— Хорошо. — Элизабет поднялась с места и направилась к раковине. — Займусь пока посудой.
   — Я помогу, — предложил Джон.
   — Нет, если можно, перед встречей с матерью хочется побыть немного одной.
   — Хорошо. — Он погладил девушку по плечу. — Все будет хорошо, Лиз.
   Она лишь кивнула в ответ, старательно пряча руки, чтобы никто не заметил, как они дрожат.
   Вскоре переодетые в гражданское полицейские привели мать, но к этому времени Элизабет уже успела справиться с волнением. Сьюзен вошла в скудно обставленную гостиную, и Элизабет встала ей навстречу. С первого взгляда стало ясно, что приготовленные заранее извинения будут неуместными.
   — Ради бога, Элизабет, что ты сотворила с волосами?
   — Я… — Снова утратив уверенность, девушка прикоснулась рукой к остриженной голове. — Сожалею.
   — Надеюсь, сожаление искреннее.
   — Доктор Фитч, я помощник федерального маршала Барроу, а это моя коллега Нортон. Мы понимаем всю сложность ситуации, но давайте присядем и поговорим. Нужно во всех подробностях рассказать о мерах предосторожности, которые будут приняты для защиты вашей дочери.
   — В этом нет необходимости. Меня уже вкратце проинформировали о случившемся, а теперь, если позволите, хотелось бы побеседовать с дочерью с глазу на глаз.
   — Простите, доктор Фитч, но в целях безопасности необходимо постоянное присутствие хотя бы одного из нас.
   Элизабет бросила на Джона быстрый взгляд. Тогда почему он оставил ее одну на кухне?
   — Что ж, прекрасно. Садись, Элизабет. — Сама Сьюзен осталась стоять. — Разумных объяснений твоему поведению нет. Если мне правильно сообщили, ты нарушила закон, подделав документы, с помощью которых проникла в ночной клуб вместе с другой несовершеннолетней. И вы употребляли там алкогольные напитки. Факты изложены точно?
   — Да, абсолютно точно.
   — Ты усугубила положение, продемонстрировав еще большую неосмотрительность, когда отправилась домой к мужчине, с которым едва знакома. Ты вступала с ним в половую связь?
   — Нет.
   — Отвечай честно, так как ты могла заразиться венерической болезнью или забеременеть.
   — Я ни с кем не вступала в половую связь.
   Сьюзен смотрела на дочь с холодным равнодушием, будто изучала образец под микроскопом.
   — Не могу верить тебе на слово. Необходимо как можно скорее пройти обследование. Определенные действия влекут за собой соответствующие последствия, и тебе, Элизабет, это хорошо известно.
   — Я не занималась сексом, — безразличным тоном повторила Элизабет. — А Джули с Алексом занимались, и теперь она мертва. Не слишком ли тяжкое последствие?
   — Своими действиями ты подвергла себя и ту девушку серьезной опасности.
   Слова матери обрушивались на Элизабет, словно камнепад, от которого трещат все кости.
   — Знаю. Мне нет прощения.
   — И быть не может. Та девушка погибла, а тебя охраняет полиция. Впоследствии тебя могут привлечь к уголовной ответственности…
   — Доктор Фитч, — вмешался Джон. — Уверяю, никто не станет привлекать Элизабет к уголовной ответственности.
   — А разве в вашей компетенции решать такие вопросы? — Вопрос прозвучал довольно резко. Сьюзен снова обратилась к дочери. — Мне известно, что девочки твоего возраста часто рассуждают неадекватно и не признают авторитет родителей. И во время нашего разговора перед поездкой в Атланту я была снисходительна. Но никак не ожидала подобной выходки от человека с твоим интеллектом, возможностями и воспитанием. Только по воле случая тебя не убили.
   — Я убежала.
   — Наконец-то слышу разумные слова. А теперь собери вещи, и перед тем как ехать домой, пройдешь обследование и гинеколога. Я договорюсь.
   — Но… мне нельзя домой.
   — Неудачное время для демонстрации самостоятельности.
   — Элизабет находится под охраной Службы федеральных маршалов США, — снова вмешался Джон. — Она является единственным свидетелем двойного убийства, а человек, который их совершил, подозревается как член организованной преступной группировки. Речь идет о русской мафии, доктор Фитч, если эти факты еще не довели до вашего сведения.
   — Мне известно все, что Элизабет сообщила полиции.
   Элизабет был хорошо знаком этот тон заведующего хирургическим отделением, не допускающий никаких возражений и аргументов.
   — Мне также сказали, что тот человек не видел мою дочь и ее имя не известно ни ему, ни его сообщникам. Так что я намерена забрать Элизабет домой, где она понесет заслуженное наказание за легкомысленное поведение, повлекшее за собой столько несчастий.
   — Ваши намерения нас не интересуют, доктор Фитч. Лиз находится под охраной Службы федеральных маршалов.
   Элизабет в изумлении уставилась на Джона. Как уверенно и спокойно он говорит!
   — Сегодня вечером ее перевезут в другое место, по нашему мнению, более надежное и безопасное, чего не скажешь о вашем доме. Мы несем ответственность за ее безопасность. Полагаю, вам тоже следует об этом задуматься.
   — Если потребуется, у меня есть все возможности нанять частную охрану. Я уже связалась с адвокатом. Элизабет не имеют права заставить выступить со свидетельскими показаниями по этому делу.
   — Никто меня не заставлял. Я согласилась добровольно.
   — Еще одно неадекватное рассуждение. Таково мое решение.
   Джон назвал ее «Лиз» и отважно противостоял натиску доктора Сьюзен Л. Фитч. А значит, надо вести себя как Лиз, а не покорно исполнять распоряжения матери.
   — Ничего неадекватного в моих рассуждениях нет. — Слова сами сорвались с языка. — Домой мне нельзя, и я должна выступить со свидетельскими показаниями.
   Сквозь едва сдерживаемый гнев на лице Сьюзен отразилось изумление, но ей удалось справиться с потрясением, вызванным словами дочери.
   — А ты осознаешь последствия своего поведения? Ты не сможешь участвовать в летней программе и продолжить учебу в Гарварде осенью, намеренно снижая темпы и относясь спустя рукава к своему образованию. А кроме того, отдаешь свою жизнь, задумайся, Элизабет, свою жизнь, в руки людей, цель которых посадить в тюрьму этого человека, и не важно, какую цену придется заплатить тебе.
   — Джули погибла.
   — Уже ничего не изменишь, подобным решением ты губишь свою жизнь, разрушая все планы на будущее.
   — Как я могу вернуться домой и делать вид, будто ничего не произошло? Вести прежнюю жизнь? А планы строила ты, ко мне они не имеют никакого отношения. И если федеральные маршалы добиваются вынесения справедливого приговора убийцам, я с ними заодно. А ты предлагаешь подчиниться твоей воле и жить по разработанной для меня программе. Нет, я так больше не могу. Надо попытаться поступить так, как мне кажется правильным. Таковы последствия случившегося, мама, и приходится их принимать.
   — Ты лишь усугубляешь допущенную ошибку.
   — Доктор Фитч, — вмешался Джон, — для беседы с Лиз едет федеральный обвинитель…
   — Элизабет.
   — Вы выслушаете, что он скажет, какие меры будут приняты для безопасности вашей дочери. Понимаю, вы потрясены и должны все обдумать. Мы перевезем вас с дочерью в новое место, где будет возможность поговорить с ней и обсудить сложившееся положение.
   — Я не намерена и не обязана куда-либо ехать с тобой, если только через пару дней ты не придешь в чувство и не станешь рассуждать разумно, — обратилась Сьюзен к Элизабет. — Когда осознаешь, в каком положении оказалась и всю тяжесть последствий. А пока скажу доктору Фриско, что ты заболела и потом нагонишь упущенное. Подумай хорошенько, Элизабет. Есть вещи, которые исправить невозможно.
   Сьюзен ждала ответа, плотно сжав губы, но дочь молчала.
   — Дай знать, когда будешь готова вернуться домой. Всего хорошего, помощники федерального маршала. — Сьюзен направилась к выходу, но Джон ее остановил.
   — Одну минуту, доктор Фитч. — Он достал рацию. — Это Барроу. Доктор Фитч выходит, нужно сопроводить ее до места жительства.
   — Хорошо. Ждем.
   — Не одобряете моего решения? — осведомилась Сьюзен.
   — Вы не нуждаетесь в моем одобрении. Но ваше решение действительно мне не по душе.
   — Вы правы, ничье одобрение мне не требуется. — Она вышла из комнаты, даже не взглянув на дочь.
   Вскоре Джон вернулся и застал Терри сидящей рядом с Элизабет. Она ласково гладила девушку по плечу.
   — У людей разная реакция на страх и неприятности, — попытался утешить он.
   — Она не испугалась и не встревожилась. Во всяком случае, эти чувства не являются преобладающими. Прежде всего, она разозлилась из-за доставленных неудобств. Я это понимаю.
   — Она неправа, — поддержала Терри. — Знаю, это твоя мама, но она глубоко заблуждается.
   — Она всегда права, а мамой никогда не была. Можно я пойду к себе и посижу одна?
   — Конечно. Только знаешь, Лиз, нет на свете людей, которые всегда правы и ни разу не ошиблись.
   — Вот сучка, — буркнула Терри, когда девушка вышла из комнаты. — Бессердечная сучка. Явилась сюда, одетая с иголочки, и принялась пинать бедную девчушку.
   — Она ни разу не прикоснулась к ней, не обняла дочку, не спросила, как та себя чувствует. Не поблагодарила Господа, что девочка жива и невредима. Если вся жизнь Лиз прошла в такой обстановке, то, пожалуй, уж лучше стать охраняемым свидетелем.
* * *
   В течение двух часов Элизабет беседовала с мистером Помроем из генеральной прокуратуры. Пришлось снова шаг за шагом вспоминать события прошлой ночи. Но на сей раз ее перебивали, просили пояснить некоторые детали, вернуться назад, потом снова забежать вперед. Мистера Помроя сопровождали трое мужчин в темных костюмах. Один из них записывал каждое слово, хотя весь допрос записывался на магнитофон.
   Приехали детективы Райли и Гриффит, и в доме вдруг стало слишком многолюдно и тесно.
   Во время беседы мистер Помрой вдруг откинулся на спинку кресла и, нахмурившись, уточнил:
   — Значит, Элизабет, ты признаешь, что пила спиртное. И сколько всего порций: три, четыре или больше?
   — Почти пять. Последнюю не смогла допить. А когда приехали к Алексу, я попросила воды. Он приготовил коктейль, но я пить не стала, плохо себя чувствовала.
   — И в результате началась рвота. А потом ты уснула на террасе. И как часто ты пьешь спиртное?
   — Вообще не пью. То есть иногда немного вина, так как мать считает, что я должна развивать утонченный вкус и разбираться в хорошем вине. Но коктейлей я прежде не пробовала.
   — То есть это был первый опыт, и за вечер ты выпила почти пять бокалов, а потом тебе сделалось дурно и ты заснула или просто отключилась на террасе. И все же ты утверждаешь, что можешь узнать людей, которые пришли в дом Алексея Гуревича и застрелили его и Джули Мастерс? И на каком расстоянии они находились?
   — Футов десять. Но я хорошо их рассмотрела. Там было светло.
   — Но разве действие алкоголя и последующие приступы рвоты не ухудшили восприятие реальности?
   Сгорая от стыда, Элизабет уставилась на сцепленные в замок руки.
   — Конечно, это повлияло на реакцию и способность здраво рассуждать, но не ухудшило ни зрения, ни слуха.
   Помрой кивнул одному из своих спутников, и тот разложил на столе несколько фотографий.
   — Узнаешь кого-нибудь из этих людей?
   — Да. — Элизабет указала на фотографию в правом углу. — Это Яков Короткий, человек, убивший Алекса и Джули. Но на фотографии у него волосы длиннее, чем в жизни.
   — Вы знакомы? — снова спросил Помрой. — Прежде встречались?
   — Никогда. Только видела его прошлой ночью, когда он застрелил Алекса и Джули.
   — Ладно. — Помрой собрал фотографии, а его помощник разложил на столе другую пачку. — А здесь кого-нибудь узнаешь?
   — Да, вот этого мужчину. Его называли Егором. Фамилии не знаю. Он приехал с Коротким. Он схватил Алекса и заставил стать на колени.
   — А теперь взгляни на эти снимки. — На столе появилась очередная стопка фотографий.
   — Это Илья. — При звуке этого имени губы предательски задрожали, и Элизабет сжала их изо всей силы. — Илья Волков. Он приехал позже… через несколько минут после убийства Алекса и Джули. Он страшно разозлился и говорил по-русски.
   — Почему ты решила, что он разозлился?
   — Я говорю по-русски, правда, не очень хорошо, но их разговор поняла. — Она слово в слово передала услышанное.
   — Хорошо.
   Девушка ненадолго умолкла, переводя дыхание, а потом заговорила снова:
   — И я убежала. Понимала, что они пустятся в погоню, и если поймают, то убьют, потому что я все видела. Я долго бежала, а когда совсем выбилась из сил, набрала девять-один-один.
   — И правильно сделала. Ты молодец, Элизабет. Мы арестуем этих людей, и, возможно, тебе снова придется их опознать, но тебя они не увидят.
   — Да, я знакома с процедурой.
   — Твои показания помогут посадить за решетку опасных преступников. Генеральная прокуратура США выносит тебе благодарность.
   — Рада помочь.
   — Мы еще побеседуем, — улыбнулся Помрой. — В ближайшее время будем часто встречаться. Если что-либо понадобится, не стесняйся. Федеральные маршалы все привезут, или свяжись непосредственно со мной. Мы хотим, чтобы ты ни в чем не нуждалась и жила в комфорте.
   — Спасибо.
   Помрой ушел, и Элизабет почувствовала неожиданное облегчение. С его уходом исчезло напряжение, о котором девушка во время беседы не подозревала.
   Гриффит, как до нее Терри, пришла с утешениями.
   — Он держался сурово, потому что дело предстоит трудное. Защита постарается подвергнуть сомнению все твои показания. Борьба будет нелегкой.
   — Знаю. А вы по-прежнему принимаете участие в расследовании?
   — Это совместное расследование, потому что толчок дали мы с Райли. Федералы за него уцепились, но мы тоже в игре. А как ты, держишься?
   — Все хорошо. Все так обо мне заботятся. Спасибо, что привезли вещи.
   — Ерунда. Еще что-нибудь надо?
   — Хотелось бы получить свой ноутбук. Надо было сразу попросить, но на тот момент я плохо соображала.
   — Тебе нельзя посылать сообщения, участвовать в чатах, выставлять фотографии.
   — Ноутбук нужен не для этого. Хочу кое-что расследовать, и если мне привезут компьютер и кое-какие книги…
   — Беру это на себя.
   — Было бы хорошо.
   С наступлением темноты Элизабет посадили в машину вместе с Джоном и Терри. Гриффит и Райли ехали сзади, а другие маршалы обеспечивали охрану спереди.
   Кортеж несся на полной скорости по автостраде, а Элизабет думала о том, что всего сутки назад она надела новое красное платье и сверкающие туфельки на высоких каблуках.
   А рядом в такси сидела Джули, ее глаза сверкали радостью, голос дрожал от возбуждения. И она была жива.
   Как много переменилось с тех пор.
   И вот теперь снова ждут перемены.
   Машина въехала в гараж, находившийся в простом двухэтажном здании с просторным глухим двором. Странно, но гараж был абсолютно пустым: ни инструментов, ни ящиков, ни другого хлама.
   Дверь, ведущая в дом, была наглухо закрыта.
   Их впустил одетый в джинсы и футболку с вырезом «поло» высокий мужчина с темными волосами, в которых виднелась проседь. Он был одинакового роста с Джоном, но более мощного телосложения. На боку виднелась кобура.
   Он отошел в сторону, пропуская приехавших в кухню, гораздо просторнее и более современно оборудованную, чем в первом доме. Полы были выложены плиткой бежевого цвета.
   — Знакомься, Лиз, помощник федерального маршала Косгроув.
   — Билл. — Мужчина с улыбкой протянул руку. — Добро пожаловать. А это помощник Пески, можно просто Линда. Она осматривает дом. Будем охранять тебя сегодня ночью.
   — Но…
   — А мы вернемся утром, — заверил Джон. — Но сначала надо тебя устроить.
   — Давай поднимемся наверх, и я покажу твою комнату, — предложила Терри, и прежде чем Элизабет успела возразить или согласиться, взяла ее чемодан и стала подниматься по лестнице.
   — Девочка выглядит еще моложе, чем я предполагал, — заметил Билл.
   — Она измучена и еще не совсем оправилась от потрясения. Но малышка держится молодцом, выдержала двухчасовую беседу с Помроем и не дрогнула. Жюри присяжных она должна понравиться.
   — Девочка-подросток бросает вызов Волковым. Подумать только!
* * *
   Сергей Волков был в расцвете сил. Про таких говорят «из грязи в князи». К десяти годам он был профессиональным вором, знавшим каждый уголок, каждую крысиную нору в убогих подмосковных трущобах. В тринадцать лет он совершил первое убийство, выпустив противнику кишки армейским ножом американского производства, украденным у одного из соперников. Сергей сломал руку крепкому шестнадцатилетнему парню.
   Этот нож он хранил до сих пор.
   Он стремительно поднимался из рядов московской братвы и к восемнадцати годам стал бригадиром.
   Честолюбие помогало продвинуться все выше и выше. Вместе с братом Михаилом он возглавил братву, одержав победу в кровавой схватке. Распад Советского Союза дал возможность в корне изменить жизнь.
   Сергей женился на прелестной женщине, понимающей толк в роскоши. У них родились две дочери, и Сергей с изумлением обнаружил, что способен любить: он бесконечно полюбил их с первого вздоха. Впервые взяв младенцев на руки, он расплакался от избытка чувств и переполнявшей сердце гордости.
   Но когда появился на свет сын, он не плакал: так сильны и глубоки были в тот момент его переживания.
   Из любви к детям, гонимый честолюбивыми помыслами, он эмигрировал в Америку, где мог обеспечить им более достойную жизнь и где появились совершенно другие возможности.
   Вот тут-то и настало время развернуться.
   Старший сын Сергея женился на адвокате и подарил отцу первого внука. И тот снова расплакался от нахлынувших эмоций. Он устроил дела младшей дочери, отличавшейся мечтательностью художницы, и подарил ей собственную галерею.
   Но истинным наследником был старший сын, успешный бизнесмен с дипломом Чикагского университета, большая умница, всегда хладнокровный и ясно мыслящий.
   Все надежды и чаяния паренька из московской хрущевки реализовались в его сыне.
   А сейчас Сергей трудился в тенистом полисаднике особняка на Золотом берегу и ждал приезда Ильи. Сергей был крепким красивым мужчиной сурового вида с подернутыми сединой темными волосами, карими глазами и густыми черными бровями. Он старательно поддерживал форму, прекрасно справлялся с супружескими обязанностями, регулярно навещал любовницу и не упускал возможности весело провести время со случайно подвернувшейся под руку шлюхой.
   Сад являлся еще одним предметом гордости. Разумеется, на Сергея работали дизайнеры по ландшафту и садовники, но он сам с радостью копался часами в земле, выхаживая редкие растения.
   Не стань Сергей в свое время паханом, мог бы спокойно и счастливо провести жизнь, работая садовником.
   Одетый в широкие шорты, открывавшие перепачканные колени с татуировкой в виде звезд, он продолжал вскапывать землю, когда наконец приехал сын.
   — Куриный помет, — обратился к Илье отец, — дешев, его несложно достать, а растениям от него просто благодать.
   Илья не разделял отцовской любви к земледелию и в ответ лишь покачал головой:
   — И воняет как куриное дерьмо.
   — Ну и что с того? Вот посмотри, как благоухает хоста, и медуница вот-вот зацветет. Как много тайн хранит земля…
   Сергей, слегка прищурившись, взглянул на сына.
   — Ну что, нашли девчонку?
   — Пока нет. Но обязательно найдем. Наш человек проверяет студентов Гарварда. Очень скоро узнаем ее имя, и девчонка окажется у нас в руках.
   — Женщины по природе лживы, Илья.
   — Не думаю, что она соврала насчет университета. Она изучает там медицину, но не по своей воле. Ее мать работает хирургом здесь, в Чикаго. Полагаю, и это правда. Мы заняты поисками матери. — Он присел на корточки перед отцом. — В тюрьму я не пойду.
   — Разумеется, не пойдешь. И Якову тоже сидеть не придется. О других я тоже позабочусь. Однако весьма неприятно, что один из моих лучших людей в данный момент находится в тюремной камере.
   — Он будет молчать.
   — Не это меня тревожит. Он никого не выдаст, так же как и Егор. Что нам американская полиция? Обыкновенные мусора. — Он сделал презрительный жест рукой, будто отшвыривал в сторону ненужный хлам. — Такие ребята им не по зубам. И тебя им не сломить, на случай, если бы не удалось уговорить судью выпустить тебя под залог. А вот та девушка действительно представляет серьезную опасность. Меня беспокоит, что она все видела и на данный момент все еще жива. И очень скверно, что Яков не знал о том, что она находится в доме Алекса вместе с подругой.
   — Если бы не неожиданная задержка, я бы приехал раньше и успел все предотвратить. Тогда и свидетелей бы не осталось.
   — Да, оперативное сообщение нужной информации представляет большую проблему, с которой тоже предстоит разобраться.
   — Ты сам, папа, просил не спускать глаз с Алекса, все время находиться рядом, пока его не накажут за воровство. — Илья резко поднялся и снял солнцезащитные очки. — Я бы сам отрубил мерзавцу руку за предательство семьи. Ты дал Алексу все, о чем можно мечтать, но ему было мало и хотелось еще больше денег, женщин, наркотиков. Вот он и зарвался. Да, мой двоюродный братец — настоящая сука. Сколько раз плевал нам в лицо, а ведь от тебя, папа, он не видел ничего, кроме добра!
   — Алексей — сын двоюродной сестры твоей матери. Как же я мог ему не помочь? Знаешь, я ведь до последнего надеялся.
   — Ты приютил его и Якова.
   — Да, и Яков доказал, что я не зря поддержал его в трудную минуту. А Алексей? — Сергей пренебрежительно пожал плечами и с усмешкой продолжил: — Чего можно ждать от куриного дерьма? Вот и будет удобрять землю. Наркотики были его слабостью. Вот почему я проявлял такую строгость к тебе и сестрам. Нужно всегда помнить, что наркотики — это бизнес и ничего больше. Здесь и кроется причина его предательства. Ради наркотиков он воровал у семьи, предавал нас и свой род.
   — Если бы я знал, то приехал бы вовремя, чтобы посмотреть, как он будет молить о пощаде, словно баба. Полюбовался бы на его смерть.
   — Нам только той ночью сообщили об аресте Алекса и о том, что этот ублюдок снюхался с копами. Так что надо было торопиться, и я послал Якова с Егором проверить, дома ли он. Возможно, мы поспешили и надо было подождать. Но, как говорят американцы, в жизни случаются ошибки. А ты с Алексом и раньше не слишком-то дружил и в делах его не участвовал, ведь по сравнению с ним у тебя более утонченный вкус.
   — Надо было не упускать его из вида, — задумчиво повторил Илья. — А та девушка, она меня заинтриговала. Такая юная, неиспорченная. И немного грустная. Мне она понравилась.
   — Ну, девушек на свете хоть отбавляй, а эта, считай, покойница. Оставайся на ужин, порадуй меня и мать.
   — С удовольствием.

6

   Прошло две недели, и началась третья. Элизабет могла по пальцам сосчитать, сколько раз ей позволили выйти из дома. Всегда в чьем-то сопровождении.
   Теперь она никогда не оставалась одна.
   Элизабет, которая всегда жаждала общения, теперь обнаружила, что невозможность уединиться ограничивает свободу больше, чем необходимость сидеть в четырех стенах.
   Ей принесли ноутбук, предварительно заблокировав доступ к электронной почте и выход в чаты. Из любопытства и от скуки она сломала блокировку. Не потому, что хотела с кем-то пообщаться, но сам факт принес чувство некоторого удовлетворения, и девушка тихо радовалась своему триумфу.
   По ночам Элизабет снились кошмары, но она никому об этом не рассказывала.
   Стоило попросить — и тут же привезли книги и диски. Элизабет проглатывала популярные романы, слушала музыку, которую так ненавидела мать, и благодаря этому должна была чувствовать себя более свободной. Но случилось наоборот: девушка лишь отчетливее поняла, как многого ее лишили в прошлом и как мало она знает об окружающем мире.
   А мать так больше и не появилась.
   Каждое утро Джон и Терри сдавали ночное дежурство, и им на смену приходили Билл и Линда. Иногда они готовили еду, Джон обычно специализировался на завтраках. Но чаще приносили пиццу, гамбургеры, курятину или китайские блюда. Из чувства вины, а главное, для самозащиты Элизабет начала экспериментировать на кухне. В конце концов, кулинарные рецепты — это те же формулы, а кухня в некотором смысле является лабораторией.
   И постепенно она втянулась в процесс приготовления пищи и полюбила это занятие. Ей нравилось резать, рубить и перемешивать, нравились запахи и консистенция новых блюд.
   — Что у нас сегодня в меню? — осведомился, зайдя на кухню, Джон.
   Сидевшая за столом Элизабет подняла на него глаза.
   — Вот, надумала приготовить курицу стир-фрай.
   — Выглядит аппетитно. Жена готовит стир-фрай, чтобы обмануть детей и заставить их есть овощи.
   Элизабет знала, что у Джона и его жены Мэдди двое детей: семилетний сын Максфилд, названный в честь художника Максфилда Пэрриша, и пятилетняя Эмили, обязанная своим именем Эмили Бронте.
   Джон показывал фотографии, которые носил в бумажнике, и рассказывал смешные истории о своем семействе.
   Хотел, чтобы Элизабет увидела в нем личность. Девушка понимала его тактику. Джон достиг своей цели, но это лишний раз напомнило, что сама Элизабет не может рассказать ни одной веселой истории о годах детства, потому что их просто не было.
   — Наверное, родные за вас беспокоятся, ведь полицейская служба очень опасная.
   — Макс и Эм? Нет, они слишком малы и только знают, что я гоняюсь за плохими парнями, и это пока все. Ну а Мэдди… — Он на мгновение задумался, держа в руках чашку с кофе. — Конечно, беспокоится. Но ничего не поделаешь, такая работа. Да, ей бывает тяжело, долгие часы ожидания. Меня подолгу не бывает дома.