— Но прежде скажи, почему твой отец так зол на меня? — спросил Джоз.
   Улыбка исчезла с красивого лица хозяйского сына:
   — Compadre, — крикнул он сквозь ветер, — ты избрал тяжелую дорогу. Слишком высокую цену должен заплатить мужчина, если на его пути появилась Ангел.

Глава 10

   Анжи, вздрогнув, проснулась. В первую минуту она не поняла, где находится, и лежала совершенно неподвижно на спине. Ее глаза скользили по желтому пологу кровати. Через несколько секунд воспоминания нахлынули на нее. Она снова закрыла глаза и подумала о том, как было бы хорошо никогда не покидать это надежное убежище. Ее лицо вспыхнуло, и Анжи натянула простыню на подбородок. Она отчаянно боролась с нахлынувшими на нее чувствами. Подумала о наглом Пекосе. Поднялся ли он уже, чтобы рассказать старшему МакКлэйну, что его суженая была виновна в непристойном и похотливом проступке?
   Глаза Анжи опять открылись. Наябедничал ли он на нее? Должна ли она сама пожаловаться? Должна ли она быть абсолютно честной, как ее всегда учили, и пойти прямо к Баррету МакКлэйну и рассказать ему все, что случилось? Да, именно так ей и надо поступить! Она оденется и пойдет искать по-отечески относящегося к ней старого джентльмена. Расскажет ему, что его самонадеянный пьяный сын грязно приставал к ней в темном коридоре, что он обнимал ее и целовал прямо в губы самым отвратительным… ужасным… самым…
   Анжи тяжело вздохнула. Отвратительно? Ужасно? Горячие губы Пекоса едва ли можно было назвать отвратительными. Маленькая белая ручка выскользнула из-под желтой простыни и прикоснулась к губам. Она снова вздохнула и провела дрожащими пальцами по мягкому ротику, живо вспоминая, как умелые теплые губы Пекоса двигались по нему. Обнаженное тело Анжи извивалось и потягивалось под простынями. В какой-то момент она позволила себе погрузиться в сладостные воспоминания о том, что случилось между ней и смуглым красавцем. И тут же вся затрепетала, набрала в легкие побольше воздуха и накрыла простыней обнаженные груди. Анжи было приятно прикосновение шелковой материи, которая щекотала и дразнила ее твердеющие розовые соски. Она облизнула пересохшие губы, до боли жаждущие почувствовать вновь на себе поцелуи. У Анжи захватило дыхание и закружилась голова, и она почувствовала, что хочет чего-то, чего не понимает до конца. Живо она вспомнила пугающую жесткость гладкого тела Пекоса, как будто он был сделан из стали.
   Руки Анжи сжали простыни, и ей казалось, ее пальцы вновь прикасаются к ткани, туго натянутой на широкой мужской груди, и телу с твердыми мускулами, тревожно напрягающимися от прикосновений. Не слыша собственных стонов, Анжи лежала, погруженная в мир сладострастия, который Пекос МакКлэйн только что открыл для нее. С останавливающимся сердцем она по-девичьи переживала вновь каждый поцелуй и ласку, которой он дарил ее, начиная с того момента, когда она положила руки на его теплый плоский живот. Ее мозг запечатлел в памяти каждую секунду, полную страсти, каждое движение его горячего ищущего языка у нее во рту, каждое прикосновение его опытных рук к ее плечам, рукам, спине, талии — до того момента, когда он сказал обыденным тоном: «Почему бы нам не лечь в постель?»
   Глаза Анжи широко раскрылись, и она закусила губу. Желание улетучилось, сменившись чувством возрастающей вины и стыда. Свесив ноги с края мягкой кровати, она встала и поспешила в ванную комнату. Нужно одеться и идти завтракать. Она не скажет Баррету МакКлэйну ничего о Пекосе, как собиралась только что. Было бы очень страшно сказать ему, что его сын обольстил ее. Она могла только надеяться, что Пекос тоже ничего не расскажет отцу и никогда больше не станет пытаться соблазнить ее. Но если будет, она не уверена, что сможет сопротивляться ему.
 
   Анжи вздохнула с облегчением, когда спустилась во внутренний дворик, где был накрыт стол для завтрака. Пекоса там не было. Баррет МакКлэйн поднялся со стула и тепло ей улыбнулся, его карие глаза были добрыми и успокаивающими.
   — Дорогая, как вы отдохнули? — вежливо поинтересовался он, усаживая ее за стол.
   — Я… Я спала хорошо, благодарю вас, — она слабо улыбнулась и кивнула мисс Эмили.
   — Боюсь, что вы просто очень любезны, — сказала Эмили, понимающе улыбнувшись Анжи.
   Девушка почувствовала, что ее горло сжалось от напряжения. В это время добрая женщина продолжала:
   — У вас под глазами небольшие темные круги, Анжи. Подозреваю, что вам с большим трудом удается привыкнуть к новому месту. Со мной всегда то же самое. Я настаиваю, чтобы после осмотра Тьерра дель Соль вы вернулись в вашу комнату и отдохнули еще. — Эмили повернулась к Баррету. — Ты не согласен, Баррет?
   — Совершенно согласен, — кивнул он. — Вы сможете делать то, что вам нравится, моя дорогая. Вы многое перенесли и сейчас немого худы и бледны. Мы позаботимся о том, чтобы вы хорошо отдыхали, ели и чувствовали себя здесь совершенно как дома. Если есть что-нибудь, что мы могли бы сделать для вас, только скажите.
   Его голос был вкрадчивым и заботливым, и Анжи улыбнулась ему, думая, какой он добрый и внимательный, и как он отличается от своего сына. Баррет был одет в светло-бежевый летний костюм, воротник его белой рубашки расстегнут, и коричневый широкий галстук красиво повязан на горле. Его седые волосы были аккуратно причесаны, а усы подстрижены и ухожены. Лицо, хотя красное и морщинистое, было приветливо и открыто. У него был вид человека, которому можно доверять. Анжи чувствовала себя в его присутствии легко и непринужденно. Она улыбнулась Баррету, когда он взял ее тарелку китайского фарфора и начал наполнять ее всевозможными сочными фруктами, словно горел желанием заботиться о ней и убедиться, что ей хорошо.
   Отрезая сочный кусок медовой дыни, он рассказывал ей о своих планах на утро:
   — Вы еще не видели всего ранчо из-за ужасной песчаной бури, разразившейся вчера. И вот я подумал: если вы в состоянии, мы могли бы приказать оседлать пару лошадей для нас и объехать…
   — Боже, — вырвалось у нее. — Я… Но я совсем не умею ездить верхом, сэр. — Она ожидала увидеть неодобрение в его глазах.
   Он перевел взгляд с наполненной фруктами тарелки на ее лицо. Их взгляды встретились, и, к ее облегчению, никакого неудовольствия она не заметила.
   — Это неважно, Анжи, — заверил он девушку, ставя перед ней тарелку. — Мы возьмем крытую коляску. А сейчас ешьте, дорогая. Делорес приготовила для вас яичницу с ветчиной.
   — Да, сэр, — с благодарностью сказала она и подняла вилку.
   — Скажите, — Баррет поглаживал левый густой седой ус, — как бы вы отнеслись к тому, чтобы я дал вам красивую ласковую лошадь и одного из моих вакеро, который бы обучил вас верховой езде?
   Анжи радостно закивала головой. Она посмотрела на просиявшего седовласого мужчину и сказала с детским восторгом:
   — Мистер МакКлэйн, а можно мне получить пегую лошадку с белой гривой? Я однажды видела такую на параде в Новом Орлеане, когда была еще совсем маленькой, и с того времени я мечтала иметь… — Она замолчала, смущенная тем, что, без сомнения, ее просьба была невежливой.
   Баррет откинул седую голову и засмеялся, а мисс Эмили весело улыбнулась.
   — Сердце мое, — воскликнул влюбленный в девушку хозяин ранчо, не обращая внимания на присутствие своей свояченицы, — вы получите самую красивую пегую кобылу, которую когда-либо видели. И у вас будет дамское седло, отделанное чеканным серебром. И самая красивая амазонка, которую только можно сшить. Уверяю вас, вы будете прекрасно смотреться на своем златогривом скакуне.
   Глаза Анжи расширились. К ее величайшему изумлению добрый джентльмен и не думал считать ее жадной и невежественной за то, что она попросила у него лошадь. Казалось, он был обрадован ее интересом к верховой езде и жаждал подарить именно ту лошадь, которую она хотела. Анжи сладко ему улыбнулась. Он был очень милым человеком, гораздо милее, чем ее собственный отец. Джереми Уэбстер незамедлительно обвинил бы ее в том, что она любит плотские удовольствия, если бы она поведала ему о своих желаниях. А этот добрый человек смеялся и говорил, что дает ей лошадь, и седло, и амазонку! Анжи робко положила свою маленькую ручку поверх его руки, стараясь не замечать ледяную холодность его большой квадратной кисти.
   — Мистер МакКлэйн, думаю, вы самый добрый человек на свете.
   Грудь Баррета МакКлэйна гордо распрямилась, и он счастливо поднес ручку, которая лежала на его руке, к своим тонким губам. Легонько целуя ее, он сказал:
   — Моя дорогая, то, что вы считаете меня добрым, — это самая большая награда, о которой я не смел и мечтать. — Его карие глаза блеснули, когда неохотно он выпустил ее руку, чтобы она могла закончить завтракать. Его счастливые глаза остановились на ее хорошеньком светлом личике, лебединой шее, золотых волосах, так аккуратно уложенных на голове.
   — Доброта всегда нас трогает. Тем не менее, боюсь, что, будь я на вашем месте, я бы искал более осязаемого вознаграждения. — Голос Пекоса заставил вздрогнуть Анжи и Баррета.
   Пекос улыбнулся дьявольской улыбкой. Рука Анжи тут же задрожала, и она положила вилку на тарелку. Карие глаза Баррета МакКлэйна сузились, когда он повернулся к приближающемуся сыну.
   Пекос поцеловал тетушку, сел около нее и налил себе чашечку кофе.
   — Но теперь, полагаю, я должен стараться больше понравиться вам обоим. Начну с того, что предлагаю свои услуги по обучению Анжи верховой езде. — Он глотнул кофе и улыбнулся ей. — Бесплатно, разумеется. Как вам это для начала?
   Анжи не могла говорить. Она только смотрела в эти язвительные серые глаза и спрашивала себя, будет ли он настолько жесток, чтобы упомянуть об эпизоде, происшедшем минувшей ночью. Она не на шутку испугалась; если он расскажет о ее недостойном леди поведении, не настроит ли это против нее такого порядочного и благородного человека, как Баррет МакКлэйн, и не отправит ли он ее следующим же поездом обратно домой? Как она будет жить, как сможет обеспечить себя? Куда она поедет? Что будет делать?
   — Ты не сделаешь ничего подобного, Пекос, — сказал Баррет МакКлэйн сердито. — Роберт Луна лучший наездник на Дель Соль. Он научит мисс Уэбстер верховой езде.
   Пекос притворно беспомощно пожал широкими плечами и сказал:
   — Ну что ж, я попытался.
   Не замечая других с тех пор, как ее возлюбленный племянник сел за стол, мисс Эмили положила руку на его правое плечо и сказала:
   — Дорогой, не понимаю, зачем ты встал так рано. Я попросила, чтобы Делорес приготовила тебе на завтрак гречневые пирожки.
   — Да, Пекос, — сказал Баррет МакКлэйн сквозь сжатые зубы, — мы все удивлены, что ты поднялся в такую рань.
   — И вы, сэр? — холодно поинтересовался Пекос. — Я думал, вы знали, что я встал сегодня до рассвета. — Он, не мигая, смотрел на отца, выводя его из себя своим взглядом, потом переключил внимание на Анжи. Его глаза скользнули с напряженного лица девушки вниз к ее выпуклой груди, и он обратился к тете: — Я не знаю, тетушка. Никак не мог заснуть прошлой ночью. — Он помолчал и вздохнул. — Я все думал о…
   Быстро перебивая его, Анжи сказала:
   — Мистер МакКлэйн, мне не хочется больше есть, — ее зеленые глаза смотрели умоляюще. — Я бы с удовольствием проехалась по ранчо, если вы готовы, сэр.
   Поднявшись, Баррет МакКлэйн тут же оказался за стулом Анжи, отодвигая его, пока она вставала.
   — Прежде чем вы уйдете, отец, я бы хотел проинформировать вас: двое ваших лучших людей этим утром уехали из Дель Соль. — Пекос в упор посмотрел на обожженное солнцем лицо отца.
   — Неужели? — Старший МакКлэйн, казалось, был очень удивлен. — Кто они?
   — Старый Педро Родригес и его сын, Джоз. — На скулах Пекоса играли желваки.
   Ничего не зная о случившемся утром, Анжи спросила:
   — Педро и Джоз? Это не те ли милые отец с сыном, которые привезли меня вчера на ранчо?
   Взгляд сузившихся серых глаз остановился на ней. Наконец, Пекос сказал спокойно:
   — Именно они. Педро жил на старой Дель Соль так долго, что уже никто и не помнит, когда он тут появился; и был одним из первых вакеро, которые начали работать на высокогорном пастбище. Все его дети родились здесь, в хижине. — Пекос перевел глаза с Анжи на Баррета МакКлэйна. — Педро и его мальчик очень хорошие люди. Мне их будет не хватать. А вам, отец?
   — Но почему они уехали? — Эти два дружелюбных мексиканца понравились Анжи.
   Пекос посмотрел ей прямо в глаза:
   — Не имею ни малейшего представления. — Жесткое выражение его лица внезапно смягчилось; он поднялся и зевнул. — Господи, я засыпаю. А как вы, Ангел? Вы тоже не выспались? — Он повернулся, чтобы уйти, потом неожиданно оглянулся. — Кстати, отец, перед тем как вы купите Ангелу эту palomino, седло и амазонку, лучше бы вам приобрести для нее новое весеннее платье для праздника торжественного открытия суда. — Ироничный огонек мелькнул в его глазах, когда он дерзко окинул девушку взглядом с головы до ног. — Мне кажется, она вот-вот выпрыгнет из своего тесного платьица.
   Щеки Анжи вспыхнули. Она чувствовала себя униженной и опозоренной. Она прекрасно знала, что платье было ей мало, а грудь непослушно выступает из-под низкого корсажа. Она была уверена, что и другие тоже это заметили, но только такой грубый человек, как Пекос, мог сказать об этом вслух. Ее переполняла ненависть к нему. Зеленые глаза метали молнии, но, к огорчению Анжи, его только обрадовала ее реакция.
   — У меня есть прекрасный отрез розовой прозрачной органзы, Анжи, — торопливо сказала мисс Эмили. — Одна из домашних служанок, Тереза, великолепная швея. Как вы смотрите на то, что она сошьет вам новое платье к празднику?
   — Я… Это было бы… Спасибо, — сказала Анжи, наблюдая, как высокая долговязая фигура Пекоса удаляется со двора. Ее руки были сжаты, а длинные ногти впились в ладони.
   С болью в душе девушка спрашивала себя, как она могла получать удовольствие от поцелуев человека, которого так теперь презирала.
   — Пойдемте, дорогая, — Баррет МакКлэйн взял ее за локоть. — Мне многое хочется вам показать. Давайте выедем прямо сейчас, пока еще не так жарко.
   С зонтиком, затеняющим ее светлую кожу, который она заняла у мисс Эмили, Анжи подошла к Баррету МакКлэйну. Его руки сжали ее тонкую талию, и он легко поднял ее на обитое кожей сиденье легкой коляски. С молчаливым удовольствием он смотрел, как очаровательная девушка устраивается, разглаживая складки длинной юбки с робостью, которая так его очаровывала.
   Баррет МакКлэйн тщательно сдерживал свое влечение к этой хорошенькой блондинке. Он был уверен, что не сделал ничего, что могло возбудить ее подозрения. Для него было жизненно важно, чтобы она доверяла ему. И чтобы добиться этого, он следил за каждым своим движением. Он даже старался скрыть восхищение во взгляде, когда смотрел на нее. Ему это было нелегко. С того самого мгновения, когда он мельком увидел ее в объятиях Джоза Родригеса сквозь песчаный буран, он был побежден ее красотой. Никогда Баррет еще не видел такой прелестной девушки, такой чувственной, доверчивой и простодушной, как Анжи Уэбстер.
   Баррет взобрался на сиденье рядом с ней. Анжи смотрела на большую гасиенду. Указывая на нее, она спросила своего попутчика:
   — Мистер МакКлэйн, а что это там…
   Глаза Баррета проследовали за движением ее пальца. Он улыбнулся.
   — Это ружейные бойницы, Анжи.
   Анжи продолжала смотреть на странные квадратные отверстия, расположенные сразу под крытой красным шифером крышей.
   — Бойницы? Но для чего? Я никогда не видела…
   — Для защиты, дорогая. Видите ли, мескалерские апачи бродили когда-то по этой части штата, и…
   Анжи повернулась к нему:
   — Индейцы? Они все еще опасны? Будем ли мы в безопасности, если… — Ее сверкающие изумрудные глаза расширились от страха, а маленькая рука бессознательно ухватилась за его рукав.
   — Дитя мое, — сказал Баррет, улыбнувшись и взяв ее руку в свои. — Нет абсолютно никакой опасности. Уже много лет. — Наслаждаясь теплом маленькой ручки, он уловил сладкий запах ее золотых волос, которые она нервно поправила при его упоминании о вылазках краснокожих.
   — Это пастбище было очищено от дикарей шесть лет назад. Их жестокий вождь Викторио был застрелен в Мексике. После той кровавой битвы у Трез Кастилос выжило очень мало воинов Викторио, они больше не смогут причинять нам неприятности. — Он улыбнулся и вновь заверил ее:
   — В Дель Соль вы в совершенной безопасности.
   Анжи улыбнулась, кивнула и высвободила руку.
   — Мне жаль, если я обидела вас, мистер МакКлэйн.
   Его сердце учащенно забилось, а пальцы слегка задрожали, когда он взял поводья и стегнул ими по спинам двух великолепных чистокровных гнедых. В ответ Баррет сказал мягко:
   — Все в порядке, дорогая. Это моя вина. Я расстроил вас, по глупости упомянув об индейцах. — Спрашивая себя, какого черта он решил ждать целых шесть месяцев, прежде чем сделать эту девушку своей женой, Баррет добавил:
   — А теперь — в путь; я хочу показать вам кусочек Техаса, где я вырос и который люблю, Анжи. Надеюсь, и вы со временем полюбите его.
   Стремясь доставить ему удовольствие, Анжи вежливо ответила:
   — Уверена, что полюблю Техас, как и вы, мистер МакКлэйн.
   Коляска двинулась прочь от дома по длинной пыльной дороге к высоким воротам ранчо.
   — Анжи, — сказал он, гладя в ее открытое очаровательное личико. — Я настаиваю на том, чтобы вы звали меня Баррет. Вы будете делать это для меня?
   — Но я… да, если вам угодно.
   — Мне угодно, — сказал он. — Произнесите это. Назовите меня просто Баррет.
   Внезапно оробев, Анжи отвернулась. Ее взгляд упал на лоснящиеся спины лошадей.
   — Да… Баррет, — сказала она почти шепотом.
   Анжи не смотрела на него. Но Баррет МакКлэйн был рад этому. Он бы не хотел, чтобы она увидела сейчас радость на его лице. Как только он услышал, что нежный голос называет его по имени, легкая дрожь пробежала у него по спине, и мысленным взором он увидел, как тяжело дышащая обнаженная Анжи страстно произносит его имя, в то время как он жадно наслаждается ее теплым желанным юным телом.
   — Спасибо, дорогая, — просто сказал он и кивнул молодому мексиканцу, охраняющему ворота ранчо. Качая темной головой и приветствуя пару в легком экипаже, юноша широко распахнул ворота. Его сомбреро болталось у него на груди.
   — Grasias, Паскуаль, — сказал Баррет МакКлэйн юноше, когда коляска выезжала через ворота на залитую солнцем дорогу.
   Глаза Анжи скользили вокруг, оглядывая огромные пространства, которые ей не удалось хорошо разглядеть во время пути на Тьерра дель Соль. Радуясь сверкающему утреннему солнцу, чистому прозрачному воздуху, кажущимся безграничными небу и земле, Анжи испытывала благоговейный трепет перед суровым пейзажем, раскинувшимся перед ней. Они ехали по бесплодной скалистой песчаной пустыне, где юкка[1] и мескитовые[2] деревья обильно усеивали пыльную землю. Почти со всех сторон они были окружены горами, их голые вершины выступали вдали, и облака окутывали горные пики.
   Для молодой девушки из Нового Орлеана пустыня казалась совершенно бесплодной. Яркое солнце обжигало ее тело; враждебное безлюдное пространство пугало и волновало ее. Анжи закусила губу. Как можно любить эту странную, монотонную, пустынную землю? Волны ослепляющего зноя уже поднимались с запекшейся земли даже в такой ранний час. Она невольно покачала головой. Если раннее майское утро было таким непомерно жарким, как они выживут в этой пустыне в июле?
   — Дорогая, вы хмуритесь? — мягко спросил Баррет МакКлэйн. — Вы хорошо себя чувствуете? Может, мне повернуть лошадей назад?
   Борясь с подступившей тошнотой, Анжи покачала головой:
   — Нет, я… Все в порядке, правда.
   — Мне кажется, я знаю, в чем дело, Анжи. — Баррет МакКлэйн натянул поводья, останавливая холеных лошадей.
   Обмотав вожжи вокруг выступа у края коляски, он немного приподнялся, повернувшись к ней. По-доброму улыбнулся и поднял руку, плавными жестами дополняя свои слова.
   — Это сухая, гордая, открытая земля. Она кажется вам ужасно одинокой и заброшенной, но скоро вы оцените ее редкую, ни на что не похожую красоту. Здесь есть какая-то ленивая теплота, которая привносит в пейзаж чувство успокоения; зной ласкает, убаюкивает, расслабляет вас. Я хочу, чтобы вы полюбили эту землю, Анжи; я хочу разделить ее с вами.
   Баррет дотронулся до руки девушки. Взяв ее нежно в свои руки, он продолжал размышлять вслух:
   — Я хочу показать вам ранчо, Анжи. Но не только. Хочу поговорить с вами наедине. Могу я говорить откровенно, дорогая?
   Анжи посмотрела в его карие глаза, и мягкость, которую она там увидела, наполнила ее чувством безопасности и надежности. Она пожала его руку и ободряюще кивнула:
   — Конечно, сэр.
   — Баррет, — ласково поправил он.
   — Баррет, — сказала она, мягко улыбнувшись.
   — Сердце мое, как вы знаете, ваш дорогой почивший отец, Джереми, и я были очень близки. Он был очень хорошим человеком; я знаю, вам его ужасно не хватает.
   Рука Анжи замерла в его ладони.
   — Да, очень.
   — Никто никогда не сможет его заменить для вас, но я бы хотел попытаться заполнить хоть немного пустоту в вашем сердце. Я уверен, он говорил вам о нашем браке. — Баррет затаил дыхание.
   — Да, Баррет, папа сказал, что я должна ехать в Техас и выйти за вас замуж. Но если вы этого не хотите, я могу…
   — О, моя дорогая, конечно, я хочу. Но я также хочу, чтобы и вы хотели выйти за меня.
   Анжи отвела глаза, и ее светловолосая голова немного поникла.
   — Я… Я… хочу, но… я…
   — Дорогая, я прекрасно понимаю, что вас беспокоит. — Его голос был низким и ласковым.
   — Знаете? — Ее голова медленно поднялась, хотя глаза все еще были опущены.
   — Да. Вы думаете, что если выйдете за меня замуж, то от вас потребуется исполнение всех супружеских обязанностей. Позвольте мне успокоить вас, Анжи. Я хочу быть вам только отцом. Наш брак будет таковым только по названию, а не по существу. Мы поженимся только для того, чтобы не дать волю толкам и сплетням. Но наш брачный обет будет торжественным, чтобы сделать вас членом семьи МакКлэйнов.
   Медленно ее глаза поднялись на него.
   — Вы действительно имеете в виду то, что говорите, сэр?
   — Анжи, Анжи, — сказал он тепло, — могу я сказать вам кое-что? Кое-что очень личное и сокровенное? — Она кивнула. — Как вы знаете, у меня только один ребенок. Пекос. — Мягкие карие глаза Баррета затуманились. — С самого начала Пекос был моим наследником. Его мать сильно избаловала его, впрочем, как и тетя. Как вы уже видели, он недисциплинированный, жаждущий плотских наслаждений, непочтительный человек. Пекос и я никогда не были близки, никогда. Хотя я не раз… — он замолчал, трагично вздохнув.
   — Мне так жаль, Баррет. — Анжи действительно сочувствовала доброму страдающему человеку. Слишком хорошо она знала бессердечность Пекоса. Она была уверена, что Баррет много раз горевал по поводу холодности и отчужденности сына.
   — Именно из-за этой пропасти между мной и сыном вы стали так много значить для меня. Наконец-то у меня будет доброе заботливое дитя, в котором я всегда нуждался. Вот чего я хочу от вас, Анжи. Я хочу, чтобы вы стали мне дочерью. Я хочу заботиться о вас, покупать вам красивые платья и наблюдать, как вы превращаетесь в зрелую женщину. Вы понимаете меня?
   Чувствуя себя так, словно огромная тяжесть свалилась с ее худеньких плеч, Анжи импульсивно обняла широкую шею удивленного ее порывом Баррета МакКлэйна.
   — О да, да, я понимаю, и я так благодарна вам, Баррет. Я так боялась, что вы… что я… — она покраснела. Сквозь зубы она прошептала:
   — Меня пугало, что вы захотите, чтобы я разделила с вами ложе, и я…
   Его руки обхватили ее.
   — Боже милостивый, дитя мое, я бы никогда не сделал этого с вами. Выбросите это из головы. — Он нежно поцеловал пылающую щечку и положил ее голову себе на плечо. — Слушайте меня внимательно, Анжи. Мы подождем шесть месяцев до брака. За это время мы узнаем друг друга получше. Когда мы поженимся, вы переедете из вашей теперешней комнаты внизу наверх в господские покои, которые соединяются с моими. Там вы будете в полной безопасности. А я буду занимать соседнюю комнату, так же, как и всегда. — Он мягко хохотнул: — Анжи, Анжи, вы мне льстите. Я слишком стар. — Он вновь взял поводья. Стегнув ими по спинам лошадей, он сказал приглашающе:
   — У вас есть еще какие-нибудь вопросы, дорогая?
   — Нет, Баррет, вы ответили мне на все, что я хотела узнать.
   Некоторое время оба ехали в молчании, каждый погруженный в свои мысли о будущем. Баррет первым нарушил тишину:
   — Здесь не всегда так бесплодно, Анжи. Просто с февраля не было дождей. — Он поднял глаза к безоблачному голубому небу, раскинувшемуся высоко над ними. — Уверен, скоро будет дождь. Должен быть.
   — Это так важно? — мягко поинтересовалась она.
   — Да, моя дорогая. Без дождя скоту нечего есть, мы ведь вынуждены кормить его. Добывать корм очень дорого, это приносит мало или вообще не приносит прибыли. Но сейчас я не беспокоюсь. Скоро будет дождь.