Если не обращать внимания на грохот и оживленное движение, которые портят впечатление, другие данные рекламного проспекта отвечают действительности: зеленые, покрытые лесом холмы — на своем месте; вверху, высоко над городскими крышами, вырисовывается силуэт церкви; магазины бижутерии обступают со всех сторон, а рестораны предлагают отдых и богатый выбор блюд по доступным ценам.
Не знаю, какое место занимает среди этих заведений ресторан «Риголетто», но обстановка привлекает, особенно светильники над каждым столиком, — садясь и вставая, ты непременно ударишься о них головой. Зато в просторном прохладном помещении господствует тишина.
— Может, вы хоть раз проявите инициативу в выборе блюд? — спрашивает дама.
— Я уже выбрал… Но имею в виду не кулинарию.
— Кажется, банальные шутки Франка негативно подействовали на вас, — бросает дама, не отрывая глаз от меню.
— А, собственно, кто он такой, этот Франк?
— Франк — мой шеф, если это для вас имеет какое-то значение.
— В каком смысле «шеф»?
— В смысле — торговый директор. Я работаю в торговой фирме, Альбер.
Видимо, меня взяли в надежные тиски, если доверяют такие детали. Наверное, они с Сеймуром ночью перебросились несколькими словами, иначе она вряд ли сказала бы мне об этом.
Им ничего бояться. Я человек без паспорта, без автомобиля, без связи, обвиняемый в убийстве, а может, и обреченный быть убитым в один из наступающих дней.
— Что вы скажете по поводу порции «спагетти миланез», а потом…
— Целиком согласен с вами, — останавливаю ее, не дослушав, — но только спагетти придется ждать.
— Всего надо ждать, Альбер, — вздыхает Мод.
— А ваш Франк способен лишь рассказывать сказки…
— Не торопитесь судить о нем! Вы же почти не знаете его.
— Если бы он устроил встречу, я бы теперь уже был в Брюсселе.
— Не так давно вы сказали мне про свой выбор, — замечает женщина. — Наверное, вы имели в виду Брюссель?
— Не смешивайте любовь с работой, — говорю я.
— Не будем говорить про любовь и работу на голодный желудок, — парирует Мод.
Следовательно, откладываем разговор до того времени, пока принесут спагетти, а потом — до того, как съедим их. Молчание затягивается. Лишь когда уже подают фрукты, дама делает попытку разрядить атмосферу.
— Я считала вас спокойным человеком. А вы не такой?
— Именно такой. Но это не означает, что живу жизнью растений, без каких-либо мыслей и намерений.
— Знаю, знаю, — сочувственно кивает головой Мод. — Работа, семья…
— Жена и четверо детей.
— Четверо? А почему не пятеро?
— Ничего удивительного, если станет и пятеро.
— Вы не женаты, Альбер. Такие вещи я угадываю безошибочно.
— А вы?
— В данный момент я незамужняя.
— Это меня радует.
— Я не сказала, что я в вашем распоряжении.
— Про такое не говорят. Мы выпьем кофе?
Пьем и кофе, конечно…
Она смотрит на часы и уже другим тоном говорит:
— А теперь заскочим на фирму «Эфген».
— А что там?
— Синтетические камни. Современные дешевые товары.
Честно говоря, я не вижу разницы между произведениями химии и творениями природы, кроме цены. Пожилой служащий «Эфгена» раскрывает один за другим пакетики с образцами, а Мод роется в них своей белой рукой и записывает цены в блокнот. Я понимаю, почему Сеймур отдает предпочтение женщинам. Мужчины не станут так печься о своем легальном фасаде.
— А теперь, может быть, возвратиться в гостиницу и поспать? — говорю я, когда мы наконец выходим на улицу.
— Как вам не стыдно! У вас впереди целая ночь. Прогуляемся по окраинам, подышим свежим воздухом.
— Гуляйте. А меня оставьте в гостинице.
— У вас не выходит из головы жена с четырьмя детьми, — сочувствует мне Мод.
Остаемся отдыхать каждый в своей комнате. Маленькая месть с моей стороны за то, что она целый день морочила мне голову своими камнями.
Вечер проводим в баре гостиницы. Бар работает далеко за полночь, но мы возвращаемся около десяти. На следующий день — то же самое. И еще через день — снова. Сколько ни прислушиваюсь — не могу уловить ни одного звука «скрипки», ни первой, ни второй.
— Пойдем напьемся! — предлагаю я.
— Что это на вас нашло? — спрашивает Мод.
— А разве на вас никогда не находит?
Спокойное выражение ее лица свидетельствует о негативном отношении к моему предложению. Но и выражение лица иногда бывает притворным.
Мы засели в ресторане при гостинице. Выбрали совсем раннее время — еще нет и восьми, — ибо после десяти вечера тут начинается настоящее безумие. Ночных заведений в Идаре не так уж и много.
— И все-таки вы меня удивляете, Мод, — говорю я под конец ужина.
— Тем, что не пригласила вас в свою комнату?
— Речь идет не обо мне. Вы же не можете быть круглосуточно только служебным лицом.
— А я и не говорила, что способна на такой подвиг.
— Вы меня удивляете, — повторяю я. — Не представляю вас в семейной или интимной обстановке. Странно, или не так?
— Ничего странного. Такая обстановка не для меня.
— А как же тогда должны рождаться дети?
— А зачем рожать? Чтоб готовить к атомной смерти? Или для того, чтоб население планеты быстрее составило двадцать миллиардов?
— Я не задумывался над этими вопросами.
— Еще бы! Ведь вы их не решаете. Приходите, берете, что вам надо, и идете дальше. А боль остается для женщины.
— Вы это испытали?
— Едва не испытала во время первого и, надеюсь, последнего брака.
— И все-таки брак вас не обошел.
— Стало быть, не обошел. Ибо мы как обезьяны — недаром от них происходим. Подражаем друг другу. Точно так, как обезьяны.
— Это от Сеймура, — констатирую я. — И не пытайтесь возражать. Это от Сеймура.
— Думаю, что вы напрасно упоминаете имя этого человека, — почти любезно замечает Мод. — Когда б вы знали его лучше, то поняли бы, что он никогда не стал бы вести со мной таких разговоров.
— Вы по уши влюблены в него, — снова бросаю я пробный шар.
— Я уважаю его.
Наконец хоть одно существо, которое любит Сеймура. Он держался за Грейс, а та показала ему язык. Эта влюблена в него, а он на нее никакого внимания. Обычная история.
— Какая нелепость, — говорит Мод, словно прочитав мои мысли. — Людям кажется, что они сходятся, а на самом деле они расстаются. Не могут жить отдельно, не могут существовать один без другого, и в то же время они ничего не значат один для другого, ну положительно ничего! А вообще, если мне нужен мужчина, его найти нетрудно. Но я же не могу каждого кретина пускать к себе в постель.
— Благодарю за комплимент, — говорю я.
— Я не вас имела в виду. Вы — особый случай.
— Особый не я, особая ситуация.
— Одно и то же. Надо действовать по расписанию. И согласно указаниям. Вы уже выпили кофе?
— Почти.
— Тогда рассчитаемся.
Видно, что разговор этот ее и утомил немного, и развлек. Разрядил атмосферу этого нудного ожидания. Ждать — тяжелая работа.
Выходим из бара в гостиницу. Дама, как всегда, сопровождает меня до дверей комнаты, чтоб я случайно не затерялся в коридоре.
— Думаю, хоть раз мы могли бы нарушить и инструкцию, и наше одиночество, — предлагаю я, чтобы просто что-то сказать.
— А вы нахальней, чем я думала, — вздыхает Мод. И добавляет: — Только будем нарушать ее в моем номере. Не у вас.
— Разве в вашем номере нет подслушивающей аппаратуры? — спрашиваю я.
— Альбер, вы переоцениваете вес своей особы в этой ситуации. Думаю, что в данный момент для вас вполне достаточно меня как аппаратуры.
4
Не знаю, какое место занимает среди этих заведений ресторан «Риголетто», но обстановка привлекает, особенно светильники над каждым столиком, — садясь и вставая, ты непременно ударишься о них головой. Зато в просторном прохладном помещении господствует тишина.
— Может, вы хоть раз проявите инициативу в выборе блюд? — спрашивает дама.
— Я уже выбрал… Но имею в виду не кулинарию.
— Кажется, банальные шутки Франка негативно подействовали на вас, — бросает дама, не отрывая глаз от меню.
— А, собственно, кто он такой, этот Франк?
— Франк — мой шеф, если это для вас имеет какое-то значение.
— В каком смысле «шеф»?
— В смысле — торговый директор. Я работаю в торговой фирме, Альбер.
Видимо, меня взяли в надежные тиски, если доверяют такие детали. Наверное, они с Сеймуром ночью перебросились несколькими словами, иначе она вряд ли сказала бы мне об этом.
Им ничего бояться. Я человек без паспорта, без автомобиля, без связи, обвиняемый в убийстве, а может, и обреченный быть убитым в один из наступающих дней.
— Что вы скажете по поводу порции «спагетти миланез», а потом…
— Целиком согласен с вами, — останавливаю ее, не дослушав, — но только спагетти придется ждать.
— Всего надо ждать, Альбер, — вздыхает Мод.
— А ваш Франк способен лишь рассказывать сказки…
— Не торопитесь судить о нем! Вы же почти не знаете его.
— Если бы он устроил встречу, я бы теперь уже был в Брюсселе.
— Не так давно вы сказали мне про свой выбор, — замечает женщина. — Наверное, вы имели в виду Брюссель?
— Не смешивайте любовь с работой, — говорю я.
— Не будем говорить про любовь и работу на голодный желудок, — парирует Мод.
Следовательно, откладываем разговор до того времени, пока принесут спагетти, а потом — до того, как съедим их. Молчание затягивается. Лишь когда уже подают фрукты, дама делает попытку разрядить атмосферу.
— Я считала вас спокойным человеком. А вы не такой?
— Именно такой. Но это не означает, что живу жизнью растений, без каких-либо мыслей и намерений.
— Знаю, знаю, — сочувственно кивает головой Мод. — Работа, семья…
— Жена и четверо детей.
— Четверо? А почему не пятеро?
— Ничего удивительного, если станет и пятеро.
— Вы не женаты, Альбер. Такие вещи я угадываю безошибочно.
— А вы?
— В данный момент я незамужняя.
— Это меня радует.
— Я не сказала, что я в вашем распоряжении.
— Про такое не говорят. Мы выпьем кофе?
Пьем и кофе, конечно…
Она смотрит на часы и уже другим тоном говорит:
— А теперь заскочим на фирму «Эфген».
— А что там?
— Синтетические камни. Современные дешевые товары.
Честно говоря, я не вижу разницы между произведениями химии и творениями природы, кроме цены. Пожилой служащий «Эфгена» раскрывает один за другим пакетики с образцами, а Мод роется в них своей белой рукой и записывает цены в блокнот. Я понимаю, почему Сеймур отдает предпочтение женщинам. Мужчины не станут так печься о своем легальном фасаде.
— А теперь, может быть, возвратиться в гостиницу и поспать? — говорю я, когда мы наконец выходим на улицу.
— Как вам не стыдно! У вас впереди целая ночь. Прогуляемся по окраинам, подышим свежим воздухом.
— Гуляйте. А меня оставьте в гостинице.
— У вас не выходит из головы жена с четырьмя детьми, — сочувствует мне Мод.
Остаемся отдыхать каждый в своей комнате. Маленькая месть с моей стороны за то, что она целый день морочила мне голову своими камнями.
Вечер проводим в баре гостиницы. Бар работает далеко за полночь, но мы возвращаемся около десяти. На следующий день — то же самое. И еще через день — снова. Сколько ни прислушиваюсь — не могу уловить ни одного звука «скрипки», ни первой, ни второй.
— Пойдем напьемся! — предлагаю я.
— Что это на вас нашло? — спрашивает Мод.
— А разве на вас никогда не находит?
Спокойное выражение ее лица свидетельствует о негативном отношении к моему предложению. Но и выражение лица иногда бывает притворным.
Мы засели в ресторане при гостинице. Выбрали совсем раннее время — еще нет и восьми, — ибо после десяти вечера тут начинается настоящее безумие. Ночных заведений в Идаре не так уж и много.
— И все-таки вы меня удивляете, Мод, — говорю я под конец ужина.
— Тем, что не пригласила вас в свою комнату?
— Речь идет не обо мне. Вы же не можете быть круглосуточно только служебным лицом.
— А я и не говорила, что способна на такой подвиг.
— Вы меня удивляете, — повторяю я. — Не представляю вас в семейной или интимной обстановке. Странно, или не так?
— Ничего странного. Такая обстановка не для меня.
— А как же тогда должны рождаться дети?
— А зачем рожать? Чтоб готовить к атомной смерти? Или для того, чтоб население планеты быстрее составило двадцать миллиардов?
— Я не задумывался над этими вопросами.
— Еще бы! Ведь вы их не решаете. Приходите, берете, что вам надо, и идете дальше. А боль остается для женщины.
— Вы это испытали?
— Едва не испытала во время первого и, надеюсь, последнего брака.
— И все-таки брак вас не обошел.
— Стало быть, не обошел. Ибо мы как обезьяны — недаром от них происходим. Подражаем друг другу. Точно так, как обезьяны.
— Это от Сеймура, — констатирую я. — И не пытайтесь возражать. Это от Сеймура.
— Думаю, что вы напрасно упоминаете имя этого человека, — почти любезно замечает Мод. — Когда б вы знали его лучше, то поняли бы, что он никогда не стал бы вести со мной таких разговоров.
— Вы по уши влюблены в него, — снова бросаю я пробный шар.
— Я уважаю его.
Наконец хоть одно существо, которое любит Сеймура. Он держался за Грейс, а та показала ему язык. Эта влюблена в него, а он на нее никакого внимания. Обычная история.
— Какая нелепость, — говорит Мод, словно прочитав мои мысли. — Людям кажется, что они сходятся, а на самом деле они расстаются. Не могут жить отдельно, не могут существовать один без другого, и в то же время они ничего не значат один для другого, ну положительно ничего! А вообще, если мне нужен мужчина, его найти нетрудно. Но я же не могу каждого кретина пускать к себе в постель.
— Благодарю за комплимент, — говорю я.
— Я не вас имела в виду. Вы — особый случай.
— Особый не я, особая ситуация.
— Одно и то же. Надо действовать по расписанию. И согласно указаниям. Вы уже выпили кофе?
— Почти.
— Тогда рассчитаемся.
Видно, что разговор этот ее и утомил немного, и развлек. Разрядил атмосферу этого нудного ожидания. Ждать — тяжелая работа.
Выходим из бара в гостиницу. Дама, как всегда, сопровождает меня до дверей комнаты, чтоб я случайно не затерялся в коридоре.
— Думаю, хоть раз мы могли бы нарушить и инструкцию, и наше одиночество, — предлагаю я, чтобы просто что-то сказать.
— А вы нахальней, чем я думала, — вздыхает Мод. И добавляет: — Только будем нарушать ее в моем номере. Не у вас.
— Разве в вашем номере нет подслушивающей аппаратуры? — спрашиваю я.
— Альбер, вы переоцениваете вес своей особы в этой ситуации. Думаю, что в данный момент для вас вполне достаточно меня как аппаратуры.
4
— Надо подскочить в Майнц, — через два дня говорит мне Мод.
Наконец хоть что-то.
— Подскочить или переехать?
— Подскочить, Альбер. Собирать багаж излишне.
Утро дождливое и туманное. Мы торопливо залезаем в «мерседес», тяжелые дождевые капли глухо барабанят по крыше.
— Мы остановимся в гостинице? — спрашиваю я.
— Конечно.
— Но у меня же нет паспорта.
— Уже есть. В моей сумочке.
— Наверное, его место не в вашей сумочке.
— Наоборот, именно там — не вы, а я толкусь около администраторов, — отвечает дама. И добавляет будто удивленно: — Вы до сих пор мне не доверяете?
Извилистой дорогой взбираемся в гору. Туман становится прозрачным и синеватым, как разведенное молоко, а потом совсем рассеивается. Лес исчезает, вместо него появляются темно-зеленые луга, над которыми поднимается легкий пар. Дождь прекратился.
— Вас ждет знакомство с одной женщиной, — сообщает Мод. — Надо было сказать вам с утра, чтоб вы взяли новый костюм, но я не сделала этого из ревности.
— Наверное, новая секс-бомба.
— В данном случае это не совсем то. Но не исключено, что она вам понравится.
— Только если она похожа на вас.
— Полная противоположность. Во всех отношениях.
— В таком случае не понравится. Вы даже не замечаете, как вместе с паспортом вы присвоили и мое сердце.
— Не люблю лгунов, — ворчит Мод. — Хотя такую ложь иногда приятно слушать. Особенно когда она не очень грубая.
— Во лжи часто бывает доля правды.
— Будем надеяться.
Красивая, хотя и не богиня, порядочная, хотя и не святая, откровенная, хотя и не нарушает служебных инструкций, эта женщина — настоящая находка для такого, как я, человека, привыкшего иметь дело с собеседниками, которые говорят совсем не то, что думают. Такая не всадит тебе нож в спину. Разве что Сеймур прикажет ей прикончить тебя.
«Будем надеяться» — эти немного скептические слова, кажется, стали для нее привычными.
В ту ночь, когда я впервые пришел к Мод в комнату, она сказала:
— Эта деталь останется между нами, хорошо?
— Я не допускал, что вы боитесь Сеймура.
— Боюсь. Но не в том смысле, как вы думаете. Я не привыкла нарушать дисциплину.
— Он приказал вам держаться от меня на расстоянии?
— Говорил, чтоб я была настороже.
— Ну, теперь вам уже не придется быть настороже. Маленькая тайна всегда сближает людей.
— Я тоже надеюсь, только не тешу себя особыми иллюзиями.
Тот факт, что она держит мой паспорт в своей сумочке, не очень вдохновляет.
Прибываем в Майнц перед обедом и устраиваемся в «Хилтоне».
Солидный, как и все гостиницы Хилтона, комплекс домов, расположенный между шоссе и речкой.
— Поднимемся в комнаты, Альбер, — предлагает дама. — Через полчаса я зайду за вами. Пообедаем тут.
С самого начала эта история проходит преимущественно в обедах и ужинах. Хорошо, если бы и дальше только так.
В «Хилтоне» три ресторана. Мод выбрала этот, внизу, оборудованный в народном стиле, с уютными уголками. Но вместо того чтоб воспользоваться ими, тянет меня к широкому столу, где уже устроилась одна пара — девушка с ясным лицом в ореоле золотистых волос и молодой смуглый здоровяк в черном кожаном пиджаке.
— А, Мод! — радостно вскрикивает девушка, когда мы подходим.
— Добрый день, Дейзи, — довольно сдержанно отвечает дама. — Это Альбер.
— А это Эрих, — представляет блондинка своего кавалера. — Пообедаем вместе?
Мы со смуглым киваем друг другу, я помогаю Мод сесть и сажусь сам. Появляется официантка, берет у нас заказ и скрывается.
— Мы тут говорили о секретаршах, — обращается к нам Дейзи. — Я сказала, что плохо быть секретаршей, а Эрих — что плохо быть немкой. Наконец мы столковались: хуже всего, если ты немка и секретарша одновременно.
— Следовательно, разговор закончился, — подытоживает Мод.
— Совсем нет. Надо знать и ваше мнение.
Эта тема мне хорошо знакома, ибо я целыми днями в гостинице читал газеты. Известно, между писаниями местной прессы и реальными фактами, несомненно, мало общего, но так или иначе пропагандистская машина снова закрутилась на оборотах шпиономании. Шпионами провозглашают чуть ли не всех секретарш больших начальников, которые, оказавшись перед опасностью быть «изобличенными», одна за другой убегают в ГДР.
— Скажите же, Альбер, — подбивает меня Мод. — Хотят услышать ваше мнение.
— Я не совсем в курсе, — бормочу я.
— Как это так! — вскрикивает Дейзи. — Тут все об этом только и говорят.
— Если все говорят, то, наверное, уже все сказано, — отвечаю я. — Поэтому я вряд ли потешу вас чем-то новым.
Обед проходит без особых приключений, за исключением того, что Мод дважды выходит звонить, а Дейзи через неровные интервалы нарушает молчание возгласами. Она принадлежит к импульсивным экстравагантным девушкам. Думаю, многим нравится ее грациозная худенькая фигурка в бледно-синей блузке и брюках, большие синие глаза и худое лицо, выражение которого непрерывно меняется. Полная противоположность Мод. А также и моим вкусам.
Парень, наоборот, крепкий, особенно в руках и плечах. На вид он довольно добродушный, этакое спокойное добродушие человека, уверенного в своей силе.
Во время кофе разговор снова оживился, но его ведут только женщины: Мод рассказывает, какие чудеса бижутерии мы видели в Идаре, а Дейзи сообщает, что как раз сегодня в Майнце открылась ярмарка минералов и драгоценных камней.
— Я думала, вы понравитесь друг другу, — бросает камешек в наш огород Дейзи. — А вы молчите.
— Разве надо, чтоб мы понравились друг другу? — спрашивает Эрих, доставая из кармана пачку жвачки и медленно раскрывая ее.
— А почему бы и нет? — спрашивает, в свою очередь, Мод. — Альбер торговец, вы поставщик.
— Поставщик чего? — решаю и я подать голос.
— Всего, — уклоняется от прямого ответа Эрих. — А больше всего точной механики. Что вам надо? Пистолеты, автоматы, ручные гранаты?
— Точная механика теперь самая перспективная, — тороплюсь согласиться. — Только я специализируюсь на стекольных изделиях.
— Деликатный товар, — бросает немец. — Имею в виду способ перевозки.
— Для этого существуют страховые компании.
— Но у вас, наверное, есть свои поставщики.
— Хватает. Однако разнообразие в ассортименте всегда полезно, — авторитетно говорю я, хотя мне начхать на ассортимент.
Эрих, кажется, заинтересован возможностью сделать бизнес:
— Какое количество вас интересует?
— Количество не имеет значения, — отвечаю так же авторитетно. — Я оптовик.
— В таком случае можем заключить соглашение, — предлагает немец. — Не хочу хвастаться, но я тоже не размениваюсь на мелочи. — И, что-то вспомнив, смеется: — Следовательно… стеклянные изделия, а? Отлично сказано. Ха-ха, стеклянные изделия!
— Чего ты хохочешь, как идиот? — набрасывается на него Дейзи. — Я не вижу тут ничего смешного.
— Пусть смеется, смех — это здоровье, — примирительно замечает Мод, которая оценивает вещи преимущественно с точки зрения физиологии.
Лифт выстреливает нас на шестой этаж, но, прежде чем разойтись по своим комнатам, дама замечает:
— Полагаю, двух часов вам хватит, чтоб отлежаться. Надо все-таки и в самом деле побывать на этой ярмарке.
— Вполне достаточно, — киваю я. — Только если засну, это может продолжаться и три часа. Поэтому было бы целесообразней пойти к вам. Тогда я не засну.
— Приходите, если хотите.
Я растягиваюсь на ее кровати, чтоб все обмозговать, пока из ванной комнаты доносится легкий плеск воды.
Мысль о том, что «теперь или никогда», засела у меня в голове еще в тот момент, когда я услыхал, что мы едем в Майнц. От Майнца до Висбадена рукой подать.
Теперь или никогда — даже нечего и думать. Важно определить, когда именно «теперь»: теперь — немедленно или теперь — на ярмарке? Ярмарка — последняя возможность и, конечно, не самая лучшая. Даже если мне удастся незаметно скрыться в толпе, мое отсутствие быстро зафиксируют. И нет никакой гарантии, что все обойдется какой-то ложью и неприятным разговором.
Теперь или позднее, но связь надо установить именно сегодня. До того, как мы возвратимся в Идар. И до того, как мы отправимся из Идара неизвестно куда.
Именно сегодня, говорю себе; в это время из ванной выходит Мод.
— Вы так и будете лежать одетым? — спрашивает она, укоризненно глядя на меня.
Особенного желания раздеваться я не чувствую, но что поделаешь! Поднимаюсь именно в тот момент, когда дама укладывается на широкой постели.
— Не поищете ли в холодильнике чего-нибудь выпить? — слышу за спиной ее голос. — Тот венгерский гуляш просто испепелил мне нутро.
Эта фраза все решает.
— Вы имеете в виду что-то крепкое? — бросаю я, направляясь к белому шкафу.
— Дайте мне кока-колу.
Конечно, кока-колу: она пенистая и темного цвета. Я открываю бутылку, и с моей руки туда падает маленькая таблетка, которая сразу же растворяется. Наливаю напиток в бокал, даю его даме и начинаю раздеваться.
— Эта доска Дейзи, по-моему, немного неуравновешенна, — замечаю я, вешая пиджак на спинку стула.
— Теперь все молодые такие, — отвечает женщина, закладывая руки за голову и давая простор своему бюсту.
— «Все молодые»? Себя вы к ним не относите?
— Неужели я так молодо выгляжу?
— «Так» — нет. Но, во всяком случае, до тридцати.
— Вы привыкли тешить женщин банальнейшим способом, — вздыхает Мод. И добавляет: — Собственно, вы правы: наибанальнейший — наиэффективнейший. Большинство женщин — дурехи, зачем же напрягать воображение!
— Если так, то отныне я буду говорить только неприятные вещи.
— Говорите что хотите, Альбер, — соглашается дама. — А сейчас чувствуйте себя как дома…
У меня возникает сомнение, в самом ли деле мой препарат эффективен? Но, закурив сигарету, замечаю, что Мод едва преодолевает сонливость. Вскоре ею овладел спокойный сон.
Я выкуриваю еще одну сигарету, поднимаюсь и открываю окно, чтоб вышел дым. Пусть женщина хорошо спит и проснется без головной боли и неприятных сомнений. Без головной боли!
Молниеносно одеваюсь, бросаю дверь незапертой и по давней привычке оставляю гостиницу через черный ход. Пока преодолею двести метров пути, надо убедиться, что за мною никого. Да, только двести-триста метров, и я добираюсь до такси.
— Чем быстрее, тем лучше, — говорю водителю среднего возраста.
— Предоставьте это мне, — отвечает он и трогается со скоростью тридцать километров в час.
На автостраде этот симпатяга прибегает к смертельному риску — увеличивает скорость до шестидесяти километров. Но расстояние до Висбадена не превышает десяти километров, поэтому мы все-таки успеваем доехать туда в этот же день.
Вручаю шоферу банкнот, приказываю подождать и двигаюсь к знакомому домику на тихой улице. Автомобиль, как и раньше, стоит около садовой калитки, но хозяина не видно. Ничего удивительного, если его нет дома: он не назначал мне встречи.
Садовая калитка отперта. Подхожу и звоню. Никаких признаков жизни. Держу палец на кнопке звонка дольше, но не очень злоупотребляю этим. На этот раз слышу какой-то неясный шорох. Будто шаркают шлепанцы. Вот снимают цепочку и поворачивают ключ.
— Кто там? — спрашивает хозяйка, стоя на пороге. Собственно, спрашивает не она, а ее недоброжелательный взгляд.
— Я по поводу машины, — объясняю ей.
— Снова эта машина! — ворчит женщина. — А он лежит.
— Я знаю, что в такое время люди отдыхают, но…
— Не отдыхают. Он болен, — бросает она, готовясь закрыть дверь.
— И все-таки скажите ему, что я пришел, очень прошу. Мы договаривались…
Дверь гремит у меня перед носом, я остаюсь ждать. Такая уж у меня профессия. Проходит порядочное время, пока снова щелкает ключ. Теперь, к счастью, появляется сам хозяин, в халате, с печальными глазами. Большой костлявый нос кажется еще больше, а щеки — еще более запавшими.
— Очень извиняюсь…
— Заходите, — кивает он.
Пересекаем маленький полутемный коридорчик, вдыхая запахи кухни, и Шмитхаген открывает какую-то дверь. Из глубины коридорчика слышен сварливый женский голос:
— Если ты не продашь наконец эту машину, я позову Петера, чтоб он забрал ее…
— Заходите, заходите, — нервно подгоняет меня хозяин.
Маленькая комната, обставленная мягкой мебелью в белых чехлах, видимо, служит гостиной. Не успеваю оглядеться вокруг, ибо тороплюсь бросить сквозь полупрозрачные занавески на окнах взгляд на садик и фасады домов с противоположной стороны. Мужчина за моей спиной тяжело дышит, что-то передвигая, чем-то шелестит. Тайник.
— Вот, — слышу я. Поворачиваюсь и получаю долгожданный конверт.
Австрийский паспорт. Фотография моей персоны. И — наконец! — коротенькая записка. Содержание записки легко расшифровать тому, кто в курсе: каждое третье слово. Остальные слова ничего не значат. На первый взгляд письмо совсем невинное. Читаю его. Потом щелкаю зажигалкой. Шмитхаген подает пепельницу.
— В тот день вы говорили, что пришли в предпоследний раз… Следовательно, сегодняшний визит должен быть последним…
— Именно так. И не волнуйтесь больше.
— Речь идет не обо мне. Ведь я объяснял вам… Такие обстоятельства…
— Знаю, знаю. У меня то же самое. Иначе я бы вам не надоедал. Желаю быстрейшего выздоровления.
Такси ждет меня на том же месте.
— Как можно быстрее, — говорю водителю.
— Предоставьте это мне, — успокаивает он. — Все торопятся. И вы тоже. Хорошо, можно и быстрее. Но и торопясь, надо же придерживаться разумной скорости.
Я уже упоминал, какую скорость он считал «разумной».
Расположившись на заднем сиденье, стараюсь расслабиться и снова перечитываю мысленно записку, которая уже превратилась в пепел.
В ней сообщается, что в течение двух дней такой-то «опель» с таким-то номером в такое-то время будет ждать меня на такой-то улице. Упомянутые два дня уже прошли. Но назначены две резервные даты — 29 и 30 июня, которые, к счастью, еще впереди. Тот же автомобиль, на той же самой улице, в то же время. А самое главное последнее: «Чрезвычайная осторожность. При удобном случае займитесь программой „Спирит“.
Это английское слово в переводе означает «дух», «призрак». Я не слыхал о такой программе. Наши, кажется, что-то слышали, но не знают ничего конкретного. И не настаивают на немедленном раскрытии ее. «При случае». То есть не считай, что это обязательно, будь осторожен, чтоб не влипнуть в какую-нибудь неприятность… «Чрезвычайная осторожность!»
Я выхожу из такси на том же месте, где его взял, и возвращаюсь черным ходом в «Хилтон».
Мод еще спит, лицо ее даже во сне сохраняет серьезное выражение. Бесшумно раздеваюсь и устраиваюсь рядом, делая вид, будто тоже сплю. Я так старательно играю свою роль, что вскоре засыпаю по-настоящему. Просыпаюсь, ибо крепкая рука энергично трясет меня за плечо:
— Альбер!.. Ну же, Альбер! Или вы хотите, чтоб мы тут провели и ночь?
— Только и знаете, что будите меня, — огрызаюсь я, переворачиваясь на другой бок.
Однако дама настроена довольно решительно, поэтому приходится раскрыть глаза. На улице уже темнеет. В такое время года это означает, что перевалило уже за восемь.
— Что там такое? — спрашиваю я. — Почему вы мешаете мне спать?
Она подходит к окну, резким движением опускает занавеску и щелкает выключателем.
— Вы же хотели идти на ярмарку? — невинно спрашиваю я, садясь на кровати.
— Хотела… Такого со мною никогда не бывало. Проспать среди бела дня шесть часов…
Карие глаза смотрят на меня сосредоточено и немного подозрительно, но я делаю вид, что не замечаю этого.
— И все-таки вы проснулись.
— Меня разбудила Дейзи. Вы не слыхали телефонного звонка?
— К счастью, на этот раз аппарат стоит с вашей стороны.
— А что вы делали все это время?
— Разве вы не видели?
— Имею в виду — раньше. Я, кажется, заснула перед вами.
— Все правильно. Я последовал вашему примеру после того, как выкурил две сигареты. Не понимаю только, зачем этот допрос? Или вы думаете, что я перебежал к Дейзи?
— Не исключено, — сухо отвечает она.
На этом следствие заканчивается. Вряд ли я развеял ее подозрения. Но в наши дни кого только они не мучат?
В баре мы находим Дейзи с ее Эрихом. Женщины на какое-то время выходят — им надо кому-то позвонить, а мы с молодым атлетом остаемся развлекаться: я — сигаретой, а он — неизменной жвачкой.
— Итак, когда что-то выгорит, я сообщу Мод через Дейзи, — снова напоминает атлет.
— Именно так, — подтверждаю я. — Сообщите.
Дейзи скоро возвращается, а немного погодя появляется и Мод, которая, оказывается, ходила рассчитываться за гостиницу. Выпиваем по рюмке на дорогу, обмениваемся притворно дружескими улыбками и выезжаем.
— У меня такое чувство, словно вы что-то сделали со мной после обеда, — говорит Мод, когда «мерседес» уже мчится автострадой, прорезая мрак светом мощных фар.
— Вам было неприятно?
— Если бы мне было неприятно, я б вам сказала об этом еще в первый раз. Вы знаете, что речь идет не об этом.
— А о чем?
— Перед тем как я легла, вы дали мне кока-колу…
— По вашей просьбе.
— Вы меня одурманили…
— Почему? Разве у вас болит голова?
Наконец хоть что-то.
— Подскочить или переехать?
— Подскочить, Альбер. Собирать багаж излишне.
Утро дождливое и туманное. Мы торопливо залезаем в «мерседес», тяжелые дождевые капли глухо барабанят по крыше.
— Мы остановимся в гостинице? — спрашиваю я.
— Конечно.
— Но у меня же нет паспорта.
— Уже есть. В моей сумочке.
— Наверное, его место не в вашей сумочке.
— Наоборот, именно там — не вы, а я толкусь около администраторов, — отвечает дама. И добавляет будто удивленно: — Вы до сих пор мне не доверяете?
Извилистой дорогой взбираемся в гору. Туман становится прозрачным и синеватым, как разведенное молоко, а потом совсем рассеивается. Лес исчезает, вместо него появляются темно-зеленые луга, над которыми поднимается легкий пар. Дождь прекратился.
— Вас ждет знакомство с одной женщиной, — сообщает Мод. — Надо было сказать вам с утра, чтоб вы взяли новый костюм, но я не сделала этого из ревности.
— Наверное, новая секс-бомба.
— В данном случае это не совсем то. Но не исключено, что она вам понравится.
— Только если она похожа на вас.
— Полная противоположность. Во всех отношениях.
— В таком случае не понравится. Вы даже не замечаете, как вместе с паспортом вы присвоили и мое сердце.
— Не люблю лгунов, — ворчит Мод. — Хотя такую ложь иногда приятно слушать. Особенно когда она не очень грубая.
— Во лжи часто бывает доля правды.
— Будем надеяться.
Красивая, хотя и не богиня, порядочная, хотя и не святая, откровенная, хотя и не нарушает служебных инструкций, эта женщина — настоящая находка для такого, как я, человека, привыкшего иметь дело с собеседниками, которые говорят совсем не то, что думают. Такая не всадит тебе нож в спину. Разве что Сеймур прикажет ей прикончить тебя.
«Будем надеяться» — эти немного скептические слова, кажется, стали для нее привычными.
В ту ночь, когда я впервые пришел к Мод в комнату, она сказала:
— Эта деталь останется между нами, хорошо?
— Я не допускал, что вы боитесь Сеймура.
— Боюсь. Но не в том смысле, как вы думаете. Я не привыкла нарушать дисциплину.
— Он приказал вам держаться от меня на расстоянии?
— Говорил, чтоб я была настороже.
— Ну, теперь вам уже не придется быть настороже. Маленькая тайна всегда сближает людей.
— Я тоже надеюсь, только не тешу себя особыми иллюзиями.
Тот факт, что она держит мой паспорт в своей сумочке, не очень вдохновляет.
Прибываем в Майнц перед обедом и устраиваемся в «Хилтоне».
Солидный, как и все гостиницы Хилтона, комплекс домов, расположенный между шоссе и речкой.
— Поднимемся в комнаты, Альбер, — предлагает дама. — Через полчаса я зайду за вами. Пообедаем тут.
С самого начала эта история проходит преимущественно в обедах и ужинах. Хорошо, если бы и дальше только так.
В «Хилтоне» три ресторана. Мод выбрала этот, внизу, оборудованный в народном стиле, с уютными уголками. Но вместо того чтоб воспользоваться ими, тянет меня к широкому столу, где уже устроилась одна пара — девушка с ясным лицом в ореоле золотистых волос и молодой смуглый здоровяк в черном кожаном пиджаке.
— А, Мод! — радостно вскрикивает девушка, когда мы подходим.
— Добрый день, Дейзи, — довольно сдержанно отвечает дама. — Это Альбер.
— А это Эрих, — представляет блондинка своего кавалера. — Пообедаем вместе?
Мы со смуглым киваем друг другу, я помогаю Мод сесть и сажусь сам. Появляется официантка, берет у нас заказ и скрывается.
— Мы тут говорили о секретаршах, — обращается к нам Дейзи. — Я сказала, что плохо быть секретаршей, а Эрих — что плохо быть немкой. Наконец мы столковались: хуже всего, если ты немка и секретарша одновременно.
— Следовательно, разговор закончился, — подытоживает Мод.
— Совсем нет. Надо знать и ваше мнение.
Эта тема мне хорошо знакома, ибо я целыми днями в гостинице читал газеты. Известно, между писаниями местной прессы и реальными фактами, несомненно, мало общего, но так или иначе пропагандистская машина снова закрутилась на оборотах шпиономании. Шпионами провозглашают чуть ли не всех секретарш больших начальников, которые, оказавшись перед опасностью быть «изобличенными», одна за другой убегают в ГДР.
— Скажите же, Альбер, — подбивает меня Мод. — Хотят услышать ваше мнение.
— Я не совсем в курсе, — бормочу я.
— Как это так! — вскрикивает Дейзи. — Тут все об этом только и говорят.
— Если все говорят, то, наверное, уже все сказано, — отвечаю я. — Поэтому я вряд ли потешу вас чем-то новым.
Обед проходит без особых приключений, за исключением того, что Мод дважды выходит звонить, а Дейзи через неровные интервалы нарушает молчание возгласами. Она принадлежит к импульсивным экстравагантным девушкам. Думаю, многим нравится ее грациозная худенькая фигурка в бледно-синей блузке и брюках, большие синие глаза и худое лицо, выражение которого непрерывно меняется. Полная противоположность Мод. А также и моим вкусам.
Парень, наоборот, крепкий, особенно в руках и плечах. На вид он довольно добродушный, этакое спокойное добродушие человека, уверенного в своей силе.
Во время кофе разговор снова оживился, но его ведут только женщины: Мод рассказывает, какие чудеса бижутерии мы видели в Идаре, а Дейзи сообщает, что как раз сегодня в Майнце открылась ярмарка минералов и драгоценных камней.
— Я думала, вы понравитесь друг другу, — бросает камешек в наш огород Дейзи. — А вы молчите.
— Разве надо, чтоб мы понравились друг другу? — спрашивает Эрих, доставая из кармана пачку жвачки и медленно раскрывая ее.
— А почему бы и нет? — спрашивает, в свою очередь, Мод. — Альбер торговец, вы поставщик.
— Поставщик чего? — решаю и я подать голос.
— Всего, — уклоняется от прямого ответа Эрих. — А больше всего точной механики. Что вам надо? Пистолеты, автоматы, ручные гранаты?
— Точная механика теперь самая перспективная, — тороплюсь согласиться. — Только я специализируюсь на стекольных изделиях.
— Деликатный товар, — бросает немец. — Имею в виду способ перевозки.
— Для этого существуют страховые компании.
— Но у вас, наверное, есть свои поставщики.
— Хватает. Однако разнообразие в ассортименте всегда полезно, — авторитетно говорю я, хотя мне начхать на ассортимент.
Эрих, кажется, заинтересован возможностью сделать бизнес:
— Какое количество вас интересует?
— Количество не имеет значения, — отвечаю так же авторитетно. — Я оптовик.
— В таком случае можем заключить соглашение, — предлагает немец. — Не хочу хвастаться, но я тоже не размениваюсь на мелочи. — И, что-то вспомнив, смеется: — Следовательно… стеклянные изделия, а? Отлично сказано. Ха-ха, стеклянные изделия!
— Чего ты хохочешь, как идиот? — набрасывается на него Дейзи. — Я не вижу тут ничего смешного.
— Пусть смеется, смех — это здоровье, — примирительно замечает Мод, которая оценивает вещи преимущественно с точки зрения физиологии.
Лифт выстреливает нас на шестой этаж, но, прежде чем разойтись по своим комнатам, дама замечает:
— Полагаю, двух часов вам хватит, чтоб отлежаться. Надо все-таки и в самом деле побывать на этой ярмарке.
— Вполне достаточно, — киваю я. — Только если засну, это может продолжаться и три часа. Поэтому было бы целесообразней пойти к вам. Тогда я не засну.
— Приходите, если хотите.
Я растягиваюсь на ее кровати, чтоб все обмозговать, пока из ванной комнаты доносится легкий плеск воды.
Мысль о том, что «теперь или никогда», засела у меня в голове еще в тот момент, когда я услыхал, что мы едем в Майнц. От Майнца до Висбадена рукой подать.
Теперь или никогда — даже нечего и думать. Важно определить, когда именно «теперь»: теперь — немедленно или теперь — на ярмарке? Ярмарка — последняя возможность и, конечно, не самая лучшая. Даже если мне удастся незаметно скрыться в толпе, мое отсутствие быстро зафиксируют. И нет никакой гарантии, что все обойдется какой-то ложью и неприятным разговором.
Теперь или позднее, но связь надо установить именно сегодня. До того, как мы возвратимся в Идар. И до того, как мы отправимся из Идара неизвестно куда.
Именно сегодня, говорю себе; в это время из ванной выходит Мод.
— Вы так и будете лежать одетым? — спрашивает она, укоризненно глядя на меня.
Особенного желания раздеваться я не чувствую, но что поделаешь! Поднимаюсь именно в тот момент, когда дама укладывается на широкой постели.
— Не поищете ли в холодильнике чего-нибудь выпить? — слышу за спиной ее голос. — Тот венгерский гуляш просто испепелил мне нутро.
Эта фраза все решает.
— Вы имеете в виду что-то крепкое? — бросаю я, направляясь к белому шкафу.
— Дайте мне кока-колу.
Конечно, кока-колу: она пенистая и темного цвета. Я открываю бутылку, и с моей руки туда падает маленькая таблетка, которая сразу же растворяется. Наливаю напиток в бокал, даю его даме и начинаю раздеваться.
— Эта доска Дейзи, по-моему, немного неуравновешенна, — замечаю я, вешая пиджак на спинку стула.
— Теперь все молодые такие, — отвечает женщина, закладывая руки за голову и давая простор своему бюсту.
— «Все молодые»? Себя вы к ним не относите?
— Неужели я так молодо выгляжу?
— «Так» — нет. Но, во всяком случае, до тридцати.
— Вы привыкли тешить женщин банальнейшим способом, — вздыхает Мод. И добавляет: — Собственно, вы правы: наибанальнейший — наиэффективнейший. Большинство женщин — дурехи, зачем же напрягать воображение!
— Если так, то отныне я буду говорить только неприятные вещи.
— Говорите что хотите, Альбер, — соглашается дама. — А сейчас чувствуйте себя как дома…
У меня возникает сомнение, в самом ли деле мой препарат эффективен? Но, закурив сигарету, замечаю, что Мод едва преодолевает сонливость. Вскоре ею овладел спокойный сон.
Я выкуриваю еще одну сигарету, поднимаюсь и открываю окно, чтоб вышел дым. Пусть женщина хорошо спит и проснется без головной боли и неприятных сомнений. Без головной боли!
Молниеносно одеваюсь, бросаю дверь незапертой и по давней привычке оставляю гостиницу через черный ход. Пока преодолею двести метров пути, надо убедиться, что за мною никого. Да, только двести-триста метров, и я добираюсь до такси.
— Чем быстрее, тем лучше, — говорю водителю среднего возраста.
— Предоставьте это мне, — отвечает он и трогается со скоростью тридцать километров в час.
На автостраде этот симпатяга прибегает к смертельному риску — увеличивает скорость до шестидесяти километров. Но расстояние до Висбадена не превышает десяти километров, поэтому мы все-таки успеваем доехать туда в этот же день.
Вручаю шоферу банкнот, приказываю подождать и двигаюсь к знакомому домику на тихой улице. Автомобиль, как и раньше, стоит около садовой калитки, но хозяина не видно. Ничего удивительного, если его нет дома: он не назначал мне встречи.
Садовая калитка отперта. Подхожу и звоню. Никаких признаков жизни. Держу палец на кнопке звонка дольше, но не очень злоупотребляю этим. На этот раз слышу какой-то неясный шорох. Будто шаркают шлепанцы. Вот снимают цепочку и поворачивают ключ.
— Кто там? — спрашивает хозяйка, стоя на пороге. Собственно, спрашивает не она, а ее недоброжелательный взгляд.
— Я по поводу машины, — объясняю ей.
— Снова эта машина! — ворчит женщина. — А он лежит.
— Я знаю, что в такое время люди отдыхают, но…
— Не отдыхают. Он болен, — бросает она, готовясь закрыть дверь.
— И все-таки скажите ему, что я пришел, очень прошу. Мы договаривались…
Дверь гремит у меня перед носом, я остаюсь ждать. Такая уж у меня профессия. Проходит порядочное время, пока снова щелкает ключ. Теперь, к счастью, появляется сам хозяин, в халате, с печальными глазами. Большой костлявый нос кажется еще больше, а щеки — еще более запавшими.
— Очень извиняюсь…
— Заходите, — кивает он.
Пересекаем маленький полутемный коридорчик, вдыхая запахи кухни, и Шмитхаген открывает какую-то дверь. Из глубины коридорчика слышен сварливый женский голос:
— Если ты не продашь наконец эту машину, я позову Петера, чтоб он забрал ее…
— Заходите, заходите, — нервно подгоняет меня хозяин.
Маленькая комната, обставленная мягкой мебелью в белых чехлах, видимо, служит гостиной. Не успеваю оглядеться вокруг, ибо тороплюсь бросить сквозь полупрозрачные занавески на окнах взгляд на садик и фасады домов с противоположной стороны. Мужчина за моей спиной тяжело дышит, что-то передвигая, чем-то шелестит. Тайник.
— Вот, — слышу я. Поворачиваюсь и получаю долгожданный конверт.
Австрийский паспорт. Фотография моей персоны. И — наконец! — коротенькая записка. Содержание записки легко расшифровать тому, кто в курсе: каждое третье слово. Остальные слова ничего не значат. На первый взгляд письмо совсем невинное. Читаю его. Потом щелкаю зажигалкой. Шмитхаген подает пепельницу.
— В тот день вы говорили, что пришли в предпоследний раз… Следовательно, сегодняшний визит должен быть последним…
— Именно так. И не волнуйтесь больше.
— Речь идет не обо мне. Ведь я объяснял вам… Такие обстоятельства…
— Знаю, знаю. У меня то же самое. Иначе я бы вам не надоедал. Желаю быстрейшего выздоровления.
Такси ждет меня на том же месте.
— Как можно быстрее, — говорю водителю.
— Предоставьте это мне, — успокаивает он. — Все торопятся. И вы тоже. Хорошо, можно и быстрее. Но и торопясь, надо же придерживаться разумной скорости.
Я уже упоминал, какую скорость он считал «разумной».
Расположившись на заднем сиденье, стараюсь расслабиться и снова перечитываю мысленно записку, которая уже превратилась в пепел.
В ней сообщается, что в течение двух дней такой-то «опель» с таким-то номером в такое-то время будет ждать меня на такой-то улице. Упомянутые два дня уже прошли. Но назначены две резервные даты — 29 и 30 июня, которые, к счастью, еще впереди. Тот же автомобиль, на той же самой улице, в то же время. А самое главное последнее: «Чрезвычайная осторожность. При удобном случае займитесь программой „Спирит“.
Это английское слово в переводе означает «дух», «призрак». Я не слыхал о такой программе. Наши, кажется, что-то слышали, но не знают ничего конкретного. И не настаивают на немедленном раскрытии ее. «При случае». То есть не считай, что это обязательно, будь осторожен, чтоб не влипнуть в какую-нибудь неприятность… «Чрезвычайная осторожность!»
Я выхожу из такси на том же месте, где его взял, и возвращаюсь черным ходом в «Хилтон».
Мод еще спит, лицо ее даже во сне сохраняет серьезное выражение. Бесшумно раздеваюсь и устраиваюсь рядом, делая вид, будто тоже сплю. Я так старательно играю свою роль, что вскоре засыпаю по-настоящему. Просыпаюсь, ибо крепкая рука энергично трясет меня за плечо:
— Альбер!.. Ну же, Альбер! Или вы хотите, чтоб мы тут провели и ночь?
— Только и знаете, что будите меня, — огрызаюсь я, переворачиваясь на другой бок.
Однако дама настроена довольно решительно, поэтому приходится раскрыть глаза. На улице уже темнеет. В такое время года это означает, что перевалило уже за восемь.
— Что там такое? — спрашиваю я. — Почему вы мешаете мне спать?
Она подходит к окну, резким движением опускает занавеску и щелкает выключателем.
— Вы же хотели идти на ярмарку? — невинно спрашиваю я, садясь на кровати.
— Хотела… Такого со мною никогда не бывало. Проспать среди бела дня шесть часов…
Карие глаза смотрят на меня сосредоточено и немного подозрительно, но я делаю вид, что не замечаю этого.
— И все-таки вы проснулись.
— Меня разбудила Дейзи. Вы не слыхали телефонного звонка?
— К счастью, на этот раз аппарат стоит с вашей стороны.
— А что вы делали все это время?
— Разве вы не видели?
— Имею в виду — раньше. Я, кажется, заснула перед вами.
— Все правильно. Я последовал вашему примеру после того, как выкурил две сигареты. Не понимаю только, зачем этот допрос? Или вы думаете, что я перебежал к Дейзи?
— Не исключено, — сухо отвечает она.
На этом следствие заканчивается. Вряд ли я развеял ее подозрения. Но в наши дни кого только они не мучат?
В баре мы находим Дейзи с ее Эрихом. Женщины на какое-то время выходят — им надо кому-то позвонить, а мы с молодым атлетом остаемся развлекаться: я — сигаретой, а он — неизменной жвачкой.
— Итак, когда что-то выгорит, я сообщу Мод через Дейзи, — снова напоминает атлет.
— Именно так, — подтверждаю я. — Сообщите.
Дейзи скоро возвращается, а немного погодя появляется и Мод, которая, оказывается, ходила рассчитываться за гостиницу. Выпиваем по рюмке на дорогу, обмениваемся притворно дружескими улыбками и выезжаем.
— У меня такое чувство, словно вы что-то сделали со мной после обеда, — говорит Мод, когда «мерседес» уже мчится автострадой, прорезая мрак светом мощных фар.
— Вам было неприятно?
— Если бы мне было неприятно, я б вам сказала об этом еще в первый раз. Вы знаете, что речь идет не об этом.
— А о чем?
— Перед тем как я легла, вы дали мне кока-колу…
— По вашей просьбе.
— Вы меня одурманили…
— Почему? Разве у вас болит голова?