Страница:
У нее щипало глаза, лицо горело.
– Я себя ненавижу… Нет-нет, не надо, – торопливо проговорила Ева, когда Рорк сделал шаг к ней. – Я сама должна сообразить, как мне это сказать. Я себя ненавижу за то, что не я это остановила. Я близко не подошла к самой возможности это остановить. И я набросилась на тебя, потому что я этого не сделала, не смогла, а ты смог и сделал. – Она втянула в себя воздух, осознав все до конца. – Я набросилась на тебя, потому что знала: мне это сойдет с рук. Потому что знала в глубине своей беспросветной глупости, что ты простишь меня. Ты не действовал у меня за спиной, не предавал мое доверие, ты ничего такого не сделал, а я убедила себя, что сделал. А на самом деле ты сделал только то, что надо было сделать.
– Не стоит меня перехваливать. – Теперь он сел на скамейку. – Мне хотелось ее убить. Мне кажется, я убил бы ее с наслаждением. Но тебе бы это не понравилось. Нет, совсем не понравилось бы. Поэтому мне пришлось удовольствоваться малым: я всего лишь убедил ее, что именно это я и сделаю, если она попытается еще хоть раз протянуть к кому-нибудь из нас свои липкие пальчики.
– Черт, жаль, что я этого не видела. Интересно, во сколько она меня оценила.
– А это важно?
– Мне хотелось бы знать.
– Два миллиона. Жалкая сумма с учетом всех обстоятельств, но ведь она нас совсем не знает, не так ли? – Глаза Рорка, пронзительно синие и пронизывающие ее насквозь, не отрывались от лица Евы. – Она же не понимает, что мы не дали бы ей ни панта. Она не понимает, что твоя ценность для меня неизмерима. Это всего лишь деньги, Ева. То, что у нас есть, не имеет цены.
Тут она наконец подошла к нему, села на колени и обхватила его руками и ногами.
– Ну вот, – прошептал он. – Ну вот мы и приехали.
Ева спрятала лицо у него на шее.
– А что такое пант?
– Что? А-а… – Рорк засмеялся. – Это старинное слово. Ирландский фунт.
– А как сказать по-гаэльски «Прости меня»?
– Ta bron orm, – сказал Рорк. – И ты меня прости, – добавил он, когда она медленно повторила за ним эти слова.
– Рорк, она еще в Нью-Йорке? – Увидев, что он не отвечает, Ева откинулась назад и встретилась с ним глазами. – Ты ведь знаешь, где она. Ты всегда такие вещи знаешь. Я все равно уже чувствую себя дурой. Не заставляй меня сверх того чувствовать себя еще и ни на что не годной дурой.
– На то время, когда я уходил с работы, она еще не выписалась из гостиницы, равно как и ее сын, и его жена.
– Ну ладно, тогда завтра… Нет, завтра же эта штука. Я не забываю об этой штуке, и я сделаю все… ну, в общем, все, что полагается.
А все, что полагалось сделать для подготовки к большому приему гостей, будет ей наказанием за глупость и стервозность.
– Кто-нибудь, надеюсь, объяснит мне, что я должна делать. – Ева обхватила его лицо руками и торопливо зашептала: – Только пусть это будет не Соммерсет.
– Тебе ничего не придется делать, а «эта штука» называется приемом гостей.
– Как это «ничего не придется делать»? Очень много надо делать. Надо что-то координировать, одобрять или отвергать какие-то варианты. Надо базарить с поставщиком провизии и прочее в том же роде.
– Я никогда не базарю, даже с поставщиком провизии, но если тебе от этого станет лучше, можешь проследить за украшением бального зала.
– Мне понадобится список?
– И не один. Это поможет тебе избавиться от чувства вины?
– Ну, это хоть кое-что для начала. В воскресенье, если Ломбард еще не уедет, я нанесу ей визит.
– Зачем? – Теперь Рорк сжал ее в объятиях. – Зачем проходить через это, зачем давать ей возможность снова тебя ужалить?
– Я должна наглядно ей продемонстрировать, что нет у нее такой возможности. Я должна все ей высказать лицом к лицу. Речь идет… – и учти, мне и без того стыдно, а если ты это повторишь, мне придется сделать тебе больно, – речь идет о самоуважении. Терпеть не могу чувствовать себя беспомощной трусихой, а в этом деле я спрятала голову в песок.
– Это называется «вести себя как страус».
– Как скажешь. Я не хочу быть страусом. Завтра мы сделаем, что запланировали, – она не стоит того, чтобы вносить ее в наш список, – а в воскресенье, если она еще будет здесь, я с ней разберусь.
– Мы с ней разберемся.
Ева помедлила, но затем кивнула.
– Ладно, договорились. Мы с ней разберемся. – Она прижалась щекой к его щеке. – Ты весь потный.
– Я конструктивно использовал свою злость в отличие от некоторых, предпочитающих пинать свой письменный стол.
– Заткнись, а не то я решу, что не настолько я виновата, чтобы потереть тебе спинку в душе.
– Мои губы на замке, – прошептал Рорк и прижался губами к ее шее.
– Потом. – Ева сдернула с него футболку. – Сперва я трахну тебя так, что мозги из ушей потекут.
– Кто я такой, чтобы указывать тебе, как искупать свое чувство вины? Оно настолько велико?
Ева впилась зубами в его нераненое плечо.
– А вот сейчас узнаешь.
С этими словами она столкнула его со скамьи на кожаный мат и сама упала вместе с ним.
– Ого! – вскричал Рорк. – Я вижу, чувство вины демонстрирует не самую мягкую сторону твоей натуры.
– Я тебе скажу, что оно демонстрирует. Чувство вины заставляет меня нервничать. – Ева оседлала его и уперлась ладонями ему в грудь. – Оно делает меня стервозной. И поскольку свой стол я уже попинала…
Она наклонилась ниже, ее груди коснулись его влажной от пота груди, ногти слегка царапали его кожу по пути к резинке его боксерских трусов. Ухватившись за резинку, она сдернула трусы и освободила его.
А потом ее рот сомкнулся на нем тисками.
– Ну что ж… – Рорк вцепился пальцами в мат. – Ладно, валяй.
Его разум отключился, взгляд затуманился, все тело запульсировало. Она пустила в ход зубы, – да, это действительно было стервозно с ее стороны, – и это заставило его затаить дыхание. Мускулы, которые он так яростно накачивал, чтобы избыть свою злость, беспомощно опали. Но за минуту до того, как его мир взорвался, она отпустила его и языком проложила себе дорожку вверх по его животу.
Он хотел перевернуть ее, но она сместила свой вес и, действуя ногами, как ножницами, снова прижала его к мату. Ее глаза светились темным золотом и были полны торжества.
– Я уже чувствую себя немного лучше.
Рорк перевел дух.
– Я рад. Готов помочь, чем могу.
– Мне нужен твой рот.
Ева прижалась к нему губами, опять пустила в ход зубы и язык, и опять его кровь загудела, как будто в ней били сотни тамтамов.
– Люблю твой рот, – задыхаясь, сообщила Ева между поцелуями. – Хочу, чтобы он поработал надо мной.
Она стащила с себя рубашку. На этот раз, когда она коснулась его грудью, между ними не осталось преград.
Теперь она позволила Рорку опрокинуть себя на спину, выгнулась дугой ему навстречу, чтобы его голодный и страстный рот мог взять ее. Все ее мышцы стянуло тугим узлом от нетерпения и страсти, ее дыхание уже стало прерывистым и хриплым, когда он протянул ее брюки вниз по ногам.
Его руки, подумала Ева, снова вскидываясь всем телом, его руки так же искусны, как и его рот. Стянутые узлом мышцы сжались еще туже, а потом расслабились в стремительном высвобождении.
Ее пальцы запутались в его волосах, захватили полными горстями этот черный шелк и потянули его вниз, туда, где уже вновь распустился цветок желания. Он уже созрел настолько, что одного движения языка Рорка хватило, чтобы послать ее в полет.
И он был с ней, он вместе с ней прошел через все вздохи, возгласы и содрогания.
Теперь уже она дрожала, ее тело источало жар. Она была влажной, безумной, разнузданной и вся целиком принадлежала ему. Нависая над ней, он заглянул ей в лицо, а она опять схватила его за волосы.
– Мощно, – сказала она ему. – Мощно и быстро. Заставь меня кричать. – И она притянула его рот к своим губам в тот самый миг, как он вошел в нее.
Он бросился на нее, как разъяренный зверь, и она устремилась ему навстречу. Они вместе пустились в бешеную скачку, ее бедра яростно вскидывались, требуя все больше и больше, а его губы заглушали рвущийся у нее из груди крик.
Беспощадно подстегивая друг друга, они вместе достигли вершины и сорвались с нее.
Ева уже почти отдышалась и даже решила, что рано или поздно… ну, когда-нибудь… вновь обретет способность двигать ногами.
– Только не забывай: это была моя вина.
Рорк лениво шевельнулся.
– А?
– Это была моя вина, вот почему ты только что слетел со скалы.
– О да, это исключительно твоя вина. – Он скатился с нее, лег на спину и перевел дух. – Сука.
Ева фыркнула и засмеялась, а потом сплела пальцы с его пальцами.
– Ботинки еще на мне?
– Да. Весьма занимательное и волнующее зрелище, с учетом того, что брюки все еще в них заправлены, но при этом вывернуты наизнанку. Я спешил, мне было не до них.
Ева приподнялась на локтях и оглядела себя.
– Ха. Пожалуй, я их совсем сниму. Может, пойду поплаваю.
– По-моему кто-то собирался потереть мне спинку.
Ева взглянула на него.
– Как странно! Я больше не чувствую себя виноватой.
Рорк прищурился.
– А как же быть со мной? Мои чувства глубоко травмированы.
Ева усмехнулась в ответ, приняла сидячее положение, опираясь на руку, и принялась стягивать с себя ботинки. Когда Рорк тоже сел, она повернулась, и они оказались лицом друг к другу, совершенно обнаженные.
– Я потру тебе спинку, но это будет записано мне в кредит с зачетом на следующий раз, когда я выставлю себя полной идиоткой.
Рорк похлопал ее по колену.
– Идет, – сказал он, поднялся на ноги и предложил ей свою руку.
В маленьком гостиничном номере на Десятой авеню Труди Ломбард внимательно изучала себя в зеркале. Думает, он ее испугал. Ну, может, и было немного, но это еще не значит, что она сбежит, поджав хвост, как побитая собака.
Она заслужила компенсацию за то, что чуть ли не полгода терпела у себя в доме эту мерзкую сучку. Целых полгода эта грязная маленькая дрянь жила под ее крышей. Целых полгода она ее кормила и одевала.
И теперь пусть этот наглый Рорк не сомневается: ему придется заплатить за то, как он обошелся с Труди Ломбард. И это будет стоить ему куда больше, чем два миллиона.
Она уже сняла костюм и надела ночную рубашку. Подготовка очень важна, напомнила она себе и запила хорошим французским вином, которое предпочитала другим напиткам, таблетку, блокирующую боль.
Нет смысла продлевать боль, подумала она. Нет совершенно никакого смысла. Хотя вообще-то она была не против боли, правда, в умеренных количествах. Боль обостряет чувства.
Стараясь дышать глубоко и медленно, Труди взяла носок, наполненный монетами, размахнулась и нанесла себе удар по лицу. Удар пришелся между челюстью и скулой. Щека взорвалась болью, желудок отозвался тошнотой, но она стиснула зубы и ударила еще раз.
Ее замутило, и она опустилась на пол. Она не была готова к тому, что будет так больно. Но Труди решила терпеть. Она много чего могла вытерпеть.
Как только руки у нее перестали трястись, она опять взяла свой самодельный кистень и ударила себя по бедру. Ей пришлось прикусить губу с такой силой, что выступила кровь, но она размахнулась и дважды ударила себя по ляжке.
Мало, мало, думала Труди, хотя слезы текли из ее глаз, горевших решимостью и мрачным наслаждением. Боль пульсировала в ее теле, но она твердила себе, что этого мало. Каждый удар добавлял ей денег в банке.
С протяжным воплем она размахнулась и угодила себе в живот. Раз, другой… На третьем ударе ее желудок взбунтовался. Она еле успела добраться до туалета, и ее вырвало. Она откатилась в сторону от унитаза и потеряла сознание.
Еве пришлось признать, что дело украшения бального зала оказалось не таким простым, как она ожидала. Дом был полон людьми и андроидами, ей порой не удавалось отличить одних от других. Казалось, целый лес был закуплен и пересажен в бальный зал. С учетом террасы площадь его составлял, наверное, целый акр. Предстояло развесить несколько миль гирлянд, пару тонн разноцветных шаров и несметное количество лампочек, которыми можно было бы осветить целый штат. Кое-что уже было развешано, другие украшения еще ждали своей очереди, хотя их размещение было под большим вопросом.
Всюду стояли стремянки, столы, стулья, лежали куски брезента, связки свечей, тюки каких-то тканей. Парень, отвечавший за возведение эстрады для оркестра или джаз-банда, – Ева смутно представляла себе разницу между одним и другим – был увлечен горячим спором с парнем, отвечавшим за развешивание гирлянд.
Ева от души понадеялась, что они дойдут до рукоприкладства. Тогда, по крайней мере, ей было бы куда приложить свои силы.
Похоже, Рорк поймал ее, когда попросил проследить за украшением бального зала.
Кто-то поминутно спрашивал у нее, что она думает, чего она хочет, что она предпочитает: то, это или еще что-нибудь.
Дошло до того, что одна декораторша выбежала из зала в слезах, когда Ева в третий раз ответила, что ей все равно.
Ну ладно, допустим, она ответила, что плевать хотела на все это золоченое дерьмо, но ведь по сути-то все это одно и то же, разве нет?
От такой нервотрепки у Евы началась головная боль, она ломила темя, пульсировала в висках. Ей хотелось прилечь. Еще больше ей хотелось, чтобы запищал коммуникатор и диспетчер сообщил, что произошло тройное убийство, требующее ее немедленного внимания.
– Ну что, с тебя хватит? – шепнул Рорк ей на ухо.
Ева подпрыгнула от неожиданности.
– Я в порядке. Все прекрасно. – Но тут нервы у нее не выдержали, она повернулась к нему и схватила за рубашку. – Где ты был?
– Как это где? Базарил с поставщиком провизии, разумеется. Трюфели у нас будут потрясающие.
В глазах Евы зажегся стальной свет.
– Шоколадные?
– Да нет, те самые, что свиньи вынюхивают для нас из земли. – Рорк рассеянно провел рукой по ее взлохмаченным волосам, в то же время оглядывая огромную комнату. – Но шоколадные у нас тоже есть. Иди, ты свободна. Тебе же хочется сбежать. – Он сжал ее плечо. – Теперь я тут покомандую.
Она чуть было и вправду не сбежала. Все инстинкты тянули ее за дверь, твердили, что надо бежать, спасаться. Но не только гордость, но и брачные узы удержали ее на месте.
– Я что, по-твоему, дура? Да я командовала полицейскими операциями побольше этой, и там жизни человеческие на кону стояли! Отойди. Эй, ты! – Рорк зачарованно следил, как она пересекает зал. В каждом ее шаге чувствовался коп. – Я говорю: эй, ты! – Ева успела втиснуться между главным парнем по гирляндам и главным по эстраде, пока не пролилась кровь. – Закрой варежку, – приказала она, когда они начали было жаловаться. – Ты, с этими блестящими штуками, повесь их, куда надо.
– Но я…
– У тебя была схема, и она была одобрена. Следуй ей и не морочь мне голову, а не то запихаю все эти блестящие штуки тебе в зад. Так, теперь ты. – Ева ткнула пальцем в грудь главному по эстраде. – Не путайся у него под ногами, а не то я приберегу пару блестящих штук и для тебя. Эй ты, дылда белобрысая с цветами…
– Это пуансеттии, – пояснила белобрысая дылда. Она говорила с таким густым акцентом, что на нем можно было спокойно переправиться через реку прямо в штат Нью-Джерси. – Их должно было быть пятьсот, а прислали всего четыреста девяносто шесть, и…
– Вот и разберись с этим. Кончай эту бодягу… Что это вообще за растение?
– Это рождественский цветок. Но…
– Ну конечно же, рождественский цветок. Как же я сразу-то не догадалась? Короче, если тебе нужны еще четыре пуансеттии, иди и достань их на фабрике пуансеттий. Или работай с теми, что есть. Так, теперь ты там, с лампочками.
Покачиваясь на каблуках, Рорк наблюдал, как Ева разбирается с командами декораторов. Многие из них после общения с ней имели бледный вид, но общий рабочий ритм заметно ускорился.
– Ну вот, – Ева вернулась к нему, скрестив руки на груди, – дело сделано. Есть проблемы?
– Помимо того, что я ощущаю необъяснимое возбуждение? Ни одной. Я думаю, ты вселила в них страх божий и заслужила небольшой перерыв. – Он обнял ее одной рукой за плечи. – Пойдем. Найдем тебе трюфель.
– Шоколадный.
– Само собой.
…Ева вышла из ванной, где провела, как ей показалось, несколько часов и сделала со своим лицом все, что смогла, с применением косметики. На кровати, ожидая ее, уже было выложено нечто, напоминающее длинную узкую полосу тусклого золота. Она решила, что это нечто станет платьем, если натянуть его на тело.
Спасибо хоть фасон простой, без излишеств, решила она, ощупывая ткань. У кровати стояли туфли того же цвета, если, конечно, можно назвать туфлями пару тонких ремешков на еще более тонком каблучке. Бросив взгляд на комод, Ева убедилась, что он позаботился и обо всем остальном. Черная коробка была открыта, и бриллианты – ничто на свете так не сверкает, как бриллианты, хотя эти почему-то были цвета шампанского, – образовывали круг на черном бархате. В другой коробке были висячие сережки, а в третьей – широкий, массивный браслет.
Ева подняла полосу золотистой ткани, изучила ее и пришла к выводу, что это одно из тех изделий, в которые полагается просто втискиваться. Когда с платьем было покончено, она подхватила туфли – надевать их она не собиралась до самой последней минуты – и, подойдя к комоду, начала перебирать драгоценности.
Браслет оказался ей слишком велик. «Наверняка я его потеряю, – обреченно подумала Ева, – а кто-нибудь подберет, сдаст в заклад и получит столько денег, что сможет купить себе небольшую островную страну в южной части Тихого океана».
– Ты его не так надела, – сказал появившийся в дверях Рорк. – Вот так. – Он подошел к ней, немыслимо элегантный в черном фраке, и подтянул сверкающий тройной обод повыше локтя. – Немного воинственности тебе пойдет. – Он отступил на шаг. – Ты похожа на факел. На длинный язык золотистого пламени в холодную темную ночь.
Когда он смотрел на нее так, у Евы все начинало таять внутри, поэтому она отвернулась и посмотрела на себя в зеркало. Платье облегало ее тело текучими нисподающими струями от подмышек до щиколоток.
– А оно не спадет?
– Во всяком случае, до того момента, пока гости не уйдут.
Рорк наклонился и поцеловал ее в плечо. Потом он обвил рукой ее талию, и они вместе взглянули на себя в зеркало.
– Наше второе Рождество вместе, – продолжал Рорк. – Мы кое-что скопили в видеоальбоме воспоминаний, который подарили нам в прошлом году Мэвис и Леонардо.
– Да. – Ева улыбнулась ему. Ей пришлось признать, что они составляют потрясающую пару. – Мы кое-что сделали. Может, на этот раз дела пойдут потише, и мы сможем сделать больше, вместо того чтобы гоняться за полоумным Санта-Клаусом.
– Будем надеяться. – Домофон в спальне просигналил дважды. – Прибывают наши первые гости. Туфли?
– А, да. – Ева наклонилась, натянула одну, и тут ее глаза прищурились. Она внимательно присмотрелась к блеску камней на ремешке. – О мой бог, только не говори мне, что эти камни у меня на туфлях – тоже бриллианты.
– Ладно, не буду говорить. Поторопитесь, лейтенант. Хозяева дома не могут себе позволить опаздывать.
Бриллианты на туфлях! Сумасшедший человек.
Сумасшедший человек устроил грандиозную вечеринку, ей пришлось признать за ним эту заслугу. Не прошло и часа, как бальный зал заполнился людьми. Огоньки искрились, как пузырьки шампанского, гремела музыка. Столы ломились отнюдь не только от трюфелей. Тут были и изысканные канапе, и паштеты, и муссы, и множество других деликатесов со всего света.
Официанты выглядели так же элегантно, как и высокие бокалы с шампанским, которые они разносили на серебряных подносах. Ева не стала морочить себе голову подсчетом пуансеттий, но растения и впрямь были превосходны. Изумительны были и красиво украшенные рождественские елки, брызгающие мириадами огоньков.
Да, ее сумасшедший муж устроил грандиозный праздник.
– Это обалденно! – Мэвис Фристоун подбежала к Еве, ведомая своим очень, очень беременным животом. При такой скорости она врезалась в Еву, прежде чем та успела избежать прямого контакта. – Никто не умеет так ослепить, как вы, ребята.
В этот вечер ее волосы были серебряными и торчали во все стороны многочисленными пушистыми прядками. Она была в красном платье, таком тесном, что Ева удивилась, как тугой, круглый мяч, ее живот, не прорывается наружу. Отдавая дань своему положению, Мэвис надела серебряные сапожки на низком каблуке в виде рождественских елочек.
Ее брови представляли собой дуги, составленные из серебряных звездочек. Ева не хотела даже спрашивать, каким образом ей это удалось.
– Ты прямо-таки излучаешь сияние. – Рорк взял Мэвис за руку и улыбнулся великану в красном с серебром костюме, стоявшему рядом с ней. – Честно говоря, это относится к вам обоим.
– Мы подходим к обратному отсчету. – Своей громадной ручищей Леонардо принялся растирать спину Мэвис.
– Уже почти полный срок, как они говорят. Э-э-э… а что это? Можно мне попробовать? – Мэвис схватила с проносимого мимо подноса сразу три канапе и моментально проглотила их, как конфетки. – Ну, в общем, когда пора придет – ну, вы меня понимаете? – мы будем заниматься сексом день и ночь. Оргазм может вызвать схватки. Мой медвежонок – мастер по оргазмам.
Широкое бронзовое лицо Леонардо залилось краской.
– Значит, вы готовы позаниматься с нами в классе, да?
У Евы просто не было сил это обсуждать, она думать не могла о курсах по родовспоможению, которые им с Рорком вскоре предстояло посещать.
– Ой, смотрите, вон Пибоди. По-моему, она взяла трюфель.
– Трюфель? Шоколадный? Где? Ладно, потом поговорим.
– Вот это моя девочка. Умница, – прошептал Рорк. – Спасла нас, приманила свою лучшую подругу лакомствами. – А вот и супруги Мира прибыли, – добавил он.
Не успела Ева хоть слово сказать, как он уже повел ее к ним.
Она знала, что встреча выйдет неловкой. Между ней и Мирой наступило отчуждение, не преодоленное с тех самых пор, как они стукнулись лбами из-за дела Айкона, да так и не пришли к взаимопониманию.
Они обе старались сохранить внешнюю ровность в общении, но взбаламученная вода все еще расходилась кругами по поверхности. И Ева почувствовала, как бегут эти круги, когда Мира оглянулась и заметила ее.
– Нас задержали, – Мира поцеловала Рорка в щеку и улыбнулась Еве.
– Надеюсь, не в буквальном смысле, – заметил Рорк, пожимая руку Деннису.
– Я галстук никак не мог найти. – Деннис погладил галстук ярко-красного «рождественского» цвета с зелеными елочками.
– По правде говоря, это я его спрятала. – Доктор Мира покосилась на мужа. – Увы, меня разоблачили.
– А мне галстук нравится, – сказала Ева. Было в Деннисе Мире с его мечтательными глазами «рассеянного профессора» и вечно всклокоченными волосами нечто такое, что задевало самую нежную струну ее сердца. – Очень нарядно.
– А на вас любо-дорого смотреть. – Деннис взял ее за руки, отступил на шаг и пошевелил кустистыми бровями. – Ослепительна!
– Это была его идея, – Ева кивнула в сторону Рорка. – При первой же возможности сброшу туфли.
– Вы оба выглядите великолепно. И все вокруг великолепно.
Мира, как всегда, элегантная в платье цвета полуночной синевы, оглядела бальный зал. Она что-то сделала со своими волосами, заметила Ева. Какие-то маленькие блестящие штучки сверкали в ее густых, темно-каштановых, как соболий мех, волосах.
– Давайте-ка добудем вам выпивки, – предложил Рорк, и в тот же самый миг официант материализовался рядом с ним как по волшебству. Рорк взял с подноса бокал шампанского для Миры. – Шампанского, Деннис? А может, хотите чего-нибудь покрепче?
– Покрепче? Почему бы и нет?
– Идемте со мной. У меня есть нечто особенное. Дамы, – поклонился Рорк.
«Это он нарочно», – занервничала Ева. Она не умела поддерживать светский разговор, уже одно это было для нее мукой. А уж светский разговор при напряженных отношениях… Тут она чувствовала себя просто беспомощной.
Пришлось прибегнуть к банальностям.
– Вы, наверное, уже подготовились к праздникам?
– Практически да. А вы?
– Я не знаю. Я пока думаю. Послушайте, еда…
– Знаете, – перебила ее Мира, – у меня есть кое-что для вас. Я с собой не захватила, надеялась, что, может быть, вы найдете время заглянуть к нам завтра ненадолго. На чашку кофе.
– Я…
– Ева, я ужасно хочу помириться. – Прекрасные голубые глаза Миры затуманились. – Я хочу, чтобы мы были друзьями. Мне вас не хватает. Очень не хватает. Я скучаю.
– Не надо. Мы друзья. – «А может, даже больше, – подумала Ева. – То, что у нас есть, это больше, чем дружба». – Завтра мне надо кое-что сделать, но потом… думаю, мне захочется об этом поговорить. Я даже думаю, мне будет необходимо это обсудить. Но потом.
– Что-то серьезное? – Мира коснулась руки Евы, и все напряжение исчезло. – Я весь день буду дома.
6
– Я себя ненавижу… Нет-нет, не надо, – торопливо проговорила Ева, когда Рорк сделал шаг к ней. – Я сама должна сообразить, как мне это сказать. Я себя ненавижу за то, что не я это остановила. Я близко не подошла к самой возможности это остановить. И я набросилась на тебя, потому что я этого не сделала, не смогла, а ты смог и сделал. – Она втянула в себя воздух, осознав все до конца. – Я набросилась на тебя, потому что знала: мне это сойдет с рук. Потому что знала в глубине своей беспросветной глупости, что ты простишь меня. Ты не действовал у меня за спиной, не предавал мое доверие, ты ничего такого не сделал, а я убедила себя, что сделал. А на самом деле ты сделал только то, что надо было сделать.
– Не стоит меня перехваливать. – Теперь он сел на скамейку. – Мне хотелось ее убить. Мне кажется, я убил бы ее с наслаждением. Но тебе бы это не понравилось. Нет, совсем не понравилось бы. Поэтому мне пришлось удовольствоваться малым: я всего лишь убедил ее, что именно это я и сделаю, если она попытается еще хоть раз протянуть к кому-нибудь из нас свои липкие пальчики.
– Черт, жаль, что я этого не видела. Интересно, во сколько она меня оценила.
– А это важно?
– Мне хотелось бы знать.
– Два миллиона. Жалкая сумма с учетом всех обстоятельств, но ведь она нас совсем не знает, не так ли? – Глаза Рорка, пронзительно синие и пронизывающие ее насквозь, не отрывались от лица Евы. – Она же не понимает, что мы не дали бы ей ни панта. Она не понимает, что твоя ценность для меня неизмерима. Это всего лишь деньги, Ева. То, что у нас есть, не имеет цены.
Тут она наконец подошла к нему, села на колени и обхватила его руками и ногами.
– Ну вот, – прошептал он. – Ну вот мы и приехали.
Ева спрятала лицо у него на шее.
– А что такое пант?
– Что? А-а… – Рорк засмеялся. – Это старинное слово. Ирландский фунт.
– А как сказать по-гаэльски «Прости меня»?
– Ta bron orm, – сказал Рорк. – И ты меня прости, – добавил он, когда она медленно повторила за ним эти слова.
– Рорк, она еще в Нью-Йорке? – Увидев, что он не отвечает, Ева откинулась назад и встретилась с ним глазами. – Ты ведь знаешь, где она. Ты всегда такие вещи знаешь. Я все равно уже чувствую себя дурой. Не заставляй меня сверх того чувствовать себя еще и ни на что не годной дурой.
– На то время, когда я уходил с работы, она еще не выписалась из гостиницы, равно как и ее сын, и его жена.
– Ну ладно, тогда завтра… Нет, завтра же эта штука. Я не забываю об этой штуке, и я сделаю все… ну, в общем, все, что полагается.
А все, что полагалось сделать для подготовки к большому приему гостей, будет ей наказанием за глупость и стервозность.
– Кто-нибудь, надеюсь, объяснит мне, что я должна делать. – Ева обхватила его лицо руками и торопливо зашептала: – Только пусть это будет не Соммерсет.
– Тебе ничего не придется делать, а «эта штука» называется приемом гостей.
– Как это «ничего не придется делать»? Очень много надо делать. Надо что-то координировать, одобрять или отвергать какие-то варианты. Надо базарить с поставщиком провизии и прочее в том же роде.
– Я никогда не базарю, даже с поставщиком провизии, но если тебе от этого станет лучше, можешь проследить за украшением бального зала.
– Мне понадобится список?
– И не один. Это поможет тебе избавиться от чувства вины?
– Ну, это хоть кое-что для начала. В воскресенье, если Ломбард еще не уедет, я нанесу ей визит.
– Зачем? – Теперь Рорк сжал ее в объятиях. – Зачем проходить через это, зачем давать ей возможность снова тебя ужалить?
– Я должна наглядно ей продемонстрировать, что нет у нее такой возможности. Я должна все ей высказать лицом к лицу. Речь идет… – и учти, мне и без того стыдно, а если ты это повторишь, мне придется сделать тебе больно, – речь идет о самоуважении. Терпеть не могу чувствовать себя беспомощной трусихой, а в этом деле я спрятала голову в песок.
– Это называется «вести себя как страус».
– Как скажешь. Я не хочу быть страусом. Завтра мы сделаем, что запланировали, – она не стоит того, чтобы вносить ее в наш список, – а в воскресенье, если она еще будет здесь, я с ней разберусь.
– Мы с ней разберемся.
Ева помедлила, но затем кивнула.
– Ладно, договорились. Мы с ней разберемся. – Она прижалась щекой к его щеке. – Ты весь потный.
– Я конструктивно использовал свою злость в отличие от некоторых, предпочитающих пинать свой письменный стол.
– Заткнись, а не то я решу, что не настолько я виновата, чтобы потереть тебе спинку в душе.
– Мои губы на замке, – прошептал Рорк и прижался губами к ее шее.
– Потом. – Ева сдернула с него футболку. – Сперва я трахну тебя так, что мозги из ушей потекут.
– Кто я такой, чтобы указывать тебе, как искупать свое чувство вины? Оно настолько велико?
Ева впилась зубами в его нераненое плечо.
– А вот сейчас узнаешь.
С этими словами она столкнула его со скамьи на кожаный мат и сама упала вместе с ним.
– Ого! – вскричал Рорк. – Я вижу, чувство вины демонстрирует не самую мягкую сторону твоей натуры.
– Я тебе скажу, что оно демонстрирует. Чувство вины заставляет меня нервничать. – Ева оседлала его и уперлась ладонями ему в грудь. – Оно делает меня стервозной. И поскольку свой стол я уже попинала…
Она наклонилась ниже, ее груди коснулись его влажной от пота груди, ногти слегка царапали его кожу по пути к резинке его боксерских трусов. Ухватившись за резинку, она сдернула трусы и освободила его.
А потом ее рот сомкнулся на нем тисками.
– Ну что ж… – Рорк вцепился пальцами в мат. – Ладно, валяй.
Его разум отключился, взгляд затуманился, все тело запульсировало. Она пустила в ход зубы, – да, это действительно было стервозно с ее стороны, – и это заставило его затаить дыхание. Мускулы, которые он так яростно накачивал, чтобы избыть свою злость, беспомощно опали. Но за минуту до того, как его мир взорвался, она отпустила его и языком проложила себе дорожку вверх по его животу.
Он хотел перевернуть ее, но она сместила свой вес и, действуя ногами, как ножницами, снова прижала его к мату. Ее глаза светились темным золотом и были полны торжества.
– Я уже чувствую себя немного лучше.
Рорк перевел дух.
– Я рад. Готов помочь, чем могу.
– Мне нужен твой рот.
Ева прижалась к нему губами, опять пустила в ход зубы и язык, и опять его кровь загудела, как будто в ней били сотни тамтамов.
– Люблю твой рот, – задыхаясь, сообщила Ева между поцелуями. – Хочу, чтобы он поработал надо мной.
Она стащила с себя рубашку. На этот раз, когда она коснулась его грудью, между ними не осталось преград.
Теперь она позволила Рорку опрокинуть себя на спину, выгнулась дугой ему навстречу, чтобы его голодный и страстный рот мог взять ее. Все ее мышцы стянуло тугим узлом от нетерпения и страсти, ее дыхание уже стало прерывистым и хриплым, когда он протянул ее брюки вниз по ногам.
Его руки, подумала Ева, снова вскидываясь всем телом, его руки так же искусны, как и его рот. Стянутые узлом мышцы сжались еще туже, а потом расслабились в стремительном высвобождении.
Ее пальцы запутались в его волосах, захватили полными горстями этот черный шелк и потянули его вниз, туда, где уже вновь распустился цветок желания. Он уже созрел настолько, что одного движения языка Рорка хватило, чтобы послать ее в полет.
И он был с ней, он вместе с ней прошел через все вздохи, возгласы и содрогания.
Теперь уже она дрожала, ее тело источало жар. Она была влажной, безумной, разнузданной и вся целиком принадлежала ему. Нависая над ней, он заглянул ей в лицо, а она опять схватила его за волосы.
– Мощно, – сказала она ему. – Мощно и быстро. Заставь меня кричать. – И она притянула его рот к своим губам в тот самый миг, как он вошел в нее.
Он бросился на нее, как разъяренный зверь, и она устремилась ему навстречу. Они вместе пустились в бешеную скачку, ее бедра яростно вскидывались, требуя все больше и больше, а его губы заглушали рвущийся у нее из груди крик.
Беспощадно подстегивая друг друга, они вместе достигли вершины и сорвались с нее.
Ева уже почти отдышалась и даже решила, что рано или поздно… ну, когда-нибудь… вновь обретет способность двигать ногами.
– Только не забывай: это была моя вина.
Рорк лениво шевельнулся.
– А?
– Это была моя вина, вот почему ты только что слетел со скалы.
– О да, это исключительно твоя вина. – Он скатился с нее, лег на спину и перевел дух. – Сука.
Ева фыркнула и засмеялась, а потом сплела пальцы с его пальцами.
– Ботинки еще на мне?
– Да. Весьма занимательное и волнующее зрелище, с учетом того, что брюки все еще в них заправлены, но при этом вывернуты наизнанку. Я спешил, мне было не до них.
Ева приподнялась на локтях и оглядела себя.
– Ха. Пожалуй, я их совсем сниму. Может, пойду поплаваю.
– По-моему кто-то собирался потереть мне спинку.
Ева взглянула на него.
– Как странно! Я больше не чувствую себя виноватой.
Рорк прищурился.
– А как же быть со мной? Мои чувства глубоко травмированы.
Ева усмехнулась в ответ, приняла сидячее положение, опираясь на руку, и принялась стягивать с себя ботинки. Когда Рорк тоже сел, она повернулась, и они оказались лицом друг к другу, совершенно обнаженные.
– Я потру тебе спинку, но это будет записано мне в кредит с зачетом на следующий раз, когда я выставлю себя полной идиоткой.
Рорк похлопал ее по колену.
– Идет, – сказал он, поднялся на ноги и предложил ей свою руку.
В маленьком гостиничном номере на Десятой авеню Труди Ломбард внимательно изучала себя в зеркале. Думает, он ее испугал. Ну, может, и было немного, но это еще не значит, что она сбежит, поджав хвост, как побитая собака.
Она заслужила компенсацию за то, что чуть ли не полгода терпела у себя в доме эту мерзкую сучку. Целых полгода эта грязная маленькая дрянь жила под ее крышей. Целых полгода она ее кормила и одевала.
И теперь пусть этот наглый Рорк не сомневается: ему придется заплатить за то, как он обошелся с Труди Ломбард. И это будет стоить ему куда больше, чем два миллиона.
Она уже сняла костюм и надела ночную рубашку. Подготовка очень важна, напомнила она себе и запила хорошим французским вином, которое предпочитала другим напиткам, таблетку, блокирующую боль.
Нет смысла продлевать боль, подумала она. Нет совершенно никакого смысла. Хотя вообще-то она была не против боли, правда, в умеренных количествах. Боль обостряет чувства.
Стараясь дышать глубоко и медленно, Труди взяла носок, наполненный монетами, размахнулась и нанесла себе удар по лицу. Удар пришелся между челюстью и скулой. Щека взорвалась болью, желудок отозвался тошнотой, но она стиснула зубы и ударила еще раз.
Ее замутило, и она опустилась на пол. Она не была готова к тому, что будет так больно. Но Труди решила терпеть. Она много чего могла вытерпеть.
Как только руки у нее перестали трястись, она опять взяла свой самодельный кистень и ударила себя по бедру. Ей пришлось прикусить губу с такой силой, что выступила кровь, но она размахнулась и дважды ударила себя по ляжке.
Мало, мало, думала Труди, хотя слезы текли из ее глаз, горевших решимостью и мрачным наслаждением. Боль пульсировала в ее теле, но она твердила себе, что этого мало. Каждый удар добавлял ей денег в банке.
С протяжным воплем она размахнулась и угодила себе в живот. Раз, другой… На третьем ударе ее желудок взбунтовался. Она еле успела добраться до туалета, и ее вырвало. Она откатилась в сторону от унитаза и потеряла сознание.
Еве пришлось признать, что дело украшения бального зала оказалось не таким простым, как она ожидала. Дом был полон людьми и андроидами, ей порой не удавалось отличить одних от других. Казалось, целый лес был закуплен и пересажен в бальный зал. С учетом террасы площадь его составлял, наверное, целый акр. Предстояло развесить несколько миль гирлянд, пару тонн разноцветных шаров и несметное количество лампочек, которыми можно было бы осветить целый штат. Кое-что уже было развешано, другие украшения еще ждали своей очереди, хотя их размещение было под большим вопросом.
Всюду стояли стремянки, столы, стулья, лежали куски брезента, связки свечей, тюки каких-то тканей. Парень, отвечавший за возведение эстрады для оркестра или джаз-банда, – Ева смутно представляла себе разницу между одним и другим – был увлечен горячим спором с парнем, отвечавшим за развешивание гирлянд.
Ева от души понадеялась, что они дойдут до рукоприкладства. Тогда, по крайней мере, ей было бы куда приложить свои силы.
Похоже, Рорк поймал ее, когда попросил проследить за украшением бального зала.
Кто-то поминутно спрашивал у нее, что она думает, чего она хочет, что она предпочитает: то, это или еще что-нибудь.
Дошло до того, что одна декораторша выбежала из зала в слезах, когда Ева в третий раз ответила, что ей все равно.
Ну ладно, допустим, она ответила, что плевать хотела на все это золоченое дерьмо, но ведь по сути-то все это одно и то же, разве нет?
От такой нервотрепки у Евы началась головная боль, она ломила темя, пульсировала в висках. Ей хотелось прилечь. Еще больше ей хотелось, чтобы запищал коммуникатор и диспетчер сообщил, что произошло тройное убийство, требующее ее немедленного внимания.
– Ну что, с тебя хватит? – шепнул Рорк ей на ухо.
Ева подпрыгнула от неожиданности.
– Я в порядке. Все прекрасно. – Но тут нервы у нее не выдержали, она повернулась к нему и схватила за рубашку. – Где ты был?
– Как это где? Базарил с поставщиком провизии, разумеется. Трюфели у нас будут потрясающие.
В глазах Евы зажегся стальной свет.
– Шоколадные?
– Да нет, те самые, что свиньи вынюхивают для нас из земли. – Рорк рассеянно провел рукой по ее взлохмаченным волосам, в то же время оглядывая огромную комнату. – Но шоколадные у нас тоже есть. Иди, ты свободна. Тебе же хочется сбежать. – Он сжал ее плечо. – Теперь я тут покомандую.
Она чуть было и вправду не сбежала. Все инстинкты тянули ее за дверь, твердили, что надо бежать, спасаться. Но не только гордость, но и брачные узы удержали ее на месте.
– Я что, по-твоему, дура? Да я командовала полицейскими операциями побольше этой, и там жизни человеческие на кону стояли! Отойди. Эй, ты! – Рорк зачарованно следил, как она пересекает зал. В каждом ее шаге чувствовался коп. – Я говорю: эй, ты! – Ева успела втиснуться между главным парнем по гирляндам и главным по эстраде, пока не пролилась кровь. – Закрой варежку, – приказала она, когда они начали было жаловаться. – Ты, с этими блестящими штуками, повесь их, куда надо.
– Но я…
– У тебя была схема, и она была одобрена. Следуй ей и не морочь мне голову, а не то запихаю все эти блестящие штуки тебе в зад. Так, теперь ты. – Ева ткнула пальцем в грудь главному по эстраде. – Не путайся у него под ногами, а не то я приберегу пару блестящих штук и для тебя. Эй ты, дылда белобрысая с цветами…
– Это пуансеттии, – пояснила белобрысая дылда. Она говорила с таким густым акцентом, что на нем можно было спокойно переправиться через реку прямо в штат Нью-Джерси. – Их должно было быть пятьсот, а прислали всего четыреста девяносто шесть, и…
– Вот и разберись с этим. Кончай эту бодягу… Что это вообще за растение?
– Это рождественский цветок. Но…
– Ну конечно же, рождественский цветок. Как же я сразу-то не догадалась? Короче, если тебе нужны еще четыре пуансеттии, иди и достань их на фабрике пуансеттий. Или работай с теми, что есть. Так, теперь ты там, с лампочками.
Покачиваясь на каблуках, Рорк наблюдал, как Ева разбирается с командами декораторов. Многие из них после общения с ней имели бледный вид, но общий рабочий ритм заметно ускорился.
– Ну вот, – Ева вернулась к нему, скрестив руки на груди, – дело сделано. Есть проблемы?
– Помимо того, что я ощущаю необъяснимое возбуждение? Ни одной. Я думаю, ты вселила в них страх божий и заслужила небольшой перерыв. – Он обнял ее одной рукой за плечи. – Пойдем. Найдем тебе трюфель.
– Шоколадный.
– Само собой.
…Ева вышла из ванной, где провела, как ей показалось, несколько часов и сделала со своим лицом все, что смогла, с применением косметики. На кровати, ожидая ее, уже было выложено нечто, напоминающее длинную узкую полосу тусклого золота. Она решила, что это нечто станет платьем, если натянуть его на тело.
Спасибо хоть фасон простой, без излишеств, решила она, ощупывая ткань. У кровати стояли туфли того же цвета, если, конечно, можно назвать туфлями пару тонких ремешков на еще более тонком каблучке. Бросив взгляд на комод, Ева убедилась, что он позаботился и обо всем остальном. Черная коробка была открыта, и бриллианты – ничто на свете так не сверкает, как бриллианты, хотя эти почему-то были цвета шампанского, – образовывали круг на черном бархате. В другой коробке были висячие сережки, а в третьей – широкий, массивный браслет.
Ева подняла полосу золотистой ткани, изучила ее и пришла к выводу, что это одно из тех изделий, в которые полагается просто втискиваться. Когда с платьем было покончено, она подхватила туфли – надевать их она не собиралась до самой последней минуты – и, подойдя к комоду, начала перебирать драгоценности.
Браслет оказался ей слишком велик. «Наверняка я его потеряю, – обреченно подумала Ева, – а кто-нибудь подберет, сдаст в заклад и получит столько денег, что сможет купить себе небольшую островную страну в южной части Тихого океана».
– Ты его не так надела, – сказал появившийся в дверях Рорк. – Вот так. – Он подошел к ней, немыслимо элегантный в черном фраке, и подтянул сверкающий тройной обод повыше локтя. – Немного воинственности тебе пойдет. – Он отступил на шаг. – Ты похожа на факел. На длинный язык золотистого пламени в холодную темную ночь.
Когда он смотрел на нее так, у Евы все начинало таять внутри, поэтому она отвернулась и посмотрела на себя в зеркало. Платье облегало ее тело текучими нисподающими струями от подмышек до щиколоток.
– А оно не спадет?
– Во всяком случае, до того момента, пока гости не уйдут.
Рорк наклонился и поцеловал ее в плечо. Потом он обвил рукой ее талию, и они вместе взглянули на себя в зеркало.
– Наше второе Рождество вместе, – продолжал Рорк. – Мы кое-что скопили в видеоальбоме воспоминаний, который подарили нам в прошлом году Мэвис и Леонардо.
– Да. – Ева улыбнулась ему. Ей пришлось признать, что они составляют потрясающую пару. – Мы кое-что сделали. Может, на этот раз дела пойдут потише, и мы сможем сделать больше, вместо того чтобы гоняться за полоумным Санта-Клаусом.
– Будем надеяться. – Домофон в спальне просигналил дважды. – Прибывают наши первые гости. Туфли?
– А, да. – Ева наклонилась, натянула одну, и тут ее глаза прищурились. Она внимательно присмотрелась к блеску камней на ремешке. – О мой бог, только не говори мне, что эти камни у меня на туфлях – тоже бриллианты.
– Ладно, не буду говорить. Поторопитесь, лейтенант. Хозяева дома не могут себе позволить опаздывать.
Бриллианты на туфлях! Сумасшедший человек.
Сумасшедший человек устроил грандиозную вечеринку, ей пришлось признать за ним эту заслугу. Не прошло и часа, как бальный зал заполнился людьми. Огоньки искрились, как пузырьки шампанского, гремела музыка. Столы ломились отнюдь не только от трюфелей. Тут были и изысканные канапе, и паштеты, и муссы, и множество других деликатесов со всего света.
Официанты выглядели так же элегантно, как и высокие бокалы с шампанским, которые они разносили на серебряных подносах. Ева не стала морочить себе голову подсчетом пуансеттий, но растения и впрямь были превосходны. Изумительны были и красиво украшенные рождественские елки, брызгающие мириадами огоньков.
Да, ее сумасшедший муж устроил грандиозный праздник.
– Это обалденно! – Мэвис Фристоун подбежала к Еве, ведомая своим очень, очень беременным животом. При такой скорости она врезалась в Еву, прежде чем та успела избежать прямого контакта. – Никто не умеет так ослепить, как вы, ребята.
В этот вечер ее волосы были серебряными и торчали во все стороны многочисленными пушистыми прядками. Она была в красном платье, таком тесном, что Ева удивилась, как тугой, круглый мяч, ее живот, не прорывается наружу. Отдавая дань своему положению, Мэвис надела серебряные сапожки на низком каблуке в виде рождественских елочек.
Ее брови представляли собой дуги, составленные из серебряных звездочек. Ева не хотела даже спрашивать, каким образом ей это удалось.
– Ты прямо-таки излучаешь сияние. – Рорк взял Мэвис за руку и улыбнулся великану в красном с серебром костюме, стоявшему рядом с ней. – Честно говоря, это относится к вам обоим.
– Мы подходим к обратному отсчету. – Своей громадной ручищей Леонардо принялся растирать спину Мэвис.
– Уже почти полный срок, как они говорят. Э-э-э… а что это? Можно мне попробовать? – Мэвис схватила с проносимого мимо подноса сразу три канапе и моментально проглотила их, как конфетки. – Ну, в общем, когда пора придет – ну, вы меня понимаете? – мы будем заниматься сексом день и ночь. Оргазм может вызвать схватки. Мой медвежонок – мастер по оргазмам.
Широкое бронзовое лицо Леонардо залилось краской.
– Значит, вы готовы позаниматься с нами в классе, да?
У Евы просто не было сил это обсуждать, она думать не могла о курсах по родовспоможению, которые им с Рорком вскоре предстояло посещать.
– Ой, смотрите, вон Пибоди. По-моему, она взяла трюфель.
– Трюфель? Шоколадный? Где? Ладно, потом поговорим.
– Вот это моя девочка. Умница, – прошептал Рорк. – Спасла нас, приманила свою лучшую подругу лакомствами. – А вот и супруги Мира прибыли, – добавил он.
Не успела Ева хоть слово сказать, как он уже повел ее к ним.
Она знала, что встреча выйдет неловкой. Между ней и Мирой наступило отчуждение, не преодоленное с тех самых пор, как они стукнулись лбами из-за дела Айкона, да так и не пришли к взаимопониманию.
Они обе старались сохранить внешнюю ровность в общении, но взбаламученная вода все еще расходилась кругами по поверхности. И Ева почувствовала, как бегут эти круги, когда Мира оглянулась и заметила ее.
– Нас задержали, – Мира поцеловала Рорка в щеку и улыбнулась Еве.
– Надеюсь, не в буквальном смысле, – заметил Рорк, пожимая руку Деннису.
– Я галстук никак не мог найти. – Деннис погладил галстук ярко-красного «рождественского» цвета с зелеными елочками.
– По правде говоря, это я его спрятала. – Доктор Мира покосилась на мужа. – Увы, меня разоблачили.
– А мне галстук нравится, – сказала Ева. Было в Деннисе Мире с его мечтательными глазами «рассеянного профессора» и вечно всклокоченными волосами нечто такое, что задевало самую нежную струну ее сердца. – Очень нарядно.
– А на вас любо-дорого смотреть. – Деннис взял ее за руки, отступил на шаг и пошевелил кустистыми бровями. – Ослепительна!
– Это была его идея, – Ева кивнула в сторону Рорка. – При первой же возможности сброшу туфли.
– Вы оба выглядите великолепно. И все вокруг великолепно.
Мира, как всегда, элегантная в платье цвета полуночной синевы, оглядела бальный зал. Она что-то сделала со своими волосами, заметила Ева. Какие-то маленькие блестящие штучки сверкали в ее густых, темно-каштановых, как соболий мех, волосах.
– Давайте-ка добудем вам выпивки, – предложил Рорк, и в тот же самый миг официант материализовался рядом с ним как по волшебству. Рорк взял с подноса бокал шампанского для Миры. – Шампанского, Деннис? А может, хотите чего-нибудь покрепче?
– Покрепче? Почему бы и нет?
– Идемте со мной. У меня есть нечто особенное. Дамы, – поклонился Рорк.
«Это он нарочно», – занервничала Ева. Она не умела поддерживать светский разговор, уже одно это было для нее мукой. А уж светский разговор при напряженных отношениях… Тут она чувствовала себя просто беспомощной.
Пришлось прибегнуть к банальностям.
– Вы, наверное, уже подготовились к праздникам?
– Практически да. А вы?
– Я не знаю. Я пока думаю. Послушайте, еда…
– Знаете, – перебила ее Мира, – у меня есть кое-что для вас. Я с собой не захватила, надеялась, что, может быть, вы найдете время заглянуть к нам завтра ненадолго. На чашку кофе.
– Я…
– Ева, я ужасно хочу помириться. – Прекрасные голубые глаза Миры затуманились. – Я хочу, чтобы мы были друзьями. Мне вас не хватает. Очень не хватает. Я скучаю.
– Не надо. Мы друзья. – «А может, даже больше, – подумала Ева. – То, что у нас есть, это больше, чем дружба». – Завтра мне надо кое-что сделать, но потом… думаю, мне захочется об этом поговорить. Я даже думаю, мне будет необходимо это обсудить. Но потом.
– Что-то серьезное? – Мира коснулась руки Евы, и все напряжение исчезло. – Я весь день буду дома.
6
На следующее утро Ева чувствовала себя куда лучше, чем ожидала. Ступни немного побаливали, потому что она так и не нашла подходящего момента избавиться от туфель. Но с учетом того, что она рухнула в кровать чуть ли не в четыре утра, чувствовала она себя нормально.
Она ни в коем случае не могла бы сказать, что это из-за непривычного и редкого для нее сочетания двух выходных подряд. Подготавливать вечеринку, давать вечеринку, приходить в себя после вечеринки – все это в ее уставе не считалось отдыхом. Зато все это помогло ей не думать о задаче, поставленной себе на сегодня.
Она ни в коем случае не могла бы сказать, что это из-за непривычного и редкого для нее сочетания двух выходных подряд. Подготавливать вечеринку, давать вечеринку, приходить в себя после вечеринки – все это в ее уставе не считалось отдыхом. Зато все это помогло ей не думать о задаче, поставленной себе на сегодня.