Барри Робертс
Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк
ВСТУПЛЕНИЕ
Предлагаемый текст представляет собой отредактированную версию документа, попавшего мне в руки несколько лет назад. Судя по всему, это один из утерянных или неизвестных публике «отчетов» Джона Г. Ватсона, участника и летописца расследований Шерлока Холмса.
Происхождение документа установить не удалось; кажется, долгое время он находился во владении кого-то из моих предков – медика и современника доктора Ватсона.
Прежде чем представить рукопись на суд читателя, я проделал все возможные изыскания и проверки. Те, кто хоть немного знаком с почерком Ватсона (впрочем, вряд ли существует хотя бы один бесспорный образец), утверждают, что сей «отчет» написан его рукой, к тому же в повествовании проявляется обычная для доктора смесь реальных и выдуманных имен и названий.
Существуют разного рода детали исторического и политического характера, которые, похоже, подтверждают подлинность рукописи. Эти существенные мелочи детально обсуждаются в подробных примечаниях, некоторые из них явно заслуживают большего внимания, и, вполне возможно, более искусная экспертиза, несомненно, установила бы происхождение документа.
Я же могу всего лишь предполагать, что это повествование – работа доктора Ватсона, и, подготовив публикацию, я, поелику возможно, делаю достоянием общественности подлинный отчет последнего расследования величайшего в мире детектива-консультанта Шерлока Холмса.
Барри Робертс
Вэлзол, сентябрь 1993
Происхождение документа установить не удалось; кажется, долгое время он находился во владении кого-то из моих предков – медика и современника доктора Ватсона.
Прежде чем представить рукопись на суд читателя, я проделал все возможные изыскания и проверки. Те, кто хоть немного знаком с почерком Ватсона (впрочем, вряд ли существует хотя бы один бесспорный образец), утверждают, что сей «отчет» написан его рукой, к тому же в повествовании проявляется обычная для доктора смесь реальных и выдуманных имен и названий.
Существуют разного рода детали исторического и политического характера, которые, похоже, подтверждают подлинность рукописи. Эти существенные мелочи детально обсуждаются в подробных примечаниях, некоторые из них явно заслуживают большего внимания, и, вполне возможно, более искусная экспертиза, несомненно, установила бы происхождение документа.
Я же могу всего лишь предполагать, что это повествование – работа доктора Ватсона, и, подготовив публикацию, я, поелику возможно, делаю достоянием общественности подлинный отчет последнего расследования величайшего в мире детектива-консультанта Шерлока Холмса.
Барри Робертс
Вэлзол, сентябрь 1993
1
ПРЕРВАННЫЙ ОТПУСК
На протяжении многих лет я излагаю на бумаге детективные расследования моего друга Шерлока Холмса, и теперь моим читателям, видимо, покажется странным, что я приступаю к новой хронике, не будучи уверенным, что она увидит свет в ближайшие годы.
За более чем тридцатилетнюю дружбу с Холмсом, конечно, не раз встречались дела, закрытые для широкой публики. В некоторых из них участвовали фигуры, столь характерные, что никакой псевдоним не скрыл бы их подлинного имени, в других же действовали субъекты, слишком отталкивающие для неподготовленного читателя. Работа третьей группы, зачастую под руководством брата Холмса, Майкрофта, велась в интересах национальной безопасности, посему любые откровения немало способствовали бы потенциальному врагу или слишком обнажали бы закулисную деятельность правительственных кругов.
В деле, представленном ныне, участвуют лица всех трех категорий в силу того, что оно касается члена королевской семьи, затрагивает жизненно важные и щекотливые международные переговоры и являет собой череду преступлений, столь жестоких по замыслу и исполнению и со столь кошмарными последствиями, что, будь они обнародованы в свое время, резкая реакция и негодование общественности превзошли бы все ожидания и, весьма вероятно, подтолкнули бы наше государство к войне.
Доверяя теперь эти подробности бумаге, я отнюдь не жажду доставить удовольствие какому-либо праздному или жадному до сенсаций читателю, а стараюсь оставить потомкам нашим более правдивый и полный отчет о неустанных попытках Холмса предотвратить международную катастрофу и предать правосудию одного из самых жестоких убийц в истории отечества. Пусть необыкновенные заслуги моего друга тогда, когда, без преувеличения сказать, мир в Европе висел на волоске, будут оценены по достоинству.
Впервые Холмс столкнулся с этим делом осенью 1906 года: он уже года три как отошел от дел. В течение этих лет к нему нередко обращались за помощью, причем обещая весьма щедрое вознаграждение, но большинство просителей уходили ни с чем, ибо детектив в качестве пищи для ума предпочитал изучение своих пчел.
Признаюсь, я давно уже не видел моего старого друга, поэтому с большим удовольствием обнаружил, что конец сентября дарует мне редкую возможность провести неделю или две в его обществе.
Итак, в пятницу в полдень я отправился в Фулворт. Спрыгнув со станционной повозки напротив загородного домика Холмса, я увидел долговязую фигуру экономки, поджидавшей меня у ворот. Ее густые серебристые волосы под старомодным чепчиком были, как всегда, зачесаны назад, а выцветшие голубые глаза при виде меня заискрились радостью.
– Как он, Марта? – спросил я.
– Мизтер 'Олмс? – сказала она. – О, доктор, он держится молодцом! Слишком много курит и подолгу засиживается за книгами и бумагами; иногда даже забывает пообедать, занимаясь своими дорогами пчелками, но с ним все в порядке. 'Олмс, конечно, не признается, но он с нетерпением ждал вашего приезда.
Вечером мы с Холмсом решили прогуляться на вершину утеса недалеко от домика; громады Суссекских холмов уже окутывал мрак, а заходящее солнце поливало золотом волны Ла-Манша, которые, разменяв его на мелкую монету, набегали на каменистый берег. Утомленный бесконечными делами в городе, я прекрасно понимал Холмса, уединившегося в этом прекрасном местечке.
Едва стемнело, как мы поспешили домой на ужин, а затем, удобно устроившись у разведенного Мартой огня, вспоминали наши совместные приключения. Холмс несколько раз набивал трубку, описывая и те события, в которых я участия не принимал.
Окончательно почувствован я себя отпускником на следующее утро, когда, проснувшись чуть ли не к обеду, обнаружил своего хозяина все в том же знакомом халате. У ног его громоздилась кипа газет.
– Доброе утро, Холмс, – кивнул я в сторону газет. – Я вижу, вы не расстались со старыми привычками?
– Вы снова попали в точку, Ватсон, – ответил он, вытаскивая из-под газеты подставку для тостов. – Это всего лишь упражнение в теории. Когда-то публичные издания были предметом моего тщательного ежедневного изучения, по крайней мере криминальные известия и личные объявления. Зачастую они мне подсказывали, чьи шаги ожидать на нашей лестнице на Бейкер-стрит. Вдобавок служили бесценным источником информации о безрассудствах, пороках и несчастьях человечества, настоящей энциклопедией человеческих нравов для детектива-консультанта. Теперь это всего лишь напоминание о том безумном мире, который я покинул ради меньшего, но бесконечно более цивилизованного царства пчел.
– Что ж, – я аккуратно намазал масло на тост, – и каковы же выводы ваших теоретизирований в плане достойных дел, что, возможно, когда-либо нам подвернутся?
– Весьма плачевны, Ватсон, весьма плачевны. Когда-то я полагал, что мое отсутствие приведет к нездоровому пробуждению криминальных сил Лондона, но с моим удалением они, напротив, кажется, окончательно отупели. Политические обозреватели обсуждают запуск нового корабля и соглашение с Францией, а также проблему сохранения мира в Европе; Скотленд-Ярд предъявляет ордер на арест по абсолютно предсказуемому маргейтскому мошенничеству с ценными бумагами… Да, еще муж некой дамы из Танбридж-Вэлса в прошлый вторник ушел из дома и до сих пор не вернулся. Тем временем в Ноттингемшире какой-то плотник заявил, что он и есть тот самый знаменитый ист-эндский убийца восьмидесятых, хотя, конечно же, это не он…
– А нет ли каких новостей о крушении поезда в Линкольншире? – Я интересовался подробностями катастрофы, недавно постигшей ночной почтовый в Шотландию. Происшествие все еще будоражило души обывателей.
– Ничего нового, вернее, ничего, что проливало бы хоть какой-то свет на эту трагедию. Более того, мой опыт в железнодорожных делах распространяется только на знакомство с маршрутами и умение сверяться с расписанием. Расследование специальной комиссии, без сомнения, установит причину.
– Сдается мне, – обронил я, – что Танбридж-Вэлс не так уж далеко отсюда. Вы уверены, что еще до окончания завтрака нам не придется утешать рыдающую даму, потерявшую мужа?
– Нет, Ватсон, к сожалению, не уверен. Не перевелись еще те, кто ухитрится разыскать мое убежище и прибегнуть к моим услугам, что же касается этой дамы, то из газетных отчетов очевидно, что у ее заблудившегося мужа другая любовь – наиболее вероятно, в Уэльсе и почти наверняка школьная учительница.
– Право, Холмс… – запротестовал было я, но он оборвал меня коротким взмахом руки.
– Довольно, Ватсон, – проскрипел он. – Вы знаете мои методы и можете проверить мои выводы, сообразуясь с отчетами. Мало того, ничто не заставит меня вернуться к прежним занятиям, тем более на время. Я полностью посвятил себя своим сладким маленьким труженицам, сейчас же предлагаю наконец заняться завтраком. – С этими словами он взялся за крышку филейницы для копченой рыбы.
После завтрака мы еще раз поднялись на вершину утеса и оттуда по петляющей тропинке спустились на покрытый галькой пляж, который занимает изрядную долю побережья в этой части Суссекса.
Выдался настоящий сентябрьский денек – ясный, солнечный, с высоким безоблачным небом. Где-то около часа мы не спеша шагали по прибрежной гальке, время от времени Холмс останавливался, чтобы подобрать обточенный морем камушек или крохотную ракушку, и пускался в рассуждения о геологии и биологии морского побережья. Под солнцем искрился Ла-Манш, а на горизонте бороздили просторы маленькие суденышки. Такое начало, подумал я, предвещает хороший отдых.
Мы повернули назад и почти достигли основания утеса, как вдруг услышали пронзительный крик: «Мизтер 'Олмс! Мизтер 'Олмс!» Спотыкаясь и скользя, по тропинке мчался маленький мальчик. Оказалось, это один из многочисленных племянников Марты. Уже на пляже он ринулся к нам навстречу, затем упал прямо на колени, безуспешно пытаясь отдышаться и передать свое сообщение одновременно.
– Итак, Бобби, – произнес Холмс, склонившись над мальчуганом, – сначала отдышись.
Мальчик наконец перевел дух и поднялся на ноги.
– Мизтер 'Олмс, – выпалил он, – тетя велела вам идти побыстрее. В доме четыре господина – срочно хотят с вами повидаться. Они проехали весь путь из Лондона на своем собственном специальном поезде! – И глаза его расширились от удивления.
– Спасибо, Бобби, – сказал Холмс. – Теперь беги обратно к тете и скажи ей, что я сейчас же буду.
Когда мальчик убежал, Холмс повернулся ко мне и насмешливо поднял одну бровь:
– Похоже, Ватсон, ваши замечания за завтраком были пророческими, но, признаюсь, мне непонятно, кого волнует мое мнение по поводу происшествия с шотландским почтовым!
За более чем тридцатилетнюю дружбу с Холмсом, конечно, не раз встречались дела, закрытые для широкой публики. В некоторых из них участвовали фигуры, столь характерные, что никакой псевдоним не скрыл бы их подлинного имени, в других же действовали субъекты, слишком отталкивающие для неподготовленного читателя. Работа третьей группы, зачастую под руководством брата Холмса, Майкрофта, велась в интересах национальной безопасности, посему любые откровения немало способствовали бы потенциальному врагу или слишком обнажали бы закулисную деятельность правительственных кругов.
В деле, представленном ныне, участвуют лица всех трех категорий в силу того, что оно касается члена королевской семьи, затрагивает жизненно важные и щекотливые международные переговоры и являет собой череду преступлений, столь жестоких по замыслу и исполнению и со столь кошмарными последствиями, что, будь они обнародованы в свое время, резкая реакция и негодование общественности превзошли бы все ожидания и, весьма вероятно, подтолкнули бы наше государство к войне.
Доверяя теперь эти подробности бумаге, я отнюдь не жажду доставить удовольствие какому-либо праздному или жадному до сенсаций читателю, а стараюсь оставить потомкам нашим более правдивый и полный отчет о неустанных попытках Холмса предотвратить международную катастрофу и предать правосудию одного из самых жестоких убийц в истории отечества. Пусть необыкновенные заслуги моего друга тогда, когда, без преувеличения сказать, мир в Европе висел на волоске, будут оценены по достоинству.
Впервые Холмс столкнулся с этим делом осенью 1906 года: он уже года три как отошел от дел. В течение этих лет к нему нередко обращались за помощью, причем обещая весьма щедрое вознаграждение, но большинство просителей уходили ни с чем, ибо детектив в качестве пищи для ума предпочитал изучение своих пчел.
Признаюсь, я давно уже не видел моего старого друга, поэтому с большим удовольствием обнаружил, что конец сентября дарует мне редкую возможность провести неделю или две в его обществе.
Итак, в пятницу в полдень я отправился в Фулворт. Спрыгнув со станционной повозки напротив загородного домика Холмса, я увидел долговязую фигуру экономки, поджидавшей меня у ворот. Ее густые серебристые волосы под старомодным чепчиком были, как всегда, зачесаны назад, а выцветшие голубые глаза при виде меня заискрились радостью.
– Как он, Марта? – спросил я.
– Мизтер 'Олмс? – сказала она. – О, доктор, он держится молодцом! Слишком много курит и подолгу засиживается за книгами и бумагами; иногда даже забывает пообедать, занимаясь своими дорогами пчелками, но с ним все в порядке. 'Олмс, конечно, не признается, но он с нетерпением ждал вашего приезда.
Вечером мы с Холмсом решили прогуляться на вершину утеса недалеко от домика; громады Суссекских холмов уже окутывал мрак, а заходящее солнце поливало золотом волны Ла-Манша, которые, разменяв его на мелкую монету, набегали на каменистый берег. Утомленный бесконечными делами в городе, я прекрасно понимал Холмса, уединившегося в этом прекрасном местечке.
Едва стемнело, как мы поспешили домой на ужин, а затем, удобно устроившись у разведенного Мартой огня, вспоминали наши совместные приключения. Холмс несколько раз набивал трубку, описывая и те события, в которых я участия не принимал.
Окончательно почувствован я себя отпускником на следующее утро, когда, проснувшись чуть ли не к обеду, обнаружил своего хозяина все в том же знакомом халате. У ног его громоздилась кипа газет.
– Доброе утро, Холмс, – кивнул я в сторону газет. – Я вижу, вы не расстались со старыми привычками?
– Вы снова попали в точку, Ватсон, – ответил он, вытаскивая из-под газеты подставку для тостов. – Это всего лишь упражнение в теории. Когда-то публичные издания были предметом моего тщательного ежедневного изучения, по крайней мере криминальные известия и личные объявления. Зачастую они мне подсказывали, чьи шаги ожидать на нашей лестнице на Бейкер-стрит. Вдобавок служили бесценным источником информации о безрассудствах, пороках и несчастьях человечества, настоящей энциклопедией человеческих нравов для детектива-консультанта. Теперь это всего лишь напоминание о том безумном мире, который я покинул ради меньшего, но бесконечно более цивилизованного царства пчел.
– Что ж, – я аккуратно намазал масло на тост, – и каковы же выводы ваших теоретизирований в плане достойных дел, что, возможно, когда-либо нам подвернутся?
– Весьма плачевны, Ватсон, весьма плачевны. Когда-то я полагал, что мое отсутствие приведет к нездоровому пробуждению криминальных сил Лондона, но с моим удалением они, напротив, кажется, окончательно отупели. Политические обозреватели обсуждают запуск нового корабля и соглашение с Францией, а также проблему сохранения мира в Европе; Скотленд-Ярд предъявляет ордер на арест по абсолютно предсказуемому маргейтскому мошенничеству с ценными бумагами… Да, еще муж некой дамы из Танбридж-Вэлса в прошлый вторник ушел из дома и до сих пор не вернулся. Тем временем в Ноттингемшире какой-то плотник заявил, что он и есть тот самый знаменитый ист-эндский убийца восьмидесятых, хотя, конечно же, это не он…
– А нет ли каких новостей о крушении поезда в Линкольншире? – Я интересовался подробностями катастрофы, недавно постигшей ночной почтовый в Шотландию. Происшествие все еще будоражило души обывателей.
– Ничего нового, вернее, ничего, что проливало бы хоть какой-то свет на эту трагедию. Более того, мой опыт в железнодорожных делах распространяется только на знакомство с маршрутами и умение сверяться с расписанием. Расследование специальной комиссии, без сомнения, установит причину.
– Сдается мне, – обронил я, – что Танбридж-Вэлс не так уж далеко отсюда. Вы уверены, что еще до окончания завтрака нам не придется утешать рыдающую даму, потерявшую мужа?
– Нет, Ватсон, к сожалению, не уверен. Не перевелись еще те, кто ухитрится разыскать мое убежище и прибегнуть к моим услугам, что же касается этой дамы, то из газетных отчетов очевидно, что у ее заблудившегося мужа другая любовь – наиболее вероятно, в Уэльсе и почти наверняка школьная учительница.
– Право, Холмс… – запротестовал было я, но он оборвал меня коротким взмахом руки.
– Довольно, Ватсон, – проскрипел он. – Вы знаете мои методы и можете проверить мои выводы, сообразуясь с отчетами. Мало того, ничто не заставит меня вернуться к прежним занятиям, тем более на время. Я полностью посвятил себя своим сладким маленьким труженицам, сейчас же предлагаю наконец заняться завтраком. – С этими словами он взялся за крышку филейницы для копченой рыбы.
После завтрака мы еще раз поднялись на вершину утеса и оттуда по петляющей тропинке спустились на покрытый галькой пляж, который занимает изрядную долю побережья в этой части Суссекса.
Выдался настоящий сентябрьский денек – ясный, солнечный, с высоким безоблачным небом. Где-то около часа мы не спеша шагали по прибрежной гальке, время от времени Холмс останавливался, чтобы подобрать обточенный морем камушек или крохотную ракушку, и пускался в рассуждения о геологии и биологии морского побережья. Под солнцем искрился Ла-Манш, а на горизонте бороздили просторы маленькие суденышки. Такое начало, подумал я, предвещает хороший отдых.
Мы повернули назад и почти достигли основания утеса, как вдруг услышали пронзительный крик: «Мизтер 'Олмс! Мизтер 'Олмс!» Спотыкаясь и скользя, по тропинке мчался маленький мальчик. Оказалось, это один из многочисленных племянников Марты. Уже на пляже он ринулся к нам навстречу, затем упал прямо на колени, безуспешно пытаясь отдышаться и передать свое сообщение одновременно.
– Итак, Бобби, – произнес Холмс, склонившись над мальчуганом, – сначала отдышись.
Мальчик наконец перевел дух и поднялся на ноги.
– Мизтер 'Олмс, – выпалил он, – тетя велела вам идти побыстрее. В доме четыре господина – срочно хотят с вами повидаться. Они проехали весь путь из Лондона на своем собственном специальном поезде! – И глаза его расширились от удивления.
– Спасибо, Бобби, – сказал Холмс. – Теперь беги обратно к тете и скажи ей, что я сейчас же буду.
Когда мальчик убежал, Холмс повернулся ко мне и насмешливо поднял одну бровь:
– Похоже, Ватсон, ваши замечания за завтраком были пророческими, но, признаюсь, мне непонятно, кого волнует мое мнение по поводу происшествия с шотландским почтовым!
2
ПЛИМУТСКИЙ ЭКСПРЕСС
– Я Шерлок Холмс, – объявил мой друг, распахнув дверь гостиной.
Четверо посетителей все как один почтительно вытянулись в струнку. Менее чем за двадцать четыре часа я в достаточной мере превратился в сельского жителя, чтобы заметить, как нелепо смотрятся их черные костюмы и высокие шляпы в залитой солнцем деревенской комнате. Старший из них, высокий, респектабельного вида господин, поспешил представиться:
– Мистер, Холмс, я – Генри Борроукли, а это господа…
Холмс прервал его коротким жестом:
– Прошу прощения, мистер Борроукли, но мы сэкономим массу времени, если вы ответите с самого начала, почему, ради всего святого, вы с коллегами полагаете, что я смогу пролить свет на судьбу эдинбургского почтового?
Борроукли ошарашенно распахнул глаза, а один из его товарищей пробормотал: «Экстраординарно».
– Итак, приступим, – начал Холмс. – Пожалуй, довольно редко в поисках моей помощи прибывают вчетвером. Обычно это один-единственный полицейский или какой-нибудь индивид в сопровождении, а зачастую и без, близкого друга или поверенного. Группа людей, чье платье и поведение свидетельствуют о том, что это господа из Сити, наводит на мысль о комиссии или компании. Ваше прибытие на нашу крошечную станцию на специальном поезде, говорит как о чрезвычайной срочности, так и об определенном влиянии в железнодорожных сферах. Видимо, ничто сейчас так сильно не заботит железнодорожное руководство, как судьба ночного почтового в Эдинбурге. Итак, позволю себе повторить: что побудило вас обратиться именно ко мне?
Борроукли с беспокойством взглянул на меня, и Холмс перехватил этот взгляд:
– Это мой друг доктор Ватсон, без которого вы никогда бы обо мне не узнали. Пусть вас не смущает его присутствие, но смею заметить, господа, что вы не просто нарушили мое уединение – вы прервали долгожданный отпуск моего друга в самом его начале!
Борроукли выглядел смущенным:
– Мистер Холмс, мы прекрасно осознаем, что вы отошли от практики. Приносим свои извинения вам обоим за сие бесцеремонное вторжение. Тем не менее дело является настолько важным, что мы осмелились не подвергать себя риску немедленного отказа прежде, чем вы нас выслушаете. Перед вами представители двух железнодорожных компаний, и, уверяю вас, мы можем и собираемся внести любую компенсацию, какую вы только изволите назвать, за нарушение вашего уединения. Что же касается доктора Ватсона, еще раз просим прощения за то, что испортили его отпуск.
– Две компании? – тотчас уточнил Холмс.
Один из спутников Борроукли выступил вперед:
– Мистер Борроукли из Большой северной железнодорожной компании и имеет отношение к эдинбургскому почтовому. Я – Джордж Джессон из Лондонской юго-западной железнодорожной компании, а это мой коллега Рэдли. Мы объединили силы с Северной компанией, поскольку подобная катастрофа произошла с нашим экспрессом всего лишь несколько недель назад. Последствия были еще страшнее, и ни один из случаев не поддается сколь-нибудь вразумительному объяснению.
Холмс отвернулся и уставился в окно на освещенное солнцем море. Борроукли с ужасом принялся разглядывать спину моего друга.
– Не отказывайте нам, мистер Холмс, – вымолвил он тихо. – Речь идет о смерти более сорока человек.
Холмс резко обернулся и взглянул ему в лицо:
– Вы бы лучше присели, господа, я выслушаю вашу историю. Имейте, однако, в виду – я не давал согласия на помощь! Ватсон, наши гости рано выехали из Лондона. Прошу, будь добр, позвони в колокольчик и поинтересуйся, не найдется ли у Марты чего-нибудь бодрящего.
Подали чай, и Джессон начал рассказ:
– Это случилось менее трех месяцев назад, в последнюю ночь июня. У нашей компании есть почтово-пассажирский экспресс, который встречает рейсовые пароходы из Нью-Йорка.
– Таким образом, срочная почта и нетерпеливые пассажиры после выгрузки на берег могут тотчас отправиться по железной дороге в Лондон, – перебил его Холмс.
– Совершенно верно. Обычно это небольшой, легкий состав, его задача – быстро доехать до Лондона. В интересующую нас ночь в нем было всего пять вагонов – тормозной, три вагона первого класса и еще один тормозной в конце, который одновременно служил кухней. Между Плимутом и Лондоном была только одна остановка, в Тэмпл-Коумбе.
– На границе Сомерсетшира и Уилтшира?
– Примерно. Обыкновенная техническая остановка, чтобы поменять паровоз на другой, из Плимута. Паровоз под номером 421, находился в полной готовности: машинист и кочегар только заступили на вахту, когда поезд прибыл.
– Поезд пришел в Тэмпл-Коумб без опоздания?
– Да, вовремя. Если вы ездили по нашей линии, то, наверное, знаете, что он проходит по очень неровной местности, но поезд был в Тэмпл-Коумбе примерно минутой раньше положенного. Паровозы сменили без всяких осложнений, и очередной машинист отправился в путь, прямо к вокзалу Ватерлоо.
– Машинист и кочегар были достаточно опытными? Впрочем, извините – я знаю, что персонал локомотива достаточно долго обучается, – я хотел спросить, хорошо ли эти двое знали машину и маршрут?
– Безусловно. И машинист Роббинс, и кочегар Гэдд были надежны и опытны, а Роббинс прекрасно знал дорогу. Они покинули Тэмпл-Коумб на малой скорости и примерно на четыре минуты опоздали в Динтон, не доехав миль двадцать до Лондона, но затем, по всей видимости, разогнали локомотив до огромной скорости, что-то около семидесяти миль в час, и не снижали ее весь оставшийся путь вплоть до катастрофы.
– Которая произошла… где?
– В Солсбери, мистер Холмс, примерно миль через восемь после Динтона. Было как раз около двух ночи, когда они дали свисток у солсберийской сигнальной будки, а затем прямо-таки влетели в Солсбери.
– Что привело к крушению?
– Там, в Солсбери, железнодорожное полотно сильно изгибается. При подъезде и с востока, и с запада действует ограничение скорости до тридцати миль в час. Роббинс, конечно же, знал, что должен сбросить скорость перед западным изгибом.
Джессон прервал свой рассказ, словно не решаясь продолжить.
– Что же случилось? – спросил Холмс.
– Рэдли прибыл туда на следующий день. Думаю, он лучше опишет исход событий.
Рэдли мучительно наклонился в своем кресле и сжал кулаки:
– Несмотря на чудовищную скорость при въезде на западный изгиб, они каким-то чудом смогли удержаться на рельсах и дотянуть до самой станции, но восточный изгиб миновать не удалось. Поезд слетел с рельсов и врезался в цистерны с молоком, которые двигались к Лондону по другому пути. Состав перевернулся – все вагоны и пять молочных цистерн были полностью искорежены. Сорок ярдов железнодорожных путей вырвало из грунта. Кое-где на земле остались отметины в несколько футов глубиной.
Он содрогнулся и сделал глоток чаю.
– И сколько погибло? – сочувственно поинтересовался Холмс.
– Двадцать восемь, мистер Холмс, – ответил Джессон. – Машинист и кочегар, само собой, двадцать четыре из сорока восьми пассажиров, охранник поезда с молочными цистернами и кочегар паровоза, стоявшего неподалеку. Всего двадцать восемь.
На несколько минут воцарилось гробовое молчание, мой друг сидел с видом человека, полностью погруженного в свои мысли. Затем он поднял голову:
– Я понял, что паровоз был очень сильно поврежден?
– Не так сильно, как можно было ожидать, – откликнулся Рэдли. – Удалось отправить его на ремонт своим ходом. Почему вы спрашиваете?
– Нельзя ли было определить, предпринимал ли злосчастный Роббинс какие-либо попытки затормозить или остановить поезд на подходе к Солсбери?
– Это часть загадки, мистер Холмс. Тормозной рычаг был выжат до предела, но вакуумный тормоз почему-то не сработал.
Холмс протяжно вздохнул.
– Извините за вопрос, – продолжил он, – но есть ли основания полагать, что Роббинс или Гэдд были нездоровы или выпили спиртного?
– Что вы, сэр! Мало того, что компания, естественно, весьма строга в этом отношении, Роббинс с Гэддом разговаривали с работниками станции в Тэмпл-Коумбе перед отъездом. Говорят, оба были трезвы, а физически и психически – в норме.
– Последний вопрос, – не унимался Холмс, – но опять-таки несколько деликатный для Юго-западной компании. Вы ведь не единственная компания, подающая скоростные поезда к прибытию кораблей в Плимуте. Насколько я знаю, Большая западная компания занимается тем же?
– Да, мистер Холмс, – отозвался Джессон. – Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, мистер Джессон, но, если бизнес заключается в том, чтобы доставить пассажиров и почту в Лондон как можно скорее, разве нельзя предположить, что инструкции нарушаются ради скорости, или какой-нибудь особо нетерпеливый пассажир может заплатить машинисту?
– Все возможно, мистер Холмс, но прибытие в Лондон раньше времени считается у нас очень серьезным нарушением. Подобные вещи не поощряются.
– Более того, – добавил Рэдли, – машинист Роббинс и не помышлял об этом. Работники в Тэмпл-Коумбе обратили внимание машиниста, что поезд пришел раньше, и тот собирался снизить скорость, дабы прибыть в Ватерлоо по расписанию и обойтись без взыскания.
– Итак, – резюмировал Холмс, – опытная бригада и знакомый маршрут. Погода – какая была погода?
– Была ясная летняя ночь.
– Трудоспособная, трезвая и опытная бригада, известный маршрут, прекрасная погода и никаких видимых механических повреждений – и все же машинист Роббинс оставляет без внимания ограничение скорости в Солсбери. Свисток, который он дал у сигнальной будки, – это был обычный сигнал?
– Нет, сэр, – отозвался Рэдли. – Он сигналил непрерывно вплоть до самого момента крушения.
– В самом деле? – удивился Холмс. – Ватсон, дело становится интересным. Попроси Марту налить еще чаю, а мистер Борроукли расскажет нам об эдинбургском почтовом.
Четверо посетителей все как один почтительно вытянулись в струнку. Менее чем за двадцать четыре часа я в достаточной мере превратился в сельского жителя, чтобы заметить, как нелепо смотрятся их черные костюмы и высокие шляпы в залитой солнцем деревенской комнате. Старший из них, высокий, респектабельного вида господин, поспешил представиться:
– Мистер, Холмс, я – Генри Борроукли, а это господа…
Холмс прервал его коротким жестом:
– Прошу прощения, мистер Борроукли, но мы сэкономим массу времени, если вы ответите с самого начала, почему, ради всего святого, вы с коллегами полагаете, что я смогу пролить свет на судьбу эдинбургского почтового?
Борроукли ошарашенно распахнул глаза, а один из его товарищей пробормотал: «Экстраординарно».
– Итак, приступим, – начал Холмс. – Пожалуй, довольно редко в поисках моей помощи прибывают вчетвером. Обычно это один-единственный полицейский или какой-нибудь индивид в сопровождении, а зачастую и без, близкого друга или поверенного. Группа людей, чье платье и поведение свидетельствуют о том, что это господа из Сити, наводит на мысль о комиссии или компании. Ваше прибытие на нашу крошечную станцию на специальном поезде, говорит как о чрезвычайной срочности, так и об определенном влиянии в железнодорожных сферах. Видимо, ничто сейчас так сильно не заботит железнодорожное руководство, как судьба ночного почтового в Эдинбурге. Итак, позволю себе повторить: что побудило вас обратиться именно ко мне?
Борроукли с беспокойством взглянул на меня, и Холмс перехватил этот взгляд:
– Это мой друг доктор Ватсон, без которого вы никогда бы обо мне не узнали. Пусть вас не смущает его присутствие, но смею заметить, господа, что вы не просто нарушили мое уединение – вы прервали долгожданный отпуск моего друга в самом его начале!
Борроукли выглядел смущенным:
– Мистер Холмс, мы прекрасно осознаем, что вы отошли от практики. Приносим свои извинения вам обоим за сие бесцеремонное вторжение. Тем не менее дело является настолько важным, что мы осмелились не подвергать себя риску немедленного отказа прежде, чем вы нас выслушаете. Перед вами представители двух железнодорожных компаний, и, уверяю вас, мы можем и собираемся внести любую компенсацию, какую вы только изволите назвать, за нарушение вашего уединения. Что же касается доктора Ватсона, еще раз просим прощения за то, что испортили его отпуск.
– Две компании? – тотчас уточнил Холмс.
Один из спутников Борроукли выступил вперед:
– Мистер Борроукли из Большой северной железнодорожной компании и имеет отношение к эдинбургскому почтовому. Я – Джордж Джессон из Лондонской юго-западной железнодорожной компании, а это мой коллега Рэдли. Мы объединили силы с Северной компанией, поскольку подобная катастрофа произошла с нашим экспрессом всего лишь несколько недель назад. Последствия были еще страшнее, и ни один из случаев не поддается сколь-нибудь вразумительному объяснению.
Холмс отвернулся и уставился в окно на освещенное солнцем море. Борроукли с ужасом принялся разглядывать спину моего друга.
– Не отказывайте нам, мистер Холмс, – вымолвил он тихо. – Речь идет о смерти более сорока человек.
Холмс резко обернулся и взглянул ему в лицо:
– Вы бы лучше присели, господа, я выслушаю вашу историю. Имейте, однако, в виду – я не давал согласия на помощь! Ватсон, наши гости рано выехали из Лондона. Прошу, будь добр, позвони в колокольчик и поинтересуйся, не найдется ли у Марты чего-нибудь бодрящего.
Подали чай, и Джессон начал рассказ:
– Это случилось менее трех месяцев назад, в последнюю ночь июня. У нашей компании есть почтово-пассажирский экспресс, который встречает рейсовые пароходы из Нью-Йорка.
– Таким образом, срочная почта и нетерпеливые пассажиры после выгрузки на берег могут тотчас отправиться по железной дороге в Лондон, – перебил его Холмс.
– Совершенно верно. Обычно это небольшой, легкий состав, его задача – быстро доехать до Лондона. В интересующую нас ночь в нем было всего пять вагонов – тормозной, три вагона первого класса и еще один тормозной в конце, который одновременно служил кухней. Между Плимутом и Лондоном была только одна остановка, в Тэмпл-Коумбе.
– На границе Сомерсетшира и Уилтшира?
– Примерно. Обыкновенная техническая остановка, чтобы поменять паровоз на другой, из Плимута. Паровоз под номером 421, находился в полной готовности: машинист и кочегар только заступили на вахту, когда поезд прибыл.
– Поезд пришел в Тэмпл-Коумб без опоздания?
– Да, вовремя. Если вы ездили по нашей линии, то, наверное, знаете, что он проходит по очень неровной местности, но поезд был в Тэмпл-Коумбе примерно минутой раньше положенного. Паровозы сменили без всяких осложнений, и очередной машинист отправился в путь, прямо к вокзалу Ватерлоо.
– Машинист и кочегар были достаточно опытными? Впрочем, извините – я знаю, что персонал локомотива достаточно долго обучается, – я хотел спросить, хорошо ли эти двое знали машину и маршрут?
– Безусловно. И машинист Роббинс, и кочегар Гэдд были надежны и опытны, а Роббинс прекрасно знал дорогу. Они покинули Тэмпл-Коумб на малой скорости и примерно на четыре минуты опоздали в Динтон, не доехав миль двадцать до Лондона, но затем, по всей видимости, разогнали локомотив до огромной скорости, что-то около семидесяти миль в час, и не снижали ее весь оставшийся путь вплоть до катастрофы.
– Которая произошла… где?
– В Солсбери, мистер Холмс, примерно миль через восемь после Динтона. Было как раз около двух ночи, когда они дали свисток у солсберийской сигнальной будки, а затем прямо-таки влетели в Солсбери.
– Что привело к крушению?
– Там, в Солсбери, железнодорожное полотно сильно изгибается. При подъезде и с востока, и с запада действует ограничение скорости до тридцати миль в час. Роббинс, конечно же, знал, что должен сбросить скорость перед западным изгибом.
Джессон прервал свой рассказ, словно не решаясь продолжить.
– Что же случилось? – спросил Холмс.
– Рэдли прибыл туда на следующий день. Думаю, он лучше опишет исход событий.
Рэдли мучительно наклонился в своем кресле и сжал кулаки:
– Несмотря на чудовищную скорость при въезде на западный изгиб, они каким-то чудом смогли удержаться на рельсах и дотянуть до самой станции, но восточный изгиб миновать не удалось. Поезд слетел с рельсов и врезался в цистерны с молоком, которые двигались к Лондону по другому пути. Состав перевернулся – все вагоны и пять молочных цистерн были полностью искорежены. Сорок ярдов железнодорожных путей вырвало из грунта. Кое-где на земле остались отметины в несколько футов глубиной.
Он содрогнулся и сделал глоток чаю.
– И сколько погибло? – сочувственно поинтересовался Холмс.
– Двадцать восемь, мистер Холмс, – ответил Джессон. – Машинист и кочегар, само собой, двадцать четыре из сорока восьми пассажиров, охранник поезда с молочными цистернами и кочегар паровоза, стоявшего неподалеку. Всего двадцать восемь.
На несколько минут воцарилось гробовое молчание, мой друг сидел с видом человека, полностью погруженного в свои мысли. Затем он поднял голову:
– Я понял, что паровоз был очень сильно поврежден?
– Не так сильно, как можно было ожидать, – откликнулся Рэдли. – Удалось отправить его на ремонт своим ходом. Почему вы спрашиваете?
– Нельзя ли было определить, предпринимал ли злосчастный Роббинс какие-либо попытки затормозить или остановить поезд на подходе к Солсбери?
– Это часть загадки, мистер Холмс. Тормозной рычаг был выжат до предела, но вакуумный тормоз почему-то не сработал.
Холмс протяжно вздохнул.
– Извините за вопрос, – продолжил он, – но есть ли основания полагать, что Роббинс или Гэдд были нездоровы или выпили спиртного?
– Что вы, сэр! Мало того, что компания, естественно, весьма строга в этом отношении, Роббинс с Гэддом разговаривали с работниками станции в Тэмпл-Коумбе перед отъездом. Говорят, оба были трезвы, а физически и психически – в норме.
– Последний вопрос, – не унимался Холмс, – но опять-таки несколько деликатный для Юго-западной компании. Вы ведь не единственная компания, подающая скоростные поезда к прибытию кораблей в Плимуте. Насколько я знаю, Большая западная компания занимается тем же?
– Да, мистер Холмс, – отозвался Джессон. – Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, мистер Джессон, но, если бизнес заключается в том, чтобы доставить пассажиров и почту в Лондон как можно скорее, разве нельзя предположить, что инструкции нарушаются ради скорости, или какой-нибудь особо нетерпеливый пассажир может заплатить машинисту?
– Все возможно, мистер Холмс, но прибытие в Лондон раньше времени считается у нас очень серьезным нарушением. Подобные вещи не поощряются.
– Более того, – добавил Рэдли, – машинист Роббинс и не помышлял об этом. Работники в Тэмпл-Коумбе обратили внимание машиниста, что поезд пришел раньше, и тот собирался снизить скорость, дабы прибыть в Ватерлоо по расписанию и обойтись без взыскания.
– Итак, – резюмировал Холмс, – опытная бригада и знакомый маршрут. Погода – какая была погода?
– Была ясная летняя ночь.
– Трудоспособная, трезвая и опытная бригада, известный маршрут, прекрасная погода и никаких видимых механических повреждений – и все же машинист Роббинс оставляет без внимания ограничение скорости в Солсбери. Свисток, который он дал у сигнальной будки, – это был обычный сигнал?
– Нет, сэр, – отозвался Рэдли. – Он сигналил непрерывно вплоть до самого момента крушения.
– В самом деле? – удивился Холмс. – Ватсон, дело становится интересным. Попроси Марту налить еще чаю, а мистер Борроукли расскажет нам об эдинбургском почтовом.
3
ШОТЛАНДСКИЙ ПОЧТОВЫЙ
– Судьба эдинбургского напоминает катастрофу в Солсбери, – начал Борроукли. – Поезд покинул вокзал Кингз-Кросс в четверть девятого вечером 19 сентября. Он вез и почту, и пассажиров и должен был сделать остановку в Питерборо, Грэнтэме и Донкастере.
– Такой же небольшой состав? – уточнил Холмс.
– Нет, больше, чем плимутский экспресс. В нашем поезде было двенадцать пассажирских вагонов, два из них – спальные, еще три тормозных вагона и один почтовый впереди. В Питерборо при замене паровоза все прошло без затруднений. Сравнительно новый локомотив, номер 276, уже готов был отправиться в путь.
– Состоялась ли там замена паровозной бригады?
– Да, мистер Холмс. Управление перешло к машинисту Флитвуду и кочегару Тэлботу. Флитвуд ездил целых восемнадцать лет, последние два года исключительно на двести семьдесят шестом. Тэлбот – смышленый молодой человек – был учеником кочегара в Ланкастере. Работая в окружном локомотивном управлении, он обслуживал различные типы паровозов, чтобы изучить их особенности.
– Они оба были знакомы с дорогой?
– Они знали маршрут досконально: только что работали там предыдущей ночью.
– Мне придется задать вам такой же вопрос, как и мистеру Джессону: были ли люди здоровы и трезвы?
– Работники станции Питерборо в один голос утверждают, что Флитвуд и Тэлбот были в норме, мистер Холмс. Они поменяли паровоз и отбыли без всяких осложнений.
– Без единой остановки до самого Грэнтэма? – осведомился Холмс.
– Без единой остановки до Грэнтэма в одиннадцать часов, – повторил Борроукли. – Как раз в это время в Грэнтэме, на нижней платформе, к отправке подготовили почту. В пункте Южный Грэнтэм, в первой сигнальной будке дистанционный сигнал был установлен в положение «Осторожно».
– Почему?
– Без трех минут одиннадцать нижнюю главную магистраль должен был пересечь товарный состав. Он переходил с верхней ноттингемской магистрали на верхнюю главную, поэтому непременно бы оказался на нижней главной, той самой, на которую прибывал экспресс.
– Извините, мистер Борроукли, меня несколько смущает такое употребление слов «верхний» и «нижний».
– Простите, мистер Холмс. В железнодорожном лексиконе «верхняя главная магистраль» – это магистраль, ведущая к Лондону. Таким образом, поезд с вокзала Кингз-Кросс ожидался прибытием на «нижнюю главную», то есть из Лондона. На северном семафоре нижней главной магистрали все сигналы указывали: «Путь закрыт». На южном – дистанционный сигнал показывал «Осторожно», чтобы предупредить машиниста экспресса, что станция Грэнтэм для него закрыта и стрелки соответственно переведены. Таким образом, путь для товарного состава был открыт.
– Что могло бы помешать машинисту Флитвуду увидеть этот сигнал? Какова была погода?
– Было темно, мистер Холмс, дождь то лил, то прекращался, но видимость была полная, а красные огни – исправны. В общем, машинист должен был их заметить.
– Но, похоже, не заметил, – откликнулся Холмс.
– Должен был, – повторил Борроукли. – Но почему-то не принял во внимание. Ночной инспектор и почтовый служащий ждали товарный на нижней платформе. Они всматривались в прибывающий поезд и, когда тот промелькнул мимо, заметили почтовый вагон. Стало ясно, что экспресс, проигнорировав сигнал «Осторожно», мчался прямо на сигнал «Путь закрыт».
– На какой скорости он вошел в Грэнтэм?
– Инспектор Пайл утверждает – сорок миль в час, кое-кто говорит – больше. Тем не менее он оставался на рельсах и даже добрался до ноттингемской линии. Преодолел первый поворот, а на втором повороте тендер сошел с рельсов, снес заграждения на протяжении шестидесяти ярдов, а затем перевалился через них. После этого с рельсов сошел локомотив, причем перегородил собой пути, и первые три вагона врезались прямо в него.
– Пассажирские вагоны?
– К счастью, нет, мистер Холмс. Тормозные и почтовый, но следующие шесть пассажирских вагонов посыпались на насыпь. Остались стоять только последние три.
– Машинист с кочегаром погибли?
– Да, сэр. И по всей видимости, мгновенно. После столкновения обломки охватило пламя: и те, что находились на путях, и те, что внизу, на насыпи.
– Верхние, очевидно, загорелись от топки, а нижние – от вагонных газовых ламп?
– Совершенно верно, мистер Холмс. – Борроукли помолчал. – Всего в катастрофе погибло четырнадцать человек: машинист с кочегаром, почтовый служащий и одиннадцать пассажиров.
– Итак, – заключил Холмс, – ситуация та же самая: надежная и опытная бригада, знакомая с маршрутом и трезвая, и все же поезд мчится к неминуемой гибели, предупредительные сигналы оставлены без внимания. Была хоть какая-то попытка затормозить или остановить состав?
– Неизвестно. Паровоз настолько искорежен, что мы не смогли определить положение регуляторов или тормозного рычага. Есть и еще кое-что, мистер Холмс.
– Что именно?
– Не знаем, что и думать. Сигнальщик Дэй в Южном Грэнтэме видел машиниста и кочегара, когда поезд проходил мимо его будки.
– И что же они делали?
– Такой же небольшой состав? – уточнил Холмс.
– Нет, больше, чем плимутский экспресс. В нашем поезде было двенадцать пассажирских вагонов, два из них – спальные, еще три тормозных вагона и один почтовый впереди. В Питерборо при замене паровоза все прошло без затруднений. Сравнительно новый локомотив, номер 276, уже готов был отправиться в путь.
– Состоялась ли там замена паровозной бригады?
– Да, мистер Холмс. Управление перешло к машинисту Флитвуду и кочегару Тэлботу. Флитвуд ездил целых восемнадцать лет, последние два года исключительно на двести семьдесят шестом. Тэлбот – смышленый молодой человек – был учеником кочегара в Ланкастере. Работая в окружном локомотивном управлении, он обслуживал различные типы паровозов, чтобы изучить их особенности.
– Они оба были знакомы с дорогой?
– Они знали маршрут досконально: только что работали там предыдущей ночью.
– Мне придется задать вам такой же вопрос, как и мистеру Джессону: были ли люди здоровы и трезвы?
– Работники станции Питерборо в один голос утверждают, что Флитвуд и Тэлбот были в норме, мистер Холмс. Они поменяли паровоз и отбыли без всяких осложнений.
– Без единой остановки до самого Грэнтэма? – осведомился Холмс.
– Без единой остановки до Грэнтэма в одиннадцать часов, – повторил Борроукли. – Как раз в это время в Грэнтэме, на нижней платформе, к отправке подготовили почту. В пункте Южный Грэнтэм, в первой сигнальной будке дистанционный сигнал был установлен в положение «Осторожно».
– Почему?
– Без трех минут одиннадцать нижнюю главную магистраль должен был пересечь товарный состав. Он переходил с верхней ноттингемской магистрали на верхнюю главную, поэтому непременно бы оказался на нижней главной, той самой, на которую прибывал экспресс.
– Извините, мистер Борроукли, меня несколько смущает такое употребление слов «верхний» и «нижний».
– Простите, мистер Холмс. В железнодорожном лексиконе «верхняя главная магистраль» – это магистраль, ведущая к Лондону. Таким образом, поезд с вокзала Кингз-Кросс ожидался прибытием на «нижнюю главную», то есть из Лондона. На северном семафоре нижней главной магистрали все сигналы указывали: «Путь закрыт». На южном – дистанционный сигнал показывал «Осторожно», чтобы предупредить машиниста экспресса, что станция Грэнтэм для него закрыта и стрелки соответственно переведены. Таким образом, путь для товарного состава был открыт.
– Что могло бы помешать машинисту Флитвуду увидеть этот сигнал? Какова была погода?
– Было темно, мистер Холмс, дождь то лил, то прекращался, но видимость была полная, а красные огни – исправны. В общем, машинист должен был их заметить.
– Но, похоже, не заметил, – откликнулся Холмс.
– Должен был, – повторил Борроукли. – Но почему-то не принял во внимание. Ночной инспектор и почтовый служащий ждали товарный на нижней платформе. Они всматривались в прибывающий поезд и, когда тот промелькнул мимо, заметили почтовый вагон. Стало ясно, что экспресс, проигнорировав сигнал «Осторожно», мчался прямо на сигнал «Путь закрыт».
– На какой скорости он вошел в Грэнтэм?
– Инспектор Пайл утверждает – сорок миль в час, кое-кто говорит – больше. Тем не менее он оставался на рельсах и даже добрался до ноттингемской линии. Преодолел первый поворот, а на втором повороте тендер сошел с рельсов, снес заграждения на протяжении шестидесяти ярдов, а затем перевалился через них. После этого с рельсов сошел локомотив, причем перегородил собой пути, и первые три вагона врезались прямо в него.
– Пассажирские вагоны?
– К счастью, нет, мистер Холмс. Тормозные и почтовый, но следующие шесть пассажирских вагонов посыпались на насыпь. Остались стоять только последние три.
– Машинист с кочегаром погибли?
– Да, сэр. И по всей видимости, мгновенно. После столкновения обломки охватило пламя: и те, что находились на путях, и те, что внизу, на насыпи.
– Верхние, очевидно, загорелись от топки, а нижние – от вагонных газовых ламп?
– Совершенно верно, мистер Холмс. – Борроукли помолчал. – Всего в катастрофе погибло четырнадцать человек: машинист с кочегаром, почтовый служащий и одиннадцать пассажиров.
– Итак, – заключил Холмс, – ситуация та же самая: надежная и опытная бригада, знакомая с маршрутом и трезвая, и все же поезд мчится к неминуемой гибели, предупредительные сигналы оставлены без внимания. Была хоть какая-то попытка затормозить или остановить состав?
– Неизвестно. Паровоз настолько искорежен, что мы не смогли определить положение регуляторов или тормозного рычага. Есть и еще кое-что, мистер Холмс.
– Что именно?
– Не знаем, что и думать. Сигнальщик Дэй в Южном Грэнтэме видел машиниста и кочегара, когда поезд проходил мимо его будки.
– И что же они делали?