Страница:
– Пусть каждый выбирает сам, – сказал Пол, – но распределение товаров и энергии должно осуществляться в соответствии с выполненной работой. В сфере производства, услуг и так далее. У меня есть пятилетний план перехода от полной репликации к экономике, основанной на работе…
– Пятилетний план, – с тяжелым вздохом повторила Шейда, – да знаешь ли ты, как ужасно звучат подобные слова для всякого, кто хотя бы поверхностно изучал историю, которую ты считаешь сказкой?
– Что?
– Не важно, – вновь вздохнула Шейда. – История учит только тому, что мы обречены вновь повторять прошлые ошибки. Ты намерен ввести труд на производстве или работу в сфере информационных технологий? Для мужчин или для женщин?
– И для тех, и для других, – согласился Пол, – и там, и там.
– Но разве ты не понимаешь, что только сельскохозяйственная экономика с ее неразвитыми технологиями гарантирует рост населения? Что рождаемость определяется состоянием рынка? И что только низкотехнологичная сельскохозяйственная экономика создает рыночные условия, при которых количество детей увеличивается? Вот тогда потребуется больше рабочих рук, что невозможно в индустриальном обществе. Особенно если работают представители обоих полов.
– Было немало индустриальных обществ с высокими показателями роста населения, – заметила Селин Рейнсхафен – смуглая женщина, худая, почти как скелет, с длинными черными волосами, стянутыми на затылке в пучок. Селин пожала плечами, взглянув на Шейду, и растянула губы в тонкой улыбке. – Я немного знакома с историей.
– Общие фразы, заученные с киберняней, здесь не сработают, – заметила Шейда. – Каждое из подобных обществ или вступило в фазу постсельскохозяйственной экономики, или же в его культуре дети считались ценностью. Будь у нас несколько миллионов приверженцев Церкви Святых Последних Дней, зороастрийцев-реформатов или мусульман – не пришлось бы искать выход из подобной ситуации.
– Так, значит, ты согласна с тем, что проблема существует? – уточнил Чанза. – Из-за чего тогда сыр-бор?
– Как говорил Авраам Линкольн, «мой уважаемый коллега делает совершенно ошибочные выводы, исходя из верных предпосылок». Вот из-за чего. К тому же сами показатели уменьшения снижаются. Да, Пол! Почти сто лет я наблюдала за тем же, что и ты, а теперь ты и сам наконец задумался! Поздравляю!
– Так каков же ответ? – спросил Боуман. – И кто такой Авраам Линкольн, черт подери?
– О боже, – ответила Шейда, закатив глаза, – хорошо, отбросим исторические параллели. Ответ, как обычно, заключается в том, чтобы ничего не менять. – Она чуть помедлила и продолжила: – Видишь ли, мужчины отличаются от женщин не только тем, что ниже пояса. Есть и другое отличие – не уверена, поймешь ли. Мы только что говорили о материнских инстинктах. Если оценивать по десятибалльной шкале, то среднестатистический мужчина получит четыре, а среднестатистическая женщина – около восьми баллов. Есть женщины, которые не выносят ни взрослых, ни грудных детей. Но большинство из нас считает детей очаровательными, хотя и готово отказаться от потомства в пользу других вещей. А вот мужчины редко радуются детям. Женщины готовы ахать, сюсюкать, возиться с детьми; мужчины стремятся пустить все на самотек.
Некоторые различия объясняются культурой, но основная их часть заложена на генном уровне, и именно генетические факторы определяют культуру. Если хочешь, попрошу сестру, чтобы объяснила на конкретном примере. И увидишь, что гены предопределяют положительную реакцию на детишек. Или, коли уж на то пошло, – на маленьких пушистых зверьков. Культура может сдерживать подобные реакции, но у женщин они выражены гораздо ярче, чем у мужчин. Улавливаешь?
– Так в чем же причина падения рождаемости? – удивился Айкава.
– В том, что дети, как заметил Ангпхакорн, – геморрой. Пока еще не создано киберняни, которая смогла бы дать детям любовь и внимание, необходимые для полноценного развития, – нужен человек, и желательно – женщина. Женщины, особенно при современном уровне жизни, способны выполнять немало воспитательной работы. Одна женщина и один мужчина справятся еще лучше, чем просто одна женщина. Несколько женщин и один мужчина смогут дать еще лучшее воспитание – возможно, даже лучше, чем в моногамном союзе. В качестве дополнительного варианта – несколько мужчин и одна женщина. Еще может быть мужчина… и необычный мужчина. Конечно, все это – очень обобщенно, среди людей тоже есть немало различий. Но, как явствует из подтвержденных результатов исследований, лучшей комбинации попросту не существует. Конец педагогической лекции.
Если есть дети и приходится их воспитывать, то требуется и немалое время. А потому приходится тратить на детей часы и дни, которые можно было бы… использовать иначе. В то время как кругом – тысячи способов приятного времяпрепровождения. Большинство предпочтет бродить по Сети или играть в ролевые игры, а не искать целый день ответы на бесконечные детские «почему».
Многие женщины понимают это, как и то, что придется принять основную ответственность за воспитание на себя. Те, кто не понимает поначалу, осознают после рождения первого ребенка. И если отказываются от новорожденного, то Сеть не позволит завести нового: такие матери лишаются прав.
– И это мы тоже могли бы изменить, – заметила Селин. – Родить большое количество полностью жизнеспособных детей – пустяк. К тому же, несмотря на работу последних десятилетий, человеческий геном еще можно существенно улучшить.
– А кто будет воспитывать детей? – не сдавалась Иштар. – Шейда только что сказала, что большинству не нужны лишние проблемы. У нас уже и так есть небольшое количество ничьих детей. А ты говоришь, «детей мало».
– К тому же необходимо учитывать и особенности культурного менталитета, – заметила Шейда. – В середине двадцать первого века человеческая популяция достигла пика и с тех пор немного сократилась. Но в нашем обществе по-прежнему живуч миф о том, что «Гея изнывает под непосильным бременем». Вот почему почти пятнадцать процентов всей потребляемой энергии тратится на возмещение нанесенного окружающей среде ущерба – в мире, где последнюю шахту закрыли более тысячи лет тому назад! Люди по-прежнему верят в проблему перенаселенности, так что в обществе на всякого, кто решит обзавестись выводком детей, посмотрят косо.
– Так куда ты клонишь? – недоумевал Пол.
– Женщины тоже неодинаковы, – продолжала Шейда. – Есть такие, что, из-за определенных культурных и генетических факторов, просто обожают детей. Вы и сами видели примеры – с тремя, четырьмя, пятью детьми, и это – несмотря на культурные запреты. Их тела требуют: «Заводи детей!» Слава богу, такие женщины больше не рожают собственных младенцев, не то возникло бы невообразимое перенаселение, но все равно несостоявшиеся матери воспитывают чужих.
Одна из причин того, что показатели уменьшения численности населения снижаются, – в растущей тенденции увеличения числа носителей подобных генов. За последние двести или триста лет женщины, не любящие детей, как правило, не обзаводились потомством. К тому же продолжительность жизни постоянно увеличивается. Сейчас мы можем жить до пятисот лет. В следующем веке, вероятно, появятся люди, способные прожить тысячу, а то и больше. А это сильно изменит окружающую среду.
– Если только наша численность вообще увеличится, – заметил Пол. – У тебя – свои показатели, у меня – свои. Рост научного прогресса упал едва ли не до нуля. Квантовый скачок и репликацию изобрели почти пятьсот лет тому назад, на том и остановились. Как ни крути, а численность населения резко падает, мы же впадаем в благодушный застой, в сибаритство. С каждым годом в нас остается все меньше и меньше человеческого, и, если ничего не предпринимать, людей может вообще не остаться. Мы вступили в кризисный период, а ты спрятала голову в песок и болтаешь о «материнских» генах!
– Это – не болтовня, Боуман, а наука, – возразила Шейда. – Но похоже, ты попросту не в силах рассуждать логически. Хочешь заставить людей работать, но делать такую работу, которая, согласно историческим данным, всегда способствовала не росту рождаемости, а, скорее, ее снижению. А потому я должна спросить: могут ли всю эту работу делать те, кто прошел через Изменение?
– Моя программа предусматривает введение некоторых ограничений на… вседозволенность Изменений, – нехотя согласился Пол.
– Ну уж нет! – возразил Кантор. – Да сколько же можно?! Значит, ты хочешь, чтобы я стал этаким послушным существом, которое выглядит как человек, работает на… как называется место, где делают вещи?
– Завод, – подсказала Шейда.
– Послушным существом, которое выглядит как человек, работает на заводе вместо того, чтобы быть тем, кем хочу?! – Кантор встал во весь рост, отшвырнул стул за спину и преобразился. Внезапно на месте огромного волосатого «человека» оказался медведь-гризли.
– Э'о вррря'л'ы, – проревел зверь. Наклонился вперед, оперся о стол, длинные когти заскребли столешницу из настоящего дерева, а голова вновь стала человеческой. – Я не позволю решать тебе, Пол Боуман, каким мне быть! И не стану заставлять никого из Измененных!..
Иштар перехватила взгляд Шейды и послала ей на ухо Шепот: «Хорошо, что он не дракон».
– Думаю, большшше нам здесссь делать нечшшего, – сказал Ангпхакорн. – Финн никогда не вссстанет на твою сссторону, даже есссли удосссужитссся сспросссить, о чем шшшла речшшь. Демон, возможно, и сссоглассситссся, но только из-за возможносссти бесспорядкоф. Так что тебе нужно будет заручшшитьссся сссогласссием сссемерых, чтобы наложить вето.
– Девятерых, – заметила Шейда. – Для пересмотра регламента Изменений требуется согласие девятерых, поскольку правила утверждены восемью голосами. Кстати, одно из правил приняли единогласно все члены Совета, так что придется обратиться за помощью к кому-нибудь из Хаков, чтобы помогли его отменить.
– Что за правило? – поинтересовалась Иштар.
– «Отмена Изменения невозможна, если возникнет угроза жизни Метаморфа». Так что перед тем, как придать прежний вид, тебе придется удостовериться, что никто не болен: ни дельфиноиды, ни китоиды, ни кто-то еще из морского народа. Как это обеспечить технологически, я даже представить не могу. А лишить морской народ человеческой помощи в момент обратного Изменения слишком опасно. Кроме того, во время процесса в генетический код неминуемо вкрадутся ошибки. Только новых проблем нам и не хватало!
– Не говоря уже о необходимости убедитьссся, что во время обращщщения вссспять никого не будет в воздухе, – сухо добавил Ангпхакорн. – Тебе, Боуман, не хватит голосссов, чтобы отменить правила, – даже есссли к тебе присссоединитссся Демон. Сссдавайссся.
– Ни за что, – отрезал Пол, поднимаясь. – В наших руках – будущее всего человечества, а вы готовы сдать его в утиль?! Ради беспочвенных фантазий о расе женщин, обладающих материнскими инстинктами, и ради… – Тут он замолчал и указал на пернатого змея.
– Ты наверняка собирался сказать «и ради мерзкой гадости»? – с невинным видом осведомилась Иштар. – Разве нет?
– Да! – резко бросил Чанза, чаша терпения исполина явно переполнилась. – Мерзкие гадости, не Изменения, а извращения! Драконы, единороги и этот ваш драгоценный подводный народ! Все это – не люди! Это – подонки, мерзкие выродки!
– О господи, – вздохнула Иштар, – не сомневаюсь, что мы нашего дорогого Чанзу просто достали. Позволь-ка спросить тебя, дружок: а разве в твоих генах заложен рост в три метра и вес в двести килограммов?
– Это к делу не относится, – проворчал член Совета. – Я-то – человек!
– Ну да, ну да, полагаю, чшшто прочшшии объяссснения излишшшни, – заметил Ангпхакорн, – благодарю за уточшшнение. Пора голосссовать. Предлагаю разссс и навсссегда прекратить обсссуждения того, как зассставить людей «работать», чшштобы у них рождалось большшше детей, и того, как лучшше воссспользоватьссся «железным кулаком», чшштобы положить конецсс «мерзкой гадости» Метаморфов.
– Мы еще не услышали мнение нескольких членов Совета, – заметила Шейда. – Миндзи? Тетцакола? Вы как-то странно притихли.
– Это потому, что мы согласны с Полом, – ответила Сайд Дракович, жестом указывая на остальных. – Мы, все шестеро, считаем, что разумнее ввести ряд ограничений. Оказать на человеческую расу… давление, чтобы вернуть былую силу. Закалить в огне, чтобы придать стальную твердость.
– Боже, боже, боже мой, – ответила Иштар, – то мы «мерзкая гадость», то – клинки, которые нужно засунуть в горн…
– Не все мы считаем Изменения извращениями, – заметила Селин, – я ассистировала при многих Изменениях, так что не считаю их гадостью. Но для Изменения требуется очень много энергии, еще больше – для того, чтобы поддерживать форму Метаморфов, – взгляните хотя бы на Кантора. Подобное разбазаривание ресурсов мешает важным проектам. – Селин замолчала и льстиво улыбнулась Иштар: – Хотелось бы добавить, что Изменения среди руководителей, конечно же, следует всецело одобрить. Так, чтобы никто из присутствующих не беспокоился из-за последствий программы.
– Верррр'о, – насмешливо проревел Кантор.
Как только заговорил Чанза, Джавлатанагс принял вид медведя.
– Так уж 'ас точ'о 'е, подкупят! Поддерррживаю!
– Все согласны? – осведомилась Иштар.
– Да, – подтвердил Кантор.
– Да, – сказала Шейда.
– Да, – согласился Айкава, – нетерпимость – вот настоящая гадость.
– Да, – прошелестел Ангпхакорн.
– Да, – в заключение произнесла Иштар. – Вот и все. Пол! Согласно протоколу, тебе понадобится девять голосов, чтобы отменить вето на твою программу. Так что ничего тебе не светит, пока трое из нас не умрут.
– Посмотрим, – ответил Боуман. – Увидите, что иного пути у нас нет. Мы все равно к этому придем, поверьте.
– До тех пор пока не ослепну – не придем, – возразила Шейда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Пятилетний план, – с тяжелым вздохом повторила Шейда, – да знаешь ли ты, как ужасно звучат подобные слова для всякого, кто хотя бы поверхностно изучал историю, которую ты считаешь сказкой?
– Что?
– Не важно, – вновь вздохнула Шейда. – История учит только тому, что мы обречены вновь повторять прошлые ошибки. Ты намерен ввести труд на производстве или работу в сфере информационных технологий? Для мужчин или для женщин?
– И для тех, и для других, – согласился Пол, – и там, и там.
– Но разве ты не понимаешь, что только сельскохозяйственная экономика с ее неразвитыми технологиями гарантирует рост населения? Что рождаемость определяется состоянием рынка? И что только низкотехнологичная сельскохозяйственная экономика создает рыночные условия, при которых количество детей увеличивается? Вот тогда потребуется больше рабочих рук, что невозможно в индустриальном обществе. Особенно если работают представители обоих полов.
– Было немало индустриальных обществ с высокими показателями роста населения, – заметила Селин Рейнсхафен – смуглая женщина, худая, почти как скелет, с длинными черными волосами, стянутыми на затылке в пучок. Селин пожала плечами, взглянув на Шейду, и растянула губы в тонкой улыбке. – Я немного знакома с историей.
– Общие фразы, заученные с киберняней, здесь не сработают, – заметила Шейда. – Каждое из подобных обществ или вступило в фазу постсельскохозяйственной экономики, или же в его культуре дети считались ценностью. Будь у нас несколько миллионов приверженцев Церкви Святых Последних Дней, зороастрийцев-реформатов или мусульман – не пришлось бы искать выход из подобной ситуации.
– Так, значит, ты согласна с тем, что проблема существует? – уточнил Чанза. – Из-за чего тогда сыр-бор?
– Как говорил Авраам Линкольн, «мой уважаемый коллега делает совершенно ошибочные выводы, исходя из верных предпосылок». Вот из-за чего. К тому же сами показатели уменьшения снижаются. Да, Пол! Почти сто лет я наблюдала за тем же, что и ты, а теперь ты и сам наконец задумался! Поздравляю!
– Так каков же ответ? – спросил Боуман. – И кто такой Авраам Линкольн, черт подери?
– О боже, – ответила Шейда, закатив глаза, – хорошо, отбросим исторические параллели. Ответ, как обычно, заключается в том, чтобы ничего не менять. – Она чуть помедлила и продолжила: – Видишь ли, мужчины отличаются от женщин не только тем, что ниже пояса. Есть и другое отличие – не уверена, поймешь ли. Мы только что говорили о материнских инстинктах. Если оценивать по десятибалльной шкале, то среднестатистический мужчина получит четыре, а среднестатистическая женщина – около восьми баллов. Есть женщины, которые не выносят ни взрослых, ни грудных детей. Но большинство из нас считает детей очаровательными, хотя и готово отказаться от потомства в пользу других вещей. А вот мужчины редко радуются детям. Женщины готовы ахать, сюсюкать, возиться с детьми; мужчины стремятся пустить все на самотек.
Некоторые различия объясняются культурой, но основная их часть заложена на генном уровне, и именно генетические факторы определяют культуру. Если хочешь, попрошу сестру, чтобы объяснила на конкретном примере. И увидишь, что гены предопределяют положительную реакцию на детишек. Или, коли уж на то пошло, – на маленьких пушистых зверьков. Культура может сдерживать подобные реакции, но у женщин они выражены гораздо ярче, чем у мужчин. Улавливаешь?
– Так в чем же причина падения рождаемости? – удивился Айкава.
– В том, что дети, как заметил Ангпхакорн, – геморрой. Пока еще не создано киберняни, которая смогла бы дать детям любовь и внимание, необходимые для полноценного развития, – нужен человек, и желательно – женщина. Женщины, особенно при современном уровне жизни, способны выполнять немало воспитательной работы. Одна женщина и один мужчина справятся еще лучше, чем просто одна женщина. Несколько женщин и один мужчина смогут дать еще лучшее воспитание – возможно, даже лучше, чем в моногамном союзе. В качестве дополнительного варианта – несколько мужчин и одна женщина. Еще может быть мужчина… и необычный мужчина. Конечно, все это – очень обобщенно, среди людей тоже есть немало различий. Но, как явствует из подтвержденных результатов исследований, лучшей комбинации попросту не существует. Конец педагогической лекции.
Если есть дети и приходится их воспитывать, то требуется и немалое время. А потому приходится тратить на детей часы и дни, которые можно было бы… использовать иначе. В то время как кругом – тысячи способов приятного времяпрепровождения. Большинство предпочтет бродить по Сети или играть в ролевые игры, а не искать целый день ответы на бесконечные детские «почему».
Многие женщины понимают это, как и то, что придется принять основную ответственность за воспитание на себя. Те, кто не понимает поначалу, осознают после рождения первого ребенка. И если отказываются от новорожденного, то Сеть не позволит завести нового: такие матери лишаются прав.
– И это мы тоже могли бы изменить, – заметила Селин. – Родить большое количество полностью жизнеспособных детей – пустяк. К тому же, несмотря на работу последних десятилетий, человеческий геном еще можно существенно улучшить.
– А кто будет воспитывать детей? – не сдавалась Иштар. – Шейда только что сказала, что большинству не нужны лишние проблемы. У нас уже и так есть небольшое количество ничьих детей. А ты говоришь, «детей мало».
– К тому же необходимо учитывать и особенности культурного менталитета, – заметила Шейда. – В середине двадцать первого века человеческая популяция достигла пика и с тех пор немного сократилась. Но в нашем обществе по-прежнему живуч миф о том, что «Гея изнывает под непосильным бременем». Вот почему почти пятнадцать процентов всей потребляемой энергии тратится на возмещение нанесенного окружающей среде ущерба – в мире, где последнюю шахту закрыли более тысячи лет тому назад! Люди по-прежнему верят в проблему перенаселенности, так что в обществе на всякого, кто решит обзавестись выводком детей, посмотрят косо.
– Так куда ты клонишь? – недоумевал Пол.
– Женщины тоже неодинаковы, – продолжала Шейда. – Есть такие, что, из-за определенных культурных и генетических факторов, просто обожают детей. Вы и сами видели примеры – с тремя, четырьмя, пятью детьми, и это – несмотря на культурные запреты. Их тела требуют: «Заводи детей!» Слава богу, такие женщины больше не рожают собственных младенцев, не то возникло бы невообразимое перенаселение, но все равно несостоявшиеся матери воспитывают чужих.
Одна из причин того, что показатели уменьшения численности населения снижаются, – в растущей тенденции увеличения числа носителей подобных генов. За последние двести или триста лет женщины, не любящие детей, как правило, не обзаводились потомством. К тому же продолжительность жизни постоянно увеличивается. Сейчас мы можем жить до пятисот лет. В следующем веке, вероятно, появятся люди, способные прожить тысячу, а то и больше. А это сильно изменит окружающую среду.
– Если только наша численность вообще увеличится, – заметил Пол. – У тебя – свои показатели, у меня – свои. Рост научного прогресса упал едва ли не до нуля. Квантовый скачок и репликацию изобрели почти пятьсот лет тому назад, на том и остановились. Как ни крути, а численность населения резко падает, мы же впадаем в благодушный застой, в сибаритство. С каждым годом в нас остается все меньше и меньше человеческого, и, если ничего не предпринимать, людей может вообще не остаться. Мы вступили в кризисный период, а ты спрятала голову в песок и болтаешь о «материнских» генах!
– Это – не болтовня, Боуман, а наука, – возразила Шейда. – Но похоже, ты попросту не в силах рассуждать логически. Хочешь заставить людей работать, но делать такую работу, которая, согласно историческим данным, всегда способствовала не росту рождаемости, а, скорее, ее снижению. А потому я должна спросить: могут ли всю эту работу делать те, кто прошел через Изменение?
– Моя программа предусматривает введение некоторых ограничений на… вседозволенность Изменений, – нехотя согласился Пол.
– Ну уж нет! – возразил Кантор. – Да сколько же можно?! Значит, ты хочешь, чтобы я стал этаким послушным существом, которое выглядит как человек, работает на… как называется место, где делают вещи?
– Завод, – подсказала Шейда.
– Послушным существом, которое выглядит как человек, работает на заводе вместо того, чтобы быть тем, кем хочу?! – Кантор встал во весь рост, отшвырнул стул за спину и преобразился. Внезапно на месте огромного волосатого «человека» оказался медведь-гризли.
– Э'о вррря'л'ы, – проревел зверь. Наклонился вперед, оперся о стол, длинные когти заскребли столешницу из настоящего дерева, а голова вновь стала человеческой. – Я не позволю решать тебе, Пол Боуман, каким мне быть! И не стану заставлять никого из Измененных!..
Иштар перехватила взгляд Шейды и послала ей на ухо Шепот: «Хорошо, что он не дракон».
– Думаю, большшше нам здесссь делать нечшшего, – сказал Ангпхакорн. – Финн никогда не вссстанет на твою сссторону, даже есссли удосссужитссся сспросссить, о чем шшшла речшшь. Демон, возможно, и сссоглассситссся, но только из-за возможносссти бесспорядкоф. Так что тебе нужно будет заручшшитьссся сссогласссием сссемерых, чтобы наложить вето.
– Девятерых, – заметила Шейда. – Для пересмотра регламента Изменений требуется согласие девятерых, поскольку правила утверждены восемью голосами. Кстати, одно из правил приняли единогласно все члены Совета, так что придется обратиться за помощью к кому-нибудь из Хаков, чтобы помогли его отменить.
– Что за правило? – поинтересовалась Иштар.
– «Отмена Изменения невозможна, если возникнет угроза жизни Метаморфа». Так что перед тем, как придать прежний вид, тебе придется удостовериться, что никто не болен: ни дельфиноиды, ни китоиды, ни кто-то еще из морского народа. Как это обеспечить технологически, я даже представить не могу. А лишить морской народ человеческой помощи в момент обратного Изменения слишком опасно. Кроме того, во время процесса в генетический код неминуемо вкрадутся ошибки. Только новых проблем нам и не хватало!
– Не говоря уже о необходимости убедитьссся, что во время обращщщения вссспять никого не будет в воздухе, – сухо добавил Ангпхакорн. – Тебе, Боуман, не хватит голосссов, чтобы отменить правила, – даже есссли к тебе присссоединитссся Демон. Сссдавайссся.
– Ни за что, – отрезал Пол, поднимаясь. – В наших руках – будущее всего человечества, а вы готовы сдать его в утиль?! Ради беспочвенных фантазий о расе женщин, обладающих материнскими инстинктами, и ради… – Тут он замолчал и указал на пернатого змея.
– Ты наверняка собирался сказать «и ради мерзкой гадости»? – с невинным видом осведомилась Иштар. – Разве нет?
– Да! – резко бросил Чанза, чаша терпения исполина явно переполнилась. – Мерзкие гадости, не Изменения, а извращения! Драконы, единороги и этот ваш драгоценный подводный народ! Все это – не люди! Это – подонки, мерзкие выродки!
– О господи, – вздохнула Иштар, – не сомневаюсь, что мы нашего дорогого Чанзу просто достали. Позволь-ка спросить тебя, дружок: а разве в твоих генах заложен рост в три метра и вес в двести килограммов?
– Это к делу не относится, – проворчал член Совета. – Я-то – человек!
– Ну да, ну да, полагаю, чшшто прочшшии объяссснения излишшшни, – заметил Ангпхакорн, – благодарю за уточшшнение. Пора голосссовать. Предлагаю разссс и навсссегда прекратить обсссуждения того, как зассставить людей «работать», чшштобы у них рождалось большшше детей, и того, как лучшше воссспользоватьссся «железным кулаком», чшштобы положить конецсс «мерзкой гадости» Метаморфов.
– Мы еще не услышали мнение нескольких членов Совета, – заметила Шейда. – Миндзи? Тетцакола? Вы как-то странно притихли.
– Это потому, что мы согласны с Полом, – ответила Сайд Дракович, жестом указывая на остальных. – Мы, все шестеро, считаем, что разумнее ввести ряд ограничений. Оказать на человеческую расу… давление, чтобы вернуть былую силу. Закалить в огне, чтобы придать стальную твердость.
– Боже, боже, боже мой, – ответила Иштар, – то мы «мерзкая гадость», то – клинки, которые нужно засунуть в горн…
– Не все мы считаем Изменения извращениями, – заметила Селин, – я ассистировала при многих Изменениях, так что не считаю их гадостью. Но для Изменения требуется очень много энергии, еще больше – для того, чтобы поддерживать форму Метаморфов, – взгляните хотя бы на Кантора. Подобное разбазаривание ресурсов мешает важным проектам. – Селин замолчала и льстиво улыбнулась Иштар: – Хотелось бы добавить, что Изменения среди руководителей, конечно же, следует всецело одобрить. Так, чтобы никто из присутствующих не беспокоился из-за последствий программы.
– Верррр'о, – насмешливо проревел Кантор.
Как только заговорил Чанза, Джавлатанагс принял вид медведя.
– Так уж 'ас точ'о 'е, подкупят! Поддерррживаю!
– Все согласны? – осведомилась Иштар.
– Да, – подтвердил Кантор.
– Да, – сказала Шейда.
– Да, – согласился Айкава, – нетерпимость – вот настоящая гадость.
– Да, – прошелестел Ангпхакорн.
– Да, – в заключение произнесла Иштар. – Вот и все. Пол! Согласно протоколу, тебе понадобится девять голосов, чтобы отменить вето на твою программу. Так что ничего тебе не светит, пока трое из нас не умрут.
– Посмотрим, – ответил Боуман. – Увидите, что иного пути у нас нет. Мы все равно к этому придем, поверьте.
– До тех пор пока не ослепну – не придем, – возразила Шейда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Трехмерная голограмма в виде двойной спирали, парящая над рабочим столом, расплелась надвое, вобрала в себя новую ДНК, распалась на участки, имитирующие цепочки белковых соединений, после чего соединилась вновь, и процесс повторился.
Даная Горбани отстраненно наблюдала за моделируемым процессом. Врачевательница генетических сбоев была худощавой, как и сестра, с такими же медно-каштановыми волосами. Однако пряди были длинными, в отличие от сестры, да и опытный генетик заметил бы, насколько неестествен васильково-синий цвет глаз. Но Даная, как и Шейда, подверглась весьма немногочисленным «улучшениям», к тому же проделанные Изменения были негенетическими. И без того хватало забот. И так приходится спасать чужие жизни, не хватало еще испортить собственный генетический код.
Голограмма двигалась замедленно: Даная наблюдала всего лишь имитацию процесса, который происходил намного быстрее, чем успевал уследить человеческий взгляд. Расчеты и анализ осуществлялись в Сети – там подыскивались комбинации генов, при которых удастся устранить конкретную проблему в генетическом коде отдельно взятого пациента.
Результат проблемы сидел в кресле напротив – подергиваясь, доверчиво смотря на целительницу. Герцер Геррик с рождения страдал недугом, имеющим симптомы, схожие с симптомами болезни Паркинсона. При обычных генетических тестах нарушение не заметили, и заболевание проявилось только в пятилетнем возрасте, когда скрытые ретровирусы привели к генетическим сбоям. За последние десять лет здоровье ухудшилось настолько, что Геррик почти ослеп, его мучили эпилептические припадки и он почти не мог передвигаться самостоятельно. Без лечения (а до сих пор лечение «представлялось невозможным») прогноз неутешителен: Герцер оставит скорбную земную юдоль задолго до двадцатого дня рождения, иными словами – примерно за четыреста семьдесят пять лет до истечения отпущенного срока.
Несмотря на страдания, молодой человек поддерживал отличную физическую форму. Раньше упражнения помогали совладать с приступами болезни, а потому Геррик старательно тренировался. Однако сейчас ухудшалось состояние и тела, и нервной системы.
Ситуация осложнялась и тем, что юноша дружил с дочерью Данаи; Горбани не хотела браться за лечение, зная, что личные отношения помешают работе. К тому же Даная поссорилась с родителями Герцера: после первых же спазматических приступов Мелисса и Гаррис стали избегать ребенка – точно боялись заразиться генетическими дефектами.
Пока родители не предоставили Герцеру полную свободу, пока ему не исполнилось четырнадцать и он не вступил в совершеннолетие, пока юноша лично не обратился за помощью, Даная откладывала лечение. Теперь, когда болезнь обострилась, Горбани корила себя за то, что прождала так долго.
Но надежда оставалась… если только Даная сможет помочь.
– Это, Герцер, как картинка-головоломка, – произнесла Даная, наблюдая, как сплетается и делится на части сдвоенная спираль. – Одни гены не стыкуются с другими – как ни подставляй. Кто-то из твоих предков решил соединить пару носителей хромосом. А они не подходят. И в результате нервы не пропускают импульсы.
– Да, док'ор, – со вздохом ответил юноша, – я 'наю.
– Конечно же знаешь, – с улыбкой ответила Горбани. – Сейчас я думаю, как исправить сбой. Исправить лучше, чем получилось бы у автодокторов.
– Я 'рововал ав'одок'оров рань'е, – ответил юноша, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд на голограмме или хотя бы на врачевательнице, сидящей напротив. Несмотря на волевые усилия, голова всякий раз дергалась в сторону, так что сосредоточить взгляд Геррику не удавалось. – Оны 'ак и не 'могли 'оставить 'иагноз.
– Ну, поставить диагноз как раз легко, – уточнила Горбани, – разве ты не знал?
– Н-ннет, – ответил Герцер, – 'а 'умал, они не могу'.
– Сынок, диагностика и лечение – совершенно разные вещи. Ведь обычное лечение тебя убьет.
– Фошэму? Как э'о?
– Все дело в регулировании обмена веществ, отвечающих за передачу нейроимпульсов, – пояснила Даная. – Для лечения пришлось бы перестроить ДНК, а затем заменить в твоем теле все энзим-регуляторы. А поскольку во время лечения передача импульсов от нейрона к нейрону приостановится, такая «помощь» равняется убийству. Все равно что по уши накачать тебя нейротоксинами. Вот почему автодоктора не возьмутся за лечение – программа запрещает им вмешиваться, если риск превышает определенные показатели.
– А Из'нение? Ылы 'ереход?
– В такой ситуации любое решение небезопасно, – ответила Даная, вскинув подбородок и неодобрительно прищелкнув языком. – Полагаю, кто-то из твоих генетических предков подвергся Изменению, из-за которого и возникла проблема, – ведь орган, отвечающий за выработку веществ, проводящих мозговые импульсы, расположен почти там же, где вырабатывается белок, переносящий кислород. А три поколения твоих предков были из подводного народа. И Переход, и Изменение – рискованны.
Для Изменения необходимо, чтобы нейроны, или, проще говоря, мозговые клетки, работали правильно. Что сложно. Я уверена почти на тридцать процентов: если превратить тебя, скажем, в существо размером с наннита, ты утратишь или часть важных воспоминаний, или способность к рефлекторным действиям, а может, и то и другое.
Если утратить способность к рефлекторным действиям, то твое полуразумное сознание окажется заключенным в наннитоподобном теле, которым ты не сможешь управлять. Тоже мало хорошего.
– Мое 'ело о'казывает, и мой мо'г – тоже, – заметил юноша. – У меня не'елик вы'ор, 'октор.
– Хм… – сказала Даная, – у меня родилась идея. Не уверена, что решение лучше Перехода; придется создать виртуальную модель. Болезнь обостряется, да и на лечение осталось не так уж много времени. – Горбани взглянула на Геррика и улыбнулась: – Обещаю, Герцер: что-нибудь придумаю.
– 'орошо, 'октор, – согласился тот.
– А пока постарайся отдохнуть. Вернусь не позднее, чем через неделю.
– 'орошо, 'октор, – повторил Геррик. – Мо'но мне ыдты?
– Не можно, а нужно. Пусть все идет своим чередом. Отдыхай, пей побольше жидкости, делай упражнения – если хватит сил.
– 'орошо, – со вздохом пообещал Герцер, – 'о сви'ания.
– Береги себя, – ответила Даная, и Герцер исчез вместе с креслом.
Женщина откинулась на спинку парящего кресла и некоторое время рассматривала потолок, после чего взмахом руки заставила объемную картинку исчезнуть и прищелкнула пальцами:
– Джинн, Чили!
Телепортация завершилась почти молниеносно: через мгновение Даная, закрыв глаза и подставляя лицо морскому ветру, уже наслаждалась звуками прибоя и шумом водопада. Небольшой деревянный коттедж, откуда открывался вид на По'эльский океан, находился на краю ущелья, близ Пантлавапа.
Двадцатиметровый водопад каскадом струился со склонов, вспенивался, смешиваясь с морскими волнами у подножия скал. Обычно звуки прибоя и несущейся со склонов воды успокаивали, помогали сосредоточиться.
Но только не сегодня.
Через несколько мгновений Даная открыла глаза и с ненавистью посмотрела на облака, гонимые ветром с запада.
– Скоро начнется, – прошептала она, – я чувствую… При первом же порыве надвигающейся бури Горбани встала и принялась расхаживать по террасе коттеджа. Ветер трепал волосы, бил в лицо, но женщина, словно не замечая стихии, остановилась, с отсутствующим видом всматриваясь в темноту надвигающегося урагана.
– Интересно, – тихо произнесла врачевательница, когда по еле видимому покрову силового поля заскользили дождевые капли, – как лучше собирать головоломку? По кусочку или… – Она была уверена, что мысль пришла неспроста, что здесь кроется решение, – стоит только сосредоточиться, совсем немного – и…
И послышался мелодичный звон. Тихий звук нарастал.
– Ну что еще, джинн? Я же сказала, чтобы мне сюда никто не звонил, – рассердилась Даная.
– Никто, кроме ограниченного круга лиц. – В воздухе показалась бесплотная мужская голова джинна и состроила хозяйке гримасу. – Звонит сэр Эдмунд. Говорит, по срочному делу.
– Соединяй, – вздохнула Даная. Мысли о головоломке исчезли, точно унесенные штормом. – Эдмунд, в чем дело?
Ее бывший генетический партнер мало изменился за два года: все такой же коренастый, мускулистый, и те же редкие морщинки на лице… А вот ведет себя… странновато.
– Спасибо, Даная, что согласилась поговорить. Прошу тебя пожертвовать излишек энерг-кредитов на проект терраформирования Вулфа – триста пятьдесят девять. В системе Вулфа – четыре необходимы кардинальные преобразования, включающие устранение многих тонн осадочных пород, и поэтому нужна твоя помощь.
– Что?! – вскрикнула Даная. – Эдмунд, я хотела побыть здесь одна! Я лечу мальчика, который серьезно болен, и не желаю, чтобы ты вымогал у меня пожертвования в фонд терраформирования! Нашел чем заняться – терраформированию помогать! На создание пригодной для жизни планеты уйдет полмиллиона лет! Ты же сам говорил!
– Терраформирование необходимо для будущего – не только ради человечества, но и ради самой Жизни. Через несколько миллионов лет нашу планету поглотит Солнце. Без новых, пригодных к колонизации миров, подготовленных, чтобы принять все земные организмы, погибнет единственная в Галактике обитаемая планета с высокоразвитыми существами…
– Постой-ка, – оживилась Даная, – ты кто? Ты же не Эдмунд Тальбот!
– Я – официально заверенное сообщение от проекта терраформирования на Вулфе – триста пятьдесят девять. От проекта, которому необходима твоя помощь.
– Джинн! Спам! – закричала Горбани, но изображение уже исчезло. – О! О-о-о! Джинн, отправь к Эдмунду аватару, скажи, что его визуальный код взломан! И сестру предупреди.
– Слушаюсь, мэм, – ответил джинн. – Оба будут извещены.
– Хорошо. – Даная вздохнула. – Ну и ладно, я все равно сегодня больше не смогу ни о чем думать. Джинн, домой.
Виртуальный дворецкий издал звук, точно откашливаясь, и Эдмунд Тальбот оторвался от мозаичного панно, на скрупулезное выкладывание которого ушло немало времени.
– Хозяин Эдмунд, к вам прибыла аватара.
Виртуал был одет в костюм франкского придворного тринадцатого века: богатый камзол из шерсти и шелка украшала червонная перевязь. При всем своем человекоподобии, виртуал вовсе не казался чужаком в помещении, заставленном старинными инструментами, доспехами и оружием. Он выглядел как обычный средневековый прислужник, а не облако наннитов в одежде из шелка, шерсти и хлолка.
В загроможденной мастерской ничто не указывало на развитые современные технологии. Оселок приводился в движение педалями, воздух к расположенному в глубине помещения горну поддувался ручными мехами, бочонки, где хранились заготовки для мечей и стальные прутки, были изготовлены из растущего в окрестностях дуба, а все материалы ручной работы.
Солнце садилось, в мастерской причудливо играли отблески золотистого света и темных теней, но единственным источником освещения был жаровник под стеклянным колпаком.
Эдмунд носил гаэльские штаны и мятую тунику, которая, если бы не хлолк и необыкновенная тонкость работы, вписалась бы в любой интерьер разийского Средневековья – от эпохи падения Рима и до Возрождения включительно. Хозяина мастерской, седеющего бородача с мозолистыми руками и мощной фигурой, можно было принять за средневекового кузнеца. Или за лорда, увлекающегося кузнечным делом.
Даная Горбани отстраненно наблюдала за моделируемым процессом. Врачевательница генетических сбоев была худощавой, как и сестра, с такими же медно-каштановыми волосами. Однако пряди были длинными, в отличие от сестры, да и опытный генетик заметил бы, насколько неестествен васильково-синий цвет глаз. Но Даная, как и Шейда, подверглась весьма немногочисленным «улучшениям», к тому же проделанные Изменения были негенетическими. И без того хватало забот. И так приходится спасать чужие жизни, не хватало еще испортить собственный генетический код.
Голограмма двигалась замедленно: Даная наблюдала всего лишь имитацию процесса, который происходил намного быстрее, чем успевал уследить человеческий взгляд. Расчеты и анализ осуществлялись в Сети – там подыскивались комбинации генов, при которых удастся устранить конкретную проблему в генетическом коде отдельно взятого пациента.
Результат проблемы сидел в кресле напротив – подергиваясь, доверчиво смотря на целительницу. Герцер Геррик с рождения страдал недугом, имеющим симптомы, схожие с симптомами болезни Паркинсона. При обычных генетических тестах нарушение не заметили, и заболевание проявилось только в пятилетнем возрасте, когда скрытые ретровирусы привели к генетическим сбоям. За последние десять лет здоровье ухудшилось настолько, что Геррик почти ослеп, его мучили эпилептические припадки и он почти не мог передвигаться самостоятельно. Без лечения (а до сих пор лечение «представлялось невозможным») прогноз неутешителен: Герцер оставит скорбную земную юдоль задолго до двадцатого дня рождения, иными словами – примерно за четыреста семьдесят пять лет до истечения отпущенного срока.
Несмотря на страдания, молодой человек поддерживал отличную физическую форму. Раньше упражнения помогали совладать с приступами болезни, а потому Геррик старательно тренировался. Однако сейчас ухудшалось состояние и тела, и нервной системы.
Ситуация осложнялась и тем, что юноша дружил с дочерью Данаи; Горбани не хотела браться за лечение, зная, что личные отношения помешают работе. К тому же Даная поссорилась с родителями Герцера: после первых же спазматических приступов Мелисса и Гаррис стали избегать ребенка – точно боялись заразиться генетическими дефектами.
Пока родители не предоставили Герцеру полную свободу, пока ему не исполнилось четырнадцать и он не вступил в совершеннолетие, пока юноша лично не обратился за помощью, Даная откладывала лечение. Теперь, когда болезнь обострилась, Горбани корила себя за то, что прождала так долго.
Но надежда оставалась… если только Даная сможет помочь.
– Это, Герцер, как картинка-головоломка, – произнесла Даная, наблюдая, как сплетается и делится на части сдвоенная спираль. – Одни гены не стыкуются с другими – как ни подставляй. Кто-то из твоих предков решил соединить пару носителей хромосом. А они не подходят. И в результате нервы не пропускают импульсы.
– Да, док'ор, – со вздохом ответил юноша, – я 'наю.
– Конечно же знаешь, – с улыбкой ответила Горбани. – Сейчас я думаю, как исправить сбой. Исправить лучше, чем получилось бы у автодокторов.
– Я 'рововал ав'одок'оров рань'е, – ответил юноша, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд на голограмме или хотя бы на врачевательнице, сидящей напротив. Несмотря на волевые усилия, голова всякий раз дергалась в сторону, так что сосредоточить взгляд Геррику не удавалось. – Оны 'ак и не 'могли 'оставить 'иагноз.
– Ну, поставить диагноз как раз легко, – уточнила Горбани, – разве ты не знал?
– Н-ннет, – ответил Герцер, – 'а 'умал, они не могу'.
– Сынок, диагностика и лечение – совершенно разные вещи. Ведь обычное лечение тебя убьет.
– Фошэму? Как э'о?
– Все дело в регулировании обмена веществ, отвечающих за передачу нейроимпульсов, – пояснила Даная. – Для лечения пришлось бы перестроить ДНК, а затем заменить в твоем теле все энзим-регуляторы. А поскольку во время лечения передача импульсов от нейрона к нейрону приостановится, такая «помощь» равняется убийству. Все равно что по уши накачать тебя нейротоксинами. Вот почему автодоктора не возьмутся за лечение – программа запрещает им вмешиваться, если риск превышает определенные показатели.
– А Из'нение? Ылы 'ереход?
– В такой ситуации любое решение небезопасно, – ответила Даная, вскинув подбородок и неодобрительно прищелкнув языком. – Полагаю, кто-то из твоих генетических предков подвергся Изменению, из-за которого и возникла проблема, – ведь орган, отвечающий за выработку веществ, проводящих мозговые импульсы, расположен почти там же, где вырабатывается белок, переносящий кислород. А три поколения твоих предков были из подводного народа. И Переход, и Изменение – рискованны.
Для Изменения необходимо, чтобы нейроны, или, проще говоря, мозговые клетки, работали правильно. Что сложно. Я уверена почти на тридцать процентов: если превратить тебя, скажем, в существо размером с наннита, ты утратишь или часть важных воспоминаний, или способность к рефлекторным действиям, а может, и то и другое.
Если утратить способность к рефлекторным действиям, то твое полуразумное сознание окажется заключенным в наннитоподобном теле, которым ты не сможешь управлять. Тоже мало хорошего.
– Мое 'ело о'казывает, и мой мо'г – тоже, – заметил юноша. – У меня не'елик вы'ор, 'октор.
– Хм… – сказала Даная, – у меня родилась идея. Не уверена, что решение лучше Перехода; придется создать виртуальную модель. Болезнь обостряется, да и на лечение осталось не так уж много времени. – Горбани взглянула на Геррика и улыбнулась: – Обещаю, Герцер: что-нибудь придумаю.
– 'орошо, 'октор, – согласился тот.
– А пока постарайся отдохнуть. Вернусь не позднее, чем через неделю.
– 'орошо, 'октор, – повторил Геррик. – Мо'но мне ыдты?
– Не можно, а нужно. Пусть все идет своим чередом. Отдыхай, пей побольше жидкости, делай упражнения – если хватит сил.
– 'орошо, – со вздохом пообещал Герцер, – 'о сви'ания.
– Береги себя, – ответила Даная, и Герцер исчез вместе с креслом.
Женщина откинулась на спинку парящего кресла и некоторое время рассматривала потолок, после чего взмахом руки заставила объемную картинку исчезнуть и прищелкнула пальцами:
– Джинн, Чили!
Телепортация завершилась почти молниеносно: через мгновение Даная, закрыв глаза и подставляя лицо морскому ветру, уже наслаждалась звуками прибоя и шумом водопада. Небольшой деревянный коттедж, откуда открывался вид на По'эльский океан, находился на краю ущелья, близ Пантлавапа.
Двадцатиметровый водопад каскадом струился со склонов, вспенивался, смешиваясь с морскими волнами у подножия скал. Обычно звуки прибоя и несущейся со склонов воды успокаивали, помогали сосредоточиться.
Но только не сегодня.
Через несколько мгновений Даная открыла глаза и с ненавистью посмотрела на облака, гонимые ветром с запада.
– Скоро начнется, – прошептала она, – я чувствую… При первом же порыве надвигающейся бури Горбани встала и принялась расхаживать по террасе коттеджа. Ветер трепал волосы, бил в лицо, но женщина, словно не замечая стихии, остановилась, с отсутствующим видом всматриваясь в темноту надвигающегося урагана.
– Интересно, – тихо произнесла врачевательница, когда по еле видимому покрову силового поля заскользили дождевые капли, – как лучше собирать головоломку? По кусочку или… – Она была уверена, что мысль пришла неспроста, что здесь кроется решение, – стоит только сосредоточиться, совсем немного – и…
И послышался мелодичный звон. Тихий звук нарастал.
– Ну что еще, джинн? Я же сказала, чтобы мне сюда никто не звонил, – рассердилась Даная.
– Никто, кроме ограниченного круга лиц. – В воздухе показалась бесплотная мужская голова джинна и состроила хозяйке гримасу. – Звонит сэр Эдмунд. Говорит, по срочному делу.
– Соединяй, – вздохнула Даная. Мысли о головоломке исчезли, точно унесенные штормом. – Эдмунд, в чем дело?
Ее бывший генетический партнер мало изменился за два года: все такой же коренастый, мускулистый, и те же редкие морщинки на лице… А вот ведет себя… странновато.
– Спасибо, Даная, что согласилась поговорить. Прошу тебя пожертвовать излишек энерг-кредитов на проект терраформирования Вулфа – триста пятьдесят девять. В системе Вулфа – четыре необходимы кардинальные преобразования, включающие устранение многих тонн осадочных пород, и поэтому нужна твоя помощь.
– Что?! – вскрикнула Даная. – Эдмунд, я хотела побыть здесь одна! Я лечу мальчика, который серьезно болен, и не желаю, чтобы ты вымогал у меня пожертвования в фонд терраформирования! Нашел чем заняться – терраформированию помогать! На создание пригодной для жизни планеты уйдет полмиллиона лет! Ты же сам говорил!
– Терраформирование необходимо для будущего – не только ради человечества, но и ради самой Жизни. Через несколько миллионов лет нашу планету поглотит Солнце. Без новых, пригодных к колонизации миров, подготовленных, чтобы принять все земные организмы, погибнет единственная в Галактике обитаемая планета с высокоразвитыми существами…
– Постой-ка, – оживилась Даная, – ты кто? Ты же не Эдмунд Тальбот!
– Я – официально заверенное сообщение от проекта терраформирования на Вулфе – триста пятьдесят девять. От проекта, которому необходима твоя помощь.
– Джинн! Спам! – закричала Горбани, но изображение уже исчезло. – О! О-о-о! Джинн, отправь к Эдмунду аватару, скажи, что его визуальный код взломан! И сестру предупреди.
– Слушаюсь, мэм, – ответил джинн. – Оба будут извещены.
– Хорошо. – Даная вздохнула. – Ну и ладно, я все равно сегодня больше не смогу ни о чем думать. Джинн, домой.
Виртуальный дворецкий издал звук, точно откашливаясь, и Эдмунд Тальбот оторвался от мозаичного панно, на скрупулезное выкладывание которого ушло немало времени.
– Хозяин Эдмунд, к вам прибыла аватара.
Виртуал был одет в костюм франкского придворного тринадцатого века: богатый камзол из шерсти и шелка украшала червонная перевязь. При всем своем человекоподобии, виртуал вовсе не казался чужаком в помещении, заставленном старинными инструментами, доспехами и оружием. Он выглядел как обычный средневековый прислужник, а не облако наннитов в одежде из шелка, шерсти и хлолка.
В загроможденной мастерской ничто не указывало на развитые современные технологии. Оселок приводился в движение педалями, воздух к расположенному в глубине помещения горну поддувался ручными мехами, бочонки, где хранились заготовки для мечей и стальные прутки, были изготовлены из растущего в окрестностях дуба, а все материалы ручной работы.
Солнце садилось, в мастерской причудливо играли отблески золотистого света и темных теней, но единственным источником освещения был жаровник под стеклянным колпаком.
Эдмунд носил гаэльские штаны и мятую тунику, которая, если бы не хлолк и необыкновенная тонкость работы, вписалась бы в любой интерьер разийского Средневековья – от эпохи падения Рима и до Возрождения включительно. Хозяина мастерской, седеющего бородача с мозолистыми руками и мощной фигурой, можно было принять за средневекового кузнеца. Или за лорда, увлекающегося кузнечным делом.