Страница:
Но хитроумный сын византийской царевны уже принял другие меры, которые должны были дать в его руки обвинительный акт против Святополка.
Некий Василий, очевидно один из приближенных Святополка, но державший руку Мономаха, уже вел протокольную запись злодеяний Святополка. Как очевидец, он описал сцену ареста Василька, записал имена всех участников, он знал, кто придавил князя доской, кто сторожил его, знал, что ослеплял пленника святополчий слуга. Затем, на протяжении двух последующих лет (1097-1099 годы), Василий подробно описывал усобицу, подчеркивая все промахи Святополка.
В развитие этой темы о недостатках Святополка как правителя выступают старые друзья Мономаха – монастырские писатели из Печерского монастыря. Они создают около 1099 года два рассказа о скупости и жадности Святополка, наживавшегося на налоге на соль, и о непомерной жадности его сына, пытавшего монахов с целью узнать о скрытом сокровище.
Сам Владимир Мономах пишет в 1099 году основную часть своего Поучения, в котором он, во-первых, бичует недостатки, в которых упрекали Святополка (беззаконие, нераспорядительность, клятвопреступление), и, во-вторых, без всякой скромности расхваливает себя и как бы указывает киевским "смысленным": вот я – тот самый князь, который нужен вам. Я всегда воевал с "погаными". Я не давал воли "уным", своим отрокам, не позволял им "пакости деяти", я хорошо отношусь к купцам, я сторонник правого суда, я сумею успокоить обиженных, я честно соблюдаю присягу, я хорошо сам веду свое хозяйство, не полагаясь на тиунов и отроков, я совещаюсь со своими боярами, я покровительствую церкви.
Владимир здесь как бы отрекся от всех зол, в которых несколько лет назад обвиняли его отца, а тем самым и его самого, отцовского соправителя.
Поучение Мономаха было обращено не к его родным детям. Они в это время уже выдавали своих дочерей замуж и в отцовских поучениях едва ли нуждались. Оно было рассчитано на довольно широкую феодальную аудиторию.
Все эти протокольные и литературные материалы готовились, по всей вероятности, к следующему княжескому съезду 1100 года в Уветичах, где Мономах выступал обвинителем Давыда Игоревича, а косвенно стремился, очевидно, очернить своего главного врага – великого князя Святополка.
Честолюбивые мечты не сбылись и на этот раз, но многое было достигнуто – в киевской литературе остался прочный след: современники и потомки должны были видеть Святополка в мрачных красках, а Владимира – в светлых.
После княжеского съезда 1100 года, ничего не изменившего в судьбе старших князей, Владимир Мономах утратил желание продолжать литературную борьбу. Даже свою личную летопись "путей" он забросил и за 17 последующих лет сделал всего семь заметок: о новых боях с половцами, о путешествиях по домену, о смерти своей второй жены, матери Юрия Долгорукого.
Из событий этих лет следует отметить разгром Бо-няка и Шарукана Старого в 1107 году. Во всех этих походах Владимир и Святополк выступали совместно, но инициатива, очевидно, принадлежала Мономаху.
Киевское восстание 1113 года напугало феодальные верхи и заставило их обратиться к единственно возможной кандидатуре популярного князя, известного всему народу своей тридцатипятилетней борьбой с половцами, а боярско-монастырским кругам – и своими литературными материалами, и речами на княжеских съездах.
Шестидесятилетний Владимир Всеволодич Мономах стал великим князем. Новое законодательство, как мы видели, облегчало положение должников, в частности закупов. Но, кроме того, "Устав Мономаха" регулировал и ряд вопросов, интересующих купечество: предусматривались интересы внешней торговли – давались льготы купцам, потерявшим товары при кораблекрушении, на войне или в пожаре, иноземные купцы получали преимущественное право при ликвидации товаров несостоятельного должника.
Владимир выполнял ту программу, которая была намечена еще в его Поучении: "И более же всего чтите гостя, откуда бы он к вам ни пришел, простолюдин ли, или знатный или посол; если не можете почтить его дарами, то пищей и питьем: ибо они, по пути, прославят человека по всем землям или добрым, или злым".
Став великим князем и, очевидно, пользуясь полной поддержкой боярства, Владимир II прочно держал всю Русь в своих руках. Огромные военные силы, накопленные для борьбы с половцами, теперь, после откочевки последних на юг, могли быть использованы для удержания Руси во власти Киева. Владимир Мономах, как и его тезка 100 лет назад, управлял страной при посредстве своих сыновей, опытных князей.
В Новгороде с давних пор сидел "выкормленный" новгородцами старший сын Мстислав. Будучи призван отцом в 1117 году на юг, он не утратил связей с городом на Ильмене. С новгородцами и псковичами Мстислав воевал в землях Чуди и строил могучие каменные крепости в Новгороде и Ладоге.
На южной окраине, в Переяславле, сидел Ярополк, ходивший отсюда на Дунай закреплять дунайские города за Русью.
Из Смоленска, где сидел сын Вячеслав, Мономах ходил войной на Всеславова сына Глеба (сам Всеслав Полоцкий умер в 1101 году).
На востоке Юрий Долгорукий, правивший Росто-во-Суздальской землей, воевал с Волжской Болгарией.
Важным форпостом на западе был Владимир Волынский, где одно время закрепился сын Святополка Ярослав, но потом Мономах его оттуда выгнал и посадил там княжить своего сына Андрея. Святополчич приводил на Волынь поляков, чехов и венгров, но безуспешно.
Князья других ветвей были настоящими вассалами Владимира II Мономаха: Давыд Черниговский и его племянник Всеволод Ольгович покорно ходили в походы под водительством великого князя, который до 70 лет сохранил способность лично возглавлять войска.
Василько и Володарь Ростиславичи, герои событий 1097 года, то верно служили Киеву, то, пользуясь окраинным положением своих владений, выступали на стороне врагов Мономаха. Но в целом Киевская Русь в это время представляла единую державу, и ее границы, поэтически очерченные в "Слове о погибели", не были вымыслом или гиперболой. Это единство держалось еще семь лет после смерти Мономаха, при его сыне Мстиславе (1125-1132 годы), и сразу распалось в 1132 году. Поэтому время княжения Мстислава Владимировича ("Великого", как называет его летопись) надо рассматривать как прямое продолжение княжения Мономаха, тем более что сын во многом помогал отцу еще при его жизни.
При Мстиславе удалось присоединить к Киеву в 1127 году Полоцкое княжество, все время сохранявшее свою обособленность.
Мстиславу еще удавалось сдерживать враждующих родичей, но с его смертью снова вспыхнули усобицы.
Далее летопись год за годом описывала выход того или иного князя или той или иной земли из-под воли великого князя. Шел процесс окончательной утраты Киевом своего первенствующего положения; начиналась феодальная раздробленность.
Владимир Мономах, такой внимательный к литературной фиксации своих военных и политических успехов и недостатков своих соперников, не мог, ставши великим князем, оставить без внимания государственную летопись, написанную при его предшественнике Святополке.
Летописцем Святополка был талантливый историк, монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Его замечательный труд "Повесть временных лет", охватывающий несколько веков русской истории, до сих пор служит для нас главным источником сведений о Киевской Руси.
Конечно, при описании княжений Святополка и его отца Изяслава Нестор старался сгладить острые углы и представить своего князя и всю его княжескую ветвь в наиболее выгодном свете. Владимир Мономах изъял летопись из богатого прославленного Печерско-го монастыря и передал ее игумену своего придворного монастыря Сильвестру. Тот кое-что переделал в 1116 году, но Мономах остался этим недоволен и поручил своему сыну Мстиславу наблюдать за новой переделкой, законченной к 1118 году. Всю эту историю переработок и редактирования детально выяснил академик А. А. Шахматов.
Мстислав, как уже говорилось выше, коренным образом переделал введение к летописи Нестора, исходя из политической ситуации своих дней. Он выкинул из старого текста многое, что было там написано о зарождении государства Руси (об этом можно судить лишь по уцелевшим отрывкам), и взамен втиснул в летопись тенденциозную легенду о призвании в Новгород князей-варягов.
Событиям 1113 года, закончившимся призванием князя и пополнением "Русской Правды", придумана далекая хронологическая аналогия, которая должна была показать, что будто бы именно так создавалась вообще русская государственность.
В литературном изобретении Мстислава Владимировича есть еще одна сторона, также объясняемая злободневными интересами Мономахова княжения. Мы помним, как долго, на протяжении целых двух десятилетий, стремился Мономах завоевать симпатии могущественного киевского боярства, считавшего себя вправе распоряжаться судьбой золотого великокняжеского трона. Несколько раз "кияне" обманывали его ожидания, оставляя его по-прежнему второстепенным переяславским князем. Избрание Мономаха не могло устранить всех коллизий между властным князем и привыкшим к власти боярством. Приезд из Новгорода Мстислава, тесно связанного с новгородским боярством и купечеством, несомненно, усиливал внутриполитические позиции Мономаха в Киеве.
В 1118 году Владимир и Мстислав совместно сделали очень важный шаг для укрепления связей Новгорода с великим княжением – все новгородские бояре были вызваны в столицу, здесь их привели к присяге на верность, некоторых (в том числе друга юности Мономаха боярина Ставра Гордятича) сурово наказали за своевольство, а часть оставили в Киеве. Союз с новгородским боярством, закрепленный потом женитьбой Мстислава на дочери новгородского боярина, был противовесом олигархическим тенденциям боярства Киева.
Летопись Нестора, справедливо выдвигавшая с самого начала русской истории на первое место Киев и наделявшая варягов отрицательными чертами, летопись, отводившая Новгороду крайне скромное место небольшой северной фактории, не могла понравиться Мстиславу, породнившемуся со всеми варяжскими королевскими домами, князю, проведшему два десятка лет в Новгороде.
Золотой амулет-змеевик Владимира Мономаха, найденный на реке Белоусе, где князь часто охотился
И Новгород к XII веку стал не тот, что в IX веке, теперь это был огромный торговый город, известный во всей Европе. И варяги были уже не те "находники", разбойники, грабившие северорусские, эстонские и карельские земли, теперь они появлялись в роли купцов и отношения с ними были мирными, а об иноземных купцах, как мы видели, Мономах заботился и на словах, и на деле.
Руководя переделкой Несторовой летописи, Мстислав, быть может, в противовес заносчивому киевскому боярству вьщвигает в начале истории Руси на первое место Новгород и варягов. Эта тенденция и послужила поводом для позднейших историков выдвинуть варяжскую, "норманнскую" теорию происхождения Русского государства и даже самое имя Руси связать с варягами, хотя основанием для этого явилась грубоватая и неумелая фальсификация русской летописи, проведенная при Мономахе в определенных политических целях.
Накануне окончательного распада Киевской Руси на отдельные самостоятельные княжества, то есть в княжение Мономаха или Мстислава, что более вероятно, был создан наиболее полный свод феодальных законов, так называемая "Пространная Русская Правда", включившая в себя и грамоту Ярослава новгородцам 1015 года, и "Правду Ярославичей" середины XI века, и "Устав Владимира Всеволодича" 1113 года. Это не было механическим соединением разновременных документов. Составители свода несколько переработали их, учитывая требования XII века.
В окончательном виде хронологические наслоения стали тематическими разделами. Грамота 1015 года была использована для перечня наказаний за преступления против личности свободных людей; "Правда Ярославичей" дала материал для зашиты княжеского имущества и жизни княжеских управителей. Покон вирный определял прокорм в пути за счет населения княжеского сборщика вир; "Устав Владимира", сохранивший свое особое название в этом своде, заботился об иностранных купцах, о закупах и должниках. Новые статьи развивали тему защиты собственности, подробно занимались вопросами наследования и правового положения вдов и дочерей. Последний раздел – подробное законодательство о холопах, о штрафах за укрывательство чужого холопа.
В "Пространной Правде" изменились статьи, ставившие ранее варягов в неполноправное положение. Это было вполне в духе Мономаха и особенно Мстислава.
Новый закон строже регламентировал княжескую долю штрафа ("продажу"), чтобы княжеские сборщики не могли злоупотреблять своей властью. Здесь реже упоминается слово "княжее", а иногда добавляется "и за боярское", здесь десятки раз употребляется безличное слово "господин", которое в равной мере могло относиться и к князю, и к любому феодалу вообще.
Чувствуется, что составитель закона стремился оградить не только княжеский домен, но и боярскую вотчину. Законодательство приобретало общефеодальный характер, оно защищало боярство, решало споры между боярами по поводу перебегавших холопов, ограждало боярские владения от посягательств после смерти боярина и в известной мере ограничивало или, по крайней мере, строго тарифицировало судебные доходы князя.
Конец XI-первая треть XII века – это время большого напряжения сил всей Руси, вызванного как внутренними неурядицами, так и внешним натиском и его преодолением. Единая держава уже не могла существовать в том виде, в каком она была при Владимире I или Ярославе. Она должна была расчлениться на несколько реально управляемых княжеств или же укрепиться изнутри какими-то внутренними связями (династические "связи" только разъедали, разрушали даже видимость единства). Первое было несвоевременно в условиях агрессивных действий Шарукана, Боняка, Урусобы, Бельдюзя, Тугоркана и множества других половецких ханов. Второе, то есть упрочение внутренних связей, требовало значительных усилий и затрат и в тех условиях было далеко не легким делом.
Владимир Мономах тем и представляет для нас интерес, что всю свою неукротимую энергию, ум и несомненный талант полководца употребил на сплочение рассыпавшихся частей Руси и организацию отпора половцам. Другое дело, что он лично как переяславский князь был непосредственно заинтересован в ограждении своих владений от половецкого разорения, но объективно его политика наступления на степь была важна для всей Руси. Объединяя в своих руках Перея-славль, Смоленск и Ростов и чуть ли не ежегодно объезжая их, делая путь по 2400 километров, он заботился о своих данях и продажах. Объективно это укрепляло связь нескольких крупных областей Руси и вовлекало их в решение общерусских задач.
Владимир предстает перед нами живым человеком. Мы знаем не только, как проводил он свой день, как организовывал порядок во дворце, как проверял караулы, как охотился, как молился или гадал на псалтыри. Мы знаем, что он бывал иногда и жесток – однажды вместе с половецкой ордой Читтевичей (совсем как Олег "Гориславич") он взял Минск: "изъехахом город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины". Он мог, как мы помним, конфисковать личное имущество побежденного соперника. Мономах был, несомненно, честолюбив и не гнушался никакими средствами для достижения высшей власти. Кроме того, как мы можем судить по его литературным произведениям, он был лицемерен и умел демагогически представить свои поступки в выгодном свете современникам и потомкам.
Черниговский период княжения Мономаха (1078-1094 годы) – это время, когда мы видим его обыкновенным князем, благополучно княжащим в своем уделе, участвующим в усобицах и помогающим своему державному отцу, чем он, очевидно, вызвал такое же недовольство бояр, как и сам Всеволод.
Переяславский период (1094-1113 годы) выдвинул Мономаха среди русских князей как организатора активной обороны от половцев. Сам он в эту пору стремился зарекомендовать себя перед киевским боярством как более приемлемый кандидат в великие князья, чем Святополк Изяславич.
Время великого княжения Мономаха (1113-1125 годы) завершает напряженный двадцатилетний период борьбы с половцами, после чего единая держава в тех условиях временно утратила смысл и продолжала существовать некоторый срок по инерции, таи как глава государства сосредоточил в своих руках очень большие военные резервы и употреблял их на поддержание единства твердой и вооруженной рукой. За 20 лет, от киевского восстания 1113 года до смерти Мстислава (1132 год), великокняжеская власть стремилась не допускать усобиц и упорядочить дела класса феодалов в целом путем издания довольно полного кодекса законов.
Когда Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, то из эпохи своей общности все они уносили в будущее и "Повесть временных лет", и "Пространную Русскую Правду", и киевский цикл былин, где в образе князя Владимира сливались и Владимир I Святославич, спасший Русь от печенегов, и Владимир II Мономах, князь, который правил Русью от края и до края и в успешной борьбе с половцами "много поту утер за Русскую землю".
Общая схема русских княжеств XII в. (По И.А. Голубцову) Границы обобщены
Некий Василий, очевидно один из приближенных Святополка, но державший руку Мономаха, уже вел протокольную запись злодеяний Святополка. Как очевидец, он описал сцену ареста Василька, записал имена всех участников, он знал, кто придавил князя доской, кто сторожил его, знал, что ослеплял пленника святополчий слуга. Затем, на протяжении двух последующих лет (1097-1099 годы), Василий подробно описывал усобицу, подчеркивая все промахи Святополка.
В развитие этой темы о недостатках Святополка как правителя выступают старые друзья Мономаха – монастырские писатели из Печерского монастыря. Они создают около 1099 года два рассказа о скупости и жадности Святополка, наживавшегося на налоге на соль, и о непомерной жадности его сына, пытавшего монахов с целью узнать о скрытом сокровище.
Сам Владимир Мономах пишет в 1099 году основную часть своего Поучения, в котором он, во-первых, бичует недостатки, в которых упрекали Святополка (беззаконие, нераспорядительность, клятвопреступление), и, во-вторых, без всякой скромности расхваливает себя и как бы указывает киевским "смысленным": вот я – тот самый князь, который нужен вам. Я всегда воевал с "погаными". Я не давал воли "уным", своим отрокам, не позволял им "пакости деяти", я хорошо отношусь к купцам, я сторонник правого суда, я сумею успокоить обиженных, я честно соблюдаю присягу, я хорошо сам веду свое хозяйство, не полагаясь на тиунов и отроков, я совещаюсь со своими боярами, я покровительствую церкви.
Владимир здесь как бы отрекся от всех зол, в которых несколько лет назад обвиняли его отца, а тем самым и его самого, отцовского соправителя.
Поучение Мономаха было обращено не к его родным детям. Они в это время уже выдавали своих дочерей замуж и в отцовских поучениях едва ли нуждались. Оно было рассчитано на довольно широкую феодальную аудиторию.
Все эти протокольные и литературные материалы готовились, по всей вероятности, к следующему княжескому съезду 1100 года в Уветичах, где Мономах выступал обвинителем Давыда Игоревича, а косвенно стремился, очевидно, очернить своего главного врага – великого князя Святополка.
Честолюбивые мечты не сбылись и на этот раз, но многое было достигнуто – в киевской литературе остался прочный след: современники и потомки должны были видеть Святополка в мрачных красках, а Владимира – в светлых.
После княжеского съезда 1100 года, ничего не изменившего в судьбе старших князей, Владимир Мономах утратил желание продолжать литературную борьбу. Даже свою личную летопись "путей" он забросил и за 17 последующих лет сделал всего семь заметок: о новых боях с половцами, о путешествиях по домену, о смерти своей второй жены, матери Юрия Долгорукого.
Из событий этих лет следует отметить разгром Бо-няка и Шарукана Старого в 1107 году. Во всех этих походах Владимир и Святополк выступали совместно, но инициатива, очевидно, принадлежала Мономаху.
Киевское восстание 1113 года напугало феодальные верхи и заставило их обратиться к единственно возможной кандидатуре популярного князя, известного всему народу своей тридцатипятилетней борьбой с половцами, а боярско-монастырским кругам – и своими литературными материалами, и речами на княжеских съездах.
Шестидесятилетний Владимир Всеволодич Мономах стал великим князем. Новое законодательство, как мы видели, облегчало положение должников, в частности закупов. Но, кроме того, "Устав Мономаха" регулировал и ряд вопросов, интересующих купечество: предусматривались интересы внешней торговли – давались льготы купцам, потерявшим товары при кораблекрушении, на войне или в пожаре, иноземные купцы получали преимущественное право при ликвидации товаров несостоятельного должника.
Владимир выполнял ту программу, которая была намечена еще в его Поучении: "И более же всего чтите гостя, откуда бы он к вам ни пришел, простолюдин ли, или знатный или посол; если не можете почтить его дарами, то пищей и питьем: ибо они, по пути, прославят человека по всем землям или добрым, или злым".
Став великим князем и, очевидно, пользуясь полной поддержкой боярства, Владимир II прочно держал всю Русь в своих руках. Огромные военные силы, накопленные для борьбы с половцами, теперь, после откочевки последних на юг, могли быть использованы для удержания Руси во власти Киева. Владимир Мономах, как и его тезка 100 лет назад, управлял страной при посредстве своих сыновей, опытных князей.
В Новгороде с давних пор сидел "выкормленный" новгородцами старший сын Мстислав. Будучи призван отцом в 1117 году на юг, он не утратил связей с городом на Ильмене. С новгородцами и псковичами Мстислав воевал в землях Чуди и строил могучие каменные крепости в Новгороде и Ладоге.
На южной окраине, в Переяславле, сидел Ярополк, ходивший отсюда на Дунай закреплять дунайские города за Русью.
Из Смоленска, где сидел сын Вячеслав, Мономах ходил войной на Всеславова сына Глеба (сам Всеслав Полоцкий умер в 1101 году).
На востоке Юрий Долгорукий, правивший Росто-во-Суздальской землей, воевал с Волжской Болгарией.
Важным форпостом на западе был Владимир Волынский, где одно время закрепился сын Святополка Ярослав, но потом Мономах его оттуда выгнал и посадил там княжить своего сына Андрея. Святополчич приводил на Волынь поляков, чехов и венгров, но безуспешно.
Князья других ветвей были настоящими вассалами Владимира II Мономаха: Давыд Черниговский и его племянник Всеволод Ольгович покорно ходили в походы под водительством великого князя, который до 70 лет сохранил способность лично возглавлять войска.
Василько и Володарь Ростиславичи, герои событий 1097 года, то верно служили Киеву, то, пользуясь окраинным положением своих владений, выступали на стороне врагов Мономаха. Но в целом Киевская Русь в это время представляла единую державу, и ее границы, поэтически очерченные в "Слове о погибели", не были вымыслом или гиперболой. Это единство держалось еще семь лет после смерти Мономаха, при его сыне Мстиславе (1125-1132 годы), и сразу распалось в 1132 году. Поэтому время княжения Мстислава Владимировича ("Великого", как называет его летопись) надо рассматривать как прямое продолжение княжения Мономаха, тем более что сын во многом помогал отцу еще при его жизни.
При Мстиславе удалось присоединить к Киеву в 1127 году Полоцкое княжество, все время сохранявшее свою обособленность.
Мстиславу еще удавалось сдерживать враждующих родичей, но с его смертью снова вспыхнули усобицы.
Далее летопись год за годом описывала выход того или иного князя или той или иной земли из-под воли великого князя. Шел процесс окончательной утраты Киевом своего первенствующего положения; начиналась феодальная раздробленность.
Владимир Мономах, такой внимательный к литературной фиксации своих военных и политических успехов и недостатков своих соперников, не мог, ставши великим князем, оставить без внимания государственную летопись, написанную при его предшественнике Святополке.
Летописцем Святополка был талантливый историк, монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Его замечательный труд "Повесть временных лет", охватывающий несколько веков русской истории, до сих пор служит для нас главным источником сведений о Киевской Руси.
Конечно, при описании княжений Святополка и его отца Изяслава Нестор старался сгладить острые углы и представить своего князя и всю его княжескую ветвь в наиболее выгодном свете. Владимир Мономах изъял летопись из богатого прославленного Печерско-го монастыря и передал ее игумену своего придворного монастыря Сильвестру. Тот кое-что переделал в 1116 году, но Мономах остался этим недоволен и поручил своему сыну Мстиславу наблюдать за новой переделкой, законченной к 1118 году. Всю эту историю переработок и редактирования детально выяснил академик А. А. Шахматов.
Мстислав, как уже говорилось выше, коренным образом переделал введение к летописи Нестора, исходя из политической ситуации своих дней. Он выкинул из старого текста многое, что было там написано о зарождении государства Руси (об этом можно судить лишь по уцелевшим отрывкам), и взамен втиснул в летопись тенденциозную легенду о призвании в Новгород князей-варягов.
Событиям 1113 года, закончившимся призванием князя и пополнением "Русской Правды", придумана далекая хронологическая аналогия, которая должна была показать, что будто бы именно так создавалась вообще русская государственность.
В литературном изобретении Мстислава Владимировича есть еще одна сторона, также объясняемая злободневными интересами Мономахова княжения. Мы помним, как долго, на протяжении целых двух десятилетий, стремился Мономах завоевать симпатии могущественного киевского боярства, считавшего себя вправе распоряжаться судьбой золотого великокняжеского трона. Несколько раз "кияне" обманывали его ожидания, оставляя его по-прежнему второстепенным переяславским князем. Избрание Мономаха не могло устранить всех коллизий между властным князем и привыкшим к власти боярством. Приезд из Новгорода Мстислава, тесно связанного с новгородским боярством и купечеством, несомненно, усиливал внутриполитические позиции Мономаха в Киеве.
В 1118 году Владимир и Мстислав совместно сделали очень важный шаг для укрепления связей Новгорода с великим княжением – все новгородские бояре были вызваны в столицу, здесь их привели к присяге на верность, некоторых (в том числе друга юности Мономаха боярина Ставра Гордятича) сурово наказали за своевольство, а часть оставили в Киеве. Союз с новгородским боярством, закрепленный потом женитьбой Мстислава на дочери новгородского боярина, был противовесом олигархическим тенденциям боярства Киева.
Летопись Нестора, справедливо выдвигавшая с самого начала русской истории на первое место Киев и наделявшая варягов отрицательными чертами, летопись, отводившая Новгороду крайне скромное место небольшой северной фактории, не могла понравиться Мстиславу, породнившемуся со всеми варяжскими королевскими домами, князю, проведшему два десятка лет в Новгороде.
И Новгород к XII веку стал не тот, что в IX веке, теперь это был огромный торговый город, известный во всей Европе. И варяги были уже не те "находники", разбойники, грабившие северорусские, эстонские и карельские земли, теперь они появлялись в роли купцов и отношения с ними были мирными, а об иноземных купцах, как мы видели, Мономах заботился и на словах, и на деле.
Руководя переделкой Несторовой летописи, Мстислав, быть может, в противовес заносчивому киевскому боярству вьщвигает в начале истории Руси на первое место Новгород и варягов. Эта тенденция и послужила поводом для позднейших историков выдвинуть варяжскую, "норманнскую" теорию происхождения Русского государства и даже самое имя Руси связать с варягами, хотя основанием для этого явилась грубоватая и неумелая фальсификация русской летописи, проведенная при Мономахе в определенных политических целях.
Накануне окончательного распада Киевской Руси на отдельные самостоятельные княжества, то есть в княжение Мономаха или Мстислава, что более вероятно, был создан наиболее полный свод феодальных законов, так называемая "Пространная Русская Правда", включившая в себя и грамоту Ярослава новгородцам 1015 года, и "Правду Ярославичей" середины XI века, и "Устав Владимира Всеволодича" 1113 года. Это не было механическим соединением разновременных документов. Составители свода несколько переработали их, учитывая требования XII века.
В окончательном виде хронологические наслоения стали тематическими разделами. Грамота 1015 года была использована для перечня наказаний за преступления против личности свободных людей; "Правда Ярославичей" дала материал для зашиты княжеского имущества и жизни княжеских управителей. Покон вирный определял прокорм в пути за счет населения княжеского сборщика вир; "Устав Владимира", сохранивший свое особое название в этом своде, заботился об иностранных купцах, о закупах и должниках. Новые статьи развивали тему защиты собственности, подробно занимались вопросами наследования и правового положения вдов и дочерей. Последний раздел – подробное законодательство о холопах, о штрафах за укрывательство чужого холопа.
В "Пространной Правде" изменились статьи, ставившие ранее варягов в неполноправное положение. Это было вполне в духе Мономаха и особенно Мстислава.
Новый закон строже регламентировал княжескую долю штрафа ("продажу"), чтобы княжеские сборщики не могли злоупотреблять своей властью. Здесь реже упоминается слово "княжее", а иногда добавляется "и за боярское", здесь десятки раз употребляется безличное слово "господин", которое в равной мере могло относиться и к князю, и к любому феодалу вообще.
Чувствуется, что составитель закона стремился оградить не только княжеский домен, но и боярскую вотчину. Законодательство приобретало общефеодальный характер, оно защищало боярство, решало споры между боярами по поводу перебегавших холопов, ограждало боярские владения от посягательств после смерти боярина и в известной мере ограничивало или, по крайней мере, строго тарифицировало судебные доходы князя.
Конец XI-первая треть XII века – это время большого напряжения сил всей Руси, вызванного как внутренними неурядицами, так и внешним натиском и его преодолением. Единая держава уже не могла существовать в том виде, в каком она была при Владимире I или Ярославе. Она должна была расчлениться на несколько реально управляемых княжеств или же укрепиться изнутри какими-то внутренними связями (династические "связи" только разъедали, разрушали даже видимость единства). Первое было несвоевременно в условиях агрессивных действий Шарукана, Боняка, Урусобы, Бельдюзя, Тугоркана и множества других половецких ханов. Второе, то есть упрочение внутренних связей, требовало значительных усилий и затрат и в тех условиях было далеко не легким делом.
Владимир Мономах тем и представляет для нас интерес, что всю свою неукротимую энергию, ум и несомненный талант полководца употребил на сплочение рассыпавшихся частей Руси и организацию отпора половцам. Другое дело, что он лично как переяславский князь был непосредственно заинтересован в ограждении своих владений от половецкого разорения, но объективно его политика наступления на степь была важна для всей Руси. Объединяя в своих руках Перея-славль, Смоленск и Ростов и чуть ли не ежегодно объезжая их, делая путь по 2400 километров, он заботился о своих данях и продажах. Объективно это укрепляло связь нескольких крупных областей Руси и вовлекало их в решение общерусских задач.
Владимир предстает перед нами живым человеком. Мы знаем не только, как проводил он свой день, как организовывал порядок во дворце, как проверял караулы, как охотился, как молился или гадал на псалтыри. Мы знаем, что он бывал иногда и жесток – однажды вместе с половецкой ордой Читтевичей (совсем как Олег "Гориславич") он взял Минск: "изъехахом город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины". Он мог, как мы помним, конфисковать личное имущество побежденного соперника. Мономах был, несомненно, честолюбив и не гнушался никакими средствами для достижения высшей власти. Кроме того, как мы можем судить по его литературным произведениям, он был лицемерен и умел демагогически представить свои поступки в выгодном свете современникам и потомкам.
Черниговский период княжения Мономаха (1078-1094 годы) – это время, когда мы видим его обыкновенным князем, благополучно княжащим в своем уделе, участвующим в усобицах и помогающим своему державному отцу, чем он, очевидно, вызвал такое же недовольство бояр, как и сам Всеволод.
Переяславский период (1094-1113 годы) выдвинул Мономаха среди русских князей как организатора активной обороны от половцев. Сам он в эту пору стремился зарекомендовать себя перед киевским боярством как более приемлемый кандидат в великие князья, чем Святополк Изяславич.
Время великого княжения Мономаха (1113-1125 годы) завершает напряженный двадцатилетний период борьбы с половцами, после чего единая держава в тех условиях временно утратила смысл и продолжала существовать некоторый срок по инерции, таи как глава государства сосредоточил в своих руках очень большие военные резервы и употреблял их на поддержание единства твердой и вооруженной рукой. За 20 лет, от киевского восстания 1113 года до смерти Мстислава (1132 год), великокняжеская власть стремилась не допускать усобиц и упорядочить дела класса феодалов в целом путем издания довольно полного кодекса законов.
Когда Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, то из эпохи своей общности все они уносили в будущее и "Повесть временных лет", и "Пространную Русскую Правду", и киевский цикл былин, где в образе князя Владимира сливались и Владимир I Святославич, спасший Русь от печенегов, и Владимир II Мономах, князь, который правил Русью от края и до края и в успешной борьбе с половцами "много поту утер за Русскую землю".
Рождение самостоятельных княжеств
СУВЕРЕННЫЕ ФЕОДАЛЬНЫЕ ЗЕМЛИ
"И рвзъдрася вся Русская земля…" – записал в своей хронике один из летописцев под 1132 годом, когда после смерти великого князя киевского Мстислава, сына Мономаха, все княжества Руси вышли из повиновения Киеву и начали жить самостоятельной жизнью. Князья полутора десятков суверенных государств, равных и подобных западноевропейским королевствам, занялись "устроением своих земель", что нашло отражение в интереснейших грамотах-описях 1130-х годов, определяющих повинности разных городов и округов внутри отдельных княжеств. Но в еще большей мере для наступившей новой эпохи так называемой "феодальной раздробленности" характерны длительные кровопролитные усобицы князей, войны за расширение земельных владений, которые современник с горечью называл "погибелью земли Русской", так как внутренние войны были бессмысленны с общенародной точки зрения и, кроме того, крайне ослабляли обороноспособность Руси по отношению к внешней опасности (половцы, татары, немцы-крестоносцы).
Период феодальной раздробленности длился в России с XII по конец XV века, но внутри этого более чем трехвекового отрезка времени существовал четкий и тягостный рубеж – татарское нашествие 1237-1241 годов, после которого иноземное иго резко нарушило естественный ход русского исторического процесса, сильно замедлило его. В этой книге будет освещена только первая фаза, которую нередко называют обобщенно "домонгольским периодом" истории Руси.
Период феодальной раздробленности полон сложных, противоречивых процессов, которые нередко ставят историков в тупик. Особенно заметны отрицательные стороны эпохи: явное ослабление общего военного потенциала, облегчающее иноземное завоевание, междоусобные войны и возрастающее дробление княжеских владений. В середине XII века было 15 княжеств, в начале XIII века, накануне нашествия Батыя, – около 50, а в XIV веке (когда уже начался процесс феодальной консолидации) количество великих и удельных княжеств достигало примерно 250. Причиной такой дробности были разделы владений князьями между своими сыновьями; в результате княжества мельчали, слабели, и итоги этого стихийного процесса рождали у современников иронические, поговорки: "В Ростовской земле – князь в каждом селе", "В Ростовской земле у семи князей один воин"…
С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что начальная фаза феодальной раздробленности (до того, как в нормальное развитие вмешался фактор завоевания) характеризуется не упадком культуры, как можно было бы ожидать исходя из перечисленных отрицательных явлений, а, наоборот, бурным ростом городов и ярким расцветом русской культуры XII – начала XIII века во всех ее проявлениях. Из этого следует, что новая политическая форма, очевидно, содействовала (может быть, на первых порах) прогрессивному развитию.
Много неясности и в определении причин, породивших феодальную раздробленность, а с этим неизбежно связан и вопрос о времени ее возникновения.
Одной из причин считали раздел княжества между сыновьями и "удельный период" начинали с завещания Ярослава Мудрого (1054 год), разместившего своих сыновей в разных русских областях. Но тогда надо уж начинать с Владимира I, распределившего по Руси всех своих двенадцать сыновей, являвшихся наместниками великого князя. Другой причиной считают княжеские усобицы. Но междоусобные войны князей-братьев начались тоже еще при сыновьях Святослава: Ярополк воевал с Олегом, и тот был убит; Владимир воевал с Ярополком и поручил варягам убить брата. Вторая серия усобиц, длившихся десять лет, падает на годы 1015-1024-й, когда из двенадцати сыновей Владимира уцелело только четверо.
Усобицы князей на Руси, как и в европейском средневековье, сопутствовали (и в значительной мере препятствовали) историческому движению, но не определяли полностью ту или иную политическую форму. Разделы княжеских земель между наследниками, ставшие ощутимыми с XIII века, усугубляли дробление княжеств-государств, но опять-таки не создавали нового явления в политической жизни Руси.
Экономической основой и обоснованием феодальной раздробленности считают натуральное хозяйство. Это верно как констатация факта, но никак не объясняет причин перехода от единой державы к нескольким независимым княжествам, так как и в первобытности, и при появлении переходных форм (союзы племен), и в необъятной по своей территории Киевской Руси IX – начала XII века господствовало натуральное хозяйство. Больше того, именно в XII веке одновременно с распадом Киевской Руси исконная замкнутость хозяйства начала частично нарушаться: городские мастера все больше переходили к работе на рынок, их продукция все в большей степени проникала в деревню, не меняя, правда, основ хозяйства, но создавая принципиально новые контакты города с возникающим широким деревенским рынком.
Расчленение раннефеодальных грандиозных империй на ряд фактически (а иногда и юридически) суверенных княжеств-королевств было неизбежным этапом в развитии феодального общества, будь то Киевская Русь в Восточной Европе или империя Каро-лингов в Центральной Европе, с которой Маркс сопоставлял Киевскую Русь.
Необходимо отказаться от понимания эпохи феодальной раздробленности как времени регресса, движения вспять. Быть может, не слишком удачна и наша привычная научно-учебная терминология: "Киевская Русь распалась…", "единое могучее государство раздробилось на ряд княжеств…" Читатель сразу начинает сожалеть о том, что прекрасное государство, воспетое былинами и летописями, "раздробилось", "распалось"; нечто целое перестало существовать и превратилось в обломки, в осколки, которые по самому своему терминологическому смыслу должны быть хуже непотревоженного целого.
Если мы внимательно вглядимся в сущность явлений, происходивших в XI-XII веках, то, несомненно, мы предпочтем другие обозначения, вроде следующих: "Киевская Русь была зерном, из которого вырос колос, насчитывавший несколько новых зерен-княжеств". Или: "Киевская Русь была матерью, вырастившей многих сыновей, составивших новое поколение" и т. п.
Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько исторической интеграции.
Когда речь идет о феодальном обществе, создаваемом феодальным классом, нас в первую очередь должна интересовать совокупность первичных ячеек феодализма – вотчин – и их исторический путь. К сожалению, они недостаточно освещены источниками, но некоторые приблизительные расчеты мы все же можем сделать.
Сколько на Руси было вотчин? Союзов племен в IX-X веках было 15. Во главе союза стоял "светлый князь", упоминаемый договором 911 года, союз племен (вятичи, кривичи, древляне и др.) по условному десятичному делению соответствовал "тьме", то есть 10 тысячам. Термин "тьма" в более поздних источниках соответствовал княжеству ("Смоленская тьма", "Киевская тьма" и т. п.).
Каждый союз состоял примерно из десяти "тысяч", во главе которых стояли просто князья ("всякое княжье" договора 944 года, "князья, иже роспасли землю" – летопись 946 года), общее число которых у восточных славян должно достигать 150. Добавим к этому (исходя из того же десятичного расчета) еще 140 племенных князьков неславянских народов, плативших дань Руси. "Всякого княжья" для X века наберется свыше двух сотен. В каждом таком князе мы вправе видеть уже оформившегося или оформляющегося феодала, властителя определенной округи.
Конская узда
Но этим еще не кончаются наши расчеты. Каждая "тысяча" подразделялась на "сотни", под которыми следует понимать комплексы из нескольких "весей" – деревень или сел. Во главе "сотни" стоял родовой старейшина, староста ("старший ста", сотни), может быть, "старец земский". Перед этим низшим слоем, возглавлявшим (или управлявшим) деревенское население, исчисляемое сотней душ взрослых мужчин-работников, мужчин-ратников, открывалась полная возможность превратиться в вотчинника-феодала. Тогда количество вотчинных владений всех рангов перевалит за 3 тысячи.
Период феодальной раздробленности длился в России с XII по конец XV века, но внутри этого более чем трехвекового отрезка времени существовал четкий и тягостный рубеж – татарское нашествие 1237-1241 годов, после которого иноземное иго резко нарушило естественный ход русского исторического процесса, сильно замедлило его. В этой книге будет освещена только первая фаза, которую нередко называют обобщенно "домонгольским периодом" истории Руси.
Период феодальной раздробленности полон сложных, противоречивых процессов, которые нередко ставят историков в тупик. Особенно заметны отрицательные стороны эпохи: явное ослабление общего военного потенциала, облегчающее иноземное завоевание, междоусобные войны и возрастающее дробление княжеских владений. В середине XII века было 15 княжеств, в начале XIII века, накануне нашествия Батыя, – около 50, а в XIV веке (когда уже начался процесс феодальной консолидации) количество великих и удельных княжеств достигало примерно 250. Причиной такой дробности были разделы владений князьями между своими сыновьями; в результате княжества мельчали, слабели, и итоги этого стихийного процесса рождали у современников иронические, поговорки: "В Ростовской земле – князь в каждом селе", "В Ростовской земле у семи князей один воин"…
С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что начальная фаза феодальной раздробленности (до того, как в нормальное развитие вмешался фактор завоевания) характеризуется не упадком культуры, как можно было бы ожидать исходя из перечисленных отрицательных явлений, а, наоборот, бурным ростом городов и ярким расцветом русской культуры XII – начала XIII века во всех ее проявлениях. Из этого следует, что новая политическая форма, очевидно, содействовала (может быть, на первых порах) прогрессивному развитию.
Много неясности и в определении причин, породивших феодальную раздробленность, а с этим неизбежно связан и вопрос о времени ее возникновения.
Одной из причин считали раздел княжества между сыновьями и "удельный период" начинали с завещания Ярослава Мудрого (1054 год), разместившего своих сыновей в разных русских областях. Но тогда надо уж начинать с Владимира I, распределившего по Руси всех своих двенадцать сыновей, являвшихся наместниками великого князя. Другой причиной считают княжеские усобицы. Но междоусобные войны князей-братьев начались тоже еще при сыновьях Святослава: Ярополк воевал с Олегом, и тот был убит; Владимир воевал с Ярополком и поручил варягам убить брата. Вторая серия усобиц, длившихся десять лет, падает на годы 1015-1024-й, когда из двенадцати сыновей Владимира уцелело только четверо.
Усобицы князей на Руси, как и в европейском средневековье, сопутствовали (и в значительной мере препятствовали) историческому движению, но не определяли полностью ту или иную политическую форму. Разделы княжеских земель между наследниками, ставшие ощутимыми с XIII века, усугубляли дробление княжеств-государств, но опять-таки не создавали нового явления в политической жизни Руси.
Экономической основой и обоснованием феодальной раздробленности считают натуральное хозяйство. Это верно как констатация факта, но никак не объясняет причин перехода от единой державы к нескольким независимым княжествам, так как и в первобытности, и при появлении переходных форм (союзы племен), и в необъятной по своей территории Киевской Руси IX – начала XII века господствовало натуральное хозяйство. Больше того, именно в XII веке одновременно с распадом Киевской Руси исконная замкнутость хозяйства начала частично нарушаться: городские мастера все больше переходили к работе на рынок, их продукция все в большей степени проникала в деревню, не меняя, правда, основ хозяйства, но создавая принципиально новые контакты города с возникающим широким деревенским рынком.
Расчленение раннефеодальных грандиозных империй на ряд фактически (а иногда и юридически) суверенных княжеств-королевств было неизбежным этапом в развитии феодального общества, будь то Киевская Русь в Восточной Европе или империя Каро-лингов в Центральной Европе, с которой Маркс сопоставлял Киевскую Русь.
Необходимо отказаться от понимания эпохи феодальной раздробленности как времени регресса, движения вспять. Быть может, не слишком удачна и наша привычная научно-учебная терминология: "Киевская Русь распалась…", "единое могучее государство раздробилось на ряд княжеств…" Читатель сразу начинает сожалеть о том, что прекрасное государство, воспетое былинами и летописями, "раздробилось", "распалось"; нечто целое перестало существовать и превратилось в обломки, в осколки, которые по самому своему терминологическому смыслу должны быть хуже непотревоженного целого.
Если мы внимательно вглядимся в сущность явлений, происходивших в XI-XII веках, то, несомненно, мы предпочтем другие обозначения, вроде следующих: "Киевская Русь была зерном, из которого вырос колос, насчитывавший несколько новых зерен-княжеств". Или: "Киевская Русь была матерью, вырастившей многих сыновей, составивших новое поколение" и т. п.
Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько исторической интеграции.
Когда речь идет о феодальном обществе, создаваемом феодальным классом, нас в первую очередь должна интересовать совокупность первичных ячеек феодализма – вотчин – и их исторический путь. К сожалению, они недостаточно освещены источниками, но некоторые приблизительные расчеты мы все же можем сделать.
Сколько на Руси было вотчин? Союзов племен в IX-X веках было 15. Во главе союза стоял "светлый князь", упоминаемый договором 911 года, союз племен (вятичи, кривичи, древляне и др.) по условному десятичному делению соответствовал "тьме", то есть 10 тысячам. Термин "тьма" в более поздних источниках соответствовал княжеству ("Смоленская тьма", "Киевская тьма" и т. п.).
Каждый союз состоял примерно из десяти "тысяч", во главе которых стояли просто князья ("всякое княжье" договора 944 года, "князья, иже роспасли землю" – летопись 946 года), общее число которых у восточных славян должно достигать 150. Добавим к этому (исходя из того же десятичного расчета) еще 140 племенных князьков неславянских народов, плативших дань Руси. "Всякого княжья" для X века наберется свыше двух сотен. В каждом таком князе мы вправе видеть уже оформившегося или оформляющегося феодала, властителя определенной округи.
Но этим еще не кончаются наши расчеты. Каждая "тысяча" подразделялась на "сотни", под которыми следует понимать комплексы из нескольких "весей" – деревень или сел. Во главе "сотни" стоял родовой старейшина, староста ("старший ста", сотни), может быть, "старец земский". Перед этим низшим слоем, возглавлявшим (или управлявшим) деревенское население, исчисляемое сотней душ взрослых мужчин-работников, мужчин-ратников, открывалась полная возможность превратиться в вотчинника-феодала. Тогда количество вотчинных владений всех рангов перевалит за 3 тысячи.