Страница:
– Он, вероятно, хороший работодатель?
– Работодатель! Таких работодателей поискать. У меня мать болела. Так он дал мне премию осенью, чтобы я могла съездить с ней ненадолго на побережье. Вот он какой. – В глазах у нее появились слезы, но она сделала усилие над собой и сдержалась. Репортеры передавали друг другу чашки, сетуя то ли на излишек сахара, то ли на его отсутствие. Похоже, от них двоих они ничего особо не ждали.
– Поговорите с нами, Хелен.
– Одно словечко от Грегора – и мы все разъедемся по домам. У нас же семьи – сами понимаете.
– Я страдаю от дефицита общения, – пошутил один из них.
– Ну да, общения со своей пинтой пивка за ланчем, – в тон ему заметил кто-то другой.
Один из местных репортеров – судя по произношению, таковых здесь было немного – узнал Ребуса.
– Инспектор, ничего нам не скажете? – При слове «инспектор» некоторые из присутствующих насторожили уши.
– Скажу, – ответил Ребус, и Хелен Грейг заметно напряглась. – Уматывайте отсюда!
В ответ – улыбки, несколько разочарованных стонов. Калитка открылась и уже должна была закрыться, оставив Ребуса снаружи, но он навалился на створку, подался к молодой женщине и прошептал ей в ухо:
– Совсем забыл. Мне необходимо вернуться.
– Что?
– Я кое-что забыл, вернее, забыл мистер Джек. Он хотел, чтобы я выяснил, как там его жена – не слишком ли трагически отнеслась к неприятной новости…
Он ждал, когда она осознает услышанное. Хелен Грейг сложила губы в безмолвное «о». Осознала.
– Вот только, – сказал Ребус, – я забыл взять адрес…
Она приподнялась на цыпочки, чтобы не услышали газетчики, и прошептала ему в ухо:
– «Гнездо глухаря». Это между Ноканду и Томнавулином.
Ребус кивнул и позволил ей закрыть калитку. Его любопытство рассеялось не окончательно. Точнее сказать, теперь оно одолевало его еще больше, чем до того, как он вошел в дом. Ноканду и Томнавулин – названия двух известных вискарен, где производят односолодовый виски. Голова ему говорила: не пей больше никогда. Но сердце нашептывало иное…
Черт, он ведь собирался позвонить Пейшенс из дома Холмса – сообщить, что едет. Не то чтобы она требовала от него отчета за каждый шаг, но все-таки… Он подошел к знакомому репортеру, местному парню по имени Крис Кемп.
– Привет, Крис. У тебя в машине есть телефон? Не возражаешь, если я воспользуюсь?..
– Неплохо, – ответил Ребус, прежде чем громко чмокнуть ее в губы. – А как твоя оргия?
Она закатила глаза:
– Разговоры о работе и передержанная лазанья. А ты, значит, до дома не смог добраться? – (Ребус смотрел на нее непонимающим взглядом). – Я звонила в Марчмонт, но тебя там не было. Что с твоим костюмом, ты в нем спал?
– Это все кот виноват, паразит!
– Душка?
– Такой твист устроил на моем пиджаке – еле спас.
– Твист? Ничто так не выдает возраст мужчины, как его представление о современных танцах.
Ребус снял пиджак.
– У тебя есть апельсиновый сок?
– Головка побаливает? Пора завязывать с выпивкой, Джон.
– То есть осесть и остепениться – ты это хочешь сказать? – Он стянул с себя брюки. – Ничего, если я приму ванну?
Она придирчиво оглядела его с ног до головы.
– Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.
– Все равно. Я люблю спрашивать.
– Считай, что разрешение получено… Как всегда. А это тоже Душка сделал? – Она показала на царапины на его запястье.
– Я бы его в микроволновку сунул за такие дела.
Она улыбнулась:
– Пойду найду тебе апельсиновый сок.
Ребус проводил ее взглядом, попытавшись, несмотря на сушь во рту, одобрительно свистнуть ей вслед. Один из волнистых попугайчиков в клетке поблизости показал ему, как это делается. Пейшенс повернулась к попугайчику и улыбнулась.
Он улегся в пенную ванну и, глубоко вздохнув, закрыл глаза – в точности как советовал его доктор. «Методика релаксации» – так это называется по-научному. Доктор настоятельно рекомендовал Ребусу почаще расслабляться. Высокое кровяное давление. Ничего серьезного, но все же… Конечно, можно принимать таблетки, бета-блокаторы. Но доктор был сторонником саморегуляции. Глубокая релаксация. Самогипноз. Ребус хотел было сказать доктору, что его отец был гипнотизером, а брат до сих пор, вероятно, остается профессиональным гипнотизером… в местах не столь отдаленных.
Глубоко дышать… ни о чем не думать… расслабить голову, лоб, челюсть, шею, грудь, руки. Обратный отсчет до нуля. Никаких стрессов, никакого напряжения.
Поначалу Ребус заподозрил доктора в крохоборстве – нежелании выписывать дорогостоящие лекарства. Но рекомендации доктора вроде бы работали, черт его побери. Самопомощь всегда под рукой, как и Пейшенс Эйткен…
– Держи, – сказала она, заходя в ванную. В руке у нее был высокий тонкий стакан с апельсиновым соком. – Выжато доктором Эйткен.
Ребус скользнул мыльной рукой по ее ягодицам:
– Прижато инспектором Ребусом.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом провела пальцем по его волосам:
– Тебе пора пользоваться кондиционером для волос, Джон. У тебя фолликулы совершенно потеряли силу.
– Это потому, что моя сила собирается совсем в другом месте.
Она прищурилась.
– Не спеши, мой мальчик, – сказала она и, прежде чем он успел снова схватить ее за ягодицы, выскользнула из ванной. Ребус, улыбнувшись, погрузился в воду.
Дышать глубже… прогнать все мысли… Неужели Грегора Джека подставили? Если да, то кто? С какой целью? Чтобы устроить скандал, конечно. Политический скандал. Для первых газетных полос. Но атмосфера в доме Джека была какая-то… странная. Безусловно напряженная, это естественно, но еще холодная и нервная, словно худшее впереди.
Жена… Элизабет… что-то с ней не так. Что-то тут не сходится. Предыстория, нужна предыстория. Он должен быть уверен. Адрес домика в горах он запомнил, но, насколько он знал полицейские участки в Хайленде, звонить туда в воскресенье бесполезно. Предыстория… Он снова вспомнил о репортере Крисе Кемпе. А почему бы и нет? Просыпайтесь, руки, просыпайтесь, грудь, шея и голова. Воскресенье не время для отдыха. Кое для кого и воскресенье рабочий день.
Пейшенс высунула голову из-за двери.
– Как насчет тихого вечера? – предложила она. – Я приготовлю…
– К чертям собачьим тихий вечер, – сказал Ребус, внушительно поднимаясь из воды. – Пойдем выпьем где-нибудь.
Ребус клюнул Пейшенс в щечку, поставил стаканы на стол и сел рядом с ней.
– Я взял тебе двойной, – сказал он.
– Вижу. – Она подняла стакан. – Для тоника места почти не осталось, да?
Они сидели в заднем зале заведения под названием «Конский волос» на Бротон-стрит. За дверью был виден бар, как водится шумный. Собеседники здесь сидели словно дуэлянты, шагах в десяти друг от друга. В итоге все в зале кричали, будто при перекрестном огне или коротком замыкании. Шумно, но весело. Во втором зале было спокойнее. Здесь вдоль стен буквой U располагались мягкие сиденья, стояли рахитичные стулья. Узкие ромбовидные столы были привинчены к полу. По слухам, мягкие сиденья были набиты конским волосом еще в 1920-е годы. Отсюда и название – «Конский волос», а настоящее, прозаическое название все давно забыли.
Пейшенс вылила в свой джин половину маленькой бутылочки тоника, а себе Ребус взял пинту индийского светлого.
– Твое здоровье, – без особого энтузиазма сказала она и добавила: – Я прекрасно понимаю, что для этого есть какая-то причина. Не просто же так мы сюда пришли. Вероятно, это имеет отношение к твоей работе?
Ребус поставил стакан.
– Да, – ответил он.
Она подняла глаза к потолку в никотиновой копоти.
– Господи, дай мне силы, – сказала она.
– Это ненадолго, – сказал Ребус. – Надеюсь, мы успеем зайти еще куда-нибудь… в достойное тебя место.
– Не нарывайся, свинтус.
Ребус опустил глаза в свою кружку, размышляя о различных смыслах высказывания Пейшенс. Потом в его поле зрения возник кто-то из вновь вошедших, и Ребус с места помахал ему. Молодой человек подошел к ним, устало улыбаясь.
– Не часто доводится видеть вас здесь, инспектор Ребус.
– Садись. Я угощаю, – сказал Ребус. – Пейшенс, позволь тебе представить: один из лучших молодых репортеров Шотландии – Крис Кемп.
Ребус встал и направился к бару. Крис Кемп подтащил к их столику стул и сел, предварительно проверив его на прочность.
– Не иначе ему что-то от меня нужно, – сказал он Пейшенс, кивая в сторону бара. – Он знает: немного лести, и из меня можно веревки вить.
Не то чтобы это была бессовестная лесть. В Абердине Крис Кемп не раз получал премии за работу в вечерней газете; в Глазго, куда он потом переехал, его назвали лучшим молодым журналистом года; оттуда он переместился в Эдинбург, где последние полтора года пытался, по его собственному выражению, «расшевелить болото». Все знали, что настанет день – и он уедет на юг. В Шотландии ему «расшевеливать» практически нечего. Он и сам это знал. Это было неизбежно. Его держала здесь только подружка-студентка, которая через год заканчивала университет и слышать не хотела о переезде на юг, по крайней мере до диплома…
Когда Ребус вернулся от барной стойки, Пейшенс уже знала про него все это и еще немного. В глазах у нее стояла скука, чего Крис Кемп – при всех своих замечательных качествах – не замечал. Он говорил, а она, слушая его, думала: стоит ли Джон Ребус всего этого? Стоит ли он всех тех усилий, которые ей, похоже, придется затрачивать всю жизнь? Она его не любила и на этот счет не обманывалась. Да, «любовь» несколько раз случалась в ее жизни, но давно, в ранней юности и потом, когда ей было немногим больше двадцати, нет, было еще и в тридцать с чем-то. И всегда это заканчивалось либо никак, либо мерзко. А потому теперь ей казалось, что «любовь» может с одинаковым успехом означать как начало отношений, так и их бесславный конец.
С подобными случаями она не раз сталкивалась в своем врачебном кабинете. Она видела мужчин и женщин (чаще женщин), сломленных любовью, по-настоящему больных оттого, что они слишком сильно любили и не нашли взаимности. Любовь становилась для них неотвязной болезнью, как у детей воспаление среднего уха, а у стариков стенокардия. И от этого недуга у доктора Эйткен не было лекарства – ничего, кроме слов сочувствия.
Время лечит, могла она сказать в минуту откровенности. Да, оно залечивает рану, и на ней нарастает корка – жесткая, но надежная защита. Именно так она воспринимала себя: несентиментальная, надежная, способная защитить. Но требовалась ли Джону Ребусу ее надежность, ее защита?
– А вот и я, – сказал он, вернувшись. – Прошу прощения, бармен сегодня ползает, как черепаха.
Крис Кемп с натянутой улыбкой взял пиво.
– Я как раз рассказывал Пейшенс…
Боже мой, подумал Ребус, садясь. Она холодна, как ведерко со льдом. Не нужно было тащить ее сюда. Но если бы он сказал ей, что уходит по делам… да, вряд ли было бы лучше. Нужно заканчивать поскорей. Может быть, вечер еще удастся спасти.
– Скажи-ка мне, Крис, – проговорил он, обрывая молодого человека, – какую там грязь раскопали на Грегора Джека?
Ребуса более всего интересовала Элизабет Джек, но Кемп начал с самого парламентария, и то, что он сказал, было интересно. Ребус узнал про другого Джека, ничуть не похожего ни на его публичный образ, ни на того Джека, с которым познакомился Ребус. Например, ему бы в голову не пришло, что Грегор Джек пьяница.
– Его от виски за уши не оттащить, – сказал Кемп. – Наверно, больше полбутылки в день выпивает, а когда в Лондоне, и того больше. Точно.
– Он никогда не выглядит пьяным.
– Потому, что он не пьянеет. Но пьет.
– Что еще?
Было много чего еще, очень много.
– Он отличный манипулятор, очень умный. От природы. Я ни одному его слову не верю. Я знаком с человеком, который учился с ним в университете. Он говорит: Грегор все продумывает заранее, все просчитывает. Так он и умыкнул миссис Грегор Джек.
– Что ты имеешь в виду?
– История такая. Они познакомились в университете, на вечеринке. Грегор видел ее и раньше, но не обращал особого внимания. А как узнал, что она богата, тут все пошло по-другому. Он начал за ней ухлестывать. До того ее охмурил, что с нее трусы упали. – Он повернулся к Пейшенс. – Извините за грубость.
Пейшенс пила второй джин и в ответ лишь слегка кивнула.
– Расчетливый. Имейте в виду: у него бухгалтерское образование. И мозги тоже бухгалтерские. Что будете?
Но Ребус уже поднялся:
– Нет, Крис, я ставлю.
Но Кемп и слышать об этом не хотел.
– Уж не думаете ли вы, что я все это рассказываю ради кружки пива, инспектор?..
Кемп зацепился за эту мысль и, когда на столе вновь появилась выпивка, в лоб спросил Ребуса:
– Зачем вам все это?
Ребус пожал плечами.
– Есть за этим какая-то история?
– Вполне возможно. В прошлом.
Теперь они говорили как профессионалы: вся суть содержалась в невысказанном.
– Но какая-то история могла быть?
– Если она и есть, Крис, то, в той мере, в какой это зависит от меня, оставляю ее тебе.
Кемп отхлебнул пива.
– Знаете, я провел там весь день. И получили мы только официальное заявление. Простое и незамысловатое. И больше никаких комментариев. Ваша история связана с Джеком?
Ребус снова пожал плечами:
– Прошлое. То, что ты говорил о миссис Джек, это было любопытно…
Но Кемп смотрел на него холодным взглядом.
– Я услышу эту историю первым?
Ребус помассировал себе шею.
– В той мере, в какой это зависит от меня.
Кемп, казалось, оценивает предложение. Сам-то Ребус прекрасно знал: никакого предложения у него нет и оценивать тут нечего. Кемп поставил кружку на столешницу. Он решил рассказать еще кое-что.
– Джек не все знал о Лиз Ферри. Не знал, что у нее, мягко говоря, беспутная компания. Все богатые и беспутные. Вроде нее. Грегору понадобилось немало времени, чтобы его там приняли за своего. Не забывайте, он же был парень из рабочей семьи. Неуклюжий, без лоска. Но ведь подцепил Лиз на крючок. Она ходила за ним как привязанная. А у Джека была своя компания. И до сих пор есть.
– Не понимаю.
– В основном школьные друзья, несколько университетских. Это и есть его круг.
– У одного из них букинистический магазин, верно?
Кемп кивнул:
– Рональд Стил. Они его называют Сьюи. Отсюда и название «Книги Сьюи».
– Странное прозвище, – сказала Пейшенс.
– Не знаю, откуда оно взялось, – сказал Кемп. – Хотелось бы выяснить, но пока не знаю.
– А кто еще? – спросил Ребус.
– Не знаю, сколько их всего. Самые, пожалуй, любопытные – это Рэб Киннаул и Эндрю Макмиллан.
– Рэб Киннаул – который актер?
– Именно.
– Забавно. Нужно будет с ним поговорить. Вернее, с его женой.
– Да? – Кемп почуял, что это связано с обещанной историей Ребуса, но тот отрицательно покачал головой. – Не имеет никакого отношения к Джеку. Просто недавно украли ценные книги. А миссис Киннаул, по слухам, собирает старые книги.
– Это, случайно, не те ли книги, что были украдены у профессора Костелло?
– Именно.
Газетчик в Кемпе всегда был начеку.
– Есть успехи?
Ребус пожал плечами.
– Только не надо мне впаривать, что пока еще рано о чем-то говорить, – сказал Кемп.
Он рассмеялся, а с ним рассмеялась и Пейшенс. Но Ребуса зацепило другое.
– Постой, неужто тот самый Эндрю Макмиллан?
Кемп кивнул:
– Они вместе учились в школе.
– Черт! – Ребус уставился в пластмассовую столешницу. Кемп взялся объяснить Пейшенс, кто такой Эндрю Макмиллан.
– Очень успешный бизнесмен. В один прекрасный день взял и свихнулся. Уехал домой и отпилил жене голову.
Пейшенс охнула.
– Вспомнила, – сказала она. – Голову так и не нашли, да?
Кемп отрицательно покачал своей, крепко сидевшей на плечах.
– Он и дочь пытался прикончить, но девочке удалось убежать. С тех пор она немного не в себе, но это и не удивительно.
– А с ним что теперь? – спросил Ребус. Делу было уже несколько лет. К тому же случилось это не в Эдинбурге, а в Глазго – не на его территории.
– Лежит в этой новой психиатрической лечебнице, которую тогда как раз только что построили, – сказал Кемп.
– В Датиле? – уточнила Пейшенс.
– Да. В Хайленде. По-моему, это недалеко от Грантауна.
Все любопытнее и любопытнее, подумал Ребус. Он был не силен в географии, но ему казалось, что Грантаун находится не слишком далеко от «Гнезда глухаря».
– Джек поддерживает с ним связь?
Теперь настала очередь Кемпа пожимать плечами.
– Понятия не имею.
– Они тоже вместе учились в школе?
– Говорят, что да. Если честно, то я думаю, что Лиз Джек гораздо более интересная фигура. Помощники Джека стараются изо всех сил, чтобы она не светилась.
– Да, а почему это?
– Потому что она, как говорится, непредсказуемая. По-прежнему общается со своими старыми друзьями. Джейми Килпатрик, Матильда Мерриман и другие. Вечеринки, пьянки, наркотики, оргии… Бог знает что еще. Прессе ни хрена не отламывается. – Он снова повернулся к Пейшенс. – Прошу прощения. Ни хрена. А если мы что и добываем, так вычеркивает редактор, на всякий случай.
– Вот как?
– Редакторы вечно перестраховываются, должность такая. К тому же нужно помнить, что сэр Хью Ферри всегда готов предъявить иск за клевету, если дело касается его семьи.
– Как в случае с заводом?
– Показательная история.
– Так что там насчет старых дружков миссис Джек?
– Аристократы, «старые деньги» по большей части. Но есть и новые.
– А что насчет ее самой?
– Ну, поначалу она определенно способствовала карьере Джека. Думаю, он всегда хотел заниматься политикой, а член парламента не может позволить себе быть неженатым. Его начали бы подозревать в неправильной ориентации. Думаю, он искал красивую, богатую женщину из влиятельной семьи. Ну и нашел, и не собирался выпускать из рук. Брак у них был удачный, во всяком случае со стороны. Лиз приезжает на всякие публичные мероприятия, фотографируется с мужем, она фотогенична… А потом снова исчезает. Они с Грегором совершенно разные. Лед и пламень. Она – пламень, он – лед, обычно пополам с виски…
Кемп разговорился. Ему было что еще рассказать, хотя по большей части это всё домыслы. Тем не менее истории занятные, тут есть над чем подумать. С этой мыслью Ребус, извинившись, отправился в туалет. Писсуар в «Конском волосе» имел форму желоба и был наполнен до краев; насколько знал Ребус, картина в этом туалете не менялась годами. Конденсат с емкости наверху капал точно на головы тех, кто имел глупость подойти слишком близко; стены были исписаны идиотами, страдающими дислексией: «ПОМНИ 1960». Но появилось и новые надписи. «Пьян, как отче наш», – прочел Ребус. «Да святится вымя твое…»
Ребус решил, что если он и не получил все, чего хотел, то, по крайней мере, получил все, что знал Крис Кемп. Оставаться дальше не имело смысла. Ни малейшего. Он бодрым шагом вышел из туалета и увидел, что какой-то молодой человек остановился возле их столика и разговаривает с Пейшенс. Тот уже уходил, возвращаясь в бар, и Пейшенс на прощанье одарила его улыбкой.
– Кто это такой? – спросил Ребус, не садясь.
– Сосед. Живет рядом на Оксфорд-террас, – небрежно сказала Пейшенс. – Работает в «Торговых стандартах». Странно, что ты с ним не сталкивался.
Ребус пробормотал что-то в ответ, потом пощелкал пальцем по часам.
– Крис, – сказал он, – это все твоя вина. Ты слишком интересно рассказывал. Мы двадцать минут назад должны были быть в ресторане. Кевин и Майра нам голову оторвут. А пока… – Он наклонился к репортеру и понизил голос: – Попытайся выяснить, кто предупредил газетчиков о рейде на бордель. Тогда ты, может быть, и получишь обещанную историю. – Он выпрямился. – До скорого, да? Будь здоров.
– Всего доброго, Крис, – сказала Пейшенс, поднимаясь со своего места.
– Да, конечно, до встречи. Увидимся. – И Крис Кемп остался один, недоуменно спрашивая себя, он ли сказал эти последние слова?
На улице Пейшенс вопросительно посмотрела на Ребуса:
– Кевин и Майра?
– Наши старинные друзья, – объяснил Ребус. – Чем не предлог, когда нужно уйти? И потом я же обещал тебе ужин. А ты мне расскажешь про нашего соседа.
Он взял ее под руку и повел к машине, к ее машине. Пейшенс никогда прежде не замечала, чтобы Ребус ее ревновал, а потому наверняка не знала, но могла бы поклясться, что он ревнует. Ну и ну, мир полон чудес…
3
– Работодатель! Таких работодателей поискать. У меня мать болела. Так он дал мне премию осенью, чтобы я могла съездить с ней ненадолго на побережье. Вот он какой. – В глазах у нее появились слезы, но она сделала усилие над собой и сдержалась. Репортеры передавали друг другу чашки, сетуя то ли на излишек сахара, то ли на его отсутствие. Похоже, от них двоих они ничего особо не ждали.
– Поговорите с нами, Хелен.
– Одно словечко от Грегора – и мы все разъедемся по домам. У нас же семьи – сами понимаете.
– Я страдаю от дефицита общения, – пошутил один из них.
– Ну да, общения со своей пинтой пивка за ланчем, – в тон ему заметил кто-то другой.
Один из местных репортеров – судя по произношению, таковых здесь было немного – узнал Ребуса.
– Инспектор, ничего нам не скажете? – При слове «инспектор» некоторые из присутствующих насторожили уши.
– Скажу, – ответил Ребус, и Хелен Грейг заметно напряглась. – Уматывайте отсюда!
В ответ – улыбки, несколько разочарованных стонов. Калитка открылась и уже должна была закрыться, оставив Ребуса снаружи, но он навалился на створку, подался к молодой женщине и прошептал ей в ухо:
– Совсем забыл. Мне необходимо вернуться.
– Что?
– Я кое-что забыл, вернее, забыл мистер Джек. Он хотел, чтобы я выяснил, как там его жена – не слишком ли трагически отнеслась к неприятной новости…
Он ждал, когда она осознает услышанное. Хелен Грейг сложила губы в безмолвное «о». Осознала.
– Вот только, – сказал Ребус, – я забыл взять адрес…
Она приподнялась на цыпочки, чтобы не услышали газетчики, и прошептала ему в ухо:
– «Гнездо глухаря». Это между Ноканду и Томнавулином.
Ребус кивнул и позволил ей закрыть калитку. Его любопытство рассеялось не окончательно. Точнее сказать, теперь оно одолевало его еще больше, чем до того, как он вошел в дом. Ноканду и Томнавулин – названия двух известных вискарен, где производят односолодовый виски. Голова ему говорила: не пей больше никогда. Но сердце нашептывало иное…
Черт, он ведь собирался позвонить Пейшенс из дома Холмса – сообщить, что едет. Не то чтобы она требовала от него отчета за каждый шаг, но все-таки… Он подошел к знакомому репортеру, местному парню по имени Крис Кемп.
– Привет, Крис. У тебя в машине есть телефон? Не возражаешь, если я воспользуюсь?..
* * *
– Ну, – спросила доктор Пейшенс Эйткен, – как тебе ménage à trois?[12]– Неплохо, – ответил Ребус, прежде чем громко чмокнуть ее в губы. – А как твоя оргия?
Она закатила глаза:
– Разговоры о работе и передержанная лазанья. А ты, значит, до дома не смог добраться? – (Ребус смотрел на нее непонимающим взглядом). – Я звонила в Марчмонт, но тебя там не было. Что с твоим костюмом, ты в нем спал?
– Это все кот виноват, паразит!
– Душка?
– Такой твист устроил на моем пиджаке – еле спас.
– Твист? Ничто так не выдает возраст мужчины, как его представление о современных танцах.
Ребус снял пиджак.
– У тебя есть апельсиновый сок?
– Головка побаливает? Пора завязывать с выпивкой, Джон.
– То есть осесть и остепениться – ты это хочешь сказать? – Он стянул с себя брюки. – Ничего, если я приму ванну?
Она придирчиво оглядела его с ног до головы.
– Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.
– Все равно. Я люблю спрашивать.
– Считай, что разрешение получено… Как всегда. А это тоже Душка сделал? – Она показала на царапины на его запястье.
– Я бы его в микроволновку сунул за такие дела.
Она улыбнулась:
– Пойду найду тебе апельсиновый сок.
Ребус проводил ее взглядом, попытавшись, несмотря на сушь во рту, одобрительно свистнуть ей вслед. Один из волнистых попугайчиков в клетке поблизости показал ему, как это делается. Пейшенс повернулась к попугайчику и улыбнулась.
Он улегся в пенную ванну и, глубоко вздохнув, закрыл глаза – в точности как советовал его доктор. «Методика релаксации» – так это называется по-научному. Доктор настоятельно рекомендовал Ребусу почаще расслабляться. Высокое кровяное давление. Ничего серьезного, но все же… Конечно, можно принимать таблетки, бета-блокаторы. Но доктор был сторонником саморегуляции. Глубокая релаксация. Самогипноз. Ребус хотел было сказать доктору, что его отец был гипнотизером, а брат до сих пор, вероятно, остается профессиональным гипнотизером… в местах не столь отдаленных.
Глубоко дышать… ни о чем не думать… расслабить голову, лоб, челюсть, шею, грудь, руки. Обратный отсчет до нуля. Никаких стрессов, никакого напряжения.
Поначалу Ребус заподозрил доктора в крохоборстве – нежелании выписывать дорогостоящие лекарства. Но рекомендации доктора вроде бы работали, черт его побери. Самопомощь всегда под рукой, как и Пейшенс Эйткен…
– Держи, – сказала она, заходя в ванную. В руке у нее был высокий тонкий стакан с апельсиновым соком. – Выжато доктором Эйткен.
Ребус скользнул мыльной рукой по ее ягодицам:
– Прижато инспектором Ребусом.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом провела пальцем по его волосам:
– Тебе пора пользоваться кондиционером для волос, Джон. У тебя фолликулы совершенно потеряли силу.
– Это потому, что моя сила собирается совсем в другом месте.
Она прищурилась.
– Не спеши, мой мальчик, – сказала она и, прежде чем он успел снова схватить ее за ягодицы, выскользнула из ванной. Ребус, улыбнувшись, погрузился в воду.
Дышать глубже… прогнать все мысли… Неужели Грегора Джека подставили? Если да, то кто? С какой целью? Чтобы устроить скандал, конечно. Политический скандал. Для первых газетных полос. Но атмосфера в доме Джека была какая-то… странная. Безусловно напряженная, это естественно, но еще холодная и нервная, словно худшее впереди.
Жена… Элизабет… что-то с ней не так. Что-то тут не сходится. Предыстория, нужна предыстория. Он должен быть уверен. Адрес домика в горах он запомнил, но, насколько он знал полицейские участки в Хайленде, звонить туда в воскресенье бесполезно. Предыстория… Он снова вспомнил о репортере Крисе Кемпе. А почему бы и нет? Просыпайтесь, руки, просыпайтесь, грудь, шея и голова. Воскресенье не время для отдыха. Кое для кого и воскресенье рабочий день.
Пейшенс высунула голову из-за двери.
– Как насчет тихого вечера? – предложила она. – Я приготовлю…
– К чертям собачьим тихий вечер, – сказал Ребус, внушительно поднимаясь из воды. – Пойдем выпьем где-нибудь.
* * *
– Джон, ты же меня знаешь, я ничего не имею против дешевых мест, но это совсем убожество. Ты не думаешь, что я заслуживаю лучшего?Ребус клюнул Пейшенс в щечку, поставил стаканы на стол и сел рядом с ней.
– Я взял тебе двойной, – сказал он.
– Вижу. – Она подняла стакан. – Для тоника места почти не осталось, да?
Они сидели в заднем зале заведения под названием «Конский волос» на Бротон-стрит. За дверью был виден бар, как водится шумный. Собеседники здесь сидели словно дуэлянты, шагах в десяти друг от друга. В итоге все в зале кричали, будто при перекрестном огне или коротком замыкании. Шумно, но весело. Во втором зале было спокойнее. Здесь вдоль стен буквой U располагались мягкие сиденья, стояли рахитичные стулья. Узкие ромбовидные столы были привинчены к полу. По слухам, мягкие сиденья были набиты конским волосом еще в 1920-е годы. Отсюда и название – «Конский волос», а настоящее, прозаическое название все давно забыли.
Пейшенс вылила в свой джин половину маленькой бутылочки тоника, а себе Ребус взял пинту индийского светлого.
– Твое здоровье, – без особого энтузиазма сказала она и добавила: – Я прекрасно понимаю, что для этого есть какая-то причина. Не просто же так мы сюда пришли. Вероятно, это имеет отношение к твоей работе?
Ребус поставил стакан.
– Да, – ответил он.
Она подняла глаза к потолку в никотиновой копоти.
– Господи, дай мне силы, – сказала она.
– Это ненадолго, – сказал Ребус. – Надеюсь, мы успеем зайти еще куда-нибудь… в достойное тебя место.
– Не нарывайся, свинтус.
Ребус опустил глаза в свою кружку, размышляя о различных смыслах высказывания Пейшенс. Потом в его поле зрения возник кто-то из вновь вошедших, и Ребус с места помахал ему. Молодой человек подошел к ним, устало улыбаясь.
– Не часто доводится видеть вас здесь, инспектор Ребус.
– Садись. Я угощаю, – сказал Ребус. – Пейшенс, позволь тебе представить: один из лучших молодых репортеров Шотландии – Крис Кемп.
Ребус встал и направился к бару. Крис Кемп подтащил к их столику стул и сел, предварительно проверив его на прочность.
– Не иначе ему что-то от меня нужно, – сказал он Пейшенс, кивая в сторону бара. – Он знает: немного лести, и из меня можно веревки вить.
Не то чтобы это была бессовестная лесть. В Абердине Крис Кемп не раз получал премии за работу в вечерней газете; в Глазго, куда он потом переехал, его назвали лучшим молодым журналистом года; оттуда он переместился в Эдинбург, где последние полтора года пытался, по его собственному выражению, «расшевелить болото». Все знали, что настанет день – и он уедет на юг. В Шотландии ему «расшевеливать» практически нечего. Он и сам это знал. Это было неизбежно. Его держала здесь только подружка-студентка, которая через год заканчивала университет и слышать не хотела о переезде на юг, по крайней мере до диплома…
Когда Ребус вернулся от барной стойки, Пейшенс уже знала про него все это и еще немного. В глазах у нее стояла скука, чего Крис Кемп – при всех своих замечательных качествах – не замечал. Он говорил, а она, слушая его, думала: стоит ли Джон Ребус всего этого? Стоит ли он всех тех усилий, которые ей, похоже, придется затрачивать всю жизнь? Она его не любила и на этот счет не обманывалась. Да, «любовь» несколько раз случалась в ее жизни, но давно, в ранней юности и потом, когда ей было немногим больше двадцати, нет, было еще и в тридцать с чем-то. И всегда это заканчивалось либо никак, либо мерзко. А потому теперь ей казалось, что «любовь» может с одинаковым успехом означать как начало отношений, так и их бесславный конец.
С подобными случаями она не раз сталкивалась в своем врачебном кабинете. Она видела мужчин и женщин (чаще женщин), сломленных любовью, по-настоящему больных оттого, что они слишком сильно любили и не нашли взаимности. Любовь становилась для них неотвязной болезнью, как у детей воспаление среднего уха, а у стариков стенокардия. И от этого недуга у доктора Эйткен не было лекарства – ничего, кроме слов сочувствия.
Время лечит, могла она сказать в минуту откровенности. Да, оно залечивает рану, и на ней нарастает корка – жесткая, но надежная защита. Именно так она воспринимала себя: несентиментальная, надежная, способная защитить. Но требовалась ли Джону Ребусу ее надежность, ее защита?
– А вот и я, – сказал он, вернувшись. – Прошу прощения, бармен сегодня ползает, как черепаха.
Крис Кемп с натянутой улыбкой взял пиво.
– Я как раз рассказывал Пейшенс…
Боже мой, подумал Ребус, садясь. Она холодна, как ведерко со льдом. Не нужно было тащить ее сюда. Но если бы он сказал ей, что уходит по делам… да, вряд ли было бы лучше. Нужно заканчивать поскорей. Может быть, вечер еще удастся спасти.
– Скажи-ка мне, Крис, – проговорил он, обрывая молодого человека, – какую там грязь раскопали на Грегора Джека?
* * *
Крис Кемп считал, что грязи оказалось немало, Пейшенс, услышав имя Грегора Джека, навострила ушки и даже на какое-то время забыла, что не получает здесь ни малейшего удовольствия.Ребуса более всего интересовала Элизабет Джек, но Кемп начал с самого парламентария, и то, что он сказал, было интересно. Ребус узнал про другого Джека, ничуть не похожего ни на его публичный образ, ни на того Джека, с которым познакомился Ребус. Например, ему бы в голову не пришло, что Грегор Джек пьяница.
– Его от виски за уши не оттащить, – сказал Кемп. – Наверно, больше полбутылки в день выпивает, а когда в Лондоне, и того больше. Точно.
– Он никогда не выглядит пьяным.
– Потому, что он не пьянеет. Но пьет.
– Что еще?
Было много чего еще, очень много.
– Он отличный манипулятор, очень умный. От природы. Я ни одному его слову не верю. Я знаком с человеком, который учился с ним в университете. Он говорит: Грегор все продумывает заранее, все просчитывает. Так он и умыкнул миссис Грегор Джек.
– Что ты имеешь в виду?
– История такая. Они познакомились в университете, на вечеринке. Грегор видел ее и раньше, но не обращал особого внимания. А как узнал, что она богата, тут все пошло по-другому. Он начал за ней ухлестывать. До того ее охмурил, что с нее трусы упали. – Он повернулся к Пейшенс. – Извините за грубость.
Пейшенс пила второй джин и в ответ лишь слегка кивнула.
– Расчетливый. Имейте в виду: у него бухгалтерское образование. И мозги тоже бухгалтерские. Что будете?
Но Ребус уже поднялся:
– Нет, Крис, я ставлю.
Но Кемп и слышать об этом не хотел.
– Уж не думаете ли вы, что я все это рассказываю ради кружки пива, инспектор?..
Кемп зацепился за эту мысль и, когда на столе вновь появилась выпивка, в лоб спросил Ребуса:
– Зачем вам все это?
Ребус пожал плечами.
– Есть за этим какая-то история?
– Вполне возможно. В прошлом.
Теперь они говорили как профессионалы: вся суть содержалась в невысказанном.
– Но какая-то история могла быть?
– Если она и есть, Крис, то, в той мере, в какой это зависит от меня, оставляю ее тебе.
Кемп отхлебнул пива.
– Знаете, я провел там весь день. И получили мы только официальное заявление. Простое и незамысловатое. И больше никаких комментариев. Ваша история связана с Джеком?
Ребус снова пожал плечами:
– Прошлое. То, что ты говорил о миссис Джек, это было любопытно…
Но Кемп смотрел на него холодным взглядом.
– Я услышу эту историю первым?
Ребус помассировал себе шею.
– В той мере, в какой это зависит от меня.
Кемп, казалось, оценивает предложение. Сам-то Ребус прекрасно знал: никакого предложения у него нет и оценивать тут нечего. Кемп поставил кружку на столешницу. Он решил рассказать еще кое-что.
– Джек не все знал о Лиз Ферри. Не знал, что у нее, мягко говоря, беспутная компания. Все богатые и беспутные. Вроде нее. Грегору понадобилось немало времени, чтобы его там приняли за своего. Не забывайте, он же был парень из рабочей семьи. Неуклюжий, без лоска. Но ведь подцепил Лиз на крючок. Она ходила за ним как привязанная. А у Джека была своя компания. И до сих пор есть.
– Не понимаю.
– В основном школьные друзья, несколько университетских. Это и есть его круг.
– У одного из них букинистический магазин, верно?
Кемп кивнул:
– Рональд Стил. Они его называют Сьюи. Отсюда и название «Книги Сьюи».
– Странное прозвище, – сказала Пейшенс.
– Не знаю, откуда оно взялось, – сказал Кемп. – Хотелось бы выяснить, но пока не знаю.
– А кто еще? – спросил Ребус.
– Не знаю, сколько их всего. Самые, пожалуй, любопытные – это Рэб Киннаул и Эндрю Макмиллан.
– Рэб Киннаул – который актер?
– Именно.
– Забавно. Нужно будет с ним поговорить. Вернее, с его женой.
– Да? – Кемп почуял, что это связано с обещанной историей Ребуса, но тот отрицательно покачал головой. – Не имеет никакого отношения к Джеку. Просто недавно украли ценные книги. А миссис Киннаул, по слухам, собирает старые книги.
– Это, случайно, не те ли книги, что были украдены у профессора Костелло?
– Именно.
Газетчик в Кемпе всегда был начеку.
– Есть успехи?
Ребус пожал плечами.
– Только не надо мне впаривать, что пока еще рано о чем-то говорить, – сказал Кемп.
Он рассмеялся, а с ним рассмеялась и Пейшенс. Но Ребуса зацепило другое.
– Постой, неужто тот самый Эндрю Макмиллан?
Кемп кивнул:
– Они вместе учились в школе.
– Черт! – Ребус уставился в пластмассовую столешницу. Кемп взялся объяснить Пейшенс, кто такой Эндрю Макмиллан.
– Очень успешный бизнесмен. В один прекрасный день взял и свихнулся. Уехал домой и отпилил жене голову.
Пейшенс охнула.
– Вспомнила, – сказала она. – Голову так и не нашли, да?
Кемп отрицательно покачал своей, крепко сидевшей на плечах.
– Он и дочь пытался прикончить, но девочке удалось убежать. С тех пор она немного не в себе, но это и не удивительно.
– А с ним что теперь? – спросил Ребус. Делу было уже несколько лет. К тому же случилось это не в Эдинбурге, а в Глазго – не на его территории.
– Лежит в этой новой психиатрической лечебнице, которую тогда как раз только что построили, – сказал Кемп.
– В Датиле? – уточнила Пейшенс.
– Да. В Хайленде. По-моему, это недалеко от Грантауна.
Все любопытнее и любопытнее, подумал Ребус. Он был не силен в географии, но ему казалось, что Грантаун находится не слишком далеко от «Гнезда глухаря».
– Джек поддерживает с ним связь?
Теперь настала очередь Кемпа пожимать плечами.
– Понятия не имею.
– Они тоже вместе учились в школе?
– Говорят, что да. Если честно, то я думаю, что Лиз Джек гораздо более интересная фигура. Помощники Джека стараются изо всех сил, чтобы она не светилась.
– Да, а почему это?
– Потому что она, как говорится, непредсказуемая. По-прежнему общается со своими старыми друзьями. Джейми Килпатрик, Матильда Мерриман и другие. Вечеринки, пьянки, наркотики, оргии… Бог знает что еще. Прессе ни хрена не отламывается. – Он снова повернулся к Пейшенс. – Прошу прощения. Ни хрена. А если мы что и добываем, так вычеркивает редактор, на всякий случай.
– Вот как?
– Редакторы вечно перестраховываются, должность такая. К тому же нужно помнить, что сэр Хью Ферри всегда готов предъявить иск за клевету, если дело касается его семьи.
– Как в случае с заводом?
– Показательная история.
– Так что там насчет старых дружков миссис Джек?
– Аристократы, «старые деньги» по большей части. Но есть и новые.
– А что насчет ее самой?
– Ну, поначалу она определенно способствовала карьере Джека. Думаю, он всегда хотел заниматься политикой, а член парламента не может позволить себе быть неженатым. Его начали бы подозревать в неправильной ориентации. Думаю, он искал красивую, богатую женщину из влиятельной семьи. Ну и нашел, и не собирался выпускать из рук. Брак у них был удачный, во всяком случае со стороны. Лиз приезжает на всякие публичные мероприятия, фотографируется с мужем, она фотогенична… А потом снова исчезает. Они с Грегором совершенно разные. Лед и пламень. Она – пламень, он – лед, обычно пополам с виски…
Кемп разговорился. Ему было что еще рассказать, хотя по большей части это всё домыслы. Тем не менее истории занятные, тут есть над чем подумать. С этой мыслью Ребус, извинившись, отправился в туалет. Писсуар в «Конском волосе» имел форму желоба и был наполнен до краев; насколько знал Ребус, картина в этом туалете не менялась годами. Конденсат с емкости наверху капал точно на головы тех, кто имел глупость подойти слишком близко; стены были исписаны идиотами, страдающими дислексией: «ПОМНИ 1960». Но появилось и новые надписи. «Пьян, как отче наш», – прочел Ребус. «Да святится вымя твое…»
Ребус решил, что если он и не получил все, чего хотел, то, по крайней мере, получил все, что знал Крис Кемп. Оставаться дальше не имело смысла. Ни малейшего. Он бодрым шагом вышел из туалета и увидел, что какой-то молодой человек остановился возле их столика и разговаривает с Пейшенс. Тот уже уходил, возвращаясь в бар, и Пейшенс на прощанье одарила его улыбкой.
– Кто это такой? – спросил Ребус, не садясь.
– Сосед. Живет рядом на Оксфорд-террас, – небрежно сказала Пейшенс. – Работает в «Торговых стандартах». Странно, что ты с ним не сталкивался.
Ребус пробормотал что-то в ответ, потом пощелкал пальцем по часам.
– Крис, – сказал он, – это все твоя вина. Ты слишком интересно рассказывал. Мы двадцать минут назад должны были быть в ресторане. Кевин и Майра нам голову оторвут. А пока… – Он наклонился к репортеру и понизил голос: – Попытайся выяснить, кто предупредил газетчиков о рейде на бордель. Тогда ты, может быть, и получишь обещанную историю. – Он выпрямился. – До скорого, да? Будь здоров.
– Всего доброго, Крис, – сказала Пейшенс, поднимаясь со своего места.
– Да, конечно, до встречи. Увидимся. – И Крис Кемп остался один, недоуменно спрашивая себя, он ли сказал эти последние слова?
На улице Пейшенс вопросительно посмотрела на Ребуса:
– Кевин и Майра?
– Наши старинные друзья, – объяснил Ребус. – Чем не предлог, когда нужно уйти? И потом я же обещал тебе ужин. А ты мне расскажешь про нашего соседа.
Он взял ее под руку и повел к машине, к ее машине. Пейшенс никогда прежде не замечала, чтобы Ребус ее ревновал, а потому наверняка не знала, но могла бы поклясться, что он ревнует. Ну и ну, мир полон чудес…
3
Предательские ступеньки
В Эдинбурге весна. Промозглый ветер, от которого дождь летит почти горизонтально. Ах, этот эдинбургский ветер, ветер-шутник – с пристрастием к черному юмору. По его прихоти все прохожие на улице идут, как актеры в пантомиме, вытирая слезящиеся глаза, и от слез на щеках образуется заскорузлая корка. А еще вечный кисловатый, дрожжевой запах вискарен. Ночью подморозило, и даже склонный к бродяжничеству густошерстый Душка завопил у окна спальной, требуя, чтобы его впустили. Открыв окно, Ребус услышал чириканье птиц. Посмотрел на часы: половина третьего. Какого черта они распелись так рано? Когда он проснулся в следующий раз – в шесть утра, – птичье пение прекратилось. Может, птицы старались успеть до часа пик…
В это морозное утро ему понадобилось целых пять минут, чтобы завести свою дурацкую машину. Наверное, пришла пора прикрепить красный нос к решетке радиатора[13]. От мороза трещины на ступеньках у входа в полицейский участок на Грейт-Лондон-роуд разошлись, и Ребусу пришлось осторожно ступать по каменным плитам.
Предательские ступеньки. И приводить в порядок никто не собирается. Тем более что ходят упорные слухи, будто участок на Грейт-Лондон-роуд превратился черт знает во что, изжил себя. Поговаривают, что его закроют. Ведь место-то лакомое, под любую элитную застройку годится. Соорудят еще один отель или бизнес-центр. А люди? Разбросают по другим отделениям, если верить слухам. Большинство переведут на Сент-Леонардс, в территориальное (центральное) отделение. Гораздо ближе к дому Ребуса в Марчмонте, но гораздо дальше от Оксфорд-террас и доктора Пейшенс Эйткен. Ребус заключил сам с собой маленький договор: если в течение ближайших двух месяцев слухи воплотятся в жизнь, то это знак судьбы, предупреждение ему не переезжать к Пейшенс. Но если Грейт-Лондон-роуд останется на месте или если их переведут в отделение на Феттс (в пяти минутах от Оксфорд-террас)… То что тогда? Что? Детали договора еще предстояло продумать.
– Доброе утро, Джон.
– Привет, Артур. Есть что-нибудь новенькое?
Дежурный сержант отрицательно покачал головой. Ребус потер ладонями замерзшее лицо и уши и пошел вверх по лестнице в свой кабинет, где вместо предательского камня лежал предательский линолеум. А потом раздался звонок предательского телефона…
– Ребус слушает.
– Джон? – раздался голос старшего суперинтенданта Уотсона. – У тебя есть минутка?
Ребус принялся шумно перебирать бумаги на столе, надеясь, что Уотсон подумает, будто Ребус уже давно на месте, с головой ушел в работу.
– Да как сказать, сэр…
– Не пудри мне мозги, Джон. Я звонил тебе пять минут назад.
Ребус перестал шуршать бумагами.
– Сейчас буду, сэр.
– Именно. Сейчас! – После этого в трубке воцарилась тишина. Ребус скинул свою водонепроницаемую куртку, которая пропускала воду на плечах. Потрогал плечи пиджака. Естественно, они были мокрые, что отнюдь не добавило ему желания в понедельник утром встречаться с Фермером. Он сделал глубокий вдох и расставил руки, как опереточные певцы в прежние времена.
«Шоу начинается», – сказал он себе. Всего пять дней до выходных. Он наскоро позвонил в полицейский участок в Даффтауне и попросил их проверить «Гнездо глухаря».
– Чего-чего? – переспросил голос.
– По буквам: Генри, Николас, Ева, Зои, Дэвид, Оливер. А дальше – глухарь – нераскрываемое преступление, – сказал Ребус и подумал: «Гнездышко наверняка не из дешевых».
– Что там искать, что-нибудь конкретное?
Жену члена парламента… свидетельства оргии… пакеты из-под муки с кокаином…
– Нет, – сказал Ребус, – ничего конкретного. Просто дайте знать, если что-нибудь обнаружите.
– Ладно. Это может занять какое-то время.
– Постарайтесь побыстрее, ладно? – И, сказав это, Ребус вспомнил, что ему пора быть в другом месте. – Не откладывайте.
– Какого черта ты вчера делал у Грегора Джека?
Вопрос застал Ребуса почти врасплох. Почти.
– Это кто же стукнул?
– Не твое дело. Отвечай на вопрос. – Пауза. – Кофе?
– Не отказался бы.
Жена Уотсона подарила ему на Рождество кофеварку. Может быть, с намеком на то, что ему пора сократить потребление виски «Тичерс». Может быть, в надежде, что вечером он будет приходить домой в трезвом виде. Пока это привело только к резкому повышению утренней активности Уотсона. Но днем, после двух-трех заветных глотков за ланчем, им овладевала сонливость. Поэтому по утрам Уотсона лучше было избегать. Дождись середины дня, и уж тогда иди отпрашиваться с работы или докладывать о последней проваленной операции. При удачном раскладе Уотсон мог всего лишь погрозить пальцем. Но утром… утром все было по-другому.
В это морозное утро ему понадобилось целых пять минут, чтобы завести свою дурацкую машину. Наверное, пришла пора прикрепить красный нос к решетке радиатора[13]. От мороза трещины на ступеньках у входа в полицейский участок на Грейт-Лондон-роуд разошлись, и Ребусу пришлось осторожно ступать по каменным плитам.
Предательские ступеньки. И приводить в порядок никто не собирается. Тем более что ходят упорные слухи, будто участок на Грейт-Лондон-роуд превратился черт знает во что, изжил себя. Поговаривают, что его закроют. Ведь место-то лакомое, под любую элитную застройку годится. Соорудят еще один отель или бизнес-центр. А люди? Разбросают по другим отделениям, если верить слухам. Большинство переведут на Сент-Леонардс, в территориальное (центральное) отделение. Гораздо ближе к дому Ребуса в Марчмонте, но гораздо дальше от Оксфорд-террас и доктора Пейшенс Эйткен. Ребус заключил сам с собой маленький договор: если в течение ближайших двух месяцев слухи воплотятся в жизнь, то это знак судьбы, предупреждение ему не переезжать к Пейшенс. Но если Грейт-Лондон-роуд останется на месте или если их переведут в отделение на Феттс (в пяти минутах от Оксфорд-террас)… То что тогда? Что? Детали договора еще предстояло продумать.
– Доброе утро, Джон.
– Привет, Артур. Есть что-нибудь новенькое?
Дежурный сержант отрицательно покачал головой. Ребус потер ладонями замерзшее лицо и уши и пошел вверх по лестнице в свой кабинет, где вместо предательского камня лежал предательский линолеум. А потом раздался звонок предательского телефона…
– Ребус слушает.
– Джон? – раздался голос старшего суперинтенданта Уотсона. – У тебя есть минутка?
Ребус принялся шумно перебирать бумаги на столе, надеясь, что Уотсон подумает, будто Ребус уже давно на месте, с головой ушел в работу.
– Да как сказать, сэр…
– Не пудри мне мозги, Джон. Я звонил тебе пять минут назад.
Ребус перестал шуршать бумагами.
– Сейчас буду, сэр.
– Именно. Сейчас! – После этого в трубке воцарилась тишина. Ребус скинул свою водонепроницаемую куртку, которая пропускала воду на плечах. Потрогал плечи пиджака. Естественно, они были мокрые, что отнюдь не добавило ему желания в понедельник утром встречаться с Фермером. Он сделал глубокий вдох и расставил руки, как опереточные певцы в прежние времена.
«Шоу начинается», – сказал он себе. Всего пять дней до выходных. Он наскоро позвонил в полицейский участок в Даффтауне и попросил их проверить «Гнездо глухаря».
– Чего-чего? – переспросил голос.
– По буквам: Генри, Николас, Ева, Зои, Дэвид, Оливер. А дальше – глухарь – нераскрываемое преступление, – сказал Ребус и подумал: «Гнездышко наверняка не из дешевых».
– Что там искать, что-нибудь конкретное?
Жену члена парламента… свидетельства оргии… пакеты из-под муки с кокаином…
– Нет, – сказал Ребус, – ничего конкретного. Просто дайте знать, если что-нибудь обнаружите.
– Ладно. Это может занять какое-то время.
– Постарайтесь побыстрее, ладно? – И, сказав это, Ребус вспомнил, что ему пора быть в другом месте. – Не откладывайте.
* * *
Старший суперинтендант Уотсон сразу взял быка за рога:– Какого черта ты вчера делал у Грегора Джека?
Вопрос застал Ребуса почти врасплох. Почти.
– Это кто же стукнул?
– Не твое дело. Отвечай на вопрос. – Пауза. – Кофе?
– Не отказался бы.
Жена Уотсона подарила ему на Рождество кофеварку. Может быть, с намеком на то, что ему пора сократить потребление виски «Тичерс». Может быть, в надежде, что вечером он будет приходить домой в трезвом виде. Пока это привело только к резкому повышению утренней активности Уотсона. Но днем, после двух-трех заветных глотков за ланчем, им овладевала сонливость. Поэтому по утрам Уотсона лучше было избегать. Дождись середины дня, и уж тогда иди отпрашиваться с работы или докладывать о последней проваленной операции. При удачном раскладе Уотсон мог всего лишь погрозить пальцем. Но утром… утром все было по-другому.