– Что я говорил… – процедил Келей сквозь зубы.
– Приготовьтесь к бою, – сказала я Мелайне, стоявшей у меня за спиной. – И просигнальте то же Хтонии.
С борта «Крылатой» спустили шлюпку, и Нерет с Киреной, а также двое гребцов съехали туда по канату.
Стало быть, они свободны в своих передвижениях. И все же, почему они так торопятся?
– Жулье, ворье и трусы! – завопил Нерет, едва его втянули на «Змею».
Причем, очевидно, он имел в виду не команду флагмана.
– А что у тебя украли? – ехидно осведомился Келей. Следом за Неретом через борт перевалилась Кирена. Когда она хотела, то вид имела чрезвычайно неуклюжий. Просто напрашивалась на обман.
Она отсалютовала мне. Келей и тут влез вперед.
– Переговоры были?
– Смотря что считать переговорами, – ответила она.
Я оглядела ее. Когда она вела себя эдак лениво-добродушно, значит, дело неважно. Может, даже хуже, чем я ожидала.
– С одной стороны, на нас не напали, не разоружили и подсылают к нам различных чинов. С другой – царя мы не видели, в город нас не впустили и держат здесь неотлучно, как приманку для вас.
– А наша приманка? Освобождение пленных?
– Приманка оказалась еще та! – Нерет сплюнул за борт. – Ее приняли, разжевали и проглотили. Они высадились в первый же день… А что было потом, мы узнали от того чина, который к нам приходит. Звать Непери, говорит через губу, и башка гладкая, как задница.
– Видишь ли, наш приятель Аглибол снова занял место в царской гвардии, – объяснила Кирена.
– Он здесь всем в уши надул, какой он храбрец, – опять вмешался Нерет, – и как он отважно бежал из варварского плена, уложив кучу злобных врагов…
– И тут совершенно не ко времени возвращается Ихи, – продолжала Кирена, – не потеряв ни одного человека, и начинает расписывать, какие мы хорошие и благородные. Разумеется, собирается суд скорый и несправедливый, и на следующее утро Аглибол обвиняет Ихи в измене, взяточничестве и трусости и уж не помню в чем…
– А солдаты?
– Ну, солдаты… Они же низкорожденные. Кто с ними будет разбираться? Солдат – в рабство, без суда. Судят одного Ихи.
– Каков приговор?
– Мы еще не знаем. Но ясно, что защищать его никто не будет. Нам, правда, сказали, что сестра его, жрица, пытается ему помочь, но женщин здесь никто не слушает.
– Когда вам это сказали?
– Вчера.
– Так… – Я обвела всех взглядом. – Высаживаемся на берег.
– Безнадежно, – сказал Нерет. – Ты знаешь, как она вчера лаялась с этой сворой?
– Было дело, – неохотно подтвердила Кирена. – Уж очень мерзко! И этот Непери выставляет свое превосходство. Мы, значит, грязные дикари, мразь болотная, змеепоклонники – а они великие и светлые, истинные сыны Солнца. Так я им и сказала: «Змея поглотит Солнце!»
– Высаживаемся на берег, – повторила я.
Да, такого я еще не видела. Я, конечно, догадывалась – по рассказам Ихи, по папирусам коменданта. Но догадываться – это одно, а увидеть…
Ни разу не видела вымощенной пристани. То есть я не так уж много к тому времени пристаней и повидала, но предполагала, что мощеных еще меньше. Если вообще есть. А эта была вымощена не булыжниками, а плитами, такими гладкими и ладно пригнанными друг к дружке, что это напоминало мне даже не двор крепости, а пол в каком-нибудь царском дворце. Убей меня Богиня! Да во фракийском Эноссе пол во дворце был гораздо хуже. С выложенной плитами пристани уходили вниз каменные молы-волнорезы, подобных которым я также еще не видала. Общим числом одиннадцать.
Величественное зрелище, особенно по сравнению с жалким состоянием флота. А пристань – или ее лучше назвать площадью? – тянулась до самых городских стен.
А стены! Сложенные из мощных каменных блоков, они превосходили «божественные» стены Трои, и на фоне небесной синевы казались ослепительно белыми.
Против нас возвышались могучие ворота. Они были покрыты сплошной каменной резьбой, довольно плохо сохранившейся.
Я уже привыкла по найденным рисункам к манере атлантов изображать предметы (совершенно отличной от фракийской и критской) и смутно разбирала среди этой резьбы очертания человека в пышной одежде, сидящего на троне, солнечных дисков и плывущих по волнам кораблей.
Тем временем в одной из створок ворот приоткрылась небольшая дверь, и оттуда выбралось несколько человек. Возглавлявшая их персона вполне соответствовала данному Неретом описанию. Только на голове у него был полотняный платок. Прежде виденные мной атланты на свои бритые головы надевали лишь шлемы.
– Непери и есть, – подтвердил Нерет. – А ворота они при нас полностью ни разу не открывали.
– Вообще-то это, должно быть, нелегко, – сказала я.
– Я поговорю с ними, – сказала Кирена.
– Хорошо.
Пока она направлялась к делегации атлантов, мои приближенные сгруппировались за моими плечами. Они шли навстречу друг другу. По странному совпадению обоих никак нельзя было назвать худыми. Но меня всегда поражала легкость походки у столь толстой женщины, как Кирена, как сон, как пузырек на воде. Как ни любила она прикидываться неуклюжей, но эта походка появлялась у нее в момент полнейшей собранности. Как сейчас.
На миг широкую физиономию Непери перекосило изумление. Видимо, прежде Кирена появлялась перед ним пыхтя и переваливаясь, как он сам. Затем он овладел собой. Заговорил брюзгливо и брезгливо, негромко, словно не особенно заботясь, услышат ли его.
Рядом стоял невысокий бледный человечек, не столь бледный, как чиновник, и не столь преисполненный достоинства – несомненно, переводчик.
Непери разыгрывал такое же гордое и богоподобное превосходство представителя высшей расы перед рабами и дикарями, что и Аглибол.
Правда, у тощего и малорослого офицера это получалось удачнее, чем у толстомордого чиновника. Хотя результат тот же самый.
Кирена отвечала ему благодушнейшей из своих улыбок – улыбкой для тех, кто не знал, что в бою она пострашнее волчьего оскала. Я мельком взглянула на своих. Что им атлантова спесь! Для Хтонии, Энно, Аэлло и прочих Непери значил то же, что таракан под копытом коня. А для самофракийцев происходящее было чем-то вроде ритуаль ной перебранки перед боем. Неприкрытая ненависть горела только на лице Митилены. Кирена вернулась к нам. Она по-прежнему улыбалась, показывая все зубы, но в глазах ее не осталось и тени смеха.
– Они отказываются вести переговоры с тобой, пока не казнят изменника. Говорят – это недолго. Вот подымется Солнце в зенит и напьется его крови…
– Подожди! Они сегодня казнят Ихи?
– Да. И его сестру.
– Сестра-то здесь при чем? – буркнул Келей.
– Обычай у них такой, – охотно пояснила Кирена. – Можно добровольно пойти на казнь вместе с осужденным. Вот она и вызвалась.
Митилена процедила сквозь зубы:
– Это вечное… женское… рабское желание принести себя в жертву за кого-то… Или хотя бы вместе с кем-то… В этом отношении мужчины умнее. Можешь себе представить, чтобы кто-нибудь из них отдал жизнь за нас?
Я не слушала ее. Я уже знала от Ихи, что такое «напоить своей кровью солнце», и как это делается. И еще вспомнилась мне Троя, где я в одиночку дошла до царской цитадели, и никто не встал у меня на пути.
– Стоять! – крикнула я по-атлантски. Удалявшийся к воротам вместе со своим выводком Непери медленно обернулся и застыл. Я направилась к нему. Впервые я услышала, как отдаются шаги моих сапог по каменным плитам Керне. Я знала, что мои люди вытягивают мечи из ножен и расчехляют луки. Но я до своего оружия даже не дотронулась.
– Слушай, раб! – продолжала я по-критски. – Передай своему хозяину, что я, Мирина, Военный Вождь по воле Дике Адрастеи, жду его здесь с любым оружием. Ставка – жизнь воина Ихи и его сестры, которых я беру под свою защиту. В случае предательства пусть пеняет на себя. И никакая кровь огня ему не поможет!
Голубые глаза чиновника не отрывались от моего лица.
– Я непонятно выразилась? – и медленно, но внятно повторила то же по-атлантски и добавила: – Пошел, раб!
Я вообще-то никогда не называю рабом свободного человека. И даже раба – рабом. Но это был еще тот случай… Непери повернулся и поспешил, переваливаясь, к воротам. Его жирные бока колыхались при ходьбе.
Кто– то из самофракийцев засвистел ему вслед, а Кирена крикнула на ломаном атлантском:
– Змея поглотит солнце!
Я досадливо мотнула головой. Что она привязалась к этой фразе? Не очень величественная получилась картина. И я не очень верила, что атланты выдадут мне Ихи или царь выйдет сражаться со мной. Но кто-то против меня да выйдет. А мне любопытно было, каким оружием этот (или эти) «кто-то» станет сражаться. И еще кое-что…
– Где у них портовая стража? – спросила я, вернувшись к своим людям. – Неужели все отсиживаются за стенами?
– Нет, – отвечал Нерет. – Они укрылись за молом. И ждут сигнала из башни ворот.
– Вы тоже ждите сигнала. Нерет, Келей, в любом случае со своими командами защищайте корабли. То же и Диоклу. Энно, готовь лошадей, Аэлло, Мелайна – помните, что я вам объясняла на корабле.
– Неужели ты будешь драться за этого Ихи? – спросила Митилена. – Он мог бы сам догадаться, что ждет его в родимом городе по возвращении. А теперь из-за его глупости ты ставишь на кон жизни преданных тебе людей!
Она была умная. Но ей еще многому предстояло учиться.
– Я буду драться за него. И еще мне нужно, чтобы открыли ворота. Ведь разбить их мы не сможем.
Время тянулось медленно, и мне казалось, что солнце совсем не движется по небу. Может, оно и в самом деле замедлило свой ход?
А Ихи и его сестру, должно быть, уже вели по ступеням Большой Пирамиды к плоскому жертвенному камню, с четырех сторон украшенному золотыми дисками с расходящимися лучами.
Наконец, ворота открылись…
Дальше начинается самая безумная часть этой истории. До сих пор, хоть она и полна всяческих случайностей и несуразностей, ее события укладываются в какие-то рамки. Но все случившееся в день высадки на Керне после того, как открылись ворота, превосходит самые дикие вымыслы ахейских рапсодов. Поневоле начинаешь думать, что где-то глубоко под этими выдумками погребена правда.
Итак, ворота медленно и тяжело открылись, и через них вылезло… выползло, выкатилось…
Я поначалу не могла подобрать слова. Я ожидала чего угодно – отряда тяжеловооруженных солдат, обученных хищников, обитых бронзой и войлоком колесниц… Но только не этого. Хотя колесница – это было ближе всего. Правда, колес у этого не было. Вместо колес… Нет, я не знаю подходящего слова, а слов, как вы успели заметить, я знаю много… Похоже на колеса, но не круглые, а какие-то бесформенные и словно рифленые. И это ползло на меня как жук, и спереди у него торчала труба, как жало у жука, хотя не бывает жуков величиной с холм! Или шатер… Но металлических шатров не делают. И окружено все это было снизу рядом беспрерывно крутящихся изогнутых клинков, как на мидийских боевых колесницах, да к Мидии все это не имело никакого отношения. От него несло раскаленным металлом, маслом и еще чем-то омерзительным. Оно было живое. И оно ползло на нас.
Талос. Медный великан. Вот что это было Такое.
И вот о чем не хотел рассказывать мне Ихи, так что понапрасну ему сегодня собирались вырезать сердце. О Талосах мы много слышали от критян, но недаром говорят «все критяне – лжецы». Никто из нас не верил, что такое может существовать на самом деле. Если это пришло из Атлантиды и если это был их Путь, то немудрено, что Богиня утратила терпение и обрушила море на их землю. Было в этом какое-то извращение, оскорбление самой жизни.
Оно ползло на нас. Медленно и неотвратимо.
Я повернулась к Хтонии, передала ей топор и взяла из ее рук копье.
– Я одна буду драться с Талосом, – сказала я. – Одна.
Никто из них не решился противоречить мне. Так бы поступила и Пентезилея – вышла бы на поединок с Талосом один на один, не колеблясь ни мгновения. Ее гордость, ее отвага и ее боевая ярость требовали этого. Но я – не Пентезилея. И я выходила на бой одна по другим причинам. Совсем по другим.
Я иду на Талоса с копьем в руках. Мой меч по-прежнему в ножнах – здесь с ним делать нечего. Мне не подобраться к нему близко – мешают крутящиеся лезвия. Я и не пытаюсь подобраться. Я испытываю его. Как только я оказываюсь на достаточном расстоянии, жало, или клюв, или хобот Талоса плюет в меня огнем.
Но я ожидала подобного и успеваю метнуться в сторону. В воздухе – отвратительная вонь, совсем непохожая на дым настоящего, честного огня. Снова огненный плевок. И снова я отворачиваюсь и отбегаю в сторону.
Талос тяжело разворачивается и ползет за мной. Со стороны это, должно быть, похоже на игру. Это и есть игра.
Я бегаю туда-сюда по портовой площади, а Талос бьет по мне огнем. Мне наплевать, что это некрасиво и негероично. Я должна выяснить боевые качества противника. И я должна увести Талоса от моих людей и моих кораблей.
Совершенно очевидно, что Талое действует не вслепую. Как он определяет мое местонахождение – зрительно, по звуку, по запаху? Я не знаю, есть ли внутри Талоса человек, который приводит его в движение, или это делается каким-то неизвестным мне магическим способом, на расстоянии. Это неважно. Важно сейчас другое – способна ли поворачиваться верхняя часть Талоса, где закреплен бронзовый клюв, или Талое может разворачиваться лишь целиком?
Да. Последнее. Вот почему площадь так гладко вымощена – так удобнее.
Я бегаю и бегаю. Исчерпаем ли запас огненных зарядов в брюхе Талоса?
Единственное, чего ему пока удалось добиться – это поджечь рыбачий баркас, вытащенный на пристань для починки.
Но Талосу не обязательно сжигать меня, он может меня просто раздавить.
Ах ты, медный великан, страж ворот! Твои хозяева, верно, считают – или ты сам считаешь – что сможешь заставить меня бегать до изнеможения?
Я мечусь и мечусь – по крайней мере, так должно показаться наблюдателю. На самом деле я целеустремленно веду Талоса в одном направлении. Потому что эта штука умеет считать только… как бы это выразиться – на одном уровне. А я – на нескольких.
Я зажата между Талосом и высокой стеной мола. Чтобы остаться в живых, вырваться из того угла, куда он меня загнал, я должна снова свернуть в сторону. Теперь я уверена, что внутри Талоса нет человека. Человек мог бы догадаться, что я задумала, но медный великан валит напрямую. Его клюв нацелен на меня.
Разумеется, это не удалось бы мне, если бы меня не тренировали с малолетства. Особенно Хтония. Я уже говорила – у нее это был коронный прием. И я не случайно взяла именно ее копье.
Прежде, чем Талос успевает ударить, я, оттолкнувшись копьем, как шестом, взлетаю на стену. А Талос не в состоянии остановиться и врезается в стену мола. Звон, лязг, бронзовый клюв – в сторону, часть лезвий, сверкая на солнце, разлетается по площади.
Прекрасно! Камни мола рушатся, но я успеваю перескочить на голову Талоса. На его вершину.
Со стороны кораблей до меня доносятся торжествующие вопли. Тоже оценили мою уловку.
Но Талое, звеня и скрежеща, начинает отползать назад! Чудовище изуродовано, но не убито.
Я копьем бью по башне, ищу уязвимые места, пытаюсь сдвинуть панцирь. Тщетно. Я сломала Талосу клюв, я неуязвима, но бессильна.
А Талос вновь ползет туда, где столпились мои люди.
Сверху я вижу береговую охрану у стены. Они не двигаются. Уверены, что Талос способен покончить с нами в одиночку.
Я вспоминаю смутную историю, как одна жрица Гекаты, родом из краев по соседству с нашими, убила Талоса.
Конечно, эта история тоже прошла через критян. У него, говорилось в той истории, вроде бы лишь одна жила, наполненная… критяне называют это «кровью богов», но, без сомнения, речь шла все о той же «крови огня». И жрица вырвала заклепку, которой эта жила крепилась.
А что такое «кровь огня», я уже давно догадалась. Гиркане это знают. И некоторые другие племена. Только никак не используют.
Но легенда рассказывала, что жрица ударила Талоса по левой лодыжке. Но у Талоса нет ног, а значит, нет и лодыжек. Но у него есть эти… колеса… Богиня их знает, как называть!
Я пригляделась повнимательнее и увидела узкую медную трубку, тянувшуюся от башни к левому колесу. Она была одного цвета с панцирем Талоса, поэтому я ее не сразу заметила. Слабое место должно быть внизу.
К счастью, в том месте над колесами вертящиеся лезвия частично обломились.
Я съехала прямо по этой трубке, ободрав ладони и колени. Подсунула копье под трубку и, действуя им как рычагом, попыталась ее сломать.
Не вышло. Этот способ не подходил. Тогда я вытащила меч и принялась рубить по соединению трубки с телом Талоса, уповая на то, что меч у меня достаточно острый, а удар достаточно сильный.
И это сработало.
Черная густая вонючая кровь Талоса брызнула фонтаном и залепила мне лицо. Я ухватилась за верхнюю часть трубки, чтобы не свалиться, но, видно, от моего удара там что-то ослабло, и трубка переломилась еще в одном месте. Тут уж кровь хлынула потоком, заливая меня с ног до головы, и я, скользя в этой черной жиже, все-таки шлепнулась со своей кромки, и, если бы остальные лезвия продолжали вращаться, меня бы мигом изрубило в куски.
Но они не вращались. Они замерли, беспомощно растопырясь. Остановился и сам Талос. Медный великан стоял, истекая кровью.
Я поднялась и пошла по площади. Мой люд, а точнее, самофракийцы, кричали и махали руками. Поток черной крови струился по мостовой.
Но я не была уверена, убит ли Талос. Поэтому вновь свернула и побежала туда, где догорал сожженный Талосом баркас. По пути я расстегивала перевязь меча. Затем стянула через голову рубаху и, подцепив ее копьем, сунула в огонь. Пропитанная черной кровью рубаха вспыхнула, как сухой, хворост. Я выудила ее и, снова отбежав, метнула на конце копья в черный поток, изливавшийся из Талоса. «Кровь огня» мгновенно занялась, и пламя побежало назад, к ране, откуда изливался поток.
Я отвернулась и пошла к воде. Мне не нужно видеть, что будет. Мне хотелось сейчас одного: немедленно смыть с себя черную кровь, покрывавшую все мое тело. Я была вся грязная, липкая, и смердело от меня хуже, чем от покойника.
Сзади раздался страшный грохот и треск, я услышала звон обломков металла, рушащихся на каменные плиты.
Но я не обернулась. Мне следовало попросить прощения у Хтонии за то, что загубила ее копье, но я ничего ей не сказала. Думаю, она меня поняла.
Люди кричали. Я подошла к причалу. Вода, как и во всяком порту, была не слишком чистой, но даже она лучше, чем черная кровь. Не выпуская из рук перевязи с мечом, я набрала в легкие побольше воздуха и прыгнула в воду.
Я уходила все глубже и глубже, вода обмывала тело, возвращала силы. Я перевернулась и пошла головой вниз, чтобы промылись волосы, не беспокоясь потерять сапоги, которые не успела стащить. Я коснулась песчаного дна. Оттолкнулась и ушла вверх.
Когда я вынырнула, Солнца не было. Стояла полная тьма, озаряемая лишь огромным костром на месте кровяного потока и обломков Талоса. И я еще хвасталась своим умением считать! От основания Темискиры не было такой глупой женщины, как я!
Ведь горгона мне все рассказала, все объяснила, все было указано в ее пророчестве, все сроки!… «Обновлением крови, обновленье Богини…» Ну и так далее.
Сегодня был сорок второй день с падения прибрежной крепости! Мне назвали точную дату полного солнечного затмения. Исходя из этого, я должна была строить всю свою стратегию. Я же пропустила все указания мимо ушей и положилась на собственные силы, и только чудом…
А, некогда! Пора ловить остатки удачи, пока она не ускользнула.
Я выбралась на берег.
– Корабельные команды – в порту! Остальные – за мной! Факелы! Макайте их в «кровь огня», пока не вся прогорела! И – вперед, пока не опомнились и не закрыли ворота!
Мне подвели коня. Хтония уже подавала мне топор. Я перекинула его ремень через плечо и вскочила в седло. Одеваться было некогда.
Пока мои люди вооружались факелами, я поскакала вперед, чтобы помешать страже закрыть ворота. Впрочем, меня скоро догнали.
То, что произошло за воротами, нельзя было назвать даже стычкой. Мы их просто стоптали. Они были слишком растеряны.
Угроза, что змея поглотит Солнце, превратилось в жуткое пророчество. О жрицах Богини часто говорят, что они и Солнце могут све сти с небес. Вообще-то это лишь поговорка, но многие в это верят. Может быть, верили и здесь. А Солнце – не забудьте – было их Божеством! И если на берегу все еще пылал костер, то в городе тьму разгоняли только наши факелы.
За воротами Керне мы разделились.
Я недаром столько времени рисовала план Керне и потом заставляла вникать в него Мелайну и Аэлло. Отряд Мелайны я отправила ко Дворцу Справедливости. Отряд Аэлло – к армейским казармам.
Сама поскакала вперед, по прямой, как стрела, главной улице Керне. На ней я бы не затерялась и без факелов. Мы гнали к Большой Пирамиде. Со мной были Хтония, Аргира, Митилена и большинство самофракийцев.
Мы гнали…
О, как мы гнали! В дне без солнца и в ночи среди дня…
Впрочем, зачем мне уклоняться в высокий стиль, это уже давно сделали атланты. Они превратили ту скачку по погруженному во мрак городу в песню, в сказку, в легенду о том, как огонь небесный покинул свои пути и превратился в женщину, чье тело источало свет, в руке она держала молнию, и звезды летели из-под копыт ее коня.
Совсем иначе звучит, чем: «На лошади ехала голая девка с мокрыми волосами». Но в песнях не упоминаются мои люди. А они выглядели похлеще меня со своими факелами, пропитанными «кровью огня», факелами, отбиравшими у ночи ее власть.
На самом деле почти никто из тех, кто складывал эти песни, видел, как мы скакали к главной пирамиде.
Атланты спрятались в своих каменных домах. Они боялись мрака, ночи, боялись всего, что нарушает привычный ход событий. И, как обычно бывает с людьми, они претворили свой ужас в поэтический вымысел.
Я мало могу сказать, что чувствовала, когда летела к Большой Пирамиде. Была некая доля злорадства. Атланты считали нас голыми и грязными варварами – и что они теперь перед этими варварами? (Правда, что до меня, я оказалась не столько грязной, сколько мокрой.) И одновременно я была довольна тем, что атланты отсиживаются в домах.
Мне не хотелось вести бой в стенах города. Погибло бы слишком много постороннего народа.
Когда я была в Трое, то прикидывала, как это могло бы быть. Получалась настоящая бойня. И тогда я решила по возможности избегать этого…
И все же оставалось смутное недовольство тем, что никто не выходит к нам навстречу, что не с кем обменяться ударами и отвести душу… Но все это было как-то побоку. Потому что основное дело – Большая Пирамида. Остальное не имело значения.
Она выросла перед нами потому, что так замыслили неизвестные строители. Тьма во тьме, но наверху горели факелы – единственные, какие я увидела в городе. Ступенчатая гора, уступы из тесаного камня, четыре лестницы, ведущие во все стороны света…
Я уже знала, как она выглядит. На вершине – каменная платформа с жертвенником, под ней – внутренний храм. Вдоль лестницы тянулись желоба, по ним, вероятно, могли бы лить в целях обороны горящую «кровь огня», но, верно, сверху им показалось, что нас слишком мало, и этого не понадобится.
Какие-то люди – храмовая стража, надо полагать – бросились на нас у низкого заграждения.
Мои самофракийцы радостно завопили, увидев, что дело не ограничится столкновением у ворот.
Я спрыгнула на землю. Кто-то тут же сунулся под мою руку, размахивая чем-то вроде молота. Он не успел увернуться. После Талоса человеческая плоть казалась странно податливой.
И все же я предпочла бы достойного противника в человеческом облике, а не медного великана. Но мне было некогда. Я раскидала каких-то, подвернувшихся на дороге, и предоставила разбираться с ними своим людям.
Времени не оставалось. Я побежала вверх по лестнице. Не знаю, с какой целью ступени сделали такими высокими, на высоте бедра. Каково шагать по ним коротконогим? И было их по девяносто одной с каждой стороны. Это я тоже знала.
Я бежала по этим ступеням. И не подозревала, что так тороплюсь. Что-то хрустело и ломалось под моими подошвами – кажется, ступени были посыпаны раковинами. Хорошо, что я не сняла сапоги, хотя в них и хлюпала вода.
Некто с криком бросился на меня сверху, но прыгнул так неудачно, что мой меч без всяких усилий оказался прямо у него в животе. На нем не было лат, мельком отметила я, выдергивая меч. Потому что мне было некогда.
И снова я бежала по этим безумным ступеням, не приспособленным, чтобы по ним ходили люди. Только жертвы. А я жертвой не бывала сроду. Потом ступени кончились.
Человека на краю, который пытался ударить меня факелом, я просто схватила за длинную хламиду и спустила вниз по лестнице. Не разобьется – пусть благодарит Богиню.
Другому врезала сапогом под дых, он покатился мне под ноги, я перескочила через него и оказалась на середине платформы.
И, наконец… Я не сразу поняла, что это они. Показалось, какие-то эфиопы или другие люди Земли Жары. Потом вспомнила, что тела жертв покрывают священной лазурной краской. Сейчас, в темноте, она казалась черной.
Двое людей, мужчина и женщина, распластанные на жертвеннике, руки и ноги прикручены сыромятными ремнями к укрепленным в камне бронзовым кольцам. Эти люди были еще более голыми, чем я.
На мне, по крайней мере, имелись сапоги, перевязь и шейный обруч.
И эти люди были живы.
Вскочив на жертвенник, я разрубила ремни и, подцепив мечом бронзовые кольца, вырвала их из гнезд – это оказалось совсем нетрудно – и бросила вниз. Они, звеня, поскакали по ступеням пирамиды. А потом я воткнула меч в щель между плитами, как подобает при поклонении Богине – меч на жертвеннике рукояткой вниз. И Солнце вернулось на свое место.