Страница:
Вернувшись в Питер, оперативник, вопреки уговору, не стал первым делом названивать куратору. Отправился на почту рядом с домом, там был ксерокс, и снял копии со всех документов, привезенных из Львова. Тот, что был выдан дамочкой из ЗАГСа, заинтриговал его особо: больно уж знакома была ему та заковыристая фамилия на обороте, где мамаша интересующей Лишкова девицы в приватном порядке и не для огласки аккуратным почерком выписала имя реального отца своего ребенка. Опер не знал, на что ему может сгодиться эта информация, но какое-то чутье подсказало, что когда-нибудь, при каких-нибудь обстоятельствах она вдруг да сыграет свою роль. Девица, по поводу которой он и мотался в этот пыльный Львов, была, судя по всему, дочуркой одной важной шишки. И, ежели куратор чего-то от нее хотел, то часть этого “чего-то” вполне могла перепасть и оперу. “Делиться надо”, – изрек он неизбывную мудрость, почерпнутую на армейской службе.
Важность добытых им документов он осознал, когда увидел реакцию куратора на разложенные на столе бумаги.
Лишков сам прибыл к нему на квартиру.
– Славненько, очень славненько, – куратор только что не приплясывал вокруг этих листков. – Хороший подарок ты мне сделал!
Владимир Иванович полез во внутренний карман пиджака, вынул объемистый бумажник и, раскрыв, вытянул две стодолларовые купюры. Подумав, присовокупил еще столько же.
– Это – премия к командировочным. У меня никто бесплатно не работает, – пояснил он несколько удивленному такими милостями оперу. – Бери-бери. На представительские расходы. Купи себе что-нибудь из одежды, а то ходишь каким-то бомжем.
Опер помялся, всем своим видом показывая, что на такую сумму в Питере нынче не очень-то приоденешься.
– Остальное – по мере затраченных сил, – понял куратор не слишком-то благодарный отклик своего бывшего студента. – Дела предстоят большие, так что ты уж никуда не уезжай. Что ты мне, кстати, говорил когда-то про театральный?
– Поступал – провалился – озадачился опер непонятным вопросом.
– Вот-вот, упал – отжался. Готовь свои таланты!
Куратор вихрем вылетел из квартиры, оставив хозяина в недоумении.
– Вот и славненько, просто чудо, – приговаривал он в машине, уже мчавшей его с дальнего проспекта Ветеранов, где жил оперативник, в центр города. Еще раз переложив бумаги, он засунул одну из них на дно дипломата, – Сам, значит, подставился, старина…
Да, это было почти полтора года тому назад. В то лето у Владимира Ивановича Лишкова, ныне покойного, еще не было никаких проблем с его юной женой…
Глава 10
Важность добытых им документов он осознал, когда увидел реакцию куратора на разложенные на столе бумаги.
Лишков сам прибыл к нему на квартиру.
– Славненько, очень славненько, – куратор только что не приплясывал вокруг этих листков. – Хороший подарок ты мне сделал!
Владимир Иванович полез во внутренний карман пиджака, вынул объемистый бумажник и, раскрыв, вытянул две стодолларовые купюры. Подумав, присовокупил еще столько же.
– Это – премия к командировочным. У меня никто бесплатно не работает, – пояснил он несколько удивленному такими милостями оперу. – Бери-бери. На представительские расходы. Купи себе что-нибудь из одежды, а то ходишь каким-то бомжем.
Опер помялся, всем своим видом показывая, что на такую сумму в Питере нынче не очень-то приоденешься.
– Остальное – по мере затраченных сил, – понял куратор не слишком-то благодарный отклик своего бывшего студента. – Дела предстоят большие, так что ты уж никуда не уезжай. Что ты мне, кстати, говорил когда-то про театральный?
– Поступал – провалился – озадачился опер непонятным вопросом.
– Вот-вот, упал – отжался. Готовь свои таланты!
Куратор вихрем вылетел из квартиры, оставив хозяина в недоумении.
– Вот и славненько, просто чудо, – приговаривал он в машине, уже мчавшей его с дальнего проспекта Ветеранов, где жил оперативник, в центр города. Еще раз переложив бумаги, он засунул одну из них на дно дипломата, – Сам, значит, подставился, старина…
Да, это было почти полтора года тому назад. В то лето у Владимира Ивановича Лишкова, ныне покойного, еще не было никаких проблем с его юной женой…
Глава 10
ВИЗИТЕРША
Но вернемся к тому дню, который последовал за озадачившей Алексея вечерней беседой с Леночкой Ковалевой.
На утро были назначены похороны ребят, разбившихся в Ильинке во время маловразумительного и ничего не давшего преследования “Нивы”, той самой, в которой некто, подсевший в машину уже за пределами Питера, вывозил Марину на знакомство с ее будущей жертвой.
Смерть Игорька и Петрухи была бессмысленной как все такие смерти… Авария – дикая, нелепая случайность, но Нертов понимал, что вина за нее останется с ним на всю его жизнь. Он корил себя за то, что сам не дал ребятам выспаться, потащил их ни свет ни заря на преследование девчонки, с которой потом, к вечеру, как ни в чем не бывало, будто бы и не было этой жуткой трагедии… “Что я наделал!” – говорил он сам себе, когда на другой только день, а не в тот, день их гибели, отправился навещать жен да родителей, бормотать им что-то несусветное про выполненный до конца долг. Ребят-то он подставил, как выходило теперь, под свои личные делишки – это у него был запутавшийся в каком-то криминале отец, у него эта сумасбродная девка, еще неизвестно, с кем и чем связанная. Все это были его, а ничьи другие хлопоты, в которые он и втянул людей.
При чем здесь были Игорек и Петруха, которые даже и не ведали дальних целей той своей поездки? Чем они-то были ему обязаны?
Нертов, конечно, помнил, как они появились в службе безопасности. Вначале один из старожилов привел Петра – вышедшего на пенсию майора милиции. Петр, которому и было-то немногим за сорок, ему понравился – своей основательностью, отличным послужным списком, каким-то внутренним спокойствием и достоинством. Чуть позднее Петруха сосватал им на службу своего соседа – вместе жили в одном из пригородных поселков. Игорек, веселый парень, но был человеком толковым, из тех, кого стоило учить уму-разуму, рассчитывая на скорый результат. Но недолго успели они поработать вместе…
У Игорька даже еще не было детей – лишь недавно женился. А мальчишки-погодки Петра стояли теперь у гроба отца, рядом с молодой еще женщиной в черном платке, шмыгали носами. Что уж там делали в морге. Нертов не интересовался, он лишь платил столько, сколько запрашивали, но сейчас в гробах, на атласных подушках, покоились ясные и умиротворенные лица. Он ожидал увидеть закрытые гробы – но только не этот маскарад, не этот грим, оскорбивший его, как и сам он оскорбил память ребят, поддавшись тогда на Маринино наваждение…
Службу в старом деревянном бараке, лишь недавно освященном и отделанном под церковь в этом рабочем поселке, вел батюшка, специально заказанный в городе – в одном из главных соборов. Отец Павел мягко ступал вокруг гробов по раскиданным по полу еловым ветвям, тихо подсказывая родным, когда и что им делать. Алексей был благодарен этому батюшке за то, с каким тактом и искренней скорбью помогал он провожать в последний путь Игоря и Петра.
Вместе со всеми он вышел на улицу, едва проталкиваясь меж многочисленными родственниками, друзьями-соседями и просто любопытными. До кладбища было недалеко, но при солнечном небе вдруг полил дождь, и Нертов взял к себе в машину семью Петра. Мальчишки, уже перестав реветь, вдруг живо заинтересовались автомобилем, а усевшийся на заднее сиденье младший и вовсе принялся подражать Алексею, крутя воображаемую баранку. Они уже забыли свое горе, увлеченные новыми впечатлениями. Алексей подумал о немыслимом о похоронах своего отца. Смог бы он вот так же отойти от гроба и в минуту позабыть свое горе, все простив? Он опять вспомнил о Марине.
Сами похороны вышли какими-то торопливыми, так что зря Алексей опасался, что на них уйдет весь день. Кладбище было расположено в самом центре поселка, и траурный кортеж остановился у его ворот едва ли не через пять минут, как отъехал от церкви-барака. За эти несколько минут дождь перешел в ливень, первый весенний – небо затянуло окончательно. Ждать у кладбища погоды не приходилось, как и говорить поминальных речей. Маленькая мокрая процессия пробралась среди вросших в просторные ограды, какие только и бывают на таких сельских кладбищах, сосен. Могильщики побыстрее забросали гробы желтым песком, не слишком церемонясь с желанием родных еще что-то сказать на прощание, еще раз прикоснуться к обтянувшей крышку ткани.
"Как умерли ребята – так их и похоронили, наспех и несуразно”, – думал про себя Нертов, спускаясь с кладбищенского косогора по тропинке, петлявшей среди старых оград, вросших в землю покосившихся крестов и столбиков. Подошвы мягко продавливали песок, смешанный с прошлогодними листьями и сосновыми иголками. Дождь не прекращался. Батюшка, шедший впереди, сказал кому-то назидательно, что это сама природа плачет по безвременно усопшим…
На поминки Алексей не остался – тревога гнала его в город. Шел четвертый день исчезновения Марины – несостоявшейся пока киллерши, непонятной особы, бродившей где-то рядом – в этом он не сомневался – вместе с его же собственным оружием. Никакой ясности вокруг всех событий так до сих пор и не было. Обещавшая всю возможную помощь Ковалева тоже куда-то испарилась.
С похорон Нертов поехал прямо в банк. Едва он Поднялся к себе, как растрезвонился местный телефон.
– Алексей Юрьевич, тут у нас одна мадам разбушевалась, – доложилась охрана снизу, с главного входа. – Требует во что бы то ни стало встречи с Чеглоковым. Пришла с утра, сама – ей никто не назначал. Объясняем, что Андрей Артурович в отъезде – не верит. Короче, надо что-то с ней делать. Знакомый вариант: причитает, плачет.
Нертов давно уже привык к самым странным посетителям, то и дело забредавшим в здание правления банка, благо расположено оно было не только в центре города, но еще и по соседству с горсоветом, все улочки вокруг которого были напичканы самыми разными управлениями и департаментами. И случалось, что, не найдя понимания в чиновных лавочках, визитеры прямиком шпарили к ним в банк – даже не слишком отдавая себе отчет в том, куда их занесло. В охране это так и называлось: знакомый вариант.
– Вы что там, сдурели? – закричал Нертов в трубку. – Самим не справиться? С каких пор я буду бегать к вам из-за всяких тронутых? Ребята, в такой день – и так худо…
– Алексей Юрьевич, но тут, похоже, особый случай, – паренек внизу гнул свое. – Я стал ее расспрашивать, зачем ей Чеглоков. Она сначала стала говорить, что пришла к нему за деньгами.
– Гони ее в шею! – не сдержался Алексей. – Еще не насмотрелся, что ли, этих сумасшедших?
– Подождите, – педантично продолжал подчиненный, – не вешайте трубку. А только что она сказала, что у нее есть очень важные сведения по убийству того артиста. Македонского. Алексей Юрьевич, я потому вас и потревожил. Кто его знает, с чем она пришла? Давайте-ка мы ее к вам доставим.
– Хорошо. Как ее зовут? – спросил Алексей еще без особого интереса.
– Фалеева, Галина Михайловна.
"Фалеева? – изумился он. – Вот это номер! Жена, что ли, того опера?” Такую фамилию Нертов встречал в своей жизни лишь во второй раз, а потому не мог не связать между собой эту странную посетительницу и арестованного мента.
Не прошло и нескольких минут, как парень-охранник ввел к нему в кабинет женщину лет сорока, усталую и изможденную, столь же бледную и отрешенную, как те вдовы, с которыми он только что простился. Вид женщины вызывал жалость, но у Нертова не было ни времени, ни сил на разные там сострадания. Однако он придерживался старого доброго правила: прежде чем послать кого-либо куда-либо, а тем более заявителя, надо выслушать его внимательно, ибо никогда не исключен слив ценной информации.
Из этой ситуации само собой, конечно, просматривалось, что настырная визитерша примется сейчас талдычить про невиновность своего супруга (или брата там, дяди), а потом попросит денег, за которыми она, как уже известно, и пришла в банк. Непонятным для Алексея было лишь одно обстоятельство: отчего эта мадам Фалеева притащилась именно к Чеглокову, а не в какой-нибудь фонд защиты родственников пострадавших милиционеров?
Как бы предупреждая его основной вопрос, вошедшая с порога выкрикнула, прижав кулачки к застежке плаща на груди:
– Я пришла к вам не случайно!
Тоскливый и мрачный взгляд, которым встретил ее слова Нертов, был истолкован скандальной визитершей по-своему. Она в отчаянье закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Да вы сядьте, успокойтесь! – Алексей едва ли не силой приземлил ссутулившуюся женщину на стул. – Я вас прошу: поговорим спокойно, по порядку. Я выслушаю вас внимательно, обещаю вам…
Женщина перестала плакать и вытянула из кармана маловатого ей кожаного плаща мокрый и скомканный носовой платок. Она тяжело вздохнула, сглотнула вновь подступившее было рыдание… Алексей успел подумать, что эти плачущие женщины – просто сущее бедствие последних дней. Марина, Светка, эта… Как ее там?
– Галина Михайловна, – вновь предупредила его вопрос Фалеева. – Меня зовут Галина Михайловна. Меня тут приняли за сумасшедшую. Наверное, я и сама виновата – не правильно что-то объяснила.
– Возможно, – не смог не согласиться Алексей.
– У меня непростое положение. Я понимаю тех, кто мне не верит, – она говорила прерывисто, но уже спокойно. Кажется, сумела взять себя в руки или сказалась доза успокоительного лекарства, поднесенного ей, наконец, в кабинете Нертова.
Фалеева объяснила Нертову, все-таки слегка заинтригованному ее появлением, кто она такая и что толкнуло ее обивать разные пороги. Это была та самая бывшая жена опера Фалеева, о которой упоминал следователь Карпов. Сама она себя чужим человеком этому оперу не считала: оказалось, что они по-прежнему жили под одной крышей, только по разные стороны коридора коммунальной квартиры. Сын их служил в армии. Галина Михайловна, конечно, была убеждена в том, что ее бывшего супруга арестовали по ошибке. Она надеялась – более того, верила, – что следствие и суд во всем разберутся, что Фалеев будет оправдан. Следователь прокуратуры, с которым она уже успела поговорить, тоже ее обнадежил. Он и сказал ей, что сможет посоветовать нужного адвоката, человека, состоящего в хороших отношениях с районным прокурором, а потому и способного выиграть это дело. Вопрос лишь в одном – в тех деньгах, которые надо было передать адвокату через следователя, чтобы он уже сейчас приступил к делу. Следователь запросил две тысячи долларов – совершенно неподъемную для Галины Михайловны сумму. Вот за ней-то она и решила прийти в банк – попросить кредит на оплату адвоката. Таким был короткий рассказ Фалеевой.
"О боже!” – ошалевал Алексей, выслушивая эту святую сорокалетнюю невинность, попавшуюся на традиционный трюк какого-то грязного “следака”. Как она клюнула-то на эту классику, неужели ее супруг никогда не посвящал свою благоверную в эти юридические шалости? Любопытно, что не далее как на прошлой неделе по всем теленовостям прошел сюжет о следователе одного из питерских РУВД: тот выставлял подозреваемым по тысяче долларов за каждый год грозящего тюремного заключения и ненавязчиво рекомендовал бедолагам крепкого адвоката – своего доброго знакомого, якобы имеющего надежные связи что в прокуратуре, что в суде. Следователь лично сводил этого адвоката с клиентом. Но если клиент был подлинным, то адвокат – приятелем “следака” по учебе в средней школе милиции, вполне сносно владевшим кое-какой необходимой юридической терминологией в той степени, что была необходима, чтобы не перепутать статьи УК. Конечно, Фалеевой могли подсунуть и настоящего адвоката, но все равно это было чистой воды мошенничество и вымогательство.
Алексей лишь присвистнул, не зная, как бы так деликатно, но однозначно растолковать этой наивной женщине то действительно глупое положение, в котором она оказалась. Может ведь и не поверить его словам, коли уж так проста… К тому же, вон, как растеряна – на что только не пойдет ради спасения бывшего супруга, отца своего ребенка-Женщину насторожила долгая пауза, повисшая в кабинете после ее рассказа.
– Вы не верите в то, что он действительно невиновен? – тихо спросила она у сидевшего перед нею молодого человека в черном костюме, придающем особую мрачность его и так-то не слишком дружелюбному виду. – Но разве я пришла бы просить денег, если бы было иначе? Поймите, его просто подставили…
Алексей невольно поморщился от этих слов, при этом оставшись недовольным собой: нельзя же так выдавать свои чувства перед собеседником! “Непрофессионально”, – машинально выставил он оценку самому себе. Желая загладить неловкость, он перевел разговор на другую тему:
– Галина Михайловна, отчего вы все-таки решили обратиться именно в наш банк? Просьба достаточно необычна, у нас ведь не выдают кредиты частным лицам, да еще под такие.., м-м.., мероприятия, если можно это так назвать.
Фалеева, все это время затравленно сидевшая на стуле как курчонок на насесте – растрепанная и нелепая в своем тесном, вытертом плаще – вдруг вскочила как ужаленная и, заправив седоватые пряди длинных волос за уши, в гневе закричала на Алексея:
– Молодой человек, я, что, опять не туда попала? Видно, зря я здесь с вами битый час говорила.
Господи, где ваш Чеглоков!
– Так, спокойно, – сделал к ней шаг Алексей, приподняв убеждающие ладони. – Снова и по порядку. Ну, тупой я. Не понял. Помогите мне разобраться. Да, мы имеем право задать вам вопрос, почему вы выбрали именно наш банк. И нет в этом вопросе никакого криминала!
– Вы что, издеваетесь надо мной? О чем говорил ваш Чеглоков, когда убили этого артиста? Это-то вы хоть помните?
Нертов и сам задумался: что же тогда было?
– Я напомню, – подсказала Фалеева, все еще тяжело переводившая дыхание. – Так вот, он сам тогда заявил, что никаких денег не пожалеет на то, чтобы найти убийцу Македонского. Чуть ли не премию обещал тому, кто укажет на него. Было такое?
– Было, – согласился Алексей, все еще не понимавший, к чему же клонит эта Фалеева. – Ну и…
– Ну и то, что, когда мой муж, – мой бывший муж, но эти наши отношения никого не касаются, – когда он выяснил, наконец, кто же убил Македонского, вы тут не можете раскошелиться на какие-то жалкие две тысячи, чтобы вытащить его из тюрьмы! К чему тогда были все эти обещания? Он, идиот, из-за этого сел, да пропади пропадом этот артист! Вы хоть понимаете, каково теперь мне? Что я сыну скажу, когда он вернется из армии?
Из всех сумбурных слов, выкрикиваемых этой женщиной, Алексей четко понял лишь одно: Фалеев якобы вышел на убийцу Македонского – если это, конечно, не было бреднями его бывшей супруги, явно находившейся не в себе.
– Галина Михайловна, – попытался остановить он ее словесный поток, – давайте вернемся к убийству. Вы только что сказали, что вашему мужу стало кое-что известно…
– Не кое-что! Поймите, он мне все рассказывал – мы оставались друзьями. Он даже спрашивал моих советов, особенно если дела были связаны с женщинами. Вернется вечером со службы и начинается: Галя, подскажи, как бы ты вела себя в той или иной ситуации, что бы сделала, что сказала? Когда актера убили, он сначала эту его девчонку подозревал, думал, что она наводчица, а потом, как нарисовал мне всю картинку про нее, я ему сказала: нет, она его точно любила. И он поверил, отстал от нее.
Нертов посмотрел на эту женщину уже иным взглядом.
– Галина Михайловна, да вы садитесь. Давайте-ка организуем кофе, поговорим спокойно, – он набрал номер одной из секретарш Чеглокова и попросил принести чего-нибудь перекусить: на двоих. Когда кофе и кое-какие бутерброды уже стояли на столе, он кивнул Фалеевой:
– Присоединяйтесь, я сам с утра голоден.
– Что ж так? – спросила она.
– На похоронах был. Разбились у нас тут ребята – ДТП…
– Значит, я некстати… Простите, что так на вас вскинулась – накипело, – Галина Михайловна посмотрела на него виновато и с какой-то непонятной ему жалостью. – Вы ведь немногим старше моего сына. Представила его на вашем месте: разве мог бы он понять с налету, о чем речь? Вваливается какая-то растрепанная баба, кричит что-то про своего мужа-арестанта, денег просит…
– Ну зачем вы так? Не такой уж я зверь лесной, чтобы ничего не соображать… Вы только поймите, что не могу я вас зря обнадеживать… Я и сам хочу установить истину в этом деле! Мы очень и очень в этом заинтересованы, – поправился он. – Помогите нам. Давайте все-таки по порядку: что установил ваш муж? Кто и почему его посадил, как вы полагаете? Вы не обижайтесь, но пока это только ваши предположения, а факты, увы, против Фалеева. Тот случай в Озерках – как к нему относиться? Был ведь, ничего не попишешь, а? Вы извините, но я тоже немного в курсе. Так сказать, по долгу службы.
– Тогда нам будет легче разговаривать. Простите, как вас зовут? Я немного рассеянная была, не запомнила…
– Алексей Юрьевич.
– Ну вот, как нашего сына, он тоже Леша. Можно, я вас по имени, без отчества буду звать, мне так проще с вами говорить.
– Хорошо.
– Вы намного моложе моего мужа и, наверное, к счастью, еще не успели посталкиваться с теми подлостями, которые устраивают людям, если они и в самом деле приближаются к чему-то такому, из-за чего летят звездочки и погоны…
– Как сказать, – невольно вставил Алексей. – Всякое случалось: после университета я служил в военной прокуратуре. Но милицию, конечно, знаю меньше: был там только на практике, студентом.
– Хватило этого? – Фалеева пристально посмотрела на него. – У моего мужа тоже всякое бывало. И подставляли его не раз, недаром он и в операх до пенсии засиделся…
– Галина Михайловна, давайте вернемся к нашему делу! – Алексей догадался, что собеседница уже приготовилась рассказать ему всю свою жизнь, от замужества за перспективным выпускником чего-то там до развода с опером-неудачником.
– Да, вы правы. Не будем отвлекаться. Так вот, я уже сказала вам о том, что Фалеев всегда был со мною откровенен, спрашивал моего совета и так далее. Это не ушло и после того, как мы развелись, тем более, что мы фактически продолжали жить вместе. Одну плиту на кухне делили… – она усмехнулась.
– Галина Михайловна!
– Алексей, вы слушайте – вам это должно быть интересно. Так вот, как я уже сказала, у него не было никаких секретов от меня. Он меня расспрашивал – я подсказывала. Вы, конечно, полагаете, что перед вами тут какое-то помело сидит, баба-яга в медной ступе, а я педагогический институт закончила. С Фалеевым мы как раз студентами и познакомились, только он не смог тогда доучиться на юридическом факультете – ребенок родился, надо было идти работать.
– А сейчас-то вы где?
– Так, социальный работник кризисной службы. Будут проблемы – обращайтесь, хоть всем вашим банком. Телефон оставлю. Чем смогу – помогу.
– Чужую беду – руками разведу?
– Вот-вот. А свою, увы, просмотрела. Так вот, я уже сказала вам, что у Фалеева не было от меня никаких секретов. Я работаю в анонимной службе привыкла хранить чужие тайны. Сказал мне – все равно, что похоронил. А посмотреть на дело незамыленным взглядом – сами понимаете, иногда просто необходимо. Случай с Македонским меня, конечно, и саму заинтересовал, все-таки такой известный человек. К тому же слишком много было несоответствий, хотя поначалу муж и полагал, что речь идет об обычной квартирной краже, обернувшейся убийством лишь из-за того, что хозяин квартиры вернулся домой раньше времени. Сам убеждал меня в том, что это – дремучая бытовуха. Но дальше пошли вопросы, ответа на которые он так найти и не успел.
– Вы сказали о том, что он вышел на след убийцы… – мягко подсказал Алексей.
– Да-да. Вначале все жильцы этого дома отпирались: ничего, мол, подозрительного в вечер убийства не видели и не слышали. А потом вдруг – вы не поверите, какая удача свалилась, – женщина выдержала торжественную паузу.
Алексей посмотрел на нее с неподдельным любопытством. Фалеева усмехнулась, заметив, наконец, искренний интерес своего собеседника, и продолжила:
– Видите ли, Фалеев всегда убеждал меня в том, что большинство преступлений, да почти сто процентов, раскрываются не через какие-то там сверхгениальные способности сыщиков, а по воле случая или, пардон, через обычное стукачество. Всегда, мол, найдется кто-нибудь, кто захочет заложить соседа, завалить конкурента и так далее. Вы, Алексей, как к этому относитесь, к такой идее?
– Думаю, что ваш муж во многом прав, – отозвался Нертов, припомнив свой опыт военной прокуратуры.
– Вот-вот, – обрадовалась Галина Михайловна такому взаимопониманию, – это только в кино детектив бродит, сопоставляет улики, всюду свой нос сует, а в жизни к нему просто кто-то приходит да рассказывает, как было дело А потом уж он, извиняюсь, под этот донос свои улики подгоняет…
Алексей не стал спорить, опасаясь пресечь откровенность женщины. Он лишь задумчиво кивнул.
– Короче, приходит как-то муж со службы довольный и говорит мне: Галя, ты не поверишь, но нашелся-таки герой-пионер, Павлик Морозов! Я спрашиваю: ты о чем? А он мне – о том, что, мол, восполнен самый главный пробел. Короче, доставили к ему в отделение какого-то мальчишку за кражу из ларька, а мальчишка этот, этакий пройдоха, и предложил Фалееву сделку – да, так и сказал. Мол, если гражданин начальник его с миром отпускает – а пареньку больно уж в спецшколу не хочется, не первый это у него привод, – то он в обмен на это поделится кое-чем интересным, касающимся одного убийства на Васильевском острове. Ну, давай, отвечает мой муж, по рукам. И тогда мальчишка сообщает, что знает, кто грабанул квартиру Македонского в тот вечер, когда его, судя по всему, и убили. Муж, конечно, не поверил, но тот божится: мол, это моя мамка была с одним своим дружком, она в тот день еще едва ногу не сломала – только подвернула, но домой кое-что притащила, какую-то вазу и фотографию этого артиста. Дескать, дружок ее за эту фотографию сильно ругал, чуть не побил, кричал, что улика.
На утро были назначены похороны ребят, разбившихся в Ильинке во время маловразумительного и ничего не давшего преследования “Нивы”, той самой, в которой некто, подсевший в машину уже за пределами Питера, вывозил Марину на знакомство с ее будущей жертвой.
Смерть Игорька и Петрухи была бессмысленной как все такие смерти… Авария – дикая, нелепая случайность, но Нертов понимал, что вина за нее останется с ним на всю его жизнь. Он корил себя за то, что сам не дал ребятам выспаться, потащил их ни свет ни заря на преследование девчонки, с которой потом, к вечеру, как ни в чем не бывало, будто бы и не было этой жуткой трагедии… “Что я наделал!” – говорил он сам себе, когда на другой только день, а не в тот, день их гибели, отправился навещать жен да родителей, бормотать им что-то несусветное про выполненный до конца долг. Ребят-то он подставил, как выходило теперь, под свои личные делишки – это у него был запутавшийся в каком-то криминале отец, у него эта сумасбродная девка, еще неизвестно, с кем и чем связанная. Все это были его, а ничьи другие хлопоты, в которые он и втянул людей.
При чем здесь были Игорек и Петруха, которые даже и не ведали дальних целей той своей поездки? Чем они-то были ему обязаны?
Нертов, конечно, помнил, как они появились в службе безопасности. Вначале один из старожилов привел Петра – вышедшего на пенсию майора милиции. Петр, которому и было-то немногим за сорок, ему понравился – своей основательностью, отличным послужным списком, каким-то внутренним спокойствием и достоинством. Чуть позднее Петруха сосватал им на службу своего соседа – вместе жили в одном из пригородных поселков. Игорек, веселый парень, но был человеком толковым, из тех, кого стоило учить уму-разуму, рассчитывая на скорый результат. Но недолго успели они поработать вместе…
У Игорька даже еще не было детей – лишь недавно женился. А мальчишки-погодки Петра стояли теперь у гроба отца, рядом с молодой еще женщиной в черном платке, шмыгали носами. Что уж там делали в морге. Нертов не интересовался, он лишь платил столько, сколько запрашивали, но сейчас в гробах, на атласных подушках, покоились ясные и умиротворенные лица. Он ожидал увидеть закрытые гробы – но только не этот маскарад, не этот грим, оскорбивший его, как и сам он оскорбил память ребят, поддавшись тогда на Маринино наваждение…
Службу в старом деревянном бараке, лишь недавно освященном и отделанном под церковь в этом рабочем поселке, вел батюшка, специально заказанный в городе – в одном из главных соборов. Отец Павел мягко ступал вокруг гробов по раскиданным по полу еловым ветвям, тихо подсказывая родным, когда и что им делать. Алексей был благодарен этому батюшке за то, с каким тактом и искренней скорбью помогал он провожать в последний путь Игоря и Петра.
Вместе со всеми он вышел на улицу, едва проталкиваясь меж многочисленными родственниками, друзьями-соседями и просто любопытными. До кладбища было недалеко, но при солнечном небе вдруг полил дождь, и Нертов взял к себе в машину семью Петра. Мальчишки, уже перестав реветь, вдруг живо заинтересовались автомобилем, а усевшийся на заднее сиденье младший и вовсе принялся подражать Алексею, крутя воображаемую баранку. Они уже забыли свое горе, увлеченные новыми впечатлениями. Алексей подумал о немыслимом о похоронах своего отца. Смог бы он вот так же отойти от гроба и в минуту позабыть свое горе, все простив? Он опять вспомнил о Марине.
Сами похороны вышли какими-то торопливыми, так что зря Алексей опасался, что на них уйдет весь день. Кладбище было расположено в самом центре поселка, и траурный кортеж остановился у его ворот едва ли не через пять минут, как отъехал от церкви-барака. За эти несколько минут дождь перешел в ливень, первый весенний – небо затянуло окончательно. Ждать у кладбища погоды не приходилось, как и говорить поминальных речей. Маленькая мокрая процессия пробралась среди вросших в просторные ограды, какие только и бывают на таких сельских кладбищах, сосен. Могильщики побыстрее забросали гробы желтым песком, не слишком церемонясь с желанием родных еще что-то сказать на прощание, еще раз прикоснуться к обтянувшей крышку ткани.
"Как умерли ребята – так их и похоронили, наспех и несуразно”, – думал про себя Нертов, спускаясь с кладбищенского косогора по тропинке, петлявшей среди старых оград, вросших в землю покосившихся крестов и столбиков. Подошвы мягко продавливали песок, смешанный с прошлогодними листьями и сосновыми иголками. Дождь не прекращался. Батюшка, шедший впереди, сказал кому-то назидательно, что это сама природа плачет по безвременно усопшим…
На поминки Алексей не остался – тревога гнала его в город. Шел четвертый день исчезновения Марины – несостоявшейся пока киллерши, непонятной особы, бродившей где-то рядом – в этом он не сомневался – вместе с его же собственным оружием. Никакой ясности вокруг всех событий так до сих пор и не было. Обещавшая всю возможную помощь Ковалева тоже куда-то испарилась.
С похорон Нертов поехал прямо в банк. Едва он Поднялся к себе, как растрезвонился местный телефон.
– Алексей Юрьевич, тут у нас одна мадам разбушевалась, – доложилась охрана снизу, с главного входа. – Требует во что бы то ни стало встречи с Чеглоковым. Пришла с утра, сама – ей никто не назначал. Объясняем, что Андрей Артурович в отъезде – не верит. Короче, надо что-то с ней делать. Знакомый вариант: причитает, плачет.
Нертов давно уже привык к самым странным посетителям, то и дело забредавшим в здание правления банка, благо расположено оно было не только в центре города, но еще и по соседству с горсоветом, все улочки вокруг которого были напичканы самыми разными управлениями и департаментами. И случалось, что, не найдя понимания в чиновных лавочках, визитеры прямиком шпарили к ним в банк – даже не слишком отдавая себе отчет в том, куда их занесло. В охране это так и называлось: знакомый вариант.
– Вы что там, сдурели? – закричал Нертов в трубку. – Самим не справиться? С каких пор я буду бегать к вам из-за всяких тронутых? Ребята, в такой день – и так худо…
– Алексей Юрьевич, но тут, похоже, особый случай, – паренек внизу гнул свое. – Я стал ее расспрашивать, зачем ей Чеглоков. Она сначала стала говорить, что пришла к нему за деньгами.
– Гони ее в шею! – не сдержался Алексей. – Еще не насмотрелся, что ли, этих сумасшедших?
– Подождите, – педантично продолжал подчиненный, – не вешайте трубку. А только что она сказала, что у нее есть очень важные сведения по убийству того артиста. Македонского. Алексей Юрьевич, я потому вас и потревожил. Кто его знает, с чем она пришла? Давайте-ка мы ее к вам доставим.
– Хорошо. Как ее зовут? – спросил Алексей еще без особого интереса.
– Фалеева, Галина Михайловна.
"Фалеева? – изумился он. – Вот это номер! Жена, что ли, того опера?” Такую фамилию Нертов встречал в своей жизни лишь во второй раз, а потому не мог не связать между собой эту странную посетительницу и арестованного мента.
Не прошло и нескольких минут, как парень-охранник ввел к нему в кабинет женщину лет сорока, усталую и изможденную, столь же бледную и отрешенную, как те вдовы, с которыми он только что простился. Вид женщины вызывал жалость, но у Нертова не было ни времени, ни сил на разные там сострадания. Однако он придерживался старого доброго правила: прежде чем послать кого-либо куда-либо, а тем более заявителя, надо выслушать его внимательно, ибо никогда не исключен слив ценной информации.
Из этой ситуации само собой, конечно, просматривалось, что настырная визитерша примется сейчас талдычить про невиновность своего супруга (или брата там, дяди), а потом попросит денег, за которыми она, как уже известно, и пришла в банк. Непонятным для Алексея было лишь одно обстоятельство: отчего эта мадам Фалеева притащилась именно к Чеглокову, а не в какой-нибудь фонд защиты родственников пострадавших милиционеров?
Как бы предупреждая его основной вопрос, вошедшая с порога выкрикнула, прижав кулачки к застежке плаща на груди:
– Я пришла к вам не случайно!
Тоскливый и мрачный взгляд, которым встретил ее слова Нертов, был истолкован скандальной визитершей по-своему. Она в отчаянье закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Да вы сядьте, успокойтесь! – Алексей едва ли не силой приземлил ссутулившуюся женщину на стул. – Я вас прошу: поговорим спокойно, по порядку. Я выслушаю вас внимательно, обещаю вам…
Женщина перестала плакать и вытянула из кармана маловатого ей кожаного плаща мокрый и скомканный носовой платок. Она тяжело вздохнула, сглотнула вновь подступившее было рыдание… Алексей успел подумать, что эти плачущие женщины – просто сущее бедствие последних дней. Марина, Светка, эта… Как ее там?
– Галина Михайловна, – вновь предупредила его вопрос Фалеева. – Меня зовут Галина Михайловна. Меня тут приняли за сумасшедшую. Наверное, я и сама виновата – не правильно что-то объяснила.
– Возможно, – не смог не согласиться Алексей.
– У меня непростое положение. Я понимаю тех, кто мне не верит, – она говорила прерывисто, но уже спокойно. Кажется, сумела взять себя в руки или сказалась доза успокоительного лекарства, поднесенного ей, наконец, в кабинете Нертова.
Фалеева объяснила Нертову, все-таки слегка заинтригованному ее появлением, кто она такая и что толкнуло ее обивать разные пороги. Это была та самая бывшая жена опера Фалеева, о которой упоминал следователь Карпов. Сама она себя чужим человеком этому оперу не считала: оказалось, что они по-прежнему жили под одной крышей, только по разные стороны коридора коммунальной квартиры. Сын их служил в армии. Галина Михайловна, конечно, была убеждена в том, что ее бывшего супруга арестовали по ошибке. Она надеялась – более того, верила, – что следствие и суд во всем разберутся, что Фалеев будет оправдан. Следователь прокуратуры, с которым она уже успела поговорить, тоже ее обнадежил. Он и сказал ей, что сможет посоветовать нужного адвоката, человека, состоящего в хороших отношениях с районным прокурором, а потому и способного выиграть это дело. Вопрос лишь в одном – в тех деньгах, которые надо было передать адвокату через следователя, чтобы он уже сейчас приступил к делу. Следователь запросил две тысячи долларов – совершенно неподъемную для Галины Михайловны сумму. Вот за ней-то она и решила прийти в банк – попросить кредит на оплату адвоката. Таким был короткий рассказ Фалеевой.
"О боже!” – ошалевал Алексей, выслушивая эту святую сорокалетнюю невинность, попавшуюся на традиционный трюк какого-то грязного “следака”. Как она клюнула-то на эту классику, неужели ее супруг никогда не посвящал свою благоверную в эти юридические шалости? Любопытно, что не далее как на прошлой неделе по всем теленовостям прошел сюжет о следователе одного из питерских РУВД: тот выставлял подозреваемым по тысяче долларов за каждый год грозящего тюремного заключения и ненавязчиво рекомендовал бедолагам крепкого адвоката – своего доброго знакомого, якобы имеющего надежные связи что в прокуратуре, что в суде. Следователь лично сводил этого адвоката с клиентом. Но если клиент был подлинным, то адвокат – приятелем “следака” по учебе в средней школе милиции, вполне сносно владевшим кое-какой необходимой юридической терминологией в той степени, что была необходима, чтобы не перепутать статьи УК. Конечно, Фалеевой могли подсунуть и настоящего адвоката, но все равно это было чистой воды мошенничество и вымогательство.
Алексей лишь присвистнул, не зная, как бы так деликатно, но однозначно растолковать этой наивной женщине то действительно глупое положение, в котором она оказалась. Может ведь и не поверить его словам, коли уж так проста… К тому же, вон, как растеряна – на что только не пойдет ради спасения бывшего супруга, отца своего ребенка-Женщину насторожила долгая пауза, повисшая в кабинете после ее рассказа.
– Вы не верите в то, что он действительно невиновен? – тихо спросила она у сидевшего перед нею молодого человека в черном костюме, придающем особую мрачность его и так-то не слишком дружелюбному виду. – Но разве я пришла бы просить денег, если бы было иначе? Поймите, его просто подставили…
Алексей невольно поморщился от этих слов, при этом оставшись недовольным собой: нельзя же так выдавать свои чувства перед собеседником! “Непрофессионально”, – машинально выставил он оценку самому себе. Желая загладить неловкость, он перевел разговор на другую тему:
– Галина Михайловна, отчего вы все-таки решили обратиться именно в наш банк? Просьба достаточно необычна, у нас ведь не выдают кредиты частным лицам, да еще под такие.., м-м.., мероприятия, если можно это так назвать.
Фалеева, все это время затравленно сидевшая на стуле как курчонок на насесте – растрепанная и нелепая в своем тесном, вытертом плаще – вдруг вскочила как ужаленная и, заправив седоватые пряди длинных волос за уши, в гневе закричала на Алексея:
– Молодой человек, я, что, опять не туда попала? Видно, зря я здесь с вами битый час говорила.
Господи, где ваш Чеглоков!
– Так, спокойно, – сделал к ней шаг Алексей, приподняв убеждающие ладони. – Снова и по порядку. Ну, тупой я. Не понял. Помогите мне разобраться. Да, мы имеем право задать вам вопрос, почему вы выбрали именно наш банк. И нет в этом вопросе никакого криминала!
– Вы что, издеваетесь надо мной? О чем говорил ваш Чеглоков, когда убили этого артиста? Это-то вы хоть помните?
Нертов и сам задумался: что же тогда было?
– Я напомню, – подсказала Фалеева, все еще тяжело переводившая дыхание. – Так вот, он сам тогда заявил, что никаких денег не пожалеет на то, чтобы найти убийцу Македонского. Чуть ли не премию обещал тому, кто укажет на него. Было такое?
– Было, – согласился Алексей, все еще не понимавший, к чему же клонит эта Фалеева. – Ну и…
– Ну и то, что, когда мой муж, – мой бывший муж, но эти наши отношения никого не касаются, – когда он выяснил, наконец, кто же убил Македонского, вы тут не можете раскошелиться на какие-то жалкие две тысячи, чтобы вытащить его из тюрьмы! К чему тогда были все эти обещания? Он, идиот, из-за этого сел, да пропади пропадом этот артист! Вы хоть понимаете, каково теперь мне? Что я сыну скажу, когда он вернется из армии?
Из всех сумбурных слов, выкрикиваемых этой женщиной, Алексей четко понял лишь одно: Фалеев якобы вышел на убийцу Македонского – если это, конечно, не было бреднями его бывшей супруги, явно находившейся не в себе.
– Галина Михайловна, – попытался остановить он ее словесный поток, – давайте вернемся к убийству. Вы только что сказали, что вашему мужу стало кое-что известно…
– Не кое-что! Поймите, он мне все рассказывал – мы оставались друзьями. Он даже спрашивал моих советов, особенно если дела были связаны с женщинами. Вернется вечером со службы и начинается: Галя, подскажи, как бы ты вела себя в той или иной ситуации, что бы сделала, что сказала? Когда актера убили, он сначала эту его девчонку подозревал, думал, что она наводчица, а потом, как нарисовал мне всю картинку про нее, я ему сказала: нет, она его точно любила. И он поверил, отстал от нее.
Нертов посмотрел на эту женщину уже иным взглядом.
– Галина Михайловна, да вы садитесь. Давайте-ка организуем кофе, поговорим спокойно, – он набрал номер одной из секретарш Чеглокова и попросил принести чего-нибудь перекусить: на двоих. Когда кофе и кое-какие бутерброды уже стояли на столе, он кивнул Фалеевой:
– Присоединяйтесь, я сам с утра голоден.
– Что ж так? – спросила она.
– На похоронах был. Разбились у нас тут ребята – ДТП…
– Значит, я некстати… Простите, что так на вас вскинулась – накипело, – Галина Михайловна посмотрела на него виновато и с какой-то непонятной ему жалостью. – Вы ведь немногим старше моего сына. Представила его на вашем месте: разве мог бы он понять с налету, о чем речь? Вваливается какая-то растрепанная баба, кричит что-то про своего мужа-арестанта, денег просит…
– Ну зачем вы так? Не такой уж я зверь лесной, чтобы ничего не соображать… Вы только поймите, что не могу я вас зря обнадеживать… Я и сам хочу установить истину в этом деле! Мы очень и очень в этом заинтересованы, – поправился он. – Помогите нам. Давайте все-таки по порядку: что установил ваш муж? Кто и почему его посадил, как вы полагаете? Вы не обижайтесь, но пока это только ваши предположения, а факты, увы, против Фалеева. Тот случай в Озерках – как к нему относиться? Был ведь, ничего не попишешь, а? Вы извините, но я тоже немного в курсе. Так сказать, по долгу службы.
– Тогда нам будет легче разговаривать. Простите, как вас зовут? Я немного рассеянная была, не запомнила…
– Алексей Юрьевич.
– Ну вот, как нашего сына, он тоже Леша. Можно, я вас по имени, без отчества буду звать, мне так проще с вами говорить.
– Хорошо.
– Вы намного моложе моего мужа и, наверное, к счастью, еще не успели посталкиваться с теми подлостями, которые устраивают людям, если они и в самом деле приближаются к чему-то такому, из-за чего летят звездочки и погоны…
– Как сказать, – невольно вставил Алексей. – Всякое случалось: после университета я служил в военной прокуратуре. Но милицию, конечно, знаю меньше: был там только на практике, студентом.
– Хватило этого? – Фалеева пристально посмотрела на него. – У моего мужа тоже всякое бывало. И подставляли его не раз, недаром он и в операх до пенсии засиделся…
– Галина Михайловна, давайте вернемся к нашему делу! – Алексей догадался, что собеседница уже приготовилась рассказать ему всю свою жизнь, от замужества за перспективным выпускником чего-то там до развода с опером-неудачником.
– Да, вы правы. Не будем отвлекаться. Так вот, я уже сказала вам о том, что Фалеев всегда был со мною откровенен, спрашивал моего совета и так далее. Это не ушло и после того, как мы развелись, тем более, что мы фактически продолжали жить вместе. Одну плиту на кухне делили… – она усмехнулась.
– Галина Михайловна!
– Алексей, вы слушайте – вам это должно быть интересно. Так вот, как я уже сказала, у него не было никаких секретов от меня. Он меня расспрашивал – я подсказывала. Вы, конечно, полагаете, что перед вами тут какое-то помело сидит, баба-яга в медной ступе, а я педагогический институт закончила. С Фалеевым мы как раз студентами и познакомились, только он не смог тогда доучиться на юридическом факультете – ребенок родился, надо было идти работать.
– А сейчас-то вы где?
– Так, социальный работник кризисной службы. Будут проблемы – обращайтесь, хоть всем вашим банком. Телефон оставлю. Чем смогу – помогу.
– Чужую беду – руками разведу?
– Вот-вот. А свою, увы, просмотрела. Так вот, я уже сказала вам, что у Фалеева не было от меня никаких секретов. Я работаю в анонимной службе привыкла хранить чужие тайны. Сказал мне – все равно, что похоронил. А посмотреть на дело незамыленным взглядом – сами понимаете, иногда просто необходимо. Случай с Македонским меня, конечно, и саму заинтересовал, все-таки такой известный человек. К тому же слишком много было несоответствий, хотя поначалу муж и полагал, что речь идет об обычной квартирной краже, обернувшейся убийством лишь из-за того, что хозяин квартиры вернулся домой раньше времени. Сам убеждал меня в том, что это – дремучая бытовуха. Но дальше пошли вопросы, ответа на которые он так найти и не успел.
– Вы сказали о том, что он вышел на след убийцы… – мягко подсказал Алексей.
– Да-да. Вначале все жильцы этого дома отпирались: ничего, мол, подозрительного в вечер убийства не видели и не слышали. А потом вдруг – вы не поверите, какая удача свалилась, – женщина выдержала торжественную паузу.
Алексей посмотрел на нее с неподдельным любопытством. Фалеева усмехнулась, заметив, наконец, искренний интерес своего собеседника, и продолжила:
– Видите ли, Фалеев всегда убеждал меня в том, что большинство преступлений, да почти сто процентов, раскрываются не через какие-то там сверхгениальные способности сыщиков, а по воле случая или, пардон, через обычное стукачество. Всегда, мол, найдется кто-нибудь, кто захочет заложить соседа, завалить конкурента и так далее. Вы, Алексей, как к этому относитесь, к такой идее?
– Думаю, что ваш муж во многом прав, – отозвался Нертов, припомнив свой опыт военной прокуратуры.
– Вот-вот, – обрадовалась Галина Михайловна такому взаимопониманию, – это только в кино детектив бродит, сопоставляет улики, всюду свой нос сует, а в жизни к нему просто кто-то приходит да рассказывает, как было дело А потом уж он, извиняюсь, под этот донос свои улики подгоняет…
Алексей не стал спорить, опасаясь пресечь откровенность женщины. Он лишь задумчиво кивнул.
– Короче, приходит как-то муж со службы довольный и говорит мне: Галя, ты не поверишь, но нашелся-таки герой-пионер, Павлик Морозов! Я спрашиваю: ты о чем? А он мне – о том, что, мол, восполнен самый главный пробел. Короче, доставили к ему в отделение какого-то мальчишку за кражу из ларька, а мальчишка этот, этакий пройдоха, и предложил Фалееву сделку – да, так и сказал. Мол, если гражданин начальник его с миром отпускает – а пареньку больно уж в спецшколу не хочется, не первый это у него привод, – то он в обмен на это поделится кое-чем интересным, касающимся одного убийства на Васильевском острове. Ну, давай, отвечает мой муж, по рукам. И тогда мальчишка сообщает, что знает, кто грабанул квартиру Македонского в тот вечер, когда его, судя по всему, и убили. Муж, конечно, не поверил, но тот божится: мол, это моя мамка была с одним своим дружком, она в тот день еще едва ногу не сломала – только подвернула, но домой кое-что притащила, какую-то вазу и фотографию этого артиста. Дескать, дружок ее за эту фотографию сильно ругал, чуть не побил, кричал, что улика.