Робертс Нора. Любовь в вечерних новостях

   — Вам незачем выходить… — начала она, когда он направился с ней к стоянке. — Вы без плаща.
   — Беспокоитесь о моем здоровье?
   — Вот еще!
   Раздосадованная, она достала ключи от машины.
   — Мы уже покончили с бизнесом на сегодня? — спросил он, когда она вставила ключ в замок.
   — Да.
   — Полностью?
   — Полностью.
   — Хорошо.
   Он повернул ее лицом к себе, притянул поближе и прижался губами к ее губам. Ливи была так ошеломлена, что и не подумала вырываться. Этого она от него никак не ожидала. Его твердо очерченный, волевой рот неожиданно оказался мягким и нежным. Он обнял ее, крепче прижимая к себе.
   Прикосновение его сильного тела возбуждало. Она почувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам. Ливи подняла руки, еще не зная, прижмет его к себе или оттолкнет. И кончила тем, что вцепилась пальцами в его рубашку.
   Торп не пытался добиться большего. Он видел, что она старается подавить ответное волнение, ей это не удается. Прекрасно, но торопиться не нужно. Он сдержал себя, и поцелуй стал нежнее.
   Постепенно ее губы стали слабыми и податливыми. Мир перед глазами расплылся, как будто в камере заменили линзу и еще не отрегулировали.
   — Нет, — прошептала она и, разжав пальцы, оттолкнула его. — Нет.
   Он отпустил Ливи. Она без сил прислонилась к машине. Ощущения, казалось бы, давно погребенные, вновь ожили. И надо же было так случиться, чтобы именно Торп вернул их к жизни. Она в упор смотрела на него. Противоречивые эмоции, скрытая уязвленность поочередно отражались на ее лице. Торп почувствовал, что в нем пробудилось нечто более глубокое, чем просто желание.
   — Это… — Ливи запнулась и с усилием опять заговорила: — Это было…
   — Очень приятно для нас обоих, Оливия, — закончил Торп нарочито веселым тоном. — Хотя, сдается, вы давненько не практиковались.
   Глаза Ливи вспыхнули, туман исчез.
   — Вы невыносимы.
   — Будьте готовы к восьми часам в субботу, — сказал Торп и вернулся в бар О'Райли.
 
   Она выбрала простое черное платье, сидевшее на ней как влитое. Оно было без малейших вольностей, только чистое совершенство линий. На гладком черном фоне ее кожа казалась мраморной. Некоторое время Ливи колебалась, надеть ли что-нибудь из украшений, и в конце концов выбрала жемчужные серьги — подарок к совершеннолетию.
   Несколько секунд она держала их в руке. Они пробудили горько-сладкие воспоминания. Двадцать один год. Радужные мечты. Ей казалось, что ничто уже не сможет омрачить ее жизнь, помешать ее счастью. Прошло совсем немного времени, и мир ее начал рушиться. А в двадцать три она уже забыла, что значит радоваться.
   Ливи старалась припомнить, что сказал Дуг, когда подарил ей этот жемчуг, и на мгновение закрыла глаза. Что-то о том, что жемчужины подобны ее коже, столь же светлой и безупречно гладкой. Дуг. Ее муж. Она посмотрела на свои пальцы, на которых не было колец. Бывший муж. Наверно, мы тогда любили друг друга. Те четыре года, что были вместе. По крайней мере, до того, как…
   Чувствуя, как оживает боль, она прижала ладони к вискам. Было тяжело вспоминать о своих потерях. Это было слишком ужасно, слишком непоправимо.
   Семь лет прошло с тех пор, как Дуг подарил ей серьги. Это было в другой жизни, и она была тогда другой женщиной. Настало время надеть их и в ее теперешней жизни.
   Ну, вроде бы все, Ливи стала искать туфли. Было почти восемь. Она нервничала, но пыталась убедить себя, что совершенно спокойна. Уже много лет у нее не было свиданий. «Между прочим, это вовсе не свидание, — ехидно напомнила она себе. — Это деловая встреча. Так сказать, профессиональная любезность». Но с какой стати Торп оказывает ей эту любезность?
   Ливи села и задумалась, все еще держа одну туфлю в руке. Нельзя доверять этому человеку ни в чем. Это основное, что нужно помнить. Он безжалостен и всегда действует в своих интересах.
   Как он ее поцеловал! Без малейших сомнений и колебаний, как будто имел на это право. Она прикусила нижнюю губу. Он не подготавливал ее к этому постепенно. Иначе она успела бы что-нибудь предпринять. Слава богу, она уже не дитя и прекрасно изучила все эти улыбки, ласковые, многозначительные взгляды, особые словечки. Торп обошелся без этого. «Он действовал импульсивно», — решила она и пожала плечами. Его поцелуй не был безумно страстным, нетерпеливым. Торп не был груб, он не пытался ее соблазнить.
   Ну и хватит об этом. Сидит тут, дура дурой, и размышляет. Она слишком всерьез к этому отнеслась.
   Но ведь она хотела поцелуя. И не одного. Она хотела, чтобы Торп ее обнимал, хотела чувствовать себя желанной. Почему? Разве он ей не совершенно безразличен?
   — Чего же ты хочешь сама? — прошептала она. — . И почему ты этого не знаешь?
   «Главное — одержать победу, — подумала она. — Я Оливия Кармайкл, со всеми своими достоинствами и недостатками. Я хочу остаться сама собой. И никаких глупостей».
   Раздался звонок. «Дело прежде всего, — заметила себе Ливи. — Я должна стать лучшим репортером в Вашингтоне. Если ради этого нужно общаться с Ти Си Торпом, я буду общаться с Ти Си Тор пом».
   Ливи взглянула на духи на туалетном столике, но передумала. Незачем было наводить его на фривольные мысли. Она не сомневалась, что у него их и так достаточно.
   Ливи неспеша пошла к двери. Ей было приятно, что она заставила его ждать. — Однако Торп вовсе не казался недовольным. Он откровенно по-мужски оглядел ее, и в его глазах промелькнуло одобрение. Более того, восхищение.
   — Вы прекрасны. — Торп протянул ей белую розу на длинном стебле. Ливи молча приняла ее. — Вам подходит этот цвет. Красный — слишком броский, розовый — слащавый.
   Глядя на цветок, Ливи мгновенно забыла все, что минуту назад внушала себе. Она даже не предполагала, что так просто ее растрогать. Надо же, белая роза — и сердце просто тает.
   — Спасибо, — сказала она серьезно. Торп улыбнулся и так же серьезно ответил:
   — Пожалуйста, не стоит благодарности. Вы собираетесь впустить меня в дом?
   Было бы умнее этого не делать, но она отступила назад, чтобы пропустить Торпа.
   — Я поставлю розу в воду.
   Ливи вышла, и Торп оглядел гостиную. Опрятно и обставлено со вкусом. Тут поработала она сама, без всяких дизайнеров. Она не спешила и выбирала именно то, что хотела. Торп обратил внимание, что нигде не было ни фотографий, ни сувениров. Чувствовалась особая скрытность. Ливи ничего из своей жизни не выставляла напоказ. Смутный налет тайны пробудил его журналистское любопытство.
   «Пожалуй, пора уже попробовать кое-что выяснить», — подумал он. Торп прошел в кухню и прислонился к двери. Ливи наливала воду в хрустальную узкую вазу.
   — Приятная квартира, — сказал он светским тоном. — Хороший вид на город.
   — Да.
   — Вашингтон далековато от Коннектикута. Вы из какой части штата?
   Ливи посмотрела на него. Взгляд вновь стал холодным, настороженным.
   — Из Уэстпорта.
   Уэстпорт — Кармайкл. Торп без труда связал все воедино.
   — Ваш отец — Тайлер Кармайкл?
   Ливи вынула вазу из раковины и повернулась к Торпу.
   — Да.
   Тайлер Кармайкл… Большое поместье, недвижимость, непоколебимый консерватор, прямой потомок первых поселенцев с «Мэйфлауэр».
   «У него были две дочери», — неожиданно вспомнил Торп. Он забыл об этом, потому что одна из них лет десять тому назад исчезла из виду; в то время как другая начала артистическую карьеру. Туалеты за пять тысяч долларов, «Роллс-Ройс». Папочкина любимица. Окончив театральное училище, подцепила своего первого мужа, драматурга, и отец подарил ей к свадьбе имение в пятнадцать акров. Мелинда Кармайкл Говард Ле Клэр была в настоящее время замужем за супругом номер два. Женщина избалованная, капризная, дерзко красивая, с неискоренимой любовью к дорогим вещам.
   — Я знаком с вашей сестрой, — объяснил Торп, внимательно разглядывая Ливи. — Вы совсем на нее не похожи.
   — Пожалуй, — подтвердила Ливи.
   Пройдя мимо него в гостиную, она поставила вазу на маленький столик, поправила цветок, полюбовалась.
   — Я возьму пальто.
   Труднее всего брать интервью у своего же коллеги. Хороший журналист умеет отвечать на вопросы, не выдавая себя интонацией и ограничиваясь «да» и «нет». Оливия Кармайкл была крепким профессионалом. Он тоже.
   — Вы не ладите с вашей семьей?
   — Я этого не сказала.
   Ливи достала из шкафа жакет из лисьего меха.
   — В этом не было необходимости.
   Торп взял жакет и подал ей. Ее руки легко скользнули в рукава. От нее не пахло духами, чувствовался только легкий аромат соли для ванны и цитрусового шампуня. Ее естественность взволновала его. Он повернул Ливи к себе лицом.
   — Почему вы с ними не ладите? Ливи недовольно вздохнула:
   — Послушайте, Торп…
   — Вы когда-нибудь назовете меня по имени? Она подняла бровь и мгновение выжидала.
   — Терренс? Торп усмехнулся:
   — Не было случая, чтобы кто-нибудь назвал меня так и остался в живых.
   Ливи рассмеялась, и он впервые услышал, как весело она смеется.
   — Вы не ответили на мой вопрос, — сказал он и неожиданно взял ее за руку, когда она повернулась к нему.
   А я и не собираюсь. Никаких личных вопросов, Торп, будь то для печати или нет.
   Я упрямый человек, Ливи.
   — Не хвастайтесь. Это вас не украшает.
   Он переплел ее пальцы со своими, медленно поднял их соединенные руки и задумчиво стал рассматривать.
   — Подходят друг другу, — он улыбнулся странной улыбкой. — Я так и думал.
   Это было необычно. Он не пытался ее соблазнять, хотя она почувствовала токи желания; он не бросал ей вызов, хотя в ней пробудился дух сопротивления. Он не делал выводов, которые она могла бы оспорить. Он просто констатировал факт.
   — Мы не опоздаем? — подавляя смущение, спросила Ливи.
   Он неотрывно смотрел ей в глаза, но у нее появилось странное ощущение, словно его взгляд снимает все покровы. Она могла поклясться, что он видит ее всю как есть, вплоть до серповидной крошечной родинки под левой грудью.
   — Торп. — Она явно испугалась. — Не надо.
   Она была задета. Он это видел, чувствовал. Задета как-то особенно чувствительно. Он немного удивился, вспомнил о своем намерении не торопиться и, взяв ее за руку, пошел к выходу.
   Яркий свет. Музыка. Изысканная обстановка. «Сколько же раз я бывала на приемах, — подумала Ливи. — Что отличало этот прием от сотен других? Политика».
   Это был свой особый мир, узкий, замкнутый. Вас назначали или избирали, но вы всегда оставались открытой мишенью для прессы и были вечно уязвимы из-за ее влияния на общество. Удар можно было получить с любой стороны. Главным здесь были личности участников, утверждение имиджа. Ливи знала в этом толк.
   Сенатор, потихоньку жевавший паштет, принадлежал к либералам. У него были современная мальчишеская стрижка и открытое, простое лицо. Ливи порылась в памяти — ага, сенатор обладает весьма острым умом и отчаянным честолюбием.
   Ливи узнала корреспондента влиятельной вашингтонской газеты. Он непрерывно пил. Кажется, он одолел уже пять порций виски глазом не моргнув, но по-прежнему цеплялся за стакан, как утопающий за спасательный круг. Она узнала симптомы, и в ней шевельнулась жалость. Если он еще не пил с утра натощак, то скоро начнет.
   — Каждый реагирует на трудности по-своему, — прокомментировал Торп, заметив, куда направлен ее взгляд.
   — Это верно, — сказала Ливи.
   Торп предложил ей стакан вина. Она рассеянно взяла его, продолжая разглядывать толпу.
   — У меня была подруга, которая работала в газете в Остине. Она говорила, что газеты дают информацию для думающих читателей, а телевидение только показывает картинки.
   Торп закурил сигарету.
   — И что вы ей ответили?
   — Ну что тут скажешь? Реклама везде одинакова. — Ливи улыбнулась, вспомнив свою строгую приятельницу. — Я говорила, что телевидение более непосредственно, она же утверждала, что газеты более аналитичны. Я указывала, что телевидение дает зрителю возможность увидеть событие, она доказывала, что печать позволяет читателю подумать. — Ливи пожала плечами и пригубила холодное сухое вино. — Наверное, мы обе были правы.
   — Когда я учился в колледже, то писал для газет.
   Торп наблюдал, как Ливи внимательно изучает окружающих. Она все впитывала как губка. Услышав его фразу, она обернулась и с любопытством посмотрела на него.
   — Почему же вы переключились на телевидение?
   — Мне нравился более быстрый темп, возможность быть прямо на месте событий. Видеть все своими глазами и тут же рассказывать об этом.
   Ливи кивнула. Она хорошо его понимала. У Торпа в руке был стакан виски. Ливи заметила, что пьет он мало, но курит непозволительно много. Ливи вспомнила непрерывную цепь сигарет Карла.
   — Как вы боретесь со стрессом?
   Он усмехнулся и, к ее удивлению, погладил жемчужину в ее серьге.
   — Занимаюсь греблей.
   — Чем?!
   Его прикосновение отвлекло ее на миг, но изумление ее не стало от этого меньше. Нет, он положительно непредсказуем.
   — Греблей, — — повторил он, — на лодке, по реке. А когда слишком холодно, играю в гандбол.
   — Гребля… — Ливи задумалась. Вот почему у него такие натруженные, мозолистые руки.
   — Да, знаете ли. Вперед, Йель! Она улыбнулась.
   — Это первая ваша настоящая, щедрая улыбка, — сказал он. — Кажется, я влюбился.
   — Это не в вашем твердом характере.
   — Да что вы, я настоящая сливочная помадка. Он поднес ее руку к губам. Ливи осторожно отняла ее, чувствуя легкую дрожь в пальцах.
   — Вряд ли при таких качествах можно раскрыть незаконное присвоение государственных средств в министерстве внутренних дел.
   — Ну, это работа.
   Он подошел на шаг ближе, так что они почти касались друг друга.
   — Поверьте, что перед вами — жалкий романтик. Меня умиляет свет горящей свечи и до глубины души трогает прелюдия Шопена. Женщина может увлечь меня с помощью огня, пылающего в камине, и бутылки вина.
   Ливи поднесла бокал к губам. Наверно, от вина у нее слегка кружилась голова.
   — Не сомневаюсь, что это удавалось тысячам.
   — Вы же мне сказали, что я хвастун, — усмехнулся Торп. — Кроме того, журналистика оставляет мало свободного времени.
   Ливи было нелегко сохранять дистанцию. Она покачала головой и вздохнула.
   — Но я не хочу в вас влюбляться, Торп. Действительно, не хочу.
   — Не принимайте поспешных решений, — добродушно посоветовал он.
   — Ти Си! — Последовал увесистый тычок в спину Торпа. — Я так и знал, что найду вас в обществе красивой женщины. — Так приветствовал их представитель штата Виргиния.
   Сенатора Уайета отличали несколько фунтов избыточного веса, розовые щеки и всем известная общительность. Ливи знала, что он ведет кампанию против сокращения ассигнований на образование и социальные нужды. Она две недели безуспешно пыталась пробиться к нему на прием.
   Торп добродушно отнесся к его тяжеловесному приветствию.
   — Сенатор — Оливия Кармайкл. Сенатор в том же стиле потряс руку Ливи.
   — У меня отличная память на лица, и я вас где-то видел. Однако держу пари, что вы не подружка ТиСи.
   Торп то ли кашлянул, то ли вздохнул. Ливи стрельнула в него взглядом.
   — Я работаю в Вашингтонском отделении «Новости мира», сенатор Уайет. Мистер Торп и я — коллеги.
   — Да-да, конечно. Теперь я вспомнил, Ти Си предпочитает другой тип женщин. — Он наклонился к Ливи и подмигнул. — Ноги прямо из плеч и минимум мозгов.
   — Неужели? — Ливи задумчиво посмотрела на Торпа.
   — У вас потрясные ноги, Ливи! — невозмутимо заметил Торп.
   — Да, я уже слышала об этом. — И она обратилась к Уайету: — Сенатор, мне бы очень хотелось побеседовать с вами о серьезных вещах. Полагаю, здесь не место. Может быть, вы назначите более подходящее время?
   Уайет минуту колебался, потом кивнул.
   — В понедельник утром в моем офисе. А вам с Ти Си надо сейчас потанцевать, — распорядился он и быстрым движением одернул смокинг. — Пойду посмотрю, есть ли в буфете что-нибудь стоящее вроде икры и гусиной печенки.
   И с уморительной миной сенатор неспешным шагом удалился.
   Торл взял Ливи за руку.
   — Хочу последовать совету сенатора, — объяснил он. И, обняв Ливи, повел ее в круг. Это был второй случай, когда он обнял ее. Тело ее немедленно затрепетало в ответ на его прикосновение. Ливи напряглась. Боже, это становилось каким-то наваждением.
   — Вы не любите танцевать? — тихо спросил он.
   — Конечно, люблю. — Она старалась говорить спокойно и ровно.
   — Тогда в чем же дело?
   Его рука легко держала ее за талию, его губы почти касались ее уха. По коже у нее побежали мурашки.
   — Когда мы займемся любовью, вашингтонская элита этого не увидит. Я люблю уединенность.
   Понадобилось некоторое время, прежде чем до нее дошел смысл его высказывания. Ливи просто навылет пронзила его взглядом.
   — Да вы что?!
   — Тише, тише. Я знаю, что говорю, — прошептал он. — Сердце у вас бьется так же сильно, как тогда, когда я поцеловал вас возле бара О'Райли.
   — Неправда! — с излишней горячностью возразила она. — Оно бьется не сильнее обычного. И я вам уже говорила, Торп, вы мне не нравитесь.
   — Но потом вы уточнили, что не хотите в меня влюбляться, а это совсем другое дело.
   Она была такой тоненькой. Ему хотелось прижать ее к себе изо всей силы, чтобы она растворилась в нем.
   — Я бы легко мог узнать, что вы сейчас чувствуете, если бы поцеловал вас, но федеральная разведка сообщит, что Торп и Кармайкл заключили перемирие на нейтральной почве.
   — Ага, и передовица будет о том, как Торпу сломали челюсть, когда Кармайкл прервала дипломатические отношения.
   — Ваши руки для этого не годятся, — задумчиво сказал он. — Тем не менее предпочитаю делать репортажи сам, а не быть их героем.
   Музыка смолкла, и Ливи отстранилась.
   — Хочу проверить ваше предположение насчет дамской комнаты, — сказала она спокойно, хотя сердце у нее действительно готово было выпрыгнуть. Она злилась на Торпа за то, что он знает об этом.
   Торп смотрел, как она уходит. Ему хотелось, чтобы проклятый прием уже закончился. Они бы остались с ней наедине хотя бы на несколько минут. Он весь горел от прикосновения ее тела. Никогда еще он не желал женщину так сильно. Вдобавок его не покидала уверенность в том, что предстоящая битва будет не из легких. Торп вынул сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
   Он привык к постоянным стрессам в работе. Говоря по правде, он ими жил. В этом был секрет его успеха. Он мог по нескольку дней спать урывками, но энергия била ключом. Ему не нужны были витамины, только материал для репортажа.
   Однако с ней все было иначе. Он стремился к победе, зная, что цель пока недостижима. «Пока», — мрачно решил он и снова затянулся. Если нужно осадить крепость по имени Оливия Кармайкл, он именно так и сделает. Она от него не уйдет.
   — Ти Си, разбойник! Как дела?
   Торп повернулся и пожал руку пресс-секретарю канадского посла. «Успешная осада потребует немало времени, — подумал он. — А жизнь тем временем течет без остановок».
   Ливи не спеша обновляла макияж, хотя в этом не было необходимости. Пудря нос, она пыталась хоть как-то понять свое отношение к Торпу. Он, несомненно, привлекателен как мужчина, неохотно признала она. Она только что ощутила это на себе. Но при этом, боже, как с ним трудно, просто до отчаяния. «Этот напыщенный павлин мне нравится», — с ужасом заключила она.
   В зеркале Ливи увидела двух вошедших женщин. Одна была член конгресса Эмили Тэкстер, худощавая, немодно одетая женщина-работяга. Избиратели любили ее настолько, что послали в конгресс на второй срок абсолютным большинством голосов. Женщина, которая вошла вместе с ней, тоже лет пятидесяти, в элегантном сером шелковом платье, была полнее. Ее лицо показалось Ливи знакомым. Они о чем-то говорили. Ливи опять вынула компакт-пудру и прислушалась.
   — Вы более терпимы к людям, чем я, Майра. — Эмили села на стул и устало вытащила гребенку.
   — Род — неплохой малый, Эмили. — Майра тоже села и достала ярко-красную губную помаду в серебряном футляре. — И если бы вы были с ним поласковее, он, возможно, оказал бы вам содействие.
   — Его не интересуют экологические проблемы Южной Дакоты, — заметила Эмили.
   Она не спешила причесаться, постукивая гребенкой по ладони.
   — Поэтому, что бы мы ни говорили ему сегодня, он не поддержит меня.
   — Посмотрим. — Майра стала щедро красить губы.
   «Род, — догадалась Ливи, вынимая из сумочки кисточку, — это Родерик Мэтт, один из наиболее влиятельных членов конгресса. Тоже напыщенный павлин», — подумала она и подавила усмешку. Тем не менее он был главным кандидатом от своей партии на президентский пост на следующих выборах. По крайней мере ходили такие слухи.
   Эмили что-то буркнула и сунула гребенку в сумочку.
   — Он ограниченный, узколобый зануда…
   — Дорогая моя… — Майра прервала страстную речь подруги и с улыбкой обратилась к Ливи: — Ваше платье сногсшибательно, — сказала она сладким голосом.
   — Спасибо.
   — Вы были с Ти Си?
   Майра вынула флакончик дорогих духов и щедро надушилась. Видимо, она вообще предпочитала и косметику, и парфюмерию в больших дозах.
   — Да, мы пришли вместе.
   Ливи колебалась, не зная, что лучше, представиться или промолчать. Подумав, она сочла, что будет и благоразумнее, и честнее вручить свои верительные грамоты.
   — Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей».
   Эмили что-то промямлила, а Майра невозмутимо продолжала:
   — Как интересно, но я не смотрю местное телевидение. Я люблю передачи Ти Си. «Новости», знаете ли, вызывают у Герберта несварение желудка.
   Судья Герберт Дитмайер. Ливи наконец поняла, кто с ней говорит. Жена судьи Дитмайера, Майра. Женщина, которая обладала такой властью и влиянием, что могла критиковать кого угодно, не опасаясь последствий.
   — Мы выходим в эфир в пять тридцать, миссис Дитмайер, — любезно сообщила Оливия. — Может быть, ваш супруг сочтет нашу передачу удобоваримой.
   Майра засмеялась, при этом внимательно разглядывая Оливию.
   — Я знаю Кармайклов из Коннектикута. Вы не младшая дочь Тайлера?
   Ливи давно привыкла к тому, что многие знакомые отца не знают, как ее зовут.
   — Да, это я.
   Лицо Майры просияло.
   — Это поразительно. Когда я вас видела в последний раз, вам было лет семь или восемь. Ваша матушка устроила маленькое светское чаепитие. И тут вы явились в гостиную — с дыркой на юбке и без пряжки на туфле. По-моему, вам здорово попало за это.
   — Как обычно, — согласилась Ливи. Она не помнила именно этот случай, но подобных было немало.
   — Я еще тогда подумала, что вы, наверное, гораздо веселее провели тот день, чем мы все, вместе взятые. Прием у вашей матушки был ужасно скучным.
   — Майра… — оторвавшись от размышлений о своем законопроекте, неодобрительно одернула ее Эмили.
   — Ничего страшного, миссис Тэкстер, — успокоила ее Ливи. — Она, кажется, до сих пор устраивает именно такие приемы.
   — По правде говоря, я бы вас теперь не узнала. — Майра встала и отряхнула юбку. — Элегантная молодая женщина. Замужем?
   — Нет.
   — Вы и Ти Си?.. — Она деликатно оставила фразу незаконченной.
   — Нет, — твердо ответила Ливи.
   — Вы играете в бридж?
   Ливи удивилась:
   — Плохо. Я так и не увлеклась этой игрой.
   — Моя дорогая, эта игра отвратительная, но полезная. — Майра извлекла из сумочки визитную карточку и подала ее Ливи. — На следующей неделе я устраиваю карточный вечер. Позвоните в понедельник моей секретарше, она вам все подробно объяснит. У меня есть племянник, которого я очень люблю.
   — Миссис Дитмайер…
   — О, он не станет вам слишком надоедать, — продолжала Майра невозмутимо. — А мне вы, пожалуй, понравились. Мой муж тоже будет. Он с удовольствием с вами познакомится.