Страница:
-----------------------------------------------------------------------
The Man Who Lived Under Ground (1944). Пер. - В.Голышев.
В кн.: "Ричард Райт. Сын Америки. Повести. Рассказы".
М., "Прогресс", 1981 (Библиотека литературы США).
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2001
-----------------------------------------------------------------------
Спрятаться, сказал он себе. Он стоял, пригнувшись в темном углу
вестибюля, и грудь у него вздымалась. Он устал бегать, увертываться от
них. Либо найти укрытие, либо сдаваться. С шипением по мокрой мостовой
проехала полицейская машина, взвыла сиреной. Ищут меня повсюду...
Подкрался к двери, прищурясь поглядел сквозь запотевшее стекло. Застыл,
прислушиваясь к замирающему вою сирены. Да, надо спрятаться, но где?
Скрипнул зубами. Взгляд его остановило неожиданное явление на улице. Из
отдушин в крышке люка вырвались столбики воды. Вдруг опали, словно
отдушины чем-то забило; серый поток сточной воды хлынул на мостовую -
приподнял круглую чугунную крышку, подержал немного и, ослабнув, со стуком
уронил.
В голове забрезжил план: выждать и, когда удалится сирена, выйти.
Курил, напряженно ждал. Наконец сирена сказала ему - можно: она завыла
где-то вдалеке, затихла, замерла. Он шагнул на тротуар, остановился, с
любопытством посмотрел на люк - не поднимется ли опять крышка. Вышел на
середину мостовой, нагнулся, заглянул в отдушину, но ничего не разглядел.
В черной глубине шумела вода.
Он вздрогнул от ужаса: сирена взвыла совсем рядом - подумалось, что
уснул и проснулся чуть не под колесами машины. Инстинктивно упал на
колени, схватился за край люка. Сирена вопила будто над головой, и,
крякнув от натуги, он сдвинул крышку так, чтобы прошло тело. Сбросил ноги
в колодец и повис в водянистой тьме. Бесконечное мгновение он висел на
пальцах, цепляясь за край, потом ощутил телом грубые железные крюки и
догадался, что по ним рабочие спускаются в колодец. Он быстро полез вниз;
крюки кончились. Тело качалось над промозглой пустотой; сирена завыла
прямо над краем колодца. Он выпустил крюк, и океан тепловатой воды
накинулся на его тело. Ударило головой о стену, раз и другой; он подумал:
а что, если это смерть? Пальцы исступленно карябали стену, зацепились за
трещину. Тело наконец нашло опору, измерило силу потока напряжением
мускулов. Он медленно поднялся в воде, которая с ужасающей скоростью
обтекала ноги.
Он услышал протяжный скрежет тормозов, и сирена оборвалась. Господи!
Поймали все-таки! В люке на фоне дождливого неба повисло белое лицо.
"Отчего эта штука сдвинута?" - послышался голос полицейского. Крышка
медленно поползла обратно, и от отверстия остался только узкий темный
серп. "Ну-ка, помоги", - сказал кто-то. Крышка с лязгом легла на место,
погасив свет и звуки верхнего мира. Он стоял по колени в упругом потоке,
дышал теплым смрадом гнили и брожения, грудь болела.
Из отдушин в крышке протянулись дымчато-лиловые пики и накололи
крапчатый узор на бегущей воде. С раскрытым ртом он слушал, как машина
проехала сверху по мокрой мостовой, и скоро тяжкий шум ее утих, словно
гудение самолета, нырнувшего в тучу. Он никогда не думал, что от машины
может быть такой звук, - здесь все казалось странным и неправдоподобным.
Он задумчиво стоял, по колени в бурчащей воде.
Все было настолько пропитано запахом гнили, что скоро он перестал его
замечать. Он достал сигареты, но оказалось, что спички намокли. Пошарил по
карманам, в кармане рубашки нашел сухую книжечку со спичками и чиркнул. В
мокром мраке спичка занялась дурным зеленым пламенем, потом красным,
оранжевым и, наконец, желтым. Он закурил смятую сигарету; потом, при
мерцающем огне спички, огляделся - нет ли где какого выступа, чтобы легче
было сопротивляться напору воды. Зрачки у него сузились; он стоял между
двумя парными стенами, которые метрах в двух над головой сходились
каплющим, мышиного цвета сводом. Дно коллектора представляло собой
треугольный желоб. Налево тоннель терялся в пепельном тумане. Направо был
крутой спуск, куда низвергалась вода.
Теперь он понял, что, если бы вовремя не встал на ноги, его уволокло бы
на тот свет, а если бы спустился в любой другой колодец, то, скорее всего,
утонул бы. Сквозь шум потока прорывались более резкие звуки падающей воды:
из меньших труб в коллектор лились тонкие струн. Спичка погасла; он зажег
другую и увидел, как мимо него проплыла груда мусора и забила горловину
спуска. Вода сразу стала быстро прибывать. Успеет он выбраться или утонет?
С протяжным шипением мусор всосало в горловину; вода спала. Теперь он
понял, почему вода подняла крышку люка: горловину тогда чем-то забило, а
отдушины в люке засорились.
Тут опасно: может затянуть в спуск, можно забрести с зажженной спичкой
в газовый мешок и взорваться, можно подхватить ужасную болезнь... Хотелось
бежать отсюда, но что-то приковывало к месту. Слева сводчатый потолок
спускался до высоты меньше полутора метров. С сигаретой, свисавшей изо
рта, он осторожно двинулся вдоль тоннеля; ноги скользили по слизистому
дну, туфли вязли в густом осадке, серая вода, шелестя желтоватой пеной,
обтекала колени. Приложив ладонь к низкому потолку, он зажег еще одну
спичку, увидел нишу в стене и в ней - металлический шест. Оставил
какой-нибудь рабочий. Он потянулся за шестом и тут же отдернул голову -
что-то живое с шуршанием пробежало мимо и замерло. Он поднес туда спичку и
увидел громадную, лоснящуюся от воды крысу: она мигала круглыми блестящими
глазами и скалила мелкие зубы. Свет ослепил ее, и она бестолково двигала
опаленной головой. Он схватил шест и ударил по мягкому телу; с
пронзительным писком серая тварь плюхнулась в воду, серо-бурый поток
подхватил ее и, вертя, унес в темноту.
Он сглотнул и двинулся дальше, за поворот туманной пещеры, нащупывая
шестом дорогу. При слабом свете, проникавшем сквозь крышку другого люка,
он увидел в рыхлой кирпичной стене пролом - нору в мокрой земле. Осторожно
ткнул туда шестом - шест ни во что не уперся. Он засунул шест в нору,
подтянулся, встал на четвереньки и пополз. Через несколько метров
остановился, пораженный тишиной; можно было подумать, что он уполз за
миллион километров от мира. Потихоньку продвигаясь по норе, он ощутил, что
земляной пол стал суше и пошел под уклон. Он медленно поднялся и, к своему
удивлению, смог выпрямиться во весь рост. Шума воды теперь не было слышно,
и он почувствовал себя отрезанным от всего живого, однако тьма и тишина
притягивали его.
Он долго пробирался по норе и вдруг с испугом остановился. Выставил
правую ногу, и она повисла в воздухе; отпрянул в страхе. Сунул туда шест -
шест ушел в пустоту. Он вздрогнул - померещилось, что земля сейчас
осыплется и похоронит его живьем. Чиркнул спичкой и увидел, что метрах в
полутора под его ногами коридор в земле круто обрывается вниз и
расширяется как бы пещерой. Старый сток, пробормотал он. До него долетел
какой-то легкий, ни на что не похожий звук; он навострил уши. Спичка
погасла.
Воспользовавшись шестом как лестницей, он съехал вниз и остановился в
темноте. Тут воздух был свежее, и по-прежнему слышались неясные звуки. Где
он? Ему вдруг померещилось, что рядом кто-то стоит, он резко обернулся, но
там была только темнота. Он осторожно пошарил, нащупал кирпичную стену;
пошел вдоль нее, и непонятные звуки стали громче. Надо выбраться отсюда.
Дурацкая история. Долго оставаться здесь нельзя: нечего есть и негде
спать. Но странные звуки мучали его: незнакомые, они что-то напоминали.
Мотор? Ребенок плачет? Музыка? Сирена? Он ощупью двигался дальше, и звуки
уже доносились так ясно, что он различал высоту и тембр человеческих
голосов. Поют! Ну конечно! Он слушал раскрыв рот. Это была церковная
служба. Зачарованный, он ощупью двигался навстречу прибою голосов.
Возьми меня в свой дом, Иисус,
И я душой с тобой сольюсь.
Пели за кирпичной стеной. Он разволновался, ему захотелось незаметно
посмотреть службу. Чья эта церковь? Он знал большинство церквей в этом
районе, но пение звучало необычно, не похоже на все, что он слышал. Он
поглядел налево, направо, под ноги на черную грязь, потом наверх - и с
изумлением увидел яркое лезвие света, рассекавшее тьму, как бритва. Зажег
предпоследнюю спичку и увидел под старым бетонным потолком ржавые трубы.
Память фотографически схватила их расположение. Спичка стала гаснуть, он
подпрыгнул; руки ухватили железо. Он закинул ноги и перевалил тело на
настил из труб, который со скрипом спружинил под ним; он подумал, что весь
ярус рухнет, но ничего не случилось. Подполз к трещине и увидел часть хора
- черных мужчин и женщин в белом, с потрепанными сборниками гимнов в
черных руках. На него напал смех, но он сдержал себя.
Что он делает? Чувство вины почти раздавило его. Убьет его бог за это?
Люди пели истово, а он машинально мотал головой, не соглашаясь с ними. Не
должны они петь. Но почему не должны, он сам не понимал. Поют, а на них
дует из канализации... Ему казалось, что он наблюдает за чудовищной
непристойностью, но он не мог заставить себя уйти.
От долгого лежания у пего все занемело, и он спрыгнул на землю. Боль
растеклась но ногам, но глубже грызла другая боль - от вида черных людей,
которые пресмыкаются и клянчат то, чего никогда не будет. Неосознанное
убеждение подсказывало ему, что им надо стоять на своем, не каяться, не
заискивать в песнях и молитвах - но сам же он удрал от полиции, сам же он
умолял поверить в его невиновность? Он озадаченно покачал головой.
Давно он здесь? Не поймешь; он еще не привык к этой жизни; пение
прихожан возбудило в нем такое сильное чувство, что ему показалось, будто
он тут давно, однако разум говорил, что времени прошло мало. В этой тьме
единственным мерилом времени для него был недолговечный огонек спички. Он
пополз обратно но норе к коллектору, раскаты хора стали стихать и вскоре
совсем смолкли. Он добрался до начала норы, услышал шум потока, и время
снова ожило для пего, расчлененное на мгновения этим плеском.
Дождь, должно быть, утих, потому что вода спала и доходила ему только
до щиколоток. Рискнуть, вылезти на улицу и попробовать спрятаться
где-нибудь еще? Но его наверняка поймают. При мысли, что опять надо будет
бегать и прятаться от полиции, он весь сжался. Нет, он останется и
придумает, как от них улизнуть. Но тут-то что делать? По тоннелю он дошел
до следующего колодца и остановился в нерешительности. Из круглых
отверстий вдруг вырвались золотые стрелки и уперлись в воду. Да, уличные
фонари... Наверно, уже вечер...
Он шел по воде еще четверть часа, без всякой цели, осторожно шаря
впереди шестом. Вдруг остановился, напряженно уставясь в одну точку. Что
это? Непонятный, но как будто знакомый предмет и привлекал его, и
отталкивал. Под желтыми лучами, пробивавшимися сквозь отверстия в люке, в
груде сора - крохотное детское тельце, наполовину залитое водой. Подумав,
что ребенок жив, он бросился было спасать его, но обострившиеся чувства
подсказали, что тело мертвое, холодное - ничто, как пение мужчин и женщин
в церкви. Вода распускалась пеной около крохотных ножек, крохотных рук,
крохотной головы и мчалась дальше. Глаза были закрыты, словно он спал;
кулаки сжаты, словно он сердился; рот чернел, разинутый в беззвучном
плаче.
Он выпрямился и перевел дух с ощущением, будто он целую вечность
наблюдал за этой мраморной водой, равнодушно обтекавшей сморщенное тельце.
Он чувствовал себя обреченным, как тогда, когда его обвиняли полицейские.
Он невольно поднял руку, отогнать видение, но рука бессильно упала.
Наконец он поборол оцепенение: закрыл глаза, вытянул правую ногу и носком
размокшей туфли спихнул труп ребенка в поток. Не открывая глаз, он видел,
как вода подхватила маленькое тело и, вертя, унесла в темноту. Его
передернуло, он открыл глаза, вдавил кулаки в глазницы и долго слушал, как
в мрачной темноте бежит вода.
Побрел дальше, ощущая время от времени, как ускоряется течение - здесь
в тоннель выливался сток из очередной трубы, и вода вокруг его ног
поднималась выше. Через несколько минут он опять оказался под люком,
сквозь который глухо доносились уличные шумы. Трамваи и грузовики, подумал
он. Поглядел под ноги и увидел застойное озерцо серо-зеленой жижи; иногда
из нее вырывался блестящий фиолетово-синий пузырь газа и лопался на
поверхности. Потом другой. Он повернулся, потряс головой и, кривя губы,
зашлепал обратно, к пещере возле церкви.
В пещере он сел и прислонился спиной к земляной стене. Руки и ноги у
него слегка дрожали. Чуть погодя он успокоился и уснул. Проснулся озябший,
тело было как чужое. Надо было уходить из этого поганого места. Но уйти -
значило попасть в руки полиции, которая несправедливо его обвинила. Нет,
он не может выйти на свет. Он вспомнил, как они его били и как он подписал
признание - признание, которого даже не прочел. Они заорали:
"Расписывайся!" - а он к тому времени так устал, что подчинился - лишь бы
кончилась боль.
Он стоял и шарил руками в темноте. Церковное пение смолкло. Сколько он
проспал? Он не имел понятия. Однако усталость прошла, и хотелось есть. Он
вдруг осознал, что не может прийти к решению и нервно сжал кулак. Сделал
несколько шагов и споткнулся о ржавый кусок трубы. Поднял его, нащупал
зазубренный конец. Да, тут есть кирпичная стена, можно ее пробить. Что он
за ней найдет? С улыбкой он нашарил в темноте кирпичную стену, сел и от
нечего делать принялся долбить сырой цемент. Шуметь нельзя, предостерег он
себя. Потом ему захотелось пить, но воды не было. Либо надо как-то убивать
время, либо выходить наружу. Цемент поддавался легко; он вытащил четыре
кирпича, и из дыры потянуло. Он испугался, замер. Что там? Он долго
выжидал, но ничего не произошло; тогда он снова стал ковырять стену,
медленно, бесшумно; расширил пролом, пролез через него в темное помещение
и наткнулся на другую стену. Ощупью двинулся по ней вправо; стена
кончилась, пальцы шарили в пустоте, как усики насекомого.
Сунулся дальше, нога наткнулась на что-то деревянное, полое. Что это?
Потрогал пальцами. Ступеньки... Нагнулся, снял туфли, поднялся по ступеням
и увидел желтую полоску света, услышал тихий голос. Заглянул в замочную
скважину: на белом столе лежало голое, воскового цвета тело мужчины.
Низкий вибрирующий голос бормотал какие-то слова, все время на одной ноте.
Он выгнул шею и поглядел наискосок, чтобы увидеть говорящего, но тот был
вне поля зрения. Над голым телом висел громадный стеклянный сосуд с
кроваво-красной жидкостью, а от сосуда вниз тянулась белая резиновая
трубка. Он придвинулся к двери и увидел краешек черного предмета, обитого
розовым атласом. Гроб, выдохнул он. Похоронное бюро... Кожу стянуло
паутинным кружевом льда, он вздрогнул. В глубине желтой комнаты раздался
гортанный смешок.
Он повернул назад. Спустившись на три ступеньки, он сообразил, что
где-то здесь должен быть выключатель; пошарил по стене, нашел кнопку и
нажал; свет хлестнул по зрачкам с такой силой, что он на минуту ослеп,
стал беспомощным. Зрачки сузились, он сморщил нос от странного запаха. Он
тут же вспомнил, что этот запах смутно чувствовался и в темноте, - а свет
помог ощутить его в полную силу. Какое-то вещество, которым бальзамируют,
подумал он. Он спустился с лестницы и увидел штабеля досок, гробы, длинный
верстак. В углу стоял ящик с инструментами. Ага, инструменты пригодятся,
чтобы пробивать стены. Он поднял крышку ящика и увидел гвозди, молоток,
ломик, отвертку, лампочку с патроном на длинном шнуре. Отлично! Надо
утащить к себе в пещеру.
Он уже хотел взвалить ящик на плечо, как вдруг заметил за топкой
парового котла дверь. Куда она ведет? Попробовал открыть ее, по она была
заперта основательно. Без лишнего шума он изломал ее ломиком; дверь
открылась на скрипучих петлях наружу. В лицо пахнул свежий воздух, и он
услышал приглушенный, далекий рев. Осторожней, напомнил он себе. Открыл
дверь пошире, оттуда выкатился кусок каменного угля. Бункер... Видимо,
дверь вела в другой подвал. Рев стал громче, но происхождение его было
непонятно. Где он? Ощупью перебрался через угольную кучу и в темноте
двинулся дальше но усыпанному крошкой полу. Рев доносился как будто
сверху, потом снизу. Ладонь скользила по стене, наткнулась на деревянный
выступ. Дверь, прошептал он.
Рев замер на низкой поте; но синие у пего побежали мурашки. Казалось, с
ним ведет какую-то игру человек гораздо умнее его. Он прижал ухо к двери.
Да, голоса... Боксерский матч? Голоса звучали близко и отчетливо, по он не
мог понять, радуются там или огорчаются. Он повернул ручку, замок мягко
щелкнул, и дверь пружинисто толкнула его. Он боялся открыть дверь, по
удивление и любопытство взяли верх. Он распахнул дверь на себя, и в
дальнем конце подпала увидел раскаленную докрасна топну. Метрах в трех
была еще одна дверь, приоткрытая. Он подошел к ней и выглянул и пустой
высокий коридор, исчезавший в хитросплетенной тени. Зычные голоса гремели
где-то совсем рядом, дразнили любопытство. Он шагнул в коридор, голоса
загремели еще громче. Крадучись дошел до узенькой винтовой лестницы
наверх. Он поднимется туда во что бы то ни стало.
Пока он поднимался но винтовой лестнице, голоса накатывались на пего
сплошной волной, потом, достигнув предельной громкости, утихали, но слышны
были все время. Впереди горели красные буквы: ВЫХОД. Наверху он
остановился перед черным, вяло колышущимся занавесом. Раздвинул складки, и
взгляду его открылась вогнутая глубь, устланная бессчетными гроздьями
мерцающих отсветов. Под ним теснились человеческие лица, они смотрели
вверх и что-то кричали, скандировали, свистели, смеялись. А перед лицами,
высоко на серебристом экране, корчились тени. Кино, сказал он, и с его губ
сорвался запоздалый смешок.
Он стоял в ложе кинотеатра, и, так же как в церкви, ему захотелось
остановить этих людей. Над своей жизнью смеются, с изумлением подумал он.
Кричат и свистят собственным ожившим теням. Сострадание воспламенило
фантазию. Он вышел из ложи и зашагал по воздуху, зашагал к зрителям; паря
у них над головами, он протянул руку, чтобы коснуться их... Картина
растаяла - он опять стоял в ложе и смотрел на море лиц. Нет, этого нельзя
сделать; их не пробудить. Он вздохнул. Эти люди - дети: живут во сне,
просыпаются при смерти.
Повернулся, раздвинул черный занавес и выглянул наружу. Никого не
увидел. Когда он спустился по белой каменной лестнице, навстречу вышел
человек в хорошо подогнанной синей форме. Он так привык находиться под
землей, что ему казалось, он может пройти мимо этого человека, как
призрак. Однако человек остановился. Остановился и он.
- Ищете мужской туалет, сэр? - спросил человек и, не дожидаясь ответа,
повернулся и показал. - Туда, пожалуйста. Первая дверь направо.
Человек повернулся и ушел наверх. Он засмеялся. Что за чудак! Он
вернулся в подвал и постоял в красной полутьме, глядя на раскаленные угли
в топке. Потом подошел к раковине, открыл кран, и вода полилась ровной
беззвучной струей, похожей на струю крови. Он отогнал это больное видение
и лениво принялся мыть руки, поглядывая по сторонам - нет ли мыла. Мыло
нашлось; он мылил руки, пока не набрал полную пригоршню густой пены,
похожей на алую губку. Тщательно вымыл, сполоснул руки, поискал полотенце;
полотенца не было. Он завернул кран, снял рубашку, вытер ею руки, потом
надел, с благодарностью ощущая ее мокрое, прохладное прикосновение.
Да, ему хотелось пить; он снова пустил воду, набрал пригоршню и выпил
большими, долгими глотками. Теперь он почувствовал малую нужду; он
выключил воду, встал к стене, наклонил голову и смотрел, как красная струя
падает на пол. Нос у него сморщился от едкого испарения; хотя перед этим
он бродил по сточной жиже, сейчас поскорее отступил от стены, чтобы
туфель, испачканных жирной грязью, не коснулась его моча. Послышались
шаги, и он быстро забрался в угольный бункер. Уголь осыпался с шумом. Шаги
приблизились к подвалу и замерли. Кто там? Кто-то услышал его и решил
посмотреть, в чем дело? Он пригнулся; его прошиб пот. Долгая тишина, потом
звякнул металл, и красный отсвет в комнате разгорелся ярче. Истопник,
подумал он. Шаги приблизились, и он окаменел. Перед ним возникло белое
лицо в разводах угольной пыли - лицо старика с водянистыми голубыми
глазами. На обтянутых скулах играли блики, в руках он держал громадную
лопату. Скрежетнул металл по камню, старик поднял лопату с углем и исчез
из виду.
В комнате на миг потемнело, потом уголь занялся, и комната осветилась
желтым. Старик шесть раз подходил к бункеру за углем, но ни разу не поднял
глаз. Наконец он бросил лопату, промокнул лицо грязным платком и вздохнул:
"Уф!" - потом повернулся и побрел прочь: шаги замерли вдалеке.
Он стоял, а куски угля все еще скатывались с кучи. Он вышел из бункера
и с удивлением увидел над головой дымчатые очертания лампочки. Почему
старик не зажег свет? А, конечно... Понял. Старик здесь столько
проработал, что свет ему ни к чему. Он и так научился видеть в этом темном
мире, вроде безглазых червей, которым хватает в земле одного осязания.
Его взгляд упал на судок, но он даже надеяться не смел, что там есть
еда. Поднял судок; тяжелый. Открыл. Бутерброды! Воровато оглянулся;
никого. Поискал еще, нашел спички и полжестянки табаку; торопливо сунул их
в карман и выключил свет. Взяв судок под мышку, он вышел в дверь, перелез
через угольную кучу и снова очутился в освещенном подвале похоронного
бюро. Надо забрать инструменты, сказал он себе, и погасить свет. Он
поднялся на цыпочках по лестнице и выключил свет; за дверью все еще гудел
чей-то голос. Он осторожно спустился и осторожно, вслепую, одними
пальцами, раскрыл судок, оторвал кусок от бумажного пакета, достал
жестянку с табаком и насыпал табаку в согнутую бумажку. Скатал, послюнил,
взял в рот, закурил; едкий дым обжег легкие. Никотин добрался до мозга,
разошелся по животу, по рукам до самых кончиков пальцев, успокоил уставшие
нервы.
Он подтащил инструменты к пролому в стене. Выдаст его грохот упавшего
ящика? Но надо было рискнуть: ему нужны эти инструменты. Он поднял ящик и
пропихнул в дыру; ящик упал в грязь, инструменты внутри загремели. Он
подождал, послушал; ничего не случилось. Головой вперед он протиснулся в
дыру и стал на пол пещеры. Он ухмыльнулся - у него возникла хитроумная
идея. Сейчас он вернется в подвал похоронного бюро, сядет за кучей угля и
пробьет еще одну дыру. Точно! Он открыл ящик, вынул ломик, отвертку и
молоток; засунул все это за пояс.
С новой толстой самокруткой в зубах он пролез через дыру обратно,
переполз через угольную кучу и сел перед кирпичной стеной. Ковырнул ее
ломиком, цемент отскочил; первый кирпич удалось вынуть быстрее, чем он
думал. Остальные поддавались хуже; он проработал с час. Работа оказалась
нелегкой. Он устало перевел дух - надо отдохнуть немного. Есть хочется. Он
ощупью пробрался в пещеру и по стенке дошел до ящика с инструментами. Сел
на него, открыл судок и вынул два толстых бутерброда. Обнюхал. Свиные
отбивные... Рот наполнился слюной. Он закрыл глаза и набросился на
бутерброд, на мягкий ржаной хлеб и сочное мясо. Ел торопливо, заглатывая
громадные куски, и от этого ему захотелось пить. Но он съел второй
бутерброд, нашел яблоко, схрупал его и сосал огрызок, пока он не потерял
всякий вкус. Потом, как собака, разгрыз кости и выел солоноватый душистый
мозг. После этого вытянулся во весь рост на земле и уснул.
...Его тело омывала холодная вода но постепенно она становилась теплее
и течение подхватило его как поплавок и вынесло в море где плавно катились
волны и вдруг оказалось что он идет по воде как странно и чудесно идти по
воде дошел до голой женщины с голым младенцем на руках она тонула держа
ребенка над головой кричала помогите и он подбежал к ней по воде и едва
успел забрать младенца как она ушла под воду а он стоял и смотрел как
подымаются пузырьки оттуда куда погрузилась женщина звал ее но никакого
ответа ну нырнуть туда спасти женщину но он не мог нырять с младенцем он
наклонился и нежно положил младенца на воду думая что он утонет но
младенец покачивался на поверхности а он набрал воздуху нырнул и напряг
зрение пытаясь различить ее в темной толще воды но женщины не было раскрыл
рот и позвал ее но только булькала вода болела грудь отнимались руки а
женщины нигде не видно он звал ее звал и ноги коснулись песчаного морского
дна грудь уже разрывалась согнул колени оттолкнулся и помчался вверх
разрезая воду выскочил на поверхность глубоко вдохнул и огляделся где
младенец исчез младенец и он побежал по воде искать младенца звать его где
он а пустое небо и море возвращали его голос где он и он испугался что
больше пс сможет стоять на воде начал тонуть и барахтаться вода завертела
его с безумной скоростью и потащила вниз он раскрыл рот чтобы позвать на
помощь и вода ворвалась в легкие и стала душить...
Он застонал и рывком сел в темноте, с широко раскрытыми глазами.
Ужасные видения теснились в мозгу - они не дадут спать. Встал, убедился,
что инструменты по-прежнему заткнуты за пояс, вернулся в темноте к
угольной куче и отыскал прямоугольную нишу, где он выковыривал кирпичи.
Взял ломик и ударил. И вдруг его парализовал страх. Сколько он проспал?
День сейчас или ночь? Надо быть осторожней. Если день, то его могут
услышать. Час за часом, он легонько, беззвучно долбил цемент. Воздух над
головой дрожал от далекого, едва различимого рева голосов. Ненормальные,
The Man Who Lived Under Ground (1944). Пер. - В.Голышев.
В кн.: "Ричард Райт. Сын Америки. Повести. Рассказы".
М., "Прогресс", 1981 (Библиотека литературы США).
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2001
-----------------------------------------------------------------------
Спрятаться, сказал он себе. Он стоял, пригнувшись в темном углу
вестибюля, и грудь у него вздымалась. Он устал бегать, увертываться от
них. Либо найти укрытие, либо сдаваться. С шипением по мокрой мостовой
проехала полицейская машина, взвыла сиреной. Ищут меня повсюду...
Подкрался к двери, прищурясь поглядел сквозь запотевшее стекло. Застыл,
прислушиваясь к замирающему вою сирены. Да, надо спрятаться, но где?
Скрипнул зубами. Взгляд его остановило неожиданное явление на улице. Из
отдушин в крышке люка вырвались столбики воды. Вдруг опали, словно
отдушины чем-то забило; серый поток сточной воды хлынул на мостовую -
приподнял круглую чугунную крышку, подержал немного и, ослабнув, со стуком
уронил.
В голове забрезжил план: выждать и, когда удалится сирена, выйти.
Курил, напряженно ждал. Наконец сирена сказала ему - можно: она завыла
где-то вдалеке, затихла, замерла. Он шагнул на тротуар, остановился, с
любопытством посмотрел на люк - не поднимется ли опять крышка. Вышел на
середину мостовой, нагнулся, заглянул в отдушину, но ничего не разглядел.
В черной глубине шумела вода.
Он вздрогнул от ужаса: сирена взвыла совсем рядом - подумалось, что
уснул и проснулся чуть не под колесами машины. Инстинктивно упал на
колени, схватился за край люка. Сирена вопила будто над головой, и,
крякнув от натуги, он сдвинул крышку так, чтобы прошло тело. Сбросил ноги
в колодец и повис в водянистой тьме. Бесконечное мгновение он висел на
пальцах, цепляясь за край, потом ощутил телом грубые железные крюки и
догадался, что по ним рабочие спускаются в колодец. Он быстро полез вниз;
крюки кончились. Тело качалось над промозглой пустотой; сирена завыла
прямо над краем колодца. Он выпустил крюк, и океан тепловатой воды
накинулся на его тело. Ударило головой о стену, раз и другой; он подумал:
а что, если это смерть? Пальцы исступленно карябали стену, зацепились за
трещину. Тело наконец нашло опору, измерило силу потока напряжением
мускулов. Он медленно поднялся в воде, которая с ужасающей скоростью
обтекала ноги.
Он услышал протяжный скрежет тормозов, и сирена оборвалась. Господи!
Поймали все-таки! В люке на фоне дождливого неба повисло белое лицо.
"Отчего эта штука сдвинута?" - послышался голос полицейского. Крышка
медленно поползла обратно, и от отверстия остался только узкий темный
серп. "Ну-ка, помоги", - сказал кто-то. Крышка с лязгом легла на место,
погасив свет и звуки верхнего мира. Он стоял по колени в упругом потоке,
дышал теплым смрадом гнили и брожения, грудь болела.
Из отдушин в крышке протянулись дымчато-лиловые пики и накололи
крапчатый узор на бегущей воде. С раскрытым ртом он слушал, как машина
проехала сверху по мокрой мостовой, и скоро тяжкий шум ее утих, словно
гудение самолета, нырнувшего в тучу. Он никогда не думал, что от машины
может быть такой звук, - здесь все казалось странным и неправдоподобным.
Он задумчиво стоял, по колени в бурчащей воде.
Все было настолько пропитано запахом гнили, что скоро он перестал его
замечать. Он достал сигареты, но оказалось, что спички намокли. Пошарил по
карманам, в кармане рубашки нашел сухую книжечку со спичками и чиркнул. В
мокром мраке спичка занялась дурным зеленым пламенем, потом красным,
оранжевым и, наконец, желтым. Он закурил смятую сигарету; потом, при
мерцающем огне спички, огляделся - нет ли где какого выступа, чтобы легче
было сопротивляться напору воды. Зрачки у него сузились; он стоял между
двумя парными стенами, которые метрах в двух над головой сходились
каплющим, мышиного цвета сводом. Дно коллектора представляло собой
треугольный желоб. Налево тоннель терялся в пепельном тумане. Направо был
крутой спуск, куда низвергалась вода.
Теперь он понял, что, если бы вовремя не встал на ноги, его уволокло бы
на тот свет, а если бы спустился в любой другой колодец, то, скорее всего,
утонул бы. Сквозь шум потока прорывались более резкие звуки падающей воды:
из меньших труб в коллектор лились тонкие струн. Спичка погасла; он зажег
другую и увидел, как мимо него проплыла груда мусора и забила горловину
спуска. Вода сразу стала быстро прибывать. Успеет он выбраться или утонет?
С протяжным шипением мусор всосало в горловину; вода спала. Теперь он
понял, почему вода подняла крышку люка: горловину тогда чем-то забило, а
отдушины в люке засорились.
Тут опасно: может затянуть в спуск, можно забрести с зажженной спичкой
в газовый мешок и взорваться, можно подхватить ужасную болезнь... Хотелось
бежать отсюда, но что-то приковывало к месту. Слева сводчатый потолок
спускался до высоты меньше полутора метров. С сигаретой, свисавшей изо
рта, он осторожно двинулся вдоль тоннеля; ноги скользили по слизистому
дну, туфли вязли в густом осадке, серая вода, шелестя желтоватой пеной,
обтекала колени. Приложив ладонь к низкому потолку, он зажег еще одну
спичку, увидел нишу в стене и в ней - металлический шест. Оставил
какой-нибудь рабочий. Он потянулся за шестом и тут же отдернул голову -
что-то живое с шуршанием пробежало мимо и замерло. Он поднес туда спичку и
увидел громадную, лоснящуюся от воды крысу: она мигала круглыми блестящими
глазами и скалила мелкие зубы. Свет ослепил ее, и она бестолково двигала
опаленной головой. Он схватил шест и ударил по мягкому телу; с
пронзительным писком серая тварь плюхнулась в воду, серо-бурый поток
подхватил ее и, вертя, унес в темноту.
Он сглотнул и двинулся дальше, за поворот туманной пещеры, нащупывая
шестом дорогу. При слабом свете, проникавшем сквозь крышку другого люка,
он увидел в рыхлой кирпичной стене пролом - нору в мокрой земле. Осторожно
ткнул туда шестом - шест ни во что не уперся. Он засунул шест в нору,
подтянулся, встал на четвереньки и пополз. Через несколько метров
остановился, пораженный тишиной; можно было подумать, что он уполз за
миллион километров от мира. Потихоньку продвигаясь по норе, он ощутил, что
земляной пол стал суше и пошел под уклон. Он медленно поднялся и, к своему
удивлению, смог выпрямиться во весь рост. Шума воды теперь не было слышно,
и он почувствовал себя отрезанным от всего живого, однако тьма и тишина
притягивали его.
Он долго пробирался по норе и вдруг с испугом остановился. Выставил
правую ногу, и она повисла в воздухе; отпрянул в страхе. Сунул туда шест -
шест ушел в пустоту. Он вздрогнул - померещилось, что земля сейчас
осыплется и похоронит его живьем. Чиркнул спичкой и увидел, что метрах в
полутора под его ногами коридор в земле круто обрывается вниз и
расширяется как бы пещерой. Старый сток, пробормотал он. До него долетел
какой-то легкий, ни на что не похожий звук; он навострил уши. Спичка
погасла.
Воспользовавшись шестом как лестницей, он съехал вниз и остановился в
темноте. Тут воздух был свежее, и по-прежнему слышались неясные звуки. Где
он? Ему вдруг померещилось, что рядом кто-то стоит, он резко обернулся, но
там была только темнота. Он осторожно пошарил, нащупал кирпичную стену;
пошел вдоль нее, и непонятные звуки стали громче. Надо выбраться отсюда.
Дурацкая история. Долго оставаться здесь нельзя: нечего есть и негде
спать. Но странные звуки мучали его: незнакомые, они что-то напоминали.
Мотор? Ребенок плачет? Музыка? Сирена? Он ощупью двигался дальше, и звуки
уже доносились так ясно, что он различал высоту и тембр человеческих
голосов. Поют! Ну конечно! Он слушал раскрыв рот. Это была церковная
служба. Зачарованный, он ощупью двигался навстречу прибою голосов.
Возьми меня в свой дом, Иисус,
И я душой с тобой сольюсь.
Пели за кирпичной стеной. Он разволновался, ему захотелось незаметно
посмотреть службу. Чья эта церковь? Он знал большинство церквей в этом
районе, но пение звучало необычно, не похоже на все, что он слышал. Он
поглядел налево, направо, под ноги на черную грязь, потом наверх - и с
изумлением увидел яркое лезвие света, рассекавшее тьму, как бритва. Зажег
предпоследнюю спичку и увидел под старым бетонным потолком ржавые трубы.
Память фотографически схватила их расположение. Спичка стала гаснуть, он
подпрыгнул; руки ухватили железо. Он закинул ноги и перевалил тело на
настил из труб, который со скрипом спружинил под ним; он подумал, что весь
ярус рухнет, но ничего не случилось. Подполз к трещине и увидел часть хора
- черных мужчин и женщин в белом, с потрепанными сборниками гимнов в
черных руках. На него напал смех, но он сдержал себя.
Что он делает? Чувство вины почти раздавило его. Убьет его бог за это?
Люди пели истово, а он машинально мотал головой, не соглашаясь с ними. Не
должны они петь. Но почему не должны, он сам не понимал. Поют, а на них
дует из канализации... Ему казалось, что он наблюдает за чудовищной
непристойностью, но он не мог заставить себя уйти.
От долгого лежания у пего все занемело, и он спрыгнул на землю. Боль
растеклась но ногам, но глубже грызла другая боль - от вида черных людей,
которые пресмыкаются и клянчат то, чего никогда не будет. Неосознанное
убеждение подсказывало ему, что им надо стоять на своем, не каяться, не
заискивать в песнях и молитвах - но сам же он удрал от полиции, сам же он
умолял поверить в его невиновность? Он озадаченно покачал головой.
Давно он здесь? Не поймешь; он еще не привык к этой жизни; пение
прихожан возбудило в нем такое сильное чувство, что ему показалось, будто
он тут давно, однако разум говорил, что времени прошло мало. В этой тьме
единственным мерилом времени для него был недолговечный огонек спички. Он
пополз обратно но норе к коллектору, раскаты хора стали стихать и вскоре
совсем смолкли. Он добрался до начала норы, услышал шум потока, и время
снова ожило для пего, расчлененное на мгновения этим плеском.
Дождь, должно быть, утих, потому что вода спала и доходила ему только
до щиколоток. Рискнуть, вылезти на улицу и попробовать спрятаться
где-нибудь еще? Но его наверняка поймают. При мысли, что опять надо будет
бегать и прятаться от полиции, он весь сжался. Нет, он останется и
придумает, как от них улизнуть. Но тут-то что делать? По тоннелю он дошел
до следующего колодца и остановился в нерешительности. Из круглых
отверстий вдруг вырвались золотые стрелки и уперлись в воду. Да, уличные
фонари... Наверно, уже вечер...
Он шел по воде еще четверть часа, без всякой цели, осторожно шаря
впереди шестом. Вдруг остановился, напряженно уставясь в одну точку. Что
это? Непонятный, но как будто знакомый предмет и привлекал его, и
отталкивал. Под желтыми лучами, пробивавшимися сквозь отверстия в люке, в
груде сора - крохотное детское тельце, наполовину залитое водой. Подумав,
что ребенок жив, он бросился было спасать его, но обострившиеся чувства
подсказали, что тело мертвое, холодное - ничто, как пение мужчин и женщин
в церкви. Вода распускалась пеной около крохотных ножек, крохотных рук,
крохотной головы и мчалась дальше. Глаза были закрыты, словно он спал;
кулаки сжаты, словно он сердился; рот чернел, разинутый в беззвучном
плаче.
Он выпрямился и перевел дух с ощущением, будто он целую вечность
наблюдал за этой мраморной водой, равнодушно обтекавшей сморщенное тельце.
Он чувствовал себя обреченным, как тогда, когда его обвиняли полицейские.
Он невольно поднял руку, отогнать видение, но рука бессильно упала.
Наконец он поборол оцепенение: закрыл глаза, вытянул правую ногу и носком
размокшей туфли спихнул труп ребенка в поток. Не открывая глаз, он видел,
как вода подхватила маленькое тело и, вертя, унесла в темноту. Его
передернуло, он открыл глаза, вдавил кулаки в глазницы и долго слушал, как
в мрачной темноте бежит вода.
Побрел дальше, ощущая время от времени, как ускоряется течение - здесь
в тоннель выливался сток из очередной трубы, и вода вокруг его ног
поднималась выше. Через несколько минут он опять оказался под люком,
сквозь который глухо доносились уличные шумы. Трамваи и грузовики, подумал
он. Поглядел под ноги и увидел застойное озерцо серо-зеленой жижи; иногда
из нее вырывался блестящий фиолетово-синий пузырь газа и лопался на
поверхности. Потом другой. Он повернулся, потряс головой и, кривя губы,
зашлепал обратно, к пещере возле церкви.
В пещере он сел и прислонился спиной к земляной стене. Руки и ноги у
него слегка дрожали. Чуть погодя он успокоился и уснул. Проснулся озябший,
тело было как чужое. Надо было уходить из этого поганого места. Но уйти -
значило попасть в руки полиции, которая несправедливо его обвинила. Нет,
он не может выйти на свет. Он вспомнил, как они его били и как он подписал
признание - признание, которого даже не прочел. Они заорали:
"Расписывайся!" - а он к тому времени так устал, что подчинился - лишь бы
кончилась боль.
Он стоял и шарил руками в темноте. Церковное пение смолкло. Сколько он
проспал? Он не имел понятия. Однако усталость прошла, и хотелось есть. Он
вдруг осознал, что не может прийти к решению и нервно сжал кулак. Сделал
несколько шагов и споткнулся о ржавый кусок трубы. Поднял его, нащупал
зазубренный конец. Да, тут есть кирпичная стена, можно ее пробить. Что он
за ней найдет? С улыбкой он нашарил в темноте кирпичную стену, сел и от
нечего делать принялся долбить сырой цемент. Шуметь нельзя, предостерег он
себя. Потом ему захотелось пить, но воды не было. Либо надо как-то убивать
время, либо выходить наружу. Цемент поддавался легко; он вытащил четыре
кирпича, и из дыры потянуло. Он испугался, замер. Что там? Он долго
выжидал, но ничего не произошло; тогда он снова стал ковырять стену,
медленно, бесшумно; расширил пролом, пролез через него в темное помещение
и наткнулся на другую стену. Ощупью двинулся по ней вправо; стена
кончилась, пальцы шарили в пустоте, как усики насекомого.
Сунулся дальше, нога наткнулась на что-то деревянное, полое. Что это?
Потрогал пальцами. Ступеньки... Нагнулся, снял туфли, поднялся по ступеням
и увидел желтую полоску света, услышал тихий голос. Заглянул в замочную
скважину: на белом столе лежало голое, воскового цвета тело мужчины.
Низкий вибрирующий голос бормотал какие-то слова, все время на одной ноте.
Он выгнул шею и поглядел наискосок, чтобы увидеть говорящего, но тот был
вне поля зрения. Над голым телом висел громадный стеклянный сосуд с
кроваво-красной жидкостью, а от сосуда вниз тянулась белая резиновая
трубка. Он придвинулся к двери и увидел краешек черного предмета, обитого
розовым атласом. Гроб, выдохнул он. Похоронное бюро... Кожу стянуло
паутинным кружевом льда, он вздрогнул. В глубине желтой комнаты раздался
гортанный смешок.
Он повернул назад. Спустившись на три ступеньки, он сообразил, что
где-то здесь должен быть выключатель; пошарил по стене, нашел кнопку и
нажал; свет хлестнул по зрачкам с такой силой, что он на минуту ослеп,
стал беспомощным. Зрачки сузились, он сморщил нос от странного запаха. Он
тут же вспомнил, что этот запах смутно чувствовался и в темноте, - а свет
помог ощутить его в полную силу. Какое-то вещество, которым бальзамируют,
подумал он. Он спустился с лестницы и увидел штабеля досок, гробы, длинный
верстак. В углу стоял ящик с инструментами. Ага, инструменты пригодятся,
чтобы пробивать стены. Он поднял крышку ящика и увидел гвозди, молоток,
ломик, отвертку, лампочку с патроном на длинном шнуре. Отлично! Надо
утащить к себе в пещеру.
Он уже хотел взвалить ящик на плечо, как вдруг заметил за топкой
парового котла дверь. Куда она ведет? Попробовал открыть ее, по она была
заперта основательно. Без лишнего шума он изломал ее ломиком; дверь
открылась на скрипучих петлях наружу. В лицо пахнул свежий воздух, и он
услышал приглушенный, далекий рев. Осторожней, напомнил он себе. Открыл
дверь пошире, оттуда выкатился кусок каменного угля. Бункер... Видимо,
дверь вела в другой подвал. Рев стал громче, но происхождение его было
непонятно. Где он? Ощупью перебрался через угольную кучу и в темноте
двинулся дальше но усыпанному крошкой полу. Рев доносился как будто
сверху, потом снизу. Ладонь скользила по стене, наткнулась на деревянный
выступ. Дверь, прошептал он.
Рев замер на низкой поте; но синие у пего побежали мурашки. Казалось, с
ним ведет какую-то игру человек гораздо умнее его. Он прижал ухо к двери.
Да, голоса... Боксерский матч? Голоса звучали близко и отчетливо, по он не
мог понять, радуются там или огорчаются. Он повернул ручку, замок мягко
щелкнул, и дверь пружинисто толкнула его. Он боялся открыть дверь, по
удивление и любопытство взяли верх. Он распахнул дверь на себя, и в
дальнем конце подпала увидел раскаленную докрасна топну. Метрах в трех
была еще одна дверь, приоткрытая. Он подошел к ней и выглянул и пустой
высокий коридор, исчезавший в хитросплетенной тени. Зычные голоса гремели
где-то совсем рядом, дразнили любопытство. Он шагнул в коридор, голоса
загремели еще громче. Крадучись дошел до узенькой винтовой лестницы
наверх. Он поднимется туда во что бы то ни стало.
Пока он поднимался но винтовой лестнице, голоса накатывались на пего
сплошной волной, потом, достигнув предельной громкости, утихали, но слышны
были все время. Впереди горели красные буквы: ВЫХОД. Наверху он
остановился перед черным, вяло колышущимся занавесом. Раздвинул складки, и
взгляду его открылась вогнутая глубь, устланная бессчетными гроздьями
мерцающих отсветов. Под ним теснились человеческие лица, они смотрели
вверх и что-то кричали, скандировали, свистели, смеялись. А перед лицами,
высоко на серебристом экране, корчились тени. Кино, сказал он, и с его губ
сорвался запоздалый смешок.
Он стоял в ложе кинотеатра, и, так же как в церкви, ему захотелось
остановить этих людей. Над своей жизнью смеются, с изумлением подумал он.
Кричат и свистят собственным ожившим теням. Сострадание воспламенило
фантазию. Он вышел из ложи и зашагал по воздуху, зашагал к зрителям; паря
у них над головами, он протянул руку, чтобы коснуться их... Картина
растаяла - он опять стоял в ложе и смотрел на море лиц. Нет, этого нельзя
сделать; их не пробудить. Он вздохнул. Эти люди - дети: живут во сне,
просыпаются при смерти.
Повернулся, раздвинул черный занавес и выглянул наружу. Никого не
увидел. Когда он спустился по белой каменной лестнице, навстречу вышел
человек в хорошо подогнанной синей форме. Он так привык находиться под
землей, что ему казалось, он может пройти мимо этого человека, как
призрак. Однако человек остановился. Остановился и он.
- Ищете мужской туалет, сэр? - спросил человек и, не дожидаясь ответа,
повернулся и показал. - Туда, пожалуйста. Первая дверь направо.
Человек повернулся и ушел наверх. Он засмеялся. Что за чудак! Он
вернулся в подвал и постоял в красной полутьме, глядя на раскаленные угли
в топке. Потом подошел к раковине, открыл кран, и вода полилась ровной
беззвучной струей, похожей на струю крови. Он отогнал это больное видение
и лениво принялся мыть руки, поглядывая по сторонам - нет ли мыла. Мыло
нашлось; он мылил руки, пока не набрал полную пригоршню густой пены,
похожей на алую губку. Тщательно вымыл, сполоснул руки, поискал полотенце;
полотенца не было. Он завернул кран, снял рубашку, вытер ею руки, потом
надел, с благодарностью ощущая ее мокрое, прохладное прикосновение.
Да, ему хотелось пить; он снова пустил воду, набрал пригоршню и выпил
большими, долгими глотками. Теперь он почувствовал малую нужду; он
выключил воду, встал к стене, наклонил голову и смотрел, как красная струя
падает на пол. Нос у него сморщился от едкого испарения; хотя перед этим
он бродил по сточной жиже, сейчас поскорее отступил от стены, чтобы
туфель, испачканных жирной грязью, не коснулась его моча. Послышались
шаги, и он быстро забрался в угольный бункер. Уголь осыпался с шумом. Шаги
приблизились к подвалу и замерли. Кто там? Кто-то услышал его и решил
посмотреть, в чем дело? Он пригнулся; его прошиб пот. Долгая тишина, потом
звякнул металл, и красный отсвет в комнате разгорелся ярче. Истопник,
подумал он. Шаги приблизились, и он окаменел. Перед ним возникло белое
лицо в разводах угольной пыли - лицо старика с водянистыми голубыми
глазами. На обтянутых скулах играли блики, в руках он держал громадную
лопату. Скрежетнул металл по камню, старик поднял лопату с углем и исчез
из виду.
В комнате на миг потемнело, потом уголь занялся, и комната осветилась
желтым. Старик шесть раз подходил к бункеру за углем, но ни разу не поднял
глаз. Наконец он бросил лопату, промокнул лицо грязным платком и вздохнул:
"Уф!" - потом повернулся и побрел прочь: шаги замерли вдалеке.
Он стоял, а куски угля все еще скатывались с кучи. Он вышел из бункера
и с удивлением увидел над головой дымчатые очертания лампочки. Почему
старик не зажег свет? А, конечно... Понял. Старик здесь столько
проработал, что свет ему ни к чему. Он и так научился видеть в этом темном
мире, вроде безглазых червей, которым хватает в земле одного осязания.
Его взгляд упал на судок, но он даже надеяться не смел, что там есть
еда. Поднял судок; тяжелый. Открыл. Бутерброды! Воровато оглянулся;
никого. Поискал еще, нашел спички и полжестянки табаку; торопливо сунул их
в карман и выключил свет. Взяв судок под мышку, он вышел в дверь, перелез
через угольную кучу и снова очутился в освещенном подвале похоронного
бюро. Надо забрать инструменты, сказал он себе, и погасить свет. Он
поднялся на цыпочках по лестнице и выключил свет; за дверью все еще гудел
чей-то голос. Он осторожно спустился и осторожно, вслепую, одними
пальцами, раскрыл судок, оторвал кусок от бумажного пакета, достал
жестянку с табаком и насыпал табаку в согнутую бумажку. Скатал, послюнил,
взял в рот, закурил; едкий дым обжег легкие. Никотин добрался до мозга,
разошелся по животу, по рукам до самых кончиков пальцев, успокоил уставшие
нервы.
Он подтащил инструменты к пролому в стене. Выдаст его грохот упавшего
ящика? Но надо было рискнуть: ему нужны эти инструменты. Он поднял ящик и
пропихнул в дыру; ящик упал в грязь, инструменты внутри загремели. Он
подождал, послушал; ничего не случилось. Головой вперед он протиснулся в
дыру и стал на пол пещеры. Он ухмыльнулся - у него возникла хитроумная
идея. Сейчас он вернется в подвал похоронного бюро, сядет за кучей угля и
пробьет еще одну дыру. Точно! Он открыл ящик, вынул ломик, отвертку и
молоток; засунул все это за пояс.
С новой толстой самокруткой в зубах он пролез через дыру обратно,
переполз через угольную кучу и сел перед кирпичной стеной. Ковырнул ее
ломиком, цемент отскочил; первый кирпич удалось вынуть быстрее, чем он
думал. Остальные поддавались хуже; он проработал с час. Работа оказалась
нелегкой. Он устало перевел дух - надо отдохнуть немного. Есть хочется. Он
ощупью пробрался в пещеру и по стенке дошел до ящика с инструментами. Сел
на него, открыл судок и вынул два толстых бутерброда. Обнюхал. Свиные
отбивные... Рот наполнился слюной. Он закрыл глаза и набросился на
бутерброд, на мягкий ржаной хлеб и сочное мясо. Ел торопливо, заглатывая
громадные куски, и от этого ему захотелось пить. Но он съел второй
бутерброд, нашел яблоко, схрупал его и сосал огрызок, пока он не потерял
всякий вкус. Потом, как собака, разгрыз кости и выел солоноватый душистый
мозг. После этого вытянулся во весь рост на земле и уснул.
...Его тело омывала холодная вода но постепенно она становилась теплее
и течение подхватило его как поплавок и вынесло в море где плавно катились
волны и вдруг оказалось что он идет по воде как странно и чудесно идти по
воде дошел до голой женщины с голым младенцем на руках она тонула держа
ребенка над головой кричала помогите и он подбежал к ней по воде и едва
успел забрать младенца как она ушла под воду а он стоял и смотрел как
подымаются пузырьки оттуда куда погрузилась женщина звал ее но никакого
ответа ну нырнуть туда спасти женщину но он не мог нырять с младенцем он
наклонился и нежно положил младенца на воду думая что он утонет но
младенец покачивался на поверхности а он набрал воздуху нырнул и напряг
зрение пытаясь различить ее в темной толще воды но женщины не было раскрыл
рот и позвал ее но только булькала вода болела грудь отнимались руки а
женщины нигде не видно он звал ее звал и ноги коснулись песчаного морского
дна грудь уже разрывалась согнул колени оттолкнулся и помчался вверх
разрезая воду выскочил на поверхность глубоко вдохнул и огляделся где
младенец исчез младенец и он побежал по воде искать младенца звать его где
он а пустое небо и море возвращали его голос где он и он испугался что
больше пс сможет стоять на воде начал тонуть и барахтаться вода завертела
его с безумной скоростью и потащила вниз он раскрыл рот чтобы позвать на
помощь и вода ворвалась в легкие и стала душить...
Он застонал и рывком сел в темноте, с широко раскрытыми глазами.
Ужасные видения теснились в мозгу - они не дадут спать. Встал, убедился,
что инструменты по-прежнему заткнуты за пояс, вернулся в темноте к
угольной куче и отыскал прямоугольную нишу, где он выковыривал кирпичи.
Взял ломик и ударил. И вдруг его парализовал страх. Сколько он проспал?
День сейчас или ночь? Надо быть осторожней. Если день, то его могут
услышать. Час за часом, он легонько, беззвучно долбил цемент. Воздух над
головой дрожал от далекого, едва различимого рева голосов. Ненормальные,