Страница:
Сула пожала плечами.
– Зря сидишь здесь. Она не заговорит с тобой.
Я снова посмотрел на Дел. Она стонала и вскрикивала в наркотическом ступоре, шепча что-то на Северном языке. Я снова и снова слышал слово «кайдин», но если Дел и произносила имя своего меча, я его не уловил.
Смирившись с собственным бессилием, я покачал головой.
– Глупая маленькая баска. Тебе бы следовало остаться на Севере.
Я хотел спать по ночам в хиорте, но Сула, верная обычаям Салсет, не позволила. Я был неженатым мужчиной, она незамужней женщиной, которая еще могла изменить свое положение, и я засыпал около хиорта, закутавшись в одеяло, пропахшее козами и собаками, и вместо сна ко мне приходили воспоминания детских лет. Воспоминания, от которых я бы навсегда избавился, если бы мог.
Каждый день я занимался, стараясь вернуть силу мускулам и растянуть новую шкуру, чтобы она сидела на мне поудобнее. Я часами тренировался с мечом, усмехаясь, когда все дети племени собирались посмотреть на это зрелище хитрыми черными глазками, которые становились огромными от изумления. Но глубоко внутри я постоянно ощущал беспокойство. Опасение. И никак не мог справиться с собой. Когда я проходил мимо хиортов и повозок, вспоминая детство, я снова чувствовал себя униженным, слабым, испуганным – Песчаный Тигр был испуган. Я хотел сбежать – мне нужно было уйти от них – но я не мог оставить Дел.
Ну, то есть дело было в том, что она наняла меня. И я должен был выполнить обещанное или навсегда погубить свою репутацию.
Однажды сам шукар пришел посмотреть на меня. Он долго изучал шрамы песчаного тигра на лице и когти на шнурке, и ушел, не сказав ни слова.
Но я успел заметить горечь в его глазах – он вспоминал прошлое, думал о настоящем и будущем. Коварный старик. Хитрый, старый шукар. Когда он отворачивался, я увидел, как скривился его рот.
Боги, он ненавидел меня.
Но я ненавидел его сильнее.
Мужчины демонстративно отворачивались от меня, но меня это не удивляло: они тоже ничего не забыли. Замужние женщины меня не замечали: обычаи Салсет не позволяли женщине, имеющий мужа, разговаривать с другими мужчинами, в крайнем случае беседа должна была ограничиться парой вежливых фраз. Но я и сам не обращал на них внимания.
Зачем мне женщины, которые были настолько стары, что помнили меня еще ребенком.
Но девушки меня не знали и во всю пользовались имеющейся у них свободой.
Они заинтересованно посматривали на меня, но от этого я не чувствовал себя высоким, сильным и смелым. Я становился все меньше, слабее и испуганнее.
Салсет – привлекательное племя. Их кожа светлее чем у Ханджи и они не уродуют себя шрамами и красками. Волосы и глаза у них черные.
Большинство Салсет невысокие и худые, хотя многие из женщин постарше, такие как Сулы, были склонны к полноте. Салсет быстрые и гибкие как Дел, но среди них не было воинов.
Они кочевники.
Их племя жило одним днем, от рассвета до заката, и бродило вместе с песками; они отправлялись в путь, а потом где-то разбивали лагерь.
Они не могли представить себе жизнь без свободы, но строго соблюдали традиции, а их огромная любовь друг к другу заставляла постороннего человека стыдиться, что он не может разделить ее.
Они заставляли меня стыдиться, что я не Салсет, хотя когда-то и жил с ними. Но ни тогда, ни сейчас я не мог стать одним из них, слишком уж разными мы были.
Я не мог изменить свое сложение, вес, цвет кожи, зеленые глаза и каштановые волосы. Не мог лишиться силы и врожденного таланта к мечу.
Я был чужим для них: тогда, сейчас, навечно. И первые шестнадцать лет моей жизни они пытались выбить это из меня.
11
12
– Зря сидишь здесь. Она не заговорит с тобой.
Я снова посмотрел на Дел. Она стонала и вскрикивала в наркотическом ступоре, шепча что-то на Северном языке. Я снова и снова слышал слово «кайдин», но если Дел и произносила имя своего меча, я его не уловил.
Смирившись с собственным бессилием, я покачал головой.
– Глупая маленькая баска. Тебе бы следовало остаться на Севере.
Я хотел спать по ночам в хиорте, но Сула, верная обычаям Салсет, не позволила. Я был неженатым мужчиной, она незамужней женщиной, которая еще могла изменить свое положение, и я засыпал около хиорта, закутавшись в одеяло, пропахшее козами и собаками, и вместо сна ко мне приходили воспоминания детских лет. Воспоминания, от которых я бы навсегда избавился, если бы мог.
Каждый день я занимался, стараясь вернуть силу мускулам и растянуть новую шкуру, чтобы она сидела на мне поудобнее. Я часами тренировался с мечом, усмехаясь, когда все дети племени собирались посмотреть на это зрелище хитрыми черными глазками, которые становились огромными от изумления. Но глубоко внутри я постоянно ощущал беспокойство. Опасение. И никак не мог справиться с собой. Когда я проходил мимо хиортов и повозок, вспоминая детство, я снова чувствовал себя униженным, слабым, испуганным – Песчаный Тигр был испуган. Я хотел сбежать – мне нужно было уйти от них – но я не мог оставить Дел.
Ну, то есть дело было в том, что она наняла меня. И я должен был выполнить обещанное или навсегда погубить свою репутацию.
Однажды сам шукар пришел посмотреть на меня. Он долго изучал шрамы песчаного тигра на лице и когти на шнурке, и ушел, не сказав ни слова.
Но я успел заметить горечь в его глазах – он вспоминал прошлое, думал о настоящем и будущем. Коварный старик. Хитрый, старый шукар. Когда он отворачивался, я увидел, как скривился его рот.
Боги, он ненавидел меня.
Но я ненавидел его сильнее.
Мужчины демонстративно отворачивались от меня, но меня это не удивляло: они тоже ничего не забыли. Замужние женщины меня не замечали: обычаи Салсет не позволяли женщине, имеющий мужа, разговаривать с другими мужчинами, в крайнем случае беседа должна была ограничиться парой вежливых фраз. Но я и сам не обращал на них внимания.
Зачем мне женщины, которые были настолько стары, что помнили меня еще ребенком.
Но девушки меня не знали и во всю пользовались имеющейся у них свободой.
Они заинтересованно посматривали на меня, но от этого я не чувствовал себя высоким, сильным и смелым. Я становился все меньше, слабее и испуганнее.
Салсет – привлекательное племя. Их кожа светлее чем у Ханджи и они не уродуют себя шрамами и красками. Волосы и глаза у них черные.
Большинство Салсет невысокие и худые, хотя многие из женщин постарше, такие как Сулы, были склонны к полноте. Салсет быстрые и гибкие как Дел, но среди них не было воинов.
Они кочевники.
Их племя жило одним днем, от рассвета до заката, и бродило вместе с песками; они отправлялись в путь, а потом где-то разбивали лагерь.
Они не могли представить себе жизнь без свободы, но строго соблюдали традиции, а их огромная любовь друг к другу заставляла постороннего человека стыдиться, что он не может разделить ее.
Они заставляли меня стыдиться, что я не Салсет, хотя когда-то и жил с ними. Но ни тогда, ни сейчас я не мог стать одним из них, слишком уж разными мы были.
Я не мог изменить свое сложение, вес, цвет кожи, зеленые глаза и каштановые волосы. Не мог лишиться силы и врожденного таланта к мечу.
Я был чужим для них: тогда, сейчас, навечно. И первые шестнадцать лет моей жизни они пытались выбить это из меня.
11
Песчаная болезнь изменяет человека. Она превращает память в сито: какие-то воспоминания уходят в никуда, какие-то сохраняются. Потерянные заменяются мечтами и иллюзиями настолько реальными, что в них веришь пока кто-то тебя не разубедит.
Я пытался объяснить это Дел, но она ничего не слышала. Она лежала на покрывале в оранжевом хиорте Сулы и я видел, что физически она медленно выздоравливала, но что происходило у нее в голове я не знал. Сула щедро смазывала тело Дел пастой алла и заворачивала ее во влажную ткань, чтобы новая кожа не высыхала. Дел была похожа на страшный обгоревший труп, но она дышала.
И ей снились сны. Я быстро выработал распорядок дня: еда, общие упражнения, еда, практика с мечом, беседы с Дел. Я сидел около нее часами и разговаривал так, словно она могла меня слышать. Мне казалось, что Дел должна была все время ощущать чью-то поддержку. Трудно сказать, знала ли она, что я был рядом. Дел шептала, стонала, разговаривала, но за исключением нескольких слов, я не понимал ее. Я не говорил на Северном.
А иногда мы молчали. Вдвоем мы делили минуты тишины – Сула всегда находила себе работу – Дел спала, а я смотрел на тканые стены хиорта, пытаясь (чаще неудачно) заставить себя смириться с необходимостью оставаться среди Салсет. Шестнадцать лет назад я покинул племя, думая (надеясь), что никогда уже их не увижу. За эти годы ничего не изменилось, только Сула превратилась в пожилую вдову из молодой женщины, которую я помнил. Все мои ровесники стали взрослыми и, уважая традиции и верования племени, воспитывали своих детей так, как когда-то воспитывали их самих. Не изменился и старый шукар, так и оставшись человеком без возраста – свирепым, строгим, резким. И как шестнадцать лет назад в его глазах плескалась бессильная ярость, когда он замечал меня.
Хотя шестнадцать лет назад бессильной я бы ее не назвал.
Сидя в хиорте Сулы я размышлял как время изменило все, кроме Пенджи и всего, что она порождала. Как время изменило меня.
Время и полное отчаяние.
Сула вошла беззвучно. Я не обратил на нее внимания, успев привыкнуть к тихим приходам и уходам, но она положила мне на колени кожаный сверток и я удивленно взглянул на нее.
Ткань ее одежды впитала в себя синий цвет беззвездной ночи Пенджи. В густых черных волосах, зачесанных назад, появились серебряные нити.
– Я сохранила их для тебя, – сказала Сула. – Я знала, что увижу тебя снова прежде чем умру.
Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь, плечи. Но сильнее всего изменился взгляд – Сула смотрела умиротворенно, и я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку, которого помнила.
Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого, старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно было в половину моего роста.
Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и много лет назад.
Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.
И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.
Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя, вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног, шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать пальцами.
За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.
О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого захочешь.
Но за такую магию дорого платят.
Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной Северный меч, и посмотрел на Сулу.
Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и тигра.
– Сохрани их для меня… чтобы помнить хорошие ночи, которые мы проводили вместе.
Ее губы сжались.
– Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней…
– Я хочу забыть о тех днях, – отрезал я. – Теперь я Песчаный Тигр. У меня нет прошлого.
Она не улыбнулась.
– Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно. Ни шукару, ни мне, ни племени… ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.
Я сделал резкий жест протеста.
– Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, – я понимал, что обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. – Никто из вас больше не указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить… чего желать, – я нахмурился и четко выговорил. – Больше ни-ког-да.
Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.
– Песчаный Тигр больше не ходит один?
Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр – человек или животное – ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.
Я улыбнулся.
– Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.
Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и наклонилась к Дел.
– Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, – Сула посмотрела на меня. – У тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.
– Я ее не заставлял, – отрезал я. – Она предложила мне золото, чтобы я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота, особенно если какое-то время у него не было работы.
– Чула тоже никогда не отказывается от золота… или от рискованной попытки… если на это можно купить свободу, которой он жаждет.
Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.
Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги, отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и смотрят на меня.
– Что она имела в виду?
– Баска! Дел… ничего не говори.
– В горле ожогов нет, – она медленно, старательно выговаривала слова. Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я видел веселые искорки в ее глазах.
Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый цвет.
Я нахмурился.
– Ты должна только отдыхать. Никаких разговоров.
– Я выживу, Тигр… даже если у тебя песок в голове, потому что ты повел меня в Пенджу.
– Ты слышала наш разговор, – это прозвучало как обвинение.
– Я слышала все, – ответила она. – Я часто просыпалась, – голубые глаза заблестели от слез. Смутившись, она попыталась отвернуться.
– Все нормально, – я заторопился ее успокоить. – Я не считаю тебя слабой… по крайней мере эта не та слабость, которой нужно стыдиться. Ты просто устала бороться с песчаной болезнью.
Она с трудом сглотнула, горло дернулось и старая кожа треснула.
– Даже когда я была без сознания, я знала, что ты здесь. И… что-то говорило мне, что ты будешь около меня, когда я приду в себя.
Я совершенно смутился и небрежно пожал плечами.
– Ну да… Я же не мог тебя бросить. Я хочу сказать, ты платишь мне, чтобы я довел тебя до Джулы. Я не мог просто повернуться и уйти. Тогда вся моя репутация полетела бы в аиды.
– А танцор меча никогда не отказывается от золота, – в ее голосе прозвучала ирония.
Я ухмыльнулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем в последние дни.
– Ты конечно понимаешь, теперь мне придется поднять цену, правильно? Я же говорил, что беру в зависимости оттого, сколько раз спасаю жизнь клиенту.
– Только раз.
– Три раза.
– Три!
Я начал демонстративно загибать пальцы.
– Песчаный тигр. Ханджи. Ну и это спасение.
Она посмотрела на меня со всей яростью, на которую была способна в таком состоянии.
– Во-первых, из-за тебя мы заблудились.
– Это из-за Ханджи. Я тут не при чем.
– Ты не имеешь никакого отношения к тому, что нас нашли Салсет, – отрезала она. – Это была воля богов, – она помолчала и добавила: – Моих.
Я сморщился.
– Поспорим об этом когда доедем до Джулы. И кроме того, не исключено, что придется спасти тебя еще несколько раз. Тогда цена взлетит еще выше.
– А ты ничего не забыл? Ханджи забрали все мое золото, – ее глаза блестели. – Мне нечем тебе платить.
– Ну тогда давай выработаем другое соглашение, – я подарил ей широкую, приглашающую улыбку.
Она прошипела что-то в мой адрес на своем непереводимом Северном языке, а потом слабо засмеялась.
– Может быть мы выработаем другое соглашение. Потом.
Предвкушая приятные условия договора, я солидно кивнул и заулыбался.
Дел вздохнула.
– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.
– Кто мы?
– Мужчины.
– У тебя бред от песчаной болезни.
– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?
– О чем?
Она не сводила с меня глаз.
– О твоей жизни с Салсет.
Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.
Я открыл рот. И тут же закрыл его.
– Это личное, – пробормотал я.
– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.
Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.
– Не могу.
Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.
– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.
– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.
– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?
Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.
– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.
– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?
– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.
Ее глаза широко раскрылись.
– Раб!
Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.
Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.
Раб ненавидит самого себя.
На Юге раб – просто вещь.
Куча навоза на земле.
В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.
Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.
Но было уже слишком поздно. Я произнес их.
Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.
Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.
Или погибнув в его логове.
– И ты убил его.
Я посмотрел на Дел.
– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.
Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.
Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.
– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.
– Игрушку?
– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.
Дел ничего не говорила. Она молча ждала.
Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.
– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу. Я просил тигра прийти, чтобы я мог убить его.
Дел ждала. В хиорте стояла тишина.
Я вспомнил, как ощупывал пальцами гладкую кость, как ласкал ее, нашептывая, стараясь не чувствовать вонь навоза и коз и боль от удара кнутом, позабыть о душевной муке мальчика, мечтающего стать мужчиной и низведенного до положения вьючной скотины.
И я уходил в свой мир, мечтая о свободе, которую он мне принесет.
– И он пришел, – продолжил я. – Тигр пришел к Салсет. Сначала я обрадовался: теперь я мог завоевать свою свободу. Но потом понял, чего эта свобода будет стоить, – в желудке знакомо похолодело. – Мой тигр пришел потому что я вызвал его. Настоящий песчаный тигр, большой и свирепый, такой, о котором я мечтал, наделенный страшным голодом. И чтобы утолить этот голод, он начал есть всех, кто попадался, – я не мог отвести взгляда от ясных глаз Дел. – Детей, баска. Он начал есть детей.
Короткий вздох сорвался с ее губ. Она все понимала.
Я тяжело сглотнул, чувствуя, что замерзаю в духоте хиорта.
– Салсет не пользуются оружием и не умеют убивать. Это племя выращивает коз для еды и торгует ими. Когда песчаный тигр начал есть детей, взрослые на знали даже как подобраться к нему и убить. Они пытались, два человека с ножами прокрались в его логово, но он загрыз их. Шукар колдовал, но колдовство не действовало, и он сказал нам, что это наказание за прегрешения и объявил, что сразивший тигра, его убийца, навсегда будет благословен богами племени, – я хорошо помнил его речь: злой страшный старик, который и предположить не мог, что тигра вызвал чула. Я ждал этого. В тайне от всех, я сделал копье, потому что племя ни за что бы не позволило чуле взять оружие, и пошел к логову.
Ее ладонь накрыла мой сжатый кулак.
– Твое лицо…
Я скривился, проведя сломанным ногтем по шрамам.
– Часть платы. Ты видела песчаных тигров, Дел, ты знаешь, насколько они опасны. Я пошел против вызванного мою тигра только с копьем – в мечтах я не задумывался, как смогу справиться со свирепым хищником. Мне повезло, что я отделался только этими шрамами, – я вздохнул. – Но он успел съесть четырех детей и убить трех взрослых. На мне была ответственность за эти смерти и я должен был рискнуть.
Что-то сверкнуло в ее глазах.
– Но откуда такая уверенность, что именно ты вызвал его? Это могло быть совпадением. Старый чародей сказал тебе то, что мог сказать любой человек: если чего-то очень сильно хотеть, почти наверняка получишь это. В Пендже много песчаных тигров, ты сам мне об этом говорил. Не вини себя в том, к чему ты может быть не имеешь отношения.
Я вымученно улыбнулся.
– Ты волшебница, баска. Ты знаешь, как работает волшебство. У него два конца, оно обоюдоострое. Если ты чего-то очень просишь, оно даст тебе это, но потребует плату.
Она нахмурилась.
– Почему ты назвал меня волшебницей?
– Меч, баска, необычный странный меч. И руны, покрывающие металл, – я протянул руку и впервые показал ей след от меча на ладони. – Я почувствовал его поцелуй, Дел… Я почувствовал его силу. И не пытайся это отрицать. Я определяю магию по запаху, чутьем. От этого меча несет Северным колдовством.
Дел отвернулась от меня и долго рассматривала тканую стену хиорта. Я заметил, что она несколько раз жадно сглотнула.
– От него несет еще кое-чем, – пробормотала она. – От него несет виной и кровным долгом, как и от меня. И с меня тоже потребуют плату, – я открыл рот, чтобы задать вопрос, но она попросила меня закончить рассказ.
Я вздохнул.
– Я заполз в логово в середине дня, когда тигр спал. Он съел ребенка и был сыт. Я проткнул ему горло копьем и прижал его к стене. Потом я решил, что он мертв и подошел, чтобы рассмотреть его, и тут он ожил и бросился на меня, – я снова коснулся шрамов – символов моей свободы. – Но моя ненависть оказалась сильнее, чем его, потому что он умер, а я выжил.
Дел слабо улыбнулась.
– И ты завоевал свою наколдованную свободу.
Я мрачно посмотрел на нее, отгоняя воспоминания.
– Свободы не было. Я выполз из логова, больной от яда кошки, и чуть не умер в скалах. Я лежал там три дня полумертвый и не мог даже позвать на помощь… А потом шукар и мужчины племени пришли убивать кошку… Поскольку никто не знал, кто прикончил тигра… шукар объявил, что это сделала его магия, – глотать было тяжело, горло забивала горечь и старая боль. – Я не вернулся, они решили, что меня тоже съели.
– Но… кто-то нашел тебя.
– Да, – я выдавил улыбку. – Тогда она была молода и прекрасна, у нее не было мужа, – я перестал улыбаться и отвернулся от Дел. – Не все обращались со мной как с чулой. Я был очень большим для своего возраста, в шестнадцать меня можно было принять за мужчину… и некоторые женщины оценили это. Чула не может отказаться, но… я и не хотел. Другой нежности я не знал… только в хиортах женщин… по ночам.
– Сула? – мягко спросила она.
– Сула. Она перетащила меня в свой хиорт и вылечила. Потом позвала шукара и сказала, что он не сможет отрицать того, что я убил тигра – достаточно только посмотреть на мое лицо. Эти шрамы – мое доказательство,
– я покачал головой и снова вернулся в тот день. – Перед всем племенем шукару пришлось назвать меня мужчиной, он подарил мне свободу. А когда он закончил речь, Сула – она вырезала когти тигра – дала мне это ожерелье, – я коснулся пальцами шнурка. – Я никогда не снимаю его.
– Смерть мальчика, рождение мужчины.
Кажется она поняла.
– В день, когда я надел это ожерелье, я ушел из племени. Больше я не встречал Салсет… пока они не нашли нас.
– Кошка, которая всегда ходит одна, – Дел слабо улыбнулась. – Ты уверен, что ты достаточно жесткий, чтобы прожить здесь еще немного?
– Песчаный Тигр достаточно жесткий для чего угодно.
Она взглянула на меня с вызовом, но тут же закрыла глаза.
– Бедный Тигр, ты выдал мне свой секрет. Теперь я должна рассказать тебе мой.
Но она не рассказала.
Я пытался объяснить это Дел, но она ничего не слышала. Она лежала на покрывале в оранжевом хиорте Сулы и я видел, что физически она медленно выздоравливала, но что происходило у нее в голове я не знал. Сула щедро смазывала тело Дел пастой алла и заворачивала ее во влажную ткань, чтобы новая кожа не высыхала. Дел была похожа на страшный обгоревший труп, но она дышала.
И ей снились сны. Я быстро выработал распорядок дня: еда, общие упражнения, еда, практика с мечом, беседы с Дел. Я сидел около нее часами и разговаривал так, словно она могла меня слышать. Мне казалось, что Дел должна была все время ощущать чью-то поддержку. Трудно сказать, знала ли она, что я был рядом. Дел шептала, стонала, разговаривала, но за исключением нескольких слов, я не понимал ее. Я не говорил на Северном.
А иногда мы молчали. Вдвоем мы делили минуты тишины – Сула всегда находила себе работу – Дел спала, а я смотрел на тканые стены хиорта, пытаясь (чаще неудачно) заставить себя смириться с необходимостью оставаться среди Салсет. Шестнадцать лет назад я покинул племя, думая (надеясь), что никогда уже их не увижу. За эти годы ничего не изменилось, только Сула превратилась в пожилую вдову из молодой женщины, которую я помнил. Все мои ровесники стали взрослыми и, уважая традиции и верования племени, воспитывали своих детей так, как когда-то воспитывали их самих. Не изменился и старый шукар, так и оставшись человеком без возраста – свирепым, строгим, резким. И как шестнадцать лет назад в его глазах плескалась бессильная ярость, когда он замечал меня.
Хотя шестнадцать лет назад бессильной я бы ее не назвал.
Сидя в хиорте Сулы я размышлял как время изменило все, кроме Пенджи и всего, что она порождала. Как время изменило меня.
Время и полное отчаяние.
Сула вошла беззвучно. Я не обратил на нее внимания, успев привыкнуть к тихим приходам и уходам, но она положила мне на колени кожаный сверток и я удивленно взглянул на нее.
Ткань ее одежды впитала в себя синий цвет беззвездной ночи Пенджи. В густых черных волосах, зачесанных назад, появились серебряные нити.
– Я сохранила их для тебя, – сказала Сула. – Я знала, что увижу тебя снова прежде чем умру.
Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь, плечи. Но сильнее всего изменился взгляд – Сула смотрела умиротворенно, и я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку, которого помнила.
Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого, старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно было в половину моего роста.
Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и много лет назад.
Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.
И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.
Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя, вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног, шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать пальцами.
За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.
О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого захочешь.
Но за такую магию дорого платят.
Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной Северный меч, и посмотрел на Сулу.
Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и тигра.
– Сохрани их для меня… чтобы помнить хорошие ночи, которые мы проводили вместе.
Ее губы сжались.
– Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней…
– Я хочу забыть о тех днях, – отрезал я. – Теперь я Песчаный Тигр. У меня нет прошлого.
Она не улыбнулась.
– Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно. Ни шукару, ни мне, ни племени… ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.
Я сделал резкий жест протеста.
– Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, – я понимал, что обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. – Никто из вас больше не указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить… чего желать, – я нахмурился и четко выговорил. – Больше ни-ког-да.
Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.
– Песчаный Тигр больше не ходит один?
Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр – человек или животное – ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.
Я улыбнулся.
– Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.
Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и наклонилась к Дел.
– Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, – Сула посмотрела на меня. – У тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.
– Я ее не заставлял, – отрезал я. – Она предложила мне золото, чтобы я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота, особенно если какое-то время у него не было работы.
– Чула тоже никогда не отказывается от золота… или от рискованной попытки… если на это можно купить свободу, которой он жаждет.
Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.
Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги, отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и смотрят на меня.
– Что она имела в виду?
– Баска! Дел… ничего не говори.
– В горле ожогов нет, – она медленно, старательно выговаривала слова. Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я видел веселые искорки в ее глазах.
Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый цвет.
Я нахмурился.
– Ты должна только отдыхать. Никаких разговоров.
– Я выживу, Тигр… даже если у тебя песок в голове, потому что ты повел меня в Пенджу.
– Ты слышала наш разговор, – это прозвучало как обвинение.
– Я слышала все, – ответила она. – Я часто просыпалась, – голубые глаза заблестели от слез. Смутившись, она попыталась отвернуться.
– Все нормально, – я заторопился ее успокоить. – Я не считаю тебя слабой… по крайней мере эта не та слабость, которой нужно стыдиться. Ты просто устала бороться с песчаной болезнью.
Она с трудом сглотнула, горло дернулось и старая кожа треснула.
– Даже когда я была без сознания, я знала, что ты здесь. И… что-то говорило мне, что ты будешь около меня, когда я приду в себя.
Я совершенно смутился и небрежно пожал плечами.
– Ну да… Я же не мог тебя бросить. Я хочу сказать, ты платишь мне, чтобы я довел тебя до Джулы. Я не мог просто повернуться и уйти. Тогда вся моя репутация полетела бы в аиды.
– А танцор меча никогда не отказывается от золота, – в ее голосе прозвучала ирония.
Я ухмыльнулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем в последние дни.
– Ты конечно понимаешь, теперь мне придется поднять цену, правильно? Я же говорил, что беру в зависимости оттого, сколько раз спасаю жизнь клиенту.
– Только раз.
– Три раза.
– Три!
Я начал демонстративно загибать пальцы.
– Песчаный тигр. Ханджи. Ну и это спасение.
Она посмотрела на меня со всей яростью, на которую была способна в таком состоянии.
– Во-первых, из-за тебя мы заблудились.
– Это из-за Ханджи. Я тут не при чем.
– Ты не имеешь никакого отношения к тому, что нас нашли Салсет, – отрезала она. – Это была воля богов, – она помолчала и добавила: – Моих.
Я сморщился.
– Поспорим об этом когда доедем до Джулы. И кроме того, не исключено, что придется спасти тебя еще несколько раз. Тогда цена взлетит еще выше.
– А ты ничего не забыл? Ханджи забрали все мое золото, – ее глаза блестели. – Мне нечем тебе платить.
– Ну тогда давай выработаем другое соглашение, – я подарил ей широкую, приглашающую улыбку.
Она прошипела что-то в мой адрес на своем непереводимом Северном языке, а потом слабо засмеялась.
– Может быть мы выработаем другое соглашение. Потом.
Предвкушая приятные условия договора, я солидно кивнул и заулыбался.
Дел вздохнула.
– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.
– Кто мы?
– Мужчины.
– У тебя бред от песчаной болезни.
– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?
– О чем?
Она не сводила с меня глаз.
– О твоей жизни с Салсет.
Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.
Я открыл рот. И тут же закрыл его.
– Это личное, – пробормотал я.
– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.
Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.
– Не могу.
Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.
– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.
– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.
– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?
Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.
– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.
– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?
– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.
Ее глаза широко раскрылись.
– Раб!
Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.
Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.
Раб ненавидит самого себя.
На Юге раб – просто вещь.
Куча навоза на земле.
В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.
Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.
Но было уже слишком поздно. Я произнес их.
Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.
Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.
Или погибнув в его логове.
– И ты убил его.
Я посмотрел на Дел.
– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.
Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.
Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.
– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.
– Игрушку?
– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.
Дел ничего не говорила. Она молча ждала.
Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.
– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу. Я просил тигра прийти, чтобы я мог убить его.
Дел ждала. В хиорте стояла тишина.
Я вспомнил, как ощупывал пальцами гладкую кость, как ласкал ее, нашептывая, стараясь не чувствовать вонь навоза и коз и боль от удара кнутом, позабыть о душевной муке мальчика, мечтающего стать мужчиной и низведенного до положения вьючной скотины.
И я уходил в свой мир, мечтая о свободе, которую он мне принесет.
– И он пришел, – продолжил я. – Тигр пришел к Салсет. Сначала я обрадовался: теперь я мог завоевать свою свободу. Но потом понял, чего эта свобода будет стоить, – в желудке знакомо похолодело. – Мой тигр пришел потому что я вызвал его. Настоящий песчаный тигр, большой и свирепый, такой, о котором я мечтал, наделенный страшным голодом. И чтобы утолить этот голод, он начал есть всех, кто попадался, – я не мог отвести взгляда от ясных глаз Дел. – Детей, баска. Он начал есть детей.
Короткий вздох сорвался с ее губ. Она все понимала.
Я тяжело сглотнул, чувствуя, что замерзаю в духоте хиорта.
– Салсет не пользуются оружием и не умеют убивать. Это племя выращивает коз для еды и торгует ими. Когда песчаный тигр начал есть детей, взрослые на знали даже как подобраться к нему и убить. Они пытались, два человека с ножами прокрались в его логово, но он загрыз их. Шукар колдовал, но колдовство не действовало, и он сказал нам, что это наказание за прегрешения и объявил, что сразивший тигра, его убийца, навсегда будет благословен богами племени, – я хорошо помнил его речь: злой страшный старик, который и предположить не мог, что тигра вызвал чула. Я ждал этого. В тайне от всех, я сделал копье, потому что племя ни за что бы не позволило чуле взять оружие, и пошел к логову.
Ее ладонь накрыла мой сжатый кулак.
– Твое лицо…
Я скривился, проведя сломанным ногтем по шрамам.
– Часть платы. Ты видела песчаных тигров, Дел, ты знаешь, насколько они опасны. Я пошел против вызванного мою тигра только с копьем – в мечтах я не задумывался, как смогу справиться со свирепым хищником. Мне повезло, что я отделался только этими шрамами, – я вздохнул. – Но он успел съесть четырех детей и убить трех взрослых. На мне была ответственность за эти смерти и я должен был рискнуть.
Что-то сверкнуло в ее глазах.
– Но откуда такая уверенность, что именно ты вызвал его? Это могло быть совпадением. Старый чародей сказал тебе то, что мог сказать любой человек: если чего-то очень сильно хотеть, почти наверняка получишь это. В Пендже много песчаных тигров, ты сам мне об этом говорил. Не вини себя в том, к чему ты может быть не имеешь отношения.
Я вымученно улыбнулся.
– Ты волшебница, баска. Ты знаешь, как работает волшебство. У него два конца, оно обоюдоострое. Если ты чего-то очень просишь, оно даст тебе это, но потребует плату.
Она нахмурилась.
– Почему ты назвал меня волшебницей?
– Меч, баска, необычный странный меч. И руны, покрывающие металл, – я протянул руку и впервые показал ей след от меча на ладони. – Я почувствовал его поцелуй, Дел… Я почувствовал его силу. И не пытайся это отрицать. Я определяю магию по запаху, чутьем. От этого меча несет Северным колдовством.
Дел отвернулась от меня и долго рассматривала тканую стену хиорта. Я заметил, что она несколько раз жадно сглотнула.
– От него несет еще кое-чем, – пробормотала она. – От него несет виной и кровным долгом, как и от меня. И с меня тоже потребуют плату, – я открыл рот, чтобы задать вопрос, но она попросила меня закончить рассказ.
Я вздохнул.
– Я заполз в логово в середине дня, когда тигр спал. Он съел ребенка и был сыт. Я проткнул ему горло копьем и прижал его к стене. Потом я решил, что он мертв и подошел, чтобы рассмотреть его, и тут он ожил и бросился на меня, – я снова коснулся шрамов – символов моей свободы. – Но моя ненависть оказалась сильнее, чем его, потому что он умер, а я выжил.
Дел слабо улыбнулась.
– И ты завоевал свою наколдованную свободу.
Я мрачно посмотрел на нее, отгоняя воспоминания.
– Свободы не было. Я выполз из логова, больной от яда кошки, и чуть не умер в скалах. Я лежал там три дня полумертвый и не мог даже позвать на помощь… А потом шукар и мужчины племени пришли убивать кошку… Поскольку никто не знал, кто прикончил тигра… шукар объявил, что это сделала его магия, – глотать было тяжело, горло забивала горечь и старая боль. – Я не вернулся, они решили, что меня тоже съели.
– Но… кто-то нашел тебя.
– Да, – я выдавил улыбку. – Тогда она была молода и прекрасна, у нее не было мужа, – я перестал улыбаться и отвернулся от Дел. – Не все обращались со мной как с чулой. Я был очень большим для своего возраста, в шестнадцать меня можно было принять за мужчину… и некоторые женщины оценили это. Чула не может отказаться, но… я и не хотел. Другой нежности я не знал… только в хиортах женщин… по ночам.
– Сула? – мягко спросила она.
– Сула. Она перетащила меня в свой хиорт и вылечила. Потом позвала шукара и сказала, что он не сможет отрицать того, что я убил тигра – достаточно только посмотреть на мое лицо. Эти шрамы – мое доказательство,
– я покачал головой и снова вернулся в тот день. – Перед всем племенем шукару пришлось назвать меня мужчиной, он подарил мне свободу. А когда он закончил речь, Сула – она вырезала когти тигра – дала мне это ожерелье, – я коснулся пальцами шнурка. – Я никогда не снимаю его.
– Смерть мальчика, рождение мужчины.
Кажется она поняла.
– В день, когда я надел это ожерелье, я ушел из племени. Больше я не встречал Салсет… пока они не нашли нас.
– Кошка, которая всегда ходит одна, – Дел слабо улыбнулась. – Ты уверен, что ты достаточно жесткий, чтобы прожить здесь еще немного?
– Песчаный Тигр достаточно жесткий для чего угодно.
Она взглянула на меня с вызовом, но тут же закрыла глаза.
– Бедный Тигр, ты выдал мне свой секрет. Теперь я должна рассказать тебе мой.
Но она не рассказала.
12
Дел поправлялась медленно. По ее словам, она самой себе казалась старой женщиной, высохшей и неловкой. Сначала ее перестали заворачивать во влажную ткань, потом обмазывать пастой алла, но Сула еще долго втирала в кожу Дел масло того же алла, чтобы кожа не треснула от непривычного движения. Постепенно ярко-розовый цвет поблек, и Дел снова стала похожа на Северянку, которая вошла в кантину в поисках танцора меча по имени Песчаный Тигр.