– …и дело было сделано! – закончила Филиппа с торжеством. – Вот он, ключ!
Хью взял протянутый ему листок и бессмысленно уставился на то, что Клер, должно быть, тщательно запрятала в одном из укромных уголков своего необъятного замка.
– Ты – замечательная женщина! – заявил он убежденно.
Кровь бросилась Филиппе в лицо, это было заметно даже в тусклом мерцающем свете свечи.
– Тебе совсем неинтересно, о чем шла речь в том письме?
– Почему, интересно. – Хью в очередной раз зевнул и заложил руки за голову. – Не хочешь прочесть сама?
– Это письмо адресовано Клер. – Филиппа откашлялась. – «От Элеоноры, графини Пуатье, герцогини Аквитанской и королевы Англ…»
– Что?! – Хью подскочил, сразу забыв про сон. – От королевы?
Филиппа засмеялась, увидев ошеломленное выражение его лица.
– Дай сюда, я сам прочту! – Несколько минут он жадно вчитывался в расшифрованное послание. – Страсти Господни! Вот это да!
Письмо было написано месяц назад и служило ответом на письмо Клер королеве Элеоноре, в котором, судя по всему, была описана подготовка к активным действиям по имя «быстрой и решительной победы». Королева высказывала резкое недовольство, по ее словам, «кощунственной беспечностью».
«Даже помыслить о таком – уже предательство, измена, а ты пишешь открытым текстом, как о мимолетной любовной интрижке! Для чего, скажи на милость, я снабдила тебя шифром перед отъездом из Пуатье? Подобное легкомыслие заставляет меня усомниться в правильности моего выбора. Вы с братом не заслуживаете доверия! Грязные крысы – вот кто вы в моих глазах, создания, низкие душой, готовые на все ради придворной интриги, которой потом можно похвастаться. Такие люди в нашем деле скорее помеха, чем помощь. Спрячьте за зубами свои болтливые языки – или вы навсегда их лишитесь! И это не пустая угроза, леди Клер. В Холторпе у меня есть свой человек, в случае чего он сумеет о вас позаботиться. Может статься, что ни ты, ни твой брат больше не увидите света дня до конца своих жалких жизней!»
– И у королевы здесь есть шпион! – воскликнул Хью. – Кто бы это мог быть? Один из гостей?
– Возможно. Все они были при дворе или в Пуатье, или в Париже у Людовика, верного сторонника Элеоноры.
– Значит, это может быть кто угодно?
– Не совсем так. Речь идет о человеке, способном отрезать язык. Я полагаю, никто из гостей на это не способен.
– Волк бывает и в овечьей шкуре, – возразил Хью. – Не суди по внешним признакам.
– Тристан де Вер? – предположила Филиппа. – В Пуатье он как будто был доверенным лицом королевы.
– Тристан? Хм… может ли трубадур быть шпионом и хладнокровным убийцей? Одно другому не мешает! А как насчет капеллана, отца Николаса? Возможно, он послан сюда королем Людовиком по личной просьбе королевы. Я бы не исключал Робера д'Оври, Симона де Сен-Элена и…
– Рауля д'Аржентана, – подсказала Филиппа.
– Только не он!
– Ты сам сказал, что это может быть любой.
– Но не Рауль.
– Он под башмаком у жены, а леди Изабелла – фаворитка Марии де Шампань. К тому же Рауль был наемником, убийство для него – дело привычное.
– Только на поле битвы. В мирное время он кроток, как ягненок.
– А сама леди Изабелла? Это ведь может быть и женщина! В конце концов, в Пуатье они забрали все в свои руки.
Хью подумал: «Вполне возможно, раз уж король Генрих махнул рукой на брак, который изначально был любовным союзом, а вовсе не политической сделкой». Сам Хью с презрением относился к браку по той причине, что его собственный отец развлекался с любовницей, пока жена лежала в родовых муках, давая жизнь второму ребенку. Этот велеречивый господин обожал детей – потому и выбрал себе в содержанки девочку четырнадцати лет, которой на вид было не более десяти. Он вернулся домой, когда жену уже похоронили. Если бы Элеонора не была королевой и от нее не зависели судьбы многих тысяч людей, симпатии Хью были бы всецело на ее стороне.
Пока он раздумывал, Филиппа мысленно перебирала гостей леди Клер.
– Маргерит де Роше. Ее нельзя исключать только по той причине, что они с Клер дружны.
– Ей не до политики, она всецело занята постельными делами.
– Это верно, но жестокость у нее в крови. Убийство могло бы подстегнуть ее чувственность.
– Возможно, возможно… – На Хью снова навалилась зевота. – Давай вернемся к этому позже, наутро.
– Ладно… – Филиппа тоже зевнула.
Запрятав переведенный документ в специальное отделение дорожного сундука (хитроумная выдумка лорда Ричарда), она задула свечу и принялась устраиваться на узкой постели рядом с Хью. Ему пришлось подвинуться, чтобы она уместилась, солома матраца протестующе захрустела под его весом. Филиппа доверчиво прильнула к нему, и приятельское объятие вышло само собой, без всякого усилия.
Когда Олдос перебрался на новое место, Клер невозмутимо предложила Хью занять его спальню, несравненно лучше обставленную, чем комната Филиппы. Хью обрадовался, но Филиппа отказалась наотрез под тем предлогом, что в той постели будет видеть сны про свистящий хлыст. Она посвятила Хью в подробности сцены, невольным свидетелем которой стала, и простодушно спросила, так ли это гнусно, как она сочла в первый момент. Ему стоило труда воздержаться от шуточек, как когда-то по поводу Олдоса и Эллы, но он все же справился с собой и вместо этого прочел Филиппе краткую лекцию о том, что может происходить между людьми в постели. Она слушала с открытым ртом и круглыми глазами, кое-что нашла отвратительным, кое-чем была заинтригована, а это, в свою очередь, так заинтриговало рассказчика, что он счел за лучшее завершить рассказ и в будущем к нему не возвращаться.
В сложившейся ситуации им не следовало углубляться в тонкости плотских утех. Хью вполне хватало и того, что он вынужден был из ночи в ночь делить постель с Филиппой, видеть бесстыдные сны и просыпаться рядом с ней мучительно напряженным без какой-либо возможности удовлетворить свое желание. Дважды он проснулся оттого, что терся о ее бедро своей восставшей плотью. К счастью, это ее не разбудило, но он лежал потом долгие часы без сна, упиваясь сладостным ароматом спящей женщины и одновременно изнемогая от страсти.
Одним словом, это было и счастье, и мука – вот так спать на одной постели, словно супружеская пара, давно пережившая пик любовных отношений. Было в этом и нечто совершенно неожиданное. Хью никогда еще не спал с женщиной без того, чтобы не овладеть ею, но то было всего лишь слияние тел, а с Филиппой их объединяло большее: общие мысли, чувства, оценка людей и событий. Каждый вечер, прежде чем лечь в постель, они долго разговаривали и против всех ожиданий Хью, в самом деле, постепенно становились близкими друзьями. Он не переставал мечтать о большем, но и имел больше, чем когда-либо мог мечтать.
– Ты и раньше занималась расшифровкой, я правильно понимаю? – спросил он.
– Ну да, – сонно ответила Филиппа. – Этому меня научил дядюшка Лотульф, а его – личный шифровальщик короля Людовика.
Хью молча кивнул. Он уже знал о странном детстве девочек-двойняшек в замкнутом схоластическом мирке при соборе Парижской Богоматери, но о своем предпочел умолчать. Самые печальные воспоминания детских лет были похоронены глубоко в его душе. Он ненавидел свое детство – какой толк был в том, чтобы разделить эту ненависть с другом?
– Мы с Адой обожали волшебный мир кодов и шифров, – говорила Филиппа, – выдумывали свои собственные, чтобы общаться втайне от других. И так продолжалось, пока нам не исполнилось шесть лет.
– Шесть! – изумился Хью.
– Ну, мы начинали с простейших кодов типа зеркального, потом перешли к взаимозамене букв и тому подобному. Какое-то время нам было интересно включать в шифровку математические формулы, шифровать по спирали, с помощью карты и…
– Карты?
– Это очень просто. На обычной карте один участок несет в себе тайное послание: группа деревьев или схема города. Впрочем, закодировать письмо можно в любую картинку.
Хью начал смеяться.
– Что смешного?
– Ничего, – сказал он, крепче прижимая ее к себе и вдыхая слабый запах лаванды, исходивший от разметавшихся но подушке черных волос. – Я рад, что встретил тебя. Ты особенная.
Филиппа умолкла, а он подумал, что она не просто особенная, а потрясающая, несравненная. Накануне она успокоила его, что все в порядке, можно больше не опасаться насчет возможной беременности. Хью ощутил громадное облегчение, а Филиппа заявила, что и сама очень рада. Однако он прочел в ее глазах, что это не совсем так, и удивился тому, что независимой, образованной женщиной владеет тот же материнский инстинкт, как и любой темной простолюдинкой. Как ни странно, это еще выше подняло Филиппу в его глазах.
– А что дальше? – спросил он, желая вновь услышать се голос. – Вы с сестрой потеряли интерес к шифровке?
– Вовсе нет. Наши письма до сих пор несут в себе тайные послания. Тот, кто посылает, всегда изобретает что-то новое и сложное, а получатель должен раскрыть код.
– Тогда мне странно, что твой дядя писал открытым текстом о том, что расценивается как измена.
Сказав это, Хью спохватился, что Филиппа вспомнит старую обиду, но девушка заговорила без малейшей досады:
– Если бы ты познакомился с моим дядей, то понял бы, что такое, на самом деле быть оторванным от жизни! Он ведет жизнь затворника, и понятия не имеет о большом мире за стенами своей кельи. Шифровка для него – тренировка ума и не имеет никакой практической пользы. Ему бы в голову не пришло шифровать письма! Если я и была отчасти такой, то это в прошлом. Ты показал мне мир, Хью. Думаю, я навсегда покинула свой кокон. Я благодарна тебе за это!
Она переплела пальцы с пальцами Хью, и у него заныло в груди. Эта сладкая боль ничего общего не имела с вожделением. Это было чувство несравненно более глубокое, знак близости душ и сердец. Он потянулся к Филиппе и коснулся ее губ поцелуем, какого не знал раньше, – поцелуем благодарности за то, что он что-то для нее значит. Хью был так полон этим новым чувством, что ощутил могучую потребность открыться ей, как она открылась ему в день его приезда.
Но так и не сказал ни слова.
Глава 17
Глава 18
Хью взял протянутый ему листок и бессмысленно уставился на то, что Клер, должно быть, тщательно запрятала в одном из укромных уголков своего необъятного замка.
– Ты – замечательная женщина! – заявил он убежденно.
Кровь бросилась Филиппе в лицо, это было заметно даже в тусклом мерцающем свете свечи.
– Тебе совсем неинтересно, о чем шла речь в том письме?
– Почему, интересно. – Хью в очередной раз зевнул и заложил руки за голову. – Не хочешь прочесть сама?
– Это письмо адресовано Клер. – Филиппа откашлялась. – «От Элеоноры, графини Пуатье, герцогини Аквитанской и королевы Англ…»
– Что?! – Хью подскочил, сразу забыв про сон. – От королевы?
Филиппа засмеялась, увидев ошеломленное выражение его лица.
– Дай сюда, я сам прочту! – Несколько минут он жадно вчитывался в расшифрованное послание. – Страсти Господни! Вот это да!
Письмо было написано месяц назад и служило ответом на письмо Клер королеве Элеоноре, в котором, судя по всему, была описана подготовка к активным действиям по имя «быстрой и решительной победы». Королева высказывала резкое недовольство, по ее словам, «кощунственной беспечностью».
«Даже помыслить о таком – уже предательство, измена, а ты пишешь открытым текстом, как о мимолетной любовной интрижке! Для чего, скажи на милость, я снабдила тебя шифром перед отъездом из Пуатье? Подобное легкомыслие заставляет меня усомниться в правильности моего выбора. Вы с братом не заслуживаете доверия! Грязные крысы – вот кто вы в моих глазах, создания, низкие душой, готовые на все ради придворной интриги, которой потом можно похвастаться. Такие люди в нашем деле скорее помеха, чем помощь. Спрячьте за зубами свои болтливые языки – или вы навсегда их лишитесь! И это не пустая угроза, леди Клер. В Холторпе у меня есть свой человек, в случае чего он сумеет о вас позаботиться. Может статься, что ни ты, ни твой брат больше не увидите света дня до конца своих жалких жизней!»
– И у королевы здесь есть шпион! – воскликнул Хью. – Кто бы это мог быть? Один из гостей?
– Возможно. Все они были при дворе или в Пуатье, или в Париже у Людовика, верного сторонника Элеоноры.
– Значит, это может быть кто угодно?
– Не совсем так. Речь идет о человеке, способном отрезать язык. Я полагаю, никто из гостей на это не способен.
– Волк бывает и в овечьей шкуре, – возразил Хью. – Не суди по внешним признакам.
– Тристан де Вер? – предположила Филиппа. – В Пуатье он как будто был доверенным лицом королевы.
– Тристан? Хм… может ли трубадур быть шпионом и хладнокровным убийцей? Одно другому не мешает! А как насчет капеллана, отца Николаса? Возможно, он послан сюда королем Людовиком по личной просьбе королевы. Я бы не исключал Робера д'Оври, Симона де Сен-Элена и…
– Рауля д'Аржентана, – подсказала Филиппа.
– Только не он!
– Ты сам сказал, что это может быть любой.
– Но не Рауль.
– Он под башмаком у жены, а леди Изабелла – фаворитка Марии де Шампань. К тому же Рауль был наемником, убийство для него – дело привычное.
– Только на поле битвы. В мирное время он кроток, как ягненок.
– А сама леди Изабелла? Это ведь может быть и женщина! В конце концов, в Пуатье они забрали все в свои руки.
Хью подумал: «Вполне возможно, раз уж король Генрих махнул рукой на брак, который изначально был любовным союзом, а вовсе не политической сделкой». Сам Хью с презрением относился к браку по той причине, что его собственный отец развлекался с любовницей, пока жена лежала в родовых муках, давая жизнь второму ребенку. Этот велеречивый господин обожал детей – потому и выбрал себе в содержанки девочку четырнадцати лет, которой на вид было не более десяти. Он вернулся домой, когда жену уже похоронили. Если бы Элеонора не была королевой и от нее не зависели судьбы многих тысяч людей, симпатии Хью были бы всецело на ее стороне.
Пока он раздумывал, Филиппа мысленно перебирала гостей леди Клер.
– Маргерит де Роше. Ее нельзя исключать только по той причине, что они с Клер дружны.
– Ей не до политики, она всецело занята постельными делами.
– Это верно, но жестокость у нее в крови. Убийство могло бы подстегнуть ее чувственность.
– Возможно, возможно… – На Хью снова навалилась зевота. – Давай вернемся к этому позже, наутро.
– Ладно… – Филиппа тоже зевнула.
Запрятав переведенный документ в специальное отделение дорожного сундука (хитроумная выдумка лорда Ричарда), она задула свечу и принялась устраиваться на узкой постели рядом с Хью. Ему пришлось подвинуться, чтобы она уместилась, солома матраца протестующе захрустела под его весом. Филиппа доверчиво прильнула к нему, и приятельское объятие вышло само собой, без всякого усилия.
Когда Олдос перебрался на новое место, Клер невозмутимо предложила Хью занять его спальню, несравненно лучше обставленную, чем комната Филиппы. Хью обрадовался, но Филиппа отказалась наотрез под тем предлогом, что в той постели будет видеть сны про свистящий хлыст. Она посвятила Хью в подробности сцены, невольным свидетелем которой стала, и простодушно спросила, так ли это гнусно, как она сочла в первый момент. Ему стоило труда воздержаться от шуточек, как когда-то по поводу Олдоса и Эллы, но он все же справился с собой и вместо этого прочел Филиппе краткую лекцию о том, что может происходить между людьми в постели. Она слушала с открытым ртом и круглыми глазами, кое-что нашла отвратительным, кое-чем была заинтригована, а это, в свою очередь, так заинтриговало рассказчика, что он счел за лучшее завершить рассказ и в будущем к нему не возвращаться.
В сложившейся ситуации им не следовало углубляться в тонкости плотских утех. Хью вполне хватало и того, что он вынужден был из ночи в ночь делить постель с Филиппой, видеть бесстыдные сны и просыпаться рядом с ней мучительно напряженным без какой-либо возможности удовлетворить свое желание. Дважды он проснулся оттого, что терся о ее бедро своей восставшей плотью. К счастью, это ее не разбудило, но он лежал потом долгие часы без сна, упиваясь сладостным ароматом спящей женщины и одновременно изнемогая от страсти.
Одним словом, это было и счастье, и мука – вот так спать на одной постели, словно супружеская пара, давно пережившая пик любовных отношений. Было в этом и нечто совершенно неожиданное. Хью никогда еще не спал с женщиной без того, чтобы не овладеть ею, но то было всего лишь слияние тел, а с Филиппой их объединяло большее: общие мысли, чувства, оценка людей и событий. Каждый вечер, прежде чем лечь в постель, они долго разговаривали и против всех ожиданий Хью, в самом деле, постепенно становились близкими друзьями. Он не переставал мечтать о большем, но и имел больше, чем когда-либо мог мечтать.
– Ты и раньше занималась расшифровкой, я правильно понимаю? – спросил он.
– Ну да, – сонно ответила Филиппа. – Этому меня научил дядюшка Лотульф, а его – личный шифровальщик короля Людовика.
Хью молча кивнул. Он уже знал о странном детстве девочек-двойняшек в замкнутом схоластическом мирке при соборе Парижской Богоматери, но о своем предпочел умолчать. Самые печальные воспоминания детских лет были похоронены глубоко в его душе. Он ненавидел свое детство – какой толк был в том, чтобы разделить эту ненависть с другом?
– Мы с Адой обожали волшебный мир кодов и шифров, – говорила Филиппа, – выдумывали свои собственные, чтобы общаться втайне от других. И так продолжалось, пока нам не исполнилось шесть лет.
– Шесть! – изумился Хью.
– Ну, мы начинали с простейших кодов типа зеркального, потом перешли к взаимозамене букв и тому подобному. Какое-то время нам было интересно включать в шифровку математические формулы, шифровать по спирали, с помощью карты и…
– Карты?
– Это очень просто. На обычной карте один участок несет в себе тайное послание: группа деревьев или схема города. Впрочем, закодировать письмо можно в любую картинку.
Хью начал смеяться.
– Что смешного?
– Ничего, – сказал он, крепче прижимая ее к себе и вдыхая слабый запах лаванды, исходивший от разметавшихся но подушке черных волос. – Я рад, что встретил тебя. Ты особенная.
Филиппа умолкла, а он подумал, что она не просто особенная, а потрясающая, несравненная. Накануне она успокоила его, что все в порядке, можно больше не опасаться насчет возможной беременности. Хью ощутил громадное облегчение, а Филиппа заявила, что и сама очень рада. Однако он прочел в ее глазах, что это не совсем так, и удивился тому, что независимой, образованной женщиной владеет тот же материнский инстинкт, как и любой темной простолюдинкой. Как ни странно, это еще выше подняло Филиппу в его глазах.
– А что дальше? – спросил он, желая вновь услышать се голос. – Вы с сестрой потеряли интерес к шифровке?
– Вовсе нет. Наши письма до сих пор несут в себе тайные послания. Тот, кто посылает, всегда изобретает что-то новое и сложное, а получатель должен раскрыть код.
– Тогда мне странно, что твой дядя писал открытым текстом о том, что расценивается как измена.
Сказав это, Хью спохватился, что Филиппа вспомнит старую обиду, но девушка заговорила без малейшей досады:
– Если бы ты познакомился с моим дядей, то понял бы, что такое, на самом деле быть оторванным от жизни! Он ведет жизнь затворника, и понятия не имеет о большом мире за стенами своей кельи. Шифровка для него – тренировка ума и не имеет никакой практической пользы. Ему бы в голову не пришло шифровать письма! Если я и была отчасти такой, то это в прошлом. Ты показал мне мир, Хью. Думаю, я навсегда покинула свой кокон. Я благодарна тебе за это!
Она переплела пальцы с пальцами Хью, и у него заныло в груди. Эта сладкая боль ничего общего не имела с вожделением. Это было чувство несравненно более глубокое, знак близости душ и сердец. Он потянулся к Филиппе и коснулся ее губ поцелуем, какого не знал раньше, – поцелуем благодарности за то, что он что-то для нее значит. Хью был так полон этим новым чувством, что ощутил могучую потребность открыться ей, как она открылась ему в день его приезда.
Но так и не сказал ни слова.
Глава 17
– Слушайте, слушайте! – провозгласила Клер со своего похожего на трон кресла на возвышении главного зала в Холторпе. – Сейчас я вынесу вердикт по вопросу, который был так подробно здесь обсужден!
Лицо ее казалось мраморной маской в желтоватом свете факелов, платье было цвета запекшейся крови, на левой руке, как обычно, сидел любимец – сокол Соломон в колпачке, отделанном жемчугом и бисером.
Хью, стоявший в сторонке, повернулся к истице и ответчику сегодняшнего «любовного суда». За время его пребывания в Холторпе эта пародия на судебное заседание начиналась уже четырежды, и каждый раз Рауль д'Аржентан, презиравший такого рода развлечения, предпочитал прогуливаться с Хью у реки. Сегодня ему было в этом отказано по той простой причине, что ответчиком на «любовном суде» был он сам.
Накануне леди Клер устроила «простонародные забавы», в числе которых были и танцы с венками. Распаленный вином и музыкой, Робер д'Оври забылся и поцеловал свою даму, леди Изабеллу, вместо щеки прямо в губы. Не долго думая Рауль дал ему по носу – можно сказать, произошло кровопролитие во имя любви.
Защитником Изабеллы на суде стала Маргерит де Роше. По ее словам, Рауль показал себя бесчувственным варваром, унизил жену и растоптал ее честь тем, что на глазах у всех вступил из-за нее в драку. Тристан де Вер, защитник Рауля, возразил, что как раз это и служит доказательством того, сколь высоко тот ценит честь своей жены и как глубоки его чувства. Он настаивал, что ревность идет рука об руку с любовью и потому заслуживает оправдания.
Хью видел, как бессовестно леди Изабелла флиртовала с Робсром д'Оври. Даже если ей хотелось таким образом помучить мужа, она зашла слишком далеко, позволив своему кавалеру не только поцеловать ее в губы, но и нагло ощупать. По мнению Хью, Рауль был еще слишком мягок. Сам он отвел бы наглеца в сторонку и сломал ему пару ребер хорошим ударом слева, а на закуску поменял бы форму его носа на всю оставшуюся жизнь. Ему стоило большого труда видеть и то, как Олдос держит Филиппу за руку или что-то ей нашептывает, не говоря уже о большем. Каждый вечер Хью хотелось, как бы нечаянно уронить Юинга на землю и пройтись по нему, чтобы дать выход досаде, а потом рассыпаться в извинениях. Дружба дружбой, а ревность оставалась при нем!
Маргерит, со своей стороны, заявила, что это чисто по-мужски – предъявлять права на женщину, что это было и остается грубым и примитивным инстинктом. С этим Хью был почти согласен, с той лишь оговоркой, что идти против природы казалось ему бессмысленным.
Сейчас «защитники» бок о бок стояли перед «судьей» в ожидании вердикта. Маргерит в этот вечер надела ослепительно-желтое платье с бесчисленными прорезями, сквозь которые виднелась прозрачная нижняя сорочка.
– Я лишь хочу кое-что добавить, ваша честь, – вкрадчиво произнесла она. – Мы собираем «любовные суды», чтобы научить мужчин в любви вести себя достойно, а не огрызаться друг на друга, как кобели в погоне за течной сукой. В конце концов, самой природой установлено, что выбирает сука, а не кобель!
При этом она обратила колючий взгляд на Рауля, напомнив зрителям о том, как он отверг ее, и вызвав смешки. Изабелла тоже засмеялась. Хью спросил себя, как бы она отреагировала, если бы Рауль, наоборот, уступил.
– Откуда у ответчика эта предрасположенность к насилию? – продолжала Маргерит, не сводя с Рауля безжалостного взгляда. – Откуда этот страх соперничества? Не идет ли он от мужской слабости?
Рауль, не ожидавший ничего подобного, залился краской. Хью выругался сквозь зубы.
– По-моему, если у мужчины все в порядке и если он удовлетворяет жену, он не боится ее потерять.
Раздались одобрительные возгласы, смех и улюлюканье. Красный как рак Рауль вскочил, опрокинув стул. Он был так пристыжен, что не находил слов для возражений. Хью хотел вмешаться, но опоздал: его бывший товарищ по оружию вырвался из объятий жены и зашагал к выходу из зала, стараясь не замечать ухмыляющихся лиц.
Хью бросился, было за ним со словами утешения, но отвлекся на Истажио, только что перешагнувшего порог двери в подвал. Как и всегда, тот был красный и потный. Орландо покинул их общую камеру добровольного заключения чуть раньше и сейчас был на кухне, где равнодушно поглощал остатки ужина. Хью знал это наверняка – они с Филиппой скрупулезно изучили привычки обоих итальянцев. Тот, кто уходил последним, неизменно отыскивал Клер, чтобы она заперла дверь подвала. Вот и теперь Истажио сделал шаг к помосту, где она восседала, но заметил Эдме, проходившую мимо с подносом сластей, и сразу обо всем забыл. Увидев его, служанка приняла равнодушный вид (по мнению Хью, немного слишком равнодушный) и ускорила шаг. Это не произвело на Истажио никакого впечатления, он убрал со лба влажные кудри и бросился в погоню.
– Ну, сердечко мое! Хоть на два словечка!
Хью перевел взгляд с напряженной спины уходящего Рауля на Клер, от смеха готовую сползти со своего трона, потом на воркующего Истажио и, наконец, на распахнутую дверь подвала.
Вот он, шанс!
Он бесшумно проскользнул вдоль стены к зияющему темному проему, проник внутрь и постарался, как можно тише прикрыть за собой дверь. Узкий пролет витой каменной лестницы был почти совершенно погружен во мрак, лишь один факел посредине теплился, угасая. Внизу оказалась другая дверь. Хью облился холодным потом. Впрочем, он тут же заметил, что там нет ни замочной скважины, ни даже петель для замка. Дверь открылась от толчка… одновременно с той, что наверху.
– Сэр Хью-у! – послышался голос Клер.
Он произнес весьма неприличное слово, распахнул дверь на всю ширь и, напрягая глаза, вгляделся внутрь. Это была последняя возможность понять, что же здесь происходит.
Поначалу ему удалось разглядеть в чернильной тьме лишь слабый свет тлеющих в жаровне углей. Воздух был сперт и пропитан запахом тухлых яиц. Когда глаза Хью привыкли к темноте, он разглядел стол, заставленный колбами и какими-то непонятными предметами. На его краю лежало, тускло, поблескивая, нечто круглое. Шлем? Нет, шлемы меньше размером. Колокол! «Истажио делает колокольчики…» Этот, правда, имел более круглую форму и…
Шаги приблизились.
– Я так и знала, что сунуть сюда нос можете только вы.
Клер протиснулась мимо Хью и плотно затворила дверь.
Густой сладкий запах ее духов, смешавшись со смрадом изнутри подвала, вызвал у него волну тошноты. Сокол издал хриплый крик.
– Тихо, Соломон! Обследуете замок, сэр Хью?
– Не стану отрицать, меня гложет любопытство.
Хью отчаянно хотелось отвести взгляд, и, зная, с какой легкостью может себя выдать, он напрягся так, что заболели глазные яблоки.
– Понимаю. – Клер принялась играть ключами, что, как утверждала Филиппа, говорило о том, что она нервничает. – Всем до смерти хочется знать, что это за звуки. Но ведь я уже много раз объясняла, что наши бочки плохо закреплены…
– Я хотел убедиться собственными глазами. Неймется, знаете ли! Да и скучновато. Эти ваши «любовные суды» наводят на меня тоску.
– Скучновато… – протянула Клер и продолжала другим, кокетливым, тоном: – Я не против тебя развлечь!
– Вот было бы кстати, – заверил Хью, надеясь, что это прозвучало естественно.
– Но ты же сам держишь меня на расстоянии. Целую неделю у меня в гостях – и…
Клер сделала шаг навстречу. При таком скудном освещении она поразительно походила на труп двухдневной давности. Хью отступил, прижавшись к стене, за что когда-то высмеял и отругал Филиппу.
– …и до сих пор не овладел мной!
– Но я не был уверен…
– Что?! Да я только и делаю, что сую тебе под нос разные части своего тела! Ношу такие вырезы, что едва грудь не вываливается! Я что, не в твоем вкусе?
Хью почувствовал, что попал в западню. Он не мог высказать все, что думает о хозяйке замка, потому что уже через час оказался бы за его стенами с напутствием никогда не возвращаться. Ведь Клер потому и принимала его вопреки нытью брата, что надеялась когда-нибудь затащить в постель. Только сейчас Хью понял, что чувствовала Филиппа при мысли о том, чтобы переспать с Олдосом – человеком, который был ей безмерно противен.
– Да что ты! – возразил он, стараясь не передернуться от отвращения при виде румян на мертвенно-бледной коже. – Я по тебе с ума схожу!
Не в силах больше смотреть в холодные глаза Клер, он перевел взгляд на волосы и внезапно сообразил, что это парик. Один Бог знал, что под ним скрывалось!
– Тогда почему же мы все еще не переспали? – раздельно произнесла она. – Хотя не обязательно искать постель, мы прекрасно без нее обойдемся.
Губы ее раздвинулись в плотоядной улыбке законченной шлюхи.
– Какая удачная мысль! – с отчаянием воскликнул Хью.
– Надеюсь, ты меня удержишь на весу. Впрочем, я не против встать на четвереньки.
Соломон хрипло заверещал. Цыкнув на него, Клер ухватила Хью между ног.
– Войди в меня, скорее! Сзади, как жеребец в кобылу!
– Клер, постой!
– Меня годами ублажало всякое изнеженное отродье! Последний раз, когда я переспала с настоящим мужчиной, был день моего венчания. Твой отец пришел ко мне в спальню вместо дурачка, за которого я вышла, запер дверь и…
– У меня была дурная болезнь!
Хью сказал это, теряя голову. Тогда, на конюшне, он был смертельно оскорблен идеей Филиппы выдать его за больного, теперь же ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку.
– За это можешь не волноваться, у меня она тоже была, – невозмутимо произнесла Клер и подмигнула ему. – А может, и до сих пор есть.
– Но дело не в этом, а в том, что… – «Боже милосердный, только не лови меня на слове!», – дело в том, что из-за этой болезни я больше не мужчина!
– Да брось ты! – Клер коротко хохотнула.
– Лекарь сказал, такое случается. Теперь в постели от меня толку нет.
– Чудесно!
– Что?! – опешил он.
– Для разнообразия я не прочь пробудить страсть в мужчине, от которого в постели обычно нет толку. Я азартна.
Хью подумал, что азартные женщины – его крест.
– Ты хочешь попробовать?.. – промямлил он.
– Я уверена, что все получится. Это будет вызов, которого мне недоставало всю жизнь. Сегодня ночью жду тебя в своей спальне. «Войди без стука и без единого слова, и мы сдадимся на милость друг друга».
Хью открыл, было, рот, чтобы сообщить, что он предпочитает мальчиков, но Клер прижала палец к его губам.
– Тсс! Сегодня.
Лицо ее казалось мраморной маской в желтоватом свете факелов, платье было цвета запекшейся крови, на левой руке, как обычно, сидел любимец – сокол Соломон в колпачке, отделанном жемчугом и бисером.
Хью, стоявший в сторонке, повернулся к истице и ответчику сегодняшнего «любовного суда». За время его пребывания в Холторпе эта пародия на судебное заседание начиналась уже четырежды, и каждый раз Рауль д'Аржентан, презиравший такого рода развлечения, предпочитал прогуливаться с Хью у реки. Сегодня ему было в этом отказано по той простой причине, что ответчиком на «любовном суде» был он сам.
Накануне леди Клер устроила «простонародные забавы», в числе которых были и танцы с венками. Распаленный вином и музыкой, Робер д'Оври забылся и поцеловал свою даму, леди Изабеллу, вместо щеки прямо в губы. Не долго думая Рауль дал ему по носу – можно сказать, произошло кровопролитие во имя любви.
Защитником Изабеллы на суде стала Маргерит де Роше. По ее словам, Рауль показал себя бесчувственным варваром, унизил жену и растоптал ее честь тем, что на глазах у всех вступил из-за нее в драку. Тристан де Вер, защитник Рауля, возразил, что как раз это и служит доказательством того, сколь высоко тот ценит честь своей жены и как глубоки его чувства. Он настаивал, что ревность идет рука об руку с любовью и потому заслуживает оправдания.
Хью видел, как бессовестно леди Изабелла флиртовала с Робсром д'Оври. Даже если ей хотелось таким образом помучить мужа, она зашла слишком далеко, позволив своему кавалеру не только поцеловать ее в губы, но и нагло ощупать. По мнению Хью, Рауль был еще слишком мягок. Сам он отвел бы наглеца в сторонку и сломал ему пару ребер хорошим ударом слева, а на закуску поменял бы форму его носа на всю оставшуюся жизнь. Ему стоило большого труда видеть и то, как Олдос держит Филиппу за руку или что-то ей нашептывает, не говоря уже о большем. Каждый вечер Хью хотелось, как бы нечаянно уронить Юинга на землю и пройтись по нему, чтобы дать выход досаде, а потом рассыпаться в извинениях. Дружба дружбой, а ревность оставалась при нем!
Маргерит, со своей стороны, заявила, что это чисто по-мужски – предъявлять права на женщину, что это было и остается грубым и примитивным инстинктом. С этим Хью был почти согласен, с той лишь оговоркой, что идти против природы казалось ему бессмысленным.
Сейчас «защитники» бок о бок стояли перед «судьей» в ожидании вердикта. Маргерит в этот вечер надела ослепительно-желтое платье с бесчисленными прорезями, сквозь которые виднелась прозрачная нижняя сорочка.
– Я лишь хочу кое-что добавить, ваша честь, – вкрадчиво произнесла она. – Мы собираем «любовные суды», чтобы научить мужчин в любви вести себя достойно, а не огрызаться друг на друга, как кобели в погоне за течной сукой. В конце концов, самой природой установлено, что выбирает сука, а не кобель!
При этом она обратила колючий взгляд на Рауля, напомнив зрителям о том, как он отверг ее, и вызвав смешки. Изабелла тоже засмеялась. Хью спросил себя, как бы она отреагировала, если бы Рауль, наоборот, уступил.
– Откуда у ответчика эта предрасположенность к насилию? – продолжала Маргерит, не сводя с Рауля безжалостного взгляда. – Откуда этот страх соперничества? Не идет ли он от мужской слабости?
Рауль, не ожидавший ничего подобного, залился краской. Хью выругался сквозь зубы.
– По-моему, если у мужчины все в порядке и если он удовлетворяет жену, он не боится ее потерять.
Раздались одобрительные возгласы, смех и улюлюканье. Красный как рак Рауль вскочил, опрокинув стул. Он был так пристыжен, что не находил слов для возражений. Хью хотел вмешаться, но опоздал: его бывший товарищ по оружию вырвался из объятий жены и зашагал к выходу из зала, стараясь не замечать ухмыляющихся лиц.
Хью бросился, было за ним со словами утешения, но отвлекся на Истажио, только что перешагнувшего порог двери в подвал. Как и всегда, тот был красный и потный. Орландо покинул их общую камеру добровольного заключения чуть раньше и сейчас был на кухне, где равнодушно поглощал остатки ужина. Хью знал это наверняка – они с Филиппой скрупулезно изучили привычки обоих итальянцев. Тот, кто уходил последним, неизменно отыскивал Клер, чтобы она заперла дверь подвала. Вот и теперь Истажио сделал шаг к помосту, где она восседала, но заметил Эдме, проходившую мимо с подносом сластей, и сразу обо всем забыл. Увидев его, служанка приняла равнодушный вид (по мнению Хью, немного слишком равнодушный) и ускорила шаг. Это не произвело на Истажио никакого впечатления, он убрал со лба влажные кудри и бросился в погоню.
– Ну, сердечко мое! Хоть на два словечка!
Хью перевел взгляд с напряженной спины уходящего Рауля на Клер, от смеха готовую сползти со своего трона, потом на воркующего Истажио и, наконец, на распахнутую дверь подвала.
Вот он, шанс!
Он бесшумно проскользнул вдоль стены к зияющему темному проему, проник внутрь и постарался, как можно тише прикрыть за собой дверь. Узкий пролет витой каменной лестницы был почти совершенно погружен во мрак, лишь один факел посредине теплился, угасая. Внизу оказалась другая дверь. Хью облился холодным потом. Впрочем, он тут же заметил, что там нет ни замочной скважины, ни даже петель для замка. Дверь открылась от толчка… одновременно с той, что наверху.
– Сэр Хью-у! – послышался голос Клер.
Он произнес весьма неприличное слово, распахнул дверь на всю ширь и, напрягая глаза, вгляделся внутрь. Это была последняя возможность понять, что же здесь происходит.
Поначалу ему удалось разглядеть в чернильной тьме лишь слабый свет тлеющих в жаровне углей. Воздух был сперт и пропитан запахом тухлых яиц. Когда глаза Хью привыкли к темноте, он разглядел стол, заставленный колбами и какими-то непонятными предметами. На его краю лежало, тускло, поблескивая, нечто круглое. Шлем? Нет, шлемы меньше размером. Колокол! «Истажио делает колокольчики…» Этот, правда, имел более круглую форму и…
Шаги приблизились.
– Я так и знала, что сунуть сюда нос можете только вы.
Клер протиснулась мимо Хью и плотно затворила дверь.
Густой сладкий запах ее духов, смешавшись со смрадом изнутри подвала, вызвал у него волну тошноты. Сокол издал хриплый крик.
– Тихо, Соломон! Обследуете замок, сэр Хью?
– Не стану отрицать, меня гложет любопытство.
Хью отчаянно хотелось отвести взгляд, и, зная, с какой легкостью может себя выдать, он напрягся так, что заболели глазные яблоки.
– Понимаю. – Клер принялась играть ключами, что, как утверждала Филиппа, говорило о том, что она нервничает. – Всем до смерти хочется знать, что это за звуки. Но ведь я уже много раз объясняла, что наши бочки плохо закреплены…
– Я хотел убедиться собственными глазами. Неймется, знаете ли! Да и скучновато. Эти ваши «любовные суды» наводят на меня тоску.
– Скучновато… – протянула Клер и продолжала другим, кокетливым, тоном: – Я не против тебя развлечь!
– Вот было бы кстати, – заверил Хью, надеясь, что это прозвучало естественно.
– Но ты же сам держишь меня на расстоянии. Целую неделю у меня в гостях – и…
Клер сделала шаг навстречу. При таком скудном освещении она поразительно походила на труп двухдневной давности. Хью отступил, прижавшись к стене, за что когда-то высмеял и отругал Филиппу.
– …и до сих пор не овладел мной!
– Но я не был уверен…
– Что?! Да я только и делаю, что сую тебе под нос разные части своего тела! Ношу такие вырезы, что едва грудь не вываливается! Я что, не в твоем вкусе?
Хью почувствовал, что попал в западню. Он не мог высказать все, что думает о хозяйке замка, потому что уже через час оказался бы за его стенами с напутствием никогда не возвращаться. Ведь Клер потому и принимала его вопреки нытью брата, что надеялась когда-нибудь затащить в постель. Только сейчас Хью понял, что чувствовала Филиппа при мысли о том, чтобы переспать с Олдосом – человеком, который был ей безмерно противен.
– Да что ты! – возразил он, стараясь не передернуться от отвращения при виде румян на мертвенно-бледной коже. – Я по тебе с ума схожу!
Не в силах больше смотреть в холодные глаза Клер, он перевел взгляд на волосы и внезапно сообразил, что это парик. Один Бог знал, что под ним скрывалось!
– Тогда почему же мы все еще не переспали? – раздельно произнесла она. – Хотя не обязательно искать постель, мы прекрасно без нее обойдемся.
Губы ее раздвинулись в плотоядной улыбке законченной шлюхи.
– Какая удачная мысль! – с отчаянием воскликнул Хью.
– Надеюсь, ты меня удержишь на весу. Впрочем, я не против встать на четвереньки.
Соломон хрипло заверещал. Цыкнув на него, Клер ухватила Хью между ног.
– Войди в меня, скорее! Сзади, как жеребец в кобылу!
– Клер, постой!
– Меня годами ублажало всякое изнеженное отродье! Последний раз, когда я переспала с настоящим мужчиной, был день моего венчания. Твой отец пришел ко мне в спальню вместо дурачка, за которого я вышла, запер дверь и…
– У меня была дурная болезнь!
Хью сказал это, теряя голову. Тогда, на конюшне, он был смертельно оскорблен идеей Филиппы выдать его за больного, теперь же ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку.
– За это можешь не волноваться, у меня она тоже была, – невозмутимо произнесла Клер и подмигнула ему. – А может, и до сих пор есть.
– Но дело не в этом, а в том, что… – «Боже милосердный, только не лови меня на слове!», – дело в том, что из-за этой болезни я больше не мужчина!
– Да брось ты! – Клер коротко хохотнула.
– Лекарь сказал, такое случается. Теперь в постели от меня толку нет.
– Чудесно!
– Что?! – опешил он.
– Для разнообразия я не прочь пробудить страсть в мужчине, от которого в постели обычно нет толку. Я азартна.
Хью подумал, что азартные женщины – его крест.
– Ты хочешь попробовать?.. – промямлил он.
– Я уверена, что все получится. Это будет вызов, которого мне недоставало всю жизнь. Сегодня ночью жду тебя в своей спальне. «Войди без стука и без единого слова, и мы сдадимся на милость друг друга».
Хью открыл, было, рот, чтобы сообщить, что он предпочитает мальчиков, но Клер прижала палец к его губам.
– Тсс! Сегодня.
Глава 18
– В постели от него нет толку, – объявила Клер.
Они с Олдосом стояли у окна трапезной, на этот вечер превращенной в танцевальный зал, и наблюдали за Хью и Филиппой в кругу танцующих.
– В самом деле? – оживился Олдос, как ребенок, которому пообещали сладкое. – А как именно нет толку? У него вообще не стоит или быстро опускается?
– Не знаю!
Клер взяла кусочек сырого мяса из миски, которую брат держал перед ней, и поднесла к клюву Соломона. На этот раз сокол был без колпачка, поэтому тотчас жадно схватил и проглотил угощение.
– Не могу даже сказать, узнаю ли когда-нибудь, – произнесла она задумчиво. – Он должен был этой ночью прийти ко мне в спальню, но так и не появился. А до этого я застала его сунувшим нос в подвал. Он объяснил это тем, что заскучал, и я поверила, потому что хотела, чтобы так оно и было. Но когда он не появился…
– Если у него не стоит, – перебил Олдос, не слушая, – то они не спят. Филиппа наверняка извелась! Если затащить ее в постель, она сама на меня набросится.
– Я знаю, как это непросто, но все же попробуй хоть на минуту забыть о своем драгоценном отростке! – сказала Клер устало.
– Я бы мог, если бы ты сразу дала Хью Уэксфорду от ворот поворот, и я вставил бы его чертовой жене! – огрызнулся Олдос.
– Разве Маргерит плохо тебя обслуживает?
– Это не одно и то же, – буркнул он. – Чаще всего она не позволяет мне… ну, ты понимаешь!
Он покраснел и отвернулся. Клер вздохнула, скармливая Соломону еще кусочек.
– Боже, как ты смешон, братец! Но речь не о тебе. Хью Уэксфорд ведет себя странно. Он уверяет, что без ума от меня, и при этом неделю не может завалить в постель, только все отговаривается.
– Думаешь, на самом деле с ним все в порядке?
– В Пуатье было, и еще как. Там он менял судомоек и кухарок как перчатки и, по их словам, мог работать всю ночь без передышки, а они вопили от наслаждения, так-то вот! Кроме того, Господь щедро его наделил. Я помню такой отзыв: «Сидишь, как на боевой дубинке!»
Лицо Олдоса омрачилось.
– Когда он не пришел ко мне в спальню, – продолжала Клер, – я вдруг вспомнила, что он проник в подвал украдкой, потихоньку от остальных, а когда я запирала дверь, таращил глаза на ключи, как на чашу Грааля.
– И что это значит?
– Где тебе понять! Вид у тебя ученый, а мозгов не больше, чем у курицы. – Соломон криком потребовал еще мяса, Клер сунула кусочек ему в клюв. – Может статься, что Хью здесь не просто так. Наверняка он за нами шпионит.
– От лица королевы? Он и есть ее человек?
– Ну и болван же ты! Человек королевы просто держит ухо востро на случай, если мы с тобой натворим дел. И даже это было бы излишне, не окажись ты так беспросветно глуп.
– Я? Да ведь это ты написала письмо открытым текстом!
Клер ненадолго прикрыла глаза, борясь с желанием расцарапать брату лицо.
– Короче, человек королевы заставит нас умолкнуть навсегда, если мы будем много болтать. Но мы этого делать не будем, верно, Олдос?
– Не обращайся со мной, как с ребенком!
– Ты ребенок и есть, потому и заливаешься слезами, когда тебя порют.
Олдос снова залился краской.
– Ты же не думаешь, что Маргерит утаила от меня хоть одну деталь того, что между вами происходит? Мы знаем друг о друге все.
Клер выбрала в миске кусок побольше, думая: «Ну, или почти все». Маргерит никогда не спрашивала, что происходит в подвале, и Клер, запуганная угрозами королевы Элеоноры, была благодарна ей за это.
– Кого королева сюда послала, я рано или поздно выясню. Путем расспросов я свела число подозреваемых к минимуму. Как только останется одно имя, я сделаю так, чтобы мы предстали перед этим человеком в самом выгодном свете. А чтобы ты не испортил впечатления, будешь повторять в его присутствии то, что я скажу.
Олдос открыл, было, рот для возражений, но, подумав, закрыл.
– В любом случае человеку королевы ни к чему совать нос в подвал, она и так прекрасно знает, что там происходит. А вот человеку короля это может быть интересно!
– Но какое отношение имеет к королю сэр Хью?
– Это я и хочу выяснить.
– Как именно?
– Чем меньше тебе известно, братец, тем лучше для нас обоих, – зло ответила Клер. – Ты и так чересчур много знаешь. Ладно, не дуйся. Я хочу поймать шпиона в ловушку.
Танец закончился. Хью поклонился Филиппе и повел ее под локоть к столу. По дороге их перехватила Маргерит – видимо, чтобы сказать (как было условлено с Клер), что Рауль д'Аржентан срочно желает поговорить с Хью и будет ждать его в главной кладовой. Со времени своего позора на «любовном суде» тот не покидал своей комнаты.
Они с Олдосом стояли у окна трапезной, на этот вечер превращенной в танцевальный зал, и наблюдали за Хью и Филиппой в кругу танцующих.
– В самом деле? – оживился Олдос, как ребенок, которому пообещали сладкое. – А как именно нет толку? У него вообще не стоит или быстро опускается?
– Не знаю!
Клер взяла кусочек сырого мяса из миски, которую брат держал перед ней, и поднесла к клюву Соломона. На этот раз сокол был без колпачка, поэтому тотчас жадно схватил и проглотил угощение.
– Не могу даже сказать, узнаю ли когда-нибудь, – произнесла она задумчиво. – Он должен был этой ночью прийти ко мне в спальню, но так и не появился. А до этого я застала его сунувшим нос в подвал. Он объяснил это тем, что заскучал, и я поверила, потому что хотела, чтобы так оно и было. Но когда он не появился…
– Если у него не стоит, – перебил Олдос, не слушая, – то они не спят. Филиппа наверняка извелась! Если затащить ее в постель, она сама на меня набросится.
– Я знаю, как это непросто, но все же попробуй хоть на минуту забыть о своем драгоценном отростке! – сказала Клер устало.
– Я бы мог, если бы ты сразу дала Хью Уэксфорду от ворот поворот, и я вставил бы его чертовой жене! – огрызнулся Олдос.
– Разве Маргерит плохо тебя обслуживает?
– Это не одно и то же, – буркнул он. – Чаще всего она не позволяет мне… ну, ты понимаешь!
Он покраснел и отвернулся. Клер вздохнула, скармливая Соломону еще кусочек.
– Боже, как ты смешон, братец! Но речь не о тебе. Хью Уэксфорд ведет себя странно. Он уверяет, что без ума от меня, и при этом неделю не может завалить в постель, только все отговаривается.
– Думаешь, на самом деле с ним все в порядке?
– В Пуатье было, и еще как. Там он менял судомоек и кухарок как перчатки и, по их словам, мог работать всю ночь без передышки, а они вопили от наслаждения, так-то вот! Кроме того, Господь щедро его наделил. Я помню такой отзыв: «Сидишь, как на боевой дубинке!»
Лицо Олдоса омрачилось.
– Когда он не пришел ко мне в спальню, – продолжала Клер, – я вдруг вспомнила, что он проник в подвал украдкой, потихоньку от остальных, а когда я запирала дверь, таращил глаза на ключи, как на чашу Грааля.
– И что это значит?
– Где тебе понять! Вид у тебя ученый, а мозгов не больше, чем у курицы. – Соломон криком потребовал еще мяса, Клер сунула кусочек ему в клюв. – Может статься, что Хью здесь не просто так. Наверняка он за нами шпионит.
– От лица королевы? Он и есть ее человек?
– Ну и болван же ты! Человек королевы просто держит ухо востро на случай, если мы с тобой натворим дел. И даже это было бы излишне, не окажись ты так беспросветно глуп.
– Я? Да ведь это ты написала письмо открытым текстом!
Клер ненадолго прикрыла глаза, борясь с желанием расцарапать брату лицо.
– Короче, человек королевы заставит нас умолкнуть навсегда, если мы будем много болтать. Но мы этого делать не будем, верно, Олдос?
– Не обращайся со мной, как с ребенком!
– Ты ребенок и есть, потому и заливаешься слезами, когда тебя порют.
Олдос снова залился краской.
– Ты же не думаешь, что Маргерит утаила от меня хоть одну деталь того, что между вами происходит? Мы знаем друг о друге все.
Клер выбрала в миске кусок побольше, думая: «Ну, или почти все». Маргерит никогда не спрашивала, что происходит в подвале, и Клер, запуганная угрозами королевы Элеоноры, была благодарна ей за это.
– Кого королева сюда послала, я рано или поздно выясню. Путем расспросов я свела число подозреваемых к минимуму. Как только останется одно имя, я сделаю так, чтобы мы предстали перед этим человеком в самом выгодном свете. А чтобы ты не испортил впечатления, будешь повторять в его присутствии то, что я скажу.
Олдос открыл, было, рот для возражений, но, подумав, закрыл.
– В любом случае человеку королевы ни к чему совать нос в подвал, она и так прекрасно знает, что там происходит. А вот человеку короля это может быть интересно!
– Но какое отношение имеет к королю сэр Хью?
– Это я и хочу выяснить.
– Как именно?
– Чем меньше тебе известно, братец, тем лучше для нас обоих, – зло ответила Клер. – Ты и так чересчур много знаешь. Ладно, не дуйся. Я хочу поймать шпиона в ловушку.
Танец закончился. Хью поклонился Филиппе и повел ее под локоть к столу. По дороге их перехватила Маргерит – видимо, чтобы сказать (как было условлено с Клер), что Рауль д'Аржентан срочно желает поговорить с Хью и будет ждать его в главной кладовой. Со времени своего позора на «любовном суде» тот не покидал своей комнаты.