Страница:
По лицу ее мужа видно было, как его огорчило такое бессердечное отношение. Но и миссис Дуглас стала уговаривать оставить Цецилию, чтобы не подвергать ее опасностям дороги.
— Кроме того, — говорила она, — это будет для нас повод возвратиться сюда, чтобы поблагодарить наших гостеприимных хозяев.
— Ну, уж нет, благодарю покорно — возвращаться в эту дыру! — досадливо заметила легкомысленная женщина. — Пусть один Генри поедет за Цецилией и привезет ее мне!
Итак, решено было оставить малютку в Эсперансе. Миссис Керризерс стала было соблазнять прелестями городской жизни Матильду и Чарльза, но те наотрез отказались. Тогда услужливый Альмагро вызвался проводить путешественников, чтобы помочь им избежать опасностей трудной и вдобавок совершенно незнакомой дороги.
Начались сборы в дорогу. Нанни приготовила большие кожаные мешки, набив их солониной, сушеным мясом, маисовыми лепешками и соленым маслом. Водой запасаться не стоило, так как ее всегда много в горах. Книги и инструменты Дугласа решено было пока оставить в Эсперансе, равно как и значительную часть белья и мебели, которыми госпожа Дуглас просила Мертонов распоряжаться как своими собственными. Но зато миссис Керризерс забрала с собой все чемоданы, ящики с платьями, тюфяки, подушки, так что в общем все-таки поклажи набралось порядочно; ее нагрузили на Нигера и мула Альмагро. Для дам и Керризерса отдали пару мулов и лошадь, а мистеру Дугласу, Альмагро и Джону Мертоны дали лошадей из своего корраля.
И вот пришел день разлуки. Даже легкомысленная миссис Керризерс была тронута: она горько плакала, говоря, что путешествие убьет ее, что она никогда не увидит своего ребенка, и последней ее просьбой было, чтобы Цецилию учили музыке, для чего она и оставила Матильде свою гитару.
X
XI
— Кроме того, — говорила она, — это будет для нас повод возвратиться сюда, чтобы поблагодарить наших гостеприимных хозяев.
— Ну, уж нет, благодарю покорно — возвращаться в эту дыру! — досадливо заметила легкомысленная женщина. — Пусть один Генри поедет за Цецилией и привезет ее мне!
Итак, решено было оставить малютку в Эсперансе. Миссис Керризерс стала было соблазнять прелестями городской жизни Матильду и Чарльза, но те наотрез отказались. Тогда услужливый Альмагро вызвался проводить путешественников, чтобы помочь им избежать опасностей трудной и вдобавок совершенно незнакомой дороги.
Начались сборы в дорогу. Нанни приготовила большие кожаные мешки, набив их солониной, сушеным мясом, маисовыми лепешками и соленым маслом. Водой запасаться не стоило, так как ее всегда много в горах. Книги и инструменты Дугласа решено было пока оставить в Эсперансе, равно как и значительную часть белья и мебели, которыми госпожа Дуглас просила Мертонов распоряжаться как своими собственными. Но зато миссис Керризерс забрала с собой все чемоданы, ящики с платьями, тюфяки, подушки, так что в общем все-таки поклажи набралось порядочно; ее нагрузили на Нигера и мула Альмагро. Для дам и Керризерса отдали пару мулов и лошадь, а мистеру Дугласу, Альмагро и Джону Мертоны дали лошадей из своего корраля.
И вот пришел день разлуки. Даже легкомысленная миссис Керризерс была тронута: она горько плакала, говоря, что путешествие убьет ее, что она никогда не увидит своего ребенка, и последней ее просьбой было, чтобы Цецилию учили музыке, для чего она и оставила Матильде свою гитару.
X
Повозку поставили на колеса, чтобы уезжающие сестры могли хоть день пользоваться ею, Джек сел за кучера, а остальные обитатели Эсперансы поехали провожать верхами. Было чудное весеннее утро, когда перешли бурную еще реку и спустились в пампасы, направляясь к северу. Проехали пятнадцать миль. Здесь решено было расстаться; дамы пересели на мулов. Настала тяжелая минута расставания.
С грустью молодежь повернула домой: Чарльз и Люис ехали верхами, Том и Джек — в повозке. По дороге им попалось страусиное гнездо; кроме того, шарами убили несколько попугаев, а одного зеленого красавца с красными перьями захватили живьем.
Вдруг Люис, осматривая в подзорную трубу окрестности, воскликнул:
— Индейцы! Скорей бросайте повозки и пересаживайтесь на лошадей!
Мигом лошади были отпряжены, и колонисты полным аллюром помчались домой. Люис все время торопил, чтобы успеть преодолеть реку. Наконец оказались у брода глубиной футов пять и шириной футов двести. Утомленные скачкой лошади точно ожили в прохладной воде и живо доплыли до другого берега. Только колонисты успели переправиться, как на оставленном ими берегу показалась шайка дикарей. Но, видимо, они не решались последовать примеру белых, на что и рассчитывал Люис.
Вскоре показалась и Эсперанса. Там поднялась было тревога, время шло, но все было спокойно. Прошла ночь, еще несколько ночей. Было тихо. Правда, лай Уэллеса не раз поднимал было обитателей Эсперансы, но оказывалось, что это какая-нибудь голодная пума бродила кругом корраля.
Прошел месяц, а Альмагро все еще не возвращался. Пшеница уже стала колоситься; кукуруза зазолотилась; каждый день на столе теперь появлялись свежие овощи… Благодаря книгам, оставленным Керризерсом, вечера теперь стали посвящать чтению, а временами вся компания развлекалась танцами под скрипку, которую Джон подарил своему ученику Джеку.
Заботились и о материальной стороне жизни. Неутомимые юноши делали ящики, столы, шкафы, а Том с Джеком сложили даже кухонную печь, к радости Нанни, которая теперь могла с удобством печь хлеб и лепешки.
Наконец возобновилась и охота, главным образом, на птицу, так как четвероногие животные еще не появлялись.
Однажды, рассудив, что об индейцах уже давно ничего не слышно, охотники отправились к тому месту, где вынуждены были бросить свою повозку. Она оказалась почти цела, только железо, даже гвозди, было растащено. Юноши скрепили разрозненные части ремнями, впрягли в повозку лошадей и притащили домой, чтобы отремонтировать ее.
Между тем барышни спокойно гуляли в лесу, собирали там землянику, цветы, а однажды набрели на большой улей диких пчел. Когда они, возвратясь домой, сообщили о своей находке, доктор Люис решил собрать мед. Он захватил небольшую пилу, деревянную лопату, пару ведер и бамбуковый шест с прикрепленной к нему на одном конце губкой. Затем, подойдя к дереву, он смочил губку какой-то жидкостью из взятой в сумке бутылки и, проворно всунув ее в дупло, где находился улей, провел ею вверх по дереву. Громкое жужжание пчел стало постепенно смолкать и наконец совсем прекратилось.
Тогда Люис вынул губку и велел приниматься за работу. В тонкой коре дерева не трудно было выпилить отверстие, фута на четыре от земли, — и вот открылось дупло, чуть не сплошь занятое сотами. Немедленно стали лопатами сгребать мед в ведра, потом, когда стало заметно по легкому шевелению пчел, что они начинают приходить в себя, поспешили чуть ли не бегом отойти на приличное расстояние прежде, чем очнувшиеся пчелы могли бы наказать дерзких похитителей меда.
Драгоценную добычу сложили в прохладную пещеру, и в тот же вечер семья поужинала горячими маисовыми лепешками с ароматным медом.
Незаметно наступило время сенокоса. К несчастью, у колонистов не было ни косы, ни серпа; приходилось обходиться ножами, а это была тяжелая работа. Однако общими усилиями набрали достаточно травы и насушили из нее целый стог отличного сена, покрыв его маисовыми листьями. Также срезали и сложили маленькими стожками бобы; наконец выкопали картофель. А на скотном дворе прибавился теленок и маленькая лама.
Одно беспокоило обитателей Эсперансы — засуха. Дождя не было уже несколько месяцев, и хотя выпадала роса и отчасти освежала землю, воду для полива сада приходилось носить далеко из реки, так как в колодце ее было мало.
Полевые работы были окончены, и колонисты могли с чувством удовлетворения наслаждаться плодами своих трудов. Все шло так хорошо, что, когда собрались в часовне поблагодарить Бога за все его милости, мистер Мертон призвал своих слушателей не слишком полагаться на свои богатства, дабы не навлечь на себя гнева Господа, а смиряться сердцем и помнить, что все это — дары Божьи.
И действительно, скоро их вера подверглась тяжелому испытанию. Однажды после жаркого дня началась сильная гроза. Молния зажгла маисовые листья и, несмотря на усилия колонистов потушить пожар, сено сгорело, вместе с тем сгорела и большая часть сложенных на просушку бобов. Но этого мало. Пожар охватил и хижину Альмагро, где были сложены не только рабочие инструменты, но и несколько мешков с кукурузой и пшеницей. Между тем вода в колодце быстро была выбрана. Пожар угрожал всем постройкам.
К счастью, небо смилостивилось над обитателями Эсперансы: когда все пришли в отчаяние, полил сильный дождь и в одну минуту погасил разраставшийся было пожар. Измученные колонисты смогли наконец отправиться немного передохнуть.
Наутро, когда они вышли из хижины взглянуть, что сделала вчерашняя гроза, их поразил вид, представший их взорам. Сад был совершенно опустошен; цветы и овощи были перемяты, переломаны, вырваны. В коррале убило молнией маленькую ламу.
Люис посоветовал обнести забором другой участок и загнать туда скот, а в прежней ограде дождаться второго сенокоса, так как ожидал, что иссушенная земля быстро оживет от благодатного дождя, и растительность живо пойдет в рост.
Не откладывая дела в долгий ящик, наши друзья на следующий же день запрягли в повозку пару быков и отправились в лес за кольями и кактусами для нового забора. Вода в реке сильно прибыла от дождя, но они спустились пониже и отыскали широкий и мелкий брод, через который и перешли реку. Они быстро нашли в лесу, что им было нужно, и принялись за работу: срубили несколько сосен, с корнем выдрали из земли множество молодых кактусовых кустов да еще набрали огромное количество шишек. Закончив эту работу, сели закусить и уже хотели трогаться в обратный путь, как вдруг в тени деревьев мелькнул силуэт всадника.
— Альмагро! — вскрикнул Джек и бросился ему навстречу.
Действительно, это был верный гаучо на своем Нигере, а за ним шло шесть навьюченных мулов.
Все повскакивали и окружили путешественника. Расспросам не было конца. Но рассудительный Люис напомнил, что пора вернуться домой. По дороге они рассказали Альмагро обо всех событиях в колонии, случившихся после его отъезда. Оказалось, что гаучо тоже настигла буря, но, к счастью, это случилось близ пещеры, где он и успел укрыться со своими мулами.
Когда приехали домой и сестры открыли ворота, радости не было предела. Альмагро со всех сторон засыпали вопросами. Юношей главным образом интересовали тюки, которые привез Альмагро, и после ужина они пристали к нему, чтобы он хоть рассказал, что привез.
— Множество полезных напоминаний о мистере и миссис Дуглас, — отвечал Альмагро, — да и поручения мистера Чарльза я постарался выполнить.
Эти слова были загадкой, и взоры всех вопросительно устремились на Чарльза, который сказал:
— Решившись остаться с вами здесь, друзья мои, я дал Альмагро свои бумаги и письма, чтобы ему открыли в Чили кредит, и просил его приобрести разные мелочи для пополнения нашего инвентаря.
— И я, по мере сил, исполнил ваше поручение! — отвечал Альмагро. — Но прежде всего я должен рассказать вам свои приключения: много хорошего, но много и печального мне нужно поведать вам.
И он начал:
«Расставшись с вами, мы направились равниной к северу, в надежде найти тропу, которая привела бы нас к проходу через горы. Два дня шли таким путем, не испытывая особенных неудобств, кроме капризов и жалоб миссис Керризерс. На третий нашли и тропинку, протоптанную мулами, что доказывало, что ею не пользовались еще индейцы, ездящие только на лошадях.
Мы поднялись по этой тропинке и дошли до лощины, где оказалась грязная, полуразвалившаяся хижина, должно быть, почтовая станция. Здесь обитала только глухая старуха и при ней глупая девчонка; сын же старухи, оказалось, ушел провожать через горы каких-то путешественников. Мы заночевали в хижине, но там на нас напали мириады насекомых, от которых мы едва отделались. Конечно, жалобы и плач госпожи Керризерс еще больше усилились.
На третий день мы вошли в теснину, представлявшую собой целый лабиринт огромных скал, скатившихся с гор. Вид всюду был дикий и грозный. Теснина привела нас к высокой горе, через которую вело узкое глубокое ущелье, а на дне его ревел поток. Мы шли по узкой тропинке, местами страшно опасной. Решили пройти это место пешком, но госпожа Керризерс заупрямилась и ни за что не хотела слезать с мула. Тогда я настоял, чтобы она хоть пересела на моего старого мула, и затем ее привязали к седлу. Госпожа Дуглас пошла впереди, за ней Джон с вьючными лошадями, а за ними — мистер Керризерс, державший жениного мула под уздцы.
Что касается меня, то я придумал, на случай несчастья, план, которым поделился только с мистером Дугласом: я слез вниз на дно ущелья и здесь остался с арканом в руке.
Компания дошла уже до самого узкого места прохода, заворачивавшего за скалу крутым углом, как вдруг гуанако, стоявший где-то выше, перепрыгнул дорогу перед самым мулом. Госпожа Керризерс пронзительно закричала и завозилась в седле. Эти ли движения или гуанако испугали мула, но в одну секунду он задними ногами соскользнул вниз. Мистер Дуглас уверял, что если бы дама сидела спокойно, они вдвоем с ее мужем вытащили бы мула. Но вопли и бешеные движения ускорили катастрофу — мул, сорвавшийся вместе с тянувшим его за повод Керризерсом и своей ношей, полетел в пропасть, прямо в воду.
Я бросился к берегу и прежде всего помог мистеру Керризерсу выбраться на сушу, где он упал без чувств. В это время, к моему удивлению, мой мул, целый и невредимый, сам выбрался из воды. Дама была все на нем, но — Боже! — в каком ужасном виде: вся истерзанная, окровавленная! При помощи мистера Дугласа, с трудом спустившегося вниз, мы отвязали ее. Оказалось, у нее были переломаны обе руки, а голова сильно разбита, но дама еще дышала. Я снял с себя пончо, мы положили ее и понесли наверх. Затем вернулись за мистером Керризерсом, который к тому времени уже очнулся, но глядел на нас диким, бессмысленным взором. Он с содроганием посмотрел на поток, а потом молча вопросительно уставился на нас.
— Элиза сильно пострадала, — проговорил мистер Дуглас. — Но будем думать, что все обойдется благополучно.
Несчастный муж, оказалось, отделался только легким испугом.
А вот его жена все еще не приходила в сознание. Помочь ей было некому. К счастью, вскоре тропинка привела нас в небольшую долину, заросшую травой, где стояло маленькое казенное здание, построенное для укрытия путешественников от непогоды. Оно состояло всего из одной комнаты.
Здесь-то на постель, устроенную из тюфяков и плащей, мы и положили бедную, обезображенную красавицу. Был разведен огонь, — и госпожа Дуглас омыла лицо сестры и перевязала ее раны. От холодной воды несчастная очнулась и застонала. Мы дали ей для подкрепления несколько капель коньяку.
— Маргарита, — произнесла она слабым голосом, — я умираю! Простит ли меня Бог? Я так забывала о Нем, возгордившись своей красотой!
Тогда плакавший навзрыд муж, сделав над собой усилие, стал говорить умирающей о милосердии Божьем и умолял ее искренне помолиться и просить у Бога прощения за грехи.
Она плакала и горячо молилась. Миссис Дуглас говорила мне потом, что к сестре словно вернулась младенческая святость и чистота душевная. Через сутки страдалицы не стало.
Бедный муж, крепившийся, пока его жена была жива, заболел опасной лихорадкой, как только возбуждение, поддерживавшее его, прекратилось. Мы не знали, что делать с ним, и только охлаждали его горячий лоб водой.
В течение нескольких дней несчастный бредил и метался, а мы не знали, чем и помочь ему. Между тем наши припасы стали истощаться. Что было делать? Я уж предлагал поехать за помощью, но куда — и сам не знал, так как вблизи, до самого западного склона, и не мыслил найти человеческого жилища.
К счастью, Бог послал нам помощь: неожиданно приехала целая компания путешественников; между ними оказался врач, который сказал, что у нашего больного нервная горячка, вызванная потрясением. Он дал необходимые указания и прежде всего посоветовал немедленно увезти больного из этих мест.
С помощью тех же путешественников мы сколотили гроб из сосновых ящиков, где хранились дамские наряды. Тело покойницы еще не подверглось разложению, — и это обстоятельство облегчило нам перевозку. Гроб с останками госпожи Керризерс мы привесили к седлу лошади с одной стороны, а с другой — для равновесия — чемоданы с ее нарядами. Лошадь эта была поручена Джону. На другую лошадь мы усадили больного, но ехал он в самом конце колонны, чтобы гроб находился подальше от его глаз.
Через два дня перед нами показались снежные громады. Мы начали подъем. Состояние больного постепенно улучшалось, хотя он и оставался мрачен и молчалив. Вскоре открылось узкое ущелье, ведущее на западный склон. Спускаться было легче, — и через день мы опять оказались в полосе растительности, а еще через два дня дошли до лесных скатов и остановились на почтовой станции. Это первое жилье, куда мы входили после грязной лачуги в пампасах, — оно было гораздо чище и уютнее; хозяева дали нам молока и плодов; еще ниже, в небольшой деревне, мы наняли проводников, которые через три дня привели нас в Сантьяго.
Проведя всю свою жизнь в пустыне, я был ошеломлен кипучей городской жизнью и совсем растерялся, когда мы остановились перед огромным отелем, который я принял за дворец.
Мистер Дуглас нашел друзей и знакомых, с помощью которых и похоронил миссис Керризерс на кладбище. Больной поправлялся, но, конечно, не мог уже быть помощником в делах.
Через несколько дней по прибытии в город мистер Дуглас узнал, что все содержимое брошенных ими в степи повозок доставлено на таможню, и выдал нашедшим вознаграждение. Но надежды на разработку руд было мало, так как рудокопы, прождав напрасно хозяев, разошлись в разные стороны, сдав инструменты в таможню, и теперь их трудно было собрать.
Не знаю, что хотел дальше делать мистер Дуглас, но пока вместе со своей супругой он помогал делать порученные мне покупки. Кроме того, понятно, они приобрели много и от себя в подарок вам, так что в конце концов я уже стал отказываться от этого, ибо не мог бы один справиться с тем количеством мулов, которое потребовалось бы для перевозки всех этих вещей. Ведь у меня и так набралось шесть вьючных мулов! Закончив покупки и аккуратно увязав их в тюки, я собрался в дорогу и, пользуясь случаем, присоединился к одной компании, отправлявшейся через горы в Мендозу, так как путешествовать одному с грузом было небезопасно.
Расставание с господами Дугласами и господином Керризерсом было тяжелое, так мы успели привыкнуть друг к другу. Мистер Керризерс сообщил, что думает вернуться в Англию и принять духовный сан, к которому и раньше готовился, но от которого отговорила его покойная жена. И он, и супруги Дуглас выражали твердую надежду встретиться еще с нами в Эсперансе.
Об обратном пути говорить нечего: благодаря компании переход через горы был совершен благополучно. Спустившись с последнего уступа, я распрощался со своими спутниками и, к их изумлению, повернул на юг. Они предостерегали меня от нападения индейцев, но с Божьей помощью я избежал встречи с этими разбойниками и, как видите, не только прибыл сам, но и груз доставил в целости. И теперь, когда я опять с вами, друзья, я снова почти счастлив, и только одна неотвязная, тяжелая дума…» — закончил Альмагро свой рассказ.
— Не печальтесь! — проговорила Мери. — Мы убеждены, что ваша Зара жива и будет возвращена вам.
— Дай Бог! — со вздохом проговорил бедный отец. — Однако, уже поздно. Отложим осмотр вещей до завтра.
С грустью молодежь повернула домой: Чарльз и Люис ехали верхами, Том и Джек — в повозке. По дороге им попалось страусиное гнездо; кроме того, шарами убили несколько попугаев, а одного зеленого красавца с красными перьями захватили живьем.
Вдруг Люис, осматривая в подзорную трубу окрестности, воскликнул:
— Индейцы! Скорей бросайте повозки и пересаживайтесь на лошадей!
Мигом лошади были отпряжены, и колонисты полным аллюром помчались домой. Люис все время торопил, чтобы успеть преодолеть реку. Наконец оказались у брода глубиной футов пять и шириной футов двести. Утомленные скачкой лошади точно ожили в прохладной воде и живо доплыли до другого берега. Только колонисты успели переправиться, как на оставленном ими берегу показалась шайка дикарей. Но, видимо, они не решались последовать примеру белых, на что и рассчитывал Люис.
Вскоре показалась и Эсперанса. Там поднялась было тревога, время шло, но все было спокойно. Прошла ночь, еще несколько ночей. Было тихо. Правда, лай Уэллеса не раз поднимал было обитателей Эсперансы, но оказывалось, что это какая-нибудь голодная пума бродила кругом корраля.
Прошел месяц, а Альмагро все еще не возвращался. Пшеница уже стала колоситься; кукуруза зазолотилась; каждый день на столе теперь появлялись свежие овощи… Благодаря книгам, оставленным Керризерсом, вечера теперь стали посвящать чтению, а временами вся компания развлекалась танцами под скрипку, которую Джон подарил своему ученику Джеку.
Заботились и о материальной стороне жизни. Неутомимые юноши делали ящики, столы, шкафы, а Том с Джеком сложили даже кухонную печь, к радости Нанни, которая теперь могла с удобством печь хлеб и лепешки.
Наконец возобновилась и охота, главным образом, на птицу, так как четвероногие животные еще не появлялись.
Однажды, рассудив, что об индейцах уже давно ничего не слышно, охотники отправились к тому месту, где вынуждены были бросить свою повозку. Она оказалась почти цела, только железо, даже гвозди, было растащено. Юноши скрепили разрозненные части ремнями, впрягли в повозку лошадей и притащили домой, чтобы отремонтировать ее.
Между тем барышни спокойно гуляли в лесу, собирали там землянику, цветы, а однажды набрели на большой улей диких пчел. Когда они, возвратясь домой, сообщили о своей находке, доктор Люис решил собрать мед. Он захватил небольшую пилу, деревянную лопату, пару ведер и бамбуковый шест с прикрепленной к нему на одном конце губкой. Затем, подойдя к дереву, он смочил губку какой-то жидкостью из взятой в сумке бутылки и, проворно всунув ее в дупло, где находился улей, провел ею вверх по дереву. Громкое жужжание пчел стало постепенно смолкать и наконец совсем прекратилось.
Тогда Люис вынул губку и велел приниматься за работу. В тонкой коре дерева не трудно было выпилить отверстие, фута на четыре от земли, — и вот открылось дупло, чуть не сплошь занятое сотами. Немедленно стали лопатами сгребать мед в ведра, потом, когда стало заметно по легкому шевелению пчел, что они начинают приходить в себя, поспешили чуть ли не бегом отойти на приличное расстояние прежде, чем очнувшиеся пчелы могли бы наказать дерзких похитителей меда.
Драгоценную добычу сложили в прохладную пещеру, и в тот же вечер семья поужинала горячими маисовыми лепешками с ароматным медом.
Незаметно наступило время сенокоса. К несчастью, у колонистов не было ни косы, ни серпа; приходилось обходиться ножами, а это была тяжелая работа. Однако общими усилиями набрали достаточно травы и насушили из нее целый стог отличного сена, покрыв его маисовыми листьями. Также срезали и сложили маленькими стожками бобы; наконец выкопали картофель. А на скотном дворе прибавился теленок и маленькая лама.
Одно беспокоило обитателей Эсперансы — засуха. Дождя не было уже несколько месяцев, и хотя выпадала роса и отчасти освежала землю, воду для полива сада приходилось носить далеко из реки, так как в колодце ее было мало.
Полевые работы были окончены, и колонисты могли с чувством удовлетворения наслаждаться плодами своих трудов. Все шло так хорошо, что, когда собрались в часовне поблагодарить Бога за все его милости, мистер Мертон призвал своих слушателей не слишком полагаться на свои богатства, дабы не навлечь на себя гнева Господа, а смиряться сердцем и помнить, что все это — дары Божьи.
И действительно, скоро их вера подверглась тяжелому испытанию. Однажды после жаркого дня началась сильная гроза. Молния зажгла маисовые листья и, несмотря на усилия колонистов потушить пожар, сено сгорело, вместе с тем сгорела и большая часть сложенных на просушку бобов. Но этого мало. Пожар охватил и хижину Альмагро, где были сложены не только рабочие инструменты, но и несколько мешков с кукурузой и пшеницей. Между тем вода в колодце быстро была выбрана. Пожар угрожал всем постройкам.
К счастью, небо смилостивилось над обитателями Эсперансы: когда все пришли в отчаяние, полил сильный дождь и в одну минуту погасил разраставшийся было пожар. Измученные колонисты смогли наконец отправиться немного передохнуть.
Наутро, когда они вышли из хижины взглянуть, что сделала вчерашняя гроза, их поразил вид, представший их взорам. Сад был совершенно опустошен; цветы и овощи были перемяты, переломаны, вырваны. В коррале убило молнией маленькую ламу.
Люис посоветовал обнести забором другой участок и загнать туда скот, а в прежней ограде дождаться второго сенокоса, так как ожидал, что иссушенная земля быстро оживет от благодатного дождя, и растительность живо пойдет в рост.
Не откладывая дела в долгий ящик, наши друзья на следующий же день запрягли в повозку пару быков и отправились в лес за кольями и кактусами для нового забора. Вода в реке сильно прибыла от дождя, но они спустились пониже и отыскали широкий и мелкий брод, через который и перешли реку. Они быстро нашли в лесу, что им было нужно, и принялись за работу: срубили несколько сосен, с корнем выдрали из земли множество молодых кактусовых кустов да еще набрали огромное количество шишек. Закончив эту работу, сели закусить и уже хотели трогаться в обратный путь, как вдруг в тени деревьев мелькнул силуэт всадника.
— Альмагро! — вскрикнул Джек и бросился ему навстречу.
Действительно, это был верный гаучо на своем Нигере, а за ним шло шесть навьюченных мулов.
Все повскакивали и окружили путешественника. Расспросам не было конца. Но рассудительный Люис напомнил, что пора вернуться домой. По дороге они рассказали Альмагро обо всех событиях в колонии, случившихся после его отъезда. Оказалось, что гаучо тоже настигла буря, но, к счастью, это случилось близ пещеры, где он и успел укрыться со своими мулами.
Когда приехали домой и сестры открыли ворота, радости не было предела. Альмагро со всех сторон засыпали вопросами. Юношей главным образом интересовали тюки, которые привез Альмагро, и после ужина они пристали к нему, чтобы он хоть рассказал, что привез.
— Множество полезных напоминаний о мистере и миссис Дуглас, — отвечал Альмагро, — да и поручения мистера Чарльза я постарался выполнить.
Эти слова были загадкой, и взоры всех вопросительно устремились на Чарльза, который сказал:
— Решившись остаться с вами здесь, друзья мои, я дал Альмагро свои бумаги и письма, чтобы ему открыли в Чили кредит, и просил его приобрести разные мелочи для пополнения нашего инвентаря.
— И я, по мере сил, исполнил ваше поручение! — отвечал Альмагро. — Но прежде всего я должен рассказать вам свои приключения: много хорошего, но много и печального мне нужно поведать вам.
И он начал:
«Расставшись с вами, мы направились равниной к северу, в надежде найти тропу, которая привела бы нас к проходу через горы. Два дня шли таким путем, не испытывая особенных неудобств, кроме капризов и жалоб миссис Керризерс. На третий нашли и тропинку, протоптанную мулами, что доказывало, что ею не пользовались еще индейцы, ездящие только на лошадях.
Мы поднялись по этой тропинке и дошли до лощины, где оказалась грязная, полуразвалившаяся хижина, должно быть, почтовая станция. Здесь обитала только глухая старуха и при ней глупая девчонка; сын же старухи, оказалось, ушел провожать через горы каких-то путешественников. Мы заночевали в хижине, но там на нас напали мириады насекомых, от которых мы едва отделались. Конечно, жалобы и плач госпожи Керризерс еще больше усилились.
На третий день мы вошли в теснину, представлявшую собой целый лабиринт огромных скал, скатившихся с гор. Вид всюду был дикий и грозный. Теснина привела нас к высокой горе, через которую вело узкое глубокое ущелье, а на дне его ревел поток. Мы шли по узкой тропинке, местами страшно опасной. Решили пройти это место пешком, но госпожа Керризерс заупрямилась и ни за что не хотела слезать с мула. Тогда я настоял, чтобы она хоть пересела на моего старого мула, и затем ее привязали к седлу. Госпожа Дуглас пошла впереди, за ней Джон с вьючными лошадями, а за ними — мистер Керризерс, державший жениного мула под уздцы.
Что касается меня, то я придумал, на случай несчастья, план, которым поделился только с мистером Дугласом: я слез вниз на дно ущелья и здесь остался с арканом в руке.
Компания дошла уже до самого узкого места прохода, заворачивавшего за скалу крутым углом, как вдруг гуанако, стоявший где-то выше, перепрыгнул дорогу перед самым мулом. Госпожа Керризерс пронзительно закричала и завозилась в седле. Эти ли движения или гуанако испугали мула, но в одну секунду он задними ногами соскользнул вниз. Мистер Дуглас уверял, что если бы дама сидела спокойно, они вдвоем с ее мужем вытащили бы мула. Но вопли и бешеные движения ускорили катастрофу — мул, сорвавшийся вместе с тянувшим его за повод Керризерсом и своей ношей, полетел в пропасть, прямо в воду.
Я бросился к берегу и прежде всего помог мистеру Керризерсу выбраться на сушу, где он упал без чувств. В это время, к моему удивлению, мой мул, целый и невредимый, сам выбрался из воды. Дама была все на нем, но — Боже! — в каком ужасном виде: вся истерзанная, окровавленная! При помощи мистера Дугласа, с трудом спустившегося вниз, мы отвязали ее. Оказалось, у нее были переломаны обе руки, а голова сильно разбита, но дама еще дышала. Я снял с себя пончо, мы положили ее и понесли наверх. Затем вернулись за мистером Керризерсом, который к тому времени уже очнулся, но глядел на нас диким, бессмысленным взором. Он с содроганием посмотрел на поток, а потом молча вопросительно уставился на нас.
— Элиза сильно пострадала, — проговорил мистер Дуглас. — Но будем думать, что все обойдется благополучно.
Несчастный муж, оказалось, отделался только легким испугом.
А вот его жена все еще не приходила в сознание. Помочь ей было некому. К счастью, вскоре тропинка привела нас в небольшую долину, заросшую травой, где стояло маленькое казенное здание, построенное для укрытия путешественников от непогоды. Оно состояло всего из одной комнаты.
Здесь-то на постель, устроенную из тюфяков и плащей, мы и положили бедную, обезображенную красавицу. Был разведен огонь, — и госпожа Дуглас омыла лицо сестры и перевязала ее раны. От холодной воды несчастная очнулась и застонала. Мы дали ей для подкрепления несколько капель коньяку.
— Маргарита, — произнесла она слабым голосом, — я умираю! Простит ли меня Бог? Я так забывала о Нем, возгордившись своей красотой!
Тогда плакавший навзрыд муж, сделав над собой усилие, стал говорить умирающей о милосердии Божьем и умолял ее искренне помолиться и просить у Бога прощения за грехи.
Она плакала и горячо молилась. Миссис Дуглас говорила мне потом, что к сестре словно вернулась младенческая святость и чистота душевная. Через сутки страдалицы не стало.
Бедный муж, крепившийся, пока его жена была жива, заболел опасной лихорадкой, как только возбуждение, поддерживавшее его, прекратилось. Мы не знали, что делать с ним, и только охлаждали его горячий лоб водой.
В течение нескольких дней несчастный бредил и метался, а мы не знали, чем и помочь ему. Между тем наши припасы стали истощаться. Что было делать? Я уж предлагал поехать за помощью, но куда — и сам не знал, так как вблизи, до самого западного склона, и не мыслил найти человеческого жилища.
К счастью, Бог послал нам помощь: неожиданно приехала целая компания путешественников; между ними оказался врач, который сказал, что у нашего больного нервная горячка, вызванная потрясением. Он дал необходимые указания и прежде всего посоветовал немедленно увезти больного из этих мест.
С помощью тех же путешественников мы сколотили гроб из сосновых ящиков, где хранились дамские наряды. Тело покойницы еще не подверглось разложению, — и это обстоятельство облегчило нам перевозку. Гроб с останками госпожи Керризерс мы привесили к седлу лошади с одной стороны, а с другой — для равновесия — чемоданы с ее нарядами. Лошадь эта была поручена Джону. На другую лошадь мы усадили больного, но ехал он в самом конце колонны, чтобы гроб находился подальше от его глаз.
Через два дня перед нами показались снежные громады. Мы начали подъем. Состояние больного постепенно улучшалось, хотя он и оставался мрачен и молчалив. Вскоре открылось узкое ущелье, ведущее на западный склон. Спускаться было легче, — и через день мы опять оказались в полосе растительности, а еще через два дня дошли до лесных скатов и остановились на почтовой станции. Это первое жилье, куда мы входили после грязной лачуги в пампасах, — оно было гораздо чище и уютнее; хозяева дали нам молока и плодов; еще ниже, в небольшой деревне, мы наняли проводников, которые через три дня привели нас в Сантьяго.
Проведя всю свою жизнь в пустыне, я был ошеломлен кипучей городской жизнью и совсем растерялся, когда мы остановились перед огромным отелем, который я принял за дворец.
Мистер Дуглас нашел друзей и знакомых, с помощью которых и похоронил миссис Керризерс на кладбище. Больной поправлялся, но, конечно, не мог уже быть помощником в делах.
Через несколько дней по прибытии в город мистер Дуглас узнал, что все содержимое брошенных ими в степи повозок доставлено на таможню, и выдал нашедшим вознаграждение. Но надежды на разработку руд было мало, так как рудокопы, прождав напрасно хозяев, разошлись в разные стороны, сдав инструменты в таможню, и теперь их трудно было собрать.
Не знаю, что хотел дальше делать мистер Дуглас, но пока вместе со своей супругой он помогал делать порученные мне покупки. Кроме того, понятно, они приобрели много и от себя в подарок вам, так что в конце концов я уже стал отказываться от этого, ибо не мог бы один справиться с тем количеством мулов, которое потребовалось бы для перевозки всех этих вещей. Ведь у меня и так набралось шесть вьючных мулов! Закончив покупки и аккуратно увязав их в тюки, я собрался в дорогу и, пользуясь случаем, присоединился к одной компании, отправлявшейся через горы в Мендозу, так как путешествовать одному с грузом было небезопасно.
Расставание с господами Дугласами и господином Керризерсом было тяжелое, так мы успели привыкнуть друг к другу. Мистер Керризерс сообщил, что думает вернуться в Англию и принять духовный сан, к которому и раньше готовился, но от которого отговорила его покойная жена. И он, и супруги Дуглас выражали твердую надежду встретиться еще с нами в Эсперансе.
Об обратном пути говорить нечего: благодаря компании переход через горы был совершен благополучно. Спустившись с последнего уступа, я распрощался со своими спутниками и, к их изумлению, повернул на юг. Они предостерегали меня от нападения индейцев, но с Божьей помощью я избежал встречи с этими разбойниками и, как видите, не только прибыл сам, но и груз доставил в целости. И теперь, когда я опять с вами, друзья, я снова почти счастлив, и только одна неотвязная, тяжелая дума…» — закончил Альмагро свой рассказ.
— Не печальтесь! — проговорила Мери. — Мы убеждены, что ваша Зара жива и будет возвращена вам.
— Дай Бог! — со вздохом проговорил бедный отец. — Однако, уже поздно. Отложим осмотр вещей до завтра.
XI
На следующее утро наши колонисты принялись разбирать привезенную Альмагро кладь. Тут оказалось прежде всего несколько плотничьих инструментов, две косы, два серпа; затем из особой корзины появились куры; часть их перемерла в дороге, но штук шесть все-таки осталось, и когда их пустили гулять вместе с ручными страусами, они как ни в чем не бывало принялись отыскивать себе корм. Дугласы прислали еще ящик с книгами, облачениями и церковной утварью, а по просьбе Чарльза Альмагро привез колокол, который немедленно повесили над церковью. Доктору Люису была прислана полная аптека и набор инструментов. Затем открыли ящики с книгами, канцелярскими принадлежностями, посудой, бельем. Чарльз выписал кастрюли, кофе, чай, сахар и корзину вина и коньяку. Альмагро удалось еще приобрести несколько ламп, затем пороху, дроби, пуль, наконец для обмена с индейцами — большой пакет стеклянных цветных бус.
Благодаря привезенным вещам, жизнь колонистов была обставлена теперь гораздо лучше, и они благодарили Бога за его милости.
Однако счастье продолжалось недолго, судьба снова подвергла колонистов тяжелым испытаниям.
Однажды Мария и Джек отправились в лес собирать шишки, семенами которых решено было кормить кур. Сначала отсутствия их не заметили, а когда хватились, стали беспокоиться. Тогда Люис и Чарльз вызвались идти на поиски за беглецами. Наскоро собравшись, они прошли до самого берега реки, но Марии и Джека нигде не было. Следы, оставленные ими на берегу, уходили на другой берег реки. Люис и Чарльз тоже перешли реку и только вошли в лес, росший на другой стороне, как услышали глухие рыдания. С испугом они побежали туда и, выйдя из лесу, увидели Марию, ломавшую руки в отчаянии.
— Он пропал! Мы больше не увидим его! — рыдала девушка.
— Что такое? В чем дело? — принялись расспрашивать ее, и она, понемногу успокаиваясь, рассказала, как, собирая шишки, они с Джеком увидели толпу скакавших к югу дикарей.
«Джек дал мне знак молчать, — с плачем рассказывала Мария, — но я от неожиданности громко вскрикнула. Дикари остановились и направились в нашу сторону. Считая, что скрываться уже бесполезно, Джек с зеленой веткой в руке пошел навстречу индейцам, приказав мне: „Не показывайся!“ Но я бы все равно не послушалась его, если бы от страха у меня не отнялись руки и ноги… Когда я снова выглянула, Джек, связанный ремнями, уже лежал поперек седла у одного индейца, и вся шайка полетела стрелой… Мне показалось, что вождем в ней был тот самый высокий дикарь, который руководил нападением на Эсперансу…»
С грустью наши друзья возвращались домой, не зная, как сообщить родителям о несчастной судьбе, постигшей Джека. Эту печальную обязанность взял на себя Люис, который со всевозможной осторожностью и рассказал о Джеке, прибавив, что, зная испанский язык, понятный большинству здешних индейцев и имея открытый, веселый характер, ему вряд ли придется особенно плохо в плену. Тем не менее госпожа Мертон, напуганная рассказами о свирепости дикарей, впала в полное отчаяние.
Тогда доктор и Чарльз решили немедленно отправиться на розыски юноши. Вызывался было идти и Альмагро, но его упросили остаться, опасаясь, что вид дикарей чересчур взволнует его. Остальные же члены колонии были слишком неопытны, чтобы им можно было идти на такое рискованное предприятие.
Сборы наших друзей были недолги. В седельные сумки положили сухарей и сушеного мяса, цветных бус (для подарков дикарям) и небольшой запас пороха; каждый из всадников засунул за пояс длинный нож, через плечо закинул ружье (причем не забыли захватить нож и ружье и для Джека); кроме того, у каждого были болас и лассо, подзорная труба и теплый пончо, который мог служить и плащом, и одеялом.
Снарядившись таким образом, Люис и Чарльз поехали вдоль реки до слияния ее с другой, большой рекой и отсюда — к югу по необозримой равнине. Долго они ехали, внимательно осматривая горизонт по всем направлениям, но нигде не было и признака селения дикарей. Между тем на равнину уже спускалась ночь… По расчетам наших друзей, они отъехали от Эсперансы более чем на тридцать миль. Нужно было остановиться на отдых. Они зажгли большой костер для защиты от диких зверей, поужинали припасами, взятыми в дорогу, и крепко уснули, измученные долгой ездой. На следующий день, встав с рассветом, разглядели в подзорную трубу, что далеко на востоке виднеются лошади или скот: очевидно, там находилась индейская деревня. Однако и в этот день им не попался ни один человеческий след. По их расчету, до Анд оставалось уже не более двадцати миль; более пятидесяти миль отделяли их от Эсперансы. Между тем у них кончилась взятая с собой вода, а по дороге не попадалось ни одного водоема. Тогда по предложению Люиса решили повернуть к югу в надежде найти одну из бесчисленных рек, текущих с Анд. И действительно, повернув к югу, вскоре выехали на крутой берег большой реки, но добраться до воды было трудно, тем более, что наступил вечер. Решили пока переночевать тут же на берегу, а с рассветом поискать брод; переходить реку в этом месте было опасно, так как, несмотря на трехсаженную ширину, река имела слишком быстрое течение.
Наши друзья решили искать брод и поехали вдоль реки. Мили через две они натолкнулись на странное сооружение вроде висячего моста, но крайне первобытного устройства: на обоих берегах в землю было вбито по три толстых кола, на расстоянии трех футов один от другого. К каждой паре колов был прикреплен ременный канат, протянутый через реку. А поперек канатов были положены деревянные бруски, крепко привязанные к канатам ремнями. Таким образом получился узкий висячий мост без перил; проход по нему требовал немалых усилий. Однако сооружение было достаточно прочное, и наши друзья, осторожно придерживаясь середины, благополучно перебрались на другой берег.
Теперь уже было очевидно, что деревня дикарей близко, — и наши друзья стали осторожнее подвигаться вперед. Наконец с одного высокого дерева они различили дым в миле расстояния. Проехав еще с полмили, можно было простым глазом разглядеть темные шалаши, служившие жилищами дикарей. Необходимо было вдвойне соблюдать осторожность. К счастью, справа от деревни рос густой лес, где и можно было спрятаться вместе с лошадями. Люис вызвался идти в разведку, чтобы удостовериться, в этой ли деревне находится в плену Джек, и если это так, постараться войти в переговоры с дикарями. Так как это была ближайшая к Эсперансе деревня дикарей, хотя отсюда до колонии было около семидесяти миль, можно было заключить, что именно эти дикари и похитили Джека.
Оставшийся наблюдать за лошадями Чарльз поспешил влезть на дерево, Люис же осторожно направился к вигвамам дикарей, но, подойдя на расстояние шагов в пятьдесят, также влез на дерево, откуда ему удобнее было разглядеть, что делалось в деревне.
Прежде всего ему бросились в глаза группы беспорядочно разбросанных шалашей, накрытых лошадиными и воловьими шкурами. В центре стояла такая же хижина, но гораздо больше других. Перед шатрами кувыркалась на земле вместе с собаками стая голых ребятишек, за которыми смотрели две-три женщины с длинными заплетенными в косы волосами, украшенными птичьими перьями. Спустя несколько минут, из главного шалаша вышла молодая женщина, одетая опрятнее других, и на ней был алый пончо, ниспадавший до самых ног; голова ее была изящно украшена серебряным обручем и страусиными перьями. За ней вышел… Джек, высокий, стройный, в пончо из шкур, он вел за руку маленького мальчика. Женщина остановилась и, лаская мальчика, стала разговаривать с юношей; это обстоятельство показывало, что Джек избежал тяжестей неволи и с ним не обращаются, как с рабом. Он взял ребенка на руки и стал с ним весело играть… Женщина с улыбкой наблюдала. Но вот дитя натешилось, и мать унесла его в хижину, а Джек отошел чуть дальше и задумчиво прислонился к дереву. Пользуясь этим, Люис издал крик, похожий на крик сорокопута, которому молодежь часто подражала в Эсперансе. Сначала Джек не обратил внимания, но когда крик повторился, он встрепенулся и, минуту подумав, ответил таким же криком. Зная теперь, что друзья близко, он уже готовился бежать в лес, как вдруг раздался режущий звук рога, — и к деревне галопом подскакал отряд дикарей, волоча за собой длинные копья и несколько убитых быков, лошадей и гуанако.
Благодаря привезенным вещам, жизнь колонистов была обставлена теперь гораздо лучше, и они благодарили Бога за его милости.
Однако счастье продолжалось недолго, судьба снова подвергла колонистов тяжелым испытаниям.
Однажды Мария и Джек отправились в лес собирать шишки, семенами которых решено было кормить кур. Сначала отсутствия их не заметили, а когда хватились, стали беспокоиться. Тогда Люис и Чарльз вызвались идти на поиски за беглецами. Наскоро собравшись, они прошли до самого берега реки, но Марии и Джека нигде не было. Следы, оставленные ими на берегу, уходили на другой берег реки. Люис и Чарльз тоже перешли реку и только вошли в лес, росший на другой стороне, как услышали глухие рыдания. С испугом они побежали туда и, выйдя из лесу, увидели Марию, ломавшую руки в отчаянии.
— Он пропал! Мы больше не увидим его! — рыдала девушка.
— Что такое? В чем дело? — принялись расспрашивать ее, и она, понемногу успокаиваясь, рассказала, как, собирая шишки, они с Джеком увидели толпу скакавших к югу дикарей.
«Джек дал мне знак молчать, — с плачем рассказывала Мария, — но я от неожиданности громко вскрикнула. Дикари остановились и направились в нашу сторону. Считая, что скрываться уже бесполезно, Джек с зеленой веткой в руке пошел навстречу индейцам, приказав мне: „Не показывайся!“ Но я бы все равно не послушалась его, если бы от страха у меня не отнялись руки и ноги… Когда я снова выглянула, Джек, связанный ремнями, уже лежал поперек седла у одного индейца, и вся шайка полетела стрелой… Мне показалось, что вождем в ней был тот самый высокий дикарь, который руководил нападением на Эсперансу…»
С грустью наши друзья возвращались домой, не зная, как сообщить родителям о несчастной судьбе, постигшей Джека. Эту печальную обязанность взял на себя Люис, который со всевозможной осторожностью и рассказал о Джеке, прибавив, что, зная испанский язык, понятный большинству здешних индейцев и имея открытый, веселый характер, ему вряд ли придется особенно плохо в плену. Тем не менее госпожа Мертон, напуганная рассказами о свирепости дикарей, впала в полное отчаяние.
Тогда доктор и Чарльз решили немедленно отправиться на розыски юноши. Вызывался было идти и Альмагро, но его упросили остаться, опасаясь, что вид дикарей чересчур взволнует его. Остальные же члены колонии были слишком неопытны, чтобы им можно было идти на такое рискованное предприятие.
Сборы наших друзей были недолги. В седельные сумки положили сухарей и сушеного мяса, цветных бус (для подарков дикарям) и небольшой запас пороха; каждый из всадников засунул за пояс длинный нож, через плечо закинул ружье (причем не забыли захватить нож и ружье и для Джека); кроме того, у каждого были болас и лассо, подзорная труба и теплый пончо, который мог служить и плащом, и одеялом.
Снарядившись таким образом, Люис и Чарльз поехали вдоль реки до слияния ее с другой, большой рекой и отсюда — к югу по необозримой равнине. Долго они ехали, внимательно осматривая горизонт по всем направлениям, но нигде не было и признака селения дикарей. Между тем на равнину уже спускалась ночь… По расчетам наших друзей, они отъехали от Эсперансы более чем на тридцать миль. Нужно было остановиться на отдых. Они зажгли большой костер для защиты от диких зверей, поужинали припасами, взятыми в дорогу, и крепко уснули, измученные долгой ездой. На следующий день, встав с рассветом, разглядели в подзорную трубу, что далеко на востоке виднеются лошади или скот: очевидно, там находилась индейская деревня. Однако и в этот день им не попался ни один человеческий след. По их расчету, до Анд оставалось уже не более двадцати миль; более пятидесяти миль отделяли их от Эсперансы. Между тем у них кончилась взятая с собой вода, а по дороге не попадалось ни одного водоема. Тогда по предложению Люиса решили повернуть к югу в надежде найти одну из бесчисленных рек, текущих с Анд. И действительно, повернув к югу, вскоре выехали на крутой берег большой реки, но добраться до воды было трудно, тем более, что наступил вечер. Решили пока переночевать тут же на берегу, а с рассветом поискать брод; переходить реку в этом месте было опасно, так как, несмотря на трехсаженную ширину, река имела слишком быстрое течение.
Наши друзья решили искать брод и поехали вдоль реки. Мили через две они натолкнулись на странное сооружение вроде висячего моста, но крайне первобытного устройства: на обоих берегах в землю было вбито по три толстых кола, на расстоянии трех футов один от другого. К каждой паре колов был прикреплен ременный канат, протянутый через реку. А поперек канатов были положены деревянные бруски, крепко привязанные к канатам ремнями. Таким образом получился узкий висячий мост без перил; проход по нему требовал немалых усилий. Однако сооружение было достаточно прочное, и наши друзья, осторожно придерживаясь середины, благополучно перебрались на другой берег.
Теперь уже было очевидно, что деревня дикарей близко, — и наши друзья стали осторожнее подвигаться вперед. Наконец с одного высокого дерева они различили дым в миле расстояния. Проехав еще с полмили, можно было простым глазом разглядеть темные шалаши, служившие жилищами дикарей. Необходимо было вдвойне соблюдать осторожность. К счастью, справа от деревни рос густой лес, где и можно было спрятаться вместе с лошадями. Люис вызвался идти в разведку, чтобы удостовериться, в этой ли деревне находится в плену Джек, и если это так, постараться войти в переговоры с дикарями. Так как это была ближайшая к Эсперансе деревня дикарей, хотя отсюда до колонии было около семидесяти миль, можно было заключить, что именно эти дикари и похитили Джека.
Оставшийся наблюдать за лошадями Чарльз поспешил влезть на дерево, Люис же осторожно направился к вигвамам дикарей, но, подойдя на расстояние шагов в пятьдесят, также влез на дерево, откуда ему удобнее было разглядеть, что делалось в деревне.
Прежде всего ему бросились в глаза группы беспорядочно разбросанных шалашей, накрытых лошадиными и воловьими шкурами. В центре стояла такая же хижина, но гораздо больше других. Перед шатрами кувыркалась на земле вместе с собаками стая голых ребятишек, за которыми смотрели две-три женщины с длинными заплетенными в косы волосами, украшенными птичьими перьями. Спустя несколько минут, из главного шалаша вышла молодая женщина, одетая опрятнее других, и на ней был алый пончо, ниспадавший до самых ног; голова ее была изящно украшена серебряным обручем и страусиными перьями. За ней вышел… Джек, высокий, стройный, в пончо из шкур, он вел за руку маленького мальчика. Женщина остановилась и, лаская мальчика, стала разговаривать с юношей; это обстоятельство показывало, что Джек избежал тяжестей неволи и с ним не обращаются, как с рабом. Он взял ребенка на руки и стал с ним весело играть… Женщина с улыбкой наблюдала. Но вот дитя натешилось, и мать унесла его в хижину, а Джек отошел чуть дальше и задумчиво прислонился к дереву. Пользуясь этим, Люис издал крик, похожий на крик сорокопута, которому молодежь часто подражала в Эсперансе. Сначала Джек не обратил внимания, но когда крик повторился, он встрепенулся и, минуту подумав, ответил таким же криком. Зная теперь, что друзья близко, он уже готовился бежать в лес, как вдруг раздался режущий звук рога, — и к деревне галопом подскакал отряд дикарей, волоча за собой длинные копья и несколько убитых быков, лошадей и гуанако.