Страница:
— Уразумел, — эхом отозвался я.
— А ты уверен, что взял с собой достаточно еды? — спросил он, бросив взгляд на мой рюкзак.
— Пищи и воды у меня на двенадцать дней, так что хватит с запасом.
— Не обнаружу тебя здесь через десять дней — считай, никакого запаса у тебя нет, — отрезал он. — Смотри не опоздай.
Люк за ним захлопнулся, и я остался один. Первый человек, ступивший на поверхность Никиты за последние шесть лет.
Чувствовал я себя превосходно. Черт, да при 82 % земного тяготения всякий почувствует себя орлом. Именно в таких мирах выхаживали пациентов-сердечников: легкий недостаток кислорода с избытком компенсировало более слабое тяготение.
Мирок оказался достаточно приятным на взгляд. Над бурым подобием травы, почти всюду покрывавшим землю, кое-где возвышались скопления странного вида деревьев, и солнышко привычного спектрального класса G освещало поверхность Никиты ярко, но не жарко. Я заметил нескольких мелких, похожих на грызунов зверьков, поглядывавших на меня из-за кустов и деревьев, однако всякий раз, когда я поворачивался к ним, они немедленно прятались по своим норам.
Я знал, что на планете есть вода. Два пресноводных океана снабжались талой водой рек, стекавших со снежных вершин четырех хребтов. Литература свидетельствовала: вода эта скверно пахла, а на вкус была еще хуже, однако пить ее все-таки разрешалось. Я не имел ни малейшего представления о том, водится ли в этих водоемах рыба, однако допускал подобную возможность. Добравшись до звезд, мы смогли уяснить себе одну вещь: жизнь не только принимает самые странные обличья, но и возникает в самых неожиданных местах.
Согласно имевшейся у меня карте, я находился в четырех милях от места сражения, а значит, от оружейного склада. Я следовал путем, который прошла наша диверсионная группа. Корабль опустился на дальней стороне планеты, тысячах в трех миль отсюда, а потом под покровом ночи скоростной аэрокар доставил бойцов в это место, хотя последние несколько миль им пришлось пройти пешком.
Я поискал было взглядом следы лагеря, однако тут же сообразил: тайная диверсионная группа не станет разбивать бивак под носом у противника, но продолжит свой путь, стараясь, чтобы ее не заметили.
Почва оказалась ровной, трава невысокой, так что я шел и шел, пока наконец не достиг своей цели. Там, где прежде находился склад амуниции, зияла воронка метров 500 в окружности и глубиной примерно 15. Экипажи спасательных кораблей обеих сторон явным образом не имели возможности одновременно позаботиться о живых и погибших, и кое-где виднелись скелеты людей и патрукан, дочиста обглоданные мелкими животными и насекомыми. Кости патрукан отливали сине-зеленым — я так и не понял почему.
Я обошел место сражения и решил, что выбрали его весьма неудачно: абсолютно негде укрыться. Ночная атака не давала никаких преимуществ: если патрукане располагали сверхсветовыми кораблями и импульсными пушками, уж в устройствах ночного видения, способных превратить ночь в день, у них точно не было недостатка. Помню, как однажды подростком я стоял на верху Кладбищенского Гребня, [2]гадая, каким образом Пикетту удалось провести своих людей вверх по длинному и голому склону, где солдаты были как на ладони. Позиция на Никите казалась ничуть не лучше.
Я вернулся к не дававшей покоя мысли: как уцелевшие в такой переделке люди могли столь пренебрежительно относиться к собственной жизни? Скорее, им надлежало благодарить судьбу и праздновать каждый выпавший на их долю послевоенный день.
Такими были мои первые впечатления. А потом я принялся обследовать местность с точки зрения военного. Диверсантам не следовало слишком приближаться к складу: во-первых, неизвестно, что там хранят, а во-вторых, неясно, какой силы взрыв прогремит. И поскольку уцелевшие после взрыва враги могут перестрелять твой отряд, следует окружить склад по возможности плотным кольцом, чтобы успеть застрелить всякого патруканина, который вывалится из огненного ада. Поперечник воронки в итоге достигал четверти мили, поэтому людей следовало расставить мили за полторы до ее края, а может, и подальше, если учитывать точность патруканского оружия. Скажем, мили за две…
Я вновь оглядел местность. При минимальном удалении от склада на одну милю и промежутке между бойцами более четверти мили, все наши солдаты оказались в одиночестве. А раненый первым делом ищет путь к безопасности, он хочет просто уйти подальше от места сражения, он не будет искать своих товарищей.
После, оказавшись в безопасности, не зная, уцелел ли кто-нибудь из врагов, ты по-настоящему ощущаешь, насколько болезненна рана, — если только пребываешь в состоянии, позволяющем оценить это, — а уж на поиски своих спутников ты отправишься в последнюю очередь.
Значит, все пятеро оставались в одиночестве до прибытия спасательной команды, а она появилась не ранее чем через пару недель. Итак, располагали ли наши люди недельным запасом еды и питья? Если нет, то могли ли они найти себе пропитание на этой планете? Потом, имелись ли у них при себе лекарства? Насколько тяжелые раны они получили и каким образом сумели выжить? Я не знал ответов на эти вопросы, однако у меня оставалось целых десять дней, чтобы найти их.
«Всего десять, — напомнил я себе, — ведь вопросы эти составляют первую и самую легкую часть загадки».
Солнце начинало клониться к закату — продолжительность дня на планете составляла 19 земных часов, — и я решил, пока еще светло, разбить лагерь. Достав из мешка свой стационарный пузырь, я произнес активировавшие его кодовые слова, и по прошествии нескольких секунд место моего будущего ночлега обрело облик куба со стороной два метра, после чего я забросил туда рюкзак, вытащив из него сперва несколько рационов. Приказав двери закрыться, я собрал несколько сучьев, сложил их пирамидкой и поджег лазерным пистолетом, а затем кинул в самое пламя три часовых рациона. Они выкатятся из огня, когда полностью пропекутся. Я решил съесть их, не запивая ни водой, ни пивом, поскольку не собирался справиться со всеми запасами питья за семь или восемь дней и после этого обратиться к услугам ближайшей речки.
Я осмотрел пустынную местность, пытаясь понять, почему разумная жизнь не укоренилась на этой планете, как случилось на многих сотнях подобных миров. Природа всегда находила причину наделить мозгами один или пару местных видов, сколь бы странным ни оказывался их облик. Однако на Никите следов разума обнаружено не было. И если патрукане упоминали о существовании на планете достаточно крупных животных, наш диверсионный отряд так и не увидел никого, кроме совсем мелких, похожих на мышей зверьков, попадавшихся по дороге и мне. Военные решили, что хищники были крайне осторожны: увидев аэрокар или людей, они предпочитали держаться подальше.
Думаю, тогда поторопились с ответами. Пятерых тяжело раненных разбросало по этой местности в таком состоянии, что они едва ли могли позаботиться о себе и тем не менее благополучно протянули до прилета спасательного корабля. Отсюда следовало, что крупные хищники здесь не водятся. Однако и с этим выводом я решил не торопиться: в условиях слабого тяготения животные становятся крупнее, а не мельче.
Подождем. Утро вечера мудренее. Обитатели Никиты не имеют никакого отношения к причине моего прилета на планету, а кроме того, я ни в малейшей мере не собираюсь гоняться за крупным зверьем по темным кустам и рощам.
Тут мои рационы стали по очереди восклицать «готов!», выкатываться к моим ногам и раскрываться.
Начав с эрзац-мяса, я прикончил упаковку и перешел к фальшивому картофелю. Разделавшись с этим блюдом, я понял, что сыт, и приказал третьему рациону закрыться.
— Меня можно съесть в течение 16 стандартных часов,— напомнил тот. — После этого я самоуничтожусь, чтобы ты не мог отравиться. Самоуничтожение произойдет бесшумно и не будет сопровождаться внешними проявлениями, так что в этот момент меня можно даже держать в руке.
Он умолк и защелкнулся.
Поглядев вверх, я увидел три малых луны Никиты, быстро следовавших друг за другом по небу. Последние годы я провел на Земле и успел привыкнуть к неторопливому шествию ночного светила. Как все-таки спешат малые луны… я успел уже позабыть об этом.
Потом я надиктовал компьютеру события прошедшего дня, свои открытия и результаты размышлений. Я не успел заметить, как стемнело, и, закончив с «писаниной», решил немного пройтись. Костер оставил горящим, чтобы не зайти далеко и без труда найти обратный путь, после чего сразу взял в левую сторону.
Отойдя на полмили, я решил, что достаточно удалился от своего импровизированного стана, и начал обходить его по широкому кругу. Сделав первый круг, я как раз перешел на второй, когда костерок погас, и я счел за благо вернуться и подбросить еще несколько веток. Я уже преодолел половину расстояния, отделявшего меня от густой рощицы, когда за моей спиной раздался мерзкий и совершенно чуждый для земного слуха рык.
Я обернулся на звук, однако какая-то тварь уже неслась ко мне по воздуху. Луны успели убежать на другую сторону планеты, и я смог различить только самые общие очертания. Отскочив в сторону, я повернулся, и туша нападавшего подбросила меня в воздух. Приземлившись в паре метров, я ощутил, как хрустнула левая нога. Покатившись в сторону, я попытался извлечь лазерный пистолет, однако существо оказалось более проворным. Я по-прежнему не видел ни зги, однако это были мои трудности, а не этого зверя. Клыки разодрали мне руку, и пистолет выпал из пальцев. Тварь оказалась на мне, прежде чем я успел дотянуться до кобуры с акустическим оружием. Зубы впились мне в щеку. Нащупав в темноте глотку зверя, я попытался удержать его, однако старания были напрасны. Тварь давила на меня всем телом, и я мог ощутить, что она, по меньшей мере, не легче меня. Существо тянуло ко мне морду, и моя обливавшаяся кровью правая рука начинала сдавать. Я резко двинул вверх здоровой ногой, надеясь на то, что имею дело с самцом и попаду ему в пах, однако движение не возымело никакого результата.
Я уже ощущал жаркое дыхание на веках и щеках, понимая, что сил осталось примерно на четыре секунды, и тут вдруг нападавший взвыл от боли и страха, и я перестал ощущать тяжесть его тела.
Я ожидал уже услышать рычание зверя еще более крупного, намеревавшегося без всякого промедления поужинать мной, однако существо, спугнувшее моего обидчика, действовало в полной тишине.
Тут раздался обиженный тонкий вой, и напавшая на меня тварь бросилась наутек. Мой спаситель повернулся ко мне, и в тот же миг одна из лун выскочила из-за горизонта. Кровь из раны на лбу струилась по моему лицу, да и луну нельзя было назвать большой или яркой, так что я лишь угадывал приближение какого-то существа.
Наконец, вытащив здоровой рукой звуковой пистолет, я выставил оружие перед собой, успев выдавить слово:
— Назад!
А потом нажал на спуск, но даже в своем полупомраченном состоянии мог сказать, что стреляю совсем мимо цели. Я попытался выровнять руку и выстрелить снова, но тут все вокруг почернело. В последний миг я успел подумать: «До чего же глупо умирать подобным образом».
Однако я все-таки остался в живых. Не знаю, сколько я провел в забытьи — должно быть, часов девять или десять, поскольку, когда я очнулся, солнце уже стояло высоко над горизонтом.
— Только не пытайся встать, — произнес неподалеку от меня певучий женский голос на безукоризненном земном языке, — мне пришлось наложить на твою ногу лубок.
Попробовав стереть корку засохшей крови с ресниц, я заметил, что моя правая рука перевязана. Влажная ткань несколько раз прикоснулась к моим глазам, и я сумел различить лицо сидевшего рядом со мной существа.
Это была молодая женщина двадцати с небольшим лет, но уж точно не тридцати, худощавая, рыжеволосая., светло голубые, почти бесцветные глаза, высокие скулы… Лицо женщины показалось мне знакомым, хотя я не сомневался в том, что ни разу в жизни не видел ее.
— Кто вы? — спросил я слабым голосом.
— Мое имя — Ребекка, — женщина улыбнулась. — А ты — Грегори Донован.
— Я думал, что оставил свои документы в пузыре.
— Так и есть.
— Значит, ты открыла его, — я нахмурился. — А он должен реагировать только на команду, поданную моим голосом.
— Я ничего не открывала, — возразила незнакомка. — Лучше попробуй отдохнуть.
Я уже было собрался поспорить с лгуньей, однако силы вдруг оставили меня, и я вновь погрузился в забытье.
В следующий раз я очнулся уже вечером. Ребекка сидела рядом со мной. Окинув ее взглядом, я решил, что она не просто хороша, она совершенна.
На девушке были белая блузка и брюки цвета хаки, облегавшие ее тело, словно перчатка. Облик сей казался столь же невероятным, сколь само присутствие говорящей на земном языке красотки на планете, предположительно не выпестовавшей разумных созданий.
— С возвращением, — проговорила она. — Как ты себя чувствуешь?
— Отдохнувшим, — ответил я. — А как мои дела?
— Рука воспалилась, началось сильное заражение, нога сломана в трех местах, а еще есть серьезные раны на лице и шее.
— И что же это было? — спросил я.
— На тебя напал… скажем, так — ночноброд, точнее на земной язык я перевести не могу. Это самый крупный здешний хищник.
— Не может быть, — усомнился я. — Его спугнул еще более крупный зверь.
— Верь мне, Грегори, — продолжила Ребекка. — Крупнее ночноброда на Никите хищника нет.
Сил на спор у меня не было, да и какая, в принципе, разница. Нечтоотогнало от меня ночноброда, и мне было все равно, кто это сделал — крупнейший среди местных хищников или вконец разбушевавшийся микроб.
— И как долго ты здесь, Ребекка? — спросил я.
— С тобой? — переспросила она. — С ночи.
— Нет, я имею в виду — на Никите.
— Всю свою жизнь. Я нахмурился.
— А в моем компьютере ничего не сказано по поводу земной колонии.
— Здесь нет никакой колонии.
— Ты хочешь сказать, что тебя высадили сюда ребенком? — спросил я. — Родители были с тобой?
— Мои родители жили здесь, — сказала она.
— Жили? — удивился я. — Через девять дней за мной прилетит корабль…
— Их нет в живых.
— Прости. Но корабль может забрать с этой планеты нас обоих.
— Ты голоден? — спросила она. Я задумался на мгновение.
— Не очень. Но пить хочется.
— Хорошо, — кивнула она. — Река находится в четверти мили отсюда. Я вернусь через несколько минут.
— Говорят, местная вода ужасна на вкус. У меня в пузыре есть вода и немного энергетической смеси.
— Принести? — спросила она.
— Вот как? — Я посмотрел на нее с укоризной. — Я знал, что ты побывала в моем пузыре.
— Я же сказала, что не входила в него.
— Если ты говоришь правду, то не сможешь войти в него и сейчас. Пузырь запрограммирован только на мой голос и определенные кодовые слова.
— Я возьму все нужное и вернусь, — пообещала она.
И конечно же, вернулась через пару минут с тремя контейнерами в руках. Выбирая из них тот, что должен был обеспечить мне скорейший прилив сил, я попытался не думать о том, каким образом она сумела проникнуть внутрь запертого пузыря.
— Через часок тебе все-таки придется поесть, Грегори, — сказала Ребекка. — Твоему организму нужны силы, чтобы сопротивляться инфекции. Я просмотрю твои припасы и скоро вернусь. — Она улыбнулась: — Я хорошая повариха. И быть может, сумею сообразить из твоих рационов нечто вроде утки в апельсиновом соусе.
— Почему ты назвала именно это блюдо?
— Потому что оно твое любимое, не так ли?
— Верно, — пробормотал я. — Но как ты узнала об этом?
— Просто ты похож на любителя утки в апельсиновом соусе.
— И что же это такое здесь творится? — возмутился я. — Тебе известно мое имя, мое любимое блюдо, ты можешь открыть закодированный на мой голос замок, ты умеешь лечить сломанные ноги, знаешь, как можно подлатать мою шкуру, и к тому же говоришь без тени акцента.
— Тебя это не устраивает? — спросила Ребекка. — Или, по-твоему, мне следовало оставить тебя истекать кровью? И принести тебе воды, совершенно не приемлемой для твоего вкуса? И выбрать самые противные для тебя рационы?
— Ну, конечно же, нет, — сказал я. — Но ты не отвечаешь на мои вопросы.
— Это не так.
— Тогда вот тебе еще один, — продолжил я. — Какого черта ты вообще делаешь в этом месте? Планета велика. Каким образом ты подоспела вовремя, чтобы спасти мне жизнь?
— Благодаря озарению, — отвечала Ребекка.
— Ладно, черт с тобой, пусть будет озарение, — сдался я. — И раз уж я задаю вопросы, может быть, ты объяснишь мне, что спасло меня прошлой ночью?
— Это сделала я.
— Ты заштопала меня, — возразил я. — Но что спасло? Что именно спугнуло ночноброда?
— Разве это важно? — спросила Ребекка. — Ты остался в живых. Это самое главное.
— Самое важное — правда, — настаивал я. — Мне не нравится, когда лгут.
— Я не лгала тебе, Грегори, — спокойно проговорила она. — А теперь полежи неподвижно: я осмотрю раны на твоей руке и шее.
Она подошла ко мне и опустилась на колени. От нее исходил какой-то сладостный запах, похожий на аромат духов и абсолютно соответствовавший ей. Она осмотрела рваные раны на моем горле, и хотя они заметно опухли и явно воспалились, прикосновение ее прохладных и уверенных пальцев не причинило мне боли.
— Еще кровоточат, — заметила она, поднимаясь на ноги. — Я положила на них местные целебные травы и листья. После обеда сменю повязку.
— А какими бинтами ты меня перевязывала, и откуда вообще взяла их в этой пустыне?
Ребекка указала на оставленную в нескольких футах сумочку:
— Я всегда готова к таким ситуациям.
Тут на меня накатила волна головокружения, и несколько последовавших минут я потратил на борьбу с ней, стараясь не повалиться на бок. Не помню, что было потом, но когда в голове у меня прояснилось, оказалось, что женщина сидит рядом и подпирает меня собственным телом. Ощущение было приятным, и я попытался растянуть головокружение на несколько минут, чтобы она не отодвинулась. По-моему, она поняла это, однако шевелиться не стала.
— А как скоро я смогу ходить? — спросил я наконец.
— Через три-четыре дня сделаю тебе костыли, — пообещала она. — Тебе придется попрактиковаться, если ты хочешь вовремя вернуться к своему кораблю.
— Итак, я застрял здесь на три или четыре дня, — безрадостно констатировал я.
— Мне очень жаль. — Голос ее был полон сочувствия. — Я пытаюсь обеспечить тебе весь возможный уход и покой, однако ты очень слаб, и твоя температура остается высокой. Боюсь, тебе не удастся по-настоящему познакомиться с планетой.
— Откуда тебе известны мои цели? — вскинулся я.
— А зачем еще тебе было прилетать сюда? — спокойно ответила Ребекка. — Сегодня ночью я помогу тебе перебраться в пузырь. Тебе придется побыть там; ты слишком слаб для дальнего перехода.
— Согласен, — признал я со вздохом. — Придется потерпеть скуку. Чертовски жаль, что я не прихватил с собой дисков для чтения.
— Мы можем побеседовать о любимых книгах, — предложила Ребекка. — За разговором время пойдет веселее.
Не знаю почему, но сам факт, что она читает, поразил меня. Все читают, конечно, но я все-таки был удивлен.
— И кого же ты любишь читать?
— Сиско, Яблонского и Хедбурга.
— Смеешься! — воскликнул я. — Это же мои любимые авторы! Что ж, будет о чем поговорить после обеда.
И мы поговорили. Мы говорили и говорили часы напролет, и не только о книгах. За всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько уютно в чьем-либо обществе. Мы беседовали о надеждах и мечтах, о сожалениях… обо всем. Это было удивительно: каждая моя мысль, каждое тайное желание находили отклик в ее душе. И когда мы смолкли, пауза не сделалась тягостной, такой, когда хочется говорить, чтобы только как-то нарушить ее. Мне было столь же приятно смотреть на Ребекку, как и слушать ее голос. Она выросла на чужой планете, в тысячах световых лет от Земли, и я ничего не знал о ней: где она живет, что делала до того, как спасла мою жизнь, я не знал даже ее фамилии… и все же, перед тем как уснуть, успел подумать, что чуточку влюблен в нее.
Не знаю, сколько я проспал. Я проснулся, ощутив, что Ребекка накладывает какую-то целебную мазь на мои израненные щеки и шею.
— Не шевелись, — ласково приказала она. — Сейчас заканчиваю. Я постарался не шевелиться, пока она делала перевязку, а потом открыл глаза и понял, что мы находимся внутри пузыря.
— Интересно, каким это образом ты сумела дотащить меня сюда, — удивился я. — Должно быть, я действительно глубоко отключился, раз не проснулся, пока ты переносила меня.
— Я сильнее, чем может показаться, — улыбнулась она.
— Ладно, — смирился я. — А теперь дай мне руку и помоги выбраться на свежий воздух.
Она было протянула мне руку, но вдруг застыла на месте.
— В чем дело?
— Я вернусь через десять минут, — скороговоркой сказала она. — Только не пытайся встать без моей помощи, чтобы не повредить лубок.
— Что случилось? — переспросил я. — С тобой все в порядке?
Однако она уже подбежала к соседней рощице и исчезла среди деревьев.
Странный поступок. Может, моя спасительница съела что-то неудобоваримое и ей стало дурно?
Я решил попробовать подняться самостоятельно — вопреки ее приказу. Дело чуть не завершилось катастрофой. Нога изогнулась так, что я просто не смог довести движение до конца. А когда попытался привести ее в божеский вид, то оказалось, что бинты намокли и от них скверно пахнет. Я провел по бинтам пальцем: он окрасился, но не кровью, а чем-то желто-зеленым. Хороший это знак? Плохой?
Наконец Ребекка вернулась — в столь же безупречном виде, как и прежде. Бросив короткий взгляд на мою ногу, она упрекнула меня:
— Я же говорила, чтобы ты не пытался встать без моей помощи.
— С ногой происходит что-то неладное, — поделился я. — От нее пахнет… и потом, она мокнет.
— Знаю, — сказала женщина. — Я все исправлю. Верь мне, Грегори.
Я вгляделся в ее лицо и к собственному недоумению обнаружил, что действительно верю ей. Одинокий, больной, оторванный от дома, я находился на попечении лечившей меня листьями и травами девушки, которую знал всего пару дней, но тем не менее доверял ей. Я был почти уверен в том, что если она прикажет мне шагнуть с края утеса, то без раздумий сделаю это.
— Кстати, о здоровье, — сказал я, — а ты сама-то как себя чувствуешь?
— Прекрасно, Грегори, — отозвалась она. — Но мне приятно слышать, что это волнует тебя.
— Еще бы не волновало, — улыбнулся я. — Ведь моя жизнь зависит лишь от тебя одной.
— Но волнуешься ты не поэтому, — заметила она.
— Да, — согласился я, — верно. Настало недолгое молчание.
— Ну, ты готов выйти наружу? Я помогу тебе добраться до того дерева. Ты можешь сесть, привалившись к нему спиной, а ветки и листья укроют тебя от лучей солнца. В полдень здесь бывает довольно жарко.
— Готов, — сказал я.
Взяв обеими руками мою правую руку, она потянула. Минутное усилие — и я уже стоял на ногах.
— Обопрись о мое плечо, — велела она, помогая мне повернуться к выходу из пузыря.
Скорее подпрыгивая, чем ковыляя, я выбрался наружу. До дерева оказалось футов сорок. Когда я преодолел половину этого расстояния, моя здоровая нога попала в какую-то крысиную нору, и я потерял равновесие. Протянув руку, я попытался ухватиться за блузку спутницы, и странное дело — вместо того чтобы вцепиться в ткань, пальцы мои скользнули по ее нагой коже. Я видел блузку, однако на девушке ее не было. Ребекка нагнулась, пытаясь удержать меня, и рука моя прикоснулась к ее обнаженной груди, провела по соску, по голому бедру, а потом я рухнул всем телом на землю. Меня пронзила адская боль.
Ребекка немедленно оказалась рядом со мной, поправила ногу, подложила руку под голову, сделала все необходимое, чтобы успокоить мучение. Прошло более пяти минут, прежде чем жжение в руке и ноге отступило. На смену боли пришли гнетущие мысли.
Я протянул руку к ее плечу, ощутил ткань блузки, провел рукой вдоль тела Ребекки. Текстура ткани изменилась, когда под моими пальцами оказались брюки. Нагой кожей здесь и не пахло, и тем не менее я помнил, что ощущение это мне не пригрезилось. Галлюцинации приходят, когда мучительная боль отступает, но не до того, когда ты ощутил ее прилив.
— Может быть, ты все-таки расскажешь мне о том, что здесь происходит?
— Ты только что упал.
— Не изображай дурочку, — разозлился я. — Такой красавице и умнице это просто не к лицу. Просто скажи мне, что здесь творится.
— Попробуй отдохнуть, — предложила она. — Поговорим после.
— Вчера ты пообещала, что не будешь лгать мне. Ты не передумала?
— Я никогда не стану обманывать тебя, Грегори.
Я долго вглядывался в ее идеальные черты и наконец спросил:
— Скажи, ты человек?
— В настоящий момент — да.
— И что означают эти слова?
— Они означают, что я такая, какой должна быть, — ответила Ребекка. — Такая, какой ты хочешь видеть меня.
— Это не ответ.
— Я сказала тебе, что в данный момент являюсь человеком и что во мне заключено все, в чем ты нуждаешься. Этого достаточно?
— А ты не оборотень?
— Нет, Грегори, я не оборотень.
— Но как тогда тебе удается выглядеть подобным образом?
— А ты уверен, что взял с собой достаточно еды? — спросил он, бросив взгляд на мой рюкзак.
— Пищи и воды у меня на двенадцать дней, так что хватит с запасом.
— Не обнаружу тебя здесь через десять дней — считай, никакого запаса у тебя нет, — отрезал он. — Смотри не опоздай.
Люк за ним захлопнулся, и я остался один. Первый человек, ступивший на поверхность Никиты за последние шесть лет.
Чувствовал я себя превосходно. Черт, да при 82 % земного тяготения всякий почувствует себя орлом. Именно в таких мирах выхаживали пациентов-сердечников: легкий недостаток кислорода с избытком компенсировало более слабое тяготение.
Мирок оказался достаточно приятным на взгляд. Над бурым подобием травы, почти всюду покрывавшим землю, кое-где возвышались скопления странного вида деревьев, и солнышко привычного спектрального класса G освещало поверхность Никиты ярко, но не жарко. Я заметил нескольких мелких, похожих на грызунов зверьков, поглядывавших на меня из-за кустов и деревьев, однако всякий раз, когда я поворачивался к ним, они немедленно прятались по своим норам.
Я знал, что на планете есть вода. Два пресноводных океана снабжались талой водой рек, стекавших со снежных вершин четырех хребтов. Литература свидетельствовала: вода эта скверно пахла, а на вкус была еще хуже, однако пить ее все-таки разрешалось. Я не имел ни малейшего представления о том, водится ли в этих водоемах рыба, однако допускал подобную возможность. Добравшись до звезд, мы смогли уяснить себе одну вещь: жизнь не только принимает самые странные обличья, но и возникает в самых неожиданных местах.
Согласно имевшейся у меня карте, я находился в четырех милях от места сражения, а значит, от оружейного склада. Я следовал путем, который прошла наша диверсионная группа. Корабль опустился на дальней стороне планеты, тысячах в трех миль отсюда, а потом под покровом ночи скоростной аэрокар доставил бойцов в это место, хотя последние несколько миль им пришлось пройти пешком.
Я поискал было взглядом следы лагеря, однако тут же сообразил: тайная диверсионная группа не станет разбивать бивак под носом у противника, но продолжит свой путь, стараясь, чтобы ее не заметили.
Почва оказалась ровной, трава невысокой, так что я шел и шел, пока наконец не достиг своей цели. Там, где прежде находился склад амуниции, зияла воронка метров 500 в окружности и глубиной примерно 15. Экипажи спасательных кораблей обеих сторон явным образом не имели возможности одновременно позаботиться о живых и погибших, и кое-где виднелись скелеты людей и патрукан, дочиста обглоданные мелкими животными и насекомыми. Кости патрукан отливали сине-зеленым — я так и не понял почему.
Я обошел место сражения и решил, что выбрали его весьма неудачно: абсолютно негде укрыться. Ночная атака не давала никаких преимуществ: если патрукане располагали сверхсветовыми кораблями и импульсными пушками, уж в устройствах ночного видения, способных превратить ночь в день, у них точно не было недостатка. Помню, как однажды подростком я стоял на верху Кладбищенского Гребня, [2]гадая, каким образом Пикетту удалось провести своих людей вверх по длинному и голому склону, где солдаты были как на ладони. Позиция на Никите казалась ничуть не лучше.
Я вернулся к не дававшей покоя мысли: как уцелевшие в такой переделке люди могли столь пренебрежительно относиться к собственной жизни? Скорее, им надлежало благодарить судьбу и праздновать каждый выпавший на их долю послевоенный день.
Такими были мои первые впечатления. А потом я принялся обследовать местность с точки зрения военного. Диверсантам не следовало слишком приближаться к складу: во-первых, неизвестно, что там хранят, а во-вторых, неясно, какой силы взрыв прогремит. И поскольку уцелевшие после взрыва враги могут перестрелять твой отряд, следует окружить склад по возможности плотным кольцом, чтобы успеть застрелить всякого патруканина, который вывалится из огненного ада. Поперечник воронки в итоге достигал четверти мили, поэтому людей следовало расставить мили за полторы до ее края, а может, и подальше, если учитывать точность патруканского оружия. Скажем, мили за две…
Я вновь оглядел местность. При минимальном удалении от склада на одну милю и промежутке между бойцами более четверти мили, все наши солдаты оказались в одиночестве. А раненый первым делом ищет путь к безопасности, он хочет просто уйти подальше от места сражения, он не будет искать своих товарищей.
После, оказавшись в безопасности, не зная, уцелел ли кто-нибудь из врагов, ты по-настоящему ощущаешь, насколько болезненна рана, — если только пребываешь в состоянии, позволяющем оценить это, — а уж на поиски своих спутников ты отправишься в последнюю очередь.
Значит, все пятеро оставались в одиночестве до прибытия спасательной команды, а она появилась не ранее чем через пару недель. Итак, располагали ли наши люди недельным запасом еды и питья? Если нет, то могли ли они найти себе пропитание на этой планете? Потом, имелись ли у них при себе лекарства? Насколько тяжелые раны они получили и каким образом сумели выжить? Я не знал ответов на эти вопросы, однако у меня оставалось целых десять дней, чтобы найти их.
«Всего десять, — напомнил я себе, — ведь вопросы эти составляют первую и самую легкую часть загадки».
Солнце начинало клониться к закату — продолжительность дня на планете составляла 19 земных часов, — и я решил, пока еще светло, разбить лагерь. Достав из мешка свой стационарный пузырь, я произнес активировавшие его кодовые слова, и по прошествии нескольких секунд место моего будущего ночлега обрело облик куба со стороной два метра, после чего я забросил туда рюкзак, вытащив из него сперва несколько рационов. Приказав двери закрыться, я собрал несколько сучьев, сложил их пирамидкой и поджег лазерным пистолетом, а затем кинул в самое пламя три часовых рациона. Они выкатятся из огня, когда полностью пропекутся. Я решил съесть их, не запивая ни водой, ни пивом, поскольку не собирался справиться со всеми запасами питья за семь или восемь дней и после этого обратиться к услугам ближайшей речки.
Я осмотрел пустынную местность, пытаясь понять, почему разумная жизнь не укоренилась на этой планете, как случилось на многих сотнях подобных миров. Природа всегда находила причину наделить мозгами один или пару местных видов, сколь бы странным ни оказывался их облик. Однако на Никите следов разума обнаружено не было. И если патрукане упоминали о существовании на планете достаточно крупных животных, наш диверсионный отряд так и не увидел никого, кроме совсем мелких, похожих на мышей зверьков, попадавшихся по дороге и мне. Военные решили, что хищники были крайне осторожны: увидев аэрокар или людей, они предпочитали держаться подальше.
Думаю, тогда поторопились с ответами. Пятерых тяжело раненных разбросало по этой местности в таком состоянии, что они едва ли могли позаботиться о себе и тем не менее благополучно протянули до прилета спасательного корабля. Отсюда следовало, что крупные хищники здесь не водятся. Однако и с этим выводом я решил не торопиться: в условиях слабого тяготения животные становятся крупнее, а не мельче.
Подождем. Утро вечера мудренее. Обитатели Никиты не имеют никакого отношения к причине моего прилета на планету, а кроме того, я ни в малейшей мере не собираюсь гоняться за крупным зверьем по темным кустам и рощам.
Тут мои рационы стали по очереди восклицать «готов!», выкатываться к моим ногам и раскрываться.
Начав с эрзац-мяса, я прикончил упаковку и перешел к фальшивому картофелю. Разделавшись с этим блюдом, я понял, что сыт, и приказал третьему рациону закрыться.
— Меня можно съесть в течение 16 стандартных часов,— напомнил тот. — После этого я самоуничтожусь, чтобы ты не мог отравиться. Самоуничтожение произойдет бесшумно и не будет сопровождаться внешними проявлениями, так что в этот момент меня можно даже держать в руке.
Он умолк и защелкнулся.
Поглядев вверх, я увидел три малых луны Никиты, быстро следовавших друг за другом по небу. Последние годы я провел на Земле и успел привыкнуть к неторопливому шествию ночного светила. Как все-таки спешат малые луны… я успел уже позабыть об этом.
Потом я надиктовал компьютеру события прошедшего дня, свои открытия и результаты размышлений. Я не успел заметить, как стемнело, и, закончив с «писаниной», решил немного пройтись. Костер оставил горящим, чтобы не зайти далеко и без труда найти обратный путь, после чего сразу взял в левую сторону.
Отойдя на полмили, я решил, что достаточно удалился от своего импровизированного стана, и начал обходить его по широкому кругу. Сделав первый круг, я как раз перешел на второй, когда костерок погас, и я счел за благо вернуться и подбросить еще несколько веток. Я уже преодолел половину расстояния, отделявшего меня от густой рощицы, когда за моей спиной раздался мерзкий и совершенно чуждый для земного слуха рык.
Я обернулся на звук, однако какая-то тварь уже неслась ко мне по воздуху. Луны успели убежать на другую сторону планеты, и я смог различить только самые общие очертания. Отскочив в сторону, я повернулся, и туша нападавшего подбросила меня в воздух. Приземлившись в паре метров, я ощутил, как хрустнула левая нога. Покатившись в сторону, я попытался извлечь лазерный пистолет, однако существо оказалось более проворным. Я по-прежнему не видел ни зги, однако это были мои трудности, а не этого зверя. Клыки разодрали мне руку, и пистолет выпал из пальцев. Тварь оказалась на мне, прежде чем я успел дотянуться до кобуры с акустическим оружием. Зубы впились мне в щеку. Нащупав в темноте глотку зверя, я попытался удержать его, однако старания были напрасны. Тварь давила на меня всем телом, и я мог ощутить, что она, по меньшей мере, не легче меня. Существо тянуло ко мне морду, и моя обливавшаяся кровью правая рука начинала сдавать. Я резко двинул вверх здоровой ногой, надеясь на то, что имею дело с самцом и попаду ему в пах, однако движение не возымело никакого результата.
Я уже ощущал жаркое дыхание на веках и щеках, понимая, что сил осталось примерно на четыре секунды, и тут вдруг нападавший взвыл от боли и страха, и я перестал ощущать тяжесть его тела.
Я ожидал уже услышать рычание зверя еще более крупного, намеревавшегося без всякого промедления поужинать мной, однако существо, спугнувшее моего обидчика, действовало в полной тишине.
Тут раздался обиженный тонкий вой, и напавшая на меня тварь бросилась наутек. Мой спаситель повернулся ко мне, и в тот же миг одна из лун выскочила из-за горизонта. Кровь из раны на лбу струилась по моему лицу, да и луну нельзя было назвать большой или яркой, так что я лишь угадывал приближение какого-то существа.
Наконец, вытащив здоровой рукой звуковой пистолет, я выставил оружие перед собой, успев выдавить слово:
— Назад!
А потом нажал на спуск, но даже в своем полупомраченном состоянии мог сказать, что стреляю совсем мимо цели. Я попытался выровнять руку и выстрелить снова, но тут все вокруг почернело. В последний миг я успел подумать: «До чего же глупо умирать подобным образом».
Однако я все-таки остался в живых. Не знаю, сколько я провел в забытьи — должно быть, часов девять или десять, поскольку, когда я очнулся, солнце уже стояло высоко над горизонтом.
— Только не пытайся встать, — произнес неподалеку от меня певучий женский голос на безукоризненном земном языке, — мне пришлось наложить на твою ногу лубок.
Попробовав стереть корку засохшей крови с ресниц, я заметил, что моя правая рука перевязана. Влажная ткань несколько раз прикоснулась к моим глазам, и я сумел различить лицо сидевшего рядом со мной существа.
Это была молодая женщина двадцати с небольшим лет, но уж точно не тридцати, худощавая, рыжеволосая., светло голубые, почти бесцветные глаза, высокие скулы… Лицо женщины показалось мне знакомым, хотя я не сомневался в том, что ни разу в жизни не видел ее.
— Кто вы? — спросил я слабым голосом.
— Мое имя — Ребекка, — женщина улыбнулась. — А ты — Грегори Донован.
— Я думал, что оставил свои документы в пузыре.
— Так и есть.
— Значит, ты открыла его, — я нахмурился. — А он должен реагировать только на команду, поданную моим голосом.
— Я ничего не открывала, — возразила незнакомка. — Лучше попробуй отдохнуть.
Я уже было собрался поспорить с лгуньей, однако силы вдруг оставили меня, и я вновь погрузился в забытье.
В следующий раз я очнулся уже вечером. Ребекка сидела рядом со мной. Окинув ее взглядом, я решил, что она не просто хороша, она совершенна.
На девушке были белая блузка и брюки цвета хаки, облегавшие ее тело, словно перчатка. Облик сей казался столь же невероятным, сколь само присутствие говорящей на земном языке красотки на планете, предположительно не выпестовавшей разумных созданий.
— С возвращением, — проговорила она. — Как ты себя чувствуешь?
— Отдохнувшим, — ответил я. — А как мои дела?
— Рука воспалилась, началось сильное заражение, нога сломана в трех местах, а еще есть серьезные раны на лице и шее.
— И что же это было? — спросил я.
— На тебя напал… скажем, так — ночноброд, точнее на земной язык я перевести не могу. Это самый крупный здешний хищник.
— Не может быть, — усомнился я. — Его спугнул еще более крупный зверь.
— Верь мне, Грегори, — продолжила Ребекка. — Крупнее ночноброда на Никите хищника нет.
Сил на спор у меня не было, да и какая, в принципе, разница. Нечтоотогнало от меня ночноброда, и мне было все равно, кто это сделал — крупнейший среди местных хищников или вконец разбушевавшийся микроб.
— И как долго ты здесь, Ребекка? — спросил я.
— С тобой? — переспросила она. — С ночи.
— Нет, я имею в виду — на Никите.
— Всю свою жизнь. Я нахмурился.
— А в моем компьютере ничего не сказано по поводу земной колонии.
— Здесь нет никакой колонии.
— Ты хочешь сказать, что тебя высадили сюда ребенком? — спросил я. — Родители были с тобой?
— Мои родители жили здесь, — сказала она.
— Жили? — удивился я. — Через девять дней за мной прилетит корабль…
— Их нет в живых.
— Прости. Но корабль может забрать с этой планеты нас обоих.
— Ты голоден? — спросила она. Я задумался на мгновение.
— Не очень. Но пить хочется.
— Хорошо, — кивнула она. — Река находится в четверти мили отсюда. Я вернусь через несколько минут.
— Говорят, местная вода ужасна на вкус. У меня в пузыре есть вода и немного энергетической смеси.
— Принести? — спросила она.
— Вот как? — Я посмотрел на нее с укоризной. — Я знал, что ты побывала в моем пузыре.
— Я же сказала, что не входила в него.
— Если ты говоришь правду, то не сможешь войти в него и сейчас. Пузырь запрограммирован только на мой голос и определенные кодовые слова.
— Я возьму все нужное и вернусь, — пообещала она.
И конечно же, вернулась через пару минут с тремя контейнерами в руках. Выбирая из них тот, что должен был обеспечить мне скорейший прилив сил, я попытался не думать о том, каким образом она сумела проникнуть внутрь запертого пузыря.
— Через часок тебе все-таки придется поесть, Грегори, — сказала Ребекка. — Твоему организму нужны силы, чтобы сопротивляться инфекции. Я просмотрю твои припасы и скоро вернусь. — Она улыбнулась: — Я хорошая повариха. И быть может, сумею сообразить из твоих рационов нечто вроде утки в апельсиновом соусе.
— Почему ты назвала именно это блюдо?
— Потому что оно твое любимое, не так ли?
— Верно, — пробормотал я. — Но как ты узнала об этом?
— Просто ты похож на любителя утки в апельсиновом соусе.
— И что же это такое здесь творится? — возмутился я. — Тебе известно мое имя, мое любимое блюдо, ты можешь открыть закодированный на мой голос замок, ты умеешь лечить сломанные ноги, знаешь, как можно подлатать мою шкуру, и к тому же говоришь без тени акцента.
— Тебя это не устраивает? — спросила Ребекка. — Или, по-твоему, мне следовало оставить тебя истекать кровью? И принести тебе воды, совершенно не приемлемой для твоего вкуса? И выбрать самые противные для тебя рационы?
— Ну, конечно же, нет, — сказал я. — Но ты не отвечаешь на мои вопросы.
— Это не так.
— Тогда вот тебе еще один, — продолжил я. — Какого черта ты вообще делаешь в этом месте? Планета велика. Каким образом ты подоспела вовремя, чтобы спасти мне жизнь?
— Благодаря озарению, — отвечала Ребекка.
— Ладно, черт с тобой, пусть будет озарение, — сдался я. — И раз уж я задаю вопросы, может быть, ты объяснишь мне, что спасло меня прошлой ночью?
— Это сделала я.
— Ты заштопала меня, — возразил я. — Но что спасло? Что именно спугнуло ночноброда?
— Разве это важно? — спросила Ребекка. — Ты остался в живых. Это самое главное.
— Самое важное — правда, — настаивал я. — Мне не нравится, когда лгут.
— Я не лгала тебе, Грегори, — спокойно проговорила она. — А теперь полежи неподвижно: я осмотрю раны на твоей руке и шее.
Она подошла ко мне и опустилась на колени. От нее исходил какой-то сладостный запах, похожий на аромат духов и абсолютно соответствовавший ей. Она осмотрела рваные раны на моем горле, и хотя они заметно опухли и явно воспалились, прикосновение ее прохладных и уверенных пальцев не причинило мне боли.
— Еще кровоточат, — заметила она, поднимаясь на ноги. — Я положила на них местные целебные травы и листья. После обеда сменю повязку.
— А какими бинтами ты меня перевязывала, и откуда вообще взяла их в этой пустыне?
Ребекка указала на оставленную в нескольких футах сумочку:
— Я всегда готова к таким ситуациям.
Тут на меня накатила волна головокружения, и несколько последовавших минут я потратил на борьбу с ней, стараясь не повалиться на бок. Не помню, что было потом, но когда в голове у меня прояснилось, оказалось, что женщина сидит рядом и подпирает меня собственным телом. Ощущение было приятным, и я попытался растянуть головокружение на несколько минут, чтобы она не отодвинулась. По-моему, она поняла это, однако шевелиться не стала.
— А как скоро я смогу ходить? — спросил я наконец.
— Через три-четыре дня сделаю тебе костыли, — пообещала она. — Тебе придется попрактиковаться, если ты хочешь вовремя вернуться к своему кораблю.
— Итак, я застрял здесь на три или четыре дня, — безрадостно констатировал я.
— Мне очень жаль. — Голос ее был полон сочувствия. — Я пытаюсь обеспечить тебе весь возможный уход и покой, однако ты очень слаб, и твоя температура остается высокой. Боюсь, тебе не удастся по-настоящему познакомиться с планетой.
— Откуда тебе известны мои цели? — вскинулся я.
— А зачем еще тебе было прилетать сюда? — спокойно ответила Ребекка. — Сегодня ночью я помогу тебе перебраться в пузырь. Тебе придется побыть там; ты слишком слаб для дальнего перехода.
— Согласен, — признал я со вздохом. — Придется потерпеть скуку. Чертовски жаль, что я не прихватил с собой дисков для чтения.
— Мы можем побеседовать о любимых книгах, — предложила Ребекка. — За разговором время пойдет веселее.
Не знаю почему, но сам факт, что она читает, поразил меня. Все читают, конечно, но я все-таки был удивлен.
— И кого же ты любишь читать?
— Сиско, Яблонского и Хедбурга.
— Смеешься! — воскликнул я. — Это же мои любимые авторы! Что ж, будет о чем поговорить после обеда.
И мы поговорили. Мы говорили и говорили часы напролет, и не только о книгах. За всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько уютно в чьем-либо обществе. Мы беседовали о надеждах и мечтах, о сожалениях… обо всем. Это было удивительно: каждая моя мысль, каждое тайное желание находили отклик в ее душе. И когда мы смолкли, пауза не сделалась тягостной, такой, когда хочется говорить, чтобы только как-то нарушить ее. Мне было столь же приятно смотреть на Ребекку, как и слушать ее голос. Она выросла на чужой планете, в тысячах световых лет от Земли, и я ничего не знал о ней: где она живет, что делала до того, как спасла мою жизнь, я не знал даже ее фамилии… и все же, перед тем как уснуть, успел подумать, что чуточку влюблен в нее.
Не знаю, сколько я проспал. Я проснулся, ощутив, что Ребекка накладывает какую-то целебную мазь на мои израненные щеки и шею.
— Не шевелись, — ласково приказала она. — Сейчас заканчиваю. Я постарался не шевелиться, пока она делала перевязку, а потом открыл глаза и понял, что мы находимся внутри пузыря.
— Интересно, каким это образом ты сумела дотащить меня сюда, — удивился я. — Должно быть, я действительно глубоко отключился, раз не проснулся, пока ты переносила меня.
— Я сильнее, чем может показаться, — улыбнулась она.
— Ладно, — смирился я. — А теперь дай мне руку и помоги выбраться на свежий воздух.
Она было протянула мне руку, но вдруг застыла на месте.
— В чем дело?
— Я вернусь через десять минут, — скороговоркой сказала она. — Только не пытайся встать без моей помощи, чтобы не повредить лубок.
— Что случилось? — переспросил я. — С тобой все в порядке?
Однако она уже подбежала к соседней рощице и исчезла среди деревьев.
Странный поступок. Может, моя спасительница съела что-то неудобоваримое и ей стало дурно?
Я решил попробовать подняться самостоятельно — вопреки ее приказу. Дело чуть не завершилось катастрофой. Нога изогнулась так, что я просто не смог довести движение до конца. А когда попытался привести ее в божеский вид, то оказалось, что бинты намокли и от них скверно пахнет. Я провел по бинтам пальцем: он окрасился, но не кровью, а чем-то желто-зеленым. Хороший это знак? Плохой?
Наконец Ребекка вернулась — в столь же безупречном виде, как и прежде. Бросив короткий взгляд на мою ногу, она упрекнула меня:
— Я же говорила, чтобы ты не пытался встать без моей помощи.
— С ногой происходит что-то неладное, — поделился я. — От нее пахнет… и потом, она мокнет.
— Знаю, — сказала женщина. — Я все исправлю. Верь мне, Грегори.
Я вгляделся в ее лицо и к собственному недоумению обнаружил, что действительно верю ей. Одинокий, больной, оторванный от дома, я находился на попечении лечившей меня листьями и травами девушки, которую знал всего пару дней, но тем не менее доверял ей. Я был почти уверен в том, что если она прикажет мне шагнуть с края утеса, то без раздумий сделаю это.
— Кстати, о здоровье, — сказал я, — а ты сама-то как себя чувствуешь?
— Прекрасно, Грегори, — отозвалась она. — Но мне приятно слышать, что это волнует тебя.
— Еще бы не волновало, — улыбнулся я. — Ведь моя жизнь зависит лишь от тебя одной.
— Но волнуешься ты не поэтому, — заметила она.
— Да, — согласился я, — верно. Настало недолгое молчание.
— Ну, ты готов выйти наружу? Я помогу тебе добраться до того дерева. Ты можешь сесть, привалившись к нему спиной, а ветки и листья укроют тебя от лучей солнца. В полдень здесь бывает довольно жарко.
— Готов, — сказал я.
Взяв обеими руками мою правую руку, она потянула. Минутное усилие — и я уже стоял на ногах.
— Обопрись о мое плечо, — велела она, помогая мне повернуться к выходу из пузыря.
Скорее подпрыгивая, чем ковыляя, я выбрался наружу. До дерева оказалось футов сорок. Когда я преодолел половину этого расстояния, моя здоровая нога попала в какую-то крысиную нору, и я потерял равновесие. Протянув руку, я попытался ухватиться за блузку спутницы, и странное дело — вместо того чтобы вцепиться в ткань, пальцы мои скользнули по ее нагой коже. Я видел блузку, однако на девушке ее не было. Ребекка нагнулась, пытаясь удержать меня, и рука моя прикоснулась к ее обнаженной груди, провела по соску, по голому бедру, а потом я рухнул всем телом на землю. Меня пронзила адская боль.
Ребекка немедленно оказалась рядом со мной, поправила ногу, подложила руку под голову, сделала все необходимое, чтобы успокоить мучение. Прошло более пяти минут, прежде чем жжение в руке и ноге отступило. На смену боли пришли гнетущие мысли.
Я протянул руку к ее плечу, ощутил ткань блузки, провел рукой вдоль тела Ребекки. Текстура ткани изменилась, когда под моими пальцами оказались брюки. Нагой кожей здесь и не пахло, и тем не менее я помнил, что ощущение это мне не пригрезилось. Галлюцинации приходят, когда мучительная боль отступает, но не до того, когда ты ощутил ее прилив.
— Может быть, ты все-таки расскажешь мне о том, что здесь происходит?
— Ты только что упал.
— Не изображай дурочку, — разозлился я. — Такой красавице и умнице это просто не к лицу. Просто скажи мне, что здесь творится.
— Попробуй отдохнуть, — предложила она. — Поговорим после.
— Вчера ты пообещала, что не будешь лгать мне. Ты не передумала?
— Я никогда не стану обманывать тебя, Грегори.
Я долго вглядывался в ее идеальные черты и наконец спросил:
— Скажи, ты человек?
— В настоящий момент — да.
— И что означают эти слова?
— Они означают, что я такая, какой должна быть, — ответила Ребекка. — Такая, какой ты хочешь видеть меня.
— Это не ответ.
— Я сказала тебе, что в данный момент являюсь человеком и что во мне заключено все, в чем ты нуждаешься. Этого достаточно?
— А ты не оборотень?
— Нет, Грегори, я не оборотень.
— Но как тогда тебе удается выглядеть подобным образом?