«А что же вы написали на пустыре – места мне с детства памятные?»
   Чехов показал на своего спутника. Я понял, говорить опасно. И очутился в пустой церкви.
   А посреди пустой церкви, как дрова, свалены, покойники. Стал я вглядываться, а разобрать невозможно, все на одно лицо, как засушенные цветы. И один поднялся и вышел на амвон.
   Он был как все без покрова, ноги измазаны дегтем:
   «Ваш обвинительный пункт»...

Выбит из колеи

   Меня швырнуло, и я очнулся в пустой комнате. И затаился: чувствую, под кроватью кто-то ищет поудобнее улечься: с боку на бок, притихнет и снова заворочается. И как это случилось, не заметил, оно выползло из под кровати и поползло, вот брюхом наткнулось на мои сапоги, заворочалось и опять полезет.
   Боюсь шелохнуться. Я знаю оно близко, обойдет стул, наметится и прыгнет на меня.

Бухгалтерия

   Поезд стоял далеко за городом в поле и очень длинный. Я прошел все вагоны и задумал выкупаться. Но только что разделся, поезд тронулся. Я догонять, да куда там, не за что зацепиться. А мне говорят:
   «Вот билеты, считай!»
   Считать хитрость не большая и разложить по номерам просто. А билетиков кипа и все пестрые, в глазах мелькает. Но я все-таки справился. И думаю, «догоню поезд». Но только что подумал, подсунули целую кипу: «считай и раскладывай». А сосчитанные смешали. И опять я считаю и раскладываю, да не так уж споро, но и на этот раз довел до конца и для порядку и старые и смешанные восстановил. Но ждать не пришлось, снова завалили меня билетами, а прежнюю работу, все стройные ряды – в кашу. Черт бы вас побрал!

Мать

   С террасы я смотрел на облетевший сад. Какой ясный день – «бабье лето!» По желтой от листьев дорожке пробирается старуха, вся-то оборванная и лицо мокрое. И я подумал: «не спроста идет!» Да скорее к двери и по лестнице наверх. И слышу – да кому ж кроме, старуха бежит. Я в комнату – и она за мной, я в другую, а она тут-как-тут. Я в угол за комод, скорчился весь, закрыл глаза.
   «Чего ты боишься, слышу голос старухи, я твоя мать!»
   «У меня мать не такая!» а сам думаю: «одна из матерей?»
   А она наклонилась ко мне – какие загубленные глаза! – да за шею меня, цап!

Макароны

   Мой неизменный спутник, в природе не существующий, а только в моих снах и игре воображения, поднял меня на гору к кратеру. Стоим у самого края. Как всегда набалагуря, спутник-алабор[56] перепрыгнул, а я упал в кратер.
   И вот в черноте я цепляюсь руками за какие-то горячие чугунные вешалки вверх на землю.
   И слышу, кричит:
   «Вылезай скорей, я тебе макароны сварил в плевательнице, боюсь остынут».
   А мне все равно в какой посуде, стылые или рот обжечь, лишь бы на свет!

Тонь ночи

   То die, to sleep;
   То sleep: perchance to dream: ay there's the rub
   For in that sleep of death what dreams may come,
   When we have shuffled off this mortal coil
   Must give us pause...[57]
Shakespeare, Hamlet. Act III, Sc. 1.

   Тонь – тоня – глубокое место, где ловят рыбу. Закидка невода: «в иную тоню воз вытащишь, в иную ничего». Не жалуюсь: порожнем не подымался.
   Из тысячи снов я выбираю сто. В них моя взбудораженная душа, – так говорит мне мое наддушевное – мой горький страж: а он знает больше меня и, следя за мной, никогда не встревается в мою растерзанную жизнь.
   Моя душа не богата ни глубиной, ни размахом. Подводя итог, я могу это твердо сказать. Правда, мечта меня не оставляет, источник моих желаний не иссякнул, чувства мои остры, да выше головы не прыгнешь.
   В моих снах воспоминания, отклик на книги, события дня, игра слов и загадки-предзнаменования, которые открываются много позже, как в гадании.
   О смерти моей дочери мне открылось во сне – «О тебе – Наташа». Подтверждение я получил через два года: нашли ее в больнице мертвую, это случилось при отступлении немцев из Киева 27 ноября 1943 г. Я старался воспроизвести мое сонное проникновение из Парижа в Киев и чувство непоправимой утраты, под знаком которой проходит моя жизнь.
   Под тяжестью огорчений я спрашиваю, возможно ли не затягивать узел или против судьбы не уйдешь, а «он» не предостережет, да и разве послушаешься во-время самому загасить огонь?
   И еще приснилось мне, я видел подробности смерти близкого нам Вл. Вас. Диксона, я видел себя на дворе госпиталя и следил за приготовлениями. А однажды среди бела дня, глубоко задумавшись, шел я по авеню де Гобелэн, навстречу солдаты с музыкой и вдруг в моих глазах разорвалось пространство и я увидел – смотрел и ужасался, – было так близко и ярко, чего вернуть нельзя и никакая сила не восстановит.
   А потом через много лет, все так и произошло.
   Редчайший случай, ведь обыкновенно приснившееся надо понимать наоборот.
   Когда мне сказали, помер Иванов-Разумник, я не хотел верить, всего несколько дней, как было от него письмо.
   И в ту ночь мне приснился Иванов-Разумник: «про меня говорят, что я помер, не верьте, сказал он, я жив, я только переменил имя». Я поверил и всех уверял, что Иванов-Разумник в Америке под чужой фамилией. А ведь, действительно, он помер.
   В снах, как в гаданьи, срок исполнения не указан. И только одно, что когда-то будет. Так случилось с моей «Ивицей», понятной мне теперь, через много лет.
   По образам сна можно заключить, как живешь: нуждаешься или транжиришь. В сне «У хвоста» нищий с ручками вместо ушей, а есть выражение «ходить с ручкой», что означает попрошайничать. Не богато живется, коли такой сон приснился.
   Убедительность сна – его жаркость (температура). Неотлипаемый, припеченный образ никогда не обманет, непременно обнаружится. Такой сон прожжет все препятствия, и осуществится. Я знаю такие сны, и последний – «Медведица».
   Жаркие сны тягостны, их живое пламя тяжелое. А есть легкие живые сны и без всяких последствий. В них простое сравнение неожиданно превращается в вещь – кошка, поставленная, как цветы, съела цветы.
   Живостью отличаются и сны «легкого сердца». Начало их мрачно: у тебя все отнято и нет надежды получить обратно, но тут что-нибудь совсем неподходящее, пылесос, глотающий с пылью бумажки, неожиданно, забрав в свою прожорливую пасть и тебя, восстанавливает порядок – и к твоему удовольствию, отнятое возвращается («Пылесос»).
   Или как в «Жареном льве» угрожающая опасность рассеивается неожиданным обнаружением, что лев не живой, а съедобный.
   «Творчество, как сновидение». А и в самом деле, откуда вдруг приходит мысль, вдруг возникает образ?
   О смерти Авраама я читал в апокрифах и мне приснился Авраам, вознесенный на небеса, расправляется, карая грешную Божью тварь, и вдруг видит, издалека плывет черная точка и в ней узнал он лицо человека – это был обиженный им человек. А этот образ, может, невольно обиженного, возвращает Авраама на землю. По моему жаркому чувству, я как бы находился в эту минуту с Авраамом, с его заговорившей совестью избранного и все-таки в кругу грешной Божьей твари («Трава мурава» и «Плачужная канава»).
   Та же острота чувства и яркость видения мне говорят, что я был среди демонов в «воинстве» Сатанаила в тот крестный час смерти Христа, в дни, не отличить от ночей, когда померкло солнце и звезды, это наши глаза звездами прорезали смятение тоскующей твари. Я провожал Петра, когда пропел петух, и раскаяние выжгло мои слезы. Я с грозным архангелом стоял перед крестом, я не мог помириться, и за архангелом я требовал разрушить закон жизни – сойти со креста. И я стоял перед трепетавшей осиной, мое отчаяние глядело в закатившиеся глаза Иуды. И я же был той пижучкой-песней, пробудившей Богородицу от бесчувственного сна в черный день крестной муки («Звезда надзвездная»). А в толпе скоморохов на пиру у Ирода музыкой разжигал «Иродиаду» и бесновался в ее лебедином взлете («Лимонарь»). Я с Николой прошел всю русскую землю и путями друидов от Нанси до Нанта.
   Как много я видел беды на земле и откуда столько злобы среди людей, но мне не забыть и горячее человеческое сердце, его тихий свет («Три серпа»).
   И по стопам Богородицы, я прошел все подземные дороги – ад. И проснулся.
   Но, видно, мое, отравленное горечью, сердце ожесточилось. Мне больше не снятся святые и двери в тайну судеб мира для меня закрылись.
* * *
   Из истории я видел во сне Ивана Грозного, первопечатника Ивана Федорова, протопопа Аввакума или, как писалось в старину, Обакума, Петра Великого («Воронье перо» и сон «Обезьяны»). Из писателей мне снились: Лев Толстой, Достоевский, Пушкин, Хомяков (сон в «Подстриженных глазах»), Розанов, Лев Шестов (всегда к деньгам), Чехов, Горький, Андрей Белый, Блок, чаще всех, и Пришвин.
   В сне «Чехов и жареная утка» два значения: весь чеховский юмор для меня в этой домашней птице; а кроме того, «утка» – говорится: «пустить утку» – понимай, какой-нибудь невероятный слух. В колокольном деле без «утки» не обходилось, такое было поверье, и когда на Москве распространялась самая вздорная ерунда, но как достоверный слух, в Рядах хитро подсмеивались: «В Ярославле Оловянишниковы колокол льют, это их утка».
   Из парижан мне снились Андре Бретон, Рене Шар, сюрреалисты, и Жильбер Лели, переводил мою «Соломонию», автор «Маркиз де Сад», Жан Полян, «Табрские цветы» и Брис Парэн, галлимардийский философ и исследователь о жидовствующих: «Аристотелевы врата» и «Логика Маймонида», П. П. Сувчинский, историк музыки, Терешкович художник, Ларионов и Гончарова.
   Часто мне снится Копытчик – Сергей Константинович Маковский. Прежнее время – к веселому и приятному препровождению времени, а теперь погодное: к безбрежному, печальному туману, тоже и с Бахрахом... или моя душа так помутилась и сердце очерствело?
* * *
   Можно ли сочинять сны, как сочиняют стихи? В сложении стихов мера колышет воображение и вызывает образ, а сонная несообразность неизмерима. Умышленное соединение противоречий звякнет и погаснет, начинай сначала. Можно набить руку, как Кафка или родиться Гоголем. Сон Левко в Майской ночи Гоголь сочинил, и сонная действительность не в игре русалок, а в перевернутом зрении Левко: видя в глубине пруда отражение дома, он видит, если бы стоял перед домом.
* * *
   Душевная встряска может вызвать сновидение даже у слепорожденных, для которых кроме дневного пустая ночь. Само собой опий, героин, а для меня непритязательный веганин – помогает от головной боли, на что я никогда не жалуюсь, и успокаивает люмбаго, если невтерпеж остро чувствовать себя.
   Но можно ли так, здорово живешь, выманить сновидение?
   В Петербурге на Таврической, в доме архитектора Хренова в моей несуразной пятиугольной комнате, узкий диван. Днем, как лягу и непременно увижу сон. Я это заметил и ложился не потому, чтобы хотелось спать, а для снов. Потом запишу. Сны снились запутанные, но очень яркие и в литературу не впихивались, а входили свободно рассказом. Затеял я проверить на моих гостях – много ходило народу без времени – и я прошу, хоть на полчаса лечь на диван и постараться заснуть. Не всякий поддавался – изволь среди бела дня, когда охота поговорить, разлеживаться, чтобы только сон увидеть, но бывали податливые, не переча, укладывались на диван и засыпали. Пользуясь сонным затишьем, я продолжал свою прерванную работу.
   Но что странно, никому из моих посетителей, как насмех, ни разу ничего не приснилось. И я тогда подумал: у кого нет дверей в сонное царство, никакой диван не поможет, а мне, стало быть, расположение подушек облегчало путь.
* * *
   Сновидения и самые жестокие, когда дух замирает, никогда не изнуряют душу. Сновидения дар вечной молодости. И какое несчастье родиться без снов. Только сам человек никогда этого не поймет и не скажет – в природе все довольны и всякому сам себе мил.
   А посмотрите на этих сплющенных шарахающихся летучих мышей или тупых, неповоротливых гиппопотамов – им ничего не снится. Мир сновидений, как и мир сказок, запечатан. Не видят сны и не любят сказок, их зрение ограничено – только что около своего носа, а глубже «не понимаем». Какая скука ползет от их слов, а все их движения грузны.
   Без музыки, без снов, без сказок и без «игры», она слита со сном и сказкой, да лучше бы такому не родиться на чудодейной земле.
* * *
   По ходу снов можно сказать о воображении сновидца. Воображение неисчерпаемо, но для каждого ограничено. Я это по себе вижу, замечая в своих снах однообразность.
   Сны, как литературное произведение, всегда словесно законченные, отлиты и переносимы с места на место, а есть сны чистого воображения, ничем не начинаются и не видно концов, прозрачные, записать их не легко, а записанные окостеневают.
   Как в сказках, ведь сказки выходят из снов: есть сюжетные сказки, по матерьялам, и сказки чистой сказочности, возникшие «само-собой» из ничего, воздушные. Такая сказочность богато представлена в книге сказок Натальи Кодрянской.
   В данном моем собрании снов, сны чистого воображения.
   То, что называется «фантастическим», это вовсе не призрачная, не «деформированная» реальность, а существующая самостоятельно и действующая рядом с осязаемой реальностью.
   «Если бы сны шли в последовательности, мы не знали бы, что – сон, что – действительность».
   Эти слова Паскаля повторяет Толстой.
   Есть «большая реальность» жизни: жизнь не ограничивается дневными событиями трехмерной реальности, а уходит в многомерность сновидений, равносущных и равноценных с явью.
   В жизни проводник сна кровь. И опять я спрашиваю себя: пробуждение из смертного без сновидений сна в утро другого мира не есть ли переход в бескровное чистое сновидение?

Комментарии

   Печатается по изданию: Ремизов А. Мартын Задека. Сонник. Париж: Оплешник, 1954.
   Сборник представляет собой итоговое собрание произведений в жанре снов. В него вошли (большей частью в переработанном виде) и первые опыты в этом роде, публиковавшиеся в русской периодике во второй половине 1900-х – начале 1910-х годов, и никогда не появлявшиеся в печати парижские сны последних лет (во втором случае сведения о первой публикации в комментарий не выносятся).
   Работа над сборником началась в 1949 г. В письме Н. В. Кодрянской от 17 августа Ремизов отмечает: «Заходила прощаться А. С. Головина <...> Меня она застала над снами, сокращаю и «выворачиваю», потому так медленно» (Кодрянская Н. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977. С. 138; далее при ссылке на это издание – Ремизов в своих письмах). 22 августа писатель сообщает тому же адресату: «Кончил переписывать сны. (Полодни ночи). Всего 60 снов. 100 страниц тетрадных, 4-е тетради. Соединю с предисловием до послесмерти: кто-нибудь найдет на полке. Может быть, придется сделать три копии на машинке. Бедность моя, сегодня на прогулке думал, может быть из 60-ти 3, 4, 5 не больше, все остальное хочу взлететь, а земля тянет. <...> Есть в этих снах отклик от Грудцына (ремизовский пересказ древнерусской „Повести о Савве Грудцыне“, опубликован в 1951 г. – М. К.). Эти сны живут. Но вообще, мой приговор себе, что вам так не нравится: МЕЛКО» (Там же. С. 143). В своем дневнике Ремизов отмечает: «Я хотел назвать книгу: „Полодни ночи“, но слово „полодни“ по созвучию сойдет за „полудни“. А жаль: „полодни“ – весеннее дыхание земли, „полодни ночи“ – сны. Пусть будет „Тонь ночи“ (Кодрянская Н. Алексей Ремизов. С. 136). Оба первоначальных названия книги в окончательном варианте сделались названиями соответственно предисловия и послесловия. При доработке книги количество снов увеличилось до 95.
   Хотя в выходных данных книги указано, что «Мартын Задека» был отпечатан в сентябре 1954 г., в действительности его выход в свет был задержан до февраля 1955 г., о чем Ремизов уведомляет Кодрянскую 6 февраля: «На этой недели обещают выпустить мой «Сонник» (Там же. С. 387).
   Орфография и пунктуация парижского издания сохраняются нами в максимально возможной степени. «Мартын Задека» отражает стилевую манеру позднего Ремизова (сознательно противопоставляющего свою речь языковой «норме» того времени во всех ее вариантах – и «советском» и господствующем в российской диаспоре). В этом сложном и прихотливом словесном организме оказываются возможными даже параллельно существующие разночтения в написании имен собственных. Так, известный художник Михаил Ларионов в послесловии Ремизова (то есть «наяву») пишется через «а», в одном из снов трижды назван «Лорионовым». Наряду с оригинальной ремизовской транскрипцией всех имен собственных, при подготовке текста сохранены такие написания, как «промокашка», «сгробастать», «кабалистически-окультная» (и соответственно «кабала» и «окультизм»), «чорт» и т. п.
 
   Полодни ночи. Новое русское слово. 1953. 7 июня (№ 15016).
   Ивица. Сирин:[Альманах]. СПб., 1914. № 3 (далее – Сирин), под заглавием «На палке».
   Медведица. Сирин.
   Кошка. Новый журнал. Нью-Йорк, 1954. № 39 (далее – НЖ).
   Спутник. НЖ.
   Великан. Сирин, под заглавием «Конь-игрень».
   Бескрылый. Сирин, под заглавием «Глазастый».
   Зеленая заря. НЖ.
   На луну. НЖ.
   Чучело. Сирин, под заглавием «Живая чучела».
   Альбом. НЖ.
   Туфельник. Сирин.
   У хвоста. Сирин, под заглавием «У хвоста лошадиного».
   Брандахлыст. НЖ.
   Мой портрет. НЖ.
   Сорокоушник. НЖ.
   Из ничего. Под абажуром. НЖ.
   Жасмин. НЖ.
   Моя гостьяРемизов А. А. Мышкина дудочка. Париж, 1953. С. 9—10 (без заглавия).
   Одна картинка. Сирин.
   О тебе – Наташа. Советский патриот. Париж, 1947. 9 мая (№ 133).
   Мой цветок. Ремизов А. Рассказы. СПб: Прогресс, 1910, под названием «Цветок» (далее при ссылке на это издание – Рассказы).
   У голых. Рассказы.
   Качели. Рассказы.
   По морю – цветам. Сирин, под заглавием «По морю, по цветам белым».
   Песочное сукно. Сирин.
   Без цветов. Рассказы, под заглавием «Мои цветы».
   Раз-плюнуть. Сочинения. Т. 3, под заглавием «Не лазай!»
   Клей-синдетикон. Розанчик. Рассказы.
   Светень и девочка в лохмотьях. Сочинения. Т. 3, под заглавием «Светлый и девочка в лохмотьях».
   Верейский тигр. Рассказы, под заглавием «От тигра до крючка».
   Обезьяны. Ведьма. Рассказы.
   Коляда. Рассказы, под заглавием «Dame de Noël».
   Двойник. Татарин. Рассказы.
   Гуси и лебеди. Золотое руно. 1908. № 5 (далее – Золотое руно). Все сны, опубликованные в данном номере «Золотого руна», не имели индивидуальных заглавий и шли под общим заголовком «Под покровом ночи».
   Не могу уйти. Волк. Двери. Белый голубь. Победитель. Золотое руно.
   Конец веревки. Сирин.
   Чорт и слезы. Ремизов А. Подорожие. СПб., 1913 (далее – Подорожие).
   Птица. Сирин.
   Лягушки в перчатках. Золотое руно.
   Жареный лев. Сирин.
   Голубая лисица. Подорожие, под заглавием «Лисица».
   На полюс. Рассказы.
   Змея-кошка. Подорожие.
   Пожар. Рассказы.
   Мышка. Золотое руно.
   По карнизу. Рассказы, под заглавием «Гимнастика».
   Демоны. Рассказы, под заглавием «Черти».
   Пылесос. Рассказы, под заглавием «Чуть было не съели».
   Жандармы и покойник. Рассказы, под заглавием «Жандармы и покойники».
   Выбит из колеи. – Сочинения. Т. 3, под заглавием «Шершавое».
   Бухгалтерия. – Золотое руно.
   Мать. – Золотое руно. В изд. Рассказы опубликовано под заглавием «Бабье лето».
   Макароны. Золотое руно.
   Тонь ночи. Новое русское слово. 1953. 21 июня ( № 5030).
 
   М. Козьменко