Через пару дней после того, как острова Зеленого Мыса скрылись за горизонтом, мы вошли в зону штиля и я спустил паруса. Надев маску и трубку для подводного плавания, я нырнул прямо к тому месту, которое доставило нам столько проблем во время предыдущего плавания – футом выше киля, прямо под грот-мачтой. Опасения были верны, стыковой обшивочный шов разошелся по длине примерно футов на восемь. Поднырнув под киль, я обследовал другой борт. И здесь было то же самое, я мог видеть, как при покачивании Suhaili разрыв немного увеличивался. Вернувшись на палубу, я закурил и начал размышлять над увиденным. Хуже всего, если ослабли все флоры, скобы, которыми шпангоуты крепятся к килю, тогда ягодки еще впереди. В такой ситуации продолжать плавание было настоящим самоубийством, в то же время, объективно оценить ситуацию было чрезвычайно сложно, так как большая часть флоров была скрыта под расположенными в трюме баками для воды. Те флоры, до которых удалось добраться, выглядели достаточно прочными и я убедил себя в том, что с ними все в порядке, а проблема является лишь рецидивом прошлых неприятностей и с ней можно справиться, если тщательно заделать шов. Если я ошибался, оставалось надежда на то, что флоры не полетят одновременно, и удастся добраться до ближайшего порта до того момента, когда Suhaili развалится.
Лишь после возвращения домой, когда Suhaili была выставлена на всеобщее обозрение в лондонском цирке Холборн, я смог оценить ее состояние и убедиться в том, какому напряжению подверглась моя яхта. Вода просачивалась в трюм по всей длине шва, пятна на корпусе легко просматривались.
Решив, что заделка шва поможет справиться с проблемой, я стал думать о том, как это сделать на пятифутовой глубине. Обычно швы заделываются следующим образом: сухой, скрученный хлопок-сырец вбивается в шов, сверху наносится слой наполнителя, после чего вся поверхность покрывается краской. Ясное дело, я этого сделать не мог. Тем не менее, поскольку другого варианта не было, пришлось попробовать хлопок-сырец. Мне казалось что, даже будучи пропитан водой, он сделает свое дело. В Арабском море нам уже приходилось делать примерно то же самое, поэтому мне было известно, насколько это трудно, тем более что сейчас рядом не было никого, кто предупредил бы о появлении акул. На этот раз надо было справиться с задачей в одиночку и надеяться, что сумею заметить акул, пока они будут кружить вокруг меня.
Я скрутил из ваты несколько 18-дюймовых жгутов. Эта длина подходила для работы и можно было надеяться, что я сумею заделать шов одним жгутом. Затем я спустил за борт привязанный к веревке молоток, примерно в том месте, где собирался работать. Акулы – великие падальщики, поэтому пришлось надеть джинсы и синюю рубашку, так как белый цвет ассоциируется у них с отбросами. Экипировку довершал прикрепленный ремнем к ноге нож. Хлопковые жгуты я разложил на палубе у самого борта, чтобы можно было их взять, не вылезая из воды. В качестве рабочего инструмента была выбрана моя самая большая отвертка. Я уже пользовался ею до этого, когда конопатил.
Работа не заладилась с самого начала. Воздуха не хватало, приходилось выныривать, не успев набить достаточного количества ваты. Когда я возвращался под воду, вся сделанная работа оказывалась потерянной. Кроме того, жгуты не заполняли паз должным образом, не помогла даже смена отвертки на чеканный молоток. Спустя полчаса я забрался обратно на палубу и стал думать о том, как по-другому решить проблему.
Прошло совсем немного времени, а я уже нашивал ватные жгуты на парусиновую ленту шириной в полтора дюйма. Когда лента длиной около семи футов была готова, я покрыл ее стокгольмским дегтем и набил на парусину медные гвоздики с широкими шляпками с шестидюймовым интервалом. Погрузившись в воду, я приложил ко шву вату так, что парусина оказалась снаружи, затем я стал забивать гвозди в каркас.
Едва видимые острова Кабо-Верде на дистанции гонки: последняя земля до Австралии.
В результате получилось не так уж плохо, но концы ленты свободно болтались в воде. Для того чтобы лента не оторвалась после того, как Suhaili наберет скорость, я закрепил край, прибив к нему медную рейку. Эта самая рейка была забыта инженерами Marconi, которые занимались настройкой нового радио на яхте. Боюсь, что я не обратил внимания на медную деталь после того, как они закончили работу.
Находясь в воде, я не переставал беспокойно озираться по сторонам, но поблизости не было никаких рыб. Закончив работу над подбитой ватой парусиновой лентой и приготовив гвозди, я устроил перерыв и вскипятил себе кружку кофе. Не думаю, что акулу привлек кофейный аромат, но именно в этот момент я заметил проскользнувшую мимо борта тонкую серую тень. Акулы все же обнаружили нас. Я наблюдал за хищницей минут десять в надежде, что она оставит нас в покое, и мне не придется убивать ее. Не то чтобы я испытывал добрые чувства к акулам, но попавшая в воду кровь и предсмертные конвульсии обязательно привлекли бы других акул, находись они поблизости, и я не смог бы завершить ремонт корпуса. Акула кружила вокруг лодки. Похоже, что она не собиралась убираться восвояси. Поэтому я вынес на палубу винтовку, бросил за борт несколько кусков туалетной бумаги и стал ждать, когда акула попытается выяснить, что это такое. Вначале она проплыла под бумагой на глубине около трех футов, после чего развернулась и стала приближаться, медленно всплывая. Я держал ее на прицеле. Фута за три до бумаги над поверхностью показалась ее голова, и я нажал на спусковой крючок. Вода взбурлила, когда акула замолотила плавниками, но агония продолжалась недолго. Примерно через полминуты все прекратилось, и безжизненное тело начало медленно погружаться в пучину, пока совсем не исчезло из глаз. Следующие полчаса ушли на наблюдение за водой. Вокруг судна никого не было, кроме двух рыб-лоцманов, которые, проводили на дно своего покровителя. В конце концов, они поняли, что надеяться на него уже не стоит, и решили присоединиться к более крупному и более сильному хозяину – к Suhaili. На то, чтобы прибить парусину медными гвоздями к левому борту, ушло полтора часа. Поднявшийся ветер заставил меня отложить ремонт правого борта до следующего штиля. Впрочем, мне и так нужно было взять паузу: после четырех часов погружений я чувствовал переохлаждение и дикую усталость от постоянного напряжения, с которым приходилось оглядываться в воде по сторонам, остерегаясь приближения хищников.
Два дня спустя, когда ветер успокоился, я привел в порядок правый борт. Ремонт прошел без каких-либо осложнений. Течь почти прекратилась, и до самого завершения плавания мне уже не надо было откачивать воду из трюма так же часто, как в начале путешествия. Не могу сказать, что я вообще забыл о существовании швов, но они беспокоили меня не больше, скажем, килевых болтов или других крепежных деталей, которые не причиняли особого беспокойства.
В середине июля мы вошли в экваториальную зону штиля – Doldrums, в это время года находившуюся к северу от экватора. Своей синевой вода напоминала Средиземноморье, погода стояла спокойная.
Я соорудил из спального мешка навес над кокпитом, притащил туда матрас и разлегся на нем как восточный владыка. Когда становилось слишком жарко, я соскальзывал в теплую воду и плыл рядом с Suhaili. Неспешное и размеренное течение жизни на экваторе иногда прерывалось шквальными дождями. Неудобство, связанное с вынужденным и спешным демонтажом моего дворца компенсировалось приносимой ими прохладой.
17 июля 1968 года, 33-ий день плавания
Все труднее становилось выходить на связь с радиотелефонной станцией Baldock GPO Radio Telephone Station в Бальдоке. 19 июля состоялся прямой, последний контакт с Брюсом. Нас разделяло уже не менее трех тысяч миль, но слышимость была хорошая. Мы проболтали примерно полчаса, в продолжение которых Брюс рассказал о сложившейся в гонке ситуации:
В то время эта лебедка доставляла мне много хлопот. Вот запись от 23-го июля:
Тихая и ясная погода дала возможность заняться работами на лодке. Сшив парусиновый бандаж, я накрыл им носовой люк – через зазор между крышкой и основанием внутрь просачивалась вода. Швы светового люка также пропускали воду, поэтому пришлось забить их гибкой пробкой.
Дистанцию гонки принято разбивать на отдельные отрезки, в моем случае их было семь. Протяженность всех отрезков была различна, их границы определялись географическими категориями и имели значимость сугубо психологическую: приятно было осознавать, что сумел разделаться с очередным этапом гонки. С некоторой натяжкой, все плавание можно разбить на следующие отрезки: от Фалмута – до экватора; от экватора – до 40° южной широты (к вест-зюйд-весту от Кейптауна); от 40° южной широты – до Перта; от Перта – до Блаффа; от Блаффа – до мыса Горн; от мыса Горн – до экватора; от экватора – до Фалмута. Первый отрезок пути был уже почти преодолен, когда чуть севернее экватора мы столкнулись с южным ветром. Это район довольно сильного западного экваториального течения, которое способно протащить лодку за день на 40 миль. Пытаясь свести до минимума воздействие течения, я намного ближе подвел Suhaili к африканскому берегу, нежели это рекомендуется. Думаю, риск оправдался, ведь когда слабые разнонаправленные ветра экваториальной зоны штиля примерно у 4° северной широты сменились южным, мы были уже на 15° западной долготы. Вследствие этого маневра в течение нескольких дней Suhaili шла со скоростью выше средней.
27 июля 1968 года, 43-ий день плавания
Приготовление пищи связано с определенным риском, а на маленьком судне к тому же вечно недостает пространства – иногда просто некуда класть предметы кухонного обихода. За день до того, как мы пересекли экватор, я готовил тушеное мясо в скороварке. Вынув скороварку из духовки, я поставил ее на ступеньку лестницы. Затем я повернулся, достал из ящичка кухонный нож, поставил на плиту чайник и присел – прямехонько на скороварку! Взвизгнув от боли, я взмыл вверх как ракета. Обошлось без существенных повреждений, однако нормально сидеть я смог только через три дня.
Радиостанция Cape Town пыталась связаться со мной все время после того, как состоялся последний сеанс связи с Бальдоком. Наконец, 27 июля появился сигнал и мой новый контакт Нати Феррейра сообщила мне последние новости о других лодках. Риджуэй и Блит все еще опережали нас, а другие пока не стартовали. Я не собирался мгновенно обойти этих двоих. Не стоило требовать многого от Suhaili в зоне юго-восточных пассатов, где все мы находились, ведь крутой бейдевинд не был ее самой сильной стороной. Suhaili никогда не ходила круто к ветру. Я добивался угла в 65°, что не назовешь блестящим показателем. Из яхты современного проекта можно было бы выжать и 45°, что добавило бы миль десять к дневному переходу в 100 миль, – существенный привесок для сравнительно низкоскоростной области, в которой находились все три яхты.
Новость о том, что еще никто не стартовал, откровенно порадовала. Это означало как минимум семинедельное преимущество перед быстроходными лодками. Мне было известно о газетных статьях, в которых ранний старт Блита, Риджуэя и мой объяснялся незрелостью и психологическими издержками молодости. Дело в том, что мы плыли на маленьких лодках, которые уступали в скорости крупным яхтам старших участников гонки. Преждевременный старт был просто вынужденным, несмотря на то, что мы слишком рано достигли бы Южного океана, но зато к мысу Горн подошли бы в самое подходящее время – в январе. Сделав выбор в пользу надежности и безопасности, и отплыв в августе, мы согласились бы на роль заведомых аутсайдеров. Впрочем, как бы вы не поступали в жизни, всегда отыщутся критики, которые с удовольствием проинформируют вас о вашей неправоте. К счастью, такого рода советы обычно поступают от малоквалифицированных субъектов.
После сеансов радиосвязи я всегда остро ощущал одиночество и искал утешение в книгах:
Приготовление пищи превратилось в скучную, рутинную работу. Я уже не мог придумывать новые блюда из ограниченного ассортимента находящихся на борту продуктов – воображение иссякло.
Я даже попробовал силы в нерифмованном пятистопном ямбе. Сразу после написания стихотворение оставило впечатление обреченного на бессмертие. Оно начиналось так:
Ветер стал переменчивым, хотя, в основном, он дул с севера, что нас устраивало, но иногда все-таки приходилось иметь дело со встречными потоками воздуха и даже со шквалами.
Лишь после возвращения домой, когда Suhaili была выставлена на всеобщее обозрение в лондонском цирке Холборн, я смог оценить ее состояние и убедиться в том, какому напряжению подверглась моя яхта. Вода просачивалась в трюм по всей длине шва, пятна на корпусе легко просматривались.
Решив, что заделка шва поможет справиться с проблемой, я стал думать о том, как это сделать на пятифутовой глубине. Обычно швы заделываются следующим образом: сухой, скрученный хлопок-сырец вбивается в шов, сверху наносится слой наполнителя, после чего вся поверхность покрывается краской. Ясное дело, я этого сделать не мог. Тем не менее, поскольку другого варианта не было, пришлось попробовать хлопок-сырец. Мне казалось что, даже будучи пропитан водой, он сделает свое дело. В Арабском море нам уже приходилось делать примерно то же самое, поэтому мне было известно, насколько это трудно, тем более что сейчас рядом не было никого, кто предупредил бы о появлении акул. На этот раз надо было справиться с задачей в одиночку и надеяться, что сумею заметить акул, пока они будут кружить вокруг меня.
Я скрутил из ваты несколько 18-дюймовых жгутов. Эта длина подходила для работы и можно было надеяться, что я сумею заделать шов одним жгутом. Затем я спустил за борт привязанный к веревке молоток, примерно в том месте, где собирался работать. Акулы – великие падальщики, поэтому пришлось надеть джинсы и синюю рубашку, так как белый цвет ассоциируется у них с отбросами. Экипировку довершал прикрепленный ремнем к ноге нож. Хлопковые жгуты я разложил на палубе у самого борта, чтобы можно было их взять, не вылезая из воды. В качестве рабочего инструмента была выбрана моя самая большая отвертка. Я уже пользовался ею до этого, когда конопатил.
Работа не заладилась с самого начала. Воздуха не хватало, приходилось выныривать, не успев набить достаточного количества ваты. Когда я возвращался под воду, вся сделанная работа оказывалась потерянной. Кроме того, жгуты не заполняли паз должным образом, не помогла даже смена отвертки на чеканный молоток. Спустя полчаса я забрался обратно на палубу и стал думать о том, как по-другому решить проблему.
Прошло совсем немного времени, а я уже нашивал ватные жгуты на парусиновую ленту шириной в полтора дюйма. Когда лента длиной около семи футов была готова, я покрыл ее стокгольмским дегтем и набил на парусину медные гвоздики с широкими шляпками с шестидюймовым интервалом. Погрузившись в воду, я приложил ко шву вату так, что парусина оказалась снаружи, затем я стал забивать гвозди в каркас.
Едва видимые острова Кабо-Верде на дистанции гонки: последняя земля до Австралии.
В результате получилось не так уж плохо, но концы ленты свободно болтались в воде. Для того чтобы лента не оторвалась после того, как Suhaili наберет скорость, я закрепил край, прибив к нему медную рейку. Эта самая рейка была забыта инженерами Marconi, которые занимались настройкой нового радио на яхте. Боюсь, что я не обратил внимания на медную деталь после того, как они закончили работу.
Находясь в воде, я не переставал беспокойно озираться по сторонам, но поблизости не было никаких рыб. Закончив работу над подбитой ватой парусиновой лентой и приготовив гвозди, я устроил перерыв и вскипятил себе кружку кофе. Не думаю, что акулу привлек кофейный аромат, но именно в этот момент я заметил проскользнувшую мимо борта тонкую серую тень. Акулы все же обнаружили нас. Я наблюдал за хищницей минут десять в надежде, что она оставит нас в покое, и мне не придется убивать ее. Не то чтобы я испытывал добрые чувства к акулам, но попавшая в воду кровь и предсмертные конвульсии обязательно привлекли бы других акул, находись они поблизости, и я не смог бы завершить ремонт корпуса. Акула кружила вокруг лодки. Похоже, что она не собиралась убираться восвояси. Поэтому я вынес на палубу винтовку, бросил за борт несколько кусков туалетной бумаги и стал ждать, когда акула попытается выяснить, что это такое. Вначале она проплыла под бумагой на глубине около трех футов, после чего развернулась и стала приближаться, медленно всплывая. Я держал ее на прицеле. Фута за три до бумаги над поверхностью показалась ее голова, и я нажал на спусковой крючок. Вода взбурлила, когда акула замолотила плавниками, но агония продолжалась недолго. Примерно через полминуты все прекратилось, и безжизненное тело начало медленно погружаться в пучину, пока совсем не исчезло из глаз. Следующие полчаса ушли на наблюдение за водой. Вокруг судна никого не было, кроме двух рыб-лоцманов, которые, проводили на дно своего покровителя. В конце концов, они поняли, что надеяться на него уже не стоит, и решили присоединиться к более крупному и более сильному хозяину – к Suhaili. На то, чтобы прибить парусину медными гвоздями к левому борту, ушло полтора часа. Поднявшийся ветер заставил меня отложить ремонт правого борта до следующего штиля. Впрочем, мне и так нужно было взять паузу: после четырех часов погружений я чувствовал переохлаждение и дикую усталость от постоянного напряжения, с которым приходилось оглядываться в воде по сторонам, остерегаясь приближения хищников.
Два дня спустя, когда ветер успокоился, я привел в порядок правый борт. Ремонт прошел без каких-либо осложнений. Течь почти прекратилась, и до самого завершения плавания мне уже не надо было откачивать воду из трюма так же часто, как в начале путешествия. Не могу сказать, что я вообще забыл о существовании швов, но они беспокоили меня не больше, скажем, килевых болтов или других крепежных деталей, которые не причиняли особого беспокойства.
В середине июля мы вошли в экваториальную зону штиля – Doldrums, в это время года находившуюся к северу от экватора. Своей синевой вода напоминала Средиземноморье, погода стояла спокойная.
Я соорудил из спального мешка навес над кокпитом, притащил туда матрас и разлегся на нем как восточный владыка. Когда становилось слишком жарко, я соскальзывал в теплую воду и плыл рядом с Suhaili. Неспешное и размеренное течение жизни на экваторе иногда прерывалось шквальными дождями. Неудобство, связанное с вынужденным и спешным демонтажом моего дворца компенсировалось приносимой ими прохладой.
17 июля 1968 года, 33-ий день плавания
В 18.00 обрушился мощный шквал дождя. Видя приближение тучи, я за полчаса до этого убрал спинакер и спустил кливер. Уже когда начали падать первые капли, я быстро спустил стаксель, выбрал рифы на бизани и подвесил на вертлюжные штыри ведра. Это было славно! Я приплясывал под холодными струями воды, воздух мгновенно наполнился потрясающей свежестью и прохладой. Проливной ливень продолжался около двух минут, все море, обычно темное как вечернее небо, внезапно побелело. Цвет моря резко контрастировал с затянутым черной тучей небом. А потом был волшебный закат. Облака были окрашены во всевозможные оттенки синего… лишь одно облако было золотым. Красивое зрелище – жаль, что я не умею рисовать.Как правило, мне удавалось собрать некоторое количество дождевой воды в ведра. Я пил ее с удовольствием. Советую каждому, кому никогда не доводилось пигь дождевую воду или готовить на ней кофе: обязательно попробуйте это. Чай был своего рода роскошью, ибо с собой я взял его очень мало – фунта два, не больше. Этот продукт очень трудно хранить в сыром климате. Кроме того, определенное количество питьевой воды расходуется при кипячении, а мне приходилось тщательно следить за каждой расходуемой каплей.
Все труднее становилось выходить на связь с радиотелефонной станцией Baldock GPO Radio Telephone Station в Бальдоке. 19 июля состоялся прямой, последний контакт с Брюсом. Нас разделяло уже не менее трех тысяч миль, но слышимость была хорошая. Мы проболтали примерно полчаса, в продолжение которых Брюс рассказал о сложившейся в гонке ситуации:
Брюс надеется быть в Мельбурне, когда я буду проплывать мимо. Чудесно. О Риджуэе и Блите нет никаких новостей – я стараюсь не упускать их из виду. Кинг и Мутисье планируют отплыть примерно через две недели. Эти двое опасны, потому что их яхты длиннее. Имея преимущество всего в семь недель, я не могу мешкать.Завершив последний радиоконгакт с Англией, я выключил радио и включил его опять только в семь утра для того, чтобы сверить время. Потом я позавтракал яичницей и картофельным хлебом (уже чуть заплесневевшим). Небо было ясным и я поднял спинакер вместо кливера. Я бы с радостью воспользовался летучим кливером, но в предыдущий раз его сильно потрепал ветер, тормоз фаловой лебедки не сработал и полотнище оказалось в море.
В то время эта лебедка доставляла мне много хлопот. Вот запись от 23-го июля:
Фаловая лебедка не работала, или отказал ее тормоз. В результате, парус оказался в океане. К счастью, мы шли с небольшой скоростью и удалось втащить его на палубу. Но сам факт до крайности встревожил меня, здесь я был бессилен – новую лебедку купить было негде. Старая лебедка обошлась мне в 58 фунтов – за такие деньги можно было рассчитывать на надежность оборудования. Они производятся в расчете на членов яхт-клубов, которым ничего не стоит потратить пару тысяч в сезон на новые прибамбасы. Думаю, что такая политика достаточно близорука, поскольку богатые любители яхтинга не составляют большинства. Дешевые и надежные в эксплуатации лебедки продавались бы лучше, нежели ненадежные и пошлые изделия, которым место в Jin Palace[15] ().Это был последний раз, когда бронзовым скобам удалось вывести меня из себя, так как позже я научился справляться с ними, до упора зажимая их клещами и обматывая шплинт бензельной проволокой.
Еще одним объектом ненависти стали для меня бронзовые скобы. Я уже потерял две скобы, которые ослабли и расшатались ночью. И это несмотря на ежедневные проверки степени их изношенности. Для прогулок под парусом на уик-энд бронзовые скобы идеальны, но для дальнего плавания они не годятся. Неудобство размыкания скоб клещами компенсируется уверенностью в том, что они не подведут. Это особенно важно для тех, кто отправляется в море в одиночку.
Тихая и ясная погода дала возможность заняться работами на лодке. Сшив парусиновый бандаж, я накрыл им носовой люк – через зазор между крышкой и основанием внутрь просачивалась вода. Швы светового люка также пропускали воду, поэтому пришлось забить их гибкой пробкой.
Дистанцию гонки принято разбивать на отдельные отрезки, в моем случае их было семь. Протяженность всех отрезков была различна, их границы определялись географическими категориями и имели значимость сугубо психологическую: приятно было осознавать, что сумел разделаться с очередным этапом гонки. С некоторой натяжкой, все плавание можно разбить на следующие отрезки: от Фалмута – до экватора; от экватора – до 40° южной широты (к вест-зюйд-весту от Кейптауна); от 40° южной широты – до Перта; от Перта – до Блаффа; от Блаффа – до мыса Горн; от мыса Горн – до экватора; от экватора – до Фалмута. Первый отрезок пути был уже почти преодолен, когда чуть севернее экватора мы столкнулись с южным ветром. Это район довольно сильного западного экваториального течения, которое способно протащить лодку за день на 40 миль. Пытаясь свести до минимума воздействие течения, я намного ближе подвел Suhaili к африканскому берегу, нежели это рекомендуется. Думаю, риск оправдался, ведь когда слабые разнонаправленные ветра экваториальной зоны штиля примерно у 4° северной широты сменились южным, мы были уже на 15° западной долготы. Вследствие этого маневра в течение нескольких дней Suhaili шла со скоростью выше средней.
27 июля 1968 года, 43-ий день плавания
До часа ночи я не ложился спать, не мог избавиться от беспокойства по поводу усиливающегося ветра. В конце концов, я стравил грот-гик, взял риф на гроте, и заснул как убитый. В шесть утра меня разбудил шум шквального ветра, я поднялся на палубу и несколько раз подобрал гик бизань-мачты. Suhaili скрежетала, презрительно расшвыривая в стороны волны, казалось, она прыгает по верхушкам волн. Меня захлестывали противоречивые эмоции бодрящего веселья и страха. Позже оказалось, что шквал налетел в момент прохождения экватора. На следующий день я высчитал, что за 24 часа мы преодолели 170 миль!!!Это был мой сорок третий день в море. И ментально, и физически я пока чувствовал себя хорошо. У меня не было иллюзий касательно неблагоприятного воздействия одиночества. Но только раз я слышал голоса, и должен сказать, это было довольно жутковато. В тот момент я находился в моторном отсеке, подсоединял к радио заряженные аккумуляторные батареи. Неожиданно я услышал четкие голоса. Волосы на голове мгновенно встали дыбом. Я знал, что вокруг на сотни миль в окружности не было ни людей, ни кораблей, и первая промелькнувшая в голове мысль была о сверхъестественной природе происшествия. Я не суеверен, и я знаю, что при внимательном рассмотрении можно добиться объяснения любого явления. Услышав голоса там, где они не должны были прозвучать, мягко выражаясь, я немного лишился присутствия духа. Быстро покинув моторный отсек, я тут же обнаружил причину: оставшийся включенным магнитофон. Потусторонние голоса оказались вступлением ведущих симфонического концерта! В тот вечер я сделал следующую запись:
Две оси визирования пересеклись точно на меридиональной высоте, так что мое местоположение не вызывало никаких сомнений. Совершенно фантастический результат, даже принимая во внимание 40-мильную поправку на морское течение, для идущей в крутом бейдевинде Suhaili это была немыслимая скорость…
Этим утром я наблюдал очень интересную формацию облаков. Пучки перисто-кучевых облаков постепенно увеличились и слились в огромную тучу с четко очерченными краями. В один момент можно было увидеть, как облако формирует юго-западную кромку. Затем оно переместилось на северо-восток, а на юго-западе начало образовываться новое.
Размышляя над происшедшим, я пришел к выводу, что моя реакция была совершенно нормальной. Ведь больше всего меня обеспокоили не сами голоса, а то, что я слышал их там, где как я знал, ничего подобного быть не могло. Звучащие голоса обычно являются совершенно естественным фоном нашей жизни, но я понимал, что в моей ситуации они именно что неестественны, и это понимание стало причиной моего беспокойства. Таким образом, я убедил себя в собственной вменяемости или, что более правильно, уверился в том, что здоров так же, как и раньше. Разница невелика, но она все-таки есть.Пищевые запасы находились в приличном состоянии, но лук, к сожалению, портился достаточно быстро главным образом потому, что хранился в носовой каюте, где было сыро. Было похоже на то, что он долго не протянет.
Уже некоторое время мне досаждал запах гниющего лука, поэтому я поднял на палубу три мешка и занялся сортировкой. В результате у меня остался один полный мешок лука. Все луковицы пустили ростки, многие размякли. Это стало неприятным ударом, ведь я рассчитывал на лук как на свежий продукт. При покупке надо было отбирать самые твердые луковицы.Я был очень расстроен, так как люблю лук и считаю его полезным для здоровья овощем. Кроме того, и с яйцами творилось неладное. В последний раз, готовя омлет, я разбил четыре яйца, и все они имели легкий запах, ассоциирующийся у людей моего поколения с яичным порошком военного времени. Омлет я все-таки приготовил, однако вкус его оставлял желать лучшего.
Приготовление пищи связано с определенным риском, а на маленьком судне к тому же вечно недостает пространства – иногда просто некуда класть предметы кухонного обихода. За день до того, как мы пересекли экватор, я готовил тушеное мясо в скороварке. Вынув скороварку из духовки, я поставил ее на ступеньку лестницы. Затем я повернулся, достал из ящичка кухонный нож, поставил на плиту чайник и присел – прямехонько на скороварку! Взвизгнув от боли, я взмыл вверх как ракета. Обошлось без существенных повреждений, однако нормально сидеть я смог только через три дня.
Радиостанция Cape Town пыталась связаться со мной все время после того, как состоялся последний сеанс связи с Бальдоком. Наконец, 27 июля появился сигнал и мой новый контакт Нати Феррейра сообщила мне последние новости о других лодках. Риджуэй и Блит все еще опережали нас, а другие пока не стартовали. Я не собирался мгновенно обойти этих двоих. Не стоило требовать многого от Suhaili в зоне юго-восточных пассатов, где все мы находились, ведь крутой бейдевинд не был ее самой сильной стороной. Suhaili никогда не ходила круто к ветру. Я добивался угла в 65°, что не назовешь блестящим показателем. Из яхты современного проекта можно было бы выжать и 45°, что добавило бы миль десять к дневному переходу в 100 миль, – существенный привесок для сравнительно низкоскоростной области, в которой находились все три яхты.
Новость о том, что еще никто не стартовал, откровенно порадовала. Это означало как минимум семинедельное преимущество перед быстроходными лодками. Мне было известно о газетных статьях, в которых ранний старт Блита, Риджуэя и мой объяснялся незрелостью и психологическими издержками молодости. Дело в том, что мы плыли на маленьких лодках, которые уступали в скорости крупным яхтам старших участников гонки. Преждевременный старт был просто вынужденным, несмотря на то, что мы слишком рано достигли бы Южного океана, но зато к мысу Горн подошли бы в самое подходящее время – в январе. Сделав выбор в пользу надежности и безопасности, и отплыв в августе, мы согласились бы на роль заведомых аутсайдеров. Впрочем, как бы вы не поступали в жизни, всегда отыщутся критики, которые с удовольствием проинформируют вас о вашей неправоте. К счастью, такого рода советы обычно поступают от малоквалифицированных субъектов.
После сеансов радиосвязи я всегда остро ощущал одиночество и искал утешение в книгах:
День прошел в высшей степени неудовлетворительно. Так случается каждый раз, когда я выхожу на связь. Поначалу я очень обрадовался контакту, но потом меня накрыла волна депрессии. Я долго лежал на койке и читал «Едгин» и «Возвращение в Едгин» Сэмюэла Батлера. Не могу понять, как случилось так, что я ничего не знал об этой книге раньше.А вот чуть более поздняя запись:
Сегодня закончил «Войну и мир» Льва Толстого. Знаю, что хорошие книги, как и хорошее вино, надо смаковать неспешно, но я не смог остановиться, пока не дочитал ее.По вечерам я развлекался, слушая музыку:
Починил магнитофонную кассету с записью Гилберта и Салливана[16]… вечер получился прекрасным. Я слушал музыку, сидя за столом, над которым совсем по-домашнему светила лампа. Пока еще недостаточно холодно для того, чтобы доставать одежду, прохладный воздух просто приятен… думаю, что стоит побаловаться глоточком Grant’s[17]. Не знаю никого, с кем в настоящий момент хотелось бы разделить жребий. Общество умной и привлекательной женщины – все, что требуется для того, чтобы моя ситуация оказалась абсолютно идеальной. Это не значит, что я в плену романтического настроения, но окажись здесь женщина, думаю, оно наступило бы!Одиночество и необходимость все делать самому были причиной некоторых проблем, которые постепенно стали выходить на поверхность. Как правило, когда надо выполнить несколько действий, я в первую очередь принимаюсь за то, к чему больше лежит душа в данный момент времени. Но теперь я уже не в состоянии позволить себе подобную роскошь: откладывать на потом ничего нельзя, к проблемным вопросам следует подходить с точки зрения их важности. Если позволяет погода – надо тут же приниматься за дело. К сожалению, когда делать было нечего, меня одолевала скука, книги лишь ненадолго приглушали ее. В голове все время вертелись мысли о том, сколько еще дней и миль осталось до конца плавания. Только к октябрю я смирился с необходимостью философского подхода к данности: так или иначе, около года моей жизни придется прожить в предполагаемых обстоятельствах.
Приготовление пищи превратилось в скучную, рутинную работу. Я уже не мог придумывать новые блюда из ограниченного ассортимента находящихся на борту продуктов – воображение иссякло.
Никак не могу решить, что приготовить на обед. Решись, кто-нибудь посвятить такое количество умственной и эмоциональной энергии на дело повышения репродуктивности человечества, он давно бы умер. Наконец, я остановил выбор на омлете, разбил четыре яйца, а они все оказались с душком. Пришлось приготовить сырную подливку и бухнуть в нее банку моркови и петрушку. Получилось неплохо, но я чуточку переборщил с мукой.Мне кажется, это был второй этап моей адаптации. После того, как я справился с первоначальными проблемами и колебаниями, наступил кратковременный период приятия новой окружающей обстановки. Затем мной овладели новые, более длительные и глубокие сомнения. Когда я справился с ними, открылось второе дыхание и мне удалось стабилизировать свое эмоциональное состояние. Я преодолел трудности, сознательно принуждая себя к умственной и физической работе. Так, в один прекрасный вечер я засел за подробное описание Адмирала. Система автоуправления казалась довольно несложной, но перенести на бумагу принцип работы механизма было очень и очень непросто. Во всяком случае, именно это усилие вытащило меня из депрессивного состояния.
Я даже попробовал силы в нерифмованном пятистопном ямбе. Сразу после написания стихотворение оставило впечатление обреченного на бессмертие. Оно начиналось так:
К 29 июля южный ветер сменился на юго-западный, продержавшийся до 6 августа. За это время мы преодолели 920 миль, добравшись до 18° южной широты и 26° западной долготы. То, что Suhaili плыла быстрее, нежели ожидалось, я объясняю тремя обстоятельствами: во-первых, хорошую службу сослужила новая алюминиевая мачта, снизившая вес верхней части яхты, благодаря чему ей было легче сохранять вертикальное положение; во-вторых, набор новых парусов оказался очень удачным; в-третьих, мне удалось улучшить технику управления плавсредством.
В который раз на юг ложится Сухаичи
И к морю Южному свой торный держит путь,
Здесь год почти суда дорог не бороздили,
Здесь курс не проложить, и с курса не свернуть.
И горизонт здесь чист – лишь облака да волны,
Вот разве заслонит горою ледяной…
Здесь буйствуют ветра, и, ненавистью полны,
Валы идут вразнос порой на смельчаков – Гостей Незваных.[18]
Ветер стал переменчивым, хотя, в основном, он дул с севера, что нас устраивало, но иногда все-таки приходилось иметь дело со встречными потоками воздуха и даже со шквалами.
Скука разыгралась вовсю. Депрессивное настроение овладело мной отчасти из-за бешеной качки, которая не давала собраться с мыслями и успокоиться. Погода ведет себя абсолютно непредсказуемо – шквал, затишье, шквал, потом опять затишье на час, за которым следует ураганный порыв ветра и т. д. Бессмысленно ставить дополнительные паруса, почти сразу их приходится рифить. Обеими руками делать ничего невозможно, я пишу, втиснувшись в койку и придерживая одной рукой блокнот. То и дело лодку захлестывают волны, вода каскадом льется по палубе. Штурманским столом я подпер к переборке радио и обернул его в парусину. Спальный мешок отсырел и нет никакой возможности его высушить. Заснуть чрезвычайно трудно – лежу с закрытыми глазами до поздней ночи, просыпаюсь уже уставшим. Решением проблемы, стала бы какая-нибудь тяжелая работа – но вот какая? Любое физическое усилие чревато ушибами и порезами, а писать чрезвычайно трудно. Я выбрал легкий путь и стал читать. Последствия этой лености скажутся обязательно, причем, чем скорее, тем лучше.Шквалы несли с собой потоки дождевой воды, которую я регулярно собирал в бадьи. В конце концов, я решил попытаться вырастить горчицу и салат. Семена этих растений служили добавкой к моей дневной порции таблеток витаминов, дрожжей и кальция. Я разложил на полке в гальюне газетную бумагу, пропитал ее водой и выложил на нее ровными рядами семена. Вскоре выяснилось, что семена вкупе с бумагой пожирают огромное количество пресной воды, что наносило серьезный ущерб моим ограниченным ресурсам, поэтому мое стремление вырастить свежую зелень результировалось в пеструю кучку папье-маше. Но у меня имеется еще десять пакетов семян. Я надеюсь предпринять еще одну попытку заняться садоводством в будущем, когда закончится репчатый лук и салаты придется готовить из маринадов, добавляя в них уксус и сдабривая маслом.
Шквалы хороши тем, что знаешь о них заранее. Как только на небе появляются лоскутки кучево-дождевых облаков, уже знаешь, что им предшествует шквал. За ним может разразиться дождь, а потом вновь наступает спокойная полоса.
Стаксель тащит вперед яхту сильнее, нежели это можно представить, принимая во внимание площадь его паруса. Скорость упала на треть, или даже наполовину, поскольку стаксель площадью 84 кв. фута дает только шестую часть общей площади поднятых парусов. Думаю, он должен заполнить пробел между кливером и гротом, создав по обе стороны от себя щели, которых не бывает, когда паруса находятся на большом расстоянии друг от друга. Можно было снизить давление ветра на лодку, сократив каким то другим способом площадь парусов. Но такое решение представлялось непрактичным, так как впереди осталось бы несоразмерно большое количество парусов. Проблема казалась нерешаемой. Я не люблю снижать скорость, но не стоило слишком перенапрягать лодку, ведь самое худшее нас ждало впереди. Будь это последний этап одиночного плавания в Австралию, (в наши дни от этих слов уже несет нафталином – Авт.), все было бы не так, а я хочу обогнуть земной шар!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента