Рэнкин Иэн. Кошки-мышки

   Молодой недоверчивый женский голос.
   — Возможно, так и есть. Чем могу быть полезен, мисс…?
   — Трейси. — На последнем слоге голос упал до шепота: ей показалось, что, назвавшись, она себя выдала. — Мое имя вам ничего не скажет! — нервно прокричала она — и тут же снова успокоилась. — Я звоню по поводу того заброшенного дома в Пилмьюире. Ну, где нашли…
   Она опять замолчала.
   — Да-да! — Ребус выпрямился на стуле. — Это вы вызывали полицию?
   — Что?
   — Это вы сообщили, что там умер человек?
   — Ну да. Бедный Ронни!..
   — Значит, покойного звали Ронни?
   Ребус нацарапал имя на обложке одной из папок в лотке для входящих документов. И рядом приписал: «Звонила — Трейси».
   — Да…
   В голосе послышались слезы.
   — Вы можете назвать фамилию Ронни?
   — Нет. Пауза.
   — Я не знаю его фамилию. Может, и Ронни — не настоящее имя. Там почти никто не называет себя настоящим именем.
   — Трейси, я очень хотел бы поговорить с вами о Ронни. Если хотите— по телефону, но гораздо лучше было бы встретиться. Уверяю, что вам совершенно ничего не грозит
   — Как раз наоборот! Потому я и звоню. Мне сказал Ронни.
   — Что он сказал?
   — Сказал, что его убили!
   Ребус уже не видел своего кабинета; остался только голос в трубке, он и телефон.
   — Он вам сам это сказал?
   — Ну да.
   Она начала всхлипывать, глотая слезы. Ребус представил себе испуганную девочку, почти еще школьницу, стоящую где-то в телефонной будке.
   — Он сказал, что я должна спрятаться, — произнесла она наконец. — Он все время повторял, чтобы я спряталась.
   — Послушайте, хотите, я за вами приеду? Где вы находитесь?
   — Нет!!
   — Ну скажите тогда, как был убит Ронни. Вы знаете, где мы его нашли?
   — Там, где он и лежал. На полу, у окна.
   — Не совсем.
   — Там, там! Он лежал у окна, свернувшись калачиком. Я подумала, что он спит. Взяла его за руку — а он холодный… Я побежала разыскивать Чарли, но он как сквозь землю провалился. И я испугалась…
   — Вы видели, как Ронни лежал, свернувшись калачиком?
   Ребус начал чертить круги на обложке папки.
   — Видела.
   — В гостиной?
   Девушка, казалось, не поняла.
   — Почему в гостиной? Наверху, в спальне.
   — Ясно.
   Ребус продолжал рисовать круги. Он пытался представить себе, как Ронни, еще живой, спускается вниз после того, как Трейси убежала. И падает в гостиной.
   Тогда понятно, откуда синяки.
   Да, но свечи? Не мог же он упасть точно между ними?
   — Когда это случилось?
   — Вчера вечером, а во сколько — не знаю. Я страшно перепугалась, а потом позвонила в полицию.
   — Когда приблизительно вы позвонили?
   Она подумала.
   — Около семи утра.
   — Трейси, вы могли бы повторить ваш рассказ для официальных показаний?
   — Зачем?
   — Я объясню, когда за вами приеду. Только скажите мне, где вы.
   Девушка снова задумалась.
   — Я вернулась обратно в Пилмьюир, — проговорила она наконец. — В другой дом.
   — Вы же не хотите, чтобы я приезжал туда за вами? Но вы, наверное, недалеко от Шор-роуд. Давайте встретимся там?
   — Ну…
   — Там есть паб «Док-Лиф», — продолжал Ребус, не давая ей возразить. — Вы его знаете?
   — Меня оттуда несколько раз выгоняли.
   — Прекрасно, меня тоже. Я буду ждать вас у входа через час. Идет?
   — Хорошо, — ответила она без энтузиазма.
   Ну что ж, не придет, так не придет. Вроде бы говорит правду; но может оказаться одной из тех бедолаг, которые звонят в полицию, чтобы привлечь к себе внимание, доказать самим себе, что они кому-то интересны…
   Но ведь недаром же у него было предчувствие?
   — Хорошо, — повторила она и повесила трубку.

* * *

   Оживленная магистраль Шор-роуд огибала город вдоль северного побережья. Заводы, склады и мебельные магазины, а за ними — спокойный серый залив, Ферт-оф-Форт. Обычно на другом берегу был виден Файф, но сегодня над водой висел низкий туман. По ту сторону шоссе — склады, по эту — жилые дома, пятиэтажные предшественники высоток. На углу несколько магазинчиков, где встречались и обменивались слухами местные жители, да пара небольших, по старинке оборудованных пабов, где бармены знали всех посетителей в лицо.
   В пабе «Док-Лиф» старое поколение пьяниц сменилось новым — молодыми безработными, живущими по шесть человек в четырехкомнатных квартирах на Шор-роуд. Кражи и ограбления, однако, были нечасты. Старое доброе правило: с соседями лучше жить в мире.
   Приехав раньше условленного времени, Ребус успел выпить полпинты. Пиво дешевое, но неплохое. Все, кто сидел в пабе, казалось, знали, кто он такой: если не по имени, то по профессии. Голоса упали до шепота, взгляды старательно отводились. Когда в половине четвертого он вышел на улицу, то даже зажмурился от яркого света.
   — Вы полицейский?
   — Да, Трейси.
   Она стояла, прислонившись к стене паба. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы разглядеть ее лицо, и с изумлением увидел перед собой женщину от двадцати до двадцати пяти лет. О ее возрасте можно было догадаться сразу, несмотря на одежду и прическу в бунтарском молодежном стиле: коротко стриженные, вытравленные перекисью волосы, в правом ухе две сережки-гвоздика, «вареная» футболка, линялые джинсы и красные баскетбольные кроссовки. Высокая, не ниже Ребуса. Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел у нее на щеках дорожки от слез. Морщинки у уголков глаз выдавали смешливый нрав, но сейчас ее зеленые глаза не смеялись. В какой-то момент жизнь этой девушки сделала крутой, неверный поворот — но у Ребуса было впечатление, что она еще не потеряла надежду вернуться на прямую дорогу.
   В последний раз он видел это лицо смеющимся: перед ним была девушка с отстававшей от стены фотографии в комнате Ронни.
   — Трейси — ваше настоящее имя?
   — Типа того.
   Он пошел рядом с ней. Не оглядевшись по сторонам, она перешла дорогу по пешеходному переходу, подошла к стене одного из зданий, остановилась, глядя на поднимающийся с залива туман, и обхватила себя руками за плечи.
   — Это мое второе имя.
   Ребус оперся рукой о стену.
   — Вы давно знаете Ронни?
   — Три месяца. Столько, сколько я живу в Пилмьюире.
   — А кто еще жил в этом доме?
   Она пожала плечами.
   — Одни приходили, другие уходили. Мы прожили там всего три недели. Иногда, когда я спускалась утром вниз, там на полу спало человек пять. Никто их не выгонял. Как одна большая семья.
   — Почему вы думаете, что Ронни убили?
   Она подняла на него сердитые, но влажные глаза.
   — Я же говорила вам по телефону! Он сам сказал мне! Он куда-то ходил, принес порошок. Но вид у него был, знаете, какой-то не такой… Обычно он, когда купит, делался как ребенок перед Рождеством, такой счастливый… А тут… Он был чем-то напуган и повторял как заведенный, чтобы я пряталась, что за ним придут.
   — Кто придет?
   — Не знаю.
   — Он говорил это после того, как принял дозу?
   — Нет, потому-то я и напугалась. Он говорил это до того. В руке держал пакет. А меня вытолкал за дверь.
   — Значит, вы не видели, как он укололся?
   — О, господи, нет, конечно. Я этого терпеть не могла.
   Она пронзительно посмотрела на него, прищурившись:
   — Я не наркоманка, понятно? Иногда курю травку, но никогда…
   — Больше вам ничего не показалось странным в Ронни?
   — Это вы о чем?
   — Ну, в его состоянии.
   — Вы имеете в виду синяки?
   — Да.
   — Он часто приходил в таком виде. Но никогда ничего не рассказывал.
   — Дрался, наверное. Он был вспыльчивый человек?
   — Со мной — нет.
   Ребус засунул руки в карманы. С воды дул холодный ветер, и он удивился, что девушка как будто не мерзнет. Впрочем, через ее футболку заметнее проступили острые соски.
   — Дать вам мой пиджак? — спросил он.
   — Только если в нем ваш бумажник, — быстро парировала она, улыбнувшись.
   Он тоже улыбнулся и предложил сигарету. Она не отказалась. Сам Ребус от курева воздержался. Он уже почти выкурил свою суточную норму, а вечер еще не начинался.
   — Вы знаете, у кого Ронни покупал порошок? — спросил он как бы между прочим, прикрывая ее полой пиджака от ветра. Почти спрятавшись у него на груди, прикуривая от дрожащей в руке зажигалки, она помотала головой. Ветер на минутку утих, и она наконец поймала пламя.
   — Я никогда точно не знала, — ответила она. — Об этом он тоже не говорил.
   — А о чем говорил?
   Она подумала и снова улыбнулась.
   — Вообще-то он был не из разговорчивых. Мне это как раз нравилось. Знаете, из-за этого всегда казалось, что у него за душой больше, чем он показывает.
   — То есть?
   Она пожала плечами.
   — Могло быть что угодно, могло ничего не быть.
   Работенка оказалась сложнее, чем Ребус думал, и к тому же он уже начинал замерзать. Надо решительнее двигаться к цели.
   — Значит, вы нашли его в спальне?
   — Да.
   — И в доме тогда больше никого не было?
   — Никого. До этого кое-кто заходил, но потом ушли. Один из них поднимался к Ронни в комнату, но я его не знаю. И еще был Чарли.
   — Вы упоминали о нем по телефону.
   — Да. Когда я обнаружила Ронни, я пошла его искать. Он всегда околачивался где-то поблизости. В одном из этих брошенных домов или в городе, выклянчивал деньги. До того странный парень…
   — В каком смысле?
   — Вы видели стену в гостиной?
   — Вы имеете в виду звезду?
   — Да. Это Чарли нарисовал.
   — Он что, интересуется оккультизмом?
   — Да, он на мистике просто помешан.
   — А Ронни?
   — Ронни? Нет, вы что. Он даже ужастики никогда не мог смотреть. Боялся страшно.
   — Но у него же комната битком набита романами ужасов.
   — Это Чарли ему подсовывал. Но от них Ронни только снились кошмары. И в результате он еще больше кололся.
   — А где он брал на это деньги?
   Ребус увидел, как из тумана выскользнул маленький катер. С борта что-то упало в воду, но он не разглядел, что именно.
   — Он меня бухгалтером не нанимал.
   — А кого нанимал?
   Катер развернулся и пошел на запад, в сторону Куинсферри.
   — Никто не хочет знать, откуда берутся деньги. Иначе попадешь в сообщники.
   — Необязательно.
   Ребус передернул плечами.
   — Во всяком случае, я знать не хотела. Он пытался как-то мне рассказать, но я зажала уши руками.
   — Он никогда не работал?
   — Не знаю. Говорил, что хочет стать фотографом. Мечтал об этом с тех пор, как кончил школу. Эту штуку он не отдал бы в ломбард даже чтобы получить деньги на дурь.
   Ребус не понял.
   — Какую штуку?
   — Фотоаппарат. Он копил на него по пенни, наскреб с пособия по безработице.
   Значит, все-таки было пособие. Но аппарата Ребус в комнате не видел. Не только убийство, еще и ограбление.
   — Мне нужно взять у вас официальные показания, Трейси.
   — Это еще зачем?
   — Если у меня будет протокол вашего допроса, мы можем попытаться что-то выяснить о смерти Ронни. Вы мне поможете?
   Она долго молчала, потом наконец кивнула. Катер скрылся из вида. На воде позади него ничего не плавало. Ребус мягко положил руку на плечо Трейси.
   — Спасибо, — сказал он. — Моя машина там.

* * *

   Записав показания Трейси, Ребус настоял на том, что отвезет ее домой. Они договорились, что она выйдет за несколько кварталов, хотя он и знал теперь ее адрес.
   — Не могу обещать, что проживу там еще десять лет, — предупредила она.
   Это его не беспокоило: он оставил ей свой рабочий и домашний телефоны и не сомневался, что она позвонит еще.
   — Последний вопрос, — сказал он, когда она уже закрывала дверь машины.
   Она наклонилась к окну.
   — Вы сказали, что Ронни кричал «они придут». Как вы думаете, кого он все-таки имел в виду?
   Она пожала плечами — и вздрогнула, вспомнив эту сцену.
   — Вы знаете, инспектор, он ведь был не в себе. Может быть, ему мерещились пауки или змеи…
   Трейси захлопнула дверь. «Да, — подумал Ребус, — может быть. Если он не имел в виду тех змей, что продали ему порошок».
   Когда он вернулся в участок на Грейт-Лондон-роуд, ему передали, что главный суперинтендант Уотсон желает его видеть.
   Ребус набрал номер начальника, и секретарша прощебетала, что его ждут.
   С тех пор как Уотсона перевели с самого севера сюда, в Эдинбург, Ребус встречался с ним уже несколько раз. Шеф производил впечатление человека рассудительного, хотя, возможно, несколько простоватого. В участке постоянно шутили по поводу его абердинского происхождения и прозвали — за «крестьянские» манеры — Фермером Уотсоном.
   — Входите, Джон, входите.
   Привстав из-за длиннющего стола, суперинтендант жестом предложил Ребусу садиться. Тот обратил внимание, что на столе у шефа царит идеальный порядок. Бумаги аккуратно уложены в два лотка, под рукой — только новая блестящая папка и пара остро отточенных карандашей. Рядом с папкой — фотография двух мальчишек.
   — Мои, — объяснил Уотсон. — Сейчас они немного постарше, но все такие же сорванцы.
   Уотсон был крупный человек, про каких говорят «грудь колесом». Красноватое лицо, редеющие волосы, седые виски. В самом деле, Ребус легко мог представить себе его топающим по заросшему вереском торфянику с овчаркой колли, в высоких резиновых сапогах и в шляпе, какую носят ловцы форели. Только что ему вдруг понадобилось от Ребуса? Хочет сделать его своей овчаркой?
   — Сегодня утром вы выезжали по вызову. Смерть от передозировки наркотиков.
   Это прозвучало как констатация факта, так что отвечать Ребус и не стал.
   — Вместо вас должен был ехать инспектор Маккол, но он был… в общем, где-то был.
   — Он хороший сыщик, сэр.
   Уотсон удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся.
   — Я не сомневаюсь в достоинствах инспектора Маккола и вызвал вас сюда не для того, чтобы их обсуждать. Просто ваш выезд по этому делу навел меня на одну мысль. Вы, вероятно, знаете, что меня беспокоит проблема наркомании в Эдинбурге. Честно говоря, статистика повергает меня в ужас. В Абердине я не встречал ничего подобного, если исключить нефтепромыслы. Но то были в основном администраторы из Штатов, которые привезли с собой — в обоих смыслах слова — свои привычки. А здесь…
   Он раскрыл папку и начал вынимать один за другим листы.
   — Здесь, инспектор, это настоящий ад.
   — Да, сэр.
   — Вы ходите в церковь?
   — Сэр?
   Ребус поерзал в кресле.
   — Я задал, кажется, очень простой вопрос. Вы ходите в церковь?
   — Нерегулярно, сэр. Но иногда хожу.
   «Как вчера», — подумал он. И ему очень захотелось удрать из этого кабинета.
   — Мне кто-то говорил об этом. Значит, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что город превращается в преисподнюю.
   Лицо Уотсона покраснело еще больше.
   — В городскую больницу поступают наркоманы в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ваш собственный брат отбывает заключение за торговлю наркотиками.
   Уотсон снова поднял глаза, надеясь, вероятно, что Ребус примет виноватый вид. Но глаза Ребуса сверкали яростью, а щеки раскраснелись вовсе не от стыда.
   — При всем моем уважении к вам, сэр, — проговорил он голосом ровным, но звенящим от напряжения, — я не понимаю, при чем здесь я?
   — Я объясню, при чем. — Уотсон закрыл свою папку и откинулся на спинку кресла. — Я намерен провести кампанию по борьбе с наркотиками. Еще раз воззвать к общественному самосознанию — и заодно, при привлечении некоторых средств, профинансировать дополнительные источники информации. У меня есть поддержка и, что еще важнее, — есть деньги. Несколько крупнейших бизнесменов города готовы выделить на кампанию пятьдесят тысяч фунтов.
   — Весьма благородно с их стороны, сэр.
   Лицо Уотсона потемнело. Он наклонился вперед к Ребусу.
   — Ваш скепсис можете оставить при себе!
   — Но я по-прежнему не понимаю…
   — Джон, — произнес суперинтендант примирительно. — У вас есть… опыт. Личный опыт. Я хочу, чтобы вы представляли кампанию со стороны полиции.
   — Нет, сэр, простите..
   — Стало быть, мы договорились.
   Уотсон уже встал из-за стола. Ребус тоже попытался подняться, но ноги у него стали как ватные. Опершись руками о подлокотники, он наконец выбрался из кресла. Вот, значит, какова их цена? Публичное покаяние за преступление брата?
   Уотсон открыл дверь.
   — Мы с вами еще поговорим, обсудим все в деталях. А пока постарайтесь подбить все ваши текущие дела, разобрать срочные бумаги. Что не сможете закончить сами — скажите мне, мы перепоручим кому-нибудь ваши обязанности.
   — Слушаюсь, сэр.
   Ребус пожал протянутую руку. Рука была сухая, холодная и твердая, как сталь.
   — До свидания, сэр, — сказал Ребус, уже стоя в коридоре и обращаясь к захлопнутой двери.

* * *

   Вечером, еще не стряхнув с себя напавшего на него днем столбняка и устав от телевизора, он решил сесть в машину и немного проехаться. В Марчмонте было тихо — впрочем, как всегда. Он доехал до центра, пересек Новый город. У Кэнонмиллз заправился на бензоколонке, купил карманный фонарик, батарейки, несколько плиток шоколада и расплатился по карточке.
   Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио-3», узнал Моцарта и прибавил звук.
   Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, есть дело.
   Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя — Трейси.
   Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что-то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая-то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.
   Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.
   А потом — зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем-то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем-то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…
   И отпрянул. Сердце у него заколотилось.
   Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие-то символы. Он потрогал — свежая краска липла к пальцу. Посветил выше — и прочел плачущие каплями краски слова:
 
   ПРИВЕТ, РОННИ
 
   Охваченный суеверным ужасом, Ребус повернулся и выскочил из дома, даже не заперев замок. Быстро шагая к машине, он оглянулся назад, на дом, и в ту же секунду на кого-то наткнулся. Человек упал и стал медленно подниматься. Ребус включил фонарик и увидел подростка с разбитым лицом.
   — Господи, — пробормотал он. — Что с тобой случилось, сынок?
   — Побили, — ответил тот и, прихрамывая, скрылся в темноте.
   Чувствуя, что нервы натянуты как струна, Ребус добрался до машины, запер дверь, откинулся на спинку и, тяжело дыша, закрыл глаза.
   «Расслабься, Джон, — сказал он себе. — Расслабься».
   Через пару минут он уже улыбался своему приступу страха. Он вернется сюда завтра, при свете дня.
   На сегодня вполне достаточно.

Вторник

   С тех пор я убедился, что причина лежит где-то в самой глубине человеческой натуры и основывается на начале более благородном, чем ненависть.

   Заснул он не сразу, но, устроившись в своем любимом кресле с книгой на коленях, должно быть, задремал, потому что проснулся только от телефонного звонка, раздавшегося в девять утра. Руки, ноги и спина совершенно не гнулись, и до трубки нового радиотелефона, валявшейся в нескольких шагах от кресла, пришлось добираться ползком.
   — Да?..
   — Инспектор Ребус? Вас беспокоят из лаборатории. Вы интересовались результатами экспертизы.
   — Что вы обнаружили?
   Ребус забрался обратно в теплое кресло, потирая свободной рукой глаза, чтобы ускорить возвращение к действительности. Взглянув на часы, онужаснулся.
   — Это далеко не самый чистый героин, какой можно достать.
   Он кивнул сам себе, уверенный, что знает ответ на следующий вопрос.
   — Использование его смертельно?
   Но ответ оказался полной неожиданностью.
   — Вовсе нет. То есть по сравнению с тем, что бывает, он практически чист. Чуть-чуть влажноватый, но это обычное дело.
   — Значит, его можно колоть?
   — Думаю, эффект был бы прекрасный.
   — Ну что ж… Большое спасибо.
   Ребус нажал на кнопку отбоя. Вот тебе на. А ведь он ни минуты не сомневался… Он достал из кармана записную книжку, нашел нужный номер, быстро набрал его и только тут подумал о кофе.
   — Инспектор Ребус просит доктора Эндфилда. — Довольно скоро Эндфилд взял трубку. — Доктор? Спасибо, ничего. А вы? Рад слышать. Послушайте, у вас есть что-нибудь по вчерашнему делу? По наркоману из Пилмьюира? Конечно, я подожду.
   Пилмьюир. Что говорил Тони Маккол? Вспоминал, какое славное, безобидное местечко было там когда-то. Но что пройдет, то будет мило. Память сглаживает острые углы. Это Ребус знал, как никто другой.
   — Да-да? — сказал он в трубку.
   На другом конце провода послышался шелест, потом бесстрастный голос Эндфилда:
   — На теле множественные кровоподтеки. Результат борьбы либо падения с большой высоты. Желудок почти пустой. ВИЧ отрицательный, что довольно любопытно. Что же касается причины смерти…
   — Героин? — поторопил Ребус.
   — М-мм… Героина во введенном веществе не больше пяти процентов.
   Ребус вскочил на ноги.
   — Что же это было такое?
   — Мы выясняем, инспектор. От растворимого аспирина до крысиного яда, причем последнее вероятнее всего.
   — Вы хотите сказать, что порошок представлял собой чистую отраву?
   — Вне всяких сомнений. Тот, кто его продал, торгует смертью. Если теперь вместо наркотиков продают это… Лучше не думать.
   Ребуса передернуло. Неужели кто-то в городе задался целью истребить наркоманов? Но тогда — зачем пакетик с чистым порошком? Полный бред.
   — Спасибо, доктор Эндфилд.
   Он опустил трубку на подлокотник кресла. По крайней мере в одном Трейси не ошибалась: они убили Ронни, кто бы они ни были. И Ронни знал это, понял, как только ввел себе раствор… Или?.. Знал до того? Возможно ли такое? Ребус должен был найти человека, продавшего порошок, и понять, почему Ронни выбрал смерть. Оказался в самом деле принесен в жертву…

* * *

   Значит, здесь рос Тони Маккол. Потом он уехал из Пилмьюира и купил себе дом под умопомрачительный кредит. Впрочем, дом был прелестный. Во всяком случае, так утверждала его жена. Она не переставала твердить ему об этом, не понимая, почему он проводит в семье так мало времени. В конце концов, говорила она ему, это и твой дом тоже.
   Собственно, жена Маккола считала свое жилище скорее дворцом. Дети, сын и дочь, были приучены передвигаться по нему на цыпочках, не оставляя ни крошки, ни соринки, ни пятнышка. Маккол, который все свое детство дрался с братом Томми, находил это противоестественным. Его дети росли, окруженные нежной заботой — и страхом: не лучшее сочетание. Крэйгу было четырнадцать, Изабель — одиннадцать. Их скрытность и робость казались ему не вполне нормальными. Он-то мечтал, что мальчишка станет профессиональным футболистом, а дочь — актрисой. Но девочка больше всего любила вязать, а сын увлекался шахматами. Однажды он даже выиграл медаль на школьном турнире, после чего Маккол сам попробовал научиться играть в шахматы, однако у него ничего не вышло. Дети сидели в гостиной, превращенной их матерью в подобие картинки из каталога; слышалось только постукивание спиц и тихий шорох фигур, передвигаемых по доске.
   Что ему оставалось делать, как не бежать из дома при каждом удобном случае?
   Так он оказывался в Пилмьюире, без всякой определенной цели, просто гуляя. Чтобы попасть сюда из своего заставленного дорогими машинами ультрасовременного квартала частных домов, он должен был пересечь большой пустырь, перебраться через автостраду, пройти школьный стадион, а дальше лавировать между заводскими корпусами. Этот путь не казался ему утомительным. Здесь он попадал на свою территорию. Он знал здешних обитателей. Когда-то он был одним из них.
   — Привет, Тони!
   Он не узнал голос и резко обернулся, готовый защищаться. Перед ним, засунув руки в карманы, стоял улыбающийся Джон Ребус.
   — Джон! Черт тебя побери!
   — Извини. Очень удачно, что я тебя встретил. — Ребус оглянулся кругом, словно кого-то искал. — Я звонил тебе, но мне сказали, что у тебя выходной.
   — Так и есть.
   — Тогда что ты тут делаешь?
   — Гуляю. Мы живем недалеко… — Он кивнул в направлении юго-запада. — И потом, я же говорил: я тут вырос. Так что присматриваю за здешним молодняком.