Страница:
– Увы, – сказала она, – я не могу даже приближаться, мой дорогой друг, к Кэтрин Квинтли или еще к кому-нибудь, кто знал меня в прошлом.
– Согласен, – сказал Певерил. – И хотя самое лучшее для нас – быть искренними с Люком и Элис, необходимо, чтобы ты сменила свое имя, причем немедленно, так как барон будет отчаянно пытаться найти тебя и отомстить.
Дрожь пробежала по телу девушки.
– Да, я могу представить себе его ярость, – она кивнула головой.
– Давай найдем убежище у Тэйлоров. Когда волнение утихнет, его светлость постарается аннулировать брак.
Флер слепо посмотрела на юношу.
– Когда-то, – сказала она, – я верила в святость брачной клятвы. Но теперь я не чувствую больше связанной обещанием с ним. Пусть наш брак будет разорван. От всего сердца желаю полного разрыва с таким чудовищем, как Чевиот.
– Да будет так, – сказал Певерил. Он встал и поставил ее на ноги.
– Ты должна немного отдохнуть, – сказал он и улыбнулся ей.
У нее сердце зашлось от благодарности к нему.
– О, чем я смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня?! – воскликнула она.
Он помолчал минуту, потом сказал низким голосом:
– Еще слишком рано говорить о таких вещах. Мне кажется, что ты должна пока избегать заявлений о своих чувствах. Но я заявляю без стеснения, что моя любовь – только для тебя, самая любимая Флер. Я прошу твоего разрешения оставаться всегда рядом с тобой.
Ее слезы потекли обильнее, и трогательным жестом она прикоснулась щекой к его руке.
– Я не хочу, чтобы ты покидал меня, – прошептала она. – Через всю свою боль я помнила тебя. Когда впервые я приехала в Кедлингтон, единственное счастье, которое я знала, было в твоем присутствии. Слушать твой голос было радостью для меня.
Он покрыл ее волосы поцелуями, затем отпрянул, шагнул к окну и отдернул занавески. Маленькая кухонька тотчас же наполнилась перламутровым светом. Певерил погасил свечу. Луг и дорога были белыми в тумане. Издалека донеслись крик петуха, и звук лающей собаки. Молодой художник повернулся к Флер. Она выглядела бледной и хрупкой в сером платье, а он с восхищением смотрел на сияние ее чудесных волос и получил от нее улыбку, которую он, и только он один, казалось, может принести ее губам. Затем опустился на колено и прикоснулся лбом к ее сложенным на груди рукам.
– Ты – моя святая, и я боготворю тебя, – сказал он.
Она не могла ответить. Ее сердце было слишком наполнено, но она прочла в глазах Певерила конец своему отчаянию и обещание большего счастья, чем она когда-либо знала.
Эта надежда поддерживала ее дух, когда несколькими часами позднее она вновь сидела между Певерилом и Раббиной уже в почтовой карете, которую тянули четыре быстрых лошади по дороге в Лондон.
Плотно прикрывшись взятой взаймы накидкой и капором, она немного боялась, что ее узнают. Но с каждой милей, которую они преодолевали, она чувствовала себя менее напряженной. Казалось, что уже нет вероятности, что их настигнут. Певерил тоже был в приподнятом настроении.
Однако Флер беспокоил финансовый вопрос.
– Я целиком завишу от тебя. Это неправильно, – сказала она Певерилу, но тот рассмеялся над ней. Он отложил для этой цели, уверял он и вызвал у нее еще несколько улыбок, описывая ей, как писал портрет Виктории Растингторп и кокетливой древности старшей Мачионесс.
– Я боюсь, – закончил Певерил, – ее светлость будет печально разочарована из-за того, что не вернусь к ней, но я изрядно поработал за те деньги, которые она заплатила мне. У меня нет нужды чувствовать себя виноватым.
Флер посмотрела на Певерила с какой-то личной гордостью за него.
– Ты великий художник и легко бы смог сделать себе имя и богатство в Лондоне, – прошептала она.
– Я не осмелюсь предлагать картины под именем Певерила Марша, – напомнил он ей, – так как моя работа особенная и может попасть в руки дельца, где ее, в свою очередь, может заметить барон, который выследит меня и тебя. Нет, я должен начинать жизнь заново. Я буду искать другие средства заработать на наше пропитание.
Флер откликнулась на это и вздохнула.
– Я испортила твою карьеру, – начала она.
– Успокойся, – прервал он нежно. – Ты ничего не испортила. Ты дала мне солнце и звезды, отдаваясь под мою защиту.
Она была слишком тронута, чтобы ответить.
Карета величественно катилась по большой дороге. Был солнечный день. Среди пассажиров было несколько нарядно одетых джентльменов со своими женами, болтающими о состоянии страны при новой королеве и недавно собранном парламенте. Стояла оживленная атмосфера, которая ободряла Флер: она никогда раньше не путешествовала в общественном экипаже. Эта атмосфера, казалось, отдаляла ее от старой жизни, которую она вела как леди Чевиот. Чувство свободы и счастье быть любимой Певерилом, который заботился о ней, принесли ей глубокую чистую радость.
Только один раз Флер позволила себе заговорить о зловещем ужасе той ночи, когда Чевиот разрушил ее комнату.
– Твоя картина моих рук – эта маленькая жемчужина. О, как мне было жаль видеть ее разорванной.
Он посмотрел на совершенные руки в кружевных перчатках, которые дала ей добрая миссис Томм перед отъездом.
– Не сожалей, – сказал он, – я нарисую тебя снова.
У первой заставы они несколько задержались: караульный брал пошлину. Но на большой дороге они снова сидели, крепко сомкнув пальцы. Вскоре колеса кареты прогремели через Аксбридж, и Флер стала всматриваться в предместья Лондона: переполненные жилища, грязные улицы, кружащиеся толпы людей. Эта сцена привела Раббину в восторг. Пожалуй, это был самый волнующий день в жизни маленькой деревенской девушки.
– Неужто я в Лондоне! – сказала она.
Наконец подъехали к Сент-Мартин ле Гранд, где все вышли из кареты. Остаток путешествия наши герои совершили в красивом кэбе, который был последним новшеством в личном транспорте. Он привез их к Ройял-Воксхол-Гаденз. Флер почувствовала себя совсем свободно, когда наконец Певерил привел ее к своим хорошим друзьям Тэйлорам. Эта чета занимала маленький убогий домишко на изящной, но скромной террасе, построенной во времена правления Георга III. Терраса Сидней вела к более широкому и элегантному ряду домов в двух минутах ходьбы от реки.
Когда Певерил позвонил у входной двери, Тэйлоры были наверху, в комнате, которую Люк переделал в мастерскую и где рисовал в свободное время. Была суббота, и он был дома раньше обычного.
Радость Люка была искренней и безграничной, когда он увидел стоящих у дверей. Он любил Певерила Марша и, как мог, поддерживал его семью и сестру Элспет из уважения и любви. Люк глубоко сожалел, когда Певерил принял решение покинуть Лондон и искать дом в деревне ради сестры-инвалида.
К своему мужу присоединилась Элис. Они вместе смотрели с некоторым удивлением на молодую женщину в сером и ее служанку. Певерил похлопал рукой по плечу друга и сказал:
– Я много должен рассказать тебе и был бы чрезвычайно обязан, если бы мог попросить у тебя гостеприимства не только для себя, но и для леди и ее служанки.
– Конечно, – ответили хором Тэйлоры, будучи гостеприимными натурами.
Люк не был вдохновенным художником, как его старый школьный друг, но признавал необычайный талант молодого Певерила Марша. Довольный приездом друга, Люк провел гостей через узкую прихожую в скромную гостиную. Миссис Тэйлор следовала за ними, пытливо оглядывая молодую леди. Она спрашивала себя, могла ли та быть женой Певерила.
Раббину послали на первый этаж помочь в приготовлении ужина, который готовила Эмма, единственная прислуга Тэйлоров.
Маленькая гостиная была обставлена с таким вкусом, какой только мог позволить карман бедняка. Певерил заговорил, пробегая нервными пальцами по своим светло-каштановым кудрям.
– Это длинная история, друзья мои, – сказал он. – Но сначала я прошу вас о полной осторожности. Никто не должен знать, что я здесь, и разглашать имя леди.
– Я прошу вас развязать свой капор и быть как дома, моя дорогая, – сказала Элис Тэйлор, повернувшись к Флер.
Флер так и сделала. При виде необычайной красоты ее тонкого лица, обрамленного кудрями, оба Тэйлора забыли свои хорошие манеры и уставились на нее. Певерил улыбнулся: он читал их мысли. Повернув голову к Люку, который был невысоким, но крепко сложенным парнем, с веселыми глазами, длинными волосами, причесанными в локон над его лбом, Певерил сказал:
– Да, она красива, не так ли?
– Совершенно необычайно! – воскликнул Люк. Когда он посмотрел в фиалково-синие глаза Флер, в нем заговорил оценивающий художник.
– Будьте добры, вы оба, не заставляйте бедную девушку краснеть, – побранила их Элис. Флер с благодарностью посмотрела на старшую женщину, у которой была пара сияющих глаз под челкой темно-каштановых волос и которая казалась доброй матерью.
– Продолжай, расскажи нам все, мальчик, – сказал Люк. – Уверяю тебя, мы сможем найти комнаты для вас обоих, разве не так, Элис, моя любовь? Ты можешь спать в моей мастерской, а наша комната будет для гостей, к услугам этой леди, которую ты хочешь защищать. Но нам очень хочется знать, что это значит и что ты делал с тех пор, как покинул Лондон.
Певерил взял Флер за руку.
– Я должен сказать правду о личности леди, которая будет известна только вам.
– Какую бы тайну ты ни раскрыл нам, мы сохраним ее, – сказал Люк.
– Тогда слушайте, – сказал Певерил. – Это Флер, леди Чевиот, жена барона из Кедлингтона в Бэкингемшире, откуда мы только что приехали.
Тэйлоры хранили уважительное молчание, пока Певерил излагал им историю их первой встречи с известным лордом Чевиотом, а позже – с его невестой. Когда он закончил, Люк Тэйлор поднялся и, заложив руки за спину, свирепо посмотрел в окно.
– Господи, Певерил, твой рассказ вызвал во мне ярость! – воскликнул он. – Барон Кедлингтон, должно быть, точно нездоров.
– Иногда я думала, что сильно, – прошептала Флер. Элис, добросердечная, дружелюбная женщина, забыла о титуле Флер, ее высоком положении и обняла ее обеими руками.
– Бедная блаженная овечка! – сказала она, и слезы заблестели в ее глазах, что крайне редко случалось с ней. – То, что ты вынесла, вызывает во мне жалость к тебе и ненависть к тому, кого ты называешь мужем.
– Я знал, что вы оба будете чувствовать таким образом, – сказал Певерил, и его красивое лицо покраснело от благодарности. – Но вы видите, в каком мы неприятном положении. Прошлой ночью, может быть, я совершил убийство. В любом случае все черти в аду освободятся, если Хоммок жив, а Чевиот узнает, что его жена уехала со мной.
– Я рада, что ты спас ее! – закричала Элис. – Бедная овечка будет оставаться здесь под моей заботой столько, сколько ей понравится. Ты тоже, Певерил, самый дорогой друг Люка.
Люк тоже повернулся и положил руку на плечо молодого человека.
– Да, оставайтесь и разделите с нами наш скромный дом, – сказал он. – Необходима большая осторожность. Вы должны затаиться на некоторое время. Ты, Певерил, должен отрастить бороду и начать рисовать под вымышленным именем.
Певерил сжал руками свой подбородок и печально рассмеялся.
– Да, борода была бы полезной маскировкой. Что касается рисования, то я должен делать это лишь как побочную работу, как ты, Люк, и зарабатывать свой основной хлеб коммерцией.
– У тебя хорошее образование и быстрый ум. Я уверен, что смогу найти тебе что-нибудь подходящее, – сказал Люк.
– Ну, а что с леди Чевиот? – начала Элис. Флер приложила палец к губам.
– Только не это, я умоляю вас. Для вас я Флер.
– Боже сохрани, – сказала эмоциональная Элис, обнимая ее. – Но я должна начать работу, чтобы откормить вас. Вы ужасно худая, бедняжка. Несколько недель отдыха в нашем маленьком доме, мои дающие силы желе и домашнего приготовления напитки – и вы скоро восстановите здоровье и силы.
– Я глубоко благодарна вам, – сказала Флер.
– Но как мы будем ее звать? – спросил Певерил. – Она не осмеливается вернуться даже к имени своей юности, которое было Родни.
– Увы, нет, – сказала Флер.
Певерил посмотрел на нее взглядом, полным желания.
– Возможно, я мог бы дать ей свое имя? – сказал он низким голосом.
Ее щеки покраснели. Ее взгляд встретился с его, но она отвернулась, так как испугалась биения своего сердца.
А Певерил добавил:
– Однажды это будет, если это будет угодно Богу.
– У меня есть идея, – сказала Элис радостно. – Она может в настоящий момент сойти за молодую вдову и называться моим девичьим именем, которое было Трилони. Я корнуэлка по происхождению. Итак, Флер Трилони, разве не прекрасно звучит?
– Очень хорошо, – сказала Флер. – Я не могу сказать вам, насколько больше оно мне нравится, чем леди Чевиот, – и она сильно задрожала.
– Отличный план, Элис. Она будет миссис Трилони, – поддержал Люк.
– Что касается ее собственной родственницы, миссис де Вир, которая предала ее в руки этого ужасного человека, то она заслуживает, чтобы ее поджарили, – добавила Элис, вскидывая свою красивую голову.
При воспоминании о своей слабой и злой кузине Долли Флер снова содрогнулась. Ей не хотелось бы быть увиденной вблизи Найтсбридж-Трин, где жила ее кузина с семьей.
– Я тоже должна найти какую-нибудь работу. Я не могу быть полностью обязанной Люку, Элис или тебе, – добавила она, глядя на Певерила.
Он взял ее руку в свою и поцеловал.
– Флер, дорогая, не отнимай у меня самую большую привилегию и надежду на будущее, – сказал он низким пылким голосом.
Она вздохнула, а ее глаза наполнились счастьем. Быть здесь с этими хорошими людьми, которые готовы нежно любить ее, – сладчайший бальзам для ее глубоко израненного сердца.
Этой ночью, ужиная с Тейлорами и Певерилом, она почувствовала такую успокоенность, которой не знала со дня смерти своих родителей.
Глава четырнадцатая
ЧАСТЬ III
Глава первая
– Согласен, – сказал Певерил. – И хотя самое лучшее для нас – быть искренними с Люком и Элис, необходимо, чтобы ты сменила свое имя, причем немедленно, так как барон будет отчаянно пытаться найти тебя и отомстить.
Дрожь пробежала по телу девушки.
– Да, я могу представить себе его ярость, – она кивнула головой.
– Давай найдем убежище у Тэйлоров. Когда волнение утихнет, его светлость постарается аннулировать брак.
Флер слепо посмотрела на юношу.
– Когда-то, – сказала она, – я верила в святость брачной клятвы. Но теперь я не чувствую больше связанной обещанием с ним. Пусть наш брак будет разорван. От всего сердца желаю полного разрыва с таким чудовищем, как Чевиот.
– Да будет так, – сказал Певерил. Он встал и поставил ее на ноги.
– Ты должна немного отдохнуть, – сказал он и улыбнулся ей.
У нее сердце зашлось от благодарности к нему.
– О, чем я смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня?! – воскликнула она.
Он помолчал минуту, потом сказал низким голосом:
– Еще слишком рано говорить о таких вещах. Мне кажется, что ты должна пока избегать заявлений о своих чувствах. Но я заявляю без стеснения, что моя любовь – только для тебя, самая любимая Флер. Я прошу твоего разрешения оставаться всегда рядом с тобой.
Ее слезы потекли обильнее, и трогательным жестом она прикоснулась щекой к его руке.
– Я не хочу, чтобы ты покидал меня, – прошептала она. – Через всю свою боль я помнила тебя. Когда впервые я приехала в Кедлингтон, единственное счастье, которое я знала, было в твоем присутствии. Слушать твой голос было радостью для меня.
Он покрыл ее волосы поцелуями, затем отпрянул, шагнул к окну и отдернул занавески. Маленькая кухонька тотчас же наполнилась перламутровым светом. Певерил погасил свечу. Луг и дорога были белыми в тумане. Издалека донеслись крик петуха, и звук лающей собаки. Молодой художник повернулся к Флер. Она выглядела бледной и хрупкой в сером платье, а он с восхищением смотрел на сияние ее чудесных волос и получил от нее улыбку, которую он, и только он один, казалось, может принести ее губам. Затем опустился на колено и прикоснулся лбом к ее сложенным на груди рукам.
– Ты – моя святая, и я боготворю тебя, – сказал он.
Она не могла ответить. Ее сердце было слишком наполнено, но она прочла в глазах Певерила конец своему отчаянию и обещание большего счастья, чем она когда-либо знала.
Эта надежда поддерживала ее дух, когда несколькими часами позднее она вновь сидела между Певерилом и Раббиной уже в почтовой карете, которую тянули четыре быстрых лошади по дороге в Лондон.
Плотно прикрывшись взятой взаймы накидкой и капором, она немного боялась, что ее узнают. Но с каждой милей, которую они преодолевали, она чувствовала себя менее напряженной. Казалось, что уже нет вероятности, что их настигнут. Певерил тоже был в приподнятом настроении.
Однако Флер беспокоил финансовый вопрос.
– Я целиком завишу от тебя. Это неправильно, – сказала она Певерилу, но тот рассмеялся над ней. Он отложил для этой цели, уверял он и вызвал у нее еще несколько улыбок, описывая ей, как писал портрет Виктории Растингторп и кокетливой древности старшей Мачионесс.
– Я боюсь, – закончил Певерил, – ее светлость будет печально разочарована из-за того, что не вернусь к ней, но я изрядно поработал за те деньги, которые она заплатила мне. У меня нет нужды чувствовать себя виноватым.
Флер посмотрела на Певерила с какой-то личной гордостью за него.
– Ты великий художник и легко бы смог сделать себе имя и богатство в Лондоне, – прошептала она.
– Я не осмелюсь предлагать картины под именем Певерила Марша, – напомнил он ей, – так как моя работа особенная и может попасть в руки дельца, где ее, в свою очередь, может заметить барон, который выследит меня и тебя. Нет, я должен начинать жизнь заново. Я буду искать другие средства заработать на наше пропитание.
Флер откликнулась на это и вздохнула.
– Я испортила твою карьеру, – начала она.
– Успокойся, – прервал он нежно. – Ты ничего не испортила. Ты дала мне солнце и звезды, отдаваясь под мою защиту.
Она была слишком тронута, чтобы ответить.
Карета величественно катилась по большой дороге. Был солнечный день. Среди пассажиров было несколько нарядно одетых джентльменов со своими женами, болтающими о состоянии страны при новой королеве и недавно собранном парламенте. Стояла оживленная атмосфера, которая ободряла Флер: она никогда раньше не путешествовала в общественном экипаже. Эта атмосфера, казалось, отдаляла ее от старой жизни, которую она вела как леди Чевиот. Чувство свободы и счастье быть любимой Певерилом, который заботился о ней, принесли ей глубокую чистую радость.
Только один раз Флер позволила себе заговорить о зловещем ужасе той ночи, когда Чевиот разрушил ее комнату.
– Твоя картина моих рук – эта маленькая жемчужина. О, как мне было жаль видеть ее разорванной.
Он посмотрел на совершенные руки в кружевных перчатках, которые дала ей добрая миссис Томм перед отъездом.
– Не сожалей, – сказал он, – я нарисую тебя снова.
У первой заставы они несколько задержались: караульный брал пошлину. Но на большой дороге они снова сидели, крепко сомкнув пальцы. Вскоре колеса кареты прогремели через Аксбридж, и Флер стала всматриваться в предместья Лондона: переполненные жилища, грязные улицы, кружащиеся толпы людей. Эта сцена привела Раббину в восторг. Пожалуй, это был самый волнующий день в жизни маленькой деревенской девушки.
– Неужто я в Лондоне! – сказала она.
Наконец подъехали к Сент-Мартин ле Гранд, где все вышли из кареты. Остаток путешествия наши герои совершили в красивом кэбе, который был последним новшеством в личном транспорте. Он привез их к Ройял-Воксхол-Гаденз. Флер почувствовала себя совсем свободно, когда наконец Певерил привел ее к своим хорошим друзьям Тэйлорам. Эта чета занимала маленький убогий домишко на изящной, но скромной террасе, построенной во времена правления Георга III. Терраса Сидней вела к более широкому и элегантному ряду домов в двух минутах ходьбы от реки.
Когда Певерил позвонил у входной двери, Тэйлоры были наверху, в комнате, которую Люк переделал в мастерскую и где рисовал в свободное время. Была суббота, и он был дома раньше обычного.
Радость Люка была искренней и безграничной, когда он увидел стоящих у дверей. Он любил Певерила Марша и, как мог, поддерживал его семью и сестру Элспет из уважения и любви. Люк глубоко сожалел, когда Певерил принял решение покинуть Лондон и искать дом в деревне ради сестры-инвалида.
К своему мужу присоединилась Элис. Они вместе смотрели с некоторым удивлением на молодую женщину в сером и ее служанку. Певерил похлопал рукой по плечу друга и сказал:
– Я много должен рассказать тебе и был бы чрезвычайно обязан, если бы мог попросить у тебя гостеприимства не только для себя, но и для леди и ее служанки.
– Конечно, – ответили хором Тэйлоры, будучи гостеприимными натурами.
Люк не был вдохновенным художником, как его старый школьный друг, но признавал необычайный талант молодого Певерила Марша. Довольный приездом друга, Люк провел гостей через узкую прихожую в скромную гостиную. Миссис Тэйлор следовала за ними, пытливо оглядывая молодую леди. Она спрашивала себя, могла ли та быть женой Певерила.
Раббину послали на первый этаж помочь в приготовлении ужина, который готовила Эмма, единственная прислуга Тэйлоров.
Маленькая гостиная была обставлена с таким вкусом, какой только мог позволить карман бедняка. Певерил заговорил, пробегая нервными пальцами по своим светло-каштановым кудрям.
– Это длинная история, друзья мои, – сказал он. – Но сначала я прошу вас о полной осторожности. Никто не должен знать, что я здесь, и разглашать имя леди.
– Я прошу вас развязать свой капор и быть как дома, моя дорогая, – сказала Элис Тэйлор, повернувшись к Флер.
Флер так и сделала. При виде необычайной красоты ее тонкого лица, обрамленного кудрями, оба Тэйлора забыли свои хорошие манеры и уставились на нее. Певерил улыбнулся: он читал их мысли. Повернув голову к Люку, который был невысоким, но крепко сложенным парнем, с веселыми глазами, длинными волосами, причесанными в локон над его лбом, Певерил сказал:
– Да, она красива, не так ли?
– Совершенно необычайно! – воскликнул Люк. Когда он посмотрел в фиалково-синие глаза Флер, в нем заговорил оценивающий художник.
– Будьте добры, вы оба, не заставляйте бедную девушку краснеть, – побранила их Элис. Флер с благодарностью посмотрела на старшую женщину, у которой была пара сияющих глаз под челкой темно-каштановых волос и которая казалась доброй матерью.
– Продолжай, расскажи нам все, мальчик, – сказал Люк. – Уверяю тебя, мы сможем найти комнаты для вас обоих, разве не так, Элис, моя любовь? Ты можешь спать в моей мастерской, а наша комната будет для гостей, к услугам этой леди, которую ты хочешь защищать. Но нам очень хочется знать, что это значит и что ты делал с тех пор, как покинул Лондон.
Певерил взял Флер за руку.
– Я должен сказать правду о личности леди, которая будет известна только вам.
– Какую бы тайну ты ни раскрыл нам, мы сохраним ее, – сказал Люк.
– Тогда слушайте, – сказал Певерил. – Это Флер, леди Чевиот, жена барона из Кедлингтона в Бэкингемшире, откуда мы только что приехали.
Тэйлоры хранили уважительное молчание, пока Певерил излагал им историю их первой встречи с известным лордом Чевиотом, а позже – с его невестой. Когда он закончил, Люк Тэйлор поднялся и, заложив руки за спину, свирепо посмотрел в окно.
– Господи, Певерил, твой рассказ вызвал во мне ярость! – воскликнул он. – Барон Кедлингтон, должно быть, точно нездоров.
– Иногда я думала, что сильно, – прошептала Флер. Элис, добросердечная, дружелюбная женщина, забыла о титуле Флер, ее высоком положении и обняла ее обеими руками.
– Бедная блаженная овечка! – сказала она, и слезы заблестели в ее глазах, что крайне редко случалось с ней. – То, что ты вынесла, вызывает во мне жалость к тебе и ненависть к тому, кого ты называешь мужем.
– Я знал, что вы оба будете чувствовать таким образом, – сказал Певерил, и его красивое лицо покраснело от благодарности. – Но вы видите, в каком мы неприятном положении. Прошлой ночью, может быть, я совершил убийство. В любом случае все черти в аду освободятся, если Хоммок жив, а Чевиот узнает, что его жена уехала со мной.
– Я рада, что ты спас ее! – закричала Элис. – Бедная овечка будет оставаться здесь под моей заботой столько, сколько ей понравится. Ты тоже, Певерил, самый дорогой друг Люка.
Люк тоже повернулся и положил руку на плечо молодого человека.
– Да, оставайтесь и разделите с нами наш скромный дом, – сказал он. – Необходима большая осторожность. Вы должны затаиться на некоторое время. Ты, Певерил, должен отрастить бороду и начать рисовать под вымышленным именем.
Певерил сжал руками свой подбородок и печально рассмеялся.
– Да, борода была бы полезной маскировкой. Что касается рисования, то я должен делать это лишь как побочную работу, как ты, Люк, и зарабатывать свой основной хлеб коммерцией.
– У тебя хорошее образование и быстрый ум. Я уверен, что смогу найти тебе что-нибудь подходящее, – сказал Люк.
– Ну, а что с леди Чевиот? – начала Элис. Флер приложила палец к губам.
– Только не это, я умоляю вас. Для вас я Флер.
– Боже сохрани, – сказала эмоциональная Элис, обнимая ее. – Но я должна начать работу, чтобы откормить вас. Вы ужасно худая, бедняжка. Несколько недель отдыха в нашем маленьком доме, мои дающие силы желе и домашнего приготовления напитки – и вы скоро восстановите здоровье и силы.
– Я глубоко благодарна вам, – сказала Флер.
– Но как мы будем ее звать? – спросил Певерил. – Она не осмеливается вернуться даже к имени своей юности, которое было Родни.
– Увы, нет, – сказала Флер.
Певерил посмотрел на нее взглядом, полным желания.
– Возможно, я мог бы дать ей свое имя? – сказал он низким голосом.
Ее щеки покраснели. Ее взгляд встретился с его, но она отвернулась, так как испугалась биения своего сердца.
А Певерил добавил:
– Однажды это будет, если это будет угодно Богу.
– У меня есть идея, – сказала Элис радостно. – Она может в настоящий момент сойти за молодую вдову и называться моим девичьим именем, которое было Трилони. Я корнуэлка по происхождению. Итак, Флер Трилони, разве не прекрасно звучит?
– Очень хорошо, – сказала Флер. – Я не могу сказать вам, насколько больше оно мне нравится, чем леди Чевиот, – и она сильно задрожала.
– Отличный план, Элис. Она будет миссис Трилони, – поддержал Люк.
– Что касается ее собственной родственницы, миссис де Вир, которая предала ее в руки этого ужасного человека, то она заслуживает, чтобы ее поджарили, – добавила Элис, вскидывая свою красивую голову.
При воспоминании о своей слабой и злой кузине Долли Флер снова содрогнулась. Ей не хотелось бы быть увиденной вблизи Найтсбридж-Трин, где жила ее кузина с семьей.
– Я тоже должна найти какую-нибудь работу. Я не могу быть полностью обязанной Люку, Элис или тебе, – добавила она, глядя на Певерила.
Он взял ее руку в свою и поцеловал.
– Флер, дорогая, не отнимай у меня самую большую привилегию и надежду на будущее, – сказал он низким пылким голосом.
Она вздохнула, а ее глаза наполнились счастьем. Быть здесь с этими хорошими людьми, которые готовы нежно любить ее, – сладчайший бальзам для ее глубоко израненного сердца.
Этой ночью, ужиная с Тейлорами и Певерилом, она почувствовала такую успокоенность, которой не знала со дня смерти своих родителей.
Глава четырнадцатая
Весь этот же день ужасный хаос царил в Кедлингтоне. Мир золотистого утра был нарушен пронзительным воплем миссис Динглфут, который заставил большую часть прислуги сбежаться из кухни и кладовых в спальню ее светлости. Сначала все подумали, что управляющая вошла в спальню бедной «сумасшедшей леди» и нашла ее лежащей мертвой в постели. Это доставило бы высочайшее удовольствие для миссис Динглфут, но вместо этого, отомкнув дверь, она нашла пустое помещение. Птичка улетела, а овчарка скулила и царапалась, чтобы ее выпустили.
Айвор только что собрался оседлать лошадь и ехать в Лондон, чтобы доставить бумаги своему хозяину, который ждал его. Они собирались пересечь Ла-Манш на следующем пароходе, отправляющемся в Булонь. Айвор молча стоял, наблюдая, как миссис Динглфут обыскивает комнату, крича и бессвязно лопоча, как разъяренная курица. Женщина не могла понять, как Альфа позволили ее светлости уйти.
– Из окна! И кто-то внизу помогал ей! Но собака была научена хватать ее, если та близко подойдет к окну. Я не могу постичь этого! – вопила женщина, ее волосатое лицо было красным и в испарине.
– Альфа была дружелюбна с молодым художником, – напомнил ей Айвор и добавил: – Его светлость перережет тебе глотку за это.
Миссис Динглфут приложила руку к своему отвислому горлу и простонала:
– Я сделала все, что могла. Что я еще могла сделать? Спать в этой комнате вместе с несчастной? О, если я когда-нибудь возьмусь за нее снова, то заставлю ее страдать за все.
– Ты никогда не сделаешь этого, – предсказал мрачно слуга. – Я уверен, что у ее светлости есть друзья, о которых ты ничего не знаешь.
– Кто? Скажи мне, – пробормотала миссис Динглфут.
– Художник, конечно, первый, – крикнул Айвор. – Кто же еще мог быть? Он ускользнул от меня, хитрая молодая рептилия.
– Твоя глотка будет перерезана так же, как и моя, петушок, – вопила миссис Динглфут в приступе ярости, швыряя постельное белье на пол с брошенной постели Флер.
– Тебе было поручено надзирать за ее светлостью, а не мне! – огрызнулся Айвор.
Они стояли, перебраниваясь и огрызаясь друг на друга, но в то же время сжимаясь от страха перед хозяином.
Вбежал один из более молодых слуг и подскочил к управляющей.
– Пожалуйста, мадам, Раббины, новой прислуги, нет, и она не спала в своей постели прошлой ночью.
– Что эта девка может сделать с ее светлостью? – начала экономка, но Айвор прервал ее:
– Глупая, ясно, от кого пришла помощь. Художник и эта девица Раббина вдохновили леди Чевиот на побег.
– Тогда езжай за ними! – закричала миссис Динглфут. – Не стой же здесь, дурак, и не теряй времени!
Слуги, которые все слышали, разлетелись по большим коридорам дома, возбужденно перешептываясь. Было ясно, что приближается беда. Но многие из них говорили с сочувствием о замученной жене барона.
– Я первый, кто рад, что бедняжка сбежала, – сказал молодой лакей, к которому проявила в свое время доброту леди Кедлингтон.
– Я вторая, – шептала посудомойка, – я видела ее в саду перед тем, как родился ребенок, и она выглядела, как ангел.
Все июльское утро штат слуг, возглавляемый миссис Динглфут, обыскивал дом, башню, сады и окружающий парк, надеясь обнаружить тело ее светлости.
Несколько позже они узнали правду. В обед племянник Сета Хоммока был обнаружен лежащим в канаве в полумиле от главных ворот. У него была опасная рана на черепе, а сам он находился в полубессознательном состоянии.
До захода солнца он не открывал глаза и не говорил, но потом рассказал своему дяде все, что знал. Старший Хоммок передал информацию Айвору и миссис Динглфут: леди Чевиот увезли в кабриолете, запряженном пегой кобылой в компании с Певерилом Маршем и Раббиной.
Миссис Динглфут скрежетала зубами и призывала самое адское мщение на головы Певерила и юной Рэб. Надо было узнать, кто управлял кабриолетом, но Джек Хоммок не мог вспомнить. Его сознание путалось, и он сказал, что никогда прежде не видел этого парня. Во всяком случае, он был не из Уайтлифа. Это было все, что он знал.
Работник фермы не имел представления, куда могла уйти дочь, и помочь ничем он не мог. Правду нельзя было больше утаивать от его светлости: кто-то должен рассказать ему о бегстве его жены.
Этим «кто-то» пришлось быть Айвору. Но когда наступил этот момент, великолепный Айвор стал малодушным трусом. Он, заикаясь, произносил извинения, когда стоял перед своим хозяином в кофейной комнате в харчевне, где Чевиот с нетерпением ждал его.
– Идиот, дурак из дураков! – кричал Чевиот. – Ты и эта старая глупая Динглфут позволяете моей жене сбежать, а сами лежите в постели и храпите, как ленивцы. Я перережу ваши глотки, вам обоим.
Его лицо было синевато-багровым от ярости. В его сознании шевелились злобные мысли о его молодой жене. Он, конечно, не хотел ее вернуть обратно в свои объятия. Он затаил слишком много ненависти к ее ужасному наследству, а его прежний разврат превратился в садистское желание сломить ее гордый дух и стереть ее в порошок.
Дензил, не способный на чистые или высокие побуждения, был уверен сейчас, что молодой художник – любовник Флер. Но если это так, то он должен быть уничтожен, а дерзкое пламя его жизни погашено. Что касается Флер, то она должна будет закончить остаток своих дней подвергнутой немилости и лишенной всяких средств. Чевиот найдет себе более подходящую жену, которая выносит ему наследника. Тем временем ярость Дензила воспламенялась еще больше. Ему представлялись те двое: вся тонкая красота Флер была теперь только для Певерила Марша, чья юность едва ли еще переросла в мужественность. Все, в чем она отказывала Чевиоту, теперь отдавалось художнику охотно, с жаром, восторгом, желанием.
– Я убью их обоих, – процедил сквозь стиснутые зубы Чевиот.
Повернувшись к слуге, он закричал:
– Убирайся. Я отменяю свою поездку во Францию. Мы немедленно возвращаемся в Кедлингтон.
Айвор только что собрался оседлать лошадь и ехать в Лондон, чтобы доставить бумаги своему хозяину, который ждал его. Они собирались пересечь Ла-Манш на следующем пароходе, отправляющемся в Булонь. Айвор молча стоял, наблюдая, как миссис Динглфут обыскивает комнату, крича и бессвязно лопоча, как разъяренная курица. Женщина не могла понять, как Альфа позволили ее светлости уйти.
– Из окна! И кто-то внизу помогал ей! Но собака была научена хватать ее, если та близко подойдет к окну. Я не могу постичь этого! – вопила женщина, ее волосатое лицо было красным и в испарине.
– Альфа была дружелюбна с молодым художником, – напомнил ей Айвор и добавил: – Его светлость перережет тебе глотку за это.
Миссис Динглфут приложила руку к своему отвислому горлу и простонала:
– Я сделала все, что могла. Что я еще могла сделать? Спать в этой комнате вместе с несчастной? О, если я когда-нибудь возьмусь за нее снова, то заставлю ее страдать за все.
– Ты никогда не сделаешь этого, – предсказал мрачно слуга. – Я уверен, что у ее светлости есть друзья, о которых ты ничего не знаешь.
– Кто? Скажи мне, – пробормотала миссис Динглфут.
– Художник, конечно, первый, – крикнул Айвор. – Кто же еще мог быть? Он ускользнул от меня, хитрая молодая рептилия.
– Твоя глотка будет перерезана так же, как и моя, петушок, – вопила миссис Динглфут в приступе ярости, швыряя постельное белье на пол с брошенной постели Флер.
– Тебе было поручено надзирать за ее светлостью, а не мне! – огрызнулся Айвор.
Они стояли, перебраниваясь и огрызаясь друг на друга, но в то же время сжимаясь от страха перед хозяином.
Вбежал один из более молодых слуг и подскочил к управляющей.
– Пожалуйста, мадам, Раббины, новой прислуги, нет, и она не спала в своей постели прошлой ночью.
– Что эта девка может сделать с ее светлостью? – начала экономка, но Айвор прервал ее:
– Глупая, ясно, от кого пришла помощь. Художник и эта девица Раббина вдохновили леди Чевиот на побег.
– Тогда езжай за ними! – закричала миссис Динглфут. – Не стой же здесь, дурак, и не теряй времени!
Слуги, которые все слышали, разлетелись по большим коридорам дома, возбужденно перешептываясь. Было ясно, что приближается беда. Но многие из них говорили с сочувствием о замученной жене барона.
– Я первый, кто рад, что бедняжка сбежала, – сказал молодой лакей, к которому проявила в свое время доброту леди Кедлингтон.
– Я вторая, – шептала посудомойка, – я видела ее в саду перед тем, как родился ребенок, и она выглядела, как ангел.
Все июльское утро штат слуг, возглавляемый миссис Динглфут, обыскивал дом, башню, сады и окружающий парк, надеясь обнаружить тело ее светлости.
Несколько позже они узнали правду. В обед племянник Сета Хоммока был обнаружен лежащим в канаве в полумиле от главных ворот. У него была опасная рана на черепе, а сам он находился в полубессознательном состоянии.
До захода солнца он не открывал глаза и не говорил, но потом рассказал своему дяде все, что знал. Старший Хоммок передал информацию Айвору и миссис Динглфут: леди Чевиот увезли в кабриолете, запряженном пегой кобылой в компании с Певерилом Маршем и Раббиной.
Миссис Динглфут скрежетала зубами и призывала самое адское мщение на головы Певерила и юной Рэб. Надо было узнать, кто управлял кабриолетом, но Джек Хоммок не мог вспомнить. Его сознание путалось, и он сказал, что никогда прежде не видел этого парня. Во всяком случае, он был не из Уайтлифа. Это было все, что он знал.
Работник фермы не имел представления, куда могла уйти дочь, и помочь ничем он не мог. Правду нельзя было больше утаивать от его светлости: кто-то должен рассказать ему о бегстве его жены.
Этим «кто-то» пришлось быть Айвору. Но когда наступил этот момент, великолепный Айвор стал малодушным трусом. Он, заикаясь, произносил извинения, когда стоял перед своим хозяином в кофейной комнате в харчевне, где Чевиот с нетерпением ждал его.
– Идиот, дурак из дураков! – кричал Чевиот. – Ты и эта старая глупая Динглфут позволяете моей жене сбежать, а сами лежите в постели и храпите, как ленивцы. Я перережу ваши глотки, вам обоим.
Его лицо было синевато-багровым от ярости. В его сознании шевелились злобные мысли о его молодой жене. Он, конечно, не хотел ее вернуть обратно в свои объятия. Он затаил слишком много ненависти к ее ужасному наследству, а его прежний разврат превратился в садистское желание сломить ее гордый дух и стереть ее в порошок.
Дензил, не способный на чистые или высокие побуждения, был уверен сейчас, что молодой художник – любовник Флер. Но если это так, то он должен быть уничтожен, а дерзкое пламя его жизни погашено. Что касается Флер, то она должна будет закончить остаток своих дней подвергнутой немилости и лишенной всяких средств. Чевиот найдет себе более подходящую жену, которая выносит ему наследника. Тем временем ярость Дензила воспламенялась еще больше. Ему представлялись те двое: вся тонкая красота Флер была теперь только для Певерила Марша, чья юность едва ли еще переросла в мужественность. Все, в чем она отказывала Чевиоту, теперь отдавалось художнику охотно, с жаром, восторгом, желанием.
– Я убью их обоих, – процедил сквозь стиснутые зубы Чевиот.
Повернувшись к слуге, он закричал:
– Убирайся. Я отменяю свою поездку во Францию. Мы немедленно возвращаемся в Кедлингтон.
ЧАСТЬ III
Глава первая
Спустя два года, в февральский холодный ненастный день высокий, преждевременно поседевший джентльмен с бакенбардами и мрачно одетый в темное пальто и накидку, с плоской овальной формы шляпой вышел из кареты, которая только что привезла его из Плимута в Лондон. Когда он снял свою шляпу, можно было увидеть множество неровных багрового цвета шрамов, портящих когда-то красивое и благородное лицо. Оно было темным от загара, как будто владелец много времени пробыл на тропическом солнце. Несколько минут он стоял, дрожа от колючего ветра, который дул по Ньючейт-стрит. Несколько перистых хлопьев снега упали на его накидку и шляпу и мгновенно растаяли. Но мрачные из-за погоды улицы были полны народа и очень украшены. В некоторых местах рабочие сидели верхом на фонарях, деловито полируя стекло. Вновь прибывшему казалось, что идут приготовления к какому-то большому событию. Он только что прибыл из Австралии и чувствовал, что должен порасспрашивать. Войдя в ближайшую таверну, он присоединился к нескольким джентльменам, которые пили и курили в коммерческом зале.
То, что он услышал, удивило и заинтересовало вернувшегося путешественника: послезавтра молодая королева Виктория должна была выйти замуж за принца Альберта, сына герцога Кобург Тота.
Путешественник поднял кружку пенящегося пива.
– Да здравствует королева, – сказал он с уважением.
Когда он снова вышел на мрачные улицы, то вспомнил, что не был на родной земле с тех пор, как молодая королева вступала на трон. Все изменилось в Англии, и Бог знает, какие еще изменения я найду, подумал он.
Застегивая воротник, он направился к фирме поверенных, чьи конторы находились недалеко от Пол-Чечьярд. На ее дверях и пыльных окнах было выгравировано имя: Нонсил и Дакенст.
Войдя в дверь, он сразу же спросил клерка, на месте ли мистер Кэлеб Нонсил. Последовал неутешительный ответ, что того нет в городе, он находится на похоронах одного из своих деревенских клиентов и не должен вернуться до завтрашнего дня.
– Ладно, я приду завтра, – сказал путешественник.
– Какое имя мне назвать, сэр? – спросил клерк.
– Ты не узнаешь меня?
Клерк, долговязый парень, близоруко всмотрелся в лицо высокого джентльмена со шрамом и покачал головой.
– Нет, сэр.
– Я изменился намного больше, чем ты, юный Бенжамин Дрю. Ты здорово подрос с тех пор, когда мы с тобой встречались в последний раз.
– Неужто, сэр, вы знаете меня?
– Да. Ты принимал меня здесь много раз, сначала моего дядю, а потом меня. Но это не имеет значения, я не буду раскрывать мою личность в данный момент. Пусть это будет сюрпризом для мистера Нонсила.
Улыбаясь, джентльмен повернулся и пошел прочь от офиса, оставив клерка с широко открытым ртом.
Путешественник недолго оставался в холодной серости зимнего утра. Он остановил проходящий кэб, сел в него и дал адрес дома на Найтсбридж-Грин. Боюсь, для Долли это тоже будет ударом – подумал он, и для Арчибальда, и для других.
Шел сильный снег, когда джентльмен со шрамом с силой дергал медный дверной молоток на двери узкого дома, обращенного в сторону Грина.
Он очень удивился, когда лакей сказал ему, что миссис де Вир здесь больше не живет. Лакей сообщил ему, что миссис де Вир около полутора лет назад снова вышла замуж – и теперь ее называли леди Сидпат.
– Леди Сидпат! – вернувшийся путешественник с удивлением повторил имя. – Значит, мистер де Вир умер?
– О да, сэр, в Индии, почти два года назад.
– Увы, бедный Арчибальд! Это первая утрата, о которой я слышу.
В прошлом один или два раза у Уайтов путешественник играл в карты с Сидпатом и проиграл ему.
Теперь Долли, леди Сидпат, жила в Беркли-Сквер. Лакей добавил, что обе молодые леди, мисс Имоджин и мисс Изабель, были до сих пор незамужем и жили в доме их отчима.
Джентльмен со шрамом не терял больше времени и отправился на Беркли-Сквер. Ему повезло застать леди Сидпат дома. Напудренный лакей, который встретил его, провел в красивую, богато украшенную гостиную.
Гость сказал:
– Будьте добры сообщить ее светлости, что я ее родственник и приехал из-за границы.
В следующую минуту он услышал в холле знакомый высокий голос; дверь распахнулась, и вошла Долли.
Она была одета так, как будто собиралась выходить. Она сильно пополнела и совсем не была больше привлекательной, несмотря на роскошь ее бархатного платья и жакета, прелестную соболью муфту, капюшон и модную шляпку с перьями.
В сапогах на высоких каблуках она прошла по паркетному полу к нему и первой сказала:
– Вы извините меня, сэр, но я не могу понять, что Дженкинз имеет в виду, когда говорит, что вы родственник из-за границы. У меня нет родственников.
Она замолчала, затем подошла ближе к высокому джентльмену и пристально посмотрела ему в лицо. Краска исчезла с ее лица, за исключением губной помады. Она прикрыла рукой губы и вскрикнула.
– О Боже милостивый! Этого не может быть, не может.
– Да, Долли, это так. Гарри Родни вернулся из своей водяной могилы, – глухим голосом сказал мужчина, – Назад, но, увы, без моей любимой жены, которая навсегда осталась под этими жестокими волнами. Моя бедная прекрасная Элен!
Пока он говорил, полная маленькая женщина в мехах, драгоценностях и перьях вскрикнула еще раз и, потеряв сознание, стала опускаться на пол.
Он подхватил ее, уложил на софу и позвонил лакею. Тот сходил за служанкой ее светлости, которая поспешно спустилась вниз с жжеными перьями и поднесла их к ноздрям своей госпожи. Долли застонала, что-то бессвязно пробормотала и открыла глаза, которые из-под черных ресниц жадно и исступленно смотрели на человека по имени Гарри Родни. Она лихорадочно задрожала и произнесла его имя.
То, что он услышал, удивило и заинтересовало вернувшегося путешественника: послезавтра молодая королева Виктория должна была выйти замуж за принца Альберта, сына герцога Кобург Тота.
Путешественник поднял кружку пенящегося пива.
– Да здравствует королева, – сказал он с уважением.
Когда он снова вышел на мрачные улицы, то вспомнил, что не был на родной земле с тех пор, как молодая королева вступала на трон. Все изменилось в Англии, и Бог знает, какие еще изменения я найду, подумал он.
Застегивая воротник, он направился к фирме поверенных, чьи конторы находились недалеко от Пол-Чечьярд. На ее дверях и пыльных окнах было выгравировано имя: Нонсил и Дакенст.
Войдя в дверь, он сразу же спросил клерка, на месте ли мистер Кэлеб Нонсил. Последовал неутешительный ответ, что того нет в городе, он находится на похоронах одного из своих деревенских клиентов и не должен вернуться до завтрашнего дня.
– Ладно, я приду завтра, – сказал путешественник.
– Какое имя мне назвать, сэр? – спросил клерк.
– Ты не узнаешь меня?
Клерк, долговязый парень, близоруко всмотрелся в лицо высокого джентльмена со шрамом и покачал головой.
– Нет, сэр.
– Я изменился намного больше, чем ты, юный Бенжамин Дрю. Ты здорово подрос с тех пор, когда мы с тобой встречались в последний раз.
– Неужто, сэр, вы знаете меня?
– Да. Ты принимал меня здесь много раз, сначала моего дядю, а потом меня. Но это не имеет значения, я не буду раскрывать мою личность в данный момент. Пусть это будет сюрпризом для мистера Нонсила.
Улыбаясь, джентльмен повернулся и пошел прочь от офиса, оставив клерка с широко открытым ртом.
Путешественник недолго оставался в холодной серости зимнего утра. Он остановил проходящий кэб, сел в него и дал адрес дома на Найтсбридж-Грин. Боюсь, для Долли это тоже будет ударом – подумал он, и для Арчибальда, и для других.
Шел сильный снег, когда джентльмен со шрамом с силой дергал медный дверной молоток на двери узкого дома, обращенного в сторону Грина.
Он очень удивился, когда лакей сказал ему, что миссис де Вир здесь больше не живет. Лакей сообщил ему, что миссис де Вир около полутора лет назад снова вышла замуж – и теперь ее называли леди Сидпат.
– Леди Сидпат! – вернувшийся путешественник с удивлением повторил имя. – Значит, мистер де Вир умер?
– О да, сэр, в Индии, почти два года назад.
– Увы, бедный Арчибальд! Это первая утрата, о которой я слышу.
В прошлом один или два раза у Уайтов путешественник играл в карты с Сидпатом и проиграл ему.
Теперь Долли, леди Сидпат, жила в Беркли-Сквер. Лакей добавил, что обе молодые леди, мисс Имоджин и мисс Изабель, были до сих пор незамужем и жили в доме их отчима.
Джентльмен со шрамом не терял больше времени и отправился на Беркли-Сквер. Ему повезло застать леди Сидпат дома. Напудренный лакей, который встретил его, провел в красивую, богато украшенную гостиную.
Гость сказал:
– Будьте добры сообщить ее светлости, что я ее родственник и приехал из-за границы.
В следующую минуту он услышал в холле знакомый высокий голос; дверь распахнулась, и вошла Долли.
Она была одета так, как будто собиралась выходить. Она сильно пополнела и совсем не была больше привлекательной, несмотря на роскошь ее бархатного платья и жакета, прелестную соболью муфту, капюшон и модную шляпку с перьями.
В сапогах на высоких каблуках она прошла по паркетному полу к нему и первой сказала:
– Вы извините меня, сэр, но я не могу понять, что Дженкинз имеет в виду, когда говорит, что вы родственник из-за границы. У меня нет родственников.
Она замолчала, затем подошла ближе к высокому джентльмену и пристально посмотрела ему в лицо. Краска исчезла с ее лица, за исключением губной помады. Она прикрыла рукой губы и вскрикнула.
– О Боже милостивый! Этого не может быть, не может.
– Да, Долли, это так. Гарри Родни вернулся из своей водяной могилы, – глухим голосом сказал мужчина, – Назад, но, увы, без моей любимой жены, которая навсегда осталась под этими жестокими волнами. Моя бедная прекрасная Элен!
Пока он говорил, полная маленькая женщина в мехах, драгоценностях и перьях вскрикнула еще раз и, потеряв сознание, стала опускаться на пол.
Он подхватил ее, уложил на софу и позвонил лакею. Тот сходил за служанкой ее светлости, которая поспешно спустилась вниз с жжеными перьями и поднесла их к ноздрям своей госпожи. Долли застонала, что-то бессвязно пробормотала и открыла глаза, которые из-под черных ресниц жадно и исступленно смотрели на человека по имени Гарри Родни. Она лихорадочно задрожала и произнесла его имя.