Рыбас Святослав. На колесах

   - Если на тебя пишут телегу, то так работать нельзя. Я вызываю его в кабинет и говорю: "Четыре пива", - вот что уловил Никифоров, хотя в действительности про "телегу" сказал один из первых мужчин, про кабинет кто-то из вторых, а про пиво - кто-то из третьих.
   "Эта крыша мне дорого обойдется", - подумал Никифоров.
   Дойдя до стенда диагностики, он приостановился, чтобы определить, куда же он идет. Слева, за небольшой площадкой с отремонтированными машинами, стоявшими, как стадо, размещался участок антикоррозийного покрытия, а справа - кузовной, где изуродованные железные тела машин навевали мысль о человеческом безумии. А в общем-то было все равно, откуда начинать, если он решил обойти весь автоцех.
   - Александр Константинович! Подождите!
   Заведующий складом Губочев рывками протискивался между рядами машин, поднимаясь на цыпочки и прижимая обеими руками толстый живот.
   - Застрянешь, Иван Спиридонович, - сказал Никифоров.
   - Да уж! Старость короткий путь любит. - Губочев боком двинулся назад, неотрывно глядя на директора из-под полуприкрытых век. Его крупное сырое лицо было бы простодушным, если бы не этот упорный взгляд.
   Беря Губочева на работу, Никифоров почему-то думал, что брать не следовало бы, но все-таки взял: Губочева рекомендовал главный инженер. "Он всегда смотрит сычом, - сказал Журков. - Но мужик непьющий и не ворюга. С ним беды знать не будешь". Губочев действительно пришелся ко двору. Вместе с ним ставили на ноги автоцентр. Завскладом был молчуном, и то, что знали четверо - он, Никифоров, Журков и бухгалтер, - не узнавал больше никто. Чем можно заинтересовать строителей, энергетиков, теплотехников, чтобы те работали без промедления? Как быстрей получить оборудование? Простой путь был долог. Поэтому из небольшого фонда материального поощрения Никифоров выписывал деньги, и Губочев вез нужным людям подарки: коньяк "курвуазье", колбасу "салями", дефицитные запасные части. Конечно, при этом нельзя было проверить, действительно ли он все это вручал, однако дело делалось, и не было оснований подозревать. Последний значительный подарок - лобовое стекло - отвезли главному инженеру завода электрооборудования, и с той поры траты были невелики.
   - Александр Константинович! У меня важный вопрос! - Губочев наконец выбрался из-за машины, и Никифоров ощутил едкий запах чужого пота. Кузовной направил мне требование на крышу. Будто вы распорядились. А я думаю, не могли же вы... - Губочев развел руками, стали видны темные полумесяцы подмышек.
   - Напрасно думаете, - возразил Никифоров. - Отдайте ее на кузовной.
   - Но у нас это последняя крыша! - напомнил Губочев. - Вы ее обещали этому... из ГАИ.
   - Неужели обещал? Совсем из головы вылетело.
   - В вашем-то возрасте, Александр Константинович? Это мне, старику, простительно забывать... На прошлой неделе во вторник вы еще из приемной с горэнерго бранились по телефону, и я сказал вам, что Кирьяков просит крышу для машины тестя, вы согласились. - Серые выцветшие глаза тускло глядели на Никифорова, в них не было ни смущения, ни азарта.
   - Во вторник я весь день был в Москве.
   - Правильно, во вторник вы уезжали... В среду я вам говорил. В среду!
   - А в среду ты уезжал в Воскресенск за тормозными шлангами.
   - Гм, я же говорю - старческий склероз. А в общем, какая разница, когда я говорил. Мне-то все равно, кому отдать крышу. Лично у меня нет к сотрудникам ГАИ никакого интереса. Просто мой опыт подсказывает, что вам, Александр Константинович, лучше бы с ними не ссориться.
   - Никто с ними не ссорится, - сказал Никифоров. - Вот привезешь из Тольятти контейнер с запчастями, и дадим крышу.
   - Тогда я чего-то не понимаю.
   - Понимаешь, Иван Спиридонович. Лучше не хитри. Не все твои хитрости до меня доходят.
   - Вы отлично знаете, почему я хлопочу! - угрюмо произнес Губочев. Он повернулся и пошел прочь, косолапо ступая стоптанными туфлями, над которыми гармошкой нависали обшлага брюк.
   "И этот мне грозит, - подумал Никифоров. - Грозите, грозите!"
   Он вспомнил безотказный прием, вычитанный из американского "Курса для высшего управленческого персонала" - отругав подчиненного, надо потом обязательно улыбнуться: "Ты, кажется, чуть не довел меня. Идем хлопнем по чашке кофе". По-русски это было бы просто не помнить зла, но разве он, Никифоров, мог не помнить, что настоящее зло, то, на которое нет ни курса, ни молитвы, еще не пришло, а только-только подползало?.. И не сегодня ощутил, что зло это готовится управлять автоцентром, клубится где-то рядом, но взмахни рукой - и нет ничего, не поймаешь.
   Еще на балансовой комиссии в Тольятти Никифоров сорвался, и странно, что его пощадили. Он просил дать ему специалистов, и тут же услышал простой вопрос: "А как же вы без специалистов ремонтируете?" Ответил: "Мы продаем запчасти вместе со стоимостью ремонта". "Заказчик, выходит, платит за несделанный ремонт? - усмехнулся заместитель начальника управления Маслюк. Ты это хотел сказать?" Он как бы коснулся Никифорова чем-то острым, предупредил, чтобы тот придержал язык, поправился, пока не поздно, но Никифоров его не услышал. Несоответствие между бедой, которая гнула его, и холодной деловитостью комиссии, которая должна была определить, в силах ли он поднять то, в чем она была бессильна ему помочь, толкнуло Никифорова на безрассудство. Он вспомнил, что с самого начала, с выбора этого захолустья местом строительства центра, на тупиковой трассе, ведущей даже не к районному городку, а к поселку, выросшему вокруг бывшей прядильной фабрики купца Ранетова и по снисхождению названному городом, с самого этого выбора все пошло бестолково. Где искать крепкого подрядчика? Где брать рабочих-авторемонтников для европейской автомашины? Как привлечь заказчика? Никто не мог ответить Никифорову, зато снять с директорства вполне могли. "Именно так, Борис Васильевич, берем деньги за несделанный ремонт!" - горько признал Никифоров. И тут его едва не растерзали: "Как? Нет освоения? А вы жульничаете? Ловчите? Надо срочно посылать ревизию!"
   И они же, комиссия, возмущаясь, стали спасать его, как только поняли, что обмануты мальчишеским самооговором. Да и кого бы они сейчас назначили вместо него? Дали отсрочку до конца года, чтобы он попытался взять план или чтобы они смогли подыскать замену. И выговор тоже дали. Ревизоры уехали вполне удовлетворенными. Дело, начатое кое-как, уже само поддерживало себя. Даже самого Никифорова это открытие поразило. То, что он знал - учебные часы в автоклассе, обязательное обучение второй специальности, преодоление страха перед автомобилем, инженерные дипломы мастеров, - было просто и не объясняло тайны превращения. А тайна была!..
   С этими мыслями Никифоров дошагал до своего кабинета и там увидел плачущую Лиду. Ее лицо, всегда бледное и поэтому как бы просвечивающее, и теперь было бледным, на нем выделялся красный рот. Она говорила, а между веками и белками накапливалась прозрачная влага, выливалась из внутренних углов глаз, капала на темный стол. Девушка вытирала капли рукавом зеленой хлопчатобумажной куртки, испачканной засохшей краской.
   - Успокойся, Лида, - сказал Никифоров. - Ну, успокойся.
   - Он схватил ее вот здесь. - Она дотронулась до тою места, где нагрудный карман поднимался холмом. - Она вырывалась, а он смеялся, как зверь. Я схватила растворитель, чтобы плеснуть ему в глаза, тогда он выругался, как зверь, и отошел. Лучше я сяду в тюрьму, только терпеть уже сил нет.
   - Успокойся, Лида, - повторил Никифоров. - Все будет хорошо, я тебе обещаю, - но в голосе, он чувствовал, не было уверенности, лишь тоска и растерянность.
   Он вызвал мастера-маляра по селекторной связи.
   - Я пойду, Александр Константинович. Не хочу его видеть.
   - Иди, Лида. Все будет хорошо.
   Никифоров вышел вслед за ней и еще увидел в коридоре перед лестницей ее невысокую фигуру в мешковатом костюме и ясно ощутил досаду. Он знал, что скажет про случившееся Журков. Можно и не идти к главному инженеру, не морочить друг другу голову подвигами этого хулигана, у которого тем не менее золотые руки: он, единственный в районе мастер, умел красить автомобили на одном дыхании.
   - А чего думать? - сказал Журков. - Гнать надо.
   - Как гнать, если он корифей в своем деле? У девчонок до сих пор краска ложится "шагреневой кожей".
   - И будет ложиться! Он никогда их не научит, - хмуро сказал Журков. Его твердая нижняя губа крепко заперла рот.
   - Давай рассуждать как руководители, - сказал Никифоров.
   - Угу.
   - Что "угу"?
   - Я пока рассуждаю, - буркнул Журков. - Если б не рассуждал, я б ему ноги уже выдернул. А тут раздумываешь: кто без него будет красить? Как план обеспечить? Как замуж пойти и невинность соблюсти? Хочешь, посоветуйся еще с кем, а я тебе говорю: гнать взашей, иначе мы такие же сволочи, как он. Если не хуже.
   - Лето да осень, вот и конец года, - сказал Никифоров.
   - Я помню.
   III
   Сварщик Слава, молодой парень с круглым лицом и почти незаметными усиками, рассказывал:
   - Он говорит, что кадров у него нет. "Все вы, - говорит, из казармы купца Ранетова, каждый сам по себе". А я говорю: "Я с Урала приехал, у нас казармы не было. У нас еще с Петра Первого демидовские заводы". "Все равно, - говорит, - все это самодеятельность, а до настоящего производства, как в Турине, на "Фиате", нам как до Киева раку ползти: кадров у меня нет, что прикажешь делать?" Так он говорит, а я стою. Меня до работы не допустили, потому что ко мне дружок армейский приехал, и мы того... капитально. Сам не знаю, чего он от меня хотел. Маляра-то они шуганули, но то маляр, а сварного найти на мое место, сам знаешь, проще простою. Тут он мне и говорит: "Слава, он незаменимый маляр, а ты заменимый, ты средний, как большинство, не могу же я уволить большинство?"
   Слава удивленно замолчал и поворошил длинные волосы.
   Бригадир Филимонов слушал, улыбался неопределенной бесхитростной улыбкой, но глаза не улыбались. Он был небольшого роста, с маленькими руками, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Филимонов принадлежит к той неистовой породе людей, с которыми трудно сладить одной силой. Несколько минут назад они вместе со Славой откатили от стенда разбитую (без крыши и стекол, с пустым моторным отсеком) машину и теперь курили, несмотря на строгий запрет курить в автоцентре. Неподалеку ацетиленовой горелкой срезали металлический сгусток того, что было задней частью новенького "универсала"; синяя с белой сердцевиной струя легко прожигала тонкое железо, оставляя за собой пузырчатый малиновый рубец, который быстро покрывался сине-черной окалиной.
   - А что ж раньше не хотел рассказать? - спросил Филимонов. - Я уж думал, он тебе крепко врезал.
   - Да нет... - ответил Слава. - В том-то и дело.
   - В чем, в чем дело? - поморщился Филимонов.
   - Что-то тянут резину с этой крышей. Пора принести, а то до перерыва ни одной стойки не сварю. Пойти, что ль, подогнать?
   - Взял тебя голыми руками, вот ты и молчишь. Нету ее, этой разницы между им и тобой, он не хочет, чтобы она была, а до тебя не доходит, как без этой разницы. Тут-то он тебя и взял. И не тебя одного.
   - Выходит, тебя тоже?
   - Может, и так. Не люблю суперменов, не к добру пошла мода на показуху. А он хилый, голосок дрожит, рубаха на шее болтается, но я вижу - в нем хребет есть.
   - Был у нас в части один из Донбасса, кожа да кости, а старички его не задевали... Вообще, конечно, с ним работать можно, ничего не скажешь. Губочев вот его боится, ну прямо смех берет.
   - Ты приглядись-ка лучше: Губочев всех боится. С чего бы человеку всех бояться?
   - Это не мое дело. Что-то крышу не несут, заснули, что ли... А правда, говорят, что ревизия неспроста была?
   - Беда, что такие, как он, никогда не защищаются. Им кажется, раз у них руки чистые, значит, все кругом идеальные. Что там ревизия! Ему бы дорожить своим положением, самую малость бояться всякой мрази, тогда будет надежное дело.
   - А разве есть, кто не боится? - спросил Слава.
   - Легок на помине, - сказал Филимонов, и его глаза улыбнулись. К ним шел Никифоров.
   - Здорово, мужики. - Директор пожал им руки, поглядел на красный "универсал". - Сейчас крыша будет.
   - Все, несут! - весело сказал Слава, усики на его растянувшейся губе стали совсем незаметными. - Ты глянь, сам Губочев тащит!
   Никифоров кивнул, но не стал смотреть, что делается за "универсалом", у которого отрезали заднюю часть.
   - Да я не шучу! - сказал Слава. - Прижал ее к пузу, а Верещагин конвоирует. Прямо вынос гроба!
   - У нас это последняя крыша, ему жалко с ней прощаться, - сказал Никифоров. И Филимонову: - Николай Петрович, перед перерывом вместе с Верещагиным скажите людям, что ревизия считает ваш кузовной участок самым лучшим.
   Больше тут делать было нечего; Никифоров кивнул мастеру Верещагину и пошел дальше.
   - Александр Константинович! - крикнул вслед Губочев. - Видите, я ваше распоряжение выполнил.
   - Спасибо, - ответил директор, полуобернувшись, так и не посмотрев на него. Наверное, было похоже, что он бежит. А он и бежал. Как маленький Саша Никифоров, когда зажег, играя, стог сена во дворе соседей. Или так лучше определить: не бежал, а хотел собраться с мыслями? Но он не стал уточнять.
   На малярном участке было душно; гудел вентилятор, горячо и едко пахло эмалью. Яркий холодный свет люминесцентных ламп с его едва уловимым помаргиванием, казалось, обладал плотностью, словно полупрозрачный газ. Вдоль стены напротив красильных боксов стояло несколько автомобилей. Все они были одинакового песочно-желтого цвета, с заклеенными бумагой фарами и стеклами, без бамперов, и чем-то напоминали коконы. Свежо блестела краска, и ее блеск маскировал мелкий брак - рябь "шагреневой кожи".
   - Получается, - похвалил Никифоров.
   - Нет, не очень получается, - вздохнула Лида.
   Скребок в ее руках остановился, потом пошел по капоту, легко снимая разбухшую от растворителя старую краску.
   - А как ты до крыши достанешь? - улыбнулся Никифоров.
   - Подставлю ящик.
   Он поднял с пола похожий на широкую стамеску скребок и снял с крыши белую стружку.
   - Испачкаетесь, - предупредила Лида.
   Он посмотрел на ее бледное миловидное лицо, уже тронутое тонкими трещинами морщин, снова улыбнулся:
   - Я у вас отдохну. Никто не знает, что я здесь.
   - Вы приходите почаще. Вот кончат там, - она кивнула на открытые боксы, где девушки в зеленых костюмах плавно работали пульверизаторами, - угостим вас домашним пит рогом. Мы и песни поем. Вы любите петь?
   - Когда за рулем спать охота. Мы с Журковым ехали из Тольятти - все песни перепели.
   - Нет, а мы просто так поем. Теперь нам никто не мешает. - Она посмотрела на Никифорова. - Хотите, за выходные мы вашу машину в любой цвет покрасим?
   - Ну да! Чтоб меня обвинили в злоупотреблении служебным положением?
   - А что мы еще можем? Бутылку купить?
   - Зачем бутылку? Да ничего не нужно! - сказал Никифоров. - Давай лучше-ка спой что-нибудь.
   - Вот еще! Ни с того ни с сего - петь. Просто так радио поет. - Лида нахмурилась, стала крепко и быстро водить скребком; ее тонкое плечо на мгновение выступало в широких складках рукава и сразу терялось в них.
   "Что на Полетаеву сегодня нашло? - подумал Никифоров. - Сначала тест загадала, потом будто заклинило. "Море - это любовь". Нормальная баба на ее месте нашла бы мужика и не комплексовала. Но как, наверное, скучно! Маленький городок, все на виду, взрослые мужики давно женаты... Тут заклинит".
   - Лида, что задумалась? - спросил он. - Хочешь, тест загадаю?
   - Александр Константинович! Товарищ директор! - послышался голос из динамика. - Вас просят подняться в ваш кабинет... Александр Константинович! Вас просят подняться в ваш кабинет...
   - Вот и спрятался, - сказал он. - Тест в другой раз.
   Он знал, что просто так звать не станут. Наверное, снова что-то случилось, а Журков не в силах справиться. Может быть, скандалит тот толстый парень из Вологодской области? Или приехал на техобслуживание какой-то чин?
   Никифоров почти угадал: заказчик, лысый коренастый мужчина в роговых очках, ждал в приемной.
   - Вы директор? Я к вам.
   - Заходите. - Никифоров толкнул дверь кабинета и сделал вид, будто не заметил сочувственного взгляда секретарши.
   Вошли, сели. Мужчина раздраженно сказал:
   - Я в девять утра сдал машину!
   Никифоров кивнул, нажал белую клавишу, раздался голос диспетчера:
   - Слушаю вас, Александр Константинович.
   - Нужно отрегулировать клапана, промыть карбюратор... - продолжал заказчик.
   - Что с автомобилем?.. - Никифоров нетерпеливо взглянул на него. - Ваш номер?
   - ЮМО ноль два - сорок пять, - быстро вымолвил мужчина.
   - Одну минутку, Александр Константинович, - сказал женский голос из селектора. - ЮМО ноль два - сорок пять сегодня получен владельцем с седьмого участка.
   - Спасибо, Валя.
   - Вот именно! Получен! - крикнул заказчик. - Там и конь не валялся! Карбюратор не промыт, зажигание не выставлено, тормоза не отрегулированы. Неужели всю жизнь на трояках и червонцах?
   - У вас вымогали деньги? - спросил Никифоров.
   - Я сам дал слесарю червонец. И мне ничего не сделали!
   - Пишите на мое имя заявление. - Он чувствовал, что по щекам растекается сухой жар. - Кому дали? Сколько? Зачем? Пишите!
   - Я не буду писать.
   - Тогда я бессилен. Кому вы давали?
   - Вы сами знаете, - усмехнулся мужчина.
   - Почему я должен знать? - воскликнул Никифоров. - Вы в своем уме? Вы даете взятку и ищете у меня защиты?
   - Мне нужен исправный автомобиль.
   - У вас не будет исправного автомобиля. Жулики и взяточники, которых вы плодите, не могут честно работать. - Никифоров снова повернулся к селектору. - Поддубских? Василий, что у тебя?
   - Нормально, Александр Константинович. Транзитному поменяли крестовину, он написал благодарность Голубовичу. Уф, жарко!
   - Зайди ко мне.
   - Вам даже пишут благодарности? - улыбнулся заказчик. - Я бы вас не беспокоил, но как без вашего разрешения снова загнать машину на участок...
   - Подождите, пожалуйста, в приемной, - сухо ответил Никифоров. Гнев, нараставший в нем, погас. Не стоило гневаться на обман, лукавство, наглость, с которыми Никифоров сталкивался каждый день и которые отравляли его. Гнев не мог ему помочь, а лишь выставлял его бессилие напоказ.
   Оставшись один, Никифоров сидел, выпрямив спину и положив ладони на стол. Ему казалось, что пальцы дрожат. Он смотрел на них с любопытством, потом заметил, что к рукаву прилип белый комок краски.
   - Можно? - Вошел Поддубских.
   - Заходи, заходи, - сказал Никифоров, сковыривая ногтем комок. - Кто делал его машину?
   - Чью машину?
   - Ну, того, лысого, что в приемной.
   - А-а, - протянул Поддубских, устало улыбаясь.
   - Вот что... Вот что... - сказал Никифоров.
   Поддубских, ссутулившись, стоял рядом возле приставного стола, держал руки в карманах халата. Халат облегал его костистые плечи и спадал с груди плоскими прямыми складками.
   Они молча смотрели друг на друга.
   Никифоров знал, что в кротких глазах Поддубских не мелькнет даже тени ожесточения, мастер не поверит; но когда убедится, что тот червонец был, что лысый не солгал, его большие впалые глаза подернутся тусклой пленкой. И еще Никифоров знал, что Поддубских не боец, что он уйдет, как только в нем накопится это тусклое презрение, из-за которого он прежде бежал с московских станций техобслуживания, бежал, чтобы, живя в Москве, ездить на работу за семьдесят километров от дома в новый, не зараженный дрянью автоцентр. Но куда бежать самому Никифорову?
   - Кто делал машину?
   - Голубович.
   - Так! Обрадовал.
   - Жалоба? - спросил Поддубский.
   - Хуже, но ты все равно не поверишь. Сядь и сиди. - Никифоров по селектору вызвал Голубовича.
   Поддубских грустно усмехнулся, отошел к стене. Никифоров выдвинул верхний ящик стола, взял оранжевую пластмассовую папку, вытащил листок.
   - Ты прав! - гневно сказал он. - Я бы тоже хотел отгородиться от этой гадости! Слушай, что они пишут. - И стал читать с дрожащего в руке листка: "Я, Молоканов В.М., был вызван на приемку осмотрения автомобиля... Меня попросили осмотреть левый лонжерон и левое крыло. Я осмотрел эти детали и сказал, что лонжерон можно вытянуть, а крыло надо менять. И я собирался уходить в цех, но клиент меня остановил и положил мне в карман пятьдесят рублей. Я отказался от этих денег, но он настойчиво сказал, что это тебе за консультацию. Я сказал, что авансов не беру. Он опять положил мне деньги, и я не удержался и ушел в цех. В чем считаю себя виноватым. И обещаю, что больше этого не повторится". - Никифоров вложил листок в папку и продолжал говорить уже как будто спокойнее: - Они дают взятки, а Молоканов и Голубович берут...
   - Голубович? - спросил Поддубских. - Не может быть!
   - Брось ты! Где эта граница, до которой не может быть, а после все может?! Молоканова мы не выгнали только потому, что такое у нас в первый раз. Но теперь, я вижу, мы совсем оперились. Хватит!
   Поддубских выпрямился, теперь глядел напряженно и зло.
   Вошел Голубович - щуплый, с хмурым взрослым лицом. У него были мокрые темные руки, он вытирал их серой тряпкой. Остановившись у дверей, слесарь молча смотрел на Никифорова.
   - Что ж ты так? - спросил Никифоров с горечью. - Неужели за двадцать один год никто тебе не говорил... - Он не закончил; снова открылась дверь и кособоко вошел Журков. - Пусть с тобой Журков разговаривает!
   - А что случилось? - Журков доковылял до стола, сел, поморщился.
   - Что случилось? - усмехнулся Никифоров. - Этот мальчишка содрал десятку с клиента.
   - Только-то? Они все там, на срочном, с клиентов дерут. Спроси у Поддубских.
   - Я не понял вас, Вячеслав Петрович, - холодно сказал Поддубских. Если то, что вы сказали, правда, я готов подать заявление.
   - Я тоже не понимаю, - Никифоров покачал головой, - твои шутки, Журков, сейчас неуместны.
   - Может, и неуместны, - согласился Журков, - только это не шутки. Чтобы заработать эту десятку, надо вкалывать целый день, а тут он срывает ее задаром. Верно, Володя? - Он повернулся к Голубовичу.
   - А мы куда смотрим? - нервничая и снова краснея, спросил Никифоров. Если у людей нет совести, то должен быть хотя бы страх.
   - Страх никого не остановит, - сказал Журков. - Дело не в страхе. На "фольксвагене", например, не воруют запчасти - их в магазинах полно. Все твои страхи да совесть - бабушкины сказки. Должна работать сама система: коль продали человеку автомобиль, то обеспечивайте и ремонт. К телеге теперь не вернутся.
   - Голубович, подойди, - сказал Никифоров. Слесарь подошел и остановился рядом с Поддубских, держа руки с тряпкой у живота. - Ты брал у заказчика деньги? - Тот кивнул. - Садись, пиши объяснительную.
   Голубович сел, положил тряпку себе на колени. Его лицо оставалось в прежнем хмуром однообразном выражении, словно он не вполне понимал, что происходит. И Никифоров вспомнил: Голубович - тот самый слесарь, который когда-то из-за гордости отказался ремонтировать машину, где все детали, даже копеечная подкапотная лампочка, были предусмотрительно помечены мазками зеленой краски - от воров.
   Слесарь наклонился над листком бумаги и задумался.
   - Пиши! - приказал Никифоров. - "Директору спецавтоцентра Никифорову. От слесаря Голубовича. Объяснительная записка..."
   Голубович написал четкими большими буквами.
   - "При ремонте автомобиля ЮМО ноль два - сорок пять я взял у заказчика десять рублей". Напиши, почему взял.
   Голубович прикоснулся ручкой к бумаге и снова задумался.
   - Сукин ты сын, Володя! - сказал Журков.
   - А если он барыга, почему я не могу взять у него деньги? - спросил Голубович. - Наверняка они ворованные.
   - Барыгу накажет суд, а не слесарь Голубович. Откуда ты узнал, что он барыга? Следствие провел? Может, он ученый или на Севере заработал. Что за стихийное перераспределение доходов? - Журков насмешливо поглядел на Поддубских. - У вас складывается философия, как раздевать клиента?
   - Тогда надо ввести карточную систему, - буркнул мастер.
   - Вводи! - усмехнулся Журков. - Ты карточную, а я карательную. Заинтересованность в труде упадет, ее надо будет поддерживать штрафами, а может, специальной трудовой повинностью... Дурачок ты, Голубович, вот что я тебе скажу. Не понимаешь ты нашей свободной жизни.
   - Не оскорбляйте меня! - тихо ответил Голубович. - Не буду ничего писать. - Он как будто очнулся, но это были не стыд и не гордость: по-видимому, простое предложение, которое ему предстояло написать и которое уже стало мыслью в его голове, что-то разрубило в нем, отделив прошлое от нынешнего дня.
   - Не пиши, не пиши. - Журков встал, медленно пошел вокруг стола, на ходу расстегивая и вытаскивая потертый ремень. Все недоуменно смотрели на него.
   - А ну-ка встань! - сказал он.
   Голубович улыбнулся, поглядел на Никифорова, но встал, подняв руки к груди. Рядом с главным инженером он казался совсем маленьким. Журков медленно размахнулся и стеганул Голубовича по бедру. И тут же схватился левой рукой за поясницу.
   - Журков! - вскочил Никифоров.
   - Довел-таки, - сказал Журков. - Жалко, радикулит!
   - Да вы что! - опешил Голубович. - Зачем драться-то? По какому праву?
   - Господи! - воскликнул Никифоров. - Да я и не собирался его наказывать.
   Голубович быстро пошел к выходу, оттуда обернулся:
   - Александр Константинович, пусть меня Журков еще раз огреет, а писать не буду.
   - И огрею, если снова попадешься! - посулил Журков.
   Почти сразу за вышедшим Голубовичем появился лысый заказчик.
   - Вернули деньги, - вымолвил он любезным голосом. - Но как вы понимаете, вопрос не в деньгах. Что вы решили?