Страница:
Мы очень рассердились на Кийлике, ибо своими воплями он разбудил Трауберга, и тот все понял. Таким образом полностью провалился наш эксперимент по проверке реакции современного человека на действие необъяснимых сил или, говоря иначе, на чертовские штучки.
Я сказал:
— Во время войны люди переносили всякие пытки. А ты даже маленькую боль не мог вытерпеть. Теперь провалился такой прекрасный план.
Но Кийлике сказал:
— Это неважно. Я могу тут же придумать новый план. — И предложил повесить перед дверью соседней комнаты призрак, как это делал в фильме Фантомас.
Чтобы все было понятно, я должен, между прочим, рассказать о том уроке эстонского языка, на котором учительница товарищ Корп сказала, чтобы мы хорошенько подумали, нет ли у кого-нибудь дома хомута, который родители позволили бы принести для украшения ее новой квартиры.
Как всем известно и как показывают по телевизору, теперь старинные вещи, и в первую очередь прялки, колеса от телег и кофейные мельницы в моде, поэтому желание учительницы никого не удивило. И после уроков Каур отправился домой. Когда он вечером вернулся в интернат, то бросил с грохотом на пол хомут с несколькими ремешками, которые, как выяснилось, называются сбруя. И потом еще выложил два медных колокольчика и бубенцы.
Конечно, посмотреть на это сбежалось пол-интерната; лошадиной сбруи многие вблизи никогда не видели, потому что краеведческие музеи имеются только в городах. И словно само собой возникло возвышенное настроение.
— Детство! — сказал Кийлике и припомнил, как он в трехлетнем возрасте ехал на лошади.
— Выпас! — вздохнул Топп и рассказал о камне, с которого его отец всегда взбирался в седло.
А Каур запел:
«Однозвучно гремит колокольчик…» — взяв, к сожалению, фальшивую мелодию.
Мысль всегда влечет за собой действие, говорит классная руководительница товарищ Пюкк, и это верно. Потому что как раз в тот момент, когда мы огорчались, что теперь больше не слышно голоса колокольчика, у Каура возникла идея, как исправить это положение. И он тут же надел хомут себе на шею. Но постромки мешали ему скакать по коридору, и он просто отрезал их, воспользовавшись для этого ножом Кийлике.
Поскольку постромки еще не используют для украшения квартир, они с тех пор валялись под койкой у Каура, и теперь Кийлике вспомнил о них, А так как над дверью комнаты мальчишек из восьмого класса в потолке торчал подходящий крюк, мы подцепили сбрую на него за одно кольцо и подвесили Каура.
— Все-таки хорошо, что в старину у лошади и под хвостом проходил ремешок, — сказал Топп. — Теперь Каур в случае необходимости может на нем сидеть.
Но Кийлике возразил ему:
— Этого даже в кинофильмах не бывает, чтобы привидение присело отдохнуть.
Если уж он устанет, правильнее будет сменить его.
Затем, когда Каура завернули в простыню, мы выключили в коридоре все лампочки, чтобы остался только лунный свет, и стали держать совет, как бы кого-нибудь разбудить и выманить в коридор.
Каур считал, что он смог бы жутко завыть.
Топп сказал:
— Я мог бы прокрасться в комнату и дернуть кого-нибудь за ногу.
Но Трауберг возразил:
— Нет, нет, это не пройдет. — И сказал, что, как известно из жизни, дерганье за ногу во время утренней побудки лишь вызывает поворот на другой бок и еще более крепкий сон.
Ум хорошо, а два лучше — учит старинная пословица, и это верно. Потому что Кийлике припомнил, как он однажды принес в интернат три копченые атлантические селедки. И как вся комната не могла спать, потому что нас мучила жажда и целую ночь все ходили в умывальную пить воду. Сначала мы не поняли, почему он об этом заговорил. Я сказал:
— Хорошенькое дело. Каким образом ты собираешься накормить спящих селедкой?
Топп спросил:
— И откуда сейчас взять эти селедки?
Но Кийлике сказал, что дело не в селедке, а в соли. И соли на кухне предостаточно, надо только принести.
Тогда-то я и принес по совету Кийлике пачку соли, а Кийлике взял фонарик у привидения, которое, несмотря на запрет, к этому времени уселось на вышеназванные ремешки сбруи. Но когда мы вошли в соседнюю комнату посмотреть, кого же накормить солью, выяснилось, что выбора у нас нет, потому что только Петерсон спал на спине с открытым ртом.
— Как ты думаешь, сколько соли потребуется, чтобы вызвать жажду? — спросил я. Но Кийлике не знал и предположил, что для начала достаточно одной чайной ложки.
После этого мы крадучись выбрались из соседней комнаты, вернули Кауру фонарик и спрятались у себя в комнате за приоткрытой дверью.
— Скоро он выйдет, — сказал Кийлике. — Теперь эта соль должна уже раствориться.
И так оно и случилось, что видно из того, что дверь соседней комнаты отворилась и на пороге появился Петер-сон. Но вместо того чтобы закричать от страха нечеловеческим голосом, он лишь почесал затылок, скосил глаза на висящего под потолком Каура и спокойно направился в умывальную.
Как вы понимаете, мы были очень изумлены, И не знали, что думать.
— Это все оттого, что призраки становятся ленивыми, — рассердился Кийлике.
— Я же утверждал, что нельзя садиться на хвостовой ремень. И почему Каур не взял фонарик в зубы?
И хотя Каур тотчас учел критику, это ничего не дало. Попив воды, Петерсон прошел мимо него опять с таким выражением лица, будто призрак, державший под простыней зажженный фонарик, — привычное, будничное явление.
Конечно, от этого у нас упало настроение, потому что время — самое дорогое достояние человека и нет смысла расходовать его зря.
«Хочу все знать!» — гласит плакат в кабинете физики. И мы тоже. Мы тут же начали обсуждать, что случилось с Петерсоном.
— У Петерсона куриная слепота, — сказал Топп, подразумевая, что в полутемном помещении Петерсон мог вообще не заметить Каура.
Этому никто не поверил, потому что позже у Каура был даже горящий фонарик в зубах. Да и в окно с улицы падал свет.
— Может быть, он был в ненормальном состоянии, — предположил Кийлике, подразумевая, не является ли Петерсон лунатиком.
В это тоже никто не поверил, потому что, как всем известно, лунатики, двигаясь ночью в темноте, протягивают впереди себя руки, а протянутых вперед рук у Петерсона никто не заметил.
Тогда Трауберг начал говорить и одним махом разгадал эту головоломку.
— Петерсон занимается в историческом кружке, — сказал Трауберг, — где наука под названием «материализм» ясно доказывает, что призраков и привидений не существует. А если некоторым людям доказано, что чего-то нет, то потом можешь им дать это хоть руками потрогать, все равно не поверят.
Поскольку Трауберг умный парень, больше никто не сомневался, что мы зря подвесили Каура. И ни у кого больше не возникло желания посолить вместо Петерсона какого-нибудь другого ученика, потому что сила современной науки известна, а список членов исторического кружка так поздно вечером негде было достать.
— Если у человека выработалось мировоззрение, для него уже ничего не значит то, что видят его глаза, — сказал Трауберг. И посоветовал спустить вниз Каура вместе с белой простыней и всей сбруей.
Но когда мы собирались это сделать, на лестнице послышались шаги и постукивание палки, которая, как все знают, вырезана из можжевельника и принадлежит сторожу Сидорову, охраняющему по совместительству ночной покой интерната, Теперь я и подошел к тому, о чем заведующая интернатом сказала «нарушение ночного покоя и пугание старого человека», — потому что она и слушать не захотела, как все было на самом деле и что никто ничего не нарушал и никто не пугал Сидорова. Он испугался самостоятельно и по собственной инициативе.
Знание — свет, невежество — тьма, говорит учительница русского языка, и это верно, Если бы сторож Сидоров в молодости тоже посещал исторический кружок, он бы, увидав привидение, и глазом не моргнул.
Сбрую и другие ненужные для учебного процесса вещи Каур отнес обратно домой.
КАК МЫ ЗАПОЛНЯЛИ СОЦИОЛОГИЧЕСКУЮ АНКЕТУ
Чтобы честно рассказать все, как было, я должен начать с того урока классной руководительницы, когда к нам пришел социолог и дал каждому анкету, не считая только меня и Кийлике, потому что мы в это время были в подвале, чинили вешалку.
Поскольку в газетах пишут, что социология имеет важное значение, меня и Кийлике очень обидело, что нас отстранили от общего мероприятия, Кийлике сказал:
— Очень мило. Шалопаи из второго класса опрокидывают вешалку, а нас с Сихвкой посылают чинить. Уж если ее и должен был чинить кто-то из нашего класса, так следовало послать Топпа — ведь он вожатый у октябрят. У Топпа теперь есть анкета, а о нас никто не подумал. — И Кийлике стал тереть глаза, словно у него потекли слезы, чего на самом деле не было.
Классная руководительница товарищ Пюкк тоже поняла это.
Она сказала:
— Кийлике, не паясничай. У товарища социолога, когда он пришел в наш класс, больше не было с собой анкет. А на столе в учительской лежит еще целая пачка. Когда урок кончится, пойди возьми там себе и Сихвке.
Теперь я продолжу с того места, когда Кийлике уже сходил в учительскую и принес себе и мне анкеты. Или, еще лучше, я продолжу с того места, когда мы были уже в интернате и читали, что личность заполняющего анкету останется неизвестной, пишите смело, и все, что напишете, будет использовано в научной исследовательской работе для получения ученой степени кандидата педагогических наук.
Возможность остаться неизвестным очень понравилась Кийлике.
— Это действительно важно, что личность заполняющего останется неизвестной, — сказал Кийлике. — А иначе разве осмелишься, например, написать, что преподаватель математики товарищ Кинк задает на дом слишком много.
— Все равно, не стоит рисковать, — сказал Топп. — Они, если захотят, смогут установить автора по почерку.
К этому времени Каур основательно изучил анкету и принялся нас успокаивать:
— Тут и не требуется писать. На каждый вопрос напечатано пять или шесть ответов. От нас не хотят ничего другого, как только подчеркнуть подходящий по нашему мнению ответ.
Затем и мы с Кийлике начали внимательно читать эти вопросы и ответы и подчеркнули, что по национальности мы эстонцы и еще мужского пола. И что у меня нет отдельного помещения для занятий, а у Кийлике есть, потому что, укладывая дома в сарае дрова, он оставил между поленницами пустое место и теперь забирается туда, когда хочет побыть в одиночестве.
Потом еще подчеркнули, что спим на кроватях, что утром зарядку не делаем, что не принимаем участия в мероприятии «Бег ради здоровья» и еще целый ряд ответов, которые я не стану здесь перечислять.
Но когда настала очередь вопроса: «Где и как вы себя совершенствуете?», мы заметили, что составители анкеты отнеслись к своей работе небрежно. Или, как говорит председатель совета дружины Кибуваск, пошли по пути наименьшего сопротивления. Потому что выбор ответов, предназначенных для подчеркивания, был слишком мал.
Кийлике сказал:
— Довольно странно. Здесь для подчеркивания только просмотр фильмов в кино, слушанье лекций в клубе и изучение литературы дома, А я в последнее время больше всего совершенствовался в коридоре под часами. Потому что, по примеру учителя Пюгала, теперь у всех учителей такой обычай, что когда в наказание заставляют стоять, дают в руки какую-нибудь книгу. Так, например, я вчера узнал, что в Америке живут индейцы племени тарахумара, которые могут несколько дней бежать не останавливаясь, и если не свалятся, то и еще дольше. Я сказал:
— И меня удивляет поверхностность составителей анкеты. Как все мы знаем, наш лучший ученик Тимохвкин совершенствует свои знания, стоя в очереди в продуктовом магазине, где он заучивает наизусть французские слова, которые выписаны у него на маленьких листочках. Если развитие торговли ему не помешает, Тимохвкин вскоре выучит второй иностранный язык, а социология об этом и не узнает по вине поверхностности составителей анкеты.
Теперь и Каур взглянул на анкету критически и сказал;
— Со следующим вопросом дело тоже обстоит не лучше. Вы только посмотрите, что они предлагают по поводу плохой успеваемости и предков. — И он ткнул пальцем в то место, где спрашивалось, что делают ваши домашние, когда узнают о вашей неудаче, и для подчеркивания давалось: утешают, осуждают, прощают, остаются безразличными.
— Очень мило, — рассердился Каур. — Действия, встречающиеся чаще всего, вовсе не указаны. Когда я получаю по математике двойку, мой старик начинает вспоминать свои школьные годы, когда все будто бы учились на пятерки или хотя бы четверки. И я уверен, что у вас дома дело обстоит точно также.
— Разумеется, — кивнул я. И Топп тоже. Но Кийлике покачал головой,
— А у меня нет. Я нашел дома на чердаке стопку отцовских школьных тетрадок и всякий раз достаю оттуда какую-нибудь, как только дело доходит до объяснений.
Но от этого настроение Каура не изменилось, он сказал:
— Значит, ты счастливое исключение. Потому что, как правило, родители своевременно сжигают свои школьные тетрадки и контрольные работы. — И он пообещал сделать так же, когда вырастет.
Теперь я и подошел в своем объяснении к тому месту, когда у нас явилась мысль, что если мы хотим помочь науке и социологии, то нам следует заполнить пробелы и сделать анкету более основательной. И мы стали дописывать дополнительные вопросы и предназначенные для подчеркивания ответы, а для сохранения анонимности пользовались печатными буквами.
«Что вы едите с удовольствием?» — написали мы в анкете и для ответа приложили меню поселковой столовой. И еще добавили любимые кушанья Кийлике — кровяную колбасу и свиные ножки.
«Что вы с удовольствием пьете?» — написали мы еще и указали для ответов все минеральные воды, которые рекламируют по телевизору, когда какая-нибудь интересная передача — поет Яак Йоала или «Гороскоп».
А то, что «Как вы себя чешете?» — это писал один только Кийлике. Я лишь сказал ему, что для ответов можно предложить: о дверной косяк, задней ногой, железными граблями.
Я ведь не думал, что Кийлике возьмет да и впишет на самом деле это в анкету.
Вот я и рассказал честно, как все было, мы вовсе не хотели глупо подшучивать над чужой работой, а тем более над социологией. Вопрос «Сколько у вас жен?» возник оттого, что наука — явление всемирное, и мы подумали, что в дальнейшем эта анкета может попасть в страны Востока, где подобный вопрос не содержит ничего удивительного.
То, что Кийлике взял в учительской анкеты, предназначенные для учителей, — произошло совершенно непреднамеренно, и это недоразумение. Если бы меня и Кийлике не отправили чинить вешалку в раздевалке (которую мы не ломали), мы бы получили, как и все остальные ребята нашего класса, от товарища социолога анкеты, предназначенные для учащихся.
КАК МЫ СПОСОБСТВОВАЛИ РАСПРОСТРАНЕНИЮ ВИРУСА ГРИППА
Чтобы честно рассказать все, как было, я должен начать с того, как на сбор нашего отряда пришел товарищ старший пионервожатый и сказал:
— Скоро к нам приедет корреспондент, который хочет написать в газете про работу с октябрятами.
Поскольку мы как раз перед тем обсуждали работу Топпа в качестве вожатого октябрят и признали ее неудовлетворительной, потому что в плане не было ничего, кроме похода «До свиданья, Осень!», который не состоялся, и похода «Здравствуй, Зима!», который тоже не состоялся, у председателя совета отряда Сильви Куллеркупп задрожали руки.
— Вот так всегда, — сказала Куллеркупп с горечью. — Когда наш отряд собрал больше всех металлолома, сюда не явился ни один журналист. Когда наш отряд вырастил тыкву, которая весила 32 килограмма 450 граммов, тоже никто не пришел. Но теперь, стоило Топпу небрежно отнестись к пионерскому заданию, сразу появляются журналисты, и честь отряда может оказаться замаранной.
Старший пионервожатый посочувствовал Куллеркупп. Он сказал:
— Такова жизнь. Несчастья путей не выбирают. Но никогда не стоит отчаиваться. Когда знаешь, что должен прийти контроль или представитель газеты, можно и за короткое время сотворить чудеса. — И ободряюще похлопав Куллеркупп по плечу, старший пионервожатый посоветовал временно поставить весь отряд на работу с октябрятами.
Теперь я пропускаю, что мы так и решили, и Куллер-купп распределила задания: Каур будет пилить с октябрятами фанеру, Крапман складывать из бумаги кораблики, а Топп должен был найти лесника, который знает следы зверей, — и продолжу с того, что мы с Кийлике получили задание научить октябрят кататься на коньках.
Поскольку для катания на коньках нужен скользкий лед, мы тотчас же пошли проверить, как там положение на Банном пруду.
Положение было абсолютно нормальным, это явствует из того, что стоило Кийлике разогнаться, чтобы немножко поскользить, как он сразу же растянулся во весь рост.
Я не засмеялся над несчастьем приятеля, я сказал — Как видно, на скольжение жаловаться не приходится. Для катания на коньках это очень хорошо.
Но Кийлике потирал место, на котором сидят, и кое в чем сомневался.
— Хорошо-то хорошо, но и плохо тоже. Тот, кто еще только учится, может на таком скользком льду упасть и покалечиться.
Тогда мы начали обсуждать, как уберечь октябрят от травм.
Я сказал:
— Может быть, стоит обвязать их подушками. В одном старом журнале под названием «Детская радость» я как-то видел картинку, на которой у мальчишки, учившегося кататься на коньках, одна подушка была привязана на животе, а другая пониже спины.
Кийлике изобразил на лице сомнение и сказал:
— Это, конечно, была шутка ради шутки, что теперь осуждается. Не знаю, где мы возьмем для каждого подушки. А главное — и падая с подушками, можно больно удариться. Мы должны выдумать что-то такое, чтобы они и без падений научились кататься на коньках.
Поскольку ждать было некогда, мы в тот же вечер принялись выдумывать.
— Как утверждает преподаватель математики, — сказал Кийлике, — найти различные решения легче с помощью схемы. Это тут будешь ты, а вот это буду я, а линия, которая соединяет нас, означает, что у нас общее задание.
Мне чертеж Кийлике не понравился. Я сказал:
— Как бы там ни было, у меня не такие большие уши. Хорошенькое дело, мне рисуешь огромные уши, а себе обыкновенные! И где октябрята, которые в этом деле самые важные? Твой чертеж никуда не годится.
Кийлике признал критику правильной:
— Ладно. Исправлю я твои уши, А между нами в срочном порядке набросаю октябрят.
Поскольку мои исправленные уши выглядели даже красивее ушей Кийлике, я больше не сердился и сказал:
— Приступим к анализу чертежа, как делается на уроке математики, когда поезд едет из пункта А в пункт Б. Только сначала скажи мне, почему у этого чертежа лишь одна прямая? Если бы прямых было две, октябрята смогли бы держаться за них двумя руками.
Приступая к решению любой проблемы, никогда не знаешь, что из этого выйдет, сказал знаменитый ученый Ньютон, которому на голову упало яблоко. Так случилось и с нами. Когда Кийлике провел еще вторую прямую, рисунок обрел новое лицо, раскрывая даже без анализа то, что изображено. И Кийлике сказал:
— Да ты только посмотри! Вот и найдено, что нужно! Лучшее учебное пособие для катка — стремянка.
Теперь я и подошел к тому, с чего, по сути дела, следовало бы начать. И объяснил, почему мы отнесли школьный инвентарь на Банный пруд. Здоровье не купишь — гласит старинная пословица, и когда, имея это в виду, мы разместили октябрят по одному между перекладинками и держали стремянку за концы, никто из них сам не мог упасть, а только вместе со мной, Кийлике и всеми другими октябрятами.
Когда октябрята научились уже немножко стоять на коньках, Кийлике сбегал в пионерскую комнату и принес оттуда со шкафа волчью маску. И мы стали играть, что по Банному пруду едет волчий автобус. Все это происходило под завывание Кийлике.
Октябрятам волчий автобус очень понравился. А завывания еще больше. И когда они на следующий день явились на пруд, у каждого из них была собственная маска, правда, все маски были заячьи, потому что в магазине кооператива других масок в продаже не оказалось.
Ребенок учится в процессе игры, пишут в журнале «Семья и школа», и это совершенно верно, потому что вскоре волчий автобус оказался уже не нужен, поскольку октябрята могли сами держаться на ногах. И когда председатель совета отряда Куллеркупп пришла на Банный пруд проверить мою и Кийлике работу, все, кто в этот момент не лежал, разъезжали на коньках по пруду.
Куллеркупп осталась довольна успехами октябрят, и Кийлике решил, что теперь нас сфотографируют на фоне развернутого знамени дружины. Но тут он ошибся, потому что Куллеркупп сказала:
— Хорошо, Сихвка! Хорошо, Кийлике! Но ваша работа еще не закончена. Приезд корреспондента задерживается, поэтому вы должны продолжить свою деятельность на Банном пруду. Поскольку маски у вас уже есть, вы могли бы разучить какое-нибудь представление на льду.
Не страшится трудностей пионер, поется в песне и говорится в речах, и когда председатель совета отряда Куллеркупп ушла, мы стали думать, что бы такое представить.
Кийлике сказал:
— Как объясняли на прошлой неделе по радио, у нас в республике дело с драматургией обстоит не лучшим образом. Поэтому нечего зря терять время в библиотеке, придется самим заняться творчеством. — И Кийлике пообещал к следующему дню написать пьесу, где в первом действии мать-коза уходит на работу, оставляя дома семерых маленьких козлят, а во втором действии волк съедает их, кроме одного, который спрятался в шифоньере.
Мне план Кийлике не понравился:
— Это у тебя вовсе не самостоятельное творчество, про мать-козу и ее козлят мне читали уже тогда, когда мне было всего пять лет. У меня от этой книжки даже обложка до сих пор сохранилась.
Но Кийлике настаивал на своем.
— Тебе читали сказку, а я напишу пьесу. Это две разные вещи, и это показывает хотя бы то, что мой козленок прячется не в печку, а в шифоньер.
Тут я совсем рассердился:
— Какие же ты, Кийлике, можешь иногда говорить глупости. Коза — и шифоньер?
А как это поставить? Кто притащит этот шифоньер на лед? Что же касается козлят, то у октябрят маски заячьи, у тебя — волчья, у меня — лисья. Где мы возьмем козлиные маски? Надо исходить из имеющихся возможностей.
Тут мы и начали обсуждать, какие у нас имеются возможности. И конечно, пришли к решению, что для представления на лоне природы годится только такая пьеса, для которой не требуется ни комнат, ни шкафов и где действуют только волк, лиса и зайцы.
Чему Васятка научится, то Василий и знает, и это верно. Потому что теперь я вспомнил одну народную сказку из хрестоматии для пятого класса, в которой говорилось о крестьянине, едущем с возом рыбы, и о лисе, скинувшей рыбу с воза и потом раздразнившей рыбой волка.
Я сказал:
— Знаешь, Кийлике, все в порядке, как в школьной тетрадке! Помнишь ли ты еще ту сказку из хрестоматии, за пересказ которой тебя в пятом классе чуть не оставили на второй год? Я буду лисицей, которая ворует у крестьянина рыбу, ты будешь волком, который тоже хочет рыбки и по совету лисы сует хвост в прорубь. А октябрята будут зайцами, которые, когда хвост волка примерзнет, танцуют вокруг него вальс на коньках, показывая всем, чему они научились с помощью своих старших товарищей и шефов Сихвки и Кийлике.
Вот теперь я и рассказал все, как было. И что председатель совета отряда Куллеркупп велела устроить представление. И что со стороны Кийлике поступило предложение поставить «Семеро козлят», которое не прошло, потому что мы сочли, что лучше пусть волк ловит рыбу.
Хороший спектакль рождается в муках, пишут в газетах, и это абсолютная правда. Потому что у кого не мерзли пальцы на руках — мерзли на ногах, а мне даже, когда рубили прорубь, залетел осколочек льда в глаз и саднил там, пока не растаял.
Но когда мы уже провели несколько репетиций, мне вдруг стало казаться, что чего-то не хватает. И может случиться так, как иной раз в театре, что спектакль есть, а искусства нет. И конечно, я стал думать, чего же не хватает, и поскольку я раздумывал так и этак, мне вспомнилось, как один раз учительница эстонского языка рассказывала о великих драматургах, у которых играет всякая вещь, находящаяся на сцене, и когда мы не поняли, она привела такой пример, что если в первом действии на стене висит ружье, то в хорошем спектакле оно до конца представления должно выстрелить.
И когда вспомнилась эта история с ружьем, меня озарило, я понял, чего нам не хватает. И я сказал:
— Послушай, Кийлике. Мы нарушили правила драматургии. Если на сцене прорубь, то в ходе спектакля кто-то непременно должен туда плюхнуться.
И вот теперь действительно все написано, как было. И что октябрята с помощью волчьего автобуса учились кататься на коньках, а председатель совета отряда Куллеркупп требовала спектакля. И мы разучили его, и затем прибыла корреспондентка из газеты, которой показали сначала выпиленных из фанеры петушков (руководитель Каур), затем бумажные кораблики (руководитель Крапман), затем следы на снегу (ответственный Топп) и так далее, пока наконец не пришла очередь нашего спектакля.
Я сказал:
— Во время войны люди переносили всякие пытки. А ты даже маленькую боль не мог вытерпеть. Теперь провалился такой прекрасный план.
Но Кийлике сказал:
— Это неважно. Я могу тут же придумать новый план. — И предложил повесить перед дверью соседней комнаты призрак, как это делал в фильме Фантомас.
Чтобы все было понятно, я должен, между прочим, рассказать о том уроке эстонского языка, на котором учительница товарищ Корп сказала, чтобы мы хорошенько подумали, нет ли у кого-нибудь дома хомута, который родители позволили бы принести для украшения ее новой квартиры.
Как всем известно и как показывают по телевизору, теперь старинные вещи, и в первую очередь прялки, колеса от телег и кофейные мельницы в моде, поэтому желание учительницы никого не удивило. И после уроков Каур отправился домой. Когда он вечером вернулся в интернат, то бросил с грохотом на пол хомут с несколькими ремешками, которые, как выяснилось, называются сбруя. И потом еще выложил два медных колокольчика и бубенцы.
Конечно, посмотреть на это сбежалось пол-интерната; лошадиной сбруи многие вблизи никогда не видели, потому что краеведческие музеи имеются только в городах. И словно само собой возникло возвышенное настроение.
— Детство! — сказал Кийлике и припомнил, как он в трехлетнем возрасте ехал на лошади.
— Выпас! — вздохнул Топп и рассказал о камне, с которого его отец всегда взбирался в седло.
А Каур запел:
«Однозвучно гремит колокольчик…» — взяв, к сожалению, фальшивую мелодию.
Мысль всегда влечет за собой действие, говорит классная руководительница товарищ Пюкк, и это верно. Потому что как раз в тот момент, когда мы огорчались, что теперь больше не слышно голоса колокольчика, у Каура возникла идея, как исправить это положение. И он тут же надел хомут себе на шею. Но постромки мешали ему скакать по коридору, и он просто отрезал их, воспользовавшись для этого ножом Кийлике.
Поскольку постромки еще не используют для украшения квартир, они с тех пор валялись под койкой у Каура, и теперь Кийлике вспомнил о них, А так как над дверью комнаты мальчишек из восьмого класса в потолке торчал подходящий крюк, мы подцепили сбрую на него за одно кольцо и подвесили Каура.
— Все-таки хорошо, что в старину у лошади и под хвостом проходил ремешок, — сказал Топп. — Теперь Каур в случае необходимости может на нем сидеть.
Но Кийлике возразил ему:
— Этого даже в кинофильмах не бывает, чтобы привидение присело отдохнуть.
Если уж он устанет, правильнее будет сменить его.
Затем, когда Каура завернули в простыню, мы выключили в коридоре все лампочки, чтобы остался только лунный свет, и стали держать совет, как бы кого-нибудь разбудить и выманить в коридор.
Каур считал, что он смог бы жутко завыть.
Топп сказал:
— Я мог бы прокрасться в комнату и дернуть кого-нибудь за ногу.
Но Трауберг возразил:
— Нет, нет, это не пройдет. — И сказал, что, как известно из жизни, дерганье за ногу во время утренней побудки лишь вызывает поворот на другой бок и еще более крепкий сон.
Ум хорошо, а два лучше — учит старинная пословица, и это верно. Потому что Кийлике припомнил, как он однажды принес в интернат три копченые атлантические селедки. И как вся комната не могла спать, потому что нас мучила жажда и целую ночь все ходили в умывальную пить воду. Сначала мы не поняли, почему он об этом заговорил. Я сказал:
— Хорошенькое дело. Каким образом ты собираешься накормить спящих селедкой?
Топп спросил:
— И откуда сейчас взять эти селедки?
Но Кийлике сказал, что дело не в селедке, а в соли. И соли на кухне предостаточно, надо только принести.
Тогда-то я и принес по совету Кийлике пачку соли, а Кийлике взял фонарик у привидения, которое, несмотря на запрет, к этому времени уселось на вышеназванные ремешки сбруи. Но когда мы вошли в соседнюю комнату посмотреть, кого же накормить солью, выяснилось, что выбора у нас нет, потому что только Петерсон спал на спине с открытым ртом.
— Как ты думаешь, сколько соли потребуется, чтобы вызвать жажду? — спросил я. Но Кийлике не знал и предположил, что для начала достаточно одной чайной ложки.
После этого мы крадучись выбрались из соседней комнаты, вернули Кауру фонарик и спрятались у себя в комнате за приоткрытой дверью.
— Скоро он выйдет, — сказал Кийлике. — Теперь эта соль должна уже раствориться.
И так оно и случилось, что видно из того, что дверь соседней комнаты отворилась и на пороге появился Петер-сон. Но вместо того чтобы закричать от страха нечеловеческим голосом, он лишь почесал затылок, скосил глаза на висящего под потолком Каура и спокойно направился в умывальную.
Как вы понимаете, мы были очень изумлены, И не знали, что думать.
— Это все оттого, что призраки становятся ленивыми, — рассердился Кийлике.
— Я же утверждал, что нельзя садиться на хвостовой ремень. И почему Каур не взял фонарик в зубы?
И хотя Каур тотчас учел критику, это ничего не дало. Попив воды, Петерсон прошел мимо него опять с таким выражением лица, будто призрак, державший под простыней зажженный фонарик, — привычное, будничное явление.
Конечно, от этого у нас упало настроение, потому что время — самое дорогое достояние человека и нет смысла расходовать его зря.
«Хочу все знать!» — гласит плакат в кабинете физики. И мы тоже. Мы тут же начали обсуждать, что случилось с Петерсоном.
— У Петерсона куриная слепота, — сказал Топп, подразумевая, что в полутемном помещении Петерсон мог вообще не заметить Каура.
Этому никто не поверил, потому что позже у Каура был даже горящий фонарик в зубах. Да и в окно с улицы падал свет.
— Может быть, он был в ненормальном состоянии, — предположил Кийлике, подразумевая, не является ли Петерсон лунатиком.
В это тоже никто не поверил, потому что, как всем известно, лунатики, двигаясь ночью в темноте, протягивают впереди себя руки, а протянутых вперед рук у Петерсона никто не заметил.
Тогда Трауберг начал говорить и одним махом разгадал эту головоломку.
— Петерсон занимается в историческом кружке, — сказал Трауберг, — где наука под названием «материализм» ясно доказывает, что призраков и привидений не существует. А если некоторым людям доказано, что чего-то нет, то потом можешь им дать это хоть руками потрогать, все равно не поверят.
Поскольку Трауберг умный парень, больше никто не сомневался, что мы зря подвесили Каура. И ни у кого больше не возникло желания посолить вместо Петерсона какого-нибудь другого ученика, потому что сила современной науки известна, а список членов исторического кружка так поздно вечером негде было достать.
— Если у человека выработалось мировоззрение, для него уже ничего не значит то, что видят его глаза, — сказал Трауберг. И посоветовал спустить вниз Каура вместе с белой простыней и всей сбруей.
Но когда мы собирались это сделать, на лестнице послышались шаги и постукивание палки, которая, как все знают, вырезана из можжевельника и принадлежит сторожу Сидорову, охраняющему по совместительству ночной покой интерната, Теперь я и подошел к тому, о чем заведующая интернатом сказала «нарушение ночного покоя и пугание старого человека», — потому что она и слушать не захотела, как все было на самом деле и что никто ничего не нарушал и никто не пугал Сидорова. Он испугался самостоятельно и по собственной инициативе.
Знание — свет, невежество — тьма, говорит учительница русского языка, и это верно, Если бы сторож Сидоров в молодости тоже посещал исторический кружок, он бы, увидав привидение, и глазом не моргнул.
Сбрую и другие ненужные для учебного процесса вещи Каур отнес обратно домой.
КАК МЫ ЗАПОЛНЯЛИ СОЦИОЛОГИЧЕСКУЮ АНКЕТУ
(Объяснительная записка Агу Сихвки директору школы)
Чтобы честно рассказать все, как было, я должен начать с того урока классной руководительницы, когда к нам пришел социолог и дал каждому анкету, не считая только меня и Кийлике, потому что мы в это время были в подвале, чинили вешалку.
Поскольку в газетах пишут, что социология имеет важное значение, меня и Кийлике очень обидело, что нас отстранили от общего мероприятия, Кийлике сказал:
— Очень мило. Шалопаи из второго класса опрокидывают вешалку, а нас с Сихвкой посылают чинить. Уж если ее и должен был чинить кто-то из нашего класса, так следовало послать Топпа — ведь он вожатый у октябрят. У Топпа теперь есть анкета, а о нас никто не подумал. — И Кийлике стал тереть глаза, словно у него потекли слезы, чего на самом деле не было.
Классная руководительница товарищ Пюкк тоже поняла это.
Она сказала:
— Кийлике, не паясничай. У товарища социолога, когда он пришел в наш класс, больше не было с собой анкет. А на столе в учительской лежит еще целая пачка. Когда урок кончится, пойди возьми там себе и Сихвке.
Теперь я продолжу с того места, когда Кийлике уже сходил в учительскую и принес себе и мне анкеты. Или, еще лучше, я продолжу с того места, когда мы были уже в интернате и читали, что личность заполняющего анкету останется неизвестной, пишите смело, и все, что напишете, будет использовано в научной исследовательской работе для получения ученой степени кандидата педагогических наук.
Возможность остаться неизвестным очень понравилась Кийлике.
— Это действительно важно, что личность заполняющего останется неизвестной, — сказал Кийлике. — А иначе разве осмелишься, например, написать, что преподаватель математики товарищ Кинк задает на дом слишком много.
— Все равно, не стоит рисковать, — сказал Топп. — Они, если захотят, смогут установить автора по почерку.
К этому времени Каур основательно изучил анкету и принялся нас успокаивать:
— Тут и не требуется писать. На каждый вопрос напечатано пять или шесть ответов. От нас не хотят ничего другого, как только подчеркнуть подходящий по нашему мнению ответ.
Затем и мы с Кийлике начали внимательно читать эти вопросы и ответы и подчеркнули, что по национальности мы эстонцы и еще мужского пола. И что у меня нет отдельного помещения для занятий, а у Кийлике есть, потому что, укладывая дома в сарае дрова, он оставил между поленницами пустое место и теперь забирается туда, когда хочет побыть в одиночестве.
Потом еще подчеркнули, что спим на кроватях, что утром зарядку не делаем, что не принимаем участия в мероприятии «Бег ради здоровья» и еще целый ряд ответов, которые я не стану здесь перечислять.
Но когда настала очередь вопроса: «Где и как вы себя совершенствуете?», мы заметили, что составители анкеты отнеслись к своей работе небрежно. Или, как говорит председатель совета дружины Кибуваск, пошли по пути наименьшего сопротивления. Потому что выбор ответов, предназначенных для подчеркивания, был слишком мал.
Кийлике сказал:
— Довольно странно. Здесь для подчеркивания только просмотр фильмов в кино, слушанье лекций в клубе и изучение литературы дома, А я в последнее время больше всего совершенствовался в коридоре под часами. Потому что, по примеру учителя Пюгала, теперь у всех учителей такой обычай, что когда в наказание заставляют стоять, дают в руки какую-нибудь книгу. Так, например, я вчера узнал, что в Америке живут индейцы племени тарахумара, которые могут несколько дней бежать не останавливаясь, и если не свалятся, то и еще дольше. Я сказал:
— И меня удивляет поверхностность составителей анкеты. Как все мы знаем, наш лучший ученик Тимохвкин совершенствует свои знания, стоя в очереди в продуктовом магазине, где он заучивает наизусть французские слова, которые выписаны у него на маленьких листочках. Если развитие торговли ему не помешает, Тимохвкин вскоре выучит второй иностранный язык, а социология об этом и не узнает по вине поверхностности составителей анкеты.
Теперь и Каур взглянул на анкету критически и сказал;
— Со следующим вопросом дело тоже обстоит не лучше. Вы только посмотрите, что они предлагают по поводу плохой успеваемости и предков. — И он ткнул пальцем в то место, где спрашивалось, что делают ваши домашние, когда узнают о вашей неудаче, и для подчеркивания давалось: утешают, осуждают, прощают, остаются безразличными.
— Очень мило, — рассердился Каур. — Действия, встречающиеся чаще всего, вовсе не указаны. Когда я получаю по математике двойку, мой старик начинает вспоминать свои школьные годы, когда все будто бы учились на пятерки или хотя бы четверки. И я уверен, что у вас дома дело обстоит точно также.
— Разумеется, — кивнул я. И Топп тоже. Но Кийлике покачал головой,
— А у меня нет. Я нашел дома на чердаке стопку отцовских школьных тетрадок и всякий раз достаю оттуда какую-нибудь, как только дело доходит до объяснений.
Но от этого настроение Каура не изменилось, он сказал:
— Значит, ты счастливое исключение. Потому что, как правило, родители своевременно сжигают свои школьные тетрадки и контрольные работы. — И он пообещал сделать так же, когда вырастет.
Теперь я и подошел в своем объяснении к тому месту, когда у нас явилась мысль, что если мы хотим помочь науке и социологии, то нам следует заполнить пробелы и сделать анкету более основательной. И мы стали дописывать дополнительные вопросы и предназначенные для подчеркивания ответы, а для сохранения анонимности пользовались печатными буквами.
«Что вы едите с удовольствием?» — написали мы в анкете и для ответа приложили меню поселковой столовой. И еще добавили любимые кушанья Кийлике — кровяную колбасу и свиные ножки.
«Что вы с удовольствием пьете?» — написали мы еще и указали для ответов все минеральные воды, которые рекламируют по телевизору, когда какая-нибудь интересная передача — поет Яак Йоала или «Гороскоп».
А то, что «Как вы себя чешете?» — это писал один только Кийлике. Я лишь сказал ему, что для ответов можно предложить: о дверной косяк, задней ногой, железными граблями.
Я ведь не думал, что Кийлике возьмет да и впишет на самом деле это в анкету.
Вот я и рассказал честно, как все было, мы вовсе не хотели глупо подшучивать над чужой работой, а тем более над социологией. Вопрос «Сколько у вас жен?» возник оттого, что наука — явление всемирное, и мы подумали, что в дальнейшем эта анкета может попасть в страны Востока, где подобный вопрос не содержит ничего удивительного.
То, что Кийлике взял в учительской анкеты, предназначенные для учителей, — произошло совершенно непреднамеренно, и это недоразумение. Если бы меня и Кийлике не отправили чинить вешалку в раздевалке (которую мы не ломали), мы бы получили, как и все остальные ребята нашего класса, от товарища социолога анкеты, предназначенные для учащихся.
КАК МЫ СПОСОБСТВОВАЛИ РАСПРОСТРАНЕНИЮ ВИРУСА ГРИППА
(Объяснительная записка Агу Сихвки школьному врачу)
Чтобы честно рассказать все, как было, я должен начать с того, как на сбор нашего отряда пришел товарищ старший пионервожатый и сказал:
— Скоро к нам приедет корреспондент, который хочет написать в газете про работу с октябрятами.
Поскольку мы как раз перед тем обсуждали работу Топпа в качестве вожатого октябрят и признали ее неудовлетворительной, потому что в плане не было ничего, кроме похода «До свиданья, Осень!», который не состоялся, и похода «Здравствуй, Зима!», который тоже не состоялся, у председателя совета отряда Сильви Куллеркупп задрожали руки.
— Вот так всегда, — сказала Куллеркупп с горечью. — Когда наш отряд собрал больше всех металлолома, сюда не явился ни один журналист. Когда наш отряд вырастил тыкву, которая весила 32 килограмма 450 граммов, тоже никто не пришел. Но теперь, стоило Топпу небрежно отнестись к пионерскому заданию, сразу появляются журналисты, и честь отряда может оказаться замаранной.
Старший пионервожатый посочувствовал Куллеркупп. Он сказал:
— Такова жизнь. Несчастья путей не выбирают. Но никогда не стоит отчаиваться. Когда знаешь, что должен прийти контроль или представитель газеты, можно и за короткое время сотворить чудеса. — И ободряюще похлопав Куллеркупп по плечу, старший пионервожатый посоветовал временно поставить весь отряд на работу с октябрятами.
Теперь я пропускаю, что мы так и решили, и Куллер-купп распределила задания: Каур будет пилить с октябрятами фанеру, Крапман складывать из бумаги кораблики, а Топп должен был найти лесника, который знает следы зверей, — и продолжу с того, что мы с Кийлике получили задание научить октябрят кататься на коньках.
Поскольку для катания на коньках нужен скользкий лед, мы тотчас же пошли проверить, как там положение на Банном пруду.
Положение было абсолютно нормальным, это явствует из того, что стоило Кийлике разогнаться, чтобы немножко поскользить, как он сразу же растянулся во весь рост.
Я не засмеялся над несчастьем приятеля, я сказал — Как видно, на скольжение жаловаться не приходится. Для катания на коньках это очень хорошо.
Но Кийлике потирал место, на котором сидят, и кое в чем сомневался.
— Хорошо-то хорошо, но и плохо тоже. Тот, кто еще только учится, может на таком скользком льду упасть и покалечиться.
Тогда мы начали обсуждать, как уберечь октябрят от травм.
Я сказал:
— Может быть, стоит обвязать их подушками. В одном старом журнале под названием «Детская радость» я как-то видел картинку, на которой у мальчишки, учившегося кататься на коньках, одна подушка была привязана на животе, а другая пониже спины.
Кийлике изобразил на лице сомнение и сказал:
— Это, конечно, была шутка ради шутки, что теперь осуждается. Не знаю, где мы возьмем для каждого подушки. А главное — и падая с подушками, можно больно удариться. Мы должны выдумать что-то такое, чтобы они и без падений научились кататься на коньках.
Поскольку ждать было некогда, мы в тот же вечер принялись выдумывать.
— Как утверждает преподаватель математики, — сказал Кийлике, — найти различные решения легче с помощью схемы. Это тут будешь ты, а вот это буду я, а линия, которая соединяет нас, означает, что у нас общее задание.
Мне чертеж Кийлике не понравился. Я сказал:
— Как бы там ни было, у меня не такие большие уши. Хорошенькое дело, мне рисуешь огромные уши, а себе обыкновенные! И где октябрята, которые в этом деле самые важные? Твой чертеж никуда не годится.
Кийлике признал критику правильной:
— Ладно. Исправлю я твои уши, А между нами в срочном порядке набросаю октябрят.
Поскольку мои исправленные уши выглядели даже красивее ушей Кийлике, я больше не сердился и сказал:
— Приступим к анализу чертежа, как делается на уроке математики, когда поезд едет из пункта А в пункт Б. Только сначала скажи мне, почему у этого чертежа лишь одна прямая? Если бы прямых было две, октябрята смогли бы держаться за них двумя руками.
Приступая к решению любой проблемы, никогда не знаешь, что из этого выйдет, сказал знаменитый ученый Ньютон, которому на голову упало яблоко. Так случилось и с нами. Когда Кийлике провел еще вторую прямую, рисунок обрел новое лицо, раскрывая даже без анализа то, что изображено. И Кийлике сказал:
— Да ты только посмотри! Вот и найдено, что нужно! Лучшее учебное пособие для катка — стремянка.
Теперь я и подошел к тому, с чего, по сути дела, следовало бы начать. И объяснил, почему мы отнесли школьный инвентарь на Банный пруд. Здоровье не купишь — гласит старинная пословица, и когда, имея это в виду, мы разместили октябрят по одному между перекладинками и держали стремянку за концы, никто из них сам не мог упасть, а только вместе со мной, Кийлике и всеми другими октябрятами.
Когда октябрята научились уже немножко стоять на коньках, Кийлике сбегал в пионерскую комнату и принес оттуда со шкафа волчью маску. И мы стали играть, что по Банному пруду едет волчий автобус. Все это происходило под завывание Кийлике.
Октябрятам волчий автобус очень понравился. А завывания еще больше. И когда они на следующий день явились на пруд, у каждого из них была собственная маска, правда, все маски были заячьи, потому что в магазине кооператива других масок в продаже не оказалось.
Ребенок учится в процессе игры, пишут в журнале «Семья и школа», и это совершенно верно, потому что вскоре волчий автобус оказался уже не нужен, поскольку октябрята могли сами держаться на ногах. И когда председатель совета отряда Куллеркупп пришла на Банный пруд проверить мою и Кийлике работу, все, кто в этот момент не лежал, разъезжали на коньках по пруду.
Куллеркупп осталась довольна успехами октябрят, и Кийлике решил, что теперь нас сфотографируют на фоне развернутого знамени дружины. Но тут он ошибся, потому что Куллеркупп сказала:
— Хорошо, Сихвка! Хорошо, Кийлике! Но ваша работа еще не закончена. Приезд корреспондента задерживается, поэтому вы должны продолжить свою деятельность на Банном пруду. Поскольку маски у вас уже есть, вы могли бы разучить какое-нибудь представление на льду.
Не страшится трудностей пионер, поется в песне и говорится в речах, и когда председатель совета отряда Куллеркупп ушла, мы стали думать, что бы такое представить.
Кийлике сказал:
— Как объясняли на прошлой неделе по радио, у нас в республике дело с драматургией обстоит не лучшим образом. Поэтому нечего зря терять время в библиотеке, придется самим заняться творчеством. — И Кийлике пообещал к следующему дню написать пьесу, где в первом действии мать-коза уходит на работу, оставляя дома семерых маленьких козлят, а во втором действии волк съедает их, кроме одного, который спрятался в шифоньере.
Мне план Кийлике не понравился:
— Это у тебя вовсе не самостоятельное творчество, про мать-козу и ее козлят мне читали уже тогда, когда мне было всего пять лет. У меня от этой книжки даже обложка до сих пор сохранилась.
Но Кийлике настаивал на своем.
— Тебе читали сказку, а я напишу пьесу. Это две разные вещи, и это показывает хотя бы то, что мой козленок прячется не в печку, а в шифоньер.
Тут я совсем рассердился:
— Какие же ты, Кийлике, можешь иногда говорить глупости. Коза — и шифоньер?
А как это поставить? Кто притащит этот шифоньер на лед? Что же касается козлят, то у октябрят маски заячьи, у тебя — волчья, у меня — лисья. Где мы возьмем козлиные маски? Надо исходить из имеющихся возможностей.
Тут мы и начали обсуждать, какие у нас имеются возможности. И конечно, пришли к решению, что для представления на лоне природы годится только такая пьеса, для которой не требуется ни комнат, ни шкафов и где действуют только волк, лиса и зайцы.
Чему Васятка научится, то Василий и знает, и это верно. Потому что теперь я вспомнил одну народную сказку из хрестоматии для пятого класса, в которой говорилось о крестьянине, едущем с возом рыбы, и о лисе, скинувшей рыбу с воза и потом раздразнившей рыбой волка.
Я сказал:
— Знаешь, Кийлике, все в порядке, как в школьной тетрадке! Помнишь ли ты еще ту сказку из хрестоматии, за пересказ которой тебя в пятом классе чуть не оставили на второй год? Я буду лисицей, которая ворует у крестьянина рыбу, ты будешь волком, который тоже хочет рыбки и по совету лисы сует хвост в прорубь. А октябрята будут зайцами, которые, когда хвост волка примерзнет, танцуют вокруг него вальс на коньках, показывая всем, чему они научились с помощью своих старших товарищей и шефов Сихвки и Кийлике.
Вот теперь я и рассказал все, как было. И что председатель совета отряда Куллеркупп велела устроить представление. И что со стороны Кийлике поступило предложение поставить «Семеро козлят», которое не прошло, потому что мы сочли, что лучше пусть волк ловит рыбу.
Хороший спектакль рождается в муках, пишут в газетах, и это абсолютная правда. Потому что у кого не мерзли пальцы на руках — мерзли на ногах, а мне даже, когда рубили прорубь, залетел осколочек льда в глаз и саднил там, пока не растаял.
Но когда мы уже провели несколько репетиций, мне вдруг стало казаться, что чего-то не хватает. И может случиться так, как иной раз в театре, что спектакль есть, а искусства нет. И конечно, я стал думать, чего же не хватает, и поскольку я раздумывал так и этак, мне вспомнилось, как один раз учительница эстонского языка рассказывала о великих драматургах, у которых играет всякая вещь, находящаяся на сцене, и когда мы не поняли, она привела такой пример, что если в первом действии на стене висит ружье, то в хорошем спектакле оно до конца представления должно выстрелить.
И когда вспомнилась эта история с ружьем, меня озарило, я понял, чего нам не хватает. И я сказал:
— Послушай, Кийлике. Мы нарушили правила драматургии. Если на сцене прорубь, то в ходе спектакля кто-то непременно должен туда плюхнуться.
И вот теперь действительно все написано, как было. И что октябрята с помощью волчьего автобуса учились кататься на коньках, а председатель совета отряда Куллеркупп требовала спектакля. И мы разучили его, и затем прибыла корреспондентка из газеты, которой показали сначала выпиленных из фанеры петушков (руководитель Каур), затем бумажные кораблики (руководитель Крапман), затем следы на снегу (ответственный Топп) и так далее, пока наконец не пришла очередь нашего спектакля.