Рэ Жан. Город великого страха

   Триггс с тревогой огляделся. Он жалел, что не захватил оружия. К счастью, среди смешных безделушек он углядел тяжеленную трость из чашкового дерева, обвязанную розовым бантом, схватил ее, сдернул шелковую ленту и потребовал фонарь.
   Тилли дала ему небольшой кучерской фонарь с огарком свечи.
   – Не двигайтесь с места, – приказал детектив испуганным женщинам. – Крик раздался в направлении, противоположном тому, куда ушли цыгане. Я пошел.
   Он не сделал и двадцати шагов по пустоши, как ему показалось, что он очутился в пустоте; лампа почти не помогала, ибо ее бледный свет рисовал только желтый кружочек света у ног.
   Но боги услышали его безмолвную молитву: далекие дюны Миддлсекса зазолотились. Всходила луна.
   Мрак немного рассеялся, и Триггс стал различать треугольники карликовых хвойных деревьев и темные массивы черной калины, но тут раздался новый истерический вопль, за которым последовало ужасающее рычание.
   – Бык! – пробормотал Триггс, и у него в висках заломило, словно от ледяного компресса.
   Рог полумесяца выглянул из-за вершины дюны, и Сигма увидел чудовище, застывшее шагах в двадцати от него.
   Оно вырисовывалось на фоне луны неправдоподобно взъерошенной тенью.
   Триггс различил громадную бычью морду с рогами, вонзающимися в небо, толстая кожа мощными складками спадала вниз, две толстенных человеческих руки сжимали стонущее тело.
   Окажись у Триггса револьвер, он всадил бы в чудовищную тень всю обойму, ибо был плохим стрелком; но у него в руках было оружие, которым он владел виртуозно, – палка.
   Мистер Триггс навострился в упражнениях с палкой на обязательных курсах оборонительной гимнастики и даже был отмечен наградой.
   Быстро примерившись, он бросился вперед.
   Когда чудовище заметило его, у него уже не было времени на нападение. Оно заняло оборонительную позицию, опустило рога, уронило в траву свою добычу и вытянуло вперед громадные черные кулаки.
   Сокрушительный удар в бедро, резкий тычок острием в живот и сильнейший удар по морде тут же сломили сопротивление ужасного чудовища.
   Испуская жалобные крики, оно попыталось убежать, но Триггс не желал упускай. Его.
   – Сдавайся! – закричал он.
   Существо неловкой трусцой ковыляло к рощице, надеясь скрыться от преследователя.
   Триггс настиг его, когда бычья морда с рогами сползла на мощное плечо.
   Трость описала широкую дугу, и чудовище рухнуло на землю. Луна взошла над дюной, словно желая разделить с детективом сладость победы.
   – Ну, бандюга! – закричал Триггс. – Покажи-ка мне свою грязную рожу; а то получишь еще!
   Он яростно потрясал палкой, а его жертва жалобно стонала.
   Ногой Сигма откинул в сторону осклизлую коровью шкуру.
   – Боже мой, я где-то видел это лицо, – проворчал он, склоняясь над толстяком, по лбу которого текла кровь.
   – Не притворяйтесь мертвецом, дружок. У вас такой же крепкий череп, как и у быка, с чьей помощью вы пугали людей! Встать!
   – Не бейте меня больше. Я сдаюсь, – простонал голос.
   – И правильно делаете! Встать! Идите вперед… и не вздумайте ничего выкидывать, а то получите пулю.
   – Ради бога, не стреляйте! Я иду… Ох, как вы меня избили!
   Триггс сложил руки рупором и позвал:
   – Сюда, мисс Чемсен! Сюда, Тилли Бансби!
   Вскоре на пороге «Красных Буков» появилось два огонька.
   – Мисс Дороти здесь!
   Мисс Дороги уже встала на ноги, но говорить не могла и показывала на свое распухшее горло.
   – О! Он хотел вас задушить? – вскричал Триггс. – Его песенка спета!
   Последнее слово в ночном приключении осталось за Тилли Бансби.
   Преодолев ужас, она подошла к побежденному, который, опустив голову, стоял и ожидал приказа своего победителя.
   – Фримантл! – крикнула она. – Мясник! Каналья, а мы к тому же его клиенты.
   И она влепила ему пощечину.
   Мистер Чедберн, старый доктор Купер и Сигма Триггс сидели в громадном кабинете мэра. Мэр держал речь:
   – Поздравляю вас, мистер Триггс. Кстати, я и не ожидал ничего иного от бывшего инспектора Скотленд-Ярда.
   – Хм, – с неловким видом начал Триггс, – я не… благодарю вас, мистер Чедберн.
   – Престо Чедберн, – прервал его мэр, – но я собрал вас не только ради того, чтобы воздать вам хвалу. Благодаря вам ужаса Пелли больше не существует. Вы пришли и победили. Фримантл развлекался, разыгрывая людей таким ужасным способом…
   – Простите, – тихим голосом вмешался в его речь Триггс, мисс Дороги Чемсен едва не лишилась жизни, следы на ее шее хорошо видны. Все это заставляет меня думать, что бандит был жесток и по отношению к цыганским детишкам, которые с табором проходили по Пелли.
   Мистер Чедберн жестом отбросил его аргументы.
   – Прежде всего, этим бродягам запрещено останавливаться на Пелли и даже просто пересекать ее; кроме того, жалобы не поступали и преступление зарегистрировано не было. Этому негодяю Фримантлу нет никаких извинений, но я берегу репутацию Ингершама и спокойствие его обитателей. Стоит заговорить о происшествии, как на город налетит ядовитая стая лондонских репортеров. Я не желаю их нашествия.
   – Им будет трудно помешать, – заметил Триггс.
   – А вот и нет, Триггс. Я заткну рот своим людям; они меня знают и понимают, что в моих руках имеется немало средств заставить молчать самых болтливых.
   – Мне кажется, подобное дело замять нелегко, – заявил Триггс. – Я, со своей стороны, не смогу этого сделать, господин мэр, поскольку вы послали меня туда в качестве помощника констебля.
   – А кто собирается замять дело? – воскликнул мэр. Напротив, оно получит свое завершение в полном согласии с законом и нормами правосудия. Доктор Купер освидетельствовав Фримантла и вынес заключение: полная невменяемость субъекта. Через час его отвезут в сумасшедший дом, где он и будет отныне пребывать.
   – Действительно, – кротко сказал доктор Купер. – Мое заключение будет подтверждено дипломированным психиатром. Перед лицом подобных фактов судебное разбирательство прекращается, как, впрочем, и следствие по данному делу.
   Все было ясно и понятно, и мистеру Триггсу не оставалось ничего иного, как уступить.
   Когда мэр протянул ему чек, он заколебался:
   – Не знаю, должен ли принимать его.
   – Это ваш гонорар, – сказал мистер Чедберн. – Повторяю, вы положили конец ужасу, от которого страдали все. Вы великий мастер своего дела, мистер Триггс!
   Триггс удалился, смущенный н довольный.
   Днем он получил громадный букет роз и поэтический альбом, на первой странице которого красовалась «Песнь о козодое» с эпиграфом: «Моему спасителю – великому детективу Триггсу».
   К альбому был приложен тщательно завязанный пакет. Триггс нашел в нем питолу с новыми струнами; на визитной карточке, прикрепленной к грифу, было начертано: «Да воспоет она ваше счастье и вашу славу!»
   Мистер Триггс вздохнул; он вновь ощутил резкий запах пота влажной руки мисс Лавинии Чемсен и, неизвестно почему, вспомнил таинственно исчезнувшую мисс Руфь Памкинс.
   Вечером он по-царски принимал своего приятеле Дува. И вместо обычного грога они пили во славу победного дня французское вино.
   – Сегодня утром, – заявил Триггс, наполняя бокалы, мистер Чедберн сказал мне, что я покончил с ужасом Пелли… Так вот, Дув! Я не верю в это. Жалкий безумец Фримантл не мог быть воплощением Великого Страха, по крайней мере полным его воплощением.
   Мистер Дув курил и хранил молчание.
   И тогда мистер Триггс понял, что он не так уж доволен самим собой.
 

VI
 
МИСТЕР ДУВ СНОВА РАССКАЗЫВАЕТ СВОИ ИСТОРИИ

   Мистер Триггс стал великим человеком Ингершама.
   Конечно, никто открыто не говорил о Фримантле, о таинственных ужасах Пелли, но втихомолку все восхваляли заслуги человека из Скотленд-Ярда, с лихвой оплатившего свой долг признательности покойному сэру Бруди.
   Когда Триггс шел по улице, все шляпы я шапки взлетали над головами в приливе энтузиазма, и, кажется, только энергичное вмешательство самого мистера Чедберна избавило его от шумных ночных серенад при фонарях.
   Отовсюду сыпались приглашение на обеды, чаи, на партии в вист, и миссис Снипграсс каждый день с гордостью опорожняла почтовый ящик, набитый восторженными посланиями.
   Мистер Триггс вежливо отклонял все предложения либо оставлял их без ответа, но по настоянию мистера Дува принял одно предложение мистера Пайкрофта, аптекаря.
   И сделал это не без удовольствия. Его детские воспоминания были довольно смутными, ибо еще малым ребенком его отправили за счет доброго мистера Бруди в дальний пансионат; во время единственных каникул, проведенных в Ингершаме, он частенько забредал в аптеку, владельцем которой в ту эпоху был мягкий, приветливый старичок, передавший дело мистеру Пайкрофту после женитьбы последнего на единственной дочери аптекаря.
   Мистер Триггс еще помнил бледную красивую девчушку со светло-голубыми глазами.
   Войдя в эту старенькую деревенскую аптеку, мистер Триггс совершил волнующее путешествие в прошлое, узнав запахи и формы далекого детства.
   Пайкрофт принял гостей в голландской столовой, похожей на уютную кают-компанию.
   – Мистер Триггс, – торжественно произнес аптекарь, – заяц из басни почтенного Лафонтена предавался в своем логове бесплодным мечтаниям, ибо у него не было иных дел. Житель же маленького городка следит за своим соседом, болтает, делится своими воспоминаниями и ест – у него тоже нет занятий. Чаще всего его болтовня приятна, а еда вкусна. И посему предлагаю продолжить приятную беседу за вкусной едой.
   Так и произошло – в ценной посуде были поданы отличные блюда.
   – Отведайте этих жаренных на вертеле раков из Грини, мистер Триггс. Нет, эта сочная птица не гусенок и не фазан, а павлин. Лучшей дичи не сыскать, но не следует его фаршировать трюфелями.
   Конечно, жаль негодяя Фримантла, но ему не было равных в изготовлении паштета из телятины и окорока, и я уверен, что простофиля, который заменил его в надежде жениться на глупейшей миссис Фримантл, если она овдовеет, и в подметки ему не годится по части кулинарии. Но это не причина забывать о паштете, я изготовил его собственными руками. Он вам нравится? Я очень рад. А напитки… Если я вам скажу, что готовлю их сам по рецептам великого Распая?
   Вечер начинался превосходно, но на чистом небе оставалось одно облачко, которое мистер Триггс поспешил бесхитростно развеять.
   – Я знавал вашу супругу, – сказал детектив.
   – Вот как? – пробормотал аптекарь, и губы его задрожали.
   – Тогда ей было лет семь или восемь, да и мне не больше!
   – Бедняжка Ингрид! Она была красива… Ее нордическое очарование происходило от матери, шведки. Как я ее любил, мистер Триггс. Но она никогда не отличалась крепким здоровьем и простудилась – в Ингершаме ужасные зимы. Ее стал мучить кашель… Лондонские специалисты посоветовали долгое пребывание в Швейцарии. Она не вернулась, мистер Триггс. Она спит на крохотном кладбище в Анодине под сенью громадных сосен…
   Мистер Дув ловко сменил тему разговора.
   – Предлагаю выпить за успех нашего друга Триггса. Думаю, детективы Скотленд-Ярда позавидовали бы столь полному и решительному успеху, с каким он уничтожил ужас Пелли.
   – Э… – промычал Сигма, – я, право, не заслуживаю…
   – Некогда, – продолжил мистер Дув, – я знавал в Лондоне знаменитого Мепла Репингтона. – Это имя вам что-нибудь говорит, мистер Триггс?
   – Конечно, – солгал мистер Триггс.
   – Джентльмены, вы любите детективные истории?
   И Триггс, и Пайкрофт любили их.
   – В те времена, – начал мистер Дув, – я состоял членом некоего довольно известного лондонского литературного клуба. О, не смотрите на меня такими глазами – я исполнял в нем функции переписчика, не более.
   Однажды Мепл Репингтон поручил мне работу, с которой я успешно справился, и в знак признательности рассказал одно из своих приключений, историю, весьма позабавившую меня.
   Я перескажу ее вам в том виде, как услышал сам.
   Итак, передаю слово мистеру Репингтону.
   Мои родители прочили мне преподавательскую деятельность, и, кажется, я слыл прилежным учеником. Но, добившись всех возможных званий и дипломов, я понял, что карьера преподавателя слишком трудна, и решил зарабатывать на хлеб насущный на ином поприще.
   Один из литераторов той эпохи оказал мне протекцию, помогли и друзья. Я дебютировал в журналистике, вернее, в литературе.
   Скажу, сразу, у меня, по мнению издателей и ответственных секретарей, не было ни стиля, ни воображения.
   Однако один из этих почтенных людей заказал роман, чтобы дать мне немного подзаработать.
   Еженедельник, для которого следовало выполнить заказ, назывался «Уикли Тейлс» и платил по пенни за строчку, что казалось мне сказочным гонораром.
   Мне предоставили право самому выбрать сюжет при условии, что он окажется занимательным и читатель найдет в нем достаточное количество ужасов, чтобы подрожать от страха.
   Я оказался в большем затруднении, чем казалось. Прошла неделя, но вдохновение отказывалось посетить меня.
   В то время я жил в тесной квартирке из двух комнат на старой улочке около Ковент-Гардена. Соседние комнаты занимал старый отставной военный, майор Уил, человек доброго сердца, который считал своим долгом поднимать дух всех и каждого.
   Он частенько приглашал меня выкурить трубку и отведать виски, которое ему присылали из самого сердца Шотландии.
   Подметив мою озабоченность, Уил спросил о ее причинах с привычной снисходительной прямотой.
   Я не делал тайны из своих забот и рассказал историю заказанного романа, который «не шел».
   – Дело необычное, и я ничего в нем не смыслю. Кроме Вальтера Скотта и Диккенса, я ничего не читал и думаю, превзойти этих гениев никому не удастся; все остальные книги – дрянь.
   Однако могу вам указать путь, хотя не могу утверждать, что он наилучший.
   Как вы относитесь к истории сумасшедшего? Ибо полковник Крафтон – сумасшедший, хотя был в свое время одним из самых блестящих кавалерийских офицеров.
   Хотите повидать его? Когда-то мы дружили и продолжаем обмениваться новогодними открытками с пожеланиями здоровья и счастья.
   Крафтон живет бобылем в Сток-Ньюингтоне; нанесите ему визит от моего имени. Только не проговоритесь, что собираетесь писать истории, избрав его в качестве главного героя. А не то он вас прикончит.
   Вы любите лубочные картинки?
   – Странный вопрос, майор… Но отвечу откровенно: я их обожаю!
   – В таком случае вы спасены в глазах полковника Крафтона, ибо у него лучшая в мире коллекция лубков. Он отдал большие деньги за множество этих бесхитростных рисунков, поскольку богат и может удовлетворить все свои прихоти.
   – Спасибо… Но что за странности у вашего полковника?
   Майор Уил с огорченным видом пососал чубук своей трубки.
   – Мой старый друг ведет войну с привидением, происхождения которого я не знаю.
   Поезжайте к нему, наговорите кучу любезностей от моего имени, скажите, что желаете ознакомиться с его коллекцией лубков, а если он ее вам покажет, не жалейте ни похвал, ни восхищенных слов. Остальное придет само собой.
   Меня покорила идея Уила, и на следующий день я отбыл в Сток-Ньюингтон. В те дни то была деревня с чудесными травянистыми лугами, лесом и очаровательными древними трактирами.
   Я отобедал в одном из них под вывеской «У веселого возчика»:
   Я съел омлет с ветчиной, проглотил большой кусок творожного суфле, выпил пузатую кружку пенистого эля и попросил трактирщика указать мне дорогу к дому полковника Крафтона.
   Бравый хозяин едва не выронил глиняную трубку.
   – Молодой человек, я надеюсь, вы прибыли в Сток-Ньюингтон не для того, чтобы вас забросали поленьями.
   Я, по-видимому, скорчил ужасную гримасу, ибо он тут же добавил:
   – Именно такой прием ждет вас у полковника Крафтона, коли ваше лицо придется ему не по вкусу, а так случается со всяким, кто звонит в его дверь.
   – Он что – сумасшедший или негодяй?
   Трактирщик нерешительно покачал головой.
   – Ни то, ни другое. Я считаю его ученым человеком, и он жертвует муниципалитету крупные суммы денег для бедных. Но он не любит общения с людьми, однако так было не всегда.
   – Будьте любезны, расскажите мне его историю.
   – Охотно, хотя многого сообщить не могу. Десять лет тому назад, выйдя в отставку, он купил себе старый красивый дом на окраине деревни.
   По натуре своей он не был довольно общительным, но не выглядел и дикарем, каким стал сейчас. Он посещал трактир два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, избрав забытое посетителями заведение «У старого фонаря», которое содержал старик Сандерсон со своей дочерью Берилл.
   Через год после приезда полковника в Сток-Ньюингтон старый Сандерсон помер, и Берилл осталась одна-одинешенька во главе отягощенного долгами трактира без клиентов.
   Берилл нельзя было назвать красавицей, но выглядела она свежей и приятной; более того, поведения она была безупречного.
   Крафтон предложил ей вступить в брак, и она без колебаний согласилась.
   Два года супруги жили отшельниками, но были счастливы.
   Поэтому всех поразило известие, что Берилл сбежала в Лондон с молоденьким студентом, проводившим каникулы в Сток-Ньюингтоне.
   С той поры Крафтон заперся у себя в доме, выгнал служанку и взял ведение хозяйства на себя.
   Мне сдается, крах супружеской жизни помутил его разум, превратив этого человека в мизантропа чистейшей воды.
   Вот, сэр, все, что я могу вам сообщить о полковнике Крафтоне, и, согласитесь, история его банальна, хотя и причинила множество неприятностей старому нелюдиму.
   – Ба! – воскликнул я. – У меня превосходная рекомендация, и я, пожалуй, рискну своей спиной!
   Дом бывшего военного стоял у коммунального луга, вдалеке от других жилищ.
   Фасад старого дома был приятен глазу и выделялся ярким архитектурным стилем.
   Стояла редкостная жара, и воздух гудел, словно в печи булочника.
   Я дернул за ручку и услышал переливчатый звон в глубине гулкого коридора. Дверь распахнулась только после третьего звонка.
   На пороге возник хозяин с тростью из индийского тростника.
   – Кто вы такой и что вам надо? – враждебно пробурчал он. – Вы не похожи на торговца вразнос или коммивояжера, однако дергаете звонок, как сии невоспитанные и невежливые индивидуумы.
   – Я от майора Уила.
   В полковнике Крафтоне не было ничего ужасного. Напротив, он выглядел маленьким упитанным человечком, и только на донышке голубых глаз его кукольно-розового личика таилось некое беспокойство.
   Услышав имя майора Уила, он подобрел:
   – Уил – истинный джентльмен и не станет понапрасну беспокоить меня. Войдите, сэр.
   Мы прошли по широкому, уложенному плитами коридору в гостиную, сверкавшую чистотой.
   – Предлагаю вам освежиться, – сказал полковник привычным командирским тоном, – но вам придется пить в одиночестве, я почти законченный трезвенник.
   Он вышел и несколько минут спустя вернулся с длинной бутылкой рейнвейнского и старинным хрустальным бокалом.
   Холодное вино оказалось превосходным.
   Полковник осведомился о цели моего визита.
   Я пустился в пространные восхваления Снежных лубочных картинок и сказал, что горю желанием ознакомиться с его коллекцией.
   – Лубочная картинка, – начал Крафтон печальным тоном, единственное, что навевает воспоминание о былых людях. Взору понимающего человека, – хотя я не могу причислить себя к оным, они открывают новый мир. Я же всего-навсего старый маньяк, коллекционер, раб собственной страсти.
   Через час я уже сидел за столом моего нового друга перед коллекцией прелестных картинок, забыв о цели своего визита. Я готов был поклясться, что явился, дабы насладиться чудными наивными миниатюрами.
   Среди них встречалось много редких и, несомненно, весьма дорогих рисунков небольшого размера, раскрашенных кисточкой. Тут же лежали миниатюры с гротескными фигурами карликов и большими видами Нюренберга. Похождения Мальчика с пальчик и Золушки чередовались с грозными набегами Людоеда и с невероятной историей Сахарной головы.
   Наступил вечер, и я подумывал, как найти предлог для прощания, но погода решила за меня. Когда я встал из-за стола, с сожалением отложив в сторону ярко раскрашенную серию рисунков с приключениями злосчастного сиротки, раздался сильнейший удар грома.
   – Я не могу вас отпустить, – сказал Крафтон. – Вы не морж и не утка и живым до рыночной площади не доберетесь. К тому же сообщение с Лондоном уже прекратилось. Могу предложить вам гостеприимство одинокого человека. Вы согласны?
   Я с признательностью принял приглашение.
   Гроза то стихала, то принималась бушевать с новой силой; дождь превратился в ревущий водопад.
   – Комната, куда привел меня хозяин, выглядела очень уютной. Фламандские сундуки сверкали всеми цветами радуги. Над камином из черного мрамора с белыми прожилками висела картина Жерара Доу.
   Холодный ужин, поданный на драгоценном голландском сервизе из фаянса, состоял из больших ломтей копченой ветчины, рыбы в маринаде, нежного овечьего сыра и засахаренных фруктов.
   Наш разговор перешел от лубочных рисунков к военным приключениям. Полковник говорил, не скрывая своей радости.
   – Поймите меня, мой друг, – он уже величал меня другом, поймите меня… Я молчу целыми месяцами, а сегодня упиваюсь словами – у меня недержание речи! По такому поводу я отступлю от строгих правив воздержания. Как вы относитесь к араковому пуншу? Я выпью капельку вместе с вами.
   – Гроза ушла к югу, и дождь перестал стучаться в закрытые ставни.
   Я глянул на массивные фламандские часы и удивился столь позднему часу.
   – Без двадцати час. Как бежит время, полковник!
   Мои слова оказали неожиданное действие.
   Крафтон с дрожью положил трубку, сбросил испуганный взгляд на пожелтевший циферблат и простонал:
   – Без двадцати час! Вы сказали, без двадцати час!
   – Конечно, – ответил я. – Когда беседуешь о столь интересных вещах и попиваешь столь чудесный напиток…
   – Бога ради, – воскликнул он, – не покидайте меня… Скажите, мой друг, который час показывают стрелки?
   Он позеленел от страха, и по его подбородку стекала струйка слюны.
   – Ну что вы, полковник, минутная стрелка ползет к сорок пятой минуте. Скоро будет без четверти час!
   Крафтон издал вопль ужаса.
   – Почему же я не сплю в сей поздний час? – крикнул он. – В этом замешаны адские силы. Который час?
   – Без четверти час, полковник… Уже бьет три четверти!
   – Проклятие! – захрипел он. – Вот она!
   Дрожащим пальцем он указал на темный угол комнаты и повторил:
   – Вот она! Вот она!
   Я ничего не видел, но странное недомогание стеснило мне грудь.
   – Тень… Тень, являющаяся без четверти час… Вы видите ее?
   Я поглядел туда, куда он указывал пальцем, но ничего необычного не увидел.
   Он опустил голову и забормотал:
   – Конечно, вам ее не увидеть. Она так легка, так субтильна, эта тень. Но вы можете слышать ее.
   – Ваша тень шумит?
   – Стучит. Призрак, который ужасно стучит.
   – Я прислушался и ощутил, как на меня начинает накатывать беспричинный животный страх.
   Издалека доносились глухие стуки, равномерно отбивавшие какой-то гнетущий дьявольский ритм.
   Я растерянно смотрел по сторонам и не мог понять, откуда идет этот угрожающий стук.
   Звуки то раздавались рядом и дребезжали, как надтреснутый колокол, то удалялись, как быстрый конский топот, потом возвращались обратно и походили на хлопанье перепончатых крыльев невидимых летучих мышей.
   – Откуда этот шум? – нервно прошептал я.
   Полковник поднял на меня остекленевший взгляд.
   – Это стучит тень.
   – Где? – с отчаянием воскликнул я.
   – Пойдем и посмотрим, – вдруг с твердостью сказал он, схватил лампу и двинулся по коридору впереди меня.
   Звуки стали почти неразличимыми и словно растворились в воздухе, будто чьи-то неуверенные руки постукивали по потолку.
   Я сказал об этом хозяину, и тот, подняв голову, прислушался.
   – Нет! Они доносятся из-под пола, из погреба. Прислушайтесь!
   Из мрака погреба, дверь которого отворил подполковник, доносился стук деревянного молотка, обернутого тряпицей.
   – Пошли, – приказал он.
   Звуки становились все внятней, и я, сам не знаю почему, боялся подойти к месту, где они рождались.
   Вдруг Крафтон распахнул дощатую дверь, и я увидел просторный винный погреб с рядами бутылок.
   Он поднял лампу к потолку и копотью начертал на своде круг.
   – Она стучит! Боже, как она стучит!
   – Кто… кто она?
   – Тень! Всегда без четверти час. Она всегда стучит в это время, а я сплю и не слышу ее, ибо хочу спать и не слышать. А этой ночью вы заставили меня бодрствовать, проклятое вы существо!
   Я глянул на него – он был отвратителен.
   Глаза покраснели, и в них вспыхивали яростные огоньки. Открыв рот, он обнажил желтые кривые зубы с огромными клыками. Неужели передо мной мягкий, доброжелательный человек, любитель нежных лубочных картинок?
   – Грязный шпион! – закричал Крафтон и поднял руку. С невыразимым ужасом я увидел, что его кулак сжимает ручку громадной сечки, заточенной словно бритва.
   – Скотина!
   Лезвие просвистело у самого моего носа, и во все стороны полетели осколки бутылок – в погребе запахло портвейном и ромом.
   И тут, как ни странно, ко мне вернулось самообладание: я перестал страшиться невидимки.
   – Полковник, – спокойно сказал я, – нам мало одной тени, являющейся без четверти час?