Страница:
– Кто там у тебя? – спросил он, кивая на игрушку в руках мальчика.
– Мишка, – ответил Кристофер и протянул руку к печенью.
– Убедись, что оно как следует остыло, – сказал Причер. – Значит, его так и зовут – Мишка?
Кристофер кивнул.
– Кажется, у него недостает одной ноги.
Мальчик кивнул еще раз.
– Но ему не больно, – сказал он.
– Бедняга. Надо сделать ему вторую ногу. Она, конечно, не будет его собственной, но хоть какая-то. Вдруг он захочет выйти погулять.
Ребенок засмеялся:
– Он не ходит гулять. Я хожу.
– Не ходит, говоришь? Ну, тогда вторую ногу надо сделать хотя бы для красоты. – Причер поднял бровь, они были у него черные и мохнатые. – А ты как думаешь?
Кристофер поднял вверх своего маленького потрепанного медведя с коричневой шерстью и стал его разглядывать.
– Хм… – глубокомысленно изрек он, откусил от печенины и тут же, широко раскрыв рот, выплюнул все на кухонный прилавок. Он выглядел потрясенным. И может, даже испуганным.
– Горячо, да? – спросил Причер, никак не реагируя. Он подошел к мальчику сзади, оторвал кусок от рулона бумажных полотенец и смахнул полупрожеванное печенье. – Надо было подождать еще чуть-чуть. Выпей молока, чтобы охладить рот.
Какое-то время они сидели в тишине – Причер, Крис и трехногий плюшевый мишка. Закончив скатывать тесто в шарики, он стал расплющивать их вилкой, сначала вдоль, а потом поперек.
– Что ты делаес? – спросил его Кристофер.
– Я делаю печенье. Сначала надо замесить тесто, потом скатать шарики, а потом придавить их вилкой, вот так быстро и просто. А потом их надо поставить в духовку. – Он глянул на Криса из-под тяжелых бровей. – Держу пари, ты мог бы тоже в этом поучаствовать. Если будешь делать все медленно и аккуратно.
– Да, я могу.
– Тогда подойди сюда, я посажу тебя повыше.
– Холосо, – сказал мальчик и, положив медведя на прилавок, слез с табурета и подошел к Причеру.
Причер посадил его на край прилавка. Потом помог правильно взять вилку и показал, как надо давить. Первая попытка вышла немного неаккуратной, и Причер снова помог ему. Во второй раз получилось вполне прилично. Причер дал ему закончить противень и поставил печенье в духовку.
– Джон, а сколько еще нам надо их сделать? – спросил мальчик.
Причер улыбнулся.
– Знаешь что, партнер? Мы сделаем столько, сколько ты захочешь, – ответил он.
Кристофер кивнул с серьезным видом:
– Холосо.
Крис сидел на кухонном прилавке, а около него стоял Джон. Они скатывали коричневое тесто в маленькие шарики. Пейдж скрестила на груди руки и стала наблюдать за ними. Джон услышал ее шаги и с улыбкой поднял голову. Потом подтолкнул Криса локтем и кивком показал на Пейдж. Крис обернулся.
– Мама, – сказал он. – Мы делаем петенье.
– Я вижу, – отозвалась она.
– Джон гаволит, что миске нузна втолая нога…
– Ему и с одной было нормально…
– Для класоты, – закончил Кристофер.
Пейдж подумала, что мишка уже давно выглядит довольно страшненьким. Но впервые за очень долгое время Кристофер выглядел нормальным мальчиком.
Когда после окончания занятий Рик пришел в бар заступать на работу, там был только Причер, который занимался обедом. Рику было семнадцать, и он хвостиком таскался за Джеком с тех пор, как тот появился в городе. Причер приехал немногим позже, и теперь они составляли неразлучную троицу. Родители Рика давно умерли, он жил с овдовевшей бабушкой. Джек с Причером взяли его под свою опеку, дали работу в баре, научили охотиться и ловить рыбу, помогли купить первую винтовку.
Иногда он бывал занозой в заднице – когда болтал не закрывая рта. Но он был обычным мальчишкой в подростковом возрасте – том самом, когда угри пытаются потеснить веснушки, – хотя и чересчур неугомонным. За последние несколько лет он вытянулся, окреп и стал гораздо спокойнее. Бар строили около года, и после открытия друзья взяли его туда на работу.
– Рик, надо переговорить, – сказал Причер.
– Да? А что такое?
– В моей старой комнате сейчас живет девушка с ребенком. Я за ними присматриваю. Мальчик плохо себя чувствует, у него что-то вроде простуды. Они останутся у нас на некоторое время. Во всяком случае, похоже на то… И еще, – нехотя добавил Причер. – У нее синяки на лице и разбита губа. Думаю, она попала в беду и бежит от кого-то. Так что… Мы решили, что не станем на людях называть их по именам, просто на случай, если ее будут искать. Девушку зовут Пейдж, а ее сына Кристофер – но лучше обращаться к ним без имен. Они останутся здесь, пока оба не станут лучше себя чувствовать. Понял?
– Господи Иисусе, Прич! – воскликнул Рик. – Чем это ты занимаешься?
– Я же сказал тебе, я за ними присматриваю.
У Причера не было опыта общения с детьми, и он не собирался заводить своих. Ему было тридцать два, и он ни разу не имел с женщиной серьезных отношений. Он думал, что они с Джеком будут ходить на рыбалку, управлять баром и понемногу охотиться, периодически устраивая встречи с друзьями по подразделению, и не считал, что его жизнь сильно изменится. То, что Джек влюбился и потом женился, не разрушило ожиданий Причера, ему очень понравилась Мел. Это никак не повлияло на его собственную жизнь. Вирджин-Ривер ему нравился еще и потому, что здесь не так будет бросаться в глаза, если он всегда будет одинок.
А потом его жизнь изменилась буквально в считаные дни. Или даже, скорее, часы. Кристофер сбегал вниз в одной пижамке, если матери не удавалось перехватить его по пути. Мальчику нравилось есть свой завтрак за кухонным прилавком и смотреть, как Причер нарезает овощи, трет сыр и взбивает яйца для омлетов. Во время уборки Крис с удовольствием помогал ему, подметая пол своей личной метелкой. Ему нравились охотничьи трофеи – медвежья шкура и оленья голова, и к последней Причер поднимал его повыше, чтобы тот мог ее потрогать. В клинике Мел они раздобыли раскраски и мелки, чтобы Крису было чем себя занять, пока Причер занимался обедом или ужином. А печенья пеклось больше, чем съедалось, – это явно была еда не для бара. А потом, как по волшебству, Пейдж стала помогать с посудой на кухне – вероятно, чтобы быть поближе к Крису, который, в свою очередь, хотел быть с Причером, и, может, чтобы немного подзаработать. Причер находил это не только полезным, но и очень приятным.
Пейдж нуждалась в отдыхе, но сначала она не желала оставлять ребенка на попечении Джона. Однако постепенно девушка стала относиться к этому спокойнее – она постоянно находилась поблизости, а Крис чувствовал себя с Джоном совершенно свободно. В итоге на четвертый день их пребывания Пейдж поддалась на уговоры Мел и согласилась оставить Криса с Причером, пока их с Мел не будет. Причер не стал строить догадки, куда они пошли, – он просто чувствовал себя польщенным, что Пейдж стала доверять ему настолько, что оставила с сыном одного.
Тем не менее он использовал это время в своих интересах.
Причер стал читать в Интернете о домашнем насилии и калифорнийских законах по этому поводу. Он занимался этим поздно ночью, пытаясь узнать как можно больше обо всем – о ситуации, в которую попала Пейдж, о ее ужасных синяках и побеге. Не имело значения, был ли это муж или бойфренд, – и тот и другой представляли одинаковую опасность. Было много информации о похищении ребенка одним из родителей, которое могли ей вменить: она увезла ребенка от его отца – это было незаконно, что бы он ей ни сделал. Кроме того, он узнал, что после обвинений в побоях первые два раза еще могут отпустить на поруки с административным наказанием, но третий раз считается уголовным преступлением с тюремным сроком.
Кроме того, Причер почитал о психологии этого синдрома: как вас обманывают, вами манипулируют, вас запугивают – и внезапно вы оказываетесь в смертельно опасной ситуации. Избиваемым женщинам угрожали смертью, если они кому-нибудь расскажут о побоях, если они сбегали – их находили и возвращали назад, и частенько лишали жизни. У Причера просто шел мороз по коже от такого.
Поэтому, пока Крис спал, а Пейдж ушла куда-то с Мел, Причер позвонил одному из своих друзей по Морскому корпусу. Парню, который часто наведывался в Вирджин-Ривер, когда они собирались здесь всей компанией, чтобы поохотиться, порыбачить и сыграть в покер. Майк Валенсуэла работал в лос-анджелесской полиции – он был сержантом в подразделении, занимающемся уличными бандами. Жаль, не в том, которое занималось насилием в семье. Причер позвонил ему и рассказал о Пейдж.
– Она не знает, что я ее видел, – сказал Причер. – Дверь была приоткрыта, и я увидел ее в зеркале… Иисусе… Она была избита до полусмерти, удивительно, как она выжила. Она бежит, спасая свою жизнь. Она бежит, чтобы спасти из этого ада своего трехлетнего ребенка. И он все равно может обвинить ее в похищении и заставить вернуться?
– Похищение родителем. Но здесь такой нюанс: если есть доказательства, что он в прошлом уже избивал ее, или уже есть отметка в полиции об этом, то, может, ей и придется вернуться и держать ответственность за похищение, но обвинения, скорее всего, снимут по ходатайству адвоката или отклонят, смотря по ситуации. После этого она, наверное, сможет получить временную опеку. Дальше развод и запретительный судебный ордер, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности.
– Но для этого ей надо будет вернуться, – произнес Причер с ноткой отчаяния.
– Причер, ей не обязательно возвращаться одной. Но как тебя угораздило с ней связаться?
– Совсем не угораздило, дело не в том, старик. Я просто пытаюсь ей помочь. Этот маленький мальчик – очень хороший малыш. Если бы мне удалось им помочь, хоть немного, я бы чувствовал, что сделал наконец что-то важное. На этот раз.
– Прич! – Майк рассмеялся. – Я же был с тобой в Ираке! Какого черта, там ты каждый день делал нечто важное! Эй, а откуда ты столько знаешь о домашнем насилии и законах? А?
– Компьютер, – ответил Причер. – Они ведь есть у всех, кроме Джека, разве нет?
– Полагаю, да. – Майк усмехнулся.
– Но есть еще кое-что, я не смог выяснить это онлайн – кто она такая, насколько виноват он и как здесь лучше всего действовать. Все, что мне известно, – это номер ее машины. Калифорнийский.
– Ох, Причер. Я же не имею на это права.
– А тебе самому не любопытно? – спросил Причер. – Это ведь означает, что было совершено преступление. Майк, тебе же надо просто глянуть в базу.
– Причер, а если новости будут плохими?
– И при этом будут правдой? Я все равно считаю, что это может быть важно.
– Ага, – ответил Майк. – Может быть.
Причер с трудом сглотнул и понадеялся, что все будет в порядке.
– Спасибо, – сказал он. – И поторопись, ладно?
Пейдж поехала с Мел в Грейс-Валли. Там в местной клинике доктор Джон Стоун осмотрел ее и сделал ультразвук, показав ей бьющееся сердечко в маленьком бесформенном комочке, который нисколько не походил на ребенка. Это дало Пейдж надежду. Она сбежала вовремя. Едва успела.
Ее беременность, естественно, была случайностью. Уэс не хотел детей. Он и Кристофера не хотел – ребенок смещал на себя центр внимания, которым до того была его работа и интересы, и делал Пейдж главной. Новая беременность могла усилить побои; она сказала ему всего за несколько дней до этого. Она очень боялась ему говорить. Но если дело было в ребенке, зачем он стал ее так избивать? Почему просто не предложил аборт?
Самое удивительное, что Пейдж испытала облегчение, узнав, что ребенок выжил. Ведь даже простое прикосновение Уэса вызывало у нее отвращение. Но она просто так чувствовала. И потом пришла к мысли, что сын – единственное светлое пятно, которое получилось из самой большой ошибки ее жизни. «Вас изнасиловали?» – спросила ее Мел. О нет – изнасилования не было. Она бы просто не посмела сказать Уэсу «нет»…
Вернувшись в Вирджин-Ривер, она увидела, что Крис и Джон делают тесто для хлеба, они месили его и смеялись.
«Такая простая сценка», – подумала она. Сколько раз она говорила, что ей нравятся простые вещи, когда Уэс из кожи вон лез, работал на износ ради карьеры и поддержания богатого образа жизни. Нет, она не хотела влачить нищенское существование и умереть на работе, но ее бы намного больше устроил маленький дом и счастливый муж. Незадолго до рождения Криса Уэс купил большой дом в элитном и очень безопасном районе Лос-Анджелеса – он был больше, чем нужно, и его содержание убивало Уэса. И убивало ее.
И в итоге она оказалась здесь. Из-за ребенка. Она должна была добраться до известного ей адреса в Спокане – первый шаг к побегу и жизни на нелегальном положении. Переночевав одну ночь в комнате над баром, она больше не стала баррикадировать дверь и решила, что даст себе сутки отдыха, а потом тихо исчезнет под покровом ночи. Если бы не дождь и размытые дороги, ехать ночью было бы даже проще – пока Крис спит.
В дверь тихо постучали. Первым порывом ее было спросить, кто там, но на самом деле к ней мог стучать только один человек. Пейдж открыла дверь и увидела обеспокоенного Джона. Несмотря на свой рост и габариты, он походил на подростка. Даже краснел, когда смущался.
– Я закрываю бар и подумал, что неплохо бы пропустить стаканчик на сон грядущий. Как ваши дела? Не хотите спуститься вниз?
– Ради того, чтобы выпить?
Он пожал плечами:
– Ради чего хотите. – Он посмотрел мимо нее в глубь комнаты. – Крис уже заснул?
– Выключился, как свет, несмотря на передозировку печенья.
– Да, кажется, я его перекормил. Извините.
– Не волнуйтесь, ему нравится делать печенье. А если он его делает, то должен и есть. Это просто игра, которая иногда важнее самого лакомства.
– Я сделаю, как вы скажете, – ответил Джон. – Я могу его ограничить. Хотя печенье ему действительно нравится. Он им даже рот обжигает, никак не может дождаться.
– Я знаю, – сказала Пейдж и улыбнулась. – У вас есть что-нибудь вроде… чая?
– Конечно. Помимо любителей спорта я в основном обслуживаю пожилых леди. – Он вдруг испуганно посмотрел на нее. – Я не имел в виду…
– Я бы хотела чашечку чаю. Хорошего свежего чая.
– Отлично, – кивнул Джон, явно испытав облегчение. Он повернулся и пошел вниз по лестнице впереди нее.
В кухне никого не было. Он поставил подогреть чайник, а Пейдж пошла в бар и села за столик у огня, где в первую ночь видела стаканчик Джона. Тот принес ей чашку с чаем и спросил:
– Вы хорошо провели время? Я имею в виду, с Мел.
– Да. Кристофер доставлял вам беспокойство?
Джон засмеялся и покачал головой:
– Нет, удовольствие. Все-то ему надо знать. И в подробностях. «Зачем сюда класть ложку этого? А зачем здесь, на подносе, «Криско»?[12] А дрожжи так вообще произвели неизгладимое впечатление. По-моему, в нем сидит маленький исследователь.
Пейдж подумалось, что Крис не смог бы задать эти вопросы своему отцу. У того никогда не было терпения отвечать на них.
– Джон, у вас есть семья?
– Сейчас уже нет. Я был единственным ребенком. А мои родители были в возрасте – они уже и не думали, что у них будут дети. А потом появился я и удивил их. Черт, вот уж точно удивил! Мой отец умер, когда мне было шесть, – несчастный случай на стройке. А мама – когда мне исполнилось семнадцать, перед самым выпускным классом.
– Мне очень жаль.
– Спасибо, но все в порядке. У меня была хорошая жизнь.
– А что с вами стало, когда вы потеряли мать? Переехали жить к тете или каким-то другим родственникам?
– Никаких теть, – ответил он и покачал головой. – Меня взял к себе футбольный тренер. Что было неплохо – у него была хорошая жена и куча своих маленьких детишек. И жить у него было нормально. Он вел себя так, словно приобрел меня на футбольном матче, – сказал он со смехом. – Ладно, если без шуток, то он сделал правильную вещь. Хороший мужик. Я с ним сейчас переписываюсь по электронной почте.
– От чего умерла ваша мама?
– Сердечный приступ.
Они помолчали, отдавая дань уважения. Потом Джон тихо рассмеялся, глядя себе в колени.
– Вы не поверите, она умерла на исповеди. И сначала это меня подкосило. Я думал, что, может, она хранила какую-то страшную тайну и это разорвало ее сердце, но потом мне помог наш священник, у которого я был алтарным служкой. В конце концов он поговорил со мной по душам, хоть это и было для него нелегко. Видите ли, моя мама была приходским секретарем и настоящей… – как бы это сказать? – церковной леди, очень набожной прихожанкой. Отец Дэмиан сказал мне, что исповеди моей мамы были настолько скучными, что он частенько на них засыпал. В тот раз он решил, что они оба заснули, но потом понял, что она мертва. – Он поднял брови. – Моя мама была хорошей женщиной, серьезной. Она жила ради своей работы, любила духовенство и церковь. Она могла бы стать прекрасной монахиней. Но знаете что? Она была счастлива. И я очень сомневаюсь, что ей хоть раз приходила в голову мысль, что ее жизнь скучна и со всех сторон ограничена.
– Должно быть, вы очень по ней скучаете, – произнесла Пейдж, потягивая чай у горящего камина. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз так с кем-нибудь разговаривала. Неторопливо, расслабленно, в тепле пышущего очага.
– Скучаю. Может, это покажется глупым, тем более что я давно не ребенок, но иногда я притворяюсь, что она вернулась в маленький домик, где мы жили, и я собираю вещи, чтобы поехать к ней.
– Мне не кажется это глупым…
– А у вас есть кто-то, по кому вы действительно скучаете? – спросил он.
От неожиданного вопроса она замерла, чашка с чаем застыла в воздухе. Да, она скучала. Но не по отцу, который был вспыльчив и непредсказуем. И не по матери, которая, сама того не понимая, воспитывала ее под мужа-садиста. И не по брату Баду, этому злобному ублюдку, который не помог ей в самый тяжелый момент ее жизни.
– У меня были две близкие подруги. Мои соседки по дому. Я потеряла с ними связь и иногда очень скучаю.
– Вы знаете, где они теперь? – спросил Джон.
Пейдж покачала головой.
– Обе вышли замуж и переехали, – ответила она. – Я писала им пару раз. Но мои письма возвращались.
Они не хотели с ней контактировать, они знали, что все плохо. Они ненавидели Уэса, а Уэс ненавидел их. Они как-то пытались предлагать ей помощь, но Уэс их выгнал, а Пейдж отказалась принять помощь из чистого стыда. Что им еще оставалось делать?
– Как вы сблизились с Джеком? – спросила она у Джона.
– Мы морпехи, – сказал он, пожимая плечами.
– Вы вместе пошли в армию?
– Нет. – Он засмеялся. – Джек старше меня на восемь лет. Но если я всегда выглядел старше своего возраста, даже когда мне было двенадцать, то Джек, держу пари, всегда выглядел моложе. Он был моим старшиной во время операции «Буря в пустыне».[13]
На долю секунды он снова туда вернулся. Он меняет проколотую шину, но взрывается обод и отбрасывает его на шесть футов, и он не может подняться. Он помнит все, как будто это было вчера: он такой огромный, накачанный, сильный – и не может двинуться с места. Видимо, какое-то время он был без сознания, потому что вдруг увидел мать. Она наклонилась над ним и тихо сказала, глядя ему в глаза: «Вставай, Джон. Вставай. Вставай». На ней было шерстяное платье с высоким воротником, седые волосы стянуты в пучок.
Но он не может двинуться и плачет. И зовет ее: «Мама!»
– Сильно болит, приятель? – спрашивает Джек, наклоняясь над ним.
А Причер отвечает:
– Моя мама. Пусть она придет. Я скучаю по ней.
– Мы сейчас вернем тебя к ней. Дыши глубже, друг.
– Она умерла, – говорит Причер. – Она умерла.
Джек знает от кого-то из команды, что мать Причера умерла пару лет назад.
– Простите, старшина, не сдержался. Никогда себе такого не позволял. Не ронял слезы. Мы же мужчины, мы не плачем. Я клянусь, раньше со мной такого не бывало.
Но он все равно продолжает беспомощно плакать.
– Мы оплакиваем людей, которых потеряли. Все нормально, приятель.
– Отец Дэмиан наказал мне помнить, что она теперь с Богом. Она счастлива, и не стоит портить память о ней слезами.
– Священники обычно умнее, – неодобрительно фыркает Джек. – Если ни над кем не плакать, слезы внутри нас превращаются в змей и съедают нас изнутри. Оплакивать надо обязательно.
– Простите…
– Давай, приятель, или тебе будет только хуже. Зови ее, зови свою мать, кричи ей, привлеки ее внимание. Черт подери это прошлое!
И он слушается. Рыдает, как ребенок, на руках у Джека. А тот укачивает его и повторяет:
– Вот так, вот так. Вот и правильно…
Джек какое-то время сидит с ним, разговаривая о матери. Причер рассказывает, как провел последний год школы – молча и несгибаемо. И как потом, не зная, куда себя девать, пошел в Морской корпус. Он нашел там названых братьев, но они не смогли заменить ему матери. И сейчас, когда этот чертов обод разрезал его чуть ли не пополам, из него просто изливается боль потери. Для него, дылды ростом в шесть футов четыре дюйма и двести пятьдесят фунтов весом, унизительно рыдать над матерью, которая ростом всего пять футов три дюйма.
– Нет уж, это как раз то, что тебе нужно, – говорит ему Джек. – Ты должен выплакаться.
Чуть позже Джек подтягивает его повыше, взваливает на плечо и несет на себе целую милю, пока не встречает по дороге конвой. И потом говорит ему:
– Выпускай все из себя, приятель. А потом приклеивайся ко мне – теперь я буду твоей мамой.
– Плохо терять связь с людьми, которые так много значат для нас, – сказал Причер-Джон, обращаясь к Пейдж. – Вы не пытались искать своих подруг?
– Я давно об этом не думала, – ответила она.
– Если захотите попробовать, я, возможно, смогу помочь.
– Каким образом?
– Через компьютер. Мне нравится заниматься поисками. Это будет не очень быстро, но должно сработать. Подумайте об этом.
Пейдж обещала подумать. Потом она сказала, что очень устала и хочет лечь спать, и они пожелали друг другу доброй ночи. Пейдж поднялась в свою комнату, а Причер вернулся к себе в квартиру.
Именно тогда Пейдж решила, что ей лучше уехать. Она не могла позволить себе привыкнуть к здешней жизни. Больше никакой уютной болтовни, никаких вечерних разговоров. Привязанности даже не рассматриваются.
Глава 4
– Мишка, – ответил Кристофер и протянул руку к печенью.
– Убедись, что оно как следует остыло, – сказал Причер. – Значит, его так и зовут – Мишка?
Кристофер кивнул.
– Кажется, у него недостает одной ноги.
Мальчик кивнул еще раз.
– Но ему не больно, – сказал он.
– Бедняга. Надо сделать ему вторую ногу. Она, конечно, не будет его собственной, но хоть какая-то. Вдруг он захочет выйти погулять.
Ребенок засмеялся:
– Он не ходит гулять. Я хожу.
– Не ходит, говоришь? Ну, тогда вторую ногу надо сделать хотя бы для красоты. – Причер поднял бровь, они были у него черные и мохнатые. – А ты как думаешь?
Кристофер поднял вверх своего маленького потрепанного медведя с коричневой шерстью и стал его разглядывать.
– Хм… – глубокомысленно изрек он, откусил от печенины и тут же, широко раскрыв рот, выплюнул все на кухонный прилавок. Он выглядел потрясенным. И может, даже испуганным.
– Горячо, да? – спросил Причер, никак не реагируя. Он подошел к мальчику сзади, оторвал кусок от рулона бумажных полотенец и смахнул полупрожеванное печенье. – Надо было подождать еще чуть-чуть. Выпей молока, чтобы охладить рот.
Какое-то время они сидели в тишине – Причер, Крис и трехногий плюшевый мишка. Закончив скатывать тесто в шарики, он стал расплющивать их вилкой, сначала вдоль, а потом поперек.
– Что ты делаес? – спросил его Кристофер.
– Я делаю печенье. Сначала надо замесить тесто, потом скатать шарики, а потом придавить их вилкой, вот так быстро и просто. А потом их надо поставить в духовку. – Он глянул на Криса из-под тяжелых бровей. – Держу пари, ты мог бы тоже в этом поучаствовать. Если будешь делать все медленно и аккуратно.
– Да, я могу.
– Тогда подойди сюда, я посажу тебя повыше.
– Холосо, – сказал мальчик и, положив медведя на прилавок, слез с табурета и подошел к Причеру.
Причер посадил его на край прилавка. Потом помог правильно взять вилку и показал, как надо давить. Первая попытка вышла немного неаккуратной, и Причер снова помог ему. Во второй раз получилось вполне прилично. Причер дал ему закончить противень и поставил печенье в духовку.
– Джон, а сколько еще нам надо их сделать? – спросил мальчик.
Причер улыбнулся.
– Знаешь что, партнер? Мы сделаем столько, сколько ты захочешь, – ответил он.
Кристофер кивнул с серьезным видом:
– Холосо.
* * *
Пейдж просыпалась медленно. И первое, что она осознала, – она спала так крепко, что на подушку натекла слюна[11]. Пейдж сонно вытерла рот и повернула голову, чтобы посмотреть на Кристофера. И увидела, что на другой стороне кровати никого нет. Она резко села, ее избитое тело мгновенно отозвалось болью. Пейдж встала и быстро осмотрела спальню, но Криса в ней не было. Она стала спускаться на первый этаж, но вдруг застыла на середине лестницы.Крис сидел на кухонном прилавке, а около него стоял Джон. Они скатывали коричневое тесто в маленькие шарики. Пейдж скрестила на груди руки и стала наблюдать за ними. Джон услышал ее шаги и с улыбкой поднял голову. Потом подтолкнул Криса локтем и кивком показал на Пейдж. Крис обернулся.
– Мама, – сказал он. – Мы делаем петенье.
– Я вижу, – отозвалась она.
– Джон гаволит, что миске нузна втолая нога…
– Ему и с одной было нормально…
– Для класоты, – закончил Кристофер.
Пейдж подумала, что мишка уже давно выглядит довольно страшненьким. Но впервые за очень долгое время Кристофер выглядел нормальным мальчиком.
Когда после окончания занятий Рик пришел в бар заступать на работу, там был только Причер, который занимался обедом. Рику было семнадцать, и он хвостиком таскался за Джеком с тех пор, как тот появился в городе. Причер приехал немногим позже, и теперь они составляли неразлучную троицу. Родители Рика давно умерли, он жил с овдовевшей бабушкой. Джек с Причером взяли его под свою опеку, дали работу в баре, научили охотиться и ловить рыбу, помогли купить первую винтовку.
Иногда он бывал занозой в заднице – когда болтал не закрывая рта. Но он был обычным мальчишкой в подростковом возрасте – том самом, когда угри пытаются потеснить веснушки, – хотя и чересчур неугомонным. За последние несколько лет он вытянулся, окреп и стал гораздо спокойнее. Бар строили около года, и после открытия друзья взяли его туда на работу.
– Рик, надо переговорить, – сказал Причер.
– Да? А что такое?
– В моей старой комнате сейчас живет девушка с ребенком. Я за ними присматриваю. Мальчик плохо себя чувствует, у него что-то вроде простуды. Они останутся у нас на некоторое время. Во всяком случае, похоже на то… И еще, – нехотя добавил Причер. – У нее синяки на лице и разбита губа. Думаю, она попала в беду и бежит от кого-то. Так что… Мы решили, что не станем на людях называть их по именам, просто на случай, если ее будут искать. Девушку зовут Пейдж, а ее сына Кристофер – но лучше обращаться к ним без имен. Они останутся здесь, пока оба не станут лучше себя чувствовать. Понял?
– Господи Иисусе, Прич! – воскликнул Рик. – Чем это ты занимаешься?
– Я же сказал тебе, я за ними присматриваю.
У Причера не было опыта общения с детьми, и он не собирался заводить своих. Ему было тридцать два, и он ни разу не имел с женщиной серьезных отношений. Он думал, что они с Джеком будут ходить на рыбалку, управлять баром и понемногу охотиться, периодически устраивая встречи с друзьями по подразделению, и не считал, что его жизнь сильно изменится. То, что Джек влюбился и потом женился, не разрушило ожиданий Причера, ему очень понравилась Мел. Это никак не повлияло на его собственную жизнь. Вирджин-Ривер ему нравился еще и потому, что здесь не так будет бросаться в глаза, если он всегда будет одинок.
А потом его жизнь изменилась буквально в считаные дни. Или даже, скорее, часы. Кристофер сбегал вниз в одной пижамке, если матери не удавалось перехватить его по пути. Мальчику нравилось есть свой завтрак за кухонным прилавком и смотреть, как Причер нарезает овощи, трет сыр и взбивает яйца для омлетов. Во время уборки Крис с удовольствием помогал ему, подметая пол своей личной метелкой. Ему нравились охотничьи трофеи – медвежья шкура и оленья голова, и к последней Причер поднимал его повыше, чтобы тот мог ее потрогать. В клинике Мел они раздобыли раскраски и мелки, чтобы Крису было чем себя занять, пока Причер занимался обедом или ужином. А печенья пеклось больше, чем съедалось, – это явно была еда не для бара. А потом, как по волшебству, Пейдж стала помогать с посудой на кухне – вероятно, чтобы быть поближе к Крису, который, в свою очередь, хотел быть с Причером, и, может, чтобы немного подзаработать. Причер находил это не только полезным, но и очень приятным.
Пейдж нуждалась в отдыхе, но сначала она не желала оставлять ребенка на попечении Джона. Однако постепенно девушка стала относиться к этому спокойнее – она постоянно находилась поблизости, а Крис чувствовал себя с Джоном совершенно свободно. В итоге на четвертый день их пребывания Пейдж поддалась на уговоры Мел и согласилась оставить Криса с Причером, пока их с Мел не будет. Причер не стал строить догадки, куда они пошли, – он просто чувствовал себя польщенным, что Пейдж стала доверять ему настолько, что оставила с сыном одного.
Тем не менее он использовал это время в своих интересах.
Причер стал читать в Интернете о домашнем насилии и калифорнийских законах по этому поводу. Он занимался этим поздно ночью, пытаясь узнать как можно больше обо всем – о ситуации, в которую попала Пейдж, о ее ужасных синяках и побеге. Не имело значения, был ли это муж или бойфренд, – и тот и другой представляли одинаковую опасность. Было много информации о похищении ребенка одним из родителей, которое могли ей вменить: она увезла ребенка от его отца – это было незаконно, что бы он ей ни сделал. Кроме того, он узнал, что после обвинений в побоях первые два раза еще могут отпустить на поруки с административным наказанием, но третий раз считается уголовным преступлением с тюремным сроком.
Кроме того, Причер почитал о психологии этого синдрома: как вас обманывают, вами манипулируют, вас запугивают – и внезапно вы оказываетесь в смертельно опасной ситуации. Избиваемым женщинам угрожали смертью, если они кому-нибудь расскажут о побоях, если они сбегали – их находили и возвращали назад, и частенько лишали жизни. У Причера просто шел мороз по коже от такого.
Поэтому, пока Крис спал, а Пейдж ушла куда-то с Мел, Причер позвонил одному из своих друзей по Морскому корпусу. Парню, который часто наведывался в Вирджин-Ривер, когда они собирались здесь всей компанией, чтобы поохотиться, порыбачить и сыграть в покер. Майк Валенсуэла работал в лос-анджелесской полиции – он был сержантом в подразделении, занимающемся уличными бандами. Жаль, не в том, которое занималось насилием в семье. Причер позвонил ему и рассказал о Пейдж.
– Она не знает, что я ее видел, – сказал Причер. – Дверь была приоткрыта, и я увидел ее в зеркале… Иисусе… Она была избита до полусмерти, удивительно, как она выжила. Она бежит, спасая свою жизнь. Она бежит, чтобы спасти из этого ада своего трехлетнего ребенка. И он все равно может обвинить ее в похищении и заставить вернуться?
– Похищение родителем. Но здесь такой нюанс: если есть доказательства, что он в прошлом уже избивал ее, или уже есть отметка в полиции об этом, то, может, ей и придется вернуться и держать ответственность за похищение, но обвинения, скорее всего, снимут по ходатайству адвоката или отклонят, смотря по ситуации. После этого она, наверное, сможет получить временную опеку. Дальше развод и запретительный судебный ордер, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности.
– Но для этого ей надо будет вернуться, – произнес Причер с ноткой отчаяния.
– Причер, ей не обязательно возвращаться одной. Но как тебя угораздило с ней связаться?
– Совсем не угораздило, дело не в том, старик. Я просто пытаюсь ей помочь. Этот маленький мальчик – очень хороший малыш. Если бы мне удалось им помочь, хоть немного, я бы чувствовал, что сделал наконец что-то важное. На этот раз.
– Прич! – Майк рассмеялся. – Я же был с тобой в Ираке! Какого черта, там ты каждый день делал нечто важное! Эй, а откуда ты столько знаешь о домашнем насилии и законах? А?
– Компьютер, – ответил Причер. – Они ведь есть у всех, кроме Джека, разве нет?
– Полагаю, да. – Майк усмехнулся.
– Но есть еще кое-что, я не смог выяснить это онлайн – кто она такая, насколько виноват он и как здесь лучше всего действовать. Все, что мне известно, – это номер ее машины. Калифорнийский.
– Ох, Причер. Я же не имею на это права.
– А тебе самому не любопытно? – спросил Причер. – Это ведь означает, что было совершено преступление. Майк, тебе же надо просто глянуть в базу.
– Причер, а если новости будут плохими?
– И при этом будут правдой? Я все равно считаю, что это может быть важно.
– Ага, – ответил Майк. – Может быть.
Причер с трудом сглотнул и понадеялся, что все будет в порядке.
– Спасибо, – сказал он. – И поторопись, ладно?
Пейдж поехала с Мел в Грейс-Валли. Там в местной клинике доктор Джон Стоун осмотрел ее и сделал ультразвук, показав ей бьющееся сердечко в маленьком бесформенном комочке, который нисколько не походил на ребенка. Это дало Пейдж надежду. Она сбежала вовремя. Едва успела.
Ее беременность, естественно, была случайностью. Уэс не хотел детей. Он и Кристофера не хотел – ребенок смещал на себя центр внимания, которым до того была его работа и интересы, и делал Пейдж главной. Новая беременность могла усилить побои; она сказала ему всего за несколько дней до этого. Она очень боялась ему говорить. Но если дело было в ребенке, зачем он стал ее так избивать? Почему просто не предложил аборт?
Самое удивительное, что Пейдж испытала облегчение, узнав, что ребенок выжил. Ведь даже простое прикосновение Уэса вызывало у нее отвращение. Но она просто так чувствовала. И потом пришла к мысли, что сын – единственное светлое пятно, которое получилось из самой большой ошибки ее жизни. «Вас изнасиловали?» – спросила ее Мел. О нет – изнасилования не было. Она бы просто не посмела сказать Уэсу «нет»…
Вернувшись в Вирджин-Ривер, она увидела, что Крис и Джон делают тесто для хлеба, они месили его и смеялись.
«Такая простая сценка», – подумала она. Сколько раз она говорила, что ей нравятся простые вещи, когда Уэс из кожи вон лез, работал на износ ради карьеры и поддержания богатого образа жизни. Нет, она не хотела влачить нищенское существование и умереть на работе, но ее бы намного больше устроил маленький дом и счастливый муж. Незадолго до рождения Криса Уэс купил большой дом в элитном и очень безопасном районе Лос-Анджелеса – он был больше, чем нужно, и его содержание убивало Уэса. И убивало ее.
И в итоге она оказалась здесь. Из-за ребенка. Она должна была добраться до известного ей адреса в Спокане – первый шаг к побегу и жизни на нелегальном положении. Переночевав одну ночь в комнате над баром, она больше не стала баррикадировать дверь и решила, что даст себе сутки отдыха, а потом тихо исчезнет под покровом ночи. Если бы не дождь и размытые дороги, ехать ночью было бы даже проще – пока Крис спит.
В дверь тихо постучали. Первым порывом ее было спросить, кто там, но на самом деле к ней мог стучать только один человек. Пейдж открыла дверь и увидела обеспокоенного Джона. Несмотря на свой рост и габариты, он походил на подростка. Даже краснел, когда смущался.
– Я закрываю бар и подумал, что неплохо бы пропустить стаканчик на сон грядущий. Как ваши дела? Не хотите спуститься вниз?
– Ради того, чтобы выпить?
Он пожал плечами:
– Ради чего хотите. – Он посмотрел мимо нее в глубь комнаты. – Крис уже заснул?
– Выключился, как свет, несмотря на передозировку печенья.
– Да, кажется, я его перекормил. Извините.
– Не волнуйтесь, ему нравится делать печенье. А если он его делает, то должен и есть. Это просто игра, которая иногда важнее самого лакомства.
– Я сделаю, как вы скажете, – ответил Джон. – Я могу его ограничить. Хотя печенье ему действительно нравится. Он им даже рот обжигает, никак не может дождаться.
– Я знаю, – сказала Пейдж и улыбнулась. – У вас есть что-нибудь вроде… чая?
– Конечно. Помимо любителей спорта я в основном обслуживаю пожилых леди. – Он вдруг испуганно посмотрел на нее. – Я не имел в виду…
– Я бы хотела чашечку чаю. Хорошего свежего чая.
– Отлично, – кивнул Джон, явно испытав облегчение. Он повернулся и пошел вниз по лестнице впереди нее.
В кухне никого не было. Он поставил подогреть чайник, а Пейдж пошла в бар и села за столик у огня, где в первую ночь видела стаканчик Джона. Тот принес ей чашку с чаем и спросил:
– Вы хорошо провели время? Я имею в виду, с Мел.
– Да. Кристофер доставлял вам беспокойство?
Джон засмеялся и покачал головой:
– Нет, удовольствие. Все-то ему надо знать. И в подробностях. «Зачем сюда класть ложку этого? А зачем здесь, на подносе, «Криско»?[12] А дрожжи так вообще произвели неизгладимое впечатление. По-моему, в нем сидит маленький исследователь.
Пейдж подумалось, что Крис не смог бы задать эти вопросы своему отцу. У того никогда не было терпения отвечать на них.
– Джон, у вас есть семья?
– Сейчас уже нет. Я был единственным ребенком. А мои родители были в возрасте – они уже и не думали, что у них будут дети. А потом появился я и удивил их. Черт, вот уж точно удивил! Мой отец умер, когда мне было шесть, – несчастный случай на стройке. А мама – когда мне исполнилось семнадцать, перед самым выпускным классом.
– Мне очень жаль.
– Спасибо, но все в порядке. У меня была хорошая жизнь.
– А что с вами стало, когда вы потеряли мать? Переехали жить к тете или каким-то другим родственникам?
– Никаких теть, – ответил он и покачал головой. – Меня взял к себе футбольный тренер. Что было неплохо – у него была хорошая жена и куча своих маленьких детишек. И жить у него было нормально. Он вел себя так, словно приобрел меня на футбольном матче, – сказал он со смехом. – Ладно, если без шуток, то он сделал правильную вещь. Хороший мужик. Я с ним сейчас переписываюсь по электронной почте.
– От чего умерла ваша мама?
– Сердечный приступ.
Они помолчали, отдавая дань уважения. Потом Джон тихо рассмеялся, глядя себе в колени.
– Вы не поверите, она умерла на исповеди. И сначала это меня подкосило. Я думал, что, может, она хранила какую-то страшную тайну и это разорвало ее сердце, но потом мне помог наш священник, у которого я был алтарным служкой. В конце концов он поговорил со мной по душам, хоть это и было для него нелегко. Видите ли, моя мама была приходским секретарем и настоящей… – как бы это сказать? – церковной леди, очень набожной прихожанкой. Отец Дэмиан сказал мне, что исповеди моей мамы были настолько скучными, что он частенько на них засыпал. В тот раз он решил, что они оба заснули, но потом понял, что она мертва. – Он поднял брови. – Моя мама была хорошей женщиной, серьезной. Она жила ради своей работы, любила духовенство и церковь. Она могла бы стать прекрасной монахиней. Но знаете что? Она была счастлива. И я очень сомневаюсь, что ей хоть раз приходила в голову мысль, что ее жизнь скучна и со всех сторон ограничена.
– Должно быть, вы очень по ней скучаете, – произнесла Пейдж, потягивая чай у горящего камина. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз так с кем-нибудь разговаривала. Неторопливо, расслабленно, в тепле пышущего очага.
– Скучаю. Может, это покажется глупым, тем более что я давно не ребенок, но иногда я притворяюсь, что она вернулась в маленький домик, где мы жили, и я собираю вещи, чтобы поехать к ней.
– Мне не кажется это глупым…
– А у вас есть кто-то, по кому вы действительно скучаете? – спросил он.
От неожиданного вопроса она замерла, чашка с чаем застыла в воздухе. Да, она скучала. Но не по отцу, который был вспыльчив и непредсказуем. И не по матери, которая, сама того не понимая, воспитывала ее под мужа-садиста. И не по брату Баду, этому злобному ублюдку, который не помог ей в самый тяжелый момент ее жизни.
– У меня были две близкие подруги. Мои соседки по дому. Я потеряла с ними связь и иногда очень скучаю.
– Вы знаете, где они теперь? – спросил Джон.
Пейдж покачала головой.
– Обе вышли замуж и переехали, – ответила она. – Я писала им пару раз. Но мои письма возвращались.
Они не хотели с ней контактировать, они знали, что все плохо. Они ненавидели Уэса, а Уэс ненавидел их. Они как-то пытались предлагать ей помощь, но Уэс их выгнал, а Пейдж отказалась принять помощь из чистого стыда. Что им еще оставалось делать?
– Как вы сблизились с Джеком? – спросила она у Джона.
– Мы морпехи, – сказал он, пожимая плечами.
– Вы вместе пошли в армию?
– Нет. – Он засмеялся. – Джек старше меня на восемь лет. Но если я всегда выглядел старше своего возраста, даже когда мне было двенадцать, то Джек, держу пари, всегда выглядел моложе. Он был моим старшиной во время операции «Буря в пустыне».[13]
На долю секунды он снова туда вернулся. Он меняет проколотую шину, но взрывается обод и отбрасывает его на шесть футов, и он не может подняться. Он помнит все, как будто это было вчера: он такой огромный, накачанный, сильный – и не может двинуться с места. Видимо, какое-то время он был без сознания, потому что вдруг увидел мать. Она наклонилась над ним и тихо сказала, глядя ему в глаза: «Вставай, Джон. Вставай. Вставай». На ней было шерстяное платье с высоким воротником, седые волосы стянуты в пучок.
Но он не может двинуться и плачет. И зовет ее: «Мама!»
– Сильно болит, приятель? – спрашивает Джек, наклоняясь над ним.
А Причер отвечает:
– Моя мама. Пусть она придет. Я скучаю по ней.
– Мы сейчас вернем тебя к ней. Дыши глубже, друг.
– Она умерла, – говорит Причер. – Она умерла.
Джек знает от кого-то из команды, что мать Причера умерла пару лет назад.
– Простите, старшина, не сдержался. Никогда себе такого не позволял. Не ронял слезы. Мы же мужчины, мы не плачем. Я клянусь, раньше со мной такого не бывало.
Но он все равно продолжает беспомощно плакать.
– Мы оплакиваем людей, которых потеряли. Все нормально, приятель.
– Отец Дэмиан наказал мне помнить, что она теперь с Богом. Она счастлива, и не стоит портить память о ней слезами.
– Священники обычно умнее, – неодобрительно фыркает Джек. – Если ни над кем не плакать, слезы внутри нас превращаются в змей и съедают нас изнутри. Оплакивать надо обязательно.
– Простите…
– Давай, приятель, или тебе будет только хуже. Зови ее, зови свою мать, кричи ей, привлеки ее внимание. Черт подери это прошлое!
И он слушается. Рыдает, как ребенок, на руках у Джека. А тот укачивает его и повторяет:
– Вот так, вот так. Вот и правильно…
Джек какое-то время сидит с ним, разговаривая о матери. Причер рассказывает, как провел последний год школы – молча и несгибаемо. И как потом, не зная, куда себя девать, пошел в Морской корпус. Он нашел там названых братьев, но они не смогли заменить ему матери. И сейчас, когда этот чертов обод разрезал его чуть ли не пополам, из него просто изливается боль потери. Для него, дылды ростом в шесть футов четыре дюйма и двести пятьдесят фунтов весом, унизительно рыдать над матерью, которая ростом всего пять футов три дюйма.
– Нет уж, это как раз то, что тебе нужно, – говорит ему Джек. – Ты должен выплакаться.
Чуть позже Джек подтягивает его повыше, взваливает на плечо и несет на себе целую милю, пока не встречает по дороге конвой. И потом говорит ему:
– Выпускай все из себя, приятель. А потом приклеивайся ко мне – теперь я буду твоей мамой.
– Плохо терять связь с людьми, которые так много значат для нас, – сказал Причер-Джон, обращаясь к Пейдж. – Вы не пытались искать своих подруг?
– Я давно об этом не думала, – ответила она.
– Если захотите попробовать, я, возможно, смогу помочь.
– Каким образом?
– Через компьютер. Мне нравится заниматься поисками. Это будет не очень быстро, но должно сработать. Подумайте об этом.
Пейдж обещала подумать. Потом она сказала, что очень устала и хочет лечь спать, и они пожелали друг другу доброй ночи. Пейдж поднялась в свою комнату, а Причер вернулся к себе в квартиру.
Именно тогда Пейдж решила, что ей лучше уехать. Она не могла позволить себе привыкнуть к здешней жизни. Больше никакой уютной болтовни, никаких вечерних разговоров. Привязанности даже не рассматриваются.
Глава 4
Пейдж закончила собирать чемодан. Она стянула с сына одеяло в поисках его мишки, но игрушки там не оказалось. Она перерыла всю кровать, потом заглянула под нее, осмотрела ванную и даже пустые ящики бюро – мишки нигде не было. Она решила, что посмотрит еще на кухне перед уходом, но, если мишка потерялся, его придется оставить здесь.
Она вытащила из бумажника двести долларов, положила их на бюро и села на край кровати рядом с Кристофером. Напряженная как струна, она зажала ладони между коленями. И ждала. В полночь она надела куртку и осторожно спустилась вниз. Дом был таким крепким, что не скрипнула ни одна половица.
На кухне был оставлен свет для нее. Сегодня Пейдж впервые спустилась вниз уже после отхода ко сну, не считая самой первой ночи. Она всегда подозревала, что Джон оставляет для нее свет каждую ночь. На цыпочках она подошла к двери его квартиры и прислушалась. Тишина, света под дверью не видно.
Помогая Джону убирать на кухне, она удачно приметила там фонарик. До этого она предполагала воспользоваться коробком спичек. Ей нужен был свет, чтобы заняться номерными знаками. Она поменяет их, потом принесет свой чемодан и чемодан Криса. Пейдж взяла из ящика нож для масла и через заднюю дверь выскользнула из кухни.
Оказавшись позади бара, она с облегчением увидела, что в квартире Джона нет света. Она присела на корточки и трясущимися руками сковырнула свой номер. Потом взялась за номер машины Джона и на его место поставила только что снятый. Вернувшись к своей «хонде», она наклонилась, собираясь привинтить туда новый номерной знак.
– Снова собираетесь в путь, Пейдж? – раздался голос Причера.
Она подпрыгнула на месте, выронив номер, нож и фонарик, и выпрямилась. Дыхание срывалось, сердце стучало молотом. На дорожке появился свет фонаря. Направленный вниз, он освещал землю и ноги Причера. Тот сделал еще пару шагов к ней, и Пейдж увидела его целиком.
– Не сработает, – сказал он, кивнув в сторону ее машины. – Это номер от грузовика, Пейдж. Первый же шериф или патрульный сразу поймет, что к чему.
У Пейдж навернулись слезы. Никогда еще она не оказывалась в такой ситуации. Она продрогла от ночного холода, руки теперь дрожали еще сильнее, а внутренности завязались тугим узлом.
– Без паники, – произнес Причер. – Я не думаю, что вам сейчас нужны другие номера, но мы найдем вам подходящий. У Конни, что живет через улицу, есть маленькая машина. Она не станет скучать по своим номерам.
Она вытащила из бумажника двести долларов, положила их на бюро и села на край кровати рядом с Кристофером. Напряженная как струна, она зажала ладони между коленями. И ждала. В полночь она надела куртку и осторожно спустилась вниз. Дом был таким крепким, что не скрипнула ни одна половица.
На кухне был оставлен свет для нее. Сегодня Пейдж впервые спустилась вниз уже после отхода ко сну, не считая самой первой ночи. Она всегда подозревала, что Джон оставляет для нее свет каждую ночь. На цыпочках она подошла к двери его квартиры и прислушалась. Тишина, света под дверью не видно.
Помогая Джону убирать на кухне, она удачно приметила там фонарик. До этого она предполагала воспользоваться коробком спичек. Ей нужен был свет, чтобы заняться номерными знаками. Она поменяет их, потом принесет свой чемодан и чемодан Криса. Пейдж взяла из ящика нож для масла и через заднюю дверь выскользнула из кухни.
Оказавшись позади бара, она с облегчением увидела, что в квартире Джона нет света. Она присела на корточки и трясущимися руками сковырнула свой номер. Потом взялась за номер машины Джона и на его место поставила только что снятый. Вернувшись к своей «хонде», она наклонилась, собираясь привинтить туда новый номерной знак.
– Снова собираетесь в путь, Пейдж? – раздался голос Причера.
Она подпрыгнула на месте, выронив номер, нож и фонарик, и выпрямилась. Дыхание срывалось, сердце стучало молотом. На дорожке появился свет фонаря. Направленный вниз, он освещал землю и ноги Причера. Тот сделал еще пару шагов к ней, и Пейдж увидела его целиком.
– Не сработает, – сказал он, кивнув в сторону ее машины. – Это номер от грузовика, Пейдж. Первый же шериф или патрульный сразу поймет, что к чему.
У Пейдж навернулись слезы. Никогда еще она не оказывалась в такой ситуации. Она продрогла от ночного холода, руки теперь дрожали еще сильнее, а внутренности завязались тугим узлом.
– Без паники, – произнес Причер. – Я не думаю, что вам сейчас нужны другие номера, но мы найдем вам подходящий. У Конни, что живет через улицу, есть маленькая машина. Она не станет скучать по своим номерам.