Страница:
Примерно около 6500 года галактической эры философия сделала очень нехарактерный для этой науки и, как оказалось впоследствии, гибельный поворот в своем развитии. Более точно начало упадка философии можно соотнести с концом научной деятельности Белор Териол — последней из великих мыслителей человечества.
«Происхождение и история разумных рас», т.9
— Прекрасно, — сказал Хиллиэр, — просто замечательно. — Он положил пухлую папку на стол и с важным видом откинулся в кресле. Его так и распирало от гордости.
— Как я вам и говорил, — довольно заметил Браннет. — Полагаю, нам следует незамедлительно предложить ему место на факультете, пока парня никто не перехватил. — Два других члена ученого совета согласно закивали головами.
— Прежде чем сделать официальный запрос, — продолжил Браннет, — я бы хотел, чтобы мы все письменно подтвердили свое единодушное мнение.
— Разумеется, — согласился Хиллиэр и тут же размашисто расписался на заготовленном заранее листе.
Остальные поспешили присоединиться к нему.
— Прекрасно, — улыбнулся Браннет. — Теперь все в порядке.
Он повернулся к невысокой женщине, молча сидевшей в углу кабинета.
— Профессор Териол, я понимаю, что вряд ли дела нашего университета интересны вам, но, может быть, вы окажете нам честь и тоже поставите свое имя под этой рекомендацией?
Белор Териол поправила выбившуюся прядь непокорных седых волос и отрицательно качнула головой.
— Нет, господа. Мне не хотелось бы вас огорчать, но я не подпишу рекомендацию.
— Неужели мы вас чем-то обидели? — обеспокоено воскликнул Браннет.
— Отнюдь, — спокойно ответила Белор. — Вы были на редкость гостеприимны и милы.
— Тогда, может, вы не согласны с нашей оценкой этой работы?
— Нет, что вы. Я уверена, что и сам соискатель, и его работа просто великолепны.
— И все же я чувствую, что мы вам чем-то не угодили, — упорствовал Браннет. — Убедительно прошу вас объясниться яснее.
— Ну, если вы настаиваете, профессор Браннет, — устало вздохнула профессор Териол.
— Настаиваю — это слишком сильное слово. Я просто искренне прошу вас об этом. В конце концов нечасто философы вашего ранга посещают эти стены. Нам хотелось бы знать все, что думает о нашем Университете такой выдающийся ученый, как вы.
— Будь я помоложе и поглупее, ваши комплименты непременно вскружили бы мне голову, дорогой профессор Браннет, но боюсь, что я уже давно разучилась заливаться жарким румянцем.
Ученые мужи дружно хихикнули, а Белор Териол тем временем продолжала:
— Ваше приглашение доставило мне немало радости. Еще бы — посетить планету Аристотеля. Название вашей планеты — настоящая приманка для философа, а я никогда прежде не бывала здесь. Увиденное превзошло все мои ожидания. Настоящий университетский рай. Планета размерами со старушку Землю, полностью отданная ученым. Да одни только ваши библиотеки могут вызвать самую черную зависть у книжных червей из любой системы Галактики. Не знаю, где вы нашли архитекторов, построивших эти здания, но уверена — создатели подобных шедевров заранее обеспечили себе место в раю. А судя по уровню ваших приемных экзаменов, на этой планете не сыщешь ни одного дурака и тупицы, если, конечно, не принимать в расчет мою персону.
Таково было мое первое впечатление. А что до учебных программ, то я убедилась, что ни на одной планете не существует такого разнообразия глубочайших учебных курсов. Ваши студенты, по крайней мере те из них, с кем мне довелось общаться, обладают очень уравновешенным и в то же время быстрым и ясным умом. И, разумеется, у вас лучшие в Галактике преподаватели.
Раз уж я так разговорилась, то скажу еще кое-что. Не могу судить о других областях знания, но в том, что касается философии, у меня нет никаких сомнений — в вашем Университете собраны самые светлые головы, какие способна произвести раса Человека.
— Очень приятно слышать из ваших уст столь лестные отзывы о нашей деятельности, — самодовольно откликнулся Браннет.
— Отнюдь, — невеселая улыбка появилась на губах Белор Териол, — я нахожу вашу деятельность бесполезной и крайне вредной.
— Что?! — ученые мужи так и подскочили, правда, скорее от удивления, чем от гнева.
— Никогда мне еще не доводилось видеть столь вопиющего расточительства столь огромного потенциала, — спокойно продолжала профессор Териол. — Мне кажется настоящим безумием, что раса, создавшая Мир Аристотеля, с чванливостью непроходимых невежд заставляет работать его впустую.
— Профессор Териол, — Браннет с трудом сохранял самообладание, — потрудитесь объясниться!
— Попробую, — ответила философ, — хотя ни к чему хорошему это не приведет. Но кто знает, вдруг вы согласитесь со мной и ситуация изменится к лучшему.
— Давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет, — примирительно предложил Хиллиэр.
— Так я и сделаю, — кивнула головой Белор. — Но позвольте мне сначала спросить вас кое о чем.
— Мы вас слушаем, — надменно провозгласил Браннет, скрестив руки на груди и вскинув голову.
— Профессор Браннет, как относится ваш факультет философии к трудам Фомы Аквинского?
— В свое время авторитет этого первобытного философа был неоспорим, но сейчас это имя, разумеется, полностью дискредитировано, — процедил Браннет.
— Дискредитировано, — тихо отозвалась Белор. — Вы имеете в виду религиозные аспекты его учения?
— Да.
— В том числе и положение о Первопричине?
— Разумеется. Это положение давно уже опровергнуто математикой, а именно, существованием отрицательных и дробных чисел, и…
— Да-да, конечно, — прервала его Белор. — А что вы скажете о Платоне?
— Платон обязателен для изучения. Как первый из великих философов Человека.
— Далеко не первый, — возразила Белор. — Но не будем сейчас вступать в дискуссию.
— Так или иначе, но наши студенты изучают его труды. Хотя воззрения Платона также многократно опровергались и в теории, и на практике. Как вы, наверное, знаете, всего пару столетий назад его последователи организовали на Боните свою колонию в полном соответствии с идеями платоновской Республики, но попытка с треском провалилась. Колония просуществовала всего лишь несколько лет.
— Слишком много философов и слишком мало дворников — вот что такое этот эксперимент, — сухо заметила Териол. — А что вы скажете о работах Бракстока с Канфора VII?
— Но ведь это же не человек! — возмутился Браннет.
— И по этой причине его взгляды на Вселенную менее интересны?
— Конечно, нет, — поспешил исправить положение Хиллиэр. — И у нас немало курсов, посвященных именно философии чужаков.
— Ой ли? И как много, позвольте спросить?
— К сожалению, у меня с собой нет нужных записей, но поверьте, достаточно.
— Я потрудилась прочесть учебное расписание. Семнадцать курсов. Всего семнадцать из шести сотен.
— Не понимаю, к чему вы клоните, — холодно сказал Браннет.
— Все очень просто. Я просмотрела несколько работ, представленных на соискание ученой степени. И они мне очень не понравились.
— Но я как будто слышал, что вы считаете наших слушателей исключительно одаренными людьми, — возразил Хиллиэр.
— И я действительно так считаю, — грустно улыбнулась Белор.
— Тогда я вас не понимаю.
— А мне кажется, понимаете. Я просмотрела пятнадцать работ. Семь из них посвящены этике взаимоотношений Человека с чужаками. Еще в трех анализируется связь Человека с созданной им промышленностью. Остальные пять содержат попытки оправдать некоторые не слишком красивые военные и экономические аспекты деятельности Монархии.
— Вы хотите сказать, Содружества, — мягко поправил ее Хиллиэр.
— Я сказала то, что хотела сказать. И еще, я совершенно точно знаю, что именно не понравилось мне во всех работах. Господа, случайно или по чьему-то злому умыслу над философией нависла страшная опасность. Она вот-вот превратится в одну из политических наук.
— Чепуха, — насмешливо отозвался Браннет. — Как может мыслитель вашего ранга делать столь смелые выводы из столь скудных данных?!
— Если остальные работы, представленные за последние год-два, существенно отличаются от тех, что мне попались, то я с радостью возьму свои слова обратно. Но боюсь, этого не случится. И потому я не на шутку встревожена. За примерами далеко ходить не надо: стоило мне только упомянуть о Фоме Аквинском, как тут же раздались разглагольствования о математическом опровержении его учения. Но ведь математика тут совершенно ни при чем! Существует или нет связь между причиной и следствием во Вселенной? Если да, то существует ли первопричина всего сущего? И не говорите мне об отрицательных числах и прочей ерунде. Мне нет дела до того, расширяется Вселенная или сжимается. Я хочу знать, существует ли какая-то сила, что привела этот мир в движение? Фома Аквинский пытался ответить на этот вопрос, исходя из своего опыта, своей веры и своих знаний. А вы пытаетесь ответить на него с помощью математики и космологии. Ваши «ответы» не имеют к поставленной проблеме никакого отношения.
Платон предложил свою утопическую Республику, положив в ее основу набор идеалистических этических императивов. А вы считаете его учение архаичным только потому, что жалкая горстка разочаровавшихся радикалов-болванов не смогла реализовать великую идею на практике. По-моему, факультет философии, отрицающий работы Платона на основании того, что случилось в какой-то там колонии, демонстрирует свою полную несостоятельность. И страдает при этом вовсе не Платон.
Что же касается Бракстока, то он, или, вернее, оно подарило миру самый сильный из когда-либо существовавших этических аргументов в пользу существования божественного начала. Правда, вряд ли хоть один человек станет молиться такому Богу, но от этого идеи Бракстока не становятся менее важными.
Я подвожу вас, господа, вот к какой мысли. Мне кажется, что современная философия забыла не только свои истоки, но даже и свое предназначение. Никто больше не задает вопросов о природе Человека и его месте во Вселенной. Никого больше не интересует, существует ли божественное начало. А ведь Декарт говорил, что отсутствие сомнений еще ничего не доказывает. Почему пропал интерес к этим важнейшим вопросам?
Господа, вы больше не занимаетесь философией. Вы ушли далеко в сторону. Вы целенаправленно создаете самую великую школу прагматиков за всю историю человечества. А ведь прагматизм — это всего лишь одна из ветвей философии, и обоснование различных политических и социальных доктрин далеко не самая важная из ее целей.
Вы и ваши ученики интересуетесь только одним: почему и как работает та или иная вещь и какое влияние она может оказать на окружающий мир. Вы больше не мыслите категориями добра и зла, справедливости и несправедливости, соответствия и несоответствия. Эти вопросы вы либо вообще игнорируете, либо считаете давно решенными и потому неинтересными.
И именно поэтому, господа, я не поставлю свое имя под этой рекомендацией, которая призвана пополнить армию нефилософов еще одним рядовым. Я оплакиваю Критику Чистого Разума в эти дни Чистого Практицизма. — Она замолчала и понурилась.
— Дорогая профессор Териол. — Браннет величественно поднялся. — Неужели вы всерьез считаете, что никто из нас ничего не знает о тех, кого вы именуете чистыми философами? Возможно, мои познания в этой области не так глубоки, как ваши, но ведь и я не совсем уж невежда. Но одно дело знать этих философов и совсем другое — положительно оценивать их деятельность. Вот здесь вы расходитесь не только с нами, но и с подавляющим большинством наших студентов. В конце концов, мы ведь вовсе не заставляем своих студентов с пистолетом у виска мыслить так, как они мыслят.
— Вот как? — сухо спросила Териол. — Их работы свидетельствуют скорее об обратном.
— Профессор Териол, — надулся Браннет. — Современная философия стоит на распутье. Конечно, можно продолжать биться головой о стену неразрешимых проблем, и тогда философия останется тем, чем всегда и была — интеллектуальной игрой для высоколобых. Но не лучше ли попробовать применить и старые, и новые философские учения на практике и заставить их работать на нас?
— А вам не кажется, что такие попытки уже предпринимались? — насмешливо отозвалась Белор. — Первое, что приходит на ум, так это Десять Заповедей. И, наверное, если хорошенько покопаться в истории последних десяти тысячелетий, то можно отыскать еще немало примеров.
— Согласен, — кивнул головой Браннет, — но ведь это только подтверждает мою точку зрения. Философия может и должна иметь дело с прозой жизни. Возьмем для примера Беркли и его доказательство существования Бога — единственное доказательство, не опровергнутое и поныне. Я спрашиваю вас не как философ философа, а как человек человека: какая, к черту, разница: существует или нет этот пресловутый Невидимый Наблюдатель? Или возьмем знаменитого Декарта, который мыслил и потому существовал. Лично у меня нет никаких сомнений в собственном существовании, поскольку о нем мне каждый божий день напоминает язва желудка. Но Декарт идет дальше — он делает вывод о существовании целой Вселенной только потому, что существует он сам. Я тоже могу усесться перед нашим факультетом и тем самым сделать вывод о существовании большого куска гранита. Но ведь я могу и не сделать такого вывода. Не вижу тут никакой разницы.
С другой стороны, — продолжал профессор, — если бы я сказал, что хочу есть и потому существую, то пользы от такого утверждения было бы куда больше, поскольку следующим шагом стал бы вопрос о том, как мне утолить голод. И подобное рассуждение приведет меня не только к практическим предложениям, но и к различным этическим вопросам. Я пытаюсь сказать, что философия должна действовать, а не служить логической игрушкой для любителей почесать языками на заумные темы.
— Наверное, нет нужды упоминать, что я не могу с вами согласиться, — ответила Териол, — то, о чем вы говорите, не имеет никакого отношения к философии. Ваша этика — это этика толпы, определяемая лишь формой правления, нравится нам это или нет. А вопросами утоления голода и вообще облегчения жизни занимаются десятки прочих наук. Философия, я имею в виду, настоящая философия, исследует душу человека. Я говорю не о религиозном аспекте этого слова, а о той части сознания, кстати, не обязательно человеческого, которая не связана с биологическими нуждами. Цель философии — дать нам понимание того, что такое Жизнь, Вселенная, Бытие. Философия не отвечает на вопросы, она ставит их. Философия не решает проблемы, а позволяет нам увидеть их в новом ракурсе. Рискну повториться: прагматизм — это лишь часть философии, притом далеко не самая важная часть.
— Тогда почему подавляющее большинство наших философов не согласны с вами? — спросил Хиллиэр.
— Да потому, что они похожи на вас! — резко ответила Териол. — А кроме того, философия не политика, большинством голосов тут ничего не решить. Если так думает большинство, то, значит, большинство ошибается. Что немудрено при подобных настроениях.
— Полагаю, нам не удалось переубедить друг друга? — высокомерно осведомился Браннет.
— К великому сожалению, — подтвердила Белор Териол. — Господа, полагаю, нам следует прервать эту дискуссию, пока страсти не накалились добела. Вы можете прислать мне работы ваших студентов, и я просмотрю их, как и обещала. Хотя скорее всего мы будем счастливы, если никогда больше не услышим друг о друге. — Она встала и быстро направилась к выходу.
Походка знаменитого философа по-прежнему напоминала походку молодой девушки, но лицо словно постарело на десяток лет за этот час, проведенный в кабинете главы факультета философии.
— Ну что? — спросил Браннет после минутного молчания. — Что вы обо всем этом думаете?
— В свое время она была блестящим ученым, — медленно сказал Хиллиэр. — Тем печальнее видеть ее теперь, одинокой и оторванной от реальной жизни. Для нее философия так и не стала настоящей наукой, навсегда оставшись чистым искусством.
— Какая наглость с ее стороны утверждать, что мы ничего не знаем обо всех этих Платонах, Кантах и Аквинских. И что она хочет? Чтобы мы заставили наших студентов полжизни ломать голову над тем, существуют они или нет?!
— Не судите ее слишком строго, — мягко сказал Хиллиэр. — Помните, что эта бренная оболочка некогда служила прибежищем великому уму.
С этими словами он пододвинул к себе очередной увесистый трактат, где оправдывалась экономическая политика Человека по отношению к коренным обитателям Броурда III.
20. АРХИТЕКТОРЫ
«Происхождение и история разумных рас», т.9
— Прекрасно, — сказал Хиллиэр, — просто замечательно. — Он положил пухлую папку на стол и с важным видом откинулся в кресле. Его так и распирало от гордости.
— Как я вам и говорил, — довольно заметил Браннет. — Полагаю, нам следует незамедлительно предложить ему место на факультете, пока парня никто не перехватил. — Два других члена ученого совета согласно закивали головами.
— Прежде чем сделать официальный запрос, — продолжил Браннет, — я бы хотел, чтобы мы все письменно подтвердили свое единодушное мнение.
— Разумеется, — согласился Хиллиэр и тут же размашисто расписался на заготовленном заранее листе.
Остальные поспешили присоединиться к нему.
— Прекрасно, — улыбнулся Браннет. — Теперь все в порядке.
Он повернулся к невысокой женщине, молча сидевшей в углу кабинета.
— Профессор Териол, я понимаю, что вряд ли дела нашего университета интересны вам, но, может быть, вы окажете нам честь и тоже поставите свое имя под этой рекомендацией?
Белор Териол поправила выбившуюся прядь непокорных седых волос и отрицательно качнула головой.
— Нет, господа. Мне не хотелось бы вас огорчать, но я не подпишу рекомендацию.
— Неужели мы вас чем-то обидели? — обеспокоено воскликнул Браннет.
— Отнюдь, — спокойно ответила Белор. — Вы были на редкость гостеприимны и милы.
— Тогда, может, вы не согласны с нашей оценкой этой работы?
— Нет, что вы. Я уверена, что и сам соискатель, и его работа просто великолепны.
— И все же я чувствую, что мы вам чем-то не угодили, — упорствовал Браннет. — Убедительно прошу вас объясниться яснее.
— Ну, если вы настаиваете, профессор Браннет, — устало вздохнула профессор Териол.
— Настаиваю — это слишком сильное слово. Я просто искренне прошу вас об этом. В конце концов нечасто философы вашего ранга посещают эти стены. Нам хотелось бы знать все, что думает о нашем Университете такой выдающийся ученый, как вы.
— Будь я помоложе и поглупее, ваши комплименты непременно вскружили бы мне голову, дорогой профессор Браннет, но боюсь, что я уже давно разучилась заливаться жарким румянцем.
Ученые мужи дружно хихикнули, а Белор Териол тем временем продолжала:
— Ваше приглашение доставило мне немало радости. Еще бы — посетить планету Аристотеля. Название вашей планеты — настоящая приманка для философа, а я никогда прежде не бывала здесь. Увиденное превзошло все мои ожидания. Настоящий университетский рай. Планета размерами со старушку Землю, полностью отданная ученым. Да одни только ваши библиотеки могут вызвать самую черную зависть у книжных червей из любой системы Галактики. Не знаю, где вы нашли архитекторов, построивших эти здания, но уверена — создатели подобных шедевров заранее обеспечили себе место в раю. А судя по уровню ваших приемных экзаменов, на этой планете не сыщешь ни одного дурака и тупицы, если, конечно, не принимать в расчет мою персону.
Таково было мое первое впечатление. А что до учебных программ, то я убедилась, что ни на одной планете не существует такого разнообразия глубочайших учебных курсов. Ваши студенты, по крайней мере те из них, с кем мне довелось общаться, обладают очень уравновешенным и в то же время быстрым и ясным умом. И, разумеется, у вас лучшие в Галактике преподаватели.
Раз уж я так разговорилась, то скажу еще кое-что. Не могу судить о других областях знания, но в том, что касается философии, у меня нет никаких сомнений — в вашем Университете собраны самые светлые головы, какие способна произвести раса Человека.
— Очень приятно слышать из ваших уст столь лестные отзывы о нашей деятельности, — самодовольно откликнулся Браннет.
— Отнюдь, — невеселая улыбка появилась на губах Белор Териол, — я нахожу вашу деятельность бесполезной и крайне вредной.
— Что?! — ученые мужи так и подскочили, правда, скорее от удивления, чем от гнева.
— Никогда мне еще не доводилось видеть столь вопиющего расточительства столь огромного потенциала, — спокойно продолжала профессор Териол. — Мне кажется настоящим безумием, что раса, создавшая Мир Аристотеля, с чванливостью непроходимых невежд заставляет работать его впустую.
— Профессор Териол, — Браннет с трудом сохранял самообладание, — потрудитесь объясниться!
— Попробую, — ответила философ, — хотя ни к чему хорошему это не приведет. Но кто знает, вдруг вы согласитесь со мной и ситуация изменится к лучшему.
— Давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет, — примирительно предложил Хиллиэр.
— Так я и сделаю, — кивнула головой Белор. — Но позвольте мне сначала спросить вас кое о чем.
— Мы вас слушаем, — надменно провозгласил Браннет, скрестив руки на груди и вскинув голову.
— Профессор Браннет, как относится ваш факультет философии к трудам Фомы Аквинского?
— В свое время авторитет этого первобытного философа был неоспорим, но сейчас это имя, разумеется, полностью дискредитировано, — процедил Браннет.
— Дискредитировано, — тихо отозвалась Белор. — Вы имеете в виду религиозные аспекты его учения?
— Да.
— В том числе и положение о Первопричине?
— Разумеется. Это положение давно уже опровергнуто математикой, а именно, существованием отрицательных и дробных чисел, и…
— Да-да, конечно, — прервала его Белор. — А что вы скажете о Платоне?
— Платон обязателен для изучения. Как первый из великих философов Человека.
— Далеко не первый, — возразила Белор. — Но не будем сейчас вступать в дискуссию.
— Так или иначе, но наши студенты изучают его труды. Хотя воззрения Платона также многократно опровергались и в теории, и на практике. Как вы, наверное, знаете, всего пару столетий назад его последователи организовали на Боните свою колонию в полном соответствии с идеями платоновской Республики, но попытка с треском провалилась. Колония просуществовала всего лишь несколько лет.
— Слишком много философов и слишком мало дворников — вот что такое этот эксперимент, — сухо заметила Териол. — А что вы скажете о работах Бракстока с Канфора VII?
— Но ведь это же не человек! — возмутился Браннет.
— И по этой причине его взгляды на Вселенную менее интересны?
— Конечно, нет, — поспешил исправить положение Хиллиэр. — И у нас немало курсов, посвященных именно философии чужаков.
— Ой ли? И как много, позвольте спросить?
— К сожалению, у меня с собой нет нужных записей, но поверьте, достаточно.
— Я потрудилась прочесть учебное расписание. Семнадцать курсов. Всего семнадцать из шести сотен.
— Не понимаю, к чему вы клоните, — холодно сказал Браннет.
— Все очень просто. Я просмотрела несколько работ, представленных на соискание ученой степени. И они мне очень не понравились.
— Но я как будто слышал, что вы считаете наших слушателей исключительно одаренными людьми, — возразил Хиллиэр.
— И я действительно так считаю, — грустно улыбнулась Белор.
— Тогда я вас не понимаю.
— А мне кажется, понимаете. Я просмотрела пятнадцать работ. Семь из них посвящены этике взаимоотношений Человека с чужаками. Еще в трех анализируется связь Человека с созданной им промышленностью. Остальные пять содержат попытки оправдать некоторые не слишком красивые военные и экономические аспекты деятельности Монархии.
— Вы хотите сказать, Содружества, — мягко поправил ее Хиллиэр.
— Я сказала то, что хотела сказать. И еще, я совершенно точно знаю, что именно не понравилось мне во всех работах. Господа, случайно или по чьему-то злому умыслу над философией нависла страшная опасность. Она вот-вот превратится в одну из политических наук.
— Чепуха, — насмешливо отозвался Браннет. — Как может мыслитель вашего ранга делать столь смелые выводы из столь скудных данных?!
— Если остальные работы, представленные за последние год-два, существенно отличаются от тех, что мне попались, то я с радостью возьму свои слова обратно. Но боюсь, этого не случится. И потому я не на шутку встревожена. За примерами далеко ходить не надо: стоило мне только упомянуть о Фоме Аквинском, как тут же раздались разглагольствования о математическом опровержении его учения. Но ведь математика тут совершенно ни при чем! Существует или нет связь между причиной и следствием во Вселенной? Если да, то существует ли первопричина всего сущего? И не говорите мне об отрицательных числах и прочей ерунде. Мне нет дела до того, расширяется Вселенная или сжимается. Я хочу знать, существует ли какая-то сила, что привела этот мир в движение? Фома Аквинский пытался ответить на этот вопрос, исходя из своего опыта, своей веры и своих знаний. А вы пытаетесь ответить на него с помощью математики и космологии. Ваши «ответы» не имеют к поставленной проблеме никакого отношения.
Платон предложил свою утопическую Республику, положив в ее основу набор идеалистических этических императивов. А вы считаете его учение архаичным только потому, что жалкая горстка разочаровавшихся радикалов-болванов не смогла реализовать великую идею на практике. По-моему, факультет философии, отрицающий работы Платона на основании того, что случилось в какой-то там колонии, демонстрирует свою полную несостоятельность. И страдает при этом вовсе не Платон.
Что же касается Бракстока, то он, или, вернее, оно подарило миру самый сильный из когда-либо существовавших этических аргументов в пользу существования божественного начала. Правда, вряд ли хоть один человек станет молиться такому Богу, но от этого идеи Бракстока не становятся менее важными.
Я подвожу вас, господа, вот к какой мысли. Мне кажется, что современная философия забыла не только свои истоки, но даже и свое предназначение. Никто больше не задает вопросов о природе Человека и его месте во Вселенной. Никого больше не интересует, существует ли божественное начало. А ведь Декарт говорил, что отсутствие сомнений еще ничего не доказывает. Почему пропал интерес к этим важнейшим вопросам?
Господа, вы больше не занимаетесь философией. Вы ушли далеко в сторону. Вы целенаправленно создаете самую великую школу прагматиков за всю историю человечества. А ведь прагматизм — это всего лишь одна из ветвей философии, и обоснование различных политических и социальных доктрин далеко не самая важная из ее целей.
Вы и ваши ученики интересуетесь только одним: почему и как работает та или иная вещь и какое влияние она может оказать на окружающий мир. Вы больше не мыслите категориями добра и зла, справедливости и несправедливости, соответствия и несоответствия. Эти вопросы вы либо вообще игнорируете, либо считаете давно решенными и потому неинтересными.
И именно поэтому, господа, я не поставлю свое имя под этой рекомендацией, которая призвана пополнить армию нефилософов еще одним рядовым. Я оплакиваю Критику Чистого Разума в эти дни Чистого Практицизма. — Она замолчала и понурилась.
— Дорогая профессор Териол. — Браннет величественно поднялся. — Неужели вы всерьез считаете, что никто из нас ничего не знает о тех, кого вы именуете чистыми философами? Возможно, мои познания в этой области не так глубоки, как ваши, но ведь и я не совсем уж невежда. Но одно дело знать этих философов и совсем другое — положительно оценивать их деятельность. Вот здесь вы расходитесь не только с нами, но и с подавляющим большинством наших студентов. В конце концов, мы ведь вовсе не заставляем своих студентов с пистолетом у виска мыслить так, как они мыслят.
— Вот как? — сухо спросила Териол. — Их работы свидетельствуют скорее об обратном.
— Профессор Териол, — надулся Браннет. — Современная философия стоит на распутье. Конечно, можно продолжать биться головой о стену неразрешимых проблем, и тогда философия останется тем, чем всегда и была — интеллектуальной игрой для высоколобых. Но не лучше ли попробовать применить и старые, и новые философские учения на практике и заставить их работать на нас?
— А вам не кажется, что такие попытки уже предпринимались? — насмешливо отозвалась Белор. — Первое, что приходит на ум, так это Десять Заповедей. И, наверное, если хорошенько покопаться в истории последних десяти тысячелетий, то можно отыскать еще немало примеров.
— Согласен, — кивнул головой Браннет, — но ведь это только подтверждает мою точку зрения. Философия может и должна иметь дело с прозой жизни. Возьмем для примера Беркли и его доказательство существования Бога — единственное доказательство, не опровергнутое и поныне. Я спрашиваю вас не как философ философа, а как человек человека: какая, к черту, разница: существует или нет этот пресловутый Невидимый Наблюдатель? Или возьмем знаменитого Декарта, который мыслил и потому существовал. Лично у меня нет никаких сомнений в собственном существовании, поскольку о нем мне каждый божий день напоминает язва желудка. Но Декарт идет дальше — он делает вывод о существовании целой Вселенной только потому, что существует он сам. Я тоже могу усесться перед нашим факультетом и тем самым сделать вывод о существовании большого куска гранита. Но ведь я могу и не сделать такого вывода. Не вижу тут никакой разницы.
С другой стороны, — продолжал профессор, — если бы я сказал, что хочу есть и потому существую, то пользы от такого утверждения было бы куда больше, поскольку следующим шагом стал бы вопрос о том, как мне утолить голод. И подобное рассуждение приведет меня не только к практическим предложениям, но и к различным этическим вопросам. Я пытаюсь сказать, что философия должна действовать, а не служить логической игрушкой для любителей почесать языками на заумные темы.
— Наверное, нет нужды упоминать, что я не могу с вами согласиться, — ответила Териол, — то, о чем вы говорите, не имеет никакого отношения к философии. Ваша этика — это этика толпы, определяемая лишь формой правления, нравится нам это или нет. А вопросами утоления голода и вообще облегчения жизни занимаются десятки прочих наук. Философия, я имею в виду, настоящая философия, исследует душу человека. Я говорю не о религиозном аспекте этого слова, а о той части сознания, кстати, не обязательно человеческого, которая не связана с биологическими нуждами. Цель философии — дать нам понимание того, что такое Жизнь, Вселенная, Бытие. Философия не отвечает на вопросы, она ставит их. Философия не решает проблемы, а позволяет нам увидеть их в новом ракурсе. Рискну повториться: прагматизм — это лишь часть философии, притом далеко не самая важная часть.
— Тогда почему подавляющее большинство наших философов не согласны с вами? — спросил Хиллиэр.
— Да потому, что они похожи на вас! — резко ответила Териол. — А кроме того, философия не политика, большинством голосов тут ничего не решить. Если так думает большинство, то, значит, большинство ошибается. Что немудрено при подобных настроениях.
— Полагаю, нам не удалось переубедить друг друга? — высокомерно осведомился Браннет.
— К великому сожалению, — подтвердила Белор Териол. — Господа, полагаю, нам следует прервать эту дискуссию, пока страсти не накалились добела. Вы можете прислать мне работы ваших студентов, и я просмотрю их, как и обещала. Хотя скорее всего мы будем счастливы, если никогда больше не услышим друг о друге. — Она встала и быстро направилась к выходу.
Походка знаменитого философа по-прежнему напоминала походку молодой девушки, но лицо словно постарело на десяток лет за этот час, проведенный в кабинете главы факультета философии.
— Ну что? — спросил Браннет после минутного молчания. — Что вы обо всем этом думаете?
— В свое время она была блестящим ученым, — медленно сказал Хиллиэр. — Тем печальнее видеть ее теперь, одинокой и оторванной от реальной жизни. Для нее философия так и не стала настоящей наукой, навсегда оставшись чистым искусством.
— Какая наглость с ее стороны утверждать, что мы ничего не знаем обо всех этих Платонах, Кантах и Аквинских. И что она хочет? Чтобы мы заставили наших студентов полжизни ломать голову над тем, существуют они или нет?!
— Не судите ее слишком строго, — мягко сказал Хиллиэр. — Помните, что эта бренная оболочка некогда служила прибежищем великому уму.
С этими словами он пододвинул к себе очередной увесистый трактат, где оправдывалась экономическая политика Человека по отношению к коренным обитателям Броурда III.
20. АРХИТЕКТОРЫ
Безусловно, самым выдающимся архитектором эпохи Содружества был Эбар Маллоу (6700—6755 гг. г.э.). После завершения злополучного строительства Министерства иностранных дел он по непонятным причинам расстался со своей профессией. Но уже одно это сооружение навеки обессмертило его имя.
«Человек. История двенадцати тысячелетий»
В недобрый час решено было построить это Министерство. Здание стоит и по сей день, и во многих отношениях является самым значительным сооружением, когда-либо построенным Человеком или какой-либо другой расой. Честь его создания принадлежит Эбару Маллоу, пожалуй, самому великому архитектору из всех, что жили после возведения знаменитого Картографического комплекса на Калибане. Министерство иностранных дел функционально и поныне, но, к сожалению…
«Происхождение и история разумных рас», т. 9
— Бог мой, что это? — спросил Маллоу, ошарашено наблюдая, как несколько рабочих пытались протащить в дверь громоздкую конструкцию.
— Это кресло, мой гениальный друг, всего лишь кресло, — ответил Верлор и посторонился, пропуская вспотевших от усердия рабочих.
— Кресло для кого? — изумленно спросил Маллоу. Он попытался представить себе существо, которое смогло бы уютно устроиться в этой штуке, но тщетно.
— Для посла с Кастора V, — невозмутимо ответил Верлор.
— А что, на Касторе есть разумная жизнь? Мне казалось…
— Наши психологи считают, что касториане превратились из неразумных зверюг в разумные существа около трех тысячелетий назад. Сами же зверюги утверждают, что они обладают высокоразвитым интеллектом еще с тех времен, когда люди перепрыгивали с дерева на дерево.
— Надеюсь, этот посол притащился сюда не ради дискуссий на эту тему? — с подозрением спросил Маллоу. — Я заранее готов признать, что его раса обладает разумом с момента Большого Взрыва. Особенно, если собственными глазами увижу того, кто сможет усесться в этот пыточный аппарат.
— Не беспокойся, касторианин прибыл сюда совсем за другим. Насколько я могу судить, посол хочет побеседовать с тобой о судьбе Министерства.
— Никогда! — благодушие Маллоу мгновенно испарилось. — Я потратил семь лет жизни, чтобы убедить Летающее Королевство принять мой проект. И не собираюсь вносить в него никаких изменений даже ради всех слонопотамов с Кастора вместе взятых.
— Успокойся, — миролюбиво сказал Верлор, — мы ведь даже не знаем, чего он хочет.
— А мне плевать! — свирепо воскликнул Маллоу. — Никаких поправок я не позволю!
— Послушай, каждый из нас занимается своим делом. Твое дело — построить Министерство. Мое — проследить, чтобы нашего гостя приняли с должным уважением. Это ведь не какая-то там мелкая сошка. Посол представляет независимый Кастор в Содружестве.
— Что? Этот Кастор даже не член Содружества?!
— В настоящий момент его статус до конца не определен. Их попросили и, надо сказать, очень вежливо попросили присоединиться к нам. Если они откажутся…
— То вежливость растает, как утренний туман.
— Скорее всего, — согласился Верлор. — Но в любом случае решать это не нам, а Летающему Королевству. Уяснил?
— Уяснил, — уныло ответил Маллоу. — Ну и когда мне ждать твоего монстра?
— Если мне позволено будет вмешаться в вашу беседу, то я с удовольствием приму в ней участие, — раздался внезапно механический голос.
Маллоу и Верлор резко обернулись. В дверях красовалось гигантское существо с непропорционально короткими конечностями и огромным торсом. Несуразно большую голову украшали пластиковая дыхательная маска и компактный райдер, остальная часть тела, надежно укрытая жесткой чешуей, в дополнительной защите не нуждалась. Ногами существу служили три массивных отростка, на которое оно и опиралось, словно на треножник. Судя по всему, пришелец прибыл с планеты с повышенной гравитацией. Маску усеивали многочисленные сверкающие значки, призванные свидетельствовать о высоком статусе гостя.
— Давно вы здесь? — спросил Маллоу, постаравшись придать лицу безразличное выражение.
— Меня зовут Кротар, — проигнорировал его вопрос касторианин. — Давайте продолжим разговор.
— Джентльмены, я вас на какое-то время покину, — Верлор с неожиданной шустростью устремился к двери. — Если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, как меня найти.
— Я возражаю против титула, которым вы меня наградили, — заявило существо, одарив щуплого архитектора свирепым взглядом, — только принимая во внимание, что райдер мог исказить смысл ваших слов, я воздержусь от официального протеста.
Маллоу, послав вслед Верлору короткий, но чрезвычайно выразительный взгляд, повернулся к Кротару.
— Хорошо, господин Кротар, — сказал он. — Так чем же именно я могу вам помочь?
— Начните с того, что называйте меня Посол Кротар, — сварливо потребовал пришелец.
— Как вам будет угодно, Посол Кротар. — Про себя же Маллоу в сердцах чертыхнулся. Интересно, как ведут себя обитатели этой чудной планеты, не столь отягощенные искусством дипломатических реверансов? Он постарался радушно улыбнуться.
Пришелец, возможно, оценив его старания, важно кивнул огромной головой и продолжил:
— Далее, я хочу, чтобы вы ознакомили меня с проектом Министерства иностранных дел.
Маллоу пожал плечами, затемнил окна и водрузил на стол трехмерную модель Министерства.
— Ваш интерес к нашему проекту связан с какими-то конкретными причинами? — спросил он.
— Я некогда ничем не интересуюсь без причины, — проскрипел касторианин. — Потрудитесь объяснить, что тут к чему.
— Как скажете, — ответил Маллоу и набрал в легкие побольше воздуха, собираясь воспроизвести свою дежурную речь, давно заготовленную как раз для таких случаев. За последние два года он проделывал это уже по меньшей мере несколько тысяч раз. — Новое Министерство иностранных дел будет возведено на Делуросе IV. Здание представляет собой усеченную пирамиду, в основании которой лежит прямоугольник размерами три на четыре километра. Верхушка здания расположена на высоте два километра, верхний прямоугольник в два раза меньше нижнего. Внешний фасад здания, как вы можете видеть, будет покрыт многочисленными изображениями, представляющими практически все известные нам культуры Галактики.
— И Кастора тоже? — сурово спросил посол.
— Конечно. Если, разумеется, Кастор вступит в Содружество, — ответил Маллоу, от души надеясь, что одним из условий приема Кастора в члены Содружества станет обязательное обучение его обитателей хорошим манерам. Он нажал несколько кнопок на своем рабочем столе, и трехмерная картина изменилась. Теперь это было поперечное сечение огромного вестибюля здания.
— В Министерстве будут жить и работать представители всех рас, — продолжил он, — и всем им ежедневно придется пересекать общий вестибюль. И поэтому его устройство отличается невероятной сложностью. На Делуросе IV практически полностью отсутствует атмосфера, а гравитация примерно в два раза слабее, чем на Делуросе VIII. Создать искусственную гравитацию и атмосферу, подходящие Человеку, конечно, несложно, но, — Маллоу усмехнулся, — ни о каком предпочтении одной расы перед другой не может быть и речи.
Внутри вестибюля множество указателей на всех языках Галактики помогут представителям различных рас сориентироваться. Сотни движущихся дорожек доставят вас к специальным подъемникам. Подъемники сконструированы таким образом, что за один раз смогут поднять не менее десяти представителей любой расы.
Управлять подъемниками каждое существо сможет либо на своем родном языке, либо на галактическом. Как только лифт получит команду, его двери герметически закроются, и в течение минуты внутри кабины будут создана атмосфера и тяготение, наиболее комфортные для представителя данной расы. Если не поступит дополнительных указаний, то лифт автоматически доставит пассажиров в их сектор. Большая часть лифтов сможет передвигаться как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскости, поскольку лишь в редких случаях одна раса станет занимать целый этаж.
Каждый подъемник и каждое помещение будут снабжены достаточным количеством защитных костюмов, герметических шлемов и дыхательных масок.
Архитектор нажал еще пару кнопок, и изображение кабины лифта сменилось картинкой поперечного сечения одного из верхних этажей здания.
— Теперь перед вами стандартный план этажа. Каждая секция достаточно велика и способна принять как минимум триста представителей любой расы. Кроме того, размеры секции при необходимости можно легко изменить. Как вы видите, секторы, занятые различными расами, разделены непроницаемыми барьерами и перейти из сектора в сектор можно только с помощью горизонтального лифта. Кстати, лифт доставит пассажиров к месту назначения почти мгновенно, но двери его не откроются, пока все пассажиры не наденут защитные костюмы и не будет откачана атмосфера. Подобные меры предосторожности — гарантия от несчастных случаев. Из всех помещений можно легко связаться с любым другим сектором здания. Во время переговоров включается автоматический переводчик, если, конечно, собеседники захотят воспользоваться его услугами.
«Человек. История двенадцати тысячелетий»
В недобрый час решено было построить это Министерство. Здание стоит и по сей день, и во многих отношениях является самым значительным сооружением, когда-либо построенным Человеком или какой-либо другой расой. Честь его создания принадлежит Эбару Маллоу, пожалуй, самому великому архитектору из всех, что жили после возведения знаменитого Картографического комплекса на Калибане. Министерство иностранных дел функционально и поныне, но, к сожалению…
«Происхождение и история разумных рас», т. 9
— Бог мой, что это? — спросил Маллоу, ошарашено наблюдая, как несколько рабочих пытались протащить в дверь громоздкую конструкцию.
— Это кресло, мой гениальный друг, всего лишь кресло, — ответил Верлор и посторонился, пропуская вспотевших от усердия рабочих.
— Кресло для кого? — изумленно спросил Маллоу. Он попытался представить себе существо, которое смогло бы уютно устроиться в этой штуке, но тщетно.
— Для посла с Кастора V, — невозмутимо ответил Верлор.
— А что, на Касторе есть разумная жизнь? Мне казалось…
— Наши психологи считают, что касториане превратились из неразумных зверюг в разумные существа около трех тысячелетий назад. Сами же зверюги утверждают, что они обладают высокоразвитым интеллектом еще с тех времен, когда люди перепрыгивали с дерева на дерево.
— Надеюсь, этот посол притащился сюда не ради дискуссий на эту тему? — с подозрением спросил Маллоу. — Я заранее готов признать, что его раса обладает разумом с момента Большого Взрыва. Особенно, если собственными глазами увижу того, кто сможет усесться в этот пыточный аппарат.
— Не беспокойся, касторианин прибыл сюда совсем за другим. Насколько я могу судить, посол хочет побеседовать с тобой о судьбе Министерства.
— Никогда! — благодушие Маллоу мгновенно испарилось. — Я потратил семь лет жизни, чтобы убедить Летающее Королевство принять мой проект. И не собираюсь вносить в него никаких изменений даже ради всех слонопотамов с Кастора вместе взятых.
— Успокойся, — миролюбиво сказал Верлор, — мы ведь даже не знаем, чего он хочет.
— А мне плевать! — свирепо воскликнул Маллоу. — Никаких поправок я не позволю!
— Послушай, каждый из нас занимается своим делом. Твое дело — построить Министерство. Мое — проследить, чтобы нашего гостя приняли с должным уважением. Это ведь не какая-то там мелкая сошка. Посол представляет независимый Кастор в Содружестве.
— Что? Этот Кастор даже не член Содружества?!
— В настоящий момент его статус до конца не определен. Их попросили и, надо сказать, очень вежливо попросили присоединиться к нам. Если они откажутся…
— То вежливость растает, как утренний туман.
— Скорее всего, — согласился Верлор. — Но в любом случае решать это не нам, а Летающему Королевству. Уяснил?
— Уяснил, — уныло ответил Маллоу. — Ну и когда мне ждать твоего монстра?
— Если мне позволено будет вмешаться в вашу беседу, то я с удовольствием приму в ней участие, — раздался внезапно механический голос.
Маллоу и Верлор резко обернулись. В дверях красовалось гигантское существо с непропорционально короткими конечностями и огромным торсом. Несуразно большую голову украшали пластиковая дыхательная маска и компактный райдер, остальная часть тела, надежно укрытая жесткой чешуей, в дополнительной защите не нуждалась. Ногами существу служили три массивных отростка, на которое оно и опиралось, словно на треножник. Судя по всему, пришелец прибыл с планеты с повышенной гравитацией. Маску усеивали многочисленные сверкающие значки, призванные свидетельствовать о высоком статусе гостя.
— Давно вы здесь? — спросил Маллоу, постаравшись придать лицу безразличное выражение.
— Меня зовут Кротар, — проигнорировал его вопрос касторианин. — Давайте продолжим разговор.
— Джентльмены, я вас на какое-то время покину, — Верлор с неожиданной шустростью устремился к двери. — Если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, как меня найти.
— Я возражаю против титула, которым вы меня наградили, — заявило существо, одарив щуплого архитектора свирепым взглядом, — только принимая во внимание, что райдер мог исказить смысл ваших слов, я воздержусь от официального протеста.
Маллоу, послав вслед Верлору короткий, но чрезвычайно выразительный взгляд, повернулся к Кротару.
— Хорошо, господин Кротар, — сказал он. — Так чем же именно я могу вам помочь?
— Начните с того, что называйте меня Посол Кротар, — сварливо потребовал пришелец.
— Как вам будет угодно, Посол Кротар. — Про себя же Маллоу в сердцах чертыхнулся. Интересно, как ведут себя обитатели этой чудной планеты, не столь отягощенные искусством дипломатических реверансов? Он постарался радушно улыбнуться.
Пришелец, возможно, оценив его старания, важно кивнул огромной головой и продолжил:
— Далее, я хочу, чтобы вы ознакомили меня с проектом Министерства иностранных дел.
Маллоу пожал плечами, затемнил окна и водрузил на стол трехмерную модель Министерства.
— Ваш интерес к нашему проекту связан с какими-то конкретными причинами? — спросил он.
— Я некогда ничем не интересуюсь без причины, — проскрипел касторианин. — Потрудитесь объяснить, что тут к чему.
— Как скажете, — ответил Маллоу и набрал в легкие побольше воздуха, собираясь воспроизвести свою дежурную речь, давно заготовленную как раз для таких случаев. За последние два года он проделывал это уже по меньшей мере несколько тысяч раз. — Новое Министерство иностранных дел будет возведено на Делуросе IV. Здание представляет собой усеченную пирамиду, в основании которой лежит прямоугольник размерами три на четыре километра. Верхушка здания расположена на высоте два километра, верхний прямоугольник в два раза меньше нижнего. Внешний фасад здания, как вы можете видеть, будет покрыт многочисленными изображениями, представляющими практически все известные нам культуры Галактики.
— И Кастора тоже? — сурово спросил посол.
— Конечно. Если, разумеется, Кастор вступит в Содружество, — ответил Маллоу, от души надеясь, что одним из условий приема Кастора в члены Содружества станет обязательное обучение его обитателей хорошим манерам. Он нажал несколько кнопок на своем рабочем столе, и трехмерная картина изменилась. Теперь это было поперечное сечение огромного вестибюля здания.
— В Министерстве будут жить и работать представители всех рас, — продолжил он, — и всем им ежедневно придется пересекать общий вестибюль. И поэтому его устройство отличается невероятной сложностью. На Делуросе IV практически полностью отсутствует атмосфера, а гравитация примерно в два раза слабее, чем на Делуросе VIII. Создать искусственную гравитацию и атмосферу, подходящие Человеку, конечно, несложно, но, — Маллоу усмехнулся, — ни о каком предпочтении одной расы перед другой не может быть и речи.
Внутри вестибюля множество указателей на всех языках Галактики помогут представителям различных рас сориентироваться. Сотни движущихся дорожек доставят вас к специальным подъемникам. Подъемники сконструированы таким образом, что за один раз смогут поднять не менее десяти представителей любой расы.
Управлять подъемниками каждое существо сможет либо на своем родном языке, либо на галактическом. Как только лифт получит команду, его двери герметически закроются, и в течение минуты внутри кабины будут создана атмосфера и тяготение, наиболее комфортные для представителя данной расы. Если не поступит дополнительных указаний, то лифт автоматически доставит пассажиров в их сектор. Большая часть лифтов сможет передвигаться как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскости, поскольку лишь в редких случаях одна раса станет занимать целый этаж.
Каждый подъемник и каждое помещение будут снабжены достаточным количеством защитных костюмов, герметических шлемов и дыхательных масок.
Архитектор нажал еще пару кнопок, и изображение кабины лифта сменилось картинкой поперечного сечения одного из верхних этажей здания.
— Теперь перед вами стандартный план этажа. Каждая секция достаточно велика и способна принять как минимум триста представителей любой расы. Кроме того, размеры секции при необходимости можно легко изменить. Как вы видите, секторы, занятые различными расами, разделены непроницаемыми барьерами и перейти из сектора в сектор можно только с помощью горизонтального лифта. Кстати, лифт доставит пассажиров к месту назначения почти мгновенно, но двери его не откроются, пока все пассажиры не наденут защитные костюмы и не будет откачана атмосфера. Подобные меры предосторожности — гарантия от несчастных случаев. Из всех помещений можно легко связаться с любым другим сектором здания. Во время переговоров включается автоматический переводчик, если, конечно, собеседники захотят воспользоваться его услугами.