Старик становился все более и более бледным, впрочем, его лицо и раньше не отличалось особым румянцем. «Сестра, подержите вот это!» – сказал врач. Затем отвернулся к столику, позвенел там металлом и стеклом, после чего вновь подошел к пациенту и одним быстрым движением вонзил иглу туда, где, как казалось Молигруберу, находилось его сердце. Вначале он подумал, что вот-вот должна наступить смерть. Но после первого шока Молигрубер почувствовал во всем теле тепло и покалывание, а затем услышал, что сердце стало биться ровнее и сильнее. Легкий румянец возвратился на его лицо. И доктор, явно воспрянув духом, весело спросил: «Ну как, полегчало?»
«Вы считаете, что следует поставить капельницу?» – спросила женщина-врач.
«Да, думаю, капельница не помешает, – ответил ее коллега. – Сестра, принесите нам все необходимое».
Сестра выбежала из палаты и тут же вернулась, катя перед собой что-то напоминающее длинный шест с крюком на конце. На нижнем конце шеста были колесики. Сестра придвинула штатив к правой стороне кровати, а затем закрепила бутылочку на самом верху. Она расправила какие-то резиновые трубки и передала их концы доктору, который осторожно вонзил иглу в правую руку Молигрубера. Сестра убрала зажим с трубки, и Молигрубер испытал странное чувство оттого, что жидкость стала сочиться в вену. «Ну, а теперь, – сказал доктор, – все будет в порядке. Лежите спокойно». Старик закивал головой, а затем снова провалился в сон. Врач склонился над ним и тихо сказал: «Не нравится мне его вид. Присматривайте за ним, сестра». После этого оба врача вышли из палаты, оставив сестру у изголовья спящего.
Позже, когда день начал клониться к вечеру, сестра разбудила старика и сказала ему: «О, сейчас вы выглядите намного лучше, может быть, перекусите?»
Старик механически закивал головой. Мысль о еде его не вдохновляла, но что было делать, если сестра настаивала? Она поставила поднос на столик рядом с кроватью и стала кормить его из ложечки, приговаривая: «Ешьте, ешьте. Мы слишком много старались, чтобы позволить себе потерять вас». Молигрубер не успевал проглатывать то, что было у него во рту, как сестра запихивала новую порцию.
В этот момент в палату вошел полицейский и, раздвинув занавески, остановился прямо перед кроватью Молигрубера. «Я удерживаю газетчиков подальше от вас, – заявил он. – Похоже, они собираются взять больницу штурмом. Они хотят, чтобы завтрашние газеты пестрели заголовками вроде: „Мусорщик спасает ребенка“, а мы объясняем им, что вы слишком больны, чтобы говорить сейчас с кем-либо. Но может, вы все же хотите встретиться с журналистами?»
Старик отрицательно покачал головой со всей энергией, на какую был способен. «Нет, нет, – заговорил он, – неужели они не могут оставить в покое старика перед смертью?»
Полицейский со смехом ответил: «Ну, ну, в вас еще полно сил. Скоро вы снова возьметесь за свою тачку и метлу и отправитесь убирать мусор за всеми этими людишками. Но пока мы будем держать прессу подальше от вас. Мы пригрозим газетчикам, что примем против них меры, если они проберутся сюда, когда вы еще так слабы». С этими словами он покинул палату, а сестра возобновила процесс кормления. Так что еда, казалось, вот-вот полезет из ушей старика Молигрубера.
Приблизительно через час в палату вернулся доктор. Вначале он осмотрел Молигрубера, а затем склонился и стал изучать бутылочку, стоящую под койкой. «Ага, – воскликнул он, – похоже, вся жидкость вышла из этого кармана. А сейчас мы накачаем туда немного воздуха, чтобы легкое спалось». Затем он пустился в разъяснения: «Видите ли, мы закачиваем воздух в плевральную полость, с тем, чтобы он сдавил легкое. Некоторое время вы не сможете дышать им, и оно немного отдохнет. Я также предпишу вам кислород». Затем он высунул голову из-за занавески и крикнул: «Эй там, ребята! Прекратите курить! Нельзя курить, когда устанавливают кислородную палатку!» Тут же раздались гневные возражения со стороны других пациентов. Один сказал: «Почему мы должны отказаться от удовольствия, только из-за этого старикашки? Что он для нас сделал такое?» И мужчина демонстративно закурил новую сигарету.
Доктор отправился на сестринский пост и стал звонить куда-то по телефону. Вскоре появился санитар, и Молигрубера медленно повезли в индивидуальную палату вместе с капельницей. «Хорошо, – сказал врач, – теперь мы можем обеспечить вас кислородом, не рискуя вызвать пожар в больнице. Все будет в порядке».
Вскоре кислородная палатка была установлена, трубка, по которой подавался кислород, была присоединена к специальному крану, выходящему из стены, и Молигрубер, вдыхая кислород, почувствовал себя намного лучше. «Вы будете дышать кислородом всю ночь, – сказал доктор, – а к утру почувствуете себя совершенно по-новому». И с этими словами он покинул палату.
И снова старик забылся сном, но на этот раз более спокойным. Но вечером в палату пришел еще один врач, которого Молигрубер никогда раньше не видел. Он внимательно обследовал старика, а затем заявил: «Я собираюсь извлечь троакар, думаю, вся жидкость, скопившаяся в этом месте, уже дренирована. Приблизительно через час вам сделают еще один рентгеновский снимок, а затем мы решим, как поступить с вами в дальнейшем». Он развернулся и вышел, но затем вновь появился в дверях и спросил: «Нет ли у вас родственников? Кому следует сообщить о вас?»
Молигрубер ответил: «Нет, у меня нету никого. Я один во всем мире. Но надеюсь, что с моей старой тачкой ничего не случится».
Врач со смехом сказал: «О, да, с вашей тачкой все в порядке. Ваши коллеги позаботились, чтобы ее отвезли на так называемую „станцию“. Так что ваша тачка в полной безопасности, а нам остается заботиться только о вас. Постарайтесь поспать». Прежде чем врач вышел за дверь, Молигрубер вновь заснул. Ему снились раздраженные матери, требующие, чтобы он возвратил шляпки их дочерям, ему снились неистовые репортеры, толпящиеся у его кровати. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что санитар отсоединил его капельницу и готовится к тому, чтобы вновь повезти его на рентген.
«Можно ли мне войти? Я священник», – раздался невдалеке меланхолический голос. Молигрубер открыл глаза и с удивлением уставился на фигуру, появившуюся перед ним. У кровати стоял очень высокий, худой человек, облаченный во все черное, если не считать белого воротничка, обтягивающего шею под самым адамовым яблоком, которое энергично ходило вверх и вниз, словно собираясь сорваться с этого тощего горла. Лицо было бледным с ввалившимися щеками и крупным красным носом. Священник присел рядом с кроватью Молигрубера и, внимательно глядя прямо ему в глаза, сказал: «Я священник и изучаю здесь психологию. Таким образом, я могу помогать больным, лежащим в этой больнице. Я учился в Мэритемезе». Молигрубер нахмурился и произнес: «А я учился в Гэлгэри – на городской свалке».
Священник взглянул на него и сказал самым серьезным тоном: «Я невыразимо расстроился, узнав, что в учетной карточке не значится ваша принадлежность ни к одной религии. Я пришел, чтобы принести вам Слово Божье».
Старик нахмурился еще больше. «Слово Божье? – сказал он. – Почему вы считаете, что я расположен слушать всяческую болтовню о Боге. Что сделал для меня Бог? Я рос сиротой». Все это он произнес с видом крайнего раздражения, не желая разбираться в том, насколько логично звучали его слова. «Моя мать ничего не хотела для меня делать, а мой отец мог быть любым из сотни мужчин, которых она в то время знала. Я должен был заботиться сам о себе с тех пор, как себя помню. В детстве меня научили молиться, и я молился. Но это мне ничего не дало. Наконец я получил работу мусорщика на городской свалке».
Священник опустил глаза, покрутил пальцами в воздухе, а затем произнес: «Вы находитесь сейчас в очень опасном положении из-за вашей болезни. Готовы ли вы встретиться со своим Создателем?»
Молигрубер посмотрел прямо в глаза сидящему рядом с ним человеку и ответил со злостью в голосе: «Откуда я могу знать, кто создал меня? Я же объяснил вам, им мог быть любой из сотни мужчин. Не думаете ли вы, что Бог спустился на землю, чтобы вылепить меня из теста?»
Священник казался шокированным и оскорбленным. Когда он, наконец, ответил, голос его звучал еще более меланхолично: «Вы насмехаетесь над Богом, брат мой. Вы должны подготовиться к встрече со своим Создателем, со своим Богом, так как, возможно, в скором времени, вам предстоит явиться на Его Суд. Готовы ли вы к этому?»
Молигрубер воинственно воскликнул: «Действительно ли вы верите во всю эту чушь об иной жизни?»
«Конечно же, верю, конечно же, верю, – сказал священник. – Это написано в Библии, и каждому известно, что следует верить всему, что написано в Библии».
На это старик ответил: «А я не верю. В юности я немного читал, собственно говоря, я даже ходил в Библейскую Школу, и тогда я понял, что все это чистейшей воды вранье. Когда ты умер, то умер, – вот что я всегда говорю. Когда человек умирает, его закапывают, а потом, если у него есть родственники (лично у меня их нет), они являются на могилу с цветами и бросают их сверху на кучу земли, под которой лежит умерший. Вам не удастся убедить меня в том, что существует еще и другая жизнь, после этой. Как по мне, то и эта жизнь не особенно-то нужна!»
Священник в возбуждении вскочил на ноги и стал расхаживать взад и вперед по палате, взад и вперед, пока у старика Молигрубера не закружилась голова от вида этой развевающейся черной рясы, подобной крыльям ангела смерти.
«Однажды я стал листать книжицу, которую написал парень, живущий в моем районе. Его зовут Рампой, и он тоже пишет всякую чепуху о жизни после смерти. Каждому ясно, что все это ерунда. Когда ты умер – то умер, и чем дольше ты лежишь, тем сильнее от тебя воняет. Мне приходилось подбирать нескольких покойников – пьянь всякую. Так вот через некоторое время к ним невозможно было подойти – так от них несло».
Священник тяжело опустился на стул, медленно покачал указательным пальцем перед лицом Молигрубера и, выдержав паузу, произнес со сдерживаемой злостью: «Вы пострадаете из-за этого, друг мой, вы пострадаете. Вы упоминаете всуе имя Божье, вы насмехаетесь над Священным Писанием. Не сомневайтесь, Бог обрушит всю ярость на вас!»
Молигрубер беззвучно подвигал челюстями несколько секунд, а затем сказал: «Как это получается, что ваш брат все время разглагольствует о Добром Боженьке, Отце Небесном, любящем всех своих чад, проявляющем терпимость и безграничное сострадание, а в следующую минуту вы грозите, что этот же Бог станет мстить нам? И вот что еще мне не ясно, мистер: в вашей книжке сказано, что если вы не примете Бога в сердце свое, то отправитесь в ад. Я не верю в ад также, но если допустить, что все это правда, то что произошло со всеми теми людьми, которые жили до того, как появился именно ваш Бог, тот Бог, о котором говорится в вашей религии? Что вы на это скажете. А?»
Священник вновь поднялся на ноги. Его голос дрожал от злости, лицо залилось краской. Потрясая поднятым кулаком, он сказал: «Послушайте, дорогой мой, я не привык говорить с людьми, подобными вам. Если вы не примете Слова Божьего, вас поразит смерть». Он приблизился к койке, и Молигруберу показалось, что человек в черном собирается ударить его. Потому, с отчаянным усилием, Молигрубер присел на кровати. Острая боль пронзила его грудь. Молигруберу показалось, что ребра сломались. Его лицо посинело, и он упал на постель, издав какой-то всхлипывающий звук. Глаза оставались полуоткрытыми.
Священник побледнел и, бросившись к двери, закричал: «Быстрее, быстрее идите сюда. Человек умер. Он скончался в тот момент, когда я говорил, что Бог обрушит на него кару за его безбожье». После этого он бросился по коридору и влетел в открытую кабину лифта. Ничего не видя перед собой, он умудрился нажать на кнопку со стрелкой, указывающей вниз.
Сестра, высунув голову из-за угла, громко сказала: «Что это нашло на старую перечницу? Это пугало может довести до инфаркта любого человека. С кем это он только что говорил?» Санитар, появившийся из-за другого угла, отвечал: «Не знаю точно. Возможно, с Молигрубером. Надо пойти и проверить, все ли с ним в порядке». Оба они направились в отдельную палату, где и нашли Молигрубера, все еще сжимающего свою грудь руками. Веки были полуоткрыты, нижняя челюсть свисала. Сестра бросилась к кнопке срочного вызова и надавила ее несколько раз, используя особый код. Вскоре по интеркому раздался приказ: доктору Такому-то срочно явиться в индивидуальную палату.
«Я думаю, что нам самим следует попытаться привести его в чувства, а то доктор будет слишком суетиться, – сказала сестра. – Ах, вот и доктор!» Врач вошел в маленькую палату и тут же затараторил: «Боже мой, боже мой, что случилось с этим человеком! Вы только взгляните на выражение его лица! А я-то надеялся, что мы сможем поставить его на ноги через несколько дней!» Он бросился к кровати, одновременно вытягивая стетоскоп и вставляя трубки себе в уши. Затем, расстегнув пуговицы на пижаме больного, он приложил раструб стетоскопа к его груди. Правая рука доктора стала нащупывать несуществующий молигруберовский пульс. «Все, он умер, он умер. Я пойду в ординаторскую и приготовлю свидетельство о смерти. А вы, сестра, пока отвезите тело в морг. Нам нужно поскорее освободить эту койку. У нас такой наплыв пациентов сегодня!» С этими словами он вытащил трубки из ушей, сделал отметку в истории болезни Молигрубера и вышел из палаты.
Сестра и санитар сняли одеяло, которым был укрыт Молигрубер, подвязали штанины пижамы и застегнули пуговицы на его груди. Сестра велела санитару привезти носилки, и скоро тот появился с теми же самыми носилками, на которых Молигрубер путешествовал в рентгеновский кабинет. Затем сестра и санитар подняли верхний щит носилок, под которым оказалась вторая полка. Вот на эту полку они и положили молигруберовское тело и тщательно закрепили его специальными ремешками (так как ронять мертвецов на пол в больнице считалось дурной приметой). Затем они накрыли носилки простыней, так что мертвое тело стало совершенно незаметным для посторонних глаз.
Санитар захихикал и произнес: «Не случится ли с каким-нибудь посетителем припадок, если он узнает, что на этих вроде бы пустых носилках лежит мертвец?» С этими словами он вытолкнул носилки в коридор и направился, посвистывая, по направлению к лифту. В лифте он нажал кнопку с надписью «Подвал» и поехал вниз, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже, чтобы впустить или выпустить попутчиков. Наконец кабина лифта опустела, и он доехал до подвала в полном одиночестве. Там он снова покатил носилки по длинному коридору, постучал в какую-то дверь и сказал открывшему: «Вот и еще один для вас. Только что умер у себя в палате. Не думаю, что будет вскрытие. Просто подготовьте тело как положено».
«Какие-нибудь родственники?» – спросил работник морга.
«Родственников нет, – ответил санитар. – Наверное, похоронят за счет городских властей, так как он был уборщиком улиц. Но, скорее всего, в безымянной могиле – ведь наши власти очень прижимисты». Закончив тираду, он помог работнику морга перенести тело с носилок на стол. Прихватив простыню, прикрывавшую тело, санитар удалился, весело насвистывая все ту же мелодию.
Глава 3
«Вы считаете, что следует поставить капельницу?» – спросила женщина-врач.
«Да, думаю, капельница не помешает, – ответил ее коллега. – Сестра, принесите нам все необходимое».
Сестра выбежала из палаты и тут же вернулась, катя перед собой что-то напоминающее длинный шест с крюком на конце. На нижнем конце шеста были колесики. Сестра придвинула штатив к правой стороне кровати, а затем закрепила бутылочку на самом верху. Она расправила какие-то резиновые трубки и передала их концы доктору, который осторожно вонзил иглу в правую руку Молигрубера. Сестра убрала зажим с трубки, и Молигрубер испытал странное чувство оттого, что жидкость стала сочиться в вену. «Ну, а теперь, – сказал доктор, – все будет в порядке. Лежите спокойно». Старик закивал головой, а затем снова провалился в сон. Врач склонился над ним и тихо сказал: «Не нравится мне его вид. Присматривайте за ним, сестра». После этого оба врача вышли из палаты, оставив сестру у изголовья спящего.
Позже, когда день начал клониться к вечеру, сестра разбудила старика и сказала ему: «О, сейчас вы выглядите намного лучше, может быть, перекусите?»
Старик механически закивал головой. Мысль о еде его не вдохновляла, но что было делать, если сестра настаивала? Она поставила поднос на столик рядом с кроватью и стала кормить его из ложечки, приговаривая: «Ешьте, ешьте. Мы слишком много старались, чтобы позволить себе потерять вас». Молигрубер не успевал проглатывать то, что было у него во рту, как сестра запихивала новую порцию.
В этот момент в палату вошел полицейский и, раздвинув занавески, остановился прямо перед кроватью Молигрубера. «Я удерживаю газетчиков подальше от вас, – заявил он. – Похоже, они собираются взять больницу штурмом. Они хотят, чтобы завтрашние газеты пестрели заголовками вроде: „Мусорщик спасает ребенка“, а мы объясняем им, что вы слишком больны, чтобы говорить сейчас с кем-либо. Но может, вы все же хотите встретиться с журналистами?»
Старик отрицательно покачал головой со всей энергией, на какую был способен. «Нет, нет, – заговорил он, – неужели они не могут оставить в покое старика перед смертью?»
Полицейский со смехом ответил: «Ну, ну, в вас еще полно сил. Скоро вы снова возьметесь за свою тачку и метлу и отправитесь убирать мусор за всеми этими людишками. Но пока мы будем держать прессу подальше от вас. Мы пригрозим газетчикам, что примем против них меры, если они проберутся сюда, когда вы еще так слабы». С этими словами он покинул палату, а сестра возобновила процесс кормления. Так что еда, казалось, вот-вот полезет из ушей старика Молигрубера.
Приблизительно через час в палату вернулся доктор. Вначале он осмотрел Молигрубера, а затем склонился и стал изучать бутылочку, стоящую под койкой. «Ага, – воскликнул он, – похоже, вся жидкость вышла из этого кармана. А сейчас мы накачаем туда немного воздуха, чтобы легкое спалось». Затем он пустился в разъяснения: «Видите ли, мы закачиваем воздух в плевральную полость, с тем, чтобы он сдавил легкое. Некоторое время вы не сможете дышать им, и оно немного отдохнет. Я также предпишу вам кислород». Затем он высунул голову из-за занавески и крикнул: «Эй там, ребята! Прекратите курить! Нельзя курить, когда устанавливают кислородную палатку!» Тут же раздались гневные возражения со стороны других пациентов. Один сказал: «Почему мы должны отказаться от удовольствия, только из-за этого старикашки? Что он для нас сделал такое?» И мужчина демонстративно закурил новую сигарету.
Доктор отправился на сестринский пост и стал звонить куда-то по телефону. Вскоре появился санитар, и Молигрубера медленно повезли в индивидуальную палату вместе с капельницей. «Хорошо, – сказал врач, – теперь мы можем обеспечить вас кислородом, не рискуя вызвать пожар в больнице. Все будет в порядке».
Вскоре кислородная палатка была установлена, трубка, по которой подавался кислород, была присоединена к специальному крану, выходящему из стены, и Молигрубер, вдыхая кислород, почувствовал себя намного лучше. «Вы будете дышать кислородом всю ночь, – сказал доктор, – а к утру почувствуете себя совершенно по-новому». И с этими словами он покинул палату.
И снова старик забылся сном, но на этот раз более спокойным. Но вечером в палату пришел еще один врач, которого Молигрубер никогда раньше не видел. Он внимательно обследовал старика, а затем заявил: «Я собираюсь извлечь троакар, думаю, вся жидкость, скопившаяся в этом месте, уже дренирована. Приблизительно через час вам сделают еще один рентгеновский снимок, а затем мы решим, как поступить с вами в дальнейшем». Он развернулся и вышел, но затем вновь появился в дверях и спросил: «Нет ли у вас родственников? Кому следует сообщить о вас?»
Молигрубер ответил: «Нет, у меня нету никого. Я один во всем мире. Но надеюсь, что с моей старой тачкой ничего не случится».
Врач со смехом сказал: «О, да, с вашей тачкой все в порядке. Ваши коллеги позаботились, чтобы ее отвезли на так называемую „станцию“. Так что ваша тачка в полной безопасности, а нам остается заботиться только о вас. Постарайтесь поспать». Прежде чем врач вышел за дверь, Молигрубер вновь заснул. Ему снились раздраженные матери, требующие, чтобы он возвратил шляпки их дочерям, ему снились неистовые репортеры, толпящиеся у его кровати. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что санитар отсоединил его капельницу и готовится к тому, чтобы вновь повезти его на рентген.
«Можно ли мне войти? Я священник», – раздался невдалеке меланхолический голос. Молигрубер открыл глаза и с удивлением уставился на фигуру, появившуюся перед ним. У кровати стоял очень высокий, худой человек, облаченный во все черное, если не считать белого воротничка, обтягивающего шею под самым адамовым яблоком, которое энергично ходило вверх и вниз, словно собираясь сорваться с этого тощего горла. Лицо было бледным с ввалившимися щеками и крупным красным носом. Священник присел рядом с кроватью Молигрубера и, внимательно глядя прямо ему в глаза, сказал: «Я священник и изучаю здесь психологию. Таким образом, я могу помогать больным, лежащим в этой больнице. Я учился в Мэритемезе». Молигрубер нахмурился и произнес: «А я учился в Гэлгэри – на городской свалке».
Священник взглянул на него и сказал самым серьезным тоном: «Я невыразимо расстроился, узнав, что в учетной карточке не значится ваша принадлежность ни к одной религии. Я пришел, чтобы принести вам Слово Божье».
Старик нахмурился еще больше. «Слово Божье? – сказал он. – Почему вы считаете, что я расположен слушать всяческую болтовню о Боге. Что сделал для меня Бог? Я рос сиротой». Все это он произнес с видом крайнего раздражения, не желая разбираться в том, насколько логично звучали его слова. «Моя мать ничего не хотела для меня делать, а мой отец мог быть любым из сотни мужчин, которых она в то время знала. Я должен был заботиться сам о себе с тех пор, как себя помню. В детстве меня научили молиться, и я молился. Но это мне ничего не дало. Наконец я получил работу мусорщика на городской свалке».
Священник опустил глаза, покрутил пальцами в воздухе, а затем произнес: «Вы находитесь сейчас в очень опасном положении из-за вашей болезни. Готовы ли вы встретиться со своим Создателем?»
Молигрубер посмотрел прямо в глаза сидящему рядом с ним человеку и ответил со злостью в голосе: «Откуда я могу знать, кто создал меня? Я же объяснил вам, им мог быть любой из сотни мужчин. Не думаете ли вы, что Бог спустился на землю, чтобы вылепить меня из теста?»
Священник казался шокированным и оскорбленным. Когда он, наконец, ответил, голос его звучал еще более меланхолично: «Вы насмехаетесь над Богом, брат мой. Вы должны подготовиться к встрече со своим Создателем, со своим Богом, так как, возможно, в скором времени, вам предстоит явиться на Его Суд. Готовы ли вы к этому?»
Молигрубер воинственно воскликнул: «Действительно ли вы верите во всю эту чушь об иной жизни?»
«Конечно же, верю, конечно же, верю, – сказал священник. – Это написано в Библии, и каждому известно, что следует верить всему, что написано в Библии».
На это старик ответил: «А я не верю. В юности я немного читал, собственно говоря, я даже ходил в Библейскую Школу, и тогда я понял, что все это чистейшей воды вранье. Когда ты умер, то умер, – вот что я всегда говорю. Когда человек умирает, его закапывают, а потом, если у него есть родственники (лично у меня их нет), они являются на могилу с цветами и бросают их сверху на кучу земли, под которой лежит умерший. Вам не удастся убедить меня в том, что существует еще и другая жизнь, после этой. Как по мне, то и эта жизнь не особенно-то нужна!»
Священник в возбуждении вскочил на ноги и стал расхаживать взад и вперед по палате, взад и вперед, пока у старика Молигрубера не закружилась голова от вида этой развевающейся черной рясы, подобной крыльям ангела смерти.
«Однажды я стал листать книжицу, которую написал парень, живущий в моем районе. Его зовут Рампой, и он тоже пишет всякую чепуху о жизни после смерти. Каждому ясно, что все это ерунда. Когда ты умер – то умер, и чем дольше ты лежишь, тем сильнее от тебя воняет. Мне приходилось подбирать нескольких покойников – пьянь всякую. Так вот через некоторое время к ним невозможно было подойти – так от них несло».
Священник тяжело опустился на стул, медленно покачал указательным пальцем перед лицом Молигрубера и, выдержав паузу, произнес со сдерживаемой злостью: «Вы пострадаете из-за этого, друг мой, вы пострадаете. Вы упоминаете всуе имя Божье, вы насмехаетесь над Священным Писанием. Не сомневайтесь, Бог обрушит всю ярость на вас!»
Молигрубер беззвучно подвигал челюстями несколько секунд, а затем сказал: «Как это получается, что ваш брат все время разглагольствует о Добром Боженьке, Отце Небесном, любящем всех своих чад, проявляющем терпимость и безграничное сострадание, а в следующую минуту вы грозите, что этот же Бог станет мстить нам? И вот что еще мне не ясно, мистер: в вашей книжке сказано, что если вы не примете Бога в сердце свое, то отправитесь в ад. Я не верю в ад также, но если допустить, что все это правда, то что произошло со всеми теми людьми, которые жили до того, как появился именно ваш Бог, тот Бог, о котором говорится в вашей религии? Что вы на это скажете. А?»
Священник вновь поднялся на ноги. Его голос дрожал от злости, лицо залилось краской. Потрясая поднятым кулаком, он сказал: «Послушайте, дорогой мой, я не привык говорить с людьми, подобными вам. Если вы не примете Слова Божьего, вас поразит смерть». Он приблизился к койке, и Молигруберу показалось, что человек в черном собирается ударить его. Потому, с отчаянным усилием, Молигрубер присел на кровати. Острая боль пронзила его грудь. Молигруберу показалось, что ребра сломались. Его лицо посинело, и он упал на постель, издав какой-то всхлипывающий звук. Глаза оставались полуоткрытыми.
Священник побледнел и, бросившись к двери, закричал: «Быстрее, быстрее идите сюда. Человек умер. Он скончался в тот момент, когда я говорил, что Бог обрушит на него кару за его безбожье». После этого он бросился по коридору и влетел в открытую кабину лифта. Ничего не видя перед собой, он умудрился нажать на кнопку со стрелкой, указывающей вниз.
Сестра, высунув голову из-за угла, громко сказала: «Что это нашло на старую перечницу? Это пугало может довести до инфаркта любого человека. С кем это он только что говорил?» Санитар, появившийся из-за другого угла, отвечал: «Не знаю точно. Возможно, с Молигрубером. Надо пойти и проверить, все ли с ним в порядке». Оба они направились в отдельную палату, где и нашли Молигрубера, все еще сжимающего свою грудь руками. Веки были полуоткрыты, нижняя челюсть свисала. Сестра бросилась к кнопке срочного вызова и надавила ее несколько раз, используя особый код. Вскоре по интеркому раздался приказ: доктору Такому-то срочно явиться в индивидуальную палату.
«Я думаю, что нам самим следует попытаться привести его в чувства, а то доктор будет слишком суетиться, – сказала сестра. – Ах, вот и доктор!» Врач вошел в маленькую палату и тут же затараторил: «Боже мой, боже мой, что случилось с этим человеком! Вы только взгляните на выражение его лица! А я-то надеялся, что мы сможем поставить его на ноги через несколько дней!» Он бросился к кровати, одновременно вытягивая стетоскоп и вставляя трубки себе в уши. Затем, расстегнув пуговицы на пижаме больного, он приложил раструб стетоскопа к его груди. Правая рука доктора стала нащупывать несуществующий молигруберовский пульс. «Все, он умер, он умер. Я пойду в ординаторскую и приготовлю свидетельство о смерти. А вы, сестра, пока отвезите тело в морг. Нам нужно поскорее освободить эту койку. У нас такой наплыв пациентов сегодня!» С этими словами он вытащил трубки из ушей, сделал отметку в истории болезни Молигрубера и вышел из палаты.
Сестра и санитар сняли одеяло, которым был укрыт Молигрубер, подвязали штанины пижамы и застегнули пуговицы на его груди. Сестра велела санитару привезти носилки, и скоро тот появился с теми же самыми носилками, на которых Молигрубер путешествовал в рентгеновский кабинет. Затем сестра и санитар подняли верхний щит носилок, под которым оказалась вторая полка. Вот на эту полку они и положили молигруберовское тело и тщательно закрепили его специальными ремешками (так как ронять мертвецов на пол в больнице считалось дурной приметой). Затем они накрыли носилки простыней, так что мертвое тело стало совершенно незаметным для посторонних глаз.
Санитар захихикал и произнес: «Не случится ли с каким-нибудь посетителем припадок, если он узнает, что на этих вроде бы пустых носилках лежит мертвец?» С этими словами он вытолкнул носилки в коридор и направился, посвистывая, по направлению к лифту. В лифте он нажал кнопку с надписью «Подвал» и поехал вниз, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже, чтобы впустить или выпустить попутчиков. Наконец кабина лифта опустела, и он доехал до подвала в полном одиночестве. Там он снова покатил носилки по длинному коридору, постучал в какую-то дверь и сказал открывшему: «Вот и еще один для вас. Только что умер у себя в палате. Не думаю, что будет вскрытие. Просто подготовьте тело как положено».
«Какие-нибудь родственники?» – спросил работник морга.
«Родственников нет, – ответил санитар. – Наверное, похоронят за счет городских властей, так как он был уборщиком улиц. Но, скорее всего, в безымянной могиле – ведь наши власти очень прижимисты». Закончив тираду, он помог работнику морга перенести тело с носилок на стол. Прихватив простыню, прикрывавшую тело, санитар удалился, весело насвистывая все ту же мелодию.
Глава 3
Но что же случилось с Леонидсом Мануэлем Молигрубером? Исчез ли он, как внезапно исчезает свет, когда щелкают выключателем? Или как огонек задутой спички? Нет, совсем не так!
Когда Молигрубер лежал на больничной койке и чувствовал себя готовым умереть, его очень расстроил священник. Он думал о том, насколько поведение священника не соответствует его сану. Он видел, как заливалось краской его лицо, когда тот ничего не мог сказать из-за давившей его злости. Наконец, глядя на священника снизу вверх, Молигрубер прекрасно мог увидеть, что тот вот-вот бросится на него и начнет душить – вот почему старик поспешил сесть на кровати.
Для этого ему потребовалось затратить весь остаток собственных сил, и он сделал настолько глубокий вдох, насколько позволяло ему его состояние. Тут же он ощутил страшную боль, пронзившую грудь. Его сердце заработало как мотор автомобиля с педалью «газа», вдавленной до самого пола, в то время как сцепление было отключено. Его сердце забилось и остановилось.
Старик ощутил приступ мгновенной паники. «Что произойдет сейчас? Каков будет конец? Сейчас мою жизнь задует как огонь свечи». Точь-в-точь как огонь тех свечей, которые он сам любил задувать дома в детстве. В том единственном доме, который он знал сиротой. Паника была ужасной. Огонь обжег каждый его нерв. Он ощущал, что его выворачивает наизнанку. Так, должно быть, должен чувствовать себя кролик – если, конечно, мертвый кролик может что-либо чувствовать, – когда, с него снимают шкурку перед тем, как бросить в жаровню.
Вдруг произошло сильнейшее землетрясение, или, по крайней' мере, Молигруберу показалось, что оно произошло, и все закружилось перед его глазами. Казалось, что весь мир соткан из ослепительных частиц, которые носились вокруг. Затем ему почудилось, что кто-то ухватил его и пропустил сквозь мясорубку или каток для белья. Ощущение было слишком ужасным, чтобы пытаться передать его словами.
Все вокруг потемнело. Стены палаты или «нечто иное», казалось, сомкнулись вокруг него. Ему казалось, что он затиснут в середину липкой, склизкой резиновой трубки и пытается выбраться оттуда на волю.
Все стало еще темнее, еще чернее. Казалось, он попал в узкую, длинную и бесконечно черную трубу. Но наконец где-то вдалеке появился свет. Но был ли это свет? Он казался каким-то красным, переходящим в оранжевый и напоминал по цвету флуоресцирующий жилет, который Молигрубер надевал, убирая улицы. Лихорадочно Молигрубер стал протискиваться из трубы навстречу свободе – вперед, дюйм за дюймом. Он попытался вдохнуть, но обнаружил, что не может сделать этого. Он прислушался к своему сердцу, но не услышал сердцебиения. В ушах стоял постоянный шум – словно дул сильный ветер. Затем, когда ему казалось, что он остановился, какая-то сила сама по себе постепенно стала выталкивать его из трубы. Наконец он достиг конца трубы и застрял там на некоторое время. Затем раздался мощный хлопок, и он вылетел из трубы, словно горошина из детского воздушного пистолета. Он стал вращаться, пытаясь увидеть, что творится вокруг. Но там ничего не было. Не было ни красного, ни оранжевого света, не было даже темноты. Не было НИЧЕГО!
Испугавшись этого странного состояния, он начал двигать руками, пытаясь нащупать хоть что-то, но ему ничего не попалось. Казалось, что у него просто не было рук. Снова его охватила паника, он попытался оттолкнуться ногами и стал отчаянно размахивать ими. Но снова-таки ноги ни к чему не прикасались. Он их не чувствовал, так, словно их не было вообще. Тогда он попытался ощупать руками собственное тело, но насколько он мог понять, у него не было ни рук, ни пальцев, ни самого тела. Он просто «был», вот и все. Ему на ум пришел отрывок когда-то услышанного разговора. Там речь шла о бесплотном духе, лишенном формы, лишенном очертаний, но существующем как-то и где-то. Казалось, что он куда-то стремительно уносится, но в то же время он оставался совершенно неподвижен. Он ощутил странное давление, а затем ему показалось, что он попал в смолу – горячую смолу.
Где-то на краю памяти возникла картина: он, совсем еще маленький мальчик, наблюдает за тем, как какие-то люди смолят дорогу. Один из мужчин, возможно, сослепу, а возможно, просто желая поразвлечься, перевернул тачку, на которой стоял бочонок со смолой, и облил мальчика с головы до ног. Маленький Молигрубер так и остался стоять, не в силах даже пошевелиться. Такое же чувство возникло у него и сейчас. Он ощутил жар, невыносимый жар, затем похолодел от испуга, а после вновь ощутил жар. Все это сопровождалось чувством движения, которое не было движением вовсе – так как он оставался неподвижным. «Неподвижен, как мертвый», – подумал он.
Время шло, а может и нет? Этого он не знал, так как все время находился здесь, в самом сердце ничего. Ничего не было вокруг него, ничего не было у него – ни рук, ни ног, оставалось, наверное, лишь тело, иначе как бы он мог существовать вообще? Но без рук он не был в состоянии ощутить и тело. Он вглядывался в окружающее, напрягая зрение, но не видел ничего. Вокруг него не было даже темно. Это был вовсе не мрак. Это было ничто. И снова какая-то путающая мысль пронеслась в его сознании. Мысль относилась к тем глубочайшим сферам космоса, где существует лишь ничто. Он как-то лениво подумал, откуда возникла у него эта мысль, но больше ничего не приходило на ум.
Он существовал один в пустоте. Здесь не было ничего такого, что можно было бы разглядеть, ничего такого, что можно было бы пощупать. Но даже если бы и существовало что-то, что можно было бы пощупать, это не помогло бы ему, так как щупать ему было нечем.
Время тянулось медленно… Тянулось ли оно вообще? У него не было представления о том, как долго он здесь пробыл. Время не имело смысла. Ничто больше не имело смысла. Он был просто «там», где бы это «там» ни находилось. Он болтался в пустоте, словно муха, попавшая в сеть паука, но он не чувствовал себя мухой, так как у мухи хотя бы была паутина, на которой та могла висеть. У него же не было ничего. Старик Молигрубер попался в ничто, и это ничто низвело его до состояния ничего. Его разум, или то, что было у него вместо разума, бешено работал. Он бы упал в обморок, подумал он, но вокруг не было ничего, куда бы можно было упасть в обморок.
Он просто «был» чем-то или даже ничем, окруженным пустотой. Его разум или сознание, или что-то иное, что у него оставалось, пыталось формулировать мысли, пыталось создать что-то из страшной пустоты, окружающей его. Ему явилась мысль: «Я – ничто, существующее посреди ничего».
Внезапно на ум ему взбрела странная мысль – словно спичка, зажженная в безлунную ночь. Как-то раз его попросили сделать дополнительную работу – какой-то мужчина пожелал расчистить свой гараж. Старик Молигрубер отправился туда, осмотрелся вокруг, нашел маленькую тачку и несколько садовых инструментов, после чего он открыл дверь гаража ключом, который дал ему хозяин. Когда дверь распахнулась, Молигрубер увидел, что гараж забит самой причудливой коллекцией барахла, которую он когда-либо видел. Перед ним лежал диван с пружинами, торчащими в разные стороны, кресло с двумя отломанными ножками и тучей моли, копошащейся под обивкой. На стене висела рама, а в раме – велосипедное колесо. Тут же валялись шины – шины для снега и какие-то дырявые шины. Дальше лежали бесполезные ржавые инструменты. Там были и такие вещи, которые могли быть собраны лишь самым бережливым человеком, – керосиновая лампа с треснутым абажуром, венецианские жалюзи, а в дальнем углу стоял деревянный манекен, такие манекены обычно используют портнихи, когда шьют женские платья. Он выгреб все это, отвез на улицу и оставил рядом с мусорным ящиком. Затем он снова возвратился в гараж.
Под старым кухонным столиком находилась облупившаяся ванночка, возбудившая его любопытство. Молигрубер потянул ее на себя, но та не двигалась. Тогда он решил, что вначале должен поднять стол. Он потянул стол на себя, и оттуда выпал средний ящик. В ящике оказалось несколько монет. «Ладно, – подумал Молигрубер, – жалко выбрасывать их, я смогу купить на них бутерброд с сосиской». И он засунул монеты в карман. Продолжая исследовать содержимое ящика, Молигрубер обнаружил конверт, набитый бумажными деньгами различных стран. «Ладно, – подумал он, – я смогу показать их там, где меняют валюту, авось что-нибудь мне пригодится». И он снова принялся за работу. Подняв опустевший столик, он увидел, что ванна накрыта прогнившим холстом, под которым лежала поломанная табуретка. Он извлек все это наружу, после чего ему удалось подтянуть ванну к центру гаража.
Ванна оказалась набита книгами. Некоторые книги имели очень странный вид. Но Молигруберу некогда было разглядывать их. Он свалил их в одну кучу. На дне оказалось несколько книг в мягких обложках. Несколько из них привлекли его внимание. Рампа. Книги были написаны Рампой. Молигрубер лениво перелистал парочку из них. «Ага, – сказал он про себя, – этот парень, должно быть, большой чудак. Он верит в вечную жизнь. Хм!» Он бросил книжки на кучу и вытащил еще парочку книг того же автора. «Этот парень написал уйму книг», – подумал Молигрубер. Мусорщика настолько поразило само количество, что он стал пересчитывать все книги Рампы. Некоторые книги были безнадежно испорчены, из-за того, что на них перевернулся пузырек с чернилами. Одна книга была в чудесном кожаном переплете. Молигрубер издал вздох сожаления, вертя ее в руках, – чернило въелось глубоко в кожаный переплет. «Какая жалость, – подумал он, – я бы смог выручить несколько баксов только за переплет, будь он цел». Но стоит ли плакать над разбитым корытом? И Молигрубер отшвырнул книгу в кучу к другим.
На самом дне ванночки, в гордом одиночестве, покоилась еще одна книга. Она была защищена от чернил, защищена от грязи, защищена от пыли прочной пластиковой обложкой. Молигрубер нагнулся и снял обложку. На переплете красовалось название «Ты вечен». Что-то заставило его начать перелистывать эту книгу. В ней оказались иллюстрации. Повинуясь какому-то странному чувству, Молигрубер засунул книгу в карман и снова принялся за работу.
Когда Молигрубер лежал на больничной койке и чувствовал себя готовым умереть, его очень расстроил священник. Он думал о том, насколько поведение священника не соответствует его сану. Он видел, как заливалось краской его лицо, когда тот ничего не мог сказать из-за давившей его злости. Наконец, глядя на священника снизу вверх, Молигрубер прекрасно мог увидеть, что тот вот-вот бросится на него и начнет душить – вот почему старик поспешил сесть на кровати.
Для этого ему потребовалось затратить весь остаток собственных сил, и он сделал настолько глубокий вдох, насколько позволяло ему его состояние. Тут же он ощутил страшную боль, пронзившую грудь. Его сердце заработало как мотор автомобиля с педалью «газа», вдавленной до самого пола, в то время как сцепление было отключено. Его сердце забилось и остановилось.
Старик ощутил приступ мгновенной паники. «Что произойдет сейчас? Каков будет конец? Сейчас мою жизнь задует как огонь свечи». Точь-в-точь как огонь тех свечей, которые он сам любил задувать дома в детстве. В том единственном доме, который он знал сиротой. Паника была ужасной. Огонь обжег каждый его нерв. Он ощущал, что его выворачивает наизнанку. Так, должно быть, должен чувствовать себя кролик – если, конечно, мертвый кролик может что-либо чувствовать, – когда, с него снимают шкурку перед тем, как бросить в жаровню.
Вдруг произошло сильнейшее землетрясение, или, по крайней' мере, Молигруберу показалось, что оно произошло, и все закружилось перед его глазами. Казалось, что весь мир соткан из ослепительных частиц, которые носились вокруг. Затем ему почудилось, что кто-то ухватил его и пропустил сквозь мясорубку или каток для белья. Ощущение было слишком ужасным, чтобы пытаться передать его словами.
Все вокруг потемнело. Стены палаты или «нечто иное», казалось, сомкнулись вокруг него. Ему казалось, что он затиснут в середину липкой, склизкой резиновой трубки и пытается выбраться оттуда на волю.
Все стало еще темнее, еще чернее. Казалось, он попал в узкую, длинную и бесконечно черную трубу. Но наконец где-то вдалеке появился свет. Но был ли это свет? Он казался каким-то красным, переходящим в оранжевый и напоминал по цвету флуоресцирующий жилет, который Молигрубер надевал, убирая улицы. Лихорадочно Молигрубер стал протискиваться из трубы навстречу свободе – вперед, дюйм за дюймом. Он попытался вдохнуть, но обнаружил, что не может сделать этого. Он прислушался к своему сердцу, но не услышал сердцебиения. В ушах стоял постоянный шум – словно дул сильный ветер. Затем, когда ему казалось, что он остановился, какая-то сила сама по себе постепенно стала выталкивать его из трубы. Наконец он достиг конца трубы и застрял там на некоторое время. Затем раздался мощный хлопок, и он вылетел из трубы, словно горошина из детского воздушного пистолета. Он стал вращаться, пытаясь увидеть, что творится вокруг. Но там ничего не было. Не было ни красного, ни оранжевого света, не было даже темноты. Не было НИЧЕГО!
Испугавшись этого странного состояния, он начал двигать руками, пытаясь нащупать хоть что-то, но ему ничего не попалось. Казалось, что у него просто не было рук. Снова его охватила паника, он попытался оттолкнуться ногами и стал отчаянно размахивать ими. Но снова-таки ноги ни к чему не прикасались. Он их не чувствовал, так, словно их не было вообще. Тогда он попытался ощупать руками собственное тело, но насколько он мог понять, у него не было ни рук, ни пальцев, ни самого тела. Он просто «был», вот и все. Ему на ум пришел отрывок когда-то услышанного разговора. Там речь шла о бесплотном духе, лишенном формы, лишенном очертаний, но существующем как-то и где-то. Казалось, что он куда-то стремительно уносится, но в то же время он оставался совершенно неподвижен. Он ощутил странное давление, а затем ему показалось, что он попал в смолу – горячую смолу.
Где-то на краю памяти возникла картина: он, совсем еще маленький мальчик, наблюдает за тем, как какие-то люди смолят дорогу. Один из мужчин, возможно, сослепу, а возможно, просто желая поразвлечься, перевернул тачку, на которой стоял бочонок со смолой, и облил мальчика с головы до ног. Маленький Молигрубер так и остался стоять, не в силах даже пошевелиться. Такое же чувство возникло у него и сейчас. Он ощутил жар, невыносимый жар, затем похолодел от испуга, а после вновь ощутил жар. Все это сопровождалось чувством движения, которое не было движением вовсе – так как он оставался неподвижным. «Неподвижен, как мертвый», – подумал он.
Время шло, а может и нет? Этого он не знал, так как все время находился здесь, в самом сердце ничего. Ничего не было вокруг него, ничего не было у него – ни рук, ни ног, оставалось, наверное, лишь тело, иначе как бы он мог существовать вообще? Но без рук он не был в состоянии ощутить и тело. Он вглядывался в окружающее, напрягая зрение, но не видел ничего. Вокруг него не было даже темно. Это был вовсе не мрак. Это было ничто. И снова какая-то путающая мысль пронеслась в его сознании. Мысль относилась к тем глубочайшим сферам космоса, где существует лишь ничто. Он как-то лениво подумал, откуда возникла у него эта мысль, но больше ничего не приходило на ум.
Он существовал один в пустоте. Здесь не было ничего такого, что можно было бы разглядеть, ничего такого, что можно было бы пощупать. Но даже если бы и существовало что-то, что можно было бы пощупать, это не помогло бы ему, так как щупать ему было нечем.
Время тянулось медленно… Тянулось ли оно вообще? У него не было представления о том, как долго он здесь пробыл. Время не имело смысла. Ничто больше не имело смысла. Он был просто «там», где бы это «там» ни находилось. Он болтался в пустоте, словно муха, попавшая в сеть паука, но он не чувствовал себя мухой, так как у мухи хотя бы была паутина, на которой та могла висеть. У него же не было ничего. Старик Молигрубер попался в ничто, и это ничто низвело его до состояния ничего. Его разум, или то, что было у него вместо разума, бешено работал. Он бы упал в обморок, подумал он, но вокруг не было ничего, куда бы можно было упасть в обморок.
Он просто «был» чем-то или даже ничем, окруженным пустотой. Его разум или сознание, или что-то иное, что у него оставалось, пыталось формулировать мысли, пыталось создать что-то из страшной пустоты, окружающей его. Ему явилась мысль: «Я – ничто, существующее посреди ничего».
Внезапно на ум ему взбрела странная мысль – словно спичка, зажженная в безлунную ночь. Как-то раз его попросили сделать дополнительную работу – какой-то мужчина пожелал расчистить свой гараж. Старик Молигрубер отправился туда, осмотрелся вокруг, нашел маленькую тачку и несколько садовых инструментов, после чего он открыл дверь гаража ключом, который дал ему хозяин. Когда дверь распахнулась, Молигрубер увидел, что гараж забит самой причудливой коллекцией барахла, которую он когда-либо видел. Перед ним лежал диван с пружинами, торчащими в разные стороны, кресло с двумя отломанными ножками и тучей моли, копошащейся под обивкой. На стене висела рама, а в раме – велосипедное колесо. Тут же валялись шины – шины для снега и какие-то дырявые шины. Дальше лежали бесполезные ржавые инструменты. Там были и такие вещи, которые могли быть собраны лишь самым бережливым человеком, – керосиновая лампа с треснутым абажуром, венецианские жалюзи, а в дальнем углу стоял деревянный манекен, такие манекены обычно используют портнихи, когда шьют женские платья. Он выгреб все это, отвез на улицу и оставил рядом с мусорным ящиком. Затем он снова возвратился в гараж.
Под старым кухонным столиком находилась облупившаяся ванночка, возбудившая его любопытство. Молигрубер потянул ее на себя, но та не двигалась. Тогда он решил, что вначале должен поднять стол. Он потянул стол на себя, и оттуда выпал средний ящик. В ящике оказалось несколько монет. «Ладно, – подумал Молигрубер, – жалко выбрасывать их, я смогу купить на них бутерброд с сосиской». И он засунул монеты в карман. Продолжая исследовать содержимое ящика, Молигрубер обнаружил конверт, набитый бумажными деньгами различных стран. «Ладно, – подумал он, – я смогу показать их там, где меняют валюту, авось что-нибудь мне пригодится». И он снова принялся за работу. Подняв опустевший столик, он увидел, что ванна накрыта прогнившим холстом, под которым лежала поломанная табуретка. Он извлек все это наружу, после чего ему удалось подтянуть ванну к центру гаража.
Ванна оказалась набита книгами. Некоторые книги имели очень странный вид. Но Молигруберу некогда было разглядывать их. Он свалил их в одну кучу. На дне оказалось несколько книг в мягких обложках. Несколько из них привлекли его внимание. Рампа. Книги были написаны Рампой. Молигрубер лениво перелистал парочку из них. «Ага, – сказал он про себя, – этот парень, должно быть, большой чудак. Он верит в вечную жизнь. Хм!» Он бросил книжки на кучу и вытащил еще парочку книг того же автора. «Этот парень написал уйму книг», – подумал Молигрубер. Мусорщика настолько поразило само количество, что он стал пересчитывать все книги Рампы. Некоторые книги были безнадежно испорчены, из-за того, что на них перевернулся пузырек с чернилами. Одна книга была в чудесном кожаном переплете. Молигрубер издал вздох сожаления, вертя ее в руках, – чернило въелось глубоко в кожаный переплет. «Какая жалость, – подумал он, – я бы смог выручить несколько баксов только за переплет, будь он цел». Но стоит ли плакать над разбитым корытом? И Молигрубер отшвырнул книгу в кучу к другим.
На самом дне ванночки, в гордом одиночестве, покоилась еще одна книга. Она была защищена от чернил, защищена от грязи, защищена от пыли прочной пластиковой обложкой. Молигрубер нагнулся и снял обложку. На переплете красовалось название «Ты вечен». Что-то заставило его начать перелистывать эту книгу. В ней оказались иллюстрации. Повинуясь какому-то странному чувству, Молигрубер засунул книгу в карман и снова принялся за работу.