу дель Васто. Этот беспринципный щеголь, обильно орошавший духами не только собственную персону, но и седло своего коня, оказался умным человеком и покровительствовал людям науки. Поэтому Кардано искал его дружеского расположения. «Загадки вечности» никогда не были опубликованы, так как церковная цензура считала книгу недостаточно ортодоксальной. Миланец же любил ее и часто упоминал в других своих сочинениях. В ней он впервые попытался изложить свои онтологические[12] идеи.
Покровителем Джироламо, сыгравшим, пожалуй, решающую роль в его судьбе, стал Франческо Сфондрато, профессор гражданского права в Павии, миланский сенатор, советник императора Карла V и папы Павла III. Помимо этих высоких постов, у Сфондрато был еще один особо полезный для Кардано пост – он был попечителем миланской коллегии врачей.
Когда младший сын сенатора заболел «сильнейшей лихорадкой с очень тяжелыми судорогами», его лечили ректор коллегии Лука делла Кроче и ее старший врач Амброджо Кавенаго. Но мальчику становилось все хуже, и Сфондрато, прислушавшись к совету аптекаря Донато Ланца, пригласил на консультацию Кардано. В присутствии своих высокопоставленных коллег Джироламо поставил диагноз («сокращение спинных нервов») и назначил лечение – «обтирания и компрессы из льняного масла и масла лилий». После того как младенец через несколько дней выздоровел, Сфондрато стал верным союзником Кардано. Повсюду – в сенате, у маркиза дель Васто, у кардиналов – он с восторгом рассказывал о необычайном искусстве бедного врача, которому так не повезло с рождением. Ему удалось привлечь на сторону Джироламо влиятельного сенатора Джованни Батиста Специарио и известного миланского юриста и математика Франческо делла Кроче, брата ректора коллегии. Общественное мнение было, таким образом, достаточно подготовлено, когда Кардано 15 января 1539 года вновь обратился в коллегию. Вопрос о его зачислении был, по существу, решен, но для выполнения формальностей потребовалось еще восемь месяцев.
Кардано тем временем упорно шлифовал и готовил к изданию свою рукопись «Практика общей арифметики и простые измерения». Ради нее он изменил своей привычке сочинять одновременно несколько трактатов. Более того, в 1538 году он даже сжег девять рукописей, сочтя их недостойными «вечной славы». Все силы его были направлены на то, чтобы не допустить еще одного литературного поражения. На этот раз Кардано решил не отдавать рукопись Ското. Он был готов пожертвовать гонораром, лишь бы не дать завистникам и конкурентам повода для мелочной критики: описок, опечаток, погрешностей стиля и т. д. в математической книге могло быть еще больше, чем в медицинской. К счастью, в Милане нашелся издатель Бернардо Калуско, который согласился за свой счет отпечатать рукопись и даже выплатить автору гонорар, правда, чисто символический – всего десять крон.
Книга уже набиралась, когда Кардано вознамерился завязать отношения с Тартальей, чтобы выведать у него секрет решения кубических уравнений и привести его в своей «Практике.». Эта попытка кончилась «громаднейшим и отвратительным скандалом», о котором подробно рассказывает пятая глава. «Практика.» увидела свет в 1539 году. Кардано посвятил ее канонику Гадди. Книга вышла с портретом автора, увенчанным многозначительным афоризмом: «Нет пророка в своем отечестве». Связав многие свои надежды с ее выходом в свет, Джироламо приложил к ней список своих еще не изданных рукописей. Он надеялся, что достоинства книги привлекут к ней не только читателей, но и издателей, которые, быть может, захотят помочь непризнанному автору.
Весьма любопытен следующий текст, напечатанный в книге: «Мы запрещаем кому-либо в пределах нашего миланского государства в течение десяти лет печатать или способствовать изданию вышепоименованных сочинений без согласия их автора, а также продавать их. Наказанием за нарушение настоящего декрета будет штраф в десять скуди за каждый экземпляр: половина его должна быть выплачена автору, а оставшаяся половина поделена между нашим казначейством и осведомителем». Был ли этот текст официальным или хотя бы согласованным с властями Милана или же это было хитроумным ходом автора с целью подогреть интерес издателей к неизданным трактатам, – сказать трудно.
Но как один из ранних примеров охраны авторского права он заслуживает внимания.
«Практика.» оправдала надежды Кардано. Она была хорошо встречена не только в Италии, но и во Франции и в Германии. Нюрнбергский издатель Иоганнес Петрейус прислал Джироламо весьма лестное предложение – напечатать любое из сочинений, которое он сочтет достойным публикации. «И это было, – вспоминал Кардано, – началом моей славы». Письмо было составлено лютеранским богословом Андреасом Оссиандером (14981552) – под его редакцией у Петрейуса в 1543 году вышел в свет гениальный труд Коперника. Впоследствии Оссиандер, хорошо знавший языки и «имевший склонность к математике, астрономии и философии», отредактировал, а Петрейус издал ряд сочинений Миланца.
В конце августа 1539 года Кардано стал наконец полноправным членом миланской коллегии, изменившей ради этого случая свой устав: отныне она принимала в свои ряды и тех, чьи родители сочетались законным браком после рождения будущих врачей.
Глава 3
На вершине славы
Вступление в коллегию было необходимым, но далеко не достаточным условием расширения практики и приобретения врачебного авторитета. Еще в течение трех-четырех лет Джироламо не мог похвастать обилием пациентов. Миланские медики словно в насмешку избрали его в 1541 году ректором коллегии, и он в новом звании нес балдахин при въезде императора в город (о чем не без гордости вспоминал впоследствии). Ректор в Павии без гроша в кармане, ректор в Милане без пациентов. Это ли не лучшая иллюстрация смешного тщеславия нашего героя!..
«Головокружение от успехов»
Кардано, казалось, не стремился утвердить свой авторитет врача и ученого. Впрочем, в его поведении была и своя закономерность: одолев очередную жизненную вершину, Джироламо на время останавливался. Так было в Сакколонго, где он с долгожданным дипломом врача предавался радостям жизни и почти забросил занятия наукой; теперь в Милане повторилась та же самая картина. Вечерами в доме его матери неподалеку от церкви Св. Михаила, где он жил с семьей, собиралась «недостойная компания». Гости пили, ели, играли в кости и распевали с хозяином развеселые квартеты. Кардано презирал своих собутыльников. «Большинство из этих певцов, писал он, – пьяницы, обжоры, наглецы и бродяги; они тупы, раздражительны и склонны ко всяческим проявлениям похоти». Но остановиться он не мог. «Я не переставал ежедневно совершать проступки (хотя и намеревался жить честно), то по необходимости, то впадая в соблазн доставить себе наслаждение. Из-за суетной надежды на последнее, я пренебрегал самым существенным в жизни, заблуждался в своих суждениях и нередко грешил в своих действиях».
Между тем жил Джироламо по-прежнему довольно скромно, добывая средства к существованию не только врачеванием, но и лекциями в школе Пьятти, составлением гороскопов и игрой. Дела его совсем пришли в упадок, когда судьба подарила ему курицу, несущую золотые яйца: «Я имел обыкновение ежедневно посещать дом патриция нашего города Антонио Викомерато и там посвящать целый день игре в шахматы. Мы играли по одному, а иногда и по три или четыре реала за каждую партию; при этом, так как я обычно выходил победителем, то уходил домой каждый день, выиграв около дуката, а то и несколько больше. Таким образом, он ради удовольствия входил в издержки, за мной оставались и поле сражения, и выигрыш. Это настолько меня избаловало, что я… не заботился ни о медицинской практике, ни об изыскании иных источников дохода, кроме только что упомянутого, пренебрегал мнением о себе других и забросил занятия наукой».
Действительно, за три года, с 1540 по 1542 год, Кардано сделал до смешного мало. Он написал всего лишь одно сочинение, имевшее, правда, большое значение для становления его философии, – «О бессмертии души» (1541), «изрядно овладел» греческим, да еще подготовил к печати рукопись «Об утешении». Книга, увидевшая свет в 1542 году в венецианской печатне братьев Ското, разошлась хуже, чем сочинение «О дурных обыкновениях.». В первой книге читателя (особенно непрофессионального) привлекало интригующее название, полемический запал и скандал, разразившийся после ее выхода. Трактат «Об утешении», посвященный моральным проблемам, был лишен этих «достоинств». Правда, переизданный позже Петрейусом, он был принят значительно лучше. Вероятно, его дидактический тон более соответствовал вкусам немецкого, чем итальянского читателя. Затем книга была переведена на многие европейские языки. В Англии перевод был выполнен (еще при жизни автора) неким Томасом Бедингфельдом, «эсквайром, джентльменом-пенсионером Его величества». Некоторые шекспироведы считают, что именно эту книгу держал в руках Гамлет, произнося свой знаменитый монолог «Слова, слова…».
В конце августа 1542 года Викомерато нашел в себе силы отказаться от дорогостоящего удовольствия и даже заставил Джироламо поклясться, что тот никогда не придет к нему в дом с мыслью об игре. Кардано в отчаянии бросился к д'Авалосу: он сопровождал покровителя во Флоренцию в надежде выпросить во время путешествия какую-нибудь милость. Ничего из этого не вышло. Тогда на обратном пути он завернул в Сиену, правителем которой был в то время Сфондрато. Сенатор обещал похлопотать. И действительно, в начале октября Джироламо пригласили в Павийский университет, который в это время находился в Милане, поскольку сама Павия оказалась в зоне активных военных действий. Но так как в Милан приехали не все профессора (часть из них посчитала Пизу более безопасной), то в университете появились вакансии. Одну из них, а именно кафедру практической медицины, сенат университета предложил Кардано. Помимо Сфондрато, его рекомендателем был также профессор Корти. Джироламо к этому времени уже успел рассориться с маститым медиком: «Корти обвинял меня в хищении, так как я отказался возвратить ему залог, который удерживал вместо денег в обеспечение долга, сделанного им без свидетелей». И все же на вопрос сенаторов, сможет ли Кардано заменить его в университете, Корти ответил, что не знает более подходящей кандидатуры.
Между тем жил Джироламо по-прежнему довольно скромно, добывая средства к существованию не только врачеванием, но и лекциями в школе Пьятти, составлением гороскопов и игрой. Дела его совсем пришли в упадок, когда судьба подарила ему курицу, несущую золотые яйца: «Я имел обыкновение ежедневно посещать дом патриция нашего города Антонио Викомерато и там посвящать целый день игре в шахматы. Мы играли по одному, а иногда и по три или четыре реала за каждую партию; при этом, так как я обычно выходил победителем, то уходил домой каждый день, выиграв около дуката, а то и несколько больше. Таким образом, он ради удовольствия входил в издержки, за мной оставались и поле сражения, и выигрыш. Это настолько меня избаловало, что я… не заботился ни о медицинской практике, ни об изыскании иных источников дохода, кроме только что упомянутого, пренебрегал мнением о себе других и забросил занятия наукой».
Действительно, за три года, с 1540 по 1542 год, Кардано сделал до смешного мало. Он написал всего лишь одно сочинение, имевшее, правда, большое значение для становления его философии, – «О бессмертии души» (1541), «изрядно овладел» греческим, да еще подготовил к печати рукопись «Об утешении». Книга, увидевшая свет в 1542 году в венецианской печатне братьев Ското, разошлась хуже, чем сочинение «О дурных обыкновениях.». В первой книге читателя (особенно непрофессионального) привлекало интригующее название, полемический запал и скандал, разразившийся после ее выхода. Трактат «Об утешении», посвященный моральным проблемам, был лишен этих «достоинств». Правда, переизданный позже Петрейусом, он был принят значительно лучше. Вероятно, его дидактический тон более соответствовал вкусам немецкого, чем итальянского читателя. Затем книга была переведена на многие европейские языки. В Англии перевод был выполнен (еще при жизни автора) неким Томасом Бедингфельдом, «эсквайром, джентльменом-пенсионером Его величества». Некоторые шекспироведы считают, что именно эту книгу держал в руках Гамлет, произнося свой знаменитый монолог «Слова, слова…».
В конце августа 1542 года Викомерато нашел в себе силы отказаться от дорогостоящего удовольствия и даже заставил Джироламо поклясться, что тот никогда не придет к нему в дом с мыслью об игре. Кардано в отчаянии бросился к д'Авалосу: он сопровождал покровителя во Флоренцию в надежде выпросить во время путешествия какую-нибудь милость. Ничего из этого не вышло. Тогда на обратном пути он завернул в Сиену, правителем которой был в то время Сфондрато. Сенатор обещал похлопотать. И действительно, в начале октября Джироламо пригласили в Павийский университет, который в это время находился в Милане, поскольку сама Павия оказалась в зоне активных военных действий. Но так как в Милан приехали не все профессора (часть из них посчитала Пизу более безопасной), то в университете появились вакансии. Одну из них, а именно кафедру практической медицины, сенат университета предложил Кардано. Помимо Сфондрато, его рекомендателем был также профессор Корти. Джироламо к этому времени уже успел рассориться с маститым медиком: «Корти обвинял меня в хищении, так как я отказался возвратить ему залог, который удерживал вместо денег в обеспечение долга, сделанного им без свидетелей». И все же на вопрос сенаторов, сможет ли Кардано заменить его в университете, Корти ответил, что не знает более подходящей кандидатуры.
Signore professore
Кардано с радостью принял приглашение. Он не хотел покидать родной город и, кроме того, натерпевшись бед со вступлением в коллегию, опасался официальных конкурсов. Поэтому простое зачисление в профессора его очень устраивало, тем более что сейчас он особенно остро нуждался в постоянном заработке: Лючия готовилась еще раз стать матерью.
Весь 1543 год Кардано читал лекции по медицине перед почти пустой аудиторией в Милане. Когда в следующем году война отступила от Павии, ему предложили переехать вместе с университетом в этот город. Кардано очень не хотелось покидать Милан, и неизвестно, сделал бы он это, не случись очередное «удивительное событие». В ночь, предшествующую тому дню, когда Джироламо должен был принять окончательное решение, его дом рухнул, уцелела лишь спальня. Восприняв это как предзнаменование, Кардано согласился с предложением сената и занял должность профессора с зарплатой в двести сорок крон в год. Видимо, благодаря лекциям в Милане, несмотря на полупустую аудиторию, Джироламо приобрел некоторую популярность («при моем переезде в Павию многие по собственному желанию сопровождали меня»). И все же он чувствовал себя еще недостаточно уверенно. Вспоминая об этом времени, он писал: «С 1 сентября 1539 года до 1 ноября 1543 года я только и делал, что всячески старался избавиться от происков соперников и заслужить почет» (первая дата связана с зачислением в коллегию, вторая – с окончанием первого академического года в качестве профессора медицины).
Весь 1543 год Кардано читал лекции по медицине перед почти пустой аудиторией в Милане. Когда в следующем году война отступила от Павии, ему предложили переехать вместе с университетом в этот город. Кардано очень не хотелось покидать Милан, и неизвестно, сделал бы он это, не случись очередное «удивительное событие». В ночь, предшествующую тому дню, когда Джироламо должен был принять окончательное решение, его дом рухнул, уцелела лишь спальня. Восприняв это как предзнаменование, Кардано согласился с предложением сената и занял должность профессора с зарплатой в двести сорок крон в год. Видимо, благодаря лекциям в Милане, несмотря на полупустую аудиторию, Джироламо приобрел некоторую популярность («при моем переезде в Павию многие по собственному желанию сопровождали меня»). И все же он чувствовал себя еще недостаточно уверенно. Вспоминая об этом времени, он писал: «С 1 сентября 1539 года до 1 ноября 1543 года я только и делал, что всячески старался избавиться от происков соперников и заслужить почет» (первая дата связана с зачислением в коллегию, вторая – с окончанием первого академического года в качестве профессора медицины).