Страница:
Ну что ж, это уже лучше. Рекс моргнул.
– Что вы имеете в виду?
– Отдельные элементы среди должнократов не видят особой пользы в сохранении статуса акционера. Они считают, что это только мешает делу.
– Проклятые бунтовщики, – прошипел сенатор.
– Другие же убеждены в том, что нынешняя форма правления устарела, и хотят распространить влияние должнократов даже на такие области, как образование, почта и управление автоматическими сверхскоростными шоссе.
– Понятно, – кивнул Рекс.
Кулидж подался вперед и взглянул на Рекса в упор:
– Бадер, вы получили от группки этих экстремистов задание проникнуть на территорию Советского комплекса и связаться с их тамошними коллегами. Эта попытка обречена на провал. Наша великая нация будет существовать и далее и не соблазнится утопическими бреднями о грядущем якобы миропорядке. Однако наш долг – следить за Фрэнсисом Роже и его подручными. Они стремятся нарушить равновесие, в котором пребывает общество. Остановить их – наш патриотический долг.
– Слушайте, слушайте! – воскликнул сенатор Хукер.
Адмирал кивнул в знак одобрения.
– Боже, опять все снова! – пробормотал Рекс.
– Что-что? – переспросил Кулидж.
– Ничего. Если я правильно понял, вы хотите, чтобы я сообщил вам обо всех контактах, которые смогу установить в Советском комплексе?
– Именно так. Это ваш патриотический долг. Разумеется, вы получите соответствующее вознаграждение. Не упустите свой шанс, мой мальчик.
Рекс затряс головой.
– Никакой я не ваш. Мне как будто никто не верит, но поймите же наконец: я отказался от этой работы и не собираюсь менять своего решения!
Глаза всех присутствующих обратились к нему.
Шалопай хохотнул.
– Что это должно означать? – холодно поинтересовался сенатор.
– То самое. Мне предложили работу. Я отказался. Я ведь не знаю ни слова по-русски. Посмотрите же – ну какой из меня шпион?!
Джон Кулидж равнодушно поглядел на экран одного из видеофонов.
– Послушайте, Бадер. По сведениям компьютеров Национального банка данных на ваш счет поступили из фонда непредвиденных расходов Фрэнсиса У. Роже, председателя совета директоров МСС, пять тысяч псевдодолларов. Не могли бы вы мне объяснить, за какие такие заслуги?
Рекс откашлялся.
– Быть может, чтобы произвести на меня впечатление. Чтобы продемонстрировать бедняку, как это выгодно – рисковать своей шеей ради доброй старой МСС. Ну что ж, я проникся. Если они считают, что купили меня за эту сумму, – пусть их. Моя совесть чиста. Я, впечатленный, оставляю себе деньги, но по-прежнему не собираюсь соглашаться на эту самоубийственную работу.
До сих пор не представленный и до сих пор молчавший шалопай вдруг вмешался в разговор:
– Не такая уж она самоубийственная, мистер Бадер.
Рекс поглядел на него.
– А вы что за птица? Шея-то моя, и рисковать ею буду я, а не вы!
Джон Кулидж сказал прежним спокойным голосом:
– Бадер, позвольте вам представить полковника Илью Симонова, главу резидентуры КГБ в Большом Вашингтоне.
Если бы полковник оказался марсианином. Рекс, наверно, изумился бы меньше.
– КГБ, – пролепетал он. – Советская контрразведка!
Советский полковник весело пояснил:
– Сначала мы назывались Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Но с тех пор наши обязанности немножко расширились.
Рекс перевел полный изумления взгляд на директора ВБР:
– Но ведь тогда получается, что он – главный советский шпион!
Кулидж кивнул:
– Совершенно верно.
– Но… почему же вы его не арестуете?
– Вероятно, по тем же причинам, по которым русские не арестовывают нашего агента в Москве.
Адмирал кисло рассмеялся. Сенатор, по-видимому, пребывал в полном смятении чувств.
Кулидж сказал:
– Понимаете, Бадер, нынешняя ситуация в контрразведке куда сложнее, чем это представляют себе непосвященные. Положим, я арестую полковника. Это, разумеется, повлечет за собой незамедлительный арест нашего человека в Москве. Затем Советы пришлют сюда другого. Нам потребуются месяцы, если не годы, чтобы выявить его. Помните майора Абеля? Его имя гремело несколько десятилетий назад. А так – мы в разумных пределах следим за полковником Симоновым здесь, а они – за нашим резидентом там. Если надо будет заметать следы, мы произведем арест, они произведут арест. Потом обменяем агентов – баш на баш – и начнем все сначала.
Рекс продолжал недоверчиво глядеть на него.
– Существуют и другие преимущества подобного состояния дел. Например, мы можем снабжать друг друга информацией по Китаю и по другим странам. Или, как в этом случае, помогать друг другу.
Бадер поглядел на полковника Симонова, на Джона Кулиджа, потом снова на полковника.
– В каком таком «этом случае»?
– Полковник Симонов представляет те круги советского общества, которые заинтересованы в нарушении сегодняшнего мирового баланса не больше, чем мы с адмиралом и сенатором. Вполне возможно, что если Фрэнсису Роже и другим должнократам удастся осуществить свою затею и создать всемирное правительство, опирающееся на транснациональные корпорации, то такие люди, как полковник, могут вдруг оказаться не у дел. Ведь если правительство всемирное, то какая ему польза от разведчиков в той или иной стране?
Рекс неторопливо поднялся.
– И вы ведь тоже лишитесь тогда своего могущества, не правда ли, мистер Кулидж? – спросил он тихо. – И вы, сенатор, – ибо кто знает, какими будут правительства отдельных стран, вошедших во всемирный союз? И вы, адмирал, – ибо зачем объединенному миру вооруженные силы?
Он посмотрел на полковника Илью Симонова:
– Значит, вы позволите мне проникнуть на территорию Советского комплекса и установить контакт с должнократами, или как там они у вас называются, недовольными существующей системой. А потом, разумеется, я должен буду передать их в руки КГБ.
– Наше правительство будет вам чрезвычайно признательно, мистер Бадер. Советский комплекс уже давно отнюдь не государство неимущих.
– Верю, – согласился Рекс угрюмо. – Однако благодарю за честь. Чем больше я об этом слышу, тем сильнее боюсь. Так что извините меня, джентльмены, но…
Он резко повернулся и шагнул к двери.
Выведенный из себя Кулидж бросил ему вслед:
– Учтите, Бадер, вы об этом еще пожалеете!
Рекс ответил, не поворачивая головы:
– Знаю. К сожалению, мистер Кулидж, из огурца не сделаешь помидор. Вы можете только отобрать у меня лицензию. Но я ведь и так живу на НПН. Так что мне нечего терять.
По дороге домой он снова и снова принимался размышлять над сложившимся положением. Все как сговорились: сулят золотые горы, лишь бы он взялся за эту работу. Что же, на нем свет клином сошелся, что ли? Чистейшей воды самоубийство. Ладно бы ему предлагали работать на две стороны, а то ведь на целых четыре!
Роже с подручными желает установить связь с должнократами в Советском комплексе и оставить не у дел советское и американское правительства. София Анастасис требует предать Роже и сообщать обо всем ей, чтобы она могла решать, как поступать дальше. Кулидж и иже с ним хотят, чтобы он сотрудничал с Советами в предательстве всех и вся.
Нет уж, спасибо!
Пылая праведным гневом, он решил добраться до Нью-Принстона, псевдогорода, в котором находился его жилой небоскреб, на индивидуальном электропаровом лимузине. Это обойдется гораздо дороже, чем если сесть на общественный поезд, но он устал от пересадок… и потом – надо же куда-то девать деньги.
Приехав на место, он не пошел домой, а направился в свой любимый бар-автомат на десятом подземном уровне. Над землей были заведения и пошикарнее, но они оставались пока недоступными Рексу из-за своей дороговизны.
Народу в баре почти не было. Трое или четверо посетителей расположились перед экраном телевизора, занимавшим один угол помещения.
Рекс забился в уголок, подальше от грохочущего экрана, и заказал себе синтетический ямайский ром с колой. Почти сразу в центре стола появился поднятый транспортером стакан с охлажденным напитком. Рекс мрачно взял его в руку.
Интересно, подумал он, сколько было бы у меня денег, согласись я принять все предложения: Роже, Софии Анастасис, Кулиджа и полковника Симонова? Наверняка хватило бы по гроб жизни. То, что для него, Рекса Бадера, громадная сумма, для них – раз плюнуть. Всего лишь раз.
Он выбранился про себя.
На стул рядом с ним опустился какой-то человек.
Рекс нахмурился. Он поглядел на пришельца: открытое добродушное лицо, лет где-нибудь тридцать пять, одет примерно так же, как Рекс, – то есть как тот, кто живет на НПН или на самую маленькую зарплату, – светловолос, голубоглаз, чем-то смахивает на скандинава.
Принесла его нелегкая!
– Бар совсем пустой, – буркнул Рекс. – Вон сколько свободных столиков.
Вместо ответа незнакомец протянул ему полоску бумаги, потом показал пальцем вниз. Рекс опустил взгляд: ему в живот смотрело дуло вороненого автоматического пистолета.
Рекс моргнул. За всю его жизнь еще ни разу никто не целился из пистолета ему в живот. И он чувствовал, что не особенно огорчился бы, так и не познав этого ощущения до конца своих дней.
Он посмотрел на записку. На ней было напечатано следующее:
«НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЕ! ДАЙТЕ МНЕ ВАШ ВИДЕОФОН!»
Незнакомец чуть шевельнул пистолетом; лицо его оставалось холодным и непроницаемым.
Рекс вынул из кармана видеофон и толкнул его через стол бандиту.
Тот взял аппарат и, не сводя глаз с Рекса, перебросил его другому посетителю бара, расположившемуся за соседним столиком. Бадер только что его заметил.
Этот другой поймал видеофон, сунул его в объемистый портфель, встал и направился в мужской туалет.
4
– Что вы имеете в виду?
– Отдельные элементы среди должнократов не видят особой пользы в сохранении статуса акционера. Они считают, что это только мешает делу.
– Проклятые бунтовщики, – прошипел сенатор.
– Другие же убеждены в том, что нынешняя форма правления устарела, и хотят распространить влияние должнократов даже на такие области, как образование, почта и управление автоматическими сверхскоростными шоссе.
– Понятно, – кивнул Рекс.
Кулидж подался вперед и взглянул на Рекса в упор:
– Бадер, вы получили от группки этих экстремистов задание проникнуть на территорию Советского комплекса и связаться с их тамошними коллегами. Эта попытка обречена на провал. Наша великая нация будет существовать и далее и не соблазнится утопическими бреднями о грядущем якобы миропорядке. Однако наш долг – следить за Фрэнсисом Роже и его подручными. Они стремятся нарушить равновесие, в котором пребывает общество. Остановить их – наш патриотический долг.
– Слушайте, слушайте! – воскликнул сенатор Хукер.
Адмирал кивнул в знак одобрения.
– Боже, опять все снова! – пробормотал Рекс.
– Что-что? – переспросил Кулидж.
– Ничего. Если я правильно понял, вы хотите, чтобы я сообщил вам обо всех контактах, которые смогу установить в Советском комплексе?
– Именно так. Это ваш патриотический долг. Разумеется, вы получите соответствующее вознаграждение. Не упустите свой шанс, мой мальчик.
Рекс затряс головой.
– Никакой я не ваш. Мне как будто никто не верит, но поймите же наконец: я отказался от этой работы и не собираюсь менять своего решения!
Глаза всех присутствующих обратились к нему.
Шалопай хохотнул.
– Что это должно означать? – холодно поинтересовался сенатор.
– То самое. Мне предложили работу. Я отказался. Я ведь не знаю ни слова по-русски. Посмотрите же – ну какой из меня шпион?!
Джон Кулидж равнодушно поглядел на экран одного из видеофонов.
– Послушайте, Бадер. По сведениям компьютеров Национального банка данных на ваш счет поступили из фонда непредвиденных расходов Фрэнсиса У. Роже, председателя совета директоров МСС, пять тысяч псевдодолларов. Не могли бы вы мне объяснить, за какие такие заслуги?
Рекс откашлялся.
– Быть может, чтобы произвести на меня впечатление. Чтобы продемонстрировать бедняку, как это выгодно – рисковать своей шеей ради доброй старой МСС. Ну что ж, я проникся. Если они считают, что купили меня за эту сумму, – пусть их. Моя совесть чиста. Я, впечатленный, оставляю себе деньги, но по-прежнему не собираюсь соглашаться на эту самоубийственную работу.
До сих пор не представленный и до сих пор молчавший шалопай вдруг вмешался в разговор:
– Не такая уж она самоубийственная, мистер Бадер.
Рекс поглядел на него.
– А вы что за птица? Шея-то моя, и рисковать ею буду я, а не вы!
Джон Кулидж сказал прежним спокойным голосом:
– Бадер, позвольте вам представить полковника Илью Симонова, главу резидентуры КГБ в Большом Вашингтоне.
Если бы полковник оказался марсианином. Рекс, наверно, изумился бы меньше.
– КГБ, – пролепетал он. – Советская контрразведка!
Советский полковник весело пояснил:
– Сначала мы назывались Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Но с тех пор наши обязанности немножко расширились.
Рекс перевел полный изумления взгляд на директора ВБР:
– Но ведь тогда получается, что он – главный советский шпион!
Кулидж кивнул:
– Совершенно верно.
– Но… почему же вы его не арестуете?
– Вероятно, по тем же причинам, по которым русские не арестовывают нашего агента в Москве.
Адмирал кисло рассмеялся. Сенатор, по-видимому, пребывал в полном смятении чувств.
Кулидж сказал:
– Понимаете, Бадер, нынешняя ситуация в контрразведке куда сложнее, чем это представляют себе непосвященные. Положим, я арестую полковника. Это, разумеется, повлечет за собой незамедлительный арест нашего человека в Москве. Затем Советы пришлют сюда другого. Нам потребуются месяцы, если не годы, чтобы выявить его. Помните майора Абеля? Его имя гремело несколько десятилетий назад. А так – мы в разумных пределах следим за полковником Симоновым здесь, а они – за нашим резидентом там. Если надо будет заметать следы, мы произведем арест, они произведут арест. Потом обменяем агентов – баш на баш – и начнем все сначала.
Рекс продолжал недоверчиво глядеть на него.
– Существуют и другие преимущества подобного состояния дел. Например, мы можем снабжать друг друга информацией по Китаю и по другим странам. Или, как в этом случае, помогать друг другу.
Бадер поглядел на полковника Симонова, на Джона Кулиджа, потом снова на полковника.
– В каком таком «этом случае»?
– Полковник Симонов представляет те круги советского общества, которые заинтересованы в нарушении сегодняшнего мирового баланса не больше, чем мы с адмиралом и сенатором. Вполне возможно, что если Фрэнсису Роже и другим должнократам удастся осуществить свою затею и создать всемирное правительство, опирающееся на транснациональные корпорации, то такие люди, как полковник, могут вдруг оказаться не у дел. Ведь если правительство всемирное, то какая ему польза от разведчиков в той или иной стране?
Рекс неторопливо поднялся.
– И вы ведь тоже лишитесь тогда своего могущества, не правда ли, мистер Кулидж? – спросил он тихо. – И вы, сенатор, – ибо кто знает, какими будут правительства отдельных стран, вошедших во всемирный союз? И вы, адмирал, – ибо зачем объединенному миру вооруженные силы?
Он посмотрел на полковника Илью Симонова:
– Значит, вы позволите мне проникнуть на территорию Советского комплекса и установить контакт с должнократами, или как там они у вас называются, недовольными существующей системой. А потом, разумеется, я должен буду передать их в руки КГБ.
– Наше правительство будет вам чрезвычайно признательно, мистер Бадер. Советский комплекс уже давно отнюдь не государство неимущих.
– Верю, – согласился Рекс угрюмо. – Однако благодарю за честь. Чем больше я об этом слышу, тем сильнее боюсь. Так что извините меня, джентльмены, но…
Он резко повернулся и шагнул к двери.
Выведенный из себя Кулидж бросил ему вслед:
– Учтите, Бадер, вы об этом еще пожалеете!
Рекс ответил, не поворачивая головы:
– Знаю. К сожалению, мистер Кулидж, из огурца не сделаешь помидор. Вы можете только отобрать у меня лицензию. Но я ведь и так живу на НПН. Так что мне нечего терять.
По дороге домой он снова и снова принимался размышлять над сложившимся положением. Все как сговорились: сулят золотые горы, лишь бы он взялся за эту работу. Что же, на нем свет клином сошелся, что ли? Чистейшей воды самоубийство. Ладно бы ему предлагали работать на две стороны, а то ведь на целых четыре!
Роже с подручными желает установить связь с должнократами в Советском комплексе и оставить не у дел советское и американское правительства. София Анастасис требует предать Роже и сообщать обо всем ей, чтобы она могла решать, как поступать дальше. Кулидж и иже с ним хотят, чтобы он сотрудничал с Советами в предательстве всех и вся.
Нет уж, спасибо!
Пылая праведным гневом, он решил добраться до Нью-Принстона, псевдогорода, в котором находился его жилой небоскреб, на индивидуальном электропаровом лимузине. Это обойдется гораздо дороже, чем если сесть на общественный поезд, но он устал от пересадок… и потом – надо же куда-то девать деньги.
Приехав на место, он не пошел домой, а направился в свой любимый бар-автомат на десятом подземном уровне. Над землей были заведения и пошикарнее, но они оставались пока недоступными Рексу из-за своей дороговизны.
Народу в баре почти не было. Трое или четверо посетителей расположились перед экраном телевизора, занимавшим один угол помещения.
Рекс забился в уголок, подальше от грохочущего экрана, и заказал себе синтетический ямайский ром с колой. Почти сразу в центре стола появился поднятый транспортером стакан с охлажденным напитком. Рекс мрачно взял его в руку.
Интересно, подумал он, сколько было бы у меня денег, согласись я принять все предложения: Роже, Софии Анастасис, Кулиджа и полковника Симонова? Наверняка хватило бы по гроб жизни. То, что для него, Рекса Бадера, громадная сумма, для них – раз плюнуть. Всего лишь раз.
Он выбранился про себя.
На стул рядом с ним опустился какой-то человек.
Рекс нахмурился. Он поглядел на пришельца: открытое добродушное лицо, лет где-нибудь тридцать пять, одет примерно так же, как Рекс, – то есть как тот, кто живет на НПН или на самую маленькую зарплату, – светловолос, голубоглаз, чем-то смахивает на скандинава.
Принесла его нелегкая!
– Бар совсем пустой, – буркнул Рекс. – Вон сколько свободных столиков.
Вместо ответа незнакомец протянул ему полоску бумаги, потом показал пальцем вниз. Рекс опустил взгляд: ему в живот смотрело дуло вороненого автоматического пистолета.
Рекс моргнул. За всю его жизнь еще ни разу никто не целился из пистолета ему в живот. И он чувствовал, что не особенно огорчился бы, так и не познав этого ощущения до конца своих дней.
Он посмотрел на записку. На ней было напечатано следующее:
«НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЕ! ДАЙТЕ МНЕ ВАШ ВИДЕОФОН!»
Незнакомец чуть шевельнул пистолетом; лицо его оставалось холодным и непроницаемым.
Рекс вынул из кармана видеофон и толкнул его через стол бандиту.
Тот взял аппарат и, не сводя глаз с Рекса, перебросил его другому посетителю бара, расположившемуся за соседним столиком. Бадер только что его заметил.
Этот другой поймал видеофон, сунул его в объемистый портфель, встал и направился в мужской туалет.
4
– Никто не имеет права лишать гражданина его карманного видеофона, – заявил Рекс.
– Кто же с этим спорит? – весело отозвался его новый знакомый.
Он показал Рексу свой пистолет. Это была детская игрушка.
– Черт побери! – возмутился Рекс. – Что вообще происходит? Куда пошел этот тип с моим видеофоном?
Он привстал было, но необычный бандит положил руку ему на плечо.
– Он только унес его на безопасное расстояние. Вы получите свой аппарат обратно, как только захотите.
– Уже хочу! – рявкнул Рекс. – Что это еще за разговор насчет безопасного расстояния?
– Вас подслушивали, Бадер.
Рекс оторопел. На какое-то мгновение он словно превратился в статую.
– Чего-чего?
– Кулидж установил за вами беспрерывную слежку. Вы что, не знаете: любой карманный видеофон может быть использован в качестве подслушивающего устройства. Оно записывает все ваши слова. Причем оно связано с компьютером, который работает методом ключевых слов. А ключевые слова такие: преступление, заговор, радикал, демонстрация, оружие, бой, подполье, революция и тому подобное. Если в разговоре попадаются такие слова, компьютер немедленно извещает прикрепленного к вам агента, и тот прослушивает всю беседу заново. Так что вот так. И записываются не только ваши слова, но и слова всех тех, кто находится от вас на расстоянии до двадцати футов.
Рекс вообще где-то слышал, что такое возможно, но никогда не предполагал столкнуться с этим в реальной жизни. Он истово верил в гражданские права и свободы и считал, что подобные меры применяются лишь для слежки за настоящими преступниками.
Он тяжело опустился на стул.
– Но зачем?
– Вероятно потому, что вы отвергли его предложение. Я горжусь вами, Бадер.
– Вы мной гордитесь? А кто вы такой? Что происходит?
– Если не возражаете, давайте пройдем ко мне в квартиру, и там я все вам объясню. У меня есть кое-какие основания сомневаться, что вам известно то, о чем знаю я.
– Я не хочу ничего знать! Все, чего я хочу, – спрыгнуть с этой чертовой карусели!
– Не выйдет, Бадер, – рассмеялся собеседник. – Слишком уж быстро она вертится.
Рекс свирепо поглядел на него.
– Кто вы такой?
– Зовите меня Дэйвом. – Он встал. – Идете?
И не дожидаясь ответа, направился к выходу.
Ну и пусть уматывает, подумал Рекс. Но нет, нельзя, надо выяснить в чем тут, черт побери, дело.
Бранясь сквозь зубы, он последовал за Дэйвом.
Так они дошли до вокзала. Дэйв вызвал двухместную машину. Они уселись, Дэйв набрал код места назначения и вставил свой видеофон-кредитку в монетный паз.
Рекс вдруг одним движением выхватил аппарат у него из рук. Его спутник и не думал сопротивляться, только пожал плечами. Рекс посмотрел на именную табличку.
Там значилось: Дэйв Циммерман.
– Я же сказал, что меня зовут Дэйв, – заметил Циммерман мягко.
– Где мой видеофон? – спросил Рекс, отдавая аппарат обратно.
– Джим едет за нами вместе с ним, – пояснил Циммерман. – Вы получите его, как только пожелаете. Но учтите, что он прослушивается.
– А откуда вы знаете, может, с вашим та же история?
– Знаю.
– Ну да ладно. По крайней мере, хоть какая-то разница. И лимузина с шофером нет.
– Чего нет?
– Да так, ерунда, – Рекс замолчал.
Дорога заняла около пятнадцати минут. Здание было очень похоже на тот небоскреб, в котором обитал Рекс. Он записал название улицы и дома. Циммерман никак на это не прореагировал.
Поднявшись на лифте на двадцатый этаж, они остановились перед дверью квартиры 218.
– Приехали, – сказал Циммерман. – Вот мы и дома.
Он открыл дверь и пропустил Рекса вперед.
Бадер вынужден был признать, что обставлена квартира Дэйва, в которой по сравнению с его собственной было на одну комнату больше, с немалым вкусом. Обычно диковинки из дальних стран выглядят довольно аляповато, если не сказать грубо, но здесь всем им нашлось свое место.
– Прошу в мое святая святых, – сказал Циммерман. – До Роже мне, конечно, далеко, но можно быть уверенным, что нас никто не подслушает.
Рекс, идя следом за ним в соседнюю комнату, переспросил:
– Не подслушает?
Дэйв искоса поглядел на него и направился к автобару.
– Вы не детектив, Бадер, вы сущий младенец. Неужели вы не знаете, что власти могут превратить в подслушивающее устройство любой телевизор?
Рекс опустился в удобное кресло – одно из трех, имевшихся в комнате.
– Знаю, конечно. Но никогда не сталкивался.
– Эрзац-виски? – спросил Циммерман.
Рекс кивнул.
– Эту процедуру начали применять не так уж давно. ВБР периодически подключается к телевизорам в выбранных наобум домах, чтоб узнать, какие там ведутся разговоры.
– И это называется свободная страна!
Циммерман протянул Рексу его стакан и тоже сел в кресло.
– Надо все время быть настороже, Бадер, – сказал он, а то ото всех свобод останется пшик. Не успеешь и глазом моргнуть, как заполучишь тоталитарный режим.
Он усмехнулся.
– Прослушивание карманных видеофонов и частных квартир – вот одна из главных причин, по которым те, кто могут, устраивают в своих квартирах такие вот убежища. Никаких телеэкранов. Видеофон обычно оставляешь в соседней комнате. Никакого контакта с внешним миром. Можно расслабиться. Можно поговорить. Прослушать убежище, разумеется, возможно, но чертовски трудно. Если же оно сделано на совесть, то вероятность попасться практически нулевая.
– Тогда откуда вам известно о моем разговоре с Кулиджем?
Циммерман ухмыльнулся и помешал лед в своем стакане.
– Я сказал «практически нулевая». И потом, кабинет Кулиджа не убежище.
Рекс пригубил свое виски.
– Послушайте. Этот мой прослушиваемый видеофон – разве я не могу отнести его технику, чтобы тот отсоединил нужные проводки?
– Можете, конечно, но те, кто следит за вами, сразу об этом узнают. Если вы им очень нужны, они могут предпринять и другие шаги.
– Какие, например?
Циммерман снова взболтал лед.
– Если говорить о крайних случаях, то вам могут вживить в черепную кость электронный приборчик. Так поступают с отдельными преступниками. С помощью этой штучки им не составит труда лишить вас сознания – или убить, если возникнет надобность, – в любое время, когда им это заблагорассудится. Ну, скажем, когда вы попытаетесь удалить его хирургическим путем.
Рекс решил, что подобной информации с него достаточно.
– О’кей. Перейдем к делу. Кто вы такой? И что вам нужно?
– Я один из тех, кто хочет, чтобы вы приняли предложение Роже, – сказал Циммерман. – И между делом помогли бы кое в чем нам.
– О нет!
– О да!
– Ясно. И сейчас вы предложите мне кучу денег.
Собеседник Рекса покачал головой и вялым взмахом руки указал на обстановку комнаты, в которой они находились.
– Разве похоже на то, будто у меня денег куры не клюют, а, Бадер?
– Тогда чего ради я должен соглашаться на отнюдь не увеселительную прогулку в Советский комплекс, когда уже отклонил полдюжины других предложений, каждое из которых сулило мне… – как он там выразился?… – вознаграждение, о котором я даже и не мечтал?
Циммерман улыбнулся.
– Наверняка Темпл Нормам, – сказал он. – Отвечу вам так: по вашему досье нам показалось, что вы можете согласиться.
– Опять мое досье? Его что, кто-нибудь размножил и продает на каждом углу?
Циммерман хихикнул.
– У нас есть доступ к Национальному банку данных, – пояснил он. – Мы пользуемся им только в крайних случаях. Мы соблюдаем закон о неприкосновенности досье гражданина.
– У кого это «у нас»?
Хозяин комнаты откинулся на спинку кресла и сунул руки в карманы. Потом спросил торжественно:
– Рекс Бадер, верите ли вы в демократическую этику?
– Верю, но, по-моему, от нее мало что сегодня осталось. Да и существовала ли она когда-нибудь вообще?
Циммерман кивнул.
– Печально, но факт. Скажите, Бадер, вы никогда не пытались понять Должнократию как социально-экономическую систему?
– Вот уже несколько дней, как все подряд мне втолковывают, что это такое. Честно говоря, у меня уши начинают вянуть.
– Она хорошо послужила обществу, как и все другие системы до нее. Но ее время вышло.
– Сколько раз можно повторять: меня не интересует политика!
– Меня тоже. Ни в какой степени.
– Тогда кто же вы такой? Что вам нужно? Во что вы хотите меня втянуть?
Циммерман произнес, не меняя позы:
– Бадер, вы читали что-нибудь о технократах?
– Нет, и впервые слышу это слово.
– Эта организация появилась где-то около 1930 года. Всеми делами у них заправлял парень по имени Говард Скотт. А теории их частично основывались на работах Торстейна Веблена.
– Вот его я читал.
– Да, я знаю. «Теория праздного класса» и «Инженеры и система цен».
Рекс воззрился на собеседника.
– Это-то вам откуда известно? Я читал Веблена лет десять назад.
– Вы забыли, что мы живем в компьютеризованном мире, Бадер. Мне следовало сказать по-другому: я знаю, что вы посылали на них запрос. Читали вы их или нет – это уже другое. Кстати сказать, компьютеры хранят сведения обо всех когда-либо заказанных книгах – для статистических подсчетов.
Рекс изумленно покачал головой.
– И что же, вы проверили все книги, которые я заказывал?
– Лишь со времени вашего совершеннолетия. Но пойдем дальше. Социально-экономическая система, идею которой отстаивали технократы, во многом схожа с должнократической. Они именовали гигантские базы своей системы функциональными последовательностями, но по сути это не что иное, как современные транскоры. Инженеры же, которые должны были управлять этими сверхкрупными компаниями, – это наши должнократы, и положения своего они, как предполагалось, будут достигать тем же манером, то бишь назначаться сверху. Как видите, эта система не имеет ничего общего с идеей демократической этики.
– Причем здесь назначение на должность официального лица и демократия?
– Дойдем и до этого. У Должнократии, Бадер, имеется великолепный способ обезоруживания потенциальных врагов. Она принимает в свои ряды лучших представителей низших классов и соблазняет на это самых предусмотрительных из богатых акционеров. Зарплата высших чинов Должнократии так велика, что поневоле задумаешься, где лучше: у них или среди членов старых предпринимательских семей.
– Это новое явление в политической экономии, Бадер. В эпоху Должнократии лучшие представители как высшего, так и низших классов, то есть наиболее способные возглавить восстание, уходят к должнократам. Хотите пример? При феодализме третье сословие едва ли могло рассчитывать на слияние с классом феодалов. Отдельные случаи, конечно, бывали, но только отдельные. Что из этого следует: то, что лучшие умы третьего сословия остались при нем и начали плести заговоры по свержению феодализма. Англичане оказались почти единственными, кто понял опасность такого положения вещей; они стали возводить в рыцарское достоинство и делать лордами наиболее выдающихся буржуа и даже рабочих. Дело дошло до того, что в Палате Лордов почти не осталось пэров (пэр – титулованный дворянин, получающий титул по наследству). Даже руководителей так называемой лейбористской партии и то делают графами по уходе в отставку.
– А чем плохое решение? – вставил словечко Рекс. – Достигаешь вершин благодаря самому себе.
Дэйв Циммерман кивнул, но вид у него был удрученный.
– Здесь таятся свои опасности. Искусственное раздувание штатов – этим грешат не только профсоюзы. Подобные процедуры широко практикуются в политических партиях, в армии, в бизнесе и банковском деле, в государственных и религиозных организациях. Те, кто принадлежит к нам, вознаграждаются и поощряются за безделье.
Внутренняя структура общества неимоверно усложнилась. Оценить деятельность того или иного человека становится все тяжелее. Раньше было куда проще: сразу видно, какой ты фермер, шахтер или охотник. Да и классного ювелира или столяра нетрудно распознать с первого взгляда. В профессиях третьей руки еще можно определить хорошего учителя или полисмена, но для этого приходится как следует попотеть. Что же касается тех, кто владеет профессиями четвертой руки, то они сами себе хозяева.
– Ну и неделька мне выпала: сплошные лекции, – пробормотал Рекс.
– Извините. Постараюсь быть кратким. При Должнократии, Бадер, продолжают процветать явления вроде фаворитизма, кумовства, местничества, хотя, казалось бы, их должны были вывести под корень в первую очередь. Сегодняшняя ситуация такова, что, скажем, председателю совета директоров транскора совсем необязательно обладать специальными знаниями о той отрасли промышленности, в которой действует его компания. Глава Международных средств связи, к примеру, вовсе не обязан разбираться в устройстве видеофона, как и его ближайшие заместители. А среди национальной политической бюрократии дело обстоит того хуже. Какой-нибудь идиот наподобие сенатора Сэма Хукера – кажется, ну сидел бы дома и не высовывался, а он занимает самый высокий пост. Кстати сказать, постарайтесь-ка припомнить всех руководителей нашего государства с начала века. По-вашему, скольких среди них можно назвать умными и честными?
– Примерно половину, – сказал Рекс сухо.
– Мечтатель, – ухмыльнулся Дэйв Циммерман.
– Пусть так. Ну и что?
– Должнократия с ее системой одного голоса за один заработанный доллар правит страной. С учетом того, что один процент должнократов – высшие чиновники транскоров – получает в виде зарплаты колоссальные суммы и что у большей части граждан вообще нет голосов, поскольку они живут на НПН и голосов заработать не могут, мы можем сказать, что верховная должнократия самоувековечивается.
– И?
– Поэтому, Рекс Бадер, необходимо вернуться к демократии. Сегодня на тот или иной пост в промышленности человек назначается сверху, причем предположительно он выбирается из числа наиболее квалифицированных специалистов. На любой пост: от десятника до управляющего отделом или даже целой отраслью. А те, кто наверху, назначают сами себя: так сказать, за заслуги.
– Значит, вы хотите, чтобы всех выбирали снизу? От десятника до управляющего?
– Да.
– Но это синдикализм.
– Нам не нравится это слово. Оно – порождение девятнадцатого века и нынче уже превратилось в набор звуков. Помимо этого синдикалисты так перемешались с анархистами, что трудно сказать, где кончаются одни и начинаются другие. А мы не анархисты. В постиндустриальном обществе это было бы просто нелепо.
– О’кей. Значит, вы современное течение синдикализма. Какое же отношение это имеет ко мне и к идее Роже о всемирном правительстве, опирающемся на транскоры?
– Хотите еще выпить?
– Нет, хочу получить ответ.
Циммерман подался вперед и произнес торжественно:
– Мы верим во всемирное правительство. Здесь мы солидарны с Фрэнсисом Роже и его присными. Но, кроме того, мы подозреваем – и даже уверены, – что в Советском комплексе есть люди, которые разделяют наши мысли. У них там верхушку Должнократии составляют в основном члены партии, которые самоувековечивают себя, которые занимают ключевые управленческие, политические или военные посты. Но их ученые, инженеры, техники, то есть те, от кого на самом деле зависит жизнь страны, должны испытывать к существующей системе не меньшее отвращение, чем мы тут. Выполняя задание Роже, вы легко сможете войти в контакт с такими людьми, Бадер.
– Кто же с этим спорит? – весело отозвался его новый знакомый.
Он показал Рексу свой пистолет. Это была детская игрушка.
– Черт побери! – возмутился Рекс. – Что вообще происходит? Куда пошел этот тип с моим видеофоном?
Он привстал было, но необычный бандит положил руку ему на плечо.
– Он только унес его на безопасное расстояние. Вы получите свой аппарат обратно, как только захотите.
– Уже хочу! – рявкнул Рекс. – Что это еще за разговор насчет безопасного расстояния?
– Вас подслушивали, Бадер.
Рекс оторопел. На какое-то мгновение он словно превратился в статую.
– Чего-чего?
– Кулидж установил за вами беспрерывную слежку. Вы что, не знаете: любой карманный видеофон может быть использован в качестве подслушивающего устройства. Оно записывает все ваши слова. Причем оно связано с компьютером, который работает методом ключевых слов. А ключевые слова такие: преступление, заговор, радикал, демонстрация, оружие, бой, подполье, революция и тому подобное. Если в разговоре попадаются такие слова, компьютер немедленно извещает прикрепленного к вам агента, и тот прослушивает всю беседу заново. Так что вот так. И записываются не только ваши слова, но и слова всех тех, кто находится от вас на расстоянии до двадцати футов.
Рекс вообще где-то слышал, что такое возможно, но никогда не предполагал столкнуться с этим в реальной жизни. Он истово верил в гражданские права и свободы и считал, что подобные меры применяются лишь для слежки за настоящими преступниками.
Он тяжело опустился на стул.
– Но зачем?
– Вероятно потому, что вы отвергли его предложение. Я горжусь вами, Бадер.
– Вы мной гордитесь? А кто вы такой? Что происходит?
– Если не возражаете, давайте пройдем ко мне в квартиру, и там я все вам объясню. У меня есть кое-какие основания сомневаться, что вам известно то, о чем знаю я.
– Я не хочу ничего знать! Все, чего я хочу, – спрыгнуть с этой чертовой карусели!
– Не выйдет, Бадер, – рассмеялся собеседник. – Слишком уж быстро она вертится.
Рекс свирепо поглядел на него.
– Кто вы такой?
– Зовите меня Дэйвом. – Он встал. – Идете?
И не дожидаясь ответа, направился к выходу.
Ну и пусть уматывает, подумал Рекс. Но нет, нельзя, надо выяснить в чем тут, черт побери, дело.
Бранясь сквозь зубы, он последовал за Дэйвом.
Так они дошли до вокзала. Дэйв вызвал двухместную машину. Они уселись, Дэйв набрал код места назначения и вставил свой видеофон-кредитку в монетный паз.
Рекс вдруг одним движением выхватил аппарат у него из рук. Его спутник и не думал сопротивляться, только пожал плечами. Рекс посмотрел на именную табличку.
Там значилось: Дэйв Циммерман.
– Я же сказал, что меня зовут Дэйв, – заметил Циммерман мягко.
– Где мой видеофон? – спросил Рекс, отдавая аппарат обратно.
– Джим едет за нами вместе с ним, – пояснил Циммерман. – Вы получите его, как только пожелаете. Но учтите, что он прослушивается.
– А откуда вы знаете, может, с вашим та же история?
– Знаю.
– Ну да ладно. По крайней мере, хоть какая-то разница. И лимузина с шофером нет.
– Чего нет?
– Да так, ерунда, – Рекс замолчал.
Дорога заняла около пятнадцати минут. Здание было очень похоже на тот небоскреб, в котором обитал Рекс. Он записал название улицы и дома. Циммерман никак на это не прореагировал.
Поднявшись на лифте на двадцатый этаж, они остановились перед дверью квартиры 218.
– Приехали, – сказал Циммерман. – Вот мы и дома.
Он открыл дверь и пропустил Рекса вперед.
Бадер вынужден был признать, что обставлена квартира Дэйва, в которой по сравнению с его собственной было на одну комнату больше, с немалым вкусом. Обычно диковинки из дальних стран выглядят довольно аляповато, если не сказать грубо, но здесь всем им нашлось свое место.
– Прошу в мое святая святых, – сказал Циммерман. – До Роже мне, конечно, далеко, но можно быть уверенным, что нас никто не подслушает.
Рекс, идя следом за ним в соседнюю комнату, переспросил:
– Не подслушает?
Дэйв искоса поглядел на него и направился к автобару.
– Вы не детектив, Бадер, вы сущий младенец. Неужели вы не знаете, что власти могут превратить в подслушивающее устройство любой телевизор?
Рекс опустился в удобное кресло – одно из трех, имевшихся в комнате.
– Знаю, конечно. Но никогда не сталкивался.
– Эрзац-виски? – спросил Циммерман.
Рекс кивнул.
– Эту процедуру начали применять не так уж давно. ВБР периодически подключается к телевизорам в выбранных наобум домах, чтоб узнать, какие там ведутся разговоры.
– И это называется свободная страна!
Циммерман протянул Рексу его стакан и тоже сел в кресло.
– Надо все время быть настороже, Бадер, – сказал он, а то ото всех свобод останется пшик. Не успеешь и глазом моргнуть, как заполучишь тоталитарный режим.
Он усмехнулся.
– Прослушивание карманных видеофонов и частных квартир – вот одна из главных причин, по которым те, кто могут, устраивают в своих квартирах такие вот убежища. Никаких телеэкранов. Видеофон обычно оставляешь в соседней комнате. Никакого контакта с внешним миром. Можно расслабиться. Можно поговорить. Прослушать убежище, разумеется, возможно, но чертовски трудно. Если же оно сделано на совесть, то вероятность попасться практически нулевая.
– Тогда откуда вам известно о моем разговоре с Кулиджем?
Циммерман ухмыльнулся и помешал лед в своем стакане.
– Я сказал «практически нулевая». И потом, кабинет Кулиджа не убежище.
Рекс пригубил свое виски.
– Послушайте. Этот мой прослушиваемый видеофон – разве я не могу отнести его технику, чтобы тот отсоединил нужные проводки?
– Можете, конечно, но те, кто следит за вами, сразу об этом узнают. Если вы им очень нужны, они могут предпринять и другие шаги.
– Какие, например?
Циммерман снова взболтал лед.
– Если говорить о крайних случаях, то вам могут вживить в черепную кость электронный приборчик. Так поступают с отдельными преступниками. С помощью этой штучки им не составит труда лишить вас сознания – или убить, если возникнет надобность, – в любое время, когда им это заблагорассудится. Ну, скажем, когда вы попытаетесь удалить его хирургическим путем.
Рекс решил, что подобной информации с него достаточно.
– О’кей. Перейдем к делу. Кто вы такой? И что вам нужно?
– Я один из тех, кто хочет, чтобы вы приняли предложение Роже, – сказал Циммерман. – И между делом помогли бы кое в чем нам.
– О нет!
– О да!
– Ясно. И сейчас вы предложите мне кучу денег.
Собеседник Рекса покачал головой и вялым взмахом руки указал на обстановку комнаты, в которой они находились.
– Разве похоже на то, будто у меня денег куры не клюют, а, Бадер?
– Тогда чего ради я должен соглашаться на отнюдь не увеселительную прогулку в Советский комплекс, когда уже отклонил полдюжины других предложений, каждое из которых сулило мне… – как он там выразился?… – вознаграждение, о котором я даже и не мечтал?
Циммерман улыбнулся.
– Наверняка Темпл Нормам, – сказал он. – Отвечу вам так: по вашему досье нам показалось, что вы можете согласиться.
– Опять мое досье? Его что, кто-нибудь размножил и продает на каждом углу?
Циммерман хихикнул.
– У нас есть доступ к Национальному банку данных, – пояснил он. – Мы пользуемся им только в крайних случаях. Мы соблюдаем закон о неприкосновенности досье гражданина.
– У кого это «у нас»?
Хозяин комнаты откинулся на спинку кресла и сунул руки в карманы. Потом спросил торжественно:
– Рекс Бадер, верите ли вы в демократическую этику?
– Верю, но, по-моему, от нее мало что сегодня осталось. Да и существовала ли она когда-нибудь вообще?
Циммерман кивнул.
– Печально, но факт. Скажите, Бадер, вы никогда не пытались понять Должнократию как социально-экономическую систему?
– Вот уже несколько дней, как все подряд мне втолковывают, что это такое. Честно говоря, у меня уши начинают вянуть.
– Она хорошо послужила обществу, как и все другие системы до нее. Но ее время вышло.
– Сколько раз можно повторять: меня не интересует политика!
– Меня тоже. Ни в какой степени.
– Тогда кто же вы такой? Что вам нужно? Во что вы хотите меня втянуть?
Циммерман произнес, не меняя позы:
– Бадер, вы читали что-нибудь о технократах?
– Нет, и впервые слышу это слово.
– Эта организация появилась где-то около 1930 года. Всеми делами у них заправлял парень по имени Говард Скотт. А теории их частично основывались на работах Торстейна Веблена.
– Вот его я читал.
– Да, я знаю. «Теория праздного класса» и «Инженеры и система цен».
Рекс воззрился на собеседника.
– Это-то вам откуда известно? Я читал Веблена лет десять назад.
– Вы забыли, что мы живем в компьютеризованном мире, Бадер. Мне следовало сказать по-другому: я знаю, что вы посылали на них запрос. Читали вы их или нет – это уже другое. Кстати сказать, компьютеры хранят сведения обо всех когда-либо заказанных книгах – для статистических подсчетов.
Рекс изумленно покачал головой.
– И что же, вы проверили все книги, которые я заказывал?
– Лишь со времени вашего совершеннолетия. Но пойдем дальше. Социально-экономическая система, идею которой отстаивали технократы, во многом схожа с должнократической. Они именовали гигантские базы своей системы функциональными последовательностями, но по сути это не что иное, как современные транскоры. Инженеры же, которые должны были управлять этими сверхкрупными компаниями, – это наши должнократы, и положения своего они, как предполагалось, будут достигать тем же манером, то бишь назначаться сверху. Как видите, эта система не имеет ничего общего с идеей демократической этики.
– Причем здесь назначение на должность официального лица и демократия?
– Дойдем и до этого. У Должнократии, Бадер, имеется великолепный способ обезоруживания потенциальных врагов. Она принимает в свои ряды лучших представителей низших классов и соблазняет на это самых предусмотрительных из богатых акционеров. Зарплата высших чинов Должнократии так велика, что поневоле задумаешься, где лучше: у них или среди членов старых предпринимательских семей.
– Это новое явление в политической экономии, Бадер. В эпоху Должнократии лучшие представители как высшего, так и низших классов, то есть наиболее способные возглавить восстание, уходят к должнократам. Хотите пример? При феодализме третье сословие едва ли могло рассчитывать на слияние с классом феодалов. Отдельные случаи, конечно, бывали, но только отдельные. Что из этого следует: то, что лучшие умы третьего сословия остались при нем и начали плести заговоры по свержению феодализма. Англичане оказались почти единственными, кто понял опасность такого положения вещей; они стали возводить в рыцарское достоинство и делать лордами наиболее выдающихся буржуа и даже рабочих. Дело дошло до того, что в Палате Лордов почти не осталось пэров (пэр – титулованный дворянин, получающий титул по наследству). Даже руководителей так называемой лейбористской партии и то делают графами по уходе в отставку.
– А чем плохое решение? – вставил словечко Рекс. – Достигаешь вершин благодаря самому себе.
Дэйв Циммерман кивнул, но вид у него был удрученный.
– Здесь таятся свои опасности. Искусственное раздувание штатов – этим грешат не только профсоюзы. Подобные процедуры широко практикуются в политических партиях, в армии, в бизнесе и банковском деле, в государственных и религиозных организациях. Те, кто принадлежит к нам, вознаграждаются и поощряются за безделье.
Внутренняя структура общества неимоверно усложнилась. Оценить деятельность того или иного человека становится все тяжелее. Раньше было куда проще: сразу видно, какой ты фермер, шахтер или охотник. Да и классного ювелира или столяра нетрудно распознать с первого взгляда. В профессиях третьей руки еще можно определить хорошего учителя или полисмена, но для этого приходится как следует попотеть. Что же касается тех, кто владеет профессиями четвертой руки, то они сами себе хозяева.
– Ну и неделька мне выпала: сплошные лекции, – пробормотал Рекс.
– Извините. Постараюсь быть кратким. При Должнократии, Бадер, продолжают процветать явления вроде фаворитизма, кумовства, местничества, хотя, казалось бы, их должны были вывести под корень в первую очередь. Сегодняшняя ситуация такова, что, скажем, председателю совета директоров транскора совсем необязательно обладать специальными знаниями о той отрасли промышленности, в которой действует его компания. Глава Международных средств связи, к примеру, вовсе не обязан разбираться в устройстве видеофона, как и его ближайшие заместители. А среди национальной политической бюрократии дело обстоит того хуже. Какой-нибудь идиот наподобие сенатора Сэма Хукера – кажется, ну сидел бы дома и не высовывался, а он занимает самый высокий пост. Кстати сказать, постарайтесь-ка припомнить всех руководителей нашего государства с начала века. По-вашему, скольких среди них можно назвать умными и честными?
– Примерно половину, – сказал Рекс сухо.
– Мечтатель, – ухмыльнулся Дэйв Циммерман.
– Пусть так. Ну и что?
– Должнократия с ее системой одного голоса за один заработанный доллар правит страной. С учетом того, что один процент должнократов – высшие чиновники транскоров – получает в виде зарплаты колоссальные суммы и что у большей части граждан вообще нет голосов, поскольку они живут на НПН и голосов заработать не могут, мы можем сказать, что верховная должнократия самоувековечивается.
– И?
– Поэтому, Рекс Бадер, необходимо вернуться к демократии. Сегодня на тот или иной пост в промышленности человек назначается сверху, причем предположительно он выбирается из числа наиболее квалифицированных специалистов. На любой пост: от десятника до управляющего отделом или даже целой отраслью. А те, кто наверху, назначают сами себя: так сказать, за заслуги.
– Значит, вы хотите, чтобы всех выбирали снизу? От десятника до управляющего?
– Да.
– Но это синдикализм.
– Нам не нравится это слово. Оно – порождение девятнадцатого века и нынче уже превратилось в набор звуков. Помимо этого синдикалисты так перемешались с анархистами, что трудно сказать, где кончаются одни и начинаются другие. А мы не анархисты. В постиндустриальном обществе это было бы просто нелепо.
– О’кей. Значит, вы современное течение синдикализма. Какое же отношение это имеет ко мне и к идее Роже о всемирном правительстве, опирающемся на транскоры?
– Хотите еще выпить?
– Нет, хочу получить ответ.
Циммерман подался вперед и произнес торжественно:
– Мы верим во всемирное правительство. Здесь мы солидарны с Фрэнсисом Роже и его присными. Но, кроме того, мы подозреваем – и даже уверены, – что в Советском комплексе есть люди, которые разделяют наши мысли. У них там верхушку Должнократии составляют в основном члены партии, которые самоувековечивают себя, которые занимают ключевые управленческие, политические или военные посты. Но их ученые, инженеры, техники, то есть те, от кого на самом деле зависит жизнь страны, должны испытывать к существующей системе не меньшее отвращение, чем мы тут. Выполняя задание Роже, вы легко сможете войти в контакт с такими людьми, Бадер.