Резник Майк. Кириньяга

Майк Резник
Кириньяга

 

   В начале всех начал Нгаи пребывал в одиночестве на вершине горы под названием Кириньяга. Когда настало время, он сотворил трех сыновей, ставших отцами масаев, камба и гикуйю; каждому из них он предложил копье, лук и палку-копалку. Масаи выбрали копье, и им было велено пасти стада в бескрайней саванне. Камба выбрали лук, и теперь охотятся в густых лесах. Но Гикуйю, первый из кикуйю, знал, что Нгаи любит землю и смену времен года, и потому выбрал копалку. В награду за это Нгаи не только научил его секретам земледелия, но и подарил ему Кириньягу с ее святой смоковницей и богатыми землями.
   Сыновья и дочери Гикуйю оставались на Кириньяге до тех пор, пока не пришли белые люди и не отняли у них землю, а когда белых людей изгнали, они не вернулись к Кириньяге, а остались в городах, решив носить одежду белых людей, ездить на их машинах и жить их жизнью. Даже я, мундумугу — то есть шаман, — родился в городе. Я никогда не видел льва, слона или носорога, потому что они вымерли задолго до моего рождения, не видел я и Кириньягу такой, какой ее завещал нам Нгаи, потому что ныне ее склоны покрывает бурлящий перенаселенный город с тремя миллионами жителей, год за годом все ближе подбирающийся к трону Нгаи на вершине. Даже кикуйю позабыли ее истинное имя, и теперь называют ее гора Кения.
   Ужасно быть изгнанным из рая, как то случилось с христианскими Адамом и Евой, но бесконечно хуже жить рядом с раем, будучи оскверненным. Я часто думаю о потомках Гикуйю, позабывших свое происхождение и традиции и ставших просто кенийцами, и гадаю, почему так мало их присоединилось к нам, когда мы создали на планете Утопия мир Кириньяги.
   Это правда, что жизнь здесь сурова, потому что Нгаи не обещал нам легкой жизни, но она приносит удовлетворение. Мы живем в гармонии со всем, что нас окружает, мы приносим жертвы, и тогда сочувственные слезы Нгаи проливаются на наши поля, не давая погибнуть растениям, а когда собран урожай, благодарим Нгаи и режем для него козла.
   Удовольствия наши просты: тыква с помбе, чтобы утолить жажду, очаг в бома, согревающий после заката, крик новорожденного сына или дочери, состязания бегунов и метателей копий, пение и танцы по вечерам.
   Люди из Обслуживания наблюдают за Кириньягой, но в наши дела не вмешиваются, лишь время от времени слегка корректируют орбиту, чтобы тропический климат оставался неизменным. Иногда они предлагают нам воспользоваться их медицинскими познаниями или отправить наших детей учиться в их школы, но всякий раз мы вежливо отказываемся, и они не настаивают. Они никогда не вмешивались в наши дела.
   Так было до тех пор, пока я не задушил младенца.
   Не прошло и часа, как меня отыскал верховный вождь Коиннаге.
   — Ты совершил глупость, Кориба, — мрачно заявил он.
   — У меня не было выбора. И ты это знаешь.
   — Разумеется, у тебя был выбор, — вскипел он. — Ты мог сохранить ребенку жизнь. — Он смолк, пытаясь обуздать свои эмоции и страх. — До сих пор никто из Обслуживания не ступал ногой на землю Кириньяги, но теперь они это сделают.
   — Пусть приходят, — пожал я плечами. — Мы не нарушили закон.
   — Мы убили ребенка. И они отменят нашу хартию.
   Я покачал головой.
   — Никто не отменит нашу хартию.
   — Не будь таким самоуверенным, Кориба, — предупредил он. — Когда ты закапываешь живьем козла, они лишь презрительно покачивают головами. Когда мы уводим старых и дряхлых из поселка чтобы их съели гиены, они смотрят на нас с отвращением. Но убийство новорожденного младенца — совсем другое. Этого они не простят. И придут сюда.
   — Если они придут, я объясню, почему убил его.
   — Они не поймут.
   У них не останется выбора, кроме как принять мой ответ. Здесь Кириньяга, и им не дозволено вмешиваться.
   — Они найдут способ, — уверенно пообещал он. — Поэтому нам следует извиниться и пообещать, что такое больше никогда не произойдет.
   — Мы не станем извиняться, — твердо заявил я. — И обещать тоже ничего не будем.
   — Тогда я, верховный вождь, сам принесу им извинения.
   Я пристально смотрел на него несколько секунд, потом пожал плечами.
   — Поступай так, как считаешь нужным.
   В его глазах появился страх.
   — Что ты со мной сделаешь? — спросил он.
   — Ничего. Разве ты не мой вождь? — Когда он расслабился, я добавил. — Но на твоем месте я стал бы избегать насекомых.
   — Насекомых? Почему?
   — Потому что любое насекомое, которое тебя укусит будь то паук, москит или муха, убьет тебя, — ответил я. — Кровь в твоем теле закипит, а кости расплавятся. — Я помолчал и серьезно добавил. — Нет, такой смерти я не пожелал бы и врагу.
   — Разве мы не друзья, Кориба? — спросил он, и его лицо цвета черного дерева стало пепельно-серым.
   — Я тоже так думал. Но мои друзья уважают традиции. И не извиняются за них перед белыми людьми.
   — Я не стану извиняться! — горячо пообещал он и плюнул себе на обе ладони, подтверждая искренность своих слов.
   Я развязал один из висящих на поясе мешочков и достал гладкий камешек, который подобрал неподалеку на берегу речки.
   — Повесь камешек себе на шею, — сказал я, протягивая его Коиннаге, — и он защитит тебя от укусов насекомых.
   — Спасибо, Кориба! — искренне поблагодарил он.
   Мы поговорили несколько минут о делах в деревне, потом он наконец ушел. Я послал за Вамбу, матерью младенца, и совершил над ней ритуал очищения, чтобы она смогла зачать снова. Я дал ей мазь — ослабить боль в разбухших от молока грудях. Потом уселся возле костра рядом со своей бома и принялся решать споры о курах и козлах, раздавать амулеты против демонов и обучать людей обычаям предков.
   До ужина никто так и не вспомнил о мертвом ребенке. Я поел в одиночестве в своей бома, потому что мундумугу всегда ест и живет отдельно от остальных. Потом укутал плечи накидкой, чтобы не мерзнуть от ночной прохлады, и зашагал по тропинке в ту сторону, где стояли бома жителей деревни. Скот, козлы и куры уже были заперты на ночь, а мои соплеменники, зажарившие на ужин корову, теперь пели, танцевали и пили помбе. Они расступились, когда я подошел к котлу и выпил немного помбе, потом, по просьбе Канджары, перерезал горло козлу, посмотрел на его внутренности и увидел, что самая молодая жена Канджары вскоре забеременеет. Эту новость тут же отпраздновали. Затем дети уговорили рассказать им сказку.
   — Но только не про Землю, — попросил один из мальчиков постарше. — Пусть сказка будет про Кириньягу.
   — Хорошо, — согласился я. Дети сели поближе. — Это будет история про льва и зайца. — Я помолчал, убеждаясь, что все слушают внимательно, особенно взрослые. — Однажды лев повадился нападать на деревню, и люди решили принести ему в жертву зайца. Заяц, конечно, мог и убежать, но он знал, что рано или поздно лев его все равно поймает, поэтому отыскал льва, подошел к нему и, когда лев уже разинул пасть, чтобы его проглотить, сказал:
   — Извини, великий лев.
   — За что? — с любопытством спросил лев.
   — Ведь я такой маленький, мною не насытишься. Поэтому я принес еще и мед.
   — Но я не вижу никакого меда.
   — Поэтому я и извинился. Мед украл другой лев. Он очень сильный и сказал, что не боится тебя.
   Лев сразу вскочил.
   — Где тот, другой лев?
   Заяц показал на глубокую яму.
   — Он там, но только он не отдаст тебе мед.
   — Это мы еще посмотрим! — взревел лев, громко зарычал и прыгнул в яму. Больше его никогда не видели, потому что заяц выбрал очень глубокую яму. Он вернулся в деревню и сказал, что лев никогда больше не станет беспокоить людей.
   Почти все дети засмеялись и от восторга захлопали в ладоши, но тут же парнишка возразил:
   — Эта сказка не про Кириньягу. У нас нет львов.
   — Нет, это сказка про Кириньягу, — ответил я. — Важно не то, что в ней говорится о зайце и льве, а то, что она показывает, как слабый, но умный может победить сильного и глупого.
   — Но при чем здесь Кириньяга? — спросил парнишка.
   — А ты представь, что люди из Обслуживания, у которых корабли и оружие, это львы, а народ кикуйю — зайцы. Что делать зайцу, если лев потребует жертву?
   — Теперь я понял! — неожиданно улыбнулся мальчик. — Мы сбросим льва в яму!
   — Но у нас здесь нет ям, — заметил я.
   — Тогда что нам делать?
   — Заяц не знал, что рядом со львом окажется яма. Если бы он отыскал льва возле глубокого озера, то сказал бы ему, что мед украла большая рыба.
   — У нас нет глубоких озер.
   — Но у нас есть ум. И если Обслуживание когда-нибудь станет вмешиваться в наши дела, то мы уничтожим его.
   — Давайте прямо сейчас придумаем, как уничтожить Обслуживание! — крикнул мальчик, схватил палку и замахнулся на воображаемого льва, словно у него в руках было копье, а сам он — великий охотник.
   Я покачал головой.
   — Зайцы не охотятся на львов, а кикуйю не начинают войн. Заяц просто защищался, и кикуйю поступят так же.
   — А почему Обслуживание станет вмешиваться в наши дела? — спросил другой мальчик, проталкиваясь вперед. — Они наши друзья.
   — Возможно, они не станут вмешиваться, — успокоил я всех. — Но вы всегда должны помнить, что у кикуйю нет истинных друзей, кроме них самих.
   Возвратившись в свою бома, я включил компьютер и обнаружил в нем сообщение от Обслуживания. Меня проинформировали, что их представитель явится ко мне завтра утром. Я послал очень короткий ответ: «Статья II, пункт 5», напомнив о запрете вмешиваться в наши дела, и улегся на одеяла. Доносящееся из деревни ритмичное пение быстро погрузило меня в сон.
   Утром я поднялся вместе с солнцем и дал компьютеру задание сообщить мне, как только сядет корабль Обслуживания. Потом осмотрел свой скот и козлов — я единственный из нашего народа, кто не работает в поле, потому что кикуйю кормят своего мундумугу, пасут его животных, ткут для него одеяла и поддерживают чистоту в его бома, — и зашел к Синаи дать ему бальзам, помогающий при болях в суставах. Затем, когда солнце начало припекать, вернулся в свою бома через пастбища, где юноши присматривали за животными. Подойдя к бома, я сразу понял, что корабль уже сел, потому что возле входа лежал помет гиены, а это вернейший признак проклятия.
   Я прочитал то, что сообщил мне компьютер, потом вышел на улицу и стал наблюдать за двумя голыми ребятишками, которые то гонялись за собачкой, то убегали от нее. Когда от их веселья начали пугаться мои куры, я мягко попросил их перебраться играть к своей бома, потом уселся возле костра. Наконец я увидел визитера из Обслуживания, идущего по тропинке со стороны Хейвена. Женщина явно страдала от жары и безуспешно отмахивалась от вьющихся вокруг ее головы мух. Ее белокурые волосы были тронуты сединой, а по неловкости, с какой она двигалась по крутой каменистой тропинке, я заключил, что она не привыкла к такой местности. Несколько раз она едва не упала, к тому же откровенно побаивалась животных, но ни разу не замедлила шаг и вскоре приблизилась ко мне.
   — Доброе утро, — поздоровалась она.
   — Джамбо, мемсааб, — ответил я.
   — Вы Кориба, верно?
   Я быстро всмотрелся в лицо моего противника; средних лет и усталое, но не несло на себе печати угрозы.
   — Да, я Кориба.
   — Прекрасно. Меня зовут…
   — Я знаю, кто вы, — прервал я ее.
   — Знаете? — удивилась она.
   Я вытащил из поясного мешочка горсть костей и высыпал их на землю.
   — Вы Барбара Итон, родились на Земле, — нараспев произнес я, наблюдая за ее реакцией, потом собрал кости и рассыпал их вновь. — Вы замужем за Робертом Итоном, девять лет работаете на Обслуживание. Я еще раз рассыпал кости. — Вам сорок один год, и вы бесплодны.
   — Как вы все это узнали? — удивленно спросила она.
   — Разве я не мундумугу?
   Она смотрела на меня долгую минуту и наконец догадалась:
   — Вы прочитали мою биографию в компьютере.
   — Если факты верны, то какая разница, как я их узнал — по костям или с помощью компьютера, — ответил я, уклонившись от прямого ответа. — Прошу вас, садитесь, мемсааб Итон.
   Она неловко уселась на землю, подняв облачко пыли, и поморщилась.
   — Очень жарко, — пожаловалась она.
   — Да, в Кении очень жарко, — подтвердил я.
   — Вы могли создать себе любой климат, — заметила она.
   — Мы пожелали именно такой.
   — Там что, есть хищники? — спросила она, вглядевшись в саванну.
   — Да, немного.
   — Какие?
   — Гиены.
   — А более крупные?
   — Никого крупнее нигде уже не осталось.
   — Я все удивлялась, почему они на меня не нападают.
   — Наверное потому, что вы здесь непрошеный гость.
   — Вы меня отправите обратно в Хейвен одну? — нервно спросила она, проигнорировав мой ответ.
   — Я дам вам защитный амулет.
   — Предпочитаю эскорт.
   — Хорошо.
   — Гиены такие уродливые, — заметила она, вздрогнув. — Я видела их однажды, когда мы наблюдали за вашим миром.
   — Они очень полезные животные, — возразил я, — потому что приносят множество знамений, как добрых, так и плохих.
   — В самом деле?
   Я кивнул.
   — Сегодня утром гиена принесла мне плохое.
   — И что же? — полюбопытствовала она.
   — И вот вы здесь.
   Она рассмеялась.
   — Мне говорили, что вы очень умный человек.
   — Те, кто вам это сказал, ошибаются. Я всего лишь дряхлый старик, сидящий перед своей бома и наблюдающий за тем, как юноши пасут коров и козлов.
   — Вы дряхлый старик, закончивший с отличием Кембридж, а потом две аспирантуры в Йельском университете, — возразила она.
   Я пожал плечами.
   — Ученые степени не помогли мне стать мундумугу.
   — Вы постоянно произносите это слово. Что означает «мундумугу»?
   — Можете назвать такого человека шаманом. Но на самом деле мундумугу, хоть он иногда занимается колдовством и толкует знамения, это хранитель объединенной мудрости и традиций своего народа.
   — Похоже, у вас интересная профессия.
   — Да, в ней есть определенные преимущества!
   — Да еще какие! — воскликнула она с наигранным восторгом. Где-то вдалеке заблеяла коза, а юношеский голос прикрикнул на животное. — Представить только, ведь в ваших руках жизнь и смерть любого обитателя Утопии!
   «Ну вот, начинается», — подумал я и сказал:
   — Суть не в употреблении власти, мемсааб Итон, а в сохранении традиций.
   — Я вам не верю, — резко заявила она.
   — На чем же основывается ваше неверие?
   — На том, что если бы существовал обычай убийства новорожденных, то народ кикуйю вымер бы в течение одного поколения.
   — Если убийство младенца вызвало ваше недовольство, — спокойно произнес я, — то меня удивляет, почему вы до сих пор не подвергали сомнению наш обычай оставлять старых и немощных на съедение гиенам.
   — Потому что старые и немощные были согласны с этой дикостью. Младенец же не способен выразить свое желание. — Она смолкла и пристально посмотрела на меня. — Могу я спросить, почему был убит именно этот ребенок?
   — Он родился с ужасной тхаху.
   — Тхаху? — нахмурилась она. — Что это такое?
   — Проклятие.
   — Он что, родился уродом?
   — Нет, нормальным.
   — Тогда на какое проклятие вы ссылаетесь?
   — Он родился ногами вперед.
   — И это все? — изумилась она. — Это все его проклятие?
   — Да.
   — Его убили только потому, что он родился ногами вперед?
   — Когда избавляешься от демона, это не убийство, — терпеливо пояснил я. — Наши традиции учат, что ребенок, родившийся таким образом, на самом деле демон.
   — Вы же образованный человек, Кориба. Как вы смогли убить совершенно здорового младенца и оправдать убийство какой-то примитивной традицией?
   — Вам не следует недооценивать силу традиций, мемсааб Итон. Однажды кикуйю уже отвернулись от своих традиций — в результате на Земле появилось механизированное, нищее и перенаселенное государство, где живут не кикуйю, масаи, луо или вакамба, а некое новое, искусственное племя, называющее себя просто кенийцами. Мы, живущие на Кириньяге, и есть истинные кикуйю, и мы не повторим снова ту же ошибку. Если дождь не проливается вовремя, надо принести в жертву барана. Если правдивость человека вызывает сомнения, он должен предстать перед судом гитани. Если ребенок родился с тхаху, его следует умертвить.
   — Значит, вы намерены продолжать убивать младенцев, родившихся ногами вперед?
   — Совершенно верно.
   По ее щеке скатилась капелька пота. Она посмотрела мне в глаза и сказала:
   — Я не знаю, какой будет реакция Обслуживания.
   — В соответствии с нашей хартией Обслуживание не вмешивается в наши внутренние дела, — напомнил я.
   — Все не так просто, Кориба. В соответствии с вашей хартией любой член вашего общества, желающий его покинуть, имеет право на бесплатный полет в Хейвен, а там он или она может сесть на летящий к Земле корабль. — Она помолчала. — Была ли предоставлена убитому младенцу такая возможность?
   — Я убил не младенца, а демона, — возразил я, слегка поворачивая голову: горячий ветерок разворошил пыль.
   Она подождала, пока ветер стихнет, прокашлялась.
   — Вы ведь понимаете, что мало кто из Обслуживания согласится с вашим мнением?
   — Нас не волнует, что об этом подумает Обслуживание.
   — Когда убивают невинных детей, мнение Обслуживания имеет для вас первостепенное значение, — возразила она. — Я уверена, что вы не захотите предстать перед судом Утопии.
   — Вы здесь для того, чтобы оценить ситуацию или угрожать нам? — спокойно спросил я.
   — Чтобы оценить ситуацию. Но на основании представленных вами фактов я могу сделать только одно заключение.
   — В таком случае, вы меня не слушали, — сказал я и ненадолго закрыл глаза — мимо пронесся еще один, более резкий порыв ветра.
   — Кориба, я знаю, что Кириньяга была создана для того, чтобы вы смогли воспроизвести обычаи своих отцов… Но вы, разумеется, способны увидеть разницу между мучением животного во время религиозного ритуала и убийством ребенка.
   — Это одно и то же, — ответил я, покачав головой. — Мы не можем изменить наш образ жизни только потому, что он вам неприятен. Однажды мы так поступили, и ваша культура за считанные годы разрушила наше общество. С каждой построенной фабрикой, с каждым новым рабочим местом на ней, с каждой воспринятой частицей западной технологии, с каждым обращенным в христианство кикуйю мы все больше и больше становились не теми, кем были предназначены стать. — Я посмотрел ей в глаза. — Я мундумугу, которому доверили сохранение всего, что делает нас кикуйю, и я не допущу, чтобы подобное случилось вновь.
   — Существуют альтернативы.
   — Но не для кикуйю, — твердо заявил я.
   — И все же они есть, — не сдавалась она, настолько захваченная эмоциями, что даже не заметила ползущую по ее ботинку золотисто-черную многоножку. — Например, годы, проведенные в космосе, могут вызвать определенные физиологические и гормональные изменения в организме человека. Помните, вы сказали, что мне сорок один год и у меня нет детей? Это правда. Более того, многие женщины из Обслуживания тоже бесплодны. Если вы передадите нам обреченных на смерть детей, я уверена, что мы сможем найти им приемных родителей. Таким способом вы удалите их из своего общества, не прибегая к убийству. Я могу поговорить на эту тему со своим начальством и почти уверена, что они одобрят подобный подход.
   — Ваше предложение продуманное и оригинальное, мемсааб Итон, — искренне произнес я. — И мне очень жаль, что мы не можем с ним согласиться.
   — Но почему?
   — Потому что как только мы в первый раз предадим наши традиции, этот мир перестанет быть Кириньягой и превратится еще в одну Кению — скопище людей, неуклюже пытающихся притворяться теми, кем они не являются.
   — Я могу поговорить на эту тему с Коиннаге и другими вождями, — намекнула она.
   — Они не ослушаются моих указаний, — уверенно сказал я.
   — Вы обладаете такой властью?
   — Таким уважением, — поправил я. — Вождь обеспечивает выполнение закона, а мундумугу толкует сам закон.
   — Тогда давайте обсудим другие варианты.
   — Нет.
   — Я пытаюсь избежать конфликта между Обслуживанием и вашими людьми. — Отчаяние сделало ее голос хриплым. — По-моему, вы могли хотя бы попытаться сделать шаг навстречу.
   — Я не обсуждаю ваши мотивы, мемсааб Итон, но в моих глазах вы пришелец, представляющий организацию, не имеющую законного права вмешиваться в нашу культуру. Мы не навязываем Обслуживанию свою религию или мораль, и пусть Обслуживание не навязывает свои взгляды нам.
   — Таково ваше последнее слово?
   — Да.
   Она встала.
   — В таком случае, мне пора идти.
   Я тоже встал. Ветерок изменил направление и принес с собой запахи деревни: аромат бананов, запах котла со свежим помбе и даже сладковатый запах крови быка, забитого еще утром.
   — Как пожелаете, мемсааб Итон. Я позабочусь о вашем эскорте.
   Я подозвал мальчика, пасшего трех коз, и велел ему сбегать в деревню и прислать ко мне двух юношей.
   — Спасибо, — поблагодарила она. — Знаю, что причиняю вам неудобство, но просто не могу чувствовать себя в безопасности, когда вокруг бродят гиены.
   — Не за что. Кстати, не желаете ли, пока мы ждем ваших сопровождающих, послушать сказку о гиене?
   Она непроизвольно вздрогнула.
   — О, эти уродливые животные! — сказала она с отвращением. — Такое впечатление, будто у них сломаны задние ноги. — Она покачала головой. — Нет, спасибо. Не хочу о них слышать.
   — Но эта история будет вам интересна.
   Она посмотрела на меня с любопытством и кивнула.
   — Хорошо. Расскажите.
   — Верно, что гиены животные уродливые, — начал я, — но когда-то давным-давно они были такими же красивыми и грациозными, как импала. Однажды вождь кикуйю дал гиене молодого козла и попросил отнести его в подарок Нгаи, жившему на вершине священной горы Кириньяга. Челюсти у гиены сильные, она сжала ими козла и отправилась к далекой горе. По пути туда она вошла в поселок, где жили европейцы и арабы. Там она увидела множество машин, ружей и прочих удивительных вещей. Восхищенная гиена остановилась поглазеть на эти чудеса. Один араб увидел, как гиена рассматривает все вокруг, и спросил ее, не хочет ли она стать цивилизованным человеком, и, когда гиена открыла рот, чтобы сказать «да», козел упал на землю и тут же убежал. Когда козел скрылся, араб рассмеялся и объяснил, что он просто пошутил, ведь гиена, конечно же, не может стать человеком. — Сделав короткую паузу, я продолжил: — Так вот, гиена пошла дальше к Кириньяге, и, когда она добралась до вершины, Нгаи спросил у нее, где же подарок. Когда гиена рассказала о том, что с ней произошло, Нгаи столкнул ее со скалы за то, что у нее хватило наглости поверить, будто она может стать человеком. Гиена не погибла, но покалечила задние лапы, и Нгаи объявил, что отныне все гиены станут такими. А в напоминание об их глупости, когда они решили стать теми, кем они стать не могли, он заставил их смеяться дурацким смехом. — Я вновь смолк и внимательно посмотрел на нее. — Мемсааб Итон, вы не услышите, как кикуйю смеются дурацким смехом, и я не позволю им стать калеками вроде гиен. Вы меня поняли?
   Она ненадолго задумалась, затем посмотрела мне в глаза.
   — По-моему, мы прекрасно друг друга поняли, Кориба.
   Тут как раз подошли двое юношей, и я попросил их проводить ее до корабля. Они отправились в путь через саванну, а я занялся своими делами.
   Сперва я обошел поля, благословляя пугала. Поскольку за мной увязалась кучка малышей, я чаще обычного останавливался отдохнуть под деревьями, и они всякий раз упрашивали меня рассказать сказку. Я рассказал им истории о слоне и буйволе; о том, как элморан масаев подрезал своим копьем радугу, и поэтому она теперь не опирается на землю; почему девять племен кикуйю названы именами девяти дочерей Гикуйю — а когда солнце стало слишком горячим, отослал детей в деревню.
   После полудня я собрал мальчиков постарше и еще раз объяснил им, как они должны раскрасить лица и тела для предстоящей церемонии обрезания. Ндеми, тот самый, что требовал рассказать сказку о Кириньяге, захотел поговорить со мной наедине и пожаловался, что не сумел поразить копьем маленькую газель, а потом попросил заколдовать его копье, чтобы оно летело точнее. Я объяснил ему, что настанет день, когда ему придется выйти против буйвола или гиены с незаколдованным копьем, так что он должен еще потренироваться и лишь потом прийти ко мне…
   Надо бы приглядывать за этим Ндеми, уж больно он порывист и бесстрашен; в старые времена из него получился бы великий воин, но сейчас в Кириньяге воинов нет. Если мы останемся такими же плодовитыми, то когда-нибудь нам потребуется больше вождей и второй мундумугу, и я решил присмотреться к пареньку повнимательнее.
   Вечером, поужинав в одиночестве, я вернулся в деревню, потому что Нджогу, один из наших юношей, собрался жениться на Камири, девушке из соседней деревни. Выкуп за невесту был давно оговорен, и обе семьи ждали меня для совершения церемонии.
   Нджогу, с разрисованным лицом и головным убором из страусовых перьев, очень волновался, когда подошел ко мне вместе с невестой. Я перерезал горло жирному барану, которого отец Камири откармливал специально для этого случая, и повернулся к Нджогу.
   — Что ты хочешь мне сказать? — спросил я.
   Парень шагнул ближе.
   — Я хочу, чтобы Камири пришла ко мне и стала обрабатывать землю моей шамбы, — произнес он хрипловатым от волнения голосом традиционные слова, — потому что я мужчина, и мне нужна женщина, чтобы присматривать за моей шамбой и окапывать корни растений на моих полях, и тогда они вырастут большими и принесут богатство в мой дом.