- Будем хорошо, если вы соберете свой багаж, Альбер. Мы отправляемся в Кельн.
   Эту новость мне сообщают во время завтрака, а в обед мы уже в Кельне. Гостиница "Европа", где мы останавливаемся, видимо, выше средней категории, судя по мебели и виду на кафедральный собор. Но у меня нет времени любоваться пейзажем. Уладив формальности с администратором, дама спрашивает:
   - Пойдете в свою комнату или отправимся сразу?
   Садимся в "мерседес", и Мод прибегает к сложным маневрам, чтоб отъехать от площади у кафедрального собора. Сделать это не так-то просто, ибо окрестные улицы или закрыты для автомашин, или же там одностороннее движение, поэтому приходится ехать не туда, куда надо, а куда можно.
   На улице жара, смрад выхлопных газов острее, чем когда-либо. Улицы заполнены автомашинами, которые едва ползут или же сбиваются в стадо, загипнотизированные красными глазами светофоров. Над полными чувственными губами моей дамы выступили мелкие капельки пота.
   Наконец мы как-то вырываемся из автомобильного водоворота, который создался вокруг собора. Мод поддает газу, машина выскакивает на широкий бульвар и какое-то время мчится по нему. Свернув с бульвара, снова петляет маленькими улочками, но это уже спокойный, сонный жилой квартал без людской кутерьмы. Кажется, на этот раз мы едем не питаться.
   - Вот здесь, - говорит Мод, припарковывая "мерседес" перед жилым домом, облицованным белым камнем.
   Расспрашивать - пустое дело. Я выхожу из машины и направляюсь вслед за дамой. Из прохладного вестибюля лифт поднимает нас на шестой этаж дальше некуда, седьмого этажа нет. Одна-единственная дверь без всякой таблички. Два коротких звонка и после паузы - еще два. На пороге появляется Сеймур, молча кивает и отступает, давая нам дорогу.
   Проходим через переднюю в просторный, богато обставленный холл, проходим его и оказываемся на широкой террасе, защищенной от солнечных лучей навесом в бело-зеленых полосах. В углу мягко журчит огромный вентилятор.
   Мод отстала еще в передней, наверное, чтоб посмотреть, где стоят бутылки. Мы опускаемся в плетеные кресла, когда она появляется с подносом, наполненным всем необходимым для делового разговора. Оставляет поднос на низеньком столике между двумя креслами и скрывается.
   - Мне приятно видеть вас, Майкл, - говорит американец, принимаясь сервировать стол.
   - К сожалению, не могу ответить вам полной взаимностью, - бормочу я. - Но вы меня поймете.
   - Надеюсь, и вы меня.
   Он опускает в свой стакан два кубика льда, добавляет минеральной воды, отпивает, чтоб проверить, выдержана ли пропорция, и подносит зажигалку к зажатой в правом углу рта сигарете.
   - Не смотрите так на меня. Ничего драматического не произошло. Просто хочу продолжить наш разговор, прерванный в тот день.
   Я не возражаю. Бросаю в стакан немного льда и, в свою очередь, дегустирую. Сеймур тем временем достает из кармана несколько снимков и подает мне:
   - Что вы скажете об этой продукции?
   - Совсем любительская, - отвечаю я, наскоро просматривая снимки.
   Они и в самом деле любительские, но достаточно точные. Эрих и я в разные моменты нашей вчерашней беседы в ресторане и в баре гостиницы "Хилтон".
   - А теперь послушайте это, - предлагает Сеймур, достает из другого кармана миниатюрный магнитофон и нажимает кнопку.
   Снова Эрих и я, на этот раз представленные своими голосами. Голоса звучат совсем аутентично.
   "Я: Поставщик чего?
   Эрих: Всего. Что вам надо? Пистолеты, автоматы, ручные гранаты?.. Но у вас, наверное, есть свои поставщики?
   Я: Хватает. Однако разнообразие в ассортименте всегда полезно.
   Эрих: Какое количество вас интересует?
   Я: Количество не имеет значения. Я оптовик.
   Эрих: В таком случае можем заключить какое-то соглашение. Не хочу хвастать, но я тоже не размениваюсь на мелочи..."
   - Ну, что скажете? - спрашивает американец.
   - Вульгарный монтаж - и только.
   - Вы необъективны, Майкл, - качает головой Сеймур. - Для вас это, возможно, монтаж, ибо вы знаете настоящий разговор. А представьте себе, как прозвучит эта запись для неосведомленных, особенно в сопровождении снимков вашей дружеской встречи.
   - Если слушатели такие неосведомленные, что даже не имеют представления о трюках монтажа...
   - Нет, нет... Вы необъективны, - снова качает головой американец. - А представьте себе, когда к этому материалу будет прибавлено еще и несколько подобных, которые документально подтверждают сделки с другими лицами все в той же сфере бизнеса на оружии...
   - Допустим, что представляю. Ну и что дальше? После того как вы уже один раз обвинили меня в убийстве, зачем вам обвинять меня еще и в торговле оружием?
   - Не вас, Майкл. Вы только козырь в этой игре, я же вам об этом уже говорил. Обвинение будет направлено против других.
   - Но вы же втягиваете меня в историю с компрометацией, а это компрометирует прежде всего меня. Я в самом деле занимаюсь торговлей, но никто никогда не поручал мне торговать оружием. Я не включусь в операцию, которая может перерасти в политический скандал и запятнать мою страну.
   - Оставьте патетические декларации, - примирительно бросает Сеймур. Какой там политический скандал! Речь идет о внутренних делах между нашими ведомствами.
   - Это на данном этапе. А когда завтра все это будет подытожено и в одном из ваших ведомств соберется целая папка фальшивых обвинительных материалов, где гарантия, что соответствующий шеф не захочет извлечь из них двойную выгоду? "Коммунистический агент торгует оружием под носом федеральной полиции" - неплохая сенсация для западной прессы и весьма полезная для вас.
   - Глупости, - снова пожимает плечами Сеймур. - Чистейшая глупость.
   Он достает очередную сигарету, щелкает зажигалкой и потягивается в кресле.
   - Во время нашего предыдущего разговора новый вариант был только проектом. Однако со вчерашнего дня операция в действии. И поскольку вы жалуетесь, что вас держат в полном неведении, я решил в дальнейшем работать с вами открыто, Майкл. Так будет лучше для нас обоих. Вам ведь известно, что есть изделия, которые производятся всюду в невероятном количестве. Это оружие. Вооружение растет в бешеной прогрессии. К тому же оружие очень быстро устаревает. Старое заменяют новым, новое - еще более новым, одним словом, машина работает полным ходом. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что делают с устаревшим оружием?
   - Его вывозят в магазины и там продают вместе с галстуками, вышедшими из моды.
   - Может, его и не вывозят в магазины, но приблизительно так оно и бывает. Наверное, вы слышали про "Интерармко"?
   - Кто не слышал.
   - "Интерармко" покупает у нашей армии устаревшее оружие, а потом разными каналами пересылает его своим клиентам. Но, как вам сказал вчера Эрих, вопрос транспортировки часто создает серьезные затруднения. Именно поэтому наш здешний штаб, вместо того чтобы возвращать устаревшее оружие назад, в Штаты, складывает его на месте в ангары, которые формально принадлежат армии, а фактически являются собственностью "Интерармко". До некоторого времени интендантом одного из таких складов был ваш старый знакомый Томас.
   - Вы хотите сказать, что его уже выгнали?
   - Еще нет. Но это произойдет. Ибо Томас, как вы догадываетесь, иногда заключал соглашения на поставку оружия по собственной инициативе, а деньги клал себе в карман. Дирекция - за океаном, оружия - много, ревизию делают в кои веки и очень поверхностно, так почему же человеку не поработать на себя. Субъект, который помогает ему в этой частной торговле оружием, также ваш знакомый - Эрих. - Сеймур поднимается и широкими шагами меряет террасу. Ему тяжело высидеть на месте больше пяти минут. - В последнее время, однако, произошли изменения. Томасу пришлось отказаться от сольной партии и довольствоваться партией второй скрипки в дуэте, навязанном ему сверху. Не знаю, то ли что-то пронюхали в дирекции о его частных сделках или просто решили устроить на тепленькое место еще одного паразита, но в концерт включили и первую скрипку. Теперь шеф секции Райен, а Томас - его подчиненный.
   Американец перестает ходить и опирается на перила.
   - Я уже говорил вам это, Майкл: моя цель - Райен. Ведет он себя так, будто так и хочет сказать: "Я закончил Гарвард! А знаете ли вы, кто мой отец?" Этот человек мне и нужен, Майкл.
   - Понимаю. Только не могу понять - зачем?
   - В данном случае мои личные причины ничего не значат. Главное, что Райен должен быть разоблачен. Непосредственно выйти на него не удалось, поэтому вы сделаете это через Томаса. Но о деталях потом. В конце концов, вы будете действовать не голыми руками. Рассчитывайте на помощь трех дам.
   Он смотрит на меня: хорошо ли я его понял? Потом снова подходит к столику, берет ведерко для льда, убеждается, что там уже только вода, и наконец, успокоившись, отпивает из своего стакана.
   - Жарища.
   - Хороший день, - отвечаю я, глядя на раскаленное белесое небо. Потом добавляю: - И все-таки странно, что такой женоненавистник, как вы, всегда работает с женщинами.
   - Я не женоненавистник. Женщины находчивей в игре. Они деликатно берут вас на мушку и очаровательно улыбаются, подталкивая к пропасти.
   - Возможно, у вас есть основания.
   - Не говоря о том, что они старательней и педантичней в мелочах...
   Словно в подтверждение этих слов из холла выглядывает Мод и спрашивает:
   - Вы еще не проголодались?
   - Тут нечего есть, - бурчит Сеймур.
   - Уже все приготовлено.
   - Вот видите, Майкл? - подхватывает американец. - Мужчина никогда бы не додумался до этого. Женщина, если она собирается дать вам отраву, сделает это, угощая вас роскошным обедом. А мужчина в лучшем случае поднесет вам отраву вместе со стаканом воды, да еще прошипит: "Ну-ка, пей быстрее, а то у меня нет времени!"
   - При чем тут отрава? - спрашивает сбитая с толку Мод. - Ассорти совсем свежее, салат - также.
   - Мы высказываемся аллегорически, дорогая, - успокаивает ее Сеймур. Говорим как раз о преимуществах вашего пола.
   5
   Современный Кельн, конечно, сильно отличается от давнего, но и ныне центром городской жизни является кафедральный собор, особенно когда речь идет о жизни полчищ туристов.
   По соседству есть и музеи, гостиницы, кафе, рестораны, ночные заведения - все это задумано и сооружено так, чтоб сделать кратковременное пребывание тут приятным и содержательным.
   Наше пребывание, к сожалению, кажется, не будет кратковременным. Вот уже десять дней моя деятельность сводится к тому, что я ничего не делаю. По собственному опыту я знаю, что неизвестность тягостна, но никогда не представлял, как увеличивается эта тягость, когда к ней прибавляется еще и безделье.
   - У вас подавленный вид, - сочувственно замечает Мод однажды, когда мы прогуливаемся по пешеходной зоне.
   - Я не привык болтаться без дела.
   - Эти люди вокруг вас точно так же болтаются без дела и довольны этим.
   - Они на каникулах.
   - Считайте, что и вы на каникулах.
   - Не поможет. Я не выношу каникул.
   Мысль, которая подбадривает меня, вертится вокруг цифры 29 последнего срока, когда я могу поднять якорь и отчалить в Висбаден, где меня ждет спасительная автомашина. В самом деле успокаивающая мысль, но немного приправленная горечью: возвращаться к своим с пустыми руками, словно блудный сын, - не такое уж большое счастье. Другое дело возвратиться с какими-то данными о проекте "Спирит" и с внутренним удовлетворением от того, что Томаса настигла заслуженная кара.
   По примеру туристов мы с Мод толчемся преимущественно в заведениях и магазинах вблизи кафедрального собора, заполненных толпами покупателей и ротозеев.
   Мы принадлежим к категории ротозеев. Я - по принуждению, а Мод - по природной женской склонности ко всему, что может украсить или упростить быт. У витрины с ювелирными изделиями я пускаю пробный шар.
   - Что бы вы сказали, если бы я предложил вам выбрать что-то себе за мой счет?
   - Не вижу оснований, чтобы вы это делали. После того как я пустила вас в свою спальню...
   - Вы не любите бриллиантов?
   - Я не люблю подкупа.
   - При чем тут подкуп?
   - Никогда ничего не делают даром, Альбер. Разве что-то совсем ничего не стоящее. А бриллианты имеют цену.
   - Наверное, вы и в самом деле не очень любите их. Хотя носите перстень с бриллиантом.
   - Я бы не стала тратить деньги на бриллиантовый перстень, - замечает Мод, медленно двигаясь дальше вдоль витрин. - Это подарок бывшего мужа.
   - У вас был щедрый муж, - бормочу я, стараясь избежать столкновения с мальчиком, который мчится на роликах прямо на меня. В последнее мгновение мальчик резко сворачивает, довольный, что напугал меня, и направляется к следующей жертве.
   - И все-таки вы не раскрыли причину вашего развода, - говорю я.
   - Я не сержусь на вас, что вы избрали мое прошлое как способ убить время, - ворчит Мод. - Но и на этот раз вы не угадали.
   Не возражаю, но и она, кажется, чувствует необходимость как-то убить время, потому что после короткой паузы продолжает:
   - Наверное, вы никогда не были женаты, если не понимаете, что всякий брак - это уже достаточная причина для развода. Может, я бы не сделала этого, если бы натолкнулась на кого-то из тех слабохарактерных мужчин, которые будут потворствовать всем твоим привычкам. Только мой муж хотел, чтоб я потакала его привычкам, принимала дома неприятных типов, ибо он считал это полезными связями. Шла к нему в постель, когда он захочет, родила ребенка, потому что он этого хотел, и даже бросила работу, ибо господин, видите ли, зарабатывал вполне достаточно для двоих.
   Она не привыкла к длительным разговорам, поэтому, коротко изложив суть дела, умолкает.
   - А ваш муж, конечно же, был коллегой Сеймура... - решаюсь я рискнуть еще.
   На этот раз она молчит, словно размышляя, не слишком ли откровенна со мной.
   - ...имею в виду - социолог, - уточняю я.
   - Не будем вдаваться в детали, - предлагает дама.
   - Это не детали. Ведь вы ради работы разорвали брак...
   - Я разорвала брак ради своей свободы.
   - О какой свободе можно говорить при такой работе!
   - Любая работа - это всегда зависимость, Альбер. Свобода - лишь пауза между двумя рабочими днями, и я, чтоб вы знали, хочу сама распоряжаться этой паузой.
   - Все-таки вы увлечены своей профессией.
   Она не отвечает.
   - Спущусь в "Дионисус" выпить кофе, - говорю я. - В нашей гостинице отвратительный кофе.
   Кофе в "Европе" в самом деле готовят по старой немецкой привычке: как можно больше цикория и меньше кофе.
   - Да, да, идите, - соглашается Мод. - Я тоже скоро приду. У меня телефонный разговор.
   Последнее время Мод чаще доверяла мне, это очень легко объяснить, учитывая то, что мой бельгийский паспорт был у нее в сумочке, а об австрийском она даже не подозревала.
   Ресторанчик "Дионисус" является составной частью ансамбля музея римского искусства, что прилепился у кафедрального собора. Заведение имеет вполне современный вид: большой параллелепипед из стекла и алюминия, из окон которого виден и фасад нашей гостиницы. Устраиваюсь около одного из окон; ресторан почти пустой - уже не утро и еще не обед, поэтому официантка сразу же приносит мне заказанный кофе.
   Да, фасад гостиницы видно отлично, даже окно моей комнаты - третье слева на втором этаже: занавески на окне подняты, и я могу увидеть кое-что в комнате, а именно - большое подвижное синее пятно цвета туалета уважаемой Мод. Это такое, значит, доверие! Хорошо, что я вовремя преодолел легкомысленное стремление спрятать свой австрийский паспорт в гостинице.
   Дама появляется в "Дионисусе" через четверть часа.
   - Вы, кажется, сегодня в хорошем настроении? - спрашиваю я.
   - Разумеется, сегодня воскресенье, - говорит она. - Даже по Библии, воскресенье - день безделья.
   - В нашем календаре последнее время все дни воскресенья.
   - В таком случае что вы скажете про обед у "Лавальер" вместе с Дейзи и Эрихом?
   - Эти вопросы решаете вы. Кстати, кто такая Дейзи?
   Она молчит, поэтому я снова спрашиваю:
   - А Эрих?
   - Посредник. Авантюрист.
   - Однако вы, наверное, чем-то его держите...
   - Его держит Дейзи. Идите к ней и расспросите.
   Она замолкает. Так заканчиваются все наши разговоры. Непременно наступает момент, когда она перестает отвечать. Словно достигает какой-то невидимой границы и останавливается.
   После солнечного света и жары на улице ресторан встречает нас приятной прохладой. Все тут в стиле "бель эпок". Мебель из темного дерева. Старинные бра с зелеными абажурами. Зеркала, в которых вы можете наблюдать, что делается у вас за спиной, не поворачивая шеи. А тем, кто не хочет, чтоб за ними наблюдали, предлагают уютные кабинеты.
   Дейзи и Эрих заняли один из таких кабинетов. Не лишняя предусмотрительность, ибо ресторан почти полон.
   Обед проходит вяло, несмотря на усилия Дейзи оживить разговор. На этот раз она комментирует вслух, что будто где-то в США похищено какое-то количество обогащенного урана.
   - Не понимаю, почему ты так волнуешься, дорогая, - бросает Мод, на миг переставая жевать. - Разве это твой уран?
   - Неужели ты не понимаешь, что, может, в эту минуту какая-то преступная банда уже изготовила где-то свою первую атомную бомбу? спрашивает Дейзи, и ее большие синие глаза расширяются от ужаса.
   - Я бы с удовольствием помог им, - добродушно говорит Эрих. - Не в изготовлении бомбы, а на дальнейшем этапе.
   - На каком это "дальнейшем этапе"? Когда наступит очередь сбрасывать ее на наши головы? - спрашивает девушка, ероша свои золотистые волосы.
   - Не сбросят, не бойся, - успокаивает ее Мод. - Я не верю, что они всадили в ту бомбу такие деньги только для того, чтоб посмотреть, как те деньги испаряются в воздух.
   - Именно так, - лениво подтверждает немец. - Прибыли реализуются не действием, а угрозой действия. Священный шантаж.
   Полчаса спустя, когда подают кофе и коньяк, мы переходим к главной теме, не без помощи деловитой Мод.
   - Судя по вашим общим рассуждениям, вы вряд ли готовы предложить что-то конкретное господину Каре, - говорит она немцу.
   - Ошибаетесь, - спокойно отвечает Эрих. И, обращаясь ко мне, добавляет: - Женщины всегда ошибаются. И все по той же причине: торопятся.
   - В таком случае оставим мужчин и не будем надоедать им своим нетерпением, - кивнул Дейзи, замечает Мод.
   Они поднимаются и направляются в туалет. Моя дама оставила на столе свою сумочку. Очень милая рассеянность. Ведь и магнитофон должен продолжать действовать.
   - Можете получить товар на этой неделе, - сообщает Эрих без предисловия.
   - Какой ассортимент?
   - Недоверчивость является нашим общим злом, герр Каре. Прошли те времена, когда слово имело больше веса, чем чековая книжка. Теперь господин поставщик, с которым я оформил столько соглашений, желает договариваться лично с вами.
   - То, что к операции причастно третье лицо, усложняет дело, - говорю я, делая озабоченный вид.
   - Почему?
   - А потому, что тогда может появиться и четвертый.
   - Нет, четвертого не будет, - крутит головой немец. - Мой человек в таких случаях действует самостоятельно.
   - Будем надеяться, - звучит голос Мод, которая как раз возвращается на свое место.
   Дейзи также садится.
   - Я вот сказал, что нам необходима еще одна встреча... - объясняет Эрих.
   - Где и когда? - спрашивает Мод.
   - ...и в ней примет участие еще одно лицо.
   - Где и когда?
   - Я же вам говорил, что женщины всегда торопятся, герр Каре, пренебрежительно бросает немец. Потом обращается к моей даме: - Сегодня вечером, вас это устраивает? В восемь часов, ресторан "Интерконтиненталь" в Бонне.
   "Ваша операция завершилась, мистер Томас", - учтиво говорю я.
   "Не знаю, кто вы такой и о чем вы говорите", - холодно отвечает мужчина, остановившись против меня.
   "Кто я такой, сейчас не имеет значения. А что касается операции, то она вам хорошо известна, ибо это ваше дело. Дело, которое закончилось полным провалом, мистер Томас".
   "Вы не можете доказать мою причастность к этой операции".
   "Ошибаетесь. Доказательства собраны, и свидетели в наличии. С вами покончено, мистер Томас..."
   Этот разговор я не раз повторял в мыслях. С того времени, как американец спровоцировал смерть троих юношей, я стремился встретиться с ним и предъявить ему счет.
   С той поры много воды утекло, а время размывает все, в том числе и ненависть. И все-таки, когда Сеймур вспомнил тогда имя Томаса, это сыграло определенную роль. Старые воспоминания снова проснулись, и я понял, что ошибся: с этим человеком еще не покончено.
   Томас. Дипломат среднего ранга, или разведчик средней руки. Обычное агрессивное ничтожество, которое стремится чем-то стать. Серия его решительных, грубых действий в Чили и Нигерии закончилась почти катастрофой. Почти - ибо ничтожеству был предоставлен последний шанс. Его назначили культурным советником в Софию. Мог бы сидеть незаметно, ожидая, пока забудут его старые провалы. Но он не желает выжидать. Он стремится блеснуть, взять реванш, снова оказаться наверху. Так в маленькой головке этого ничтожного человека возникает идея: получить ценную информацию, использовав временно замороженного агента. Чтоб застраховать агента от разоблачения, основной ход прикрыть запасными вариантами; он втянул новых лиц, которые часто даже не подозревали о характере отведенной им роли.
   Томас разбирается в тонкостях своей профессии. Однако полностью не представляет обстановку в нашей стране. Самоуверенность приводит его к рискованным решениям, нетерпение подталкивает к непродуманным действиям. И когда он наконец понял, что все идет не так, как он думал, то уничтожил несколько человек, лишь бы спасти себя.
   Я считал, что он не спасется, но, выходит, ошибся. Государственный департамент выбросил его из своей системы, однако разведуправление не забыло о нем. Этому человеку дали возможность дослужить до пенсии на одном из складов "Интерармко".
   Несмотря на то что этим типом мне пришлось заниматься довольно долго, я его почти не видел, кроме одного-единственного раза, да и то издали, на вокзале в Стамбуле. Знаю его преимущественно по фотоснимкам: маленький человечек с добродушным лицом - банальная внешность, так же как и все другое, включая безукоризненный синий костюм. Внешность без отличительных примет - это только плюс в его профессии, где не очень желательно, чтоб тебя замечали, а тем более запоминали.
   Сейчас, когда я вблизи наблюдаю за его подвижным лицом, я бы не сказал, что оно совсем без отличительных примет. Маленькие желтоватые глазки с меняющимся оттенком смотрят на вас, когда вы избегаете их, и избегают вас, когда вы смотрите в них. Небольшой остренький нос придает бледному круглому лицу какое-то мальчишеское выражение. Маленькие, едва заметные морщинки вокруг глаз и губ. И наконец, также не очень заметный тик - время от времени он быстро моргает, словно в глаз ему попала соринка.
   Томас и Сандра сидят против меня и Мод, Эрих и Дейзи оккупировали третью сторону стола, а четвертая отдана кельнеру. Официант с ловкостью иллюзиониста подкатывает и откатывает тележки с закусками, ставит и забирает блюда, зажигает спиртовки и поджаривает на огне кусочки мяса. Дамы с нескрываемым удовольствием наблюдают за его действиями, а Томас, пренебрежительно отвернувшись, тихонько разговаривает с немцем.
   Если бы не аттракционы кельнера, то ужин проходит немного принужденно, как это бывает, когда людям не о чем особенно говорить. Попытка Дейзи оживить разговор темой о взрывах на Солнце, очевидно, только что почерпнутой из "Штерна" или "Квика", ограничивается ее монологом. Никого за столом это не интересует. Компания сосредоточенно ест - только приборы позвякивают, да изредка звучат короткие реплики.
   - Жаркое - просто чудо, - констатирует Сандра.
   - Еще бы, за такие деньги, - замечает Томас.
   Снова звон приборов, снова пустые фразы.
   - Почему нет музыки? - спрашивает Дейзи.
   - Потому что дирекция уважает клиентуру, - отвечает Эрих.
   - Венский вальс пищеварению не помешал бы, - возражает девушка.
   - Да, правда. Я заметил, что желудок лучше работает под музыку, добродушно подтверждает Томас.
   - Когда мы слышим венский вальс, нам чудится запах венского шницеля, - бурчит Эрих, который немного не в настроении.
   С тех пор как нас представили друг другу, Томас не сказал мне ни слова, но я чувствую, как он тайком изучает меня. Делаю вид, что не замечаю этого, словно он совсем не интересует меня. Сандра более интересный объект для наблюдений, однако и тут надо сдерживаться - по всему видно, что она подруга Томаса. Они пришли вместе: дама, чтоб не казаться выше своего кавалера, надела позолоченные босоножки без каблуков. Томас был в черных туфлях с шестисантиметровыми каблуками.
   Есть немало людей, для которых низкий рост ничуть не является источником неприятных переживаний. Есть и такие, что воспринимают это болезненно, но успокаивают себя тем, что многие знаменитости также были невысокого роста. А Томас, наверное, принадлежит к людям третьей категории. К тем, которые считают себя обиженными судьбой.
   Я лениво раздумываю об этом, машинально пережевываю очередной кусок мяса и стараюсь не смотреть на мужчину напротив.
   За чашкой кофе принято переходить к деловым разговорам. Поэтому, когда кельнер в белом жилете церемониально расставляет миниатюрные чашечки и уходит, я надеюсь услышать что-то по образцу: "Итак, господа, чем могу быть вам полезен?" или "Насколько я понял, мистер Каре интересуется нашими изделиями?"