Рик Янси. 5-я волна

   Папа прижал Сэмми к себе. Последнее объятие.
   – Веди себя хорошо. Слушайся военных дяденек. Хорошо?
   Сэмми кивнул и вложил свою ладошку в мою:
   – Идем, Кэсси. Мы поедем на автобусе!
   Черный противогаз резко повернулся в нашу сторону, рука в перчатке снова поднялась вверх.
   – Только мальчик.
   Я попыталась объяснить ему, куда он может засунуть свои приказы. Мне и так было тошно от того, что папа остается, и Сэмми я не собиралась отпускать одного.
   – Только мальчик, – оборвал мою тираду капрал.
   – Это его сестра, – попытался урезонить военного папа. – И она тоже еще ребенок. Ей только шестнадцать.
   – И все равно она останется, – сказал солдат.
   – Тогда он никуда не поедет. – Я крепко обхватила Сэмми.
   Этому капралу, если он намерен забрать моего братика, придется сначала оторвать мне руки.
   Капрал молчал. Так прошло несколько неприятных секунд. Стекла противогаза злобно отражали солнечный свет. Меня подмывало сорвать маску и плюнуть капралу в физиономию.
   – Хочешь, чтобы он остался?
   – Я хочу, чтобы он был со мной, – поправила я капрала. – В автобусе или здесь. Где угодно, но он останется со мной.
   – Нет, Кэсси, – сказал папа.
   Сэмми заплакал. Он понял: папа и военный дядя против нас с ним. И нам не победить.
   – Хорошо, он может остаться, – сказал капрал. – Но в таком случае мы не гарантируем его безопасность.
   – Да неужели? – прокричала я в его насекомью морду. – А чью безопасность вы вообще способны гарантировать?
   – Кэсси… – начал папа.
   – Ни хрена вы не можете гарантировать! – орала я.
   Капрал проигнорировал мои крики.
   – Вам решать, сэр, – сказал он.
   – Папа! – сказала я. – Ты слышал – Сэмми может остаться с нами.
   Папа закусил нижнюю губу, потом поднял голову и почесал подбородок, его глаза смотрели в пустое небо. Он думал о дронах, о том, что знал, и о том, чего не знал. Он прикидывал шансы, просчитывал возможности и не обращал внимания на слабый голосок, который просил из глубин подсознания: «Не отпускай его!»
   И папа, конечно, принял самое разумное решение. Он был разумным взрослым человеком, а разумные взрослые всегда поступают именно так.
   Они принимают разумные решения.
   – Ты права, Кэсси, – в конце концов сказал папа. – Они не могут гарантировать безопасность… никто не может. Но некоторые места менее опасны, чем другие. – После этого папа взял Сэмми за руку. – Идем, парень.
   – Нет! – закричал Сэмми, слезы ручьями текли по его красным щекам. – Не пойду без Кэсси!
   – Кэсси приедет, – сказал папа. – Мы вместе сразу приедем за тобой.
   – Я буду его защищать! Буду за ним приглядывать! Не позволю, чтобы с ним что-нибудь случилось! – уговаривала я папу. – Они же еще вернутся за нами! Мы просто подождем их здесь.
   Я потянула папу за рубашку и сделала умоляющее лицо. Это всегда помогало мне добиться желаемого.
   – Пожалуйста, папочка, не делай этого. Это неправильно. Мы не должны разлучаться, мы должны держаться вместе.
   Мои мольбы остались без ответа. Лицо папы снова стало суровым.
   – Кэсси, скажи своему брату, что все будет хорошо.
   Я так и сделала. После того как сказала себе. Сначала я сказала себе, что надо доверять папе, доверять правительству. Надо верить в то, что иные не превратят в пепел школьные автобусы с детьми. Надо верить в то, что вера не исчезнет, как исчезли компьютеры, попкорн и голливудские фильмы, где в финале подонки с планеты Ксеркон терпят сокрушительное поражение.
   Я опустилась на колени перед братиком.
   – Ты должен поехать, Сэмс, – сказала я.
   Сэмми выпятил пухлую нижнюю губу и прижал к груди мишку.
   – Кэсси, а кто будет обнимать тебя, когда ты испугаешься?
   Сэмми был совершенно серьезен, у него даже появилась морщинка между бровей, совсем как у папы. Я чуть не рассмеялась.
   – Я больше ничего не боюсь. И ты не должен бояться. Нас нашли военные, они позаботятся, чтобы с нами ничего не случилось. – Я подняла голову и посмотрела на капрала Бранча. – Правильно?
   – Правильно.
   – Он похож на Дарта Вейдера, – шепотом сказал мне Сэмми. – И голос такой же.
   – Ага. Но ведь ты помнишь, что случилось с Вейдером? В конце он стал хорошим парнем.
   – Только сначала взорвал целую планету и убил много людей.
   Я не могла не рассмеяться. Какой же наш Сэмми умница. Иногда мне казалось, что он умнее меня и папы вместе взятых.
   – Ты приедешь, Кэсси?
   – Можешь не сомневаться.
   – Обещаешь?
   Я пообещала. Приеду. Приеду, что бы ни случилось.
   Это все, что он хотел услышать.
   Сэмми протянул мне своего мишку.
   – Сэмс?
   – Будет с тобой, когда испугаешься. Ты его не бросай. – Сэмми поднял пальчик, чтобы подчеркнуть важность своих слов. – Не забудь свое обещание. – Сэмми протянул руку капралу. – Веди меня, Вейдер!
   Рука в перчатке поглотила пухленькую ладошку Сэмми. Первая ступенька была слишком высока для его роста. Когда Сэмми забрался по лесенке и появился в проходе, дети завизжали от радости и захлопали в ладоши.
   Мой брат был последним пассажиром. Двери закрылись. Папа попытался меня обнять, я шагнула в сторону. Заурчал двигатель, пшикнули пневматические тормоза.
   А еще было лицо Сэмми у залапанного стекла и его улыбка. Желтый X-крылый истребитель набрал сверхсветовую скорость и унес его в далекую галактику, остался только след из клубящейся пыли.

18

   – Идемте, сэр, – вежливо сказал капрал, и мы пошли за ним обратно в лагерь.
   Два «хамви» эскортировали школьные автобусы в Райт-Паттерсон, остальные стояли «мордами» к баракам и складу. Дула смотрели в землю, словно пулеметные установки были головами каких-то дремлющих металлических существ.
   В лагере было пусто. Все, даже военные, ушли в барак.
   Все, кроме одного.
   Когда мы вошли на территорию лагеря, из складского сарая к нам навстречу вышел Хатчфилд. Не знаю, что сияло ярче – его бритая голова или улыбка до ушей.
   – Великолепно, Салливан! – торжествующе пробасил он. – А ты еще хотел смотать удочки после первого дрона.
   – Похоже, я ошибался. – Папа натянуто улыбнулся.
   – Через пять минут подполковник Вош проведет инструктаж. Но сначала отдай игрушку.
   – Что отдать?
   – Оружие. Приказ подполковника.
   Папа посмотрел на сопровождавшего нас капрала. Капрал посмотрел на него пустыми черными глазницами противогаза.
   – Почему? – спросил папа.
   – Тебе надо объяснить? – Улыбка Хатчфилда осталась на месте, но глаза сузились.
   – Да, не помешало бы.
   – Это СОП, Салливан. Стандартная оперативная процедура. – Хатчфилд разговаривал с папой как с умственно отсталым. – В военное время толпа неподготовленных, неопытных штатских с оружием – проблема.
   Он протянул руку. Папа медленно снял с плеча винтовку. Хатчфилд выхватил у него оружие и снова исчез на складе.
   Папа повернулся к капралу и спросил:
   – Кто-нибудь выходил на контакт с… – Он не сразу нашел подходящее слово. – С иными?
   Ответ был односложным:
   – Нет.
   Хатчфилд вышел со склада и лихо отдал честь капралу. Это его стихия, он снова со своими братьями по оружию. Он был так возбужден – казалось, еще секунда, и обмочится от счастья.
   – Все стволы сданы и сосчитаны, капрал.
   «Кроме двух», – подумала я и посмотрела на папу.
   У него ни один мускул на лице не дрогнул, если не считать маленьких, вокруг глаз. Дернулись под левым, дернулись под правым: «Нет».
   Мне в голову пришла только одна причина, почему он так сделал. Когда я думаю об этом, когда я слишком много об этом думаю, я начинаю ненавидеть отца. Ненавижу за то, что он не доверился своим инстинктам, за то, что не прислушался к слабому голосу, который наверняка шептал ему: «Это неправильно. Что-то здесь не так».
   Я ненавижу его прямо сейчас. Если бы он был здесь, я бы врезала ему по лицу за то, что он был таким глухим тупицей.
   Капрал пошел к бараку. Пришло время подполковнику Вошу проводить инструктаж.
   Пришел конец.

19

   Воша я узнала сразу.
   Стоит в дверях. Очень высокий. Единственный из людей в военной форме не держит на груди винтовку.
   Мы вошли в бывший госпиталь-морг, и Вош кивнул капралу. Тот козырнул и занял место в одной из шеренг.
   Да, вот так это было: солдаты стояли вдоль трех стен, а беженцы сгрудились между ними.
   Папа нашел мою руку и сжал; в другой руке я держала мишку Сэмми.
   «Как тебе это, пап? Твой внутренний голос зазвучал громче, когда ты оказался окружен людьми с оружием? Поэтому ты схватил меня за руку?»
   – Отлично, теперь мы можем получить ответы? – крикнул кто-то, когда мы вошли внутрь.
   Все заговорили одновременно – все, кроме солдат. Люди выкрикивали вопросы:
   – Они уже приземлились?
   – На кого похожи?
   – Кто они?
   – Что за серые корабли мы видели в небе?
   – Когда нас отсюда увезут?
   – Сколько выживших вы обнаружили?
   Вош поднял руку, призывая нас к тишине. Это сработало, но только наполовину.
   Хатчфилд четко отдал честь подполковнику и доложил:
   – Контингент лагеря в полном составе, сэр!
   Я быстро пересчитала беженцев.
   – Нет! – Чтобы быть услышанной, мне пришлось повысить голос. – Не все! – Я посмотрела на папу. – Здесь нет Криско.
   Хатчфилд нахмурился.
   – Кто этот Криско? – спросил он.
   – Гаденыш… мальчишка…
   – Мальчишка? Значит, уехал на автобусе с другими.
   «С другими». Сейчас, когда я об этом думаю, это звучит даже забавно. Забавно в извращенном понимании.
   – Нам надо, чтобы в этом здании собрались все люди, – сказал Вош из-под своего противогаза.
   У него был очень низкий, какой-то утробный голос.
   – Он, наверное, перепугался, – предположила я. – Криско такой размазня.
   – Куда он мог пойти? – спросил Вош.
   Я покачала головой – не знаю. А потом догадалась, то есть я точно знала, где искать Криско.
   – Яма с пеплом.
   – Где эта яма?
   – Кэсси, – подал голос папа и сильно сжал мне руку, – почему бы тебе не пойти и не привести Криско, чтобы подполковник мог начать инструктаж?
   – Мне? – не поняла я.
   Думаю, к тому моменту внутренний голос папы уже кричал, но я его не слышала, а папа не мог об этом сказать. Он мог только попытаться мне что-то сообщить глазами. Например, вот это: «Кэсси, знаешь, как на войне определить, кто твой враг?»
   Не знаю, почему папа не вызвался пойти со мной. Может, подумал, что они ни в чем таком ребенка не заподозрят и хоть у кого-то из нас получится… по крайней мере, у меня будет шанс.
   Может быть.
   – Хорошо, – сказал Вош.
   Он ткнул пальцем в сторону Бранча: «Пойдешь с ней».
   – Она справится, – сказал папа. – Этот лес знает как свои пять пальцев. Пять минут, да, Кэсси? – Папа посмотрел на Воша и улыбнулся: – Пять минут.
   – Не тупи, Салливан, – сказал Хатчфилд. – Она не может выйти из лагеря без сопровождения.
   – Да, конечно, – согласился папа. – Хорошо. Конечно, ты прав.
   Папа наклонился ко мне и обнял. Объятие было не слишком крепким и не слишком долгим. Прижал – отпустил. Ничего похожего на прощание.
   «До свидания, Кэсси».
   Бранч повернулся к своему командиру и спросил:
   – Первый приоритет, сэр?
   Вош кивнул:
   – Первый приоритет.
   Мы вышли под яркое солнце – мужчина в противогазе и девочка с плюшевым мишкой. Прямо напротив нас два солдата стояли, прислонившись к «хамви». Когда мы шли к госпиталю, я их не видела. При нашем появлении они вытянулись в струнку. Капрал Бранч показал им большой палец, а потом поднял вверх указательный.
   «Первый приоритет».
   – Далеко это? – спросил он меня.
   – Нет, недалеко, – ответила я.
   Собственный голос показался мне тоненьким. Наверное, это плюшевый мишка тянул меня обратно в детство.
   Бранч шел за мной по тропинке, которая змейкой убегала в чащу, винтовку он держал перед собой стволом вниз. – Сухая земля скрипела под тяжелыми коричневыми ботинками капрала.
   День стоял теплый, но в лесу было прохладно. Мы прошли мимо дерева, за которое я спрятала М-16. Я не оглянулась на капрала – продолжала идти дальше, к поляне.
   Да, он там был. Маленький подонок стоял по колено в человеческом пепле и костях и выуживал бесполезные, ничего не стоящие безделушки. Эти вещи в конце пути, куда бы ни вел этот путь, должны были превратить его в большую шишку.
   Он оглянулся, когда мы вышли из-за деревьев. Его волосы блестели от пота и дряни, которой он их смазывал, а щеки были в черных полосах сажи.
   Увидев нас, Криско спрятал руку за спину. Что-то серебристо блеснуло на солнце.
   – Привет! Кэсси, это ты? Тебя не было в лагере, я решил поискать и пришел сюда, и увидел тут… вот это…
   – Это он? – спросил меня капрал.
   Он снял винтовку с плеча и шагнул вперед.
   Мы стояли в такой очередности: я, капрал и дальше Криско в яме с человеческими костями и пеплом.
   – Да, – сказала я, – это Криско.
   – Меня зовут не Криско, мое настоящее имя…
   Я так и не узнала, каким было настоящее имя Криско.
   Я не слышала выстрела. Я не видела, как капрал вытащил пистолет из кобуры, но я и не смотрела на него, я смотрела на Криско. Его голова откинулась назад, будто кто-то резко дернул за грязные волосы. Он согнулся пополам и упал лицом вперед, сжимая в руке свой трофей.

20

   Моя очередь.
   Девочка с рюкзаком и с дурацким плюшевым мишкой стоит в двух ярдах от убийцы в военной форме.
   Капрал развернулся кругом и вытянул руку вперед. Что было дальше, у меня стерлось из памяти. Не помню, как выронила мишку и выхватила из заднего кармана «люгер». Я даже не помню, как нажала на спусковой крючок.
   Следующее, что я помню четко, – это как разлетается вдребезги стеклянный визор противогаза.
   Капрал падает на колени в двух шагах от меня.
   Я вижу его глаза.
   Его три глаза.
   Естественно, я потом осознала, что на самом деле у него два глаза. Третий был черным входным отверстием от пули, которая угодила ему между бровей.
   Наверное, у него был шок, когда он вдруг увидел, что я целюсь ему в лицо. И он промедлил. Сколько это длилось? Секунду? Меньше секунды? Но в эту миллисекунду вечность свернулась, как гигантская анаконда. Если вы когда-нибудь побывали в аварии или пережили какую-нибудь другую смертельную опасность, вы знаете, о чем я. Сколько длится автомобильная авария? Десять секунд? Пять? Но если вы внутри аварии, кажется, что она длится целую жизнь.
   Капрал ткнулся лицом в землю. В том, что я его убила, не могло быть сомнений. Пуля проделала в затылке дыру размером с блюдце.
   Но я не опустила пистолет. Я пятилась к тропинке и продолжала целиться ему в темя.
   Потом развернулась и сломя голову помчалась по лесу.
   В неправильном направлении.
   К лагерю.
   Глупо. Но я тогда не думала. Мне шестнадцать, и я впервые выстрелила человеку прямо в лицо.
   Я попала в беду и просто хочу вернуться к папе.
   Папа должен все исправить.
   Ведь это то, что делают папы. Они все исправляют.
   Мой мозг сначала не фиксировал звуки. По лесу эхом прокатились отрывистые автоматные очереди и крики людей, но они не проникали в мое сознание. В моем сознании запечатлелись другие картинки: голова Криско откидывается назад, он падает в серый пепел, как будто его скелет превратился в желе; убийца делает пируэт, и на стволе его пистолета вспыхивает солнечный блик.
   Мир взорвался. Его осколки дождем сыпались вокруг меня.
   Это было начало Четвертой волны.
   Я успела затормозить на границе лагеря. Горячий запах пороха. Клочки дыма вырываются из окон барака. Какой-то человек ползет к складскому сараю.
   Это был мой папа.
   Его спина согнулась дугой. Лицо было в грязи и крови. За папой по земле тянулась дорожка из крови.
   Он оглянулся как раз в тот момент, когда я вышла из-за деревьев.
   «Кэсси, нет!» – прочитала я по его губам.
   Потом его руки подломились, и он замер на земле.
   Из барака появился военный. Легкой кошачьей походкой он двинулся к папе – руки свободно опущены, плечи расслаблены.
   Я отступила за деревья и подняла пистолет. Но между нами было больше ста футов. Если бы я промахнулась…
   Это был Вош. Он казался даже выше, когда стоял над лежащим папой. Папа не шевелился. Я думаю, он притворялся мертвым.
   Но это было не важно.
   Вош все равно в него выстрелил.
   Не помню, чтобы я издала какой-то звук, когда он нажал на спусковой крючок. Но, видимо, я что-то такое сделала, что подействовало на органы чувств Воша. Черный противогаз резко повернулся, солнце отразилось в стеклянном щитке. Вош поднял указательный палец, а потом ткнул большим пальцем в моем направлении. Жесты предназначались для двух солдат, которые к этому моменту вышли из барака.
   Первый приоритет.

21

   Они рванули в мою сторону, как гепарды. Никогда в жизни не видела, чтобы кто-то так быстро бегал. Сравниться с ними в скорости могла только перепуганная до смерти девчонка, у которой на глазах застрелили ее беспомощного отца.
   Лист, ветка, вьюн, ежевика. Воздух свистит в ушах. Скорострельный топот моих ног по тропинке.
   В зеленом куполе леса синие обрывки неба, клинки солнечных лучей вонзаются в потрескавшуюся землю. Взорванный мир раскачивается из стороны в сторону.
   Приблизившись к тому месту, где был спрятан последний подарок отца, я сбавила скорость. Моя ошибка. Крупнокалиберные пули бьют в ствол дерева в двух дюймах от моего уха. Измельченная кора летит мне в лицо. Тонкие, с волосок, щепки впиваются в щеку.
   «Кэсси, знаешь, как на войне определить, кто твой враг?»
   Мне от них не убежать.
   Отстреляться не получится.
   Может, получится их перехитрить?

22

   Они вышли на поляну и первое, что увидели, – тело капрала Бранча (или того существа, которое называло себя капралом Бранчем).
   – Один есть, – услышала я голос солдата.
   Хруст ботинок в яме с костями и пеплом.
   – Трупы.
   Статические помехи, потом:
   – Подполковник, у нас Бранч и один неопознанный штатский. Никак нет, сэр. Бранч ПВБ^[6]. Повторяю, Бранч ПВБ. – Дальше он говорит со своим товарищем, который стоит возле тела Криско: – Вош хочет, чтобы мы незамедлительно вернулись.
   Пока он выбирался из ямы, снова хрустели кости.
   – Это она сбросила.
   Мой рюкзак. Я пыталась закинуть его как можно дальше в лес, но он ударился о дерево и приземлился у дальнего края поляны.
   – Странно, – сказал первый.
   – Все нормально, – ответил его приятель. – «Глаз» о ней позаботится.
   «Глаз»?
   Голоса стихли. Вернулся покой и звуки леса. Шепот ветра. Пение птиц. Где-то в подлеске суетилась белка.
   Но я все равно не шевелилась. Как только у меня появлялось желание бежать, я сразу его подавляла.
   «Теперь не спеши, Кэсси. Они сделали то, зачем пришли. Ты должна оставаться здесь до темноты. Не шевелись!»
   И я не шевелилась. Я ждала без движения на ложе из праха и костей, меня укрывал пепел жертв.
   Я старалась не думать об этом.
   О том, что меня укрывает.
   А потом я подумала: «Эти кости были людьми, и эти люди спасли мне жизнь».
   И после этого уже не было так жутко.
   Это были просто люди. Они не хотели оказаться в погребальной яме, так же как не хотела этого я. Поэтому я лежала тихо-тихо.
   Это может показаться странным, но я как будто чувствовала их руки. Они обнимали меня – теплые и мягкие руки умерших людей.
   Не знаю, сколько я пролежала в объятиях мертвых. Казалось, что часы. Когда я наконец поднялась, солнечный свет приобрел золотистый оттенок, а воздух стал чуть прохладнее. Я с головы до ног была в сером пепле. Наверное, смахивала на воина из племени майя.
   «Глаз о ней позаботится».
   Если он говорил о дроне, то это не просто беспилотник, произвольно барражирующий над местностью. Предназначение такого летательного аппарата – не только уничтожение выживших после Третьей волны, способных инфицировать не затронутых эпидемией.
   Возможно, дрон гораздо опаснее, чем нам казалось.
   Но альтернативный вариант может быть еще хуже.
   Я поспешила за рюкзаком. Лес звал меня к себе. Чем дальше я уйду от убийц, тем лучше. Потом я вспомнила про папин подарок, припрятанный в начале тропинки, буквально в одном плевке от лагеря.
   Черт, надо было спрятать его в яме!
   Винтовка уж точно эффективнее пистолета.
   Вокруг было тихо. Даже птицы умолкли. Только ветер пробегал по холмикам пепла и подкидывал его в воздух, а пепел разлетался и плясал в золотых лучах солнца.
   Они ушли. Мне ничто не угрожало.
   Но я не слышала, как они уезжали. Должна же я была уловить рев грузовика и рычание «хамви»?
   Потом я вспомнила, как Бранч шагнул в сторону Криско.
   «Это он?»
   И закинул винтовку на плечо.
   Винтовка. Я крадучись пошла к его телу. Звук собственных шагов грохотал у меня в ушах. Выдохи были, как маленькие взрывы.
   Бранч упал лицом вперед прямо к моим ногам. Теперь он лежал лицом кверху, хотя большая часть его лица была спрятана под маской противогаза.
   Пистолет и винтовка капрала исчезли. Должно быть, их забрали солдаты. Секунду я стояла не двигаясь. На тот момент движение было самой лучшей тактикой.
   Это не был следующий этап Третьей волны. Это было что-то совершенно иное. Это явно было начало Четвертой. И возможно, Четвертая волна – гнусная пародия на «Близкие контакты третьей степени». Может быть, Бранч не был человеком и носил противогаз, как маску.
   Я опустилась на колено рядом с мертвым капралом, крепко схватилась за край маски и потянула вниз. Тянула, пока не увидела его глаза. Карие, очень похожие на человеческие, глаза слепо смотрели мне в лицо. Я потянула дальше.
   Остановилась.
   Я хотела и не хотела увидеть. Мне хотелось узнать, но я не хотела знать.
   «Уходи отсюда, Кэсси. Это не важно. Или важно? Нет. Это не важно».
   Порой ты разговариваешь с собственным страхом, например говоришь: «Это не важно». Как будто гладишь по голове громадного пса.
   Я встала. Да, это действительно не важно. Я подняла с земли мишку и зашагала через поляну.
   Но что-то меня тормозило. Я не пошла в лес, не поспешила увеличить расстояние между собой и лагерем – единственное, что давало мне шанс на спасение.
   Наверное, это плюшевый мишка так на меня подействовал. Когда я подняла его с земли, у меня перед глазами возникло лицо брата. Он прижимался к стеклу заднего окна в автобусе. Его голос звучал у меня в голове: «Будет с тобой, когда ты испугаешься. Ты его не бросай».
   Я чуть не забыла. Если бы не пошла проверить, осталось ли у Бранча оружие, точно забыла бы. Капрал упал прямо на бедного мишку.
   «Ты его не бросай».
   Кроме папы, я в лагере не видела убитых. Что, если кто-то пережил эти три минуты вечности в бараке? Там могут быть раненые, которых оставили умирать.
   Поэтому я не уходила. Если фальшивые вояки уехали, а в лагере есть живые, не могу же я бросить их на произвол судьбы.
   Проклятье!
   Иногда внушаешь себе, что есть выбор, хотя на самом деле его нет. Понимаете, о чем я? Наличие альтернативы не означает, что эта альтернатива годится для тебя.
   Я развернулась, обошла тело Бранча и по тропинке углубилась в лес, будто в сумеречный тоннель.

23

   В третий раз я уже не забыла о винтовке. Я заткнула «люгер» за пояс, но с мишкой в руке вряд ли можно рассчитывать на меткую стрельбу, так что пришлось оставить его на тропинке.
   – Все хорошо, я про тебя не забуду, – шепнула я мишке, сошла с тропинки и тихо зашагала между деревьев.
   Подойдя ближе к лагерю, я легла на землю и до края леса доползла по-пластунски.
   Теперь понятно, почему я не слышала, как они уезжают.
   Вош разговаривал с двумя солдатами у входа на склад. Еще несколько военных болтались у одного из «хамви». Я насчитала семь, оставалось еще пять, которые находились вне поля зрения. Может, они ищут меня в лесу? Тело папы исчезло. Наверное, иные избавлялись от трупов. После того как увезли детей, в лагере осталось сорок два человека. За минуту от такого количества тел не избавиться.
   Я оказалась права – именно это они и собирались сделать.
   Только глушители избавляются от трупов не так, как это делаем мы.
   Вош снял противогаз. Два солдата, которые были с ним, тоже. Я не увидела ни рострумов вместо рта, ни щупалец на подбородках. Они выглядели как самые обыкновенные люди. По крайней мере, на расстоянии.
   В противогазах они больше не нуждались. Почему? Потому что игра кончилась. Мы поверили, будто они защищаются от возможного заражения.
   Двое солдат из тех, что стояли у «хамви», поднесли к Вошу то ли чашу, то ли сферу такого же серого металлического цвета, как у дронов. Вош указал им между складом и бараком. Как раз туда, где упал мой папа.
   Потом все, кроме одного, ушли. Оставшийся солдат опустился на колени рядом с серым шаром.
   Завелись «хамви». К их дуэту добавился рык грузовика. Грузовик стоял у самого въезда в лагерь, так что мне его было не видно. Я совсем о нем забыла. Остальные солдаты, наверное, уже загрузились на борт и ждали. Чего же они ждали?
   Оставшийся у шара солдат встал и рысцой побежал обратно к «хамви». Я наблюдала. Солдат залез на борт. «Хамви» круто развернулся вокруг оси. Клубы пыли поднялись и осели на землю, одновременно с ними на лагерь опустилась тишина летних сумерек. Тишина, как колокол, звенела у меня в ушах.