Страница:
Молча взяв конверт, Джослин сел поближе к лампе. Он обратил внимание на пломбу. На ней была воспроизведена гильотина. Нику нравится устрашающая символика…
Виконт сорвал пломбу и стал читать. На отдельном листе к письму прилагался список из пяти имен с адресами. Он почувствовал, что мурашки пробежали по телу. Подобно рабу, который вечно несет свое ярмо, он ощутил кошмар неизбежного, который тяжким грузом лег на его плечи.
Лавдэй зажег огонь. Джослин отдал ему письмо, и камердинер бросил его на красные угли. Резко встав, Джослин начал скручивать список с именами в трубочку.
— Как насчет моей ванны? — спросил он с теми жесткими нотками в голосе, которые появились у него еще в Сандхесте, в Королевской военной академии.
— Лакей вскоре ее приготовит, ваша светлость, — ответил Лавдэй.
Виконт прошел в гостиную, не замечая, как она преобразилась, и не радуясь нежному серебристо-серому тону. Он подошел к камину. На камине стояли три антикварных сосуда: Веджвудская амфора в форме вазы с ручками, кубок времен Якова и третий сосуд, который напоминал огромный флакон на подставке, крышка его была отделана ляпис-лазурью. Эти вещи эпохи итальянского Ренессанса принадлежали Франческо Медичи. Он выбрал флакон, который был отделан золотом. У него было узкое горлышко, и крышка держалась на петлях и присоединялась к горлышку золотой цепью. Открыв его, он положил туда скрученный листок бумаги. Закрыв флакон, он поставил его на место, а затем подошел к конторке.
Он никогда не питал любви к многочасовому бдению за конторкой, которая имела вычурные формы и чрезмерно насыщенную отделку. Ему не нравилось все — от пестрой мозаики до золоченых бронзовых завитушек. Он открыл ее, взял перо и листок бумаги. К тому моменту, когда лакей уже подготовил воду в ванной, виконт написал ответ на полученное письмо со списком. Он запечатал его и отдал конверт Лавдэю, чтобы тот отправил письмо. Затем он пошел в ванную комнату. Но пробыл там недолго, так как валился с ног от усталости и опасался, что может заснуть прямо в ванне. Он лег в постель, пытаясь заснуть, но не смог. Он положил свой револьвер под подушку. Но покой не приходил, одолевали мысли. Он не ожидал увидеть сегодня здесь отца. И, конечно, уж подавно не думал, что увидит Эйла. Джослин редко виделся с дядей. С их последней встречи прошел уже целый год. Виконт избегал его с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. Его мысли сразу вернулись в те времена. Но он заставил себя не думать об этом и постарался запрятать имя дяди подальше в глубь памяти, где хранилось то, что было связано с болью и стыдом.
Сейчас он думал о том, как встретится с Эшером. Эшер готовится к выборам в Парламент. Теперь, когда Джослин вернулся, они смогут возобновить их политические баталии. Нет сомнения, что Эшер набрал достаточно союзников, возможно даже пришлось привлечь этого негодяя Палмерстона, чтобы победить. Эшер — в Палате Общин, и он, Джослин, — в Палате Лордов смогут добиться многого.
Он начинал уже засыпать, когда вдруг услышал, что кто-то постучал в окно. Он машинально схватился за револьвер. Откинув одеяло, он почувствовал, что холодок покрыл его тело мурашками. Накинув на себя обшитый мехом шелковый халат, он подошел к окну, выглянул из-за занавески и увидел знакомое бледное лицо. Выругавшись, виконт открыл окно. И тотчас через окно на ковер спрыгнул мужчина в грязных сапогах.
Закрывая окно, Джослин вздрагивал от холода.
— Черт побери, Ник! Я получил твою записку. Тебе не следовало приходить сюда.
— Он мертв?
Джослин впился взглядом в молодого парня, который своими грязными сапогами топтал сейчас его дорогой ковер. Из-под изношенной шляпы свисали влажные коричневые волосы. Намотанный вокруг шеи шарф скрывал и подбородок, на виконта смотрели бледные светло-голубые глаза. Он вспомнил, как он нашел Ника несколько лет тому назад в Хаундсдитче: тогда он служил в винной лавке и поругался с хозяином. Сейчас Ник работал на виконта.
— Ну так как, он мертв? — спросил опять Ник.
— Да.
— Ты отослал мне письмо? Отлично. Я пришел, это… ну как там… узнать… каковы твои планы, не нужно ли чего?..
— Ты что, овладеваешь хорошими манерами? — с иронией спросил Джослин, не обращая внимания на слова Ника и возвращаясь в постель.
— Да, я слежу за своим языком. Сейчас у меня достаточно денег, чтобы купить себе положение в обществе…
Забираясь под груду одеял, Джослин презрительно закончил:
— …и одеваться, как уличный разносчик…
— Но я же при деле. Я тут пронюхал одно местечко в Спитлфильдз. Там много юных дворянок… Везде стоят шикарные экипажи, белые шелковые шарфы, чертовски много выродков… Это то, что нам нужно.
— Чтоб тебя… — выругался виконт. — Сейчас я ничего не хочу. Я хочу побыть дома и вообще хочу спать.
— Ну, ладно, мы ведь оба знаем, что нам это всегда нужно…
— На этот раз я не хочу неприятностей. А теперь уходи.
Пожав плечами, Ник направился к гостиной.
— Пойдешь опять через окно? — спросил его Джослин.
— Ага, чтобы не создавать проблем. Мне надо научиться ускользать от опасности, особенно в таких больших домах. Ты же не хочешь меня потерять.
Джослин тяжело вздохнул и плотнее закутался в одеяла. До его слуха все слабее доносились отдаленные голоса слуг. Он заснул, и ему приснилось, что Ник карабкается по ограде, окружавшей его дом, а потом он увидел во сне ту толстушку служанку.
Было все еще темно, когда он проснулся. Он обнаружил, что лежит на животе, а ноги и руки небрежно раскинуты по кровати. Но что-то разбудило его… Шорох. Он услышал какой-то шорох поблизости, рядом с кроватью. Кто-то находился там, где он сбросил сапоги. Подождав, пока шорох прекратился, он схватил револьвер и вскочил
с кровати, как дракон, выскочивший из своей пещеры.
Вскинув револьвер и целясь туда, где, по его расчетам, должен был находиться незваный гость, он протянул свободную руку и вдруг схватился за что-то.
Вскрикнул женский голос. Он уставился в темноту и разглядел уже знакомую новую служанку, которая пристально смотрела на него. Они столкнулись почти что нос к носу. Он крепко сжал ее запястье.
— Черт побери, женщина! Что ты делаешь здесь?
— Я… я зажигаю… зажигаю огонь. И вот, вот… ваши сапоги, — говорила она дрожащим голосом, держа сапоги перед самым его носом. — Я должна забрать ваши сапоги, чтобы почистить. Чоук велел мне это сделать, так как ваши другие сапоги испортил один из слуг.
Он отпихнул ее. Опустив револьвер, он положил его под подушку. Взбешенный тем, что она второй раз застает его врасплох, он лег обратно в постель, накрывшись одеялами. Закинув руки за голову, он постарался успокоить раздражение и сказал ей уже почти спокойно:
— Ладно, продолжай заниматься камином.
Она торопливо шла в гостиную, когда он произнес это. Услышав его голос, она остановилась, повернулась и посмотрела на виконта, который добавил:
— Зажги лампу.
Выполняя его приказ, она захлопотала в спальне, а он пристально изучал ее. У нее было смуглое маленькое лицо, овальный, широкий лоб. Делая что-то, она плотно сжимала губы, и они казались еще более тонкими, чем были на самом деле. Она старалась не смотреть на него. Но он видел что-то странное в ее взгляде, да и цвет ее глаз казался ему неопределенным — то ли коричневый, то ли серый. Он наблюдал за ней, как она возилась с камином и включала лампу.
Все сделав, она уже было направилась к двери, когда он остановил ее:
— Ты что-то забыла.
Он улыбнулся, видя, как она с неохотой обернулась. Он читал ее мысли. Ее раздражало то, как он обращается с ней, а оттого, что она не могла дать ему истинный отпор, она была просто в бешенстве. Она даже сжала руки в кулаки. Сам дьявол руководил им и заставлял еще больше раздражать ее, получая от этого удовольствие.
Она повернулась. Он сидел в кровати, почти нагой, едва покрытый внизу простыней. Затем повернулся, открыв бедро, поднял свои сапоги с пола и, улыбаясь, протянул ей:
— Подойди, возьми их.
Он заметил, как она стиснула зубы от ярости. Она готова была схватить кочергу, стоявшую рядом с камином, чтобы укротить этого ухмыляющегося нахала. Вся напрягшись, она подошла к кровати. Но когда она готова была уже выхватить сапоги из его рук и убежать, он отодвинул их так, что она должна была наклониться над виконтом, дотягиваясь до них. И в этот момент он схватил ее за талию, и она, потеряв равновесие, упала прямо на него. Бросив сапоги, он крепко обнял ее и засмеялся.
Она ударила его коленом в пах, испугавшись собственной смелости.
— Отпустите меня! Пожалуйста, милорд, отпустите меня!
— Черт побери, женщина! Ты меня чуть было не лишила мужского достоинства…
Стиснув зубы от боли, он повалил ее на кровать, а она била его кулаками в грудь, пытаясь освободиться. Ее руки были холодны по сравнению с его разгоряченным телом. Подтянув ее к себе одной рукой, он увидел ужас в ее взгляде.
— В следующий раз, когда ты прокрадешься в мою комнату, ты заплатишь мне за это.
— Но я не прокрадывалась. Меня послали, зажечь камин. Только и всего…
Прижимая ее к себе, он прикоснулся к ее груди и удивился, даже приподнял бровь, нащупав что-то твердое, как будто там было что-то подложено.
Прежде чем он спросил ее об этом, она вырвалась из его объятий. Неловко слезая с кровати, она больно ударила его в бедро так, что он даже вскрикнул. Она уже была на ковре, путаясь в покрывалах и таща их за собой. Выражение ее лица было оскорбленным, щеки пылали, однако он улыбался, натянув на себя одно из покрывал, которые она стащила.
— Скажешь Чоуку, чтобы в следующий раз он присылал лакея.
Она тотчас выбежала из спальни. Он услышал, как хлопнула дверь в гостиной. Возвращение его домой в этот раз не казалось ему таким мрачным, как обычно: все происшедшее забавляло виконта, стычки со служанкой подняли его настроение. Он сидел в кровати и, сам того не желая, анализировал свои ощущения. Возмутительно! Беспрецедентно! Но гнева не было, все это забавляло его и отнюдь не приводило в ярость.
Куда подевалось его раздражение? Может быть, эта толстушка служанка забрала его с собой? Джослин даже засмеялся естественным, без обычной злобы смехом. Он все еще продолжал улыбаться, когда вошел Лавдэй с завтраком. Он встал, проделал свой обычный туалет. Настроение его сегодня было явно приподнятым.
Лавдэй молчаливо наблюдал, как одевается хозяин. Он был с ним с тех пор, когда герцог отослал еще совсем юного, шестнадцатилетнего виконта в Сандхерстский королевский военный колледж. Герцог направил его туда не только потому, что юноша вел себя подчас вызывающе, хотя и это тоже бывало. Главная причина состояла в том, что он хотел наставить сына на путь истинный. И чтобы виконт не чувствовал себя одиноким вдали от дома, он послал с ним Лавдэя, выполнявшего обязанности камердинера и охранника. Однако Лавдэй стал для юноши чем-то большим, чем-то вроде фанатично преданной дуэньи.
— Вас ждать к ланчу, милорд? Предупредить мистера Чоука? — спросил Лавдэй, подавая Джослину плащ.
— Что? О нет. Я собираюсь к Эшеру Фоксу, а потом нанесу еще несколько визитов. Буду дома к трем, — сказал Джослин.
Он взял перчатки и высокую шляпу, которую подал камердинер.
— Лавдэй, а ты не в курсе… — начал виконт, но Лавдэй, тут же поняв, что именно хочет знать виконт, сказал:
— Насколько я знаю, милорд, леди Октавия дома. Мисс Бетч и леди Альберта также дома. К сожалению, супруг леди Октавии находится по делам во Франции.
— Спасибо. Я сразу же поеду к леди Октавии, как только увижу Эшера и, возможно, Лоуренса Винтропа.
— Очень хорошо, милорд.
Джослин спустился по лестнице, все еще сохраняя хорошее настроение. Он задержался в холле, взяв трость со стойки. Его взгляд невольно скользнул по столику, стоявшему рядом. На столе стоял серебряный поднос. Он сразу вспомнил об отце, о встрече с ним, о вчерашнем разговоре с отцом в библиотеке. Ему стало ясно, что отец по-прежнему не желает понять его. Он помнил сейчас немногое из того разговора, так как старался не принимать его близко к сердцу. Кажется, отец журил его за то, что он дурно обошелся с дядей Эйлом.
Герцог долго и надоедливо толковал о том, что он слышал уже не раз: о беспутном образе жизни виконта, о его любовницах, о том, что виконт не хочет подумать, кто станет его наследником… Он разразился целым потоком гневных слов по поводу образа жизни Джослина, его пристрастия к охоте, стрельбе, редкого посещения церкви; он говорил, что все это не присуще истинному английскому аристократу.
Виконт не старался запомнить, что еще пытался внушить ему отец. Все это вспомнилось ему как сквозь сон. Герцог никогда не стремился вникнуть в его жизнь и понять причины его поступков. Ему было важно уличить Джослина, но он и не представлял себе, что во многом из того, что он так красноречиво разоблачал, повинен дядя виконта. Герцог часто надолго уезжал из дома и не знал всего, что там происходило в его отсутствие. Почему же он, виконт, все еще надеется на какие-то добрые перемены?..
Вдруг он услышал, что рядом что-то затрещало. Он посмотрел на руки, в них была трость, которая явно не могла издать этот звук. Затем что-то зашуршало. Он поставил трость и пошел в сторону двери за лестницей, где были комнаты для прислуги и кухня.
Как он и ожидал, дверь оказалась приоткрытой. Заглянул туда — никого. Он вошел, прошел по коридору к следующей двери. Открыв ее, он увидел, что там была раздевалка, но в ней также никого не было. Следующая дверь, где находилась кладовая, была закрыта. Он уже хотел открыть третью дверь, как увидел, что у лестницы, ведущей вниз на кухню, промелькнула чья-то фигура, точнее край женской юбки. Он кинулся туда и тут же во тьме узкого коридора столкнулся со служанкой. Раздался треск — это порвалась юбка, на край которой он наступил. Служанка закричала, оступилась и чуть не упала. Джослин, тоже отлетая в сторону, инстинктивно схватился за перила и за воротник платья, которое расстегнулось на груди и также порвалось. Он увидел, что это опять та самая толстушка и что у нее что-то подложено под лиф, так чтобы грудь казалась больше.
«Какой же вы идиот, милорд», — подумала Лайза.
Он сердито посмотрел на нее и спросил:
— Это ты была в коридоре?
Распрямив плечи, она переспросила, прикинувшись, что не понимает его вопроса.
— Простите, что вы сказали, милорд?
— Не смотри на меня так, будто бы я беспризорный ребенок, у которого ветрянка. Это ты сейчас была в коридоре!
— Нет, милорд. Если ваша светлость помнит, то мне было поручено сегодня растапливать камины и почистить сапоги.
Она произнесла это таким тоном, чтобы всем было ясно, какая это трудная работа — носить тяжелые ведра с углем и чистить сапоги. Она стояла с видом мученицы на алтаре, как бы ожидая его извинения.
— Это была ты, — сказал он напористым тоном. — Я знаю, что это была ты.
— Я извиняюсь, но это не так, ваша светлость, — повторила Лайза.
Он направился к ней. Она чувствовала себя более уверенной, чем он предполагал, в этом темном коридоре. Вдруг он опять наступил на разорванный уже край юбки. Она отпрянула, задев плечом висевший на стене портрет какого-то давно умершего родственника. Он протянул руку и поправил портрет. Она попыталась увильнуть в другую сторону, чтобы уклониться от его руки, но он другой рукой подпер стену и преградил ей путь. Глядя ей в лицо, он спокойно сказал:
— Слуги, особенно служанки, должны заниматься своим делом так, чтобы их не видели и не слышали.
— Да, милорд. С вашего позволения, я стану совсем невидимой, вы меня более не услышите и не увидите.
Он оперся другой рукой о стену, чтобы она не могла вырваться от него.
— Поздно об этом говорить, — сказал он, с чувством удовлетворения наблюдая за ее смущением. — Я знаю, что ты следила за мной.
— Нет, милорд, — сказала она, дерзко взглянув на него.
— У меня достаточно времени, чтобы подождать твоего признания.
Он дотронулся до ее локона на висках; она вся вздрогнула. Он пододвигался все ближе и ближе к ней и вдруг почувствовал, что от нее исходит лимонный запах. От служанки, делающей по дому грязную работу, пахло лимоном! Невероятно! Он привык к запахам парижских духов, но вполне воспринимал и запах лошадиного пота, и запах разрывавшихся артиллерийских снарядов. Но все это естественно на своем месте и в свое время. И когда он вдруг почувствовал приятный лимонный запах, исходивший от собственной служанки, он был поражен.
Не раздумывая, он подошел к ней вплотную, касаясь ее уже своим телом. Она затаила дыхание. Придерживая рукой разорванное платье, другой она попыталась оттолкнуть виконта, испачкав ему рубашку, потому что рука была черна от угля. Он лишь улыбнулся, заметив ее испуг.
— И все-таки ты следила за мной, — сказал он, и она уже чувствовала на своем лице его горячее дыхание. — Ты пахнешь лимоном. Приятный запах.
Она молчала. Они почти уже касались губами, когда виконт шепотом произнес:
— Ты следила за мной. Многие женщины следят за мной, поэтому не стыдись. Я хочу тебя.
Он поцеловал ее, несмотря на ее нежелание; лимонный запах почти свел его с ума. Он еще раз прикоснулся к ее губам. Она приоткрыла рот, и он ощутил приятный вкус ее губ.
И тут она наступила ему на ногу.
— Черт побери! — вскрикнул он, машинально отскочив назад к стене и потянув ее за собой.
Но Лайза успела увернуться и стремглав бросилась по лестнице вниз. Виконт выругался, ему было больно. Он даже снял сапог и осмотрел ногу.
— Черт побери! — пробормотал он, увидев, что на ноге остался след от удара.
Где-то внизу хлопнула дверь. Джослин пошел к себе, прихрамывая, в одном сапоге. Всю дорогу он ругался про себя.
Лавдэй имел удивительное свойство вырастать внезапно, словно джинн из бутылки, в нужный момент. Он появился перед хозяином, когда тот уже ждал его появления, так как знал интуицию своего камердинера. Сбросив сапог на пол, Джослин поставил кресло рядом с камином и сел.
— Принеси льда, Лавдэй.
— В чем дело, милорд?
— Я ушиб ногу.
— Да, да, милорд.
— Я сломлю эту служанку, Лавдэй.
— Какую служанку, милорд, могу я узнать?
— Эту новую толстушку с лимонным запахом.
— А, это мисс Гэмп, милорд.
— Она Гэмп! Гэмп?
— Да, милорд. Ваша светлость, наверное, теперь пожелает уволить ее?
Пытаясь встать, Джослин вскрикнул, наступив на распухшую ногу, и сел опять.
— О, нет. Нет, нет! Если ты избавишься от нее, то я не смогу отомстить ей, Лавдэй.
— Нет, милорд, не сможете.
— Да не говори ты «нет, милорд» этим тоном поучающей гувернантки.
Пододвинув оттоманку к креслу Джослина, Лавдэй сказал:
— Я говорю так, потому что понимаю, что милорд не будет тратить время на служанок, чтобы мстить им. Я-то знаю, что он не привык к этому и не унизится до этого.
Положив ногу на оттоманку, Джослин сказал:
— Ну, ладно, Лавдэй, отныне мы обретем новые привычки. Если понадобится, испытаем себя и унижением.
— Да, милорд? Вы считаете возможным…
— Да, считаю.
— Сейчас я принесу лед, милорд.
— Она пахнет лимоном, Лавдэй.
— В самом деле, милорд, лимоны — это весьма полезные фрукты.
И с этим комментарием Лавдэй удалился, оставив Джослина, а тот, уставившись на свою ногу, желал сейчас только одного — чашку горячего чая… с лимоном.
3
Виконт сорвал пломбу и стал читать. На отдельном листе к письму прилагался список из пяти имен с адресами. Он почувствовал, что мурашки пробежали по телу. Подобно рабу, который вечно несет свое ярмо, он ощутил кошмар неизбежного, который тяжким грузом лег на его плечи.
Лавдэй зажег огонь. Джослин отдал ему письмо, и камердинер бросил его на красные угли. Резко встав, Джослин начал скручивать список с именами в трубочку.
— Как насчет моей ванны? — спросил он с теми жесткими нотками в голосе, которые появились у него еще в Сандхесте, в Королевской военной академии.
— Лакей вскоре ее приготовит, ваша светлость, — ответил Лавдэй.
Виконт прошел в гостиную, не замечая, как она преобразилась, и не радуясь нежному серебристо-серому тону. Он подошел к камину. На камине стояли три антикварных сосуда: Веджвудская амфора в форме вазы с ручками, кубок времен Якова и третий сосуд, который напоминал огромный флакон на подставке, крышка его была отделана ляпис-лазурью. Эти вещи эпохи итальянского Ренессанса принадлежали Франческо Медичи. Он выбрал флакон, который был отделан золотом. У него было узкое горлышко, и крышка держалась на петлях и присоединялась к горлышку золотой цепью. Открыв его, он положил туда скрученный листок бумаги. Закрыв флакон, он поставил его на место, а затем подошел к конторке.
Он никогда не питал любви к многочасовому бдению за конторкой, которая имела вычурные формы и чрезмерно насыщенную отделку. Ему не нравилось все — от пестрой мозаики до золоченых бронзовых завитушек. Он открыл ее, взял перо и листок бумаги. К тому моменту, когда лакей уже подготовил воду в ванной, виконт написал ответ на полученное письмо со списком. Он запечатал его и отдал конверт Лавдэю, чтобы тот отправил письмо. Затем он пошел в ванную комнату. Но пробыл там недолго, так как валился с ног от усталости и опасался, что может заснуть прямо в ванне. Он лег в постель, пытаясь заснуть, но не смог. Он положил свой револьвер под подушку. Но покой не приходил, одолевали мысли. Он не ожидал увидеть сегодня здесь отца. И, конечно, уж подавно не думал, что увидит Эйла. Джослин редко виделся с дядей. С их последней встречи прошел уже целый год. Виконт избегал его с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. Его мысли сразу вернулись в те времена. Но он заставил себя не думать об этом и постарался запрятать имя дяди подальше в глубь памяти, где хранилось то, что было связано с болью и стыдом.
Сейчас он думал о том, как встретится с Эшером. Эшер готовится к выборам в Парламент. Теперь, когда Джослин вернулся, они смогут возобновить их политические баталии. Нет сомнения, что Эшер набрал достаточно союзников, возможно даже пришлось привлечь этого негодяя Палмерстона, чтобы победить. Эшер — в Палате Общин, и он, Джослин, — в Палате Лордов смогут добиться многого.
Он начинал уже засыпать, когда вдруг услышал, что кто-то постучал в окно. Он машинально схватился за револьвер. Откинув одеяло, он почувствовал, что холодок покрыл его тело мурашками. Накинув на себя обшитый мехом шелковый халат, он подошел к окну, выглянул из-за занавески и увидел знакомое бледное лицо. Выругавшись, виконт открыл окно. И тотчас через окно на ковер спрыгнул мужчина в грязных сапогах.
Закрывая окно, Джослин вздрагивал от холода.
— Черт побери, Ник! Я получил твою записку. Тебе не следовало приходить сюда.
— Он мертв?
Джослин впился взглядом в молодого парня, который своими грязными сапогами топтал сейчас его дорогой ковер. Из-под изношенной шляпы свисали влажные коричневые волосы. Намотанный вокруг шеи шарф скрывал и подбородок, на виконта смотрели бледные светло-голубые глаза. Он вспомнил, как он нашел Ника несколько лет тому назад в Хаундсдитче: тогда он служил в винной лавке и поругался с хозяином. Сейчас Ник работал на виконта.
— Ну так как, он мертв? — спросил опять Ник.
— Да.
— Ты отослал мне письмо? Отлично. Я пришел, это… ну как там… узнать… каковы твои планы, не нужно ли чего?..
— Ты что, овладеваешь хорошими манерами? — с иронией спросил Джослин, не обращая внимания на слова Ника и возвращаясь в постель.
— Да, я слежу за своим языком. Сейчас у меня достаточно денег, чтобы купить себе положение в обществе…
Забираясь под груду одеял, Джослин презрительно закончил:
— …и одеваться, как уличный разносчик…
— Но я же при деле. Я тут пронюхал одно местечко в Спитлфильдз. Там много юных дворянок… Везде стоят шикарные экипажи, белые шелковые шарфы, чертовски много выродков… Это то, что нам нужно.
— Чтоб тебя… — выругался виконт. — Сейчас я ничего не хочу. Я хочу побыть дома и вообще хочу спать.
— Ну, ладно, мы ведь оба знаем, что нам это всегда нужно…
— На этот раз я не хочу неприятностей. А теперь уходи.
Пожав плечами, Ник направился к гостиной.
— Пойдешь опять через окно? — спросил его Джослин.
— Ага, чтобы не создавать проблем. Мне надо научиться ускользать от опасности, особенно в таких больших домах. Ты же не хочешь меня потерять.
Джослин тяжело вздохнул и плотнее закутался в одеяла. До его слуха все слабее доносились отдаленные голоса слуг. Он заснул, и ему приснилось, что Ник карабкается по ограде, окружавшей его дом, а потом он увидел во сне ту толстушку служанку.
Было все еще темно, когда он проснулся. Он обнаружил, что лежит на животе, а ноги и руки небрежно раскинуты по кровати. Но что-то разбудило его… Шорох. Он услышал какой-то шорох поблизости, рядом с кроватью. Кто-то находился там, где он сбросил сапоги. Подождав, пока шорох прекратился, он схватил револьвер и вскочил
с кровати, как дракон, выскочивший из своей пещеры.
Вскинув револьвер и целясь туда, где, по его расчетам, должен был находиться незваный гость, он протянул свободную руку и вдруг схватился за что-то.
Вскрикнул женский голос. Он уставился в темноту и разглядел уже знакомую новую служанку, которая пристально смотрела на него. Они столкнулись почти что нос к носу. Он крепко сжал ее запястье.
— Черт побери, женщина! Что ты делаешь здесь?
— Я… я зажигаю… зажигаю огонь. И вот, вот… ваши сапоги, — говорила она дрожащим голосом, держа сапоги перед самым его носом. — Я должна забрать ваши сапоги, чтобы почистить. Чоук велел мне это сделать, так как ваши другие сапоги испортил один из слуг.
Он отпихнул ее. Опустив револьвер, он положил его под подушку. Взбешенный тем, что она второй раз застает его врасплох, он лег обратно в постель, накрывшись одеялами. Закинув руки за голову, он постарался успокоить раздражение и сказал ей уже почти спокойно:
— Ладно, продолжай заниматься камином.
Она торопливо шла в гостиную, когда он произнес это. Услышав его голос, она остановилась, повернулась и посмотрела на виконта, который добавил:
— Зажги лампу.
Выполняя его приказ, она захлопотала в спальне, а он пристально изучал ее. У нее было смуглое маленькое лицо, овальный, широкий лоб. Делая что-то, она плотно сжимала губы, и они казались еще более тонкими, чем были на самом деле. Она старалась не смотреть на него. Но он видел что-то странное в ее взгляде, да и цвет ее глаз казался ему неопределенным — то ли коричневый, то ли серый. Он наблюдал за ней, как она возилась с камином и включала лампу.
Все сделав, она уже было направилась к двери, когда он остановил ее:
— Ты что-то забыла.
Он улыбнулся, видя, как она с неохотой обернулась. Он читал ее мысли. Ее раздражало то, как он обращается с ней, а оттого, что она не могла дать ему истинный отпор, она была просто в бешенстве. Она даже сжала руки в кулаки. Сам дьявол руководил им и заставлял еще больше раздражать ее, получая от этого удовольствие.
Она повернулась. Он сидел в кровати, почти нагой, едва покрытый внизу простыней. Затем повернулся, открыв бедро, поднял свои сапоги с пола и, улыбаясь, протянул ей:
— Подойди, возьми их.
Он заметил, как она стиснула зубы от ярости. Она готова была схватить кочергу, стоявшую рядом с камином, чтобы укротить этого ухмыляющегося нахала. Вся напрягшись, она подошла к кровати. Но когда она готова была уже выхватить сапоги из его рук и убежать, он отодвинул их так, что она должна была наклониться над виконтом, дотягиваясь до них. И в этот момент он схватил ее за талию, и она, потеряв равновесие, упала прямо на него. Бросив сапоги, он крепко обнял ее и засмеялся.
Она ударила его коленом в пах, испугавшись собственной смелости.
— Отпустите меня! Пожалуйста, милорд, отпустите меня!
— Черт побери, женщина! Ты меня чуть было не лишила мужского достоинства…
Стиснув зубы от боли, он повалил ее на кровать, а она била его кулаками в грудь, пытаясь освободиться. Ее руки были холодны по сравнению с его разгоряченным телом. Подтянув ее к себе одной рукой, он увидел ужас в ее взгляде.
— В следующий раз, когда ты прокрадешься в мою комнату, ты заплатишь мне за это.
— Но я не прокрадывалась. Меня послали, зажечь камин. Только и всего…
Прижимая ее к себе, он прикоснулся к ее груди и удивился, даже приподнял бровь, нащупав что-то твердое, как будто там было что-то подложено.
Прежде чем он спросил ее об этом, она вырвалась из его объятий. Неловко слезая с кровати, она больно ударила его в бедро так, что он даже вскрикнул. Она уже была на ковре, путаясь в покрывалах и таща их за собой. Выражение ее лица было оскорбленным, щеки пылали, однако он улыбался, натянув на себя одно из покрывал, которые она стащила.
— Скажешь Чоуку, чтобы в следующий раз он присылал лакея.
Она тотчас выбежала из спальни. Он услышал, как хлопнула дверь в гостиной. Возвращение его домой в этот раз не казалось ему таким мрачным, как обычно: все происшедшее забавляло виконта, стычки со служанкой подняли его настроение. Он сидел в кровати и, сам того не желая, анализировал свои ощущения. Возмутительно! Беспрецедентно! Но гнева не было, все это забавляло его и отнюдь не приводило в ярость.
Куда подевалось его раздражение? Может быть, эта толстушка служанка забрала его с собой? Джослин даже засмеялся естественным, без обычной злобы смехом. Он все еще продолжал улыбаться, когда вошел Лавдэй с завтраком. Он встал, проделал свой обычный туалет. Настроение его сегодня было явно приподнятым.
Лавдэй молчаливо наблюдал, как одевается хозяин. Он был с ним с тех пор, когда герцог отослал еще совсем юного, шестнадцатилетнего виконта в Сандхерстский королевский военный колледж. Герцог направил его туда не только потому, что юноша вел себя подчас вызывающе, хотя и это тоже бывало. Главная причина состояла в том, что он хотел наставить сына на путь истинный. И чтобы виконт не чувствовал себя одиноким вдали от дома, он послал с ним Лавдэя, выполнявшего обязанности камердинера и охранника. Однако Лавдэй стал для юноши чем-то большим, чем-то вроде фанатично преданной дуэньи.
— Вас ждать к ланчу, милорд? Предупредить мистера Чоука? — спросил Лавдэй, подавая Джослину плащ.
— Что? О нет. Я собираюсь к Эшеру Фоксу, а потом нанесу еще несколько визитов. Буду дома к трем, — сказал Джослин.
Он взял перчатки и высокую шляпу, которую подал камердинер.
— Лавдэй, а ты не в курсе… — начал виконт, но Лавдэй, тут же поняв, что именно хочет знать виконт, сказал:
— Насколько я знаю, милорд, леди Октавия дома. Мисс Бетч и леди Альберта также дома. К сожалению, супруг леди Октавии находится по делам во Франции.
— Спасибо. Я сразу же поеду к леди Октавии, как только увижу Эшера и, возможно, Лоуренса Винтропа.
— Очень хорошо, милорд.
Джослин спустился по лестнице, все еще сохраняя хорошее настроение. Он задержался в холле, взяв трость со стойки. Его взгляд невольно скользнул по столику, стоявшему рядом. На столе стоял серебряный поднос. Он сразу вспомнил об отце, о встрече с ним, о вчерашнем разговоре с отцом в библиотеке. Ему стало ясно, что отец по-прежнему не желает понять его. Он помнил сейчас немногое из того разговора, так как старался не принимать его близко к сердцу. Кажется, отец журил его за то, что он дурно обошелся с дядей Эйлом.
Герцог долго и надоедливо толковал о том, что он слышал уже не раз: о беспутном образе жизни виконта, о его любовницах, о том, что виконт не хочет подумать, кто станет его наследником… Он разразился целым потоком гневных слов по поводу образа жизни Джослина, его пристрастия к охоте, стрельбе, редкого посещения церкви; он говорил, что все это не присуще истинному английскому аристократу.
Виконт не старался запомнить, что еще пытался внушить ему отец. Все это вспомнилось ему как сквозь сон. Герцог никогда не стремился вникнуть в его жизнь и понять причины его поступков. Ему было важно уличить Джослина, но он и не представлял себе, что во многом из того, что он так красноречиво разоблачал, повинен дядя виконта. Герцог часто надолго уезжал из дома и не знал всего, что там происходило в его отсутствие. Почему же он, виконт, все еще надеется на какие-то добрые перемены?..
Вдруг он услышал, что рядом что-то затрещало. Он посмотрел на руки, в них была трость, которая явно не могла издать этот звук. Затем что-то зашуршало. Он поставил трость и пошел в сторону двери за лестницей, где были комнаты для прислуги и кухня.
Как он и ожидал, дверь оказалась приоткрытой. Заглянул туда — никого. Он вошел, прошел по коридору к следующей двери. Открыв ее, он увидел, что там была раздевалка, но в ней также никого не было. Следующая дверь, где находилась кладовая, была закрыта. Он уже хотел открыть третью дверь, как увидел, что у лестницы, ведущей вниз на кухню, промелькнула чья-то фигура, точнее край женской юбки. Он кинулся туда и тут же во тьме узкого коридора столкнулся со служанкой. Раздался треск — это порвалась юбка, на край которой он наступил. Служанка закричала, оступилась и чуть не упала. Джослин, тоже отлетая в сторону, инстинктивно схватился за перила и за воротник платья, которое расстегнулось на груди и также порвалось. Он увидел, что это опять та самая толстушка и что у нее что-то подложено под лиф, так чтобы грудь казалась больше.
«Какой же вы идиот, милорд», — подумала Лайза.
Он сердито посмотрел на нее и спросил:
— Это ты была в коридоре?
Распрямив плечи, она переспросила, прикинувшись, что не понимает его вопроса.
— Простите, что вы сказали, милорд?
— Не смотри на меня так, будто бы я беспризорный ребенок, у которого ветрянка. Это ты сейчас была в коридоре!
— Нет, милорд. Если ваша светлость помнит, то мне было поручено сегодня растапливать камины и почистить сапоги.
Она произнесла это таким тоном, чтобы всем было ясно, какая это трудная работа — носить тяжелые ведра с углем и чистить сапоги. Она стояла с видом мученицы на алтаре, как бы ожидая его извинения.
— Это была ты, — сказал он напористым тоном. — Я знаю, что это была ты.
— Я извиняюсь, но это не так, ваша светлость, — повторила Лайза.
Он направился к ней. Она чувствовала себя более уверенной, чем он предполагал, в этом темном коридоре. Вдруг он опять наступил на разорванный уже край юбки. Она отпрянула, задев плечом висевший на стене портрет какого-то давно умершего родственника. Он протянул руку и поправил портрет. Она попыталась увильнуть в другую сторону, чтобы уклониться от его руки, но он другой рукой подпер стену и преградил ей путь. Глядя ей в лицо, он спокойно сказал:
— Слуги, особенно служанки, должны заниматься своим делом так, чтобы их не видели и не слышали.
— Да, милорд. С вашего позволения, я стану совсем невидимой, вы меня более не услышите и не увидите.
Он оперся другой рукой о стену, чтобы она не могла вырваться от него.
— Поздно об этом говорить, — сказал он, с чувством удовлетворения наблюдая за ее смущением. — Я знаю, что ты следила за мной.
— Нет, милорд, — сказала она, дерзко взглянув на него.
— У меня достаточно времени, чтобы подождать твоего признания.
Он дотронулся до ее локона на висках; она вся вздрогнула. Он пододвигался все ближе и ближе к ней и вдруг почувствовал, что от нее исходит лимонный запах. От служанки, делающей по дому грязную работу, пахло лимоном! Невероятно! Он привык к запахам парижских духов, но вполне воспринимал и запах лошадиного пота, и запах разрывавшихся артиллерийских снарядов. Но все это естественно на своем месте и в свое время. И когда он вдруг почувствовал приятный лимонный запах, исходивший от собственной служанки, он был поражен.
Не раздумывая, он подошел к ней вплотную, касаясь ее уже своим телом. Она затаила дыхание. Придерживая рукой разорванное платье, другой она попыталась оттолкнуть виконта, испачкав ему рубашку, потому что рука была черна от угля. Он лишь улыбнулся, заметив ее испуг.
— И все-таки ты следила за мной, — сказал он, и она уже чувствовала на своем лице его горячее дыхание. — Ты пахнешь лимоном. Приятный запах.
Она молчала. Они почти уже касались губами, когда виконт шепотом произнес:
— Ты следила за мной. Многие женщины следят за мной, поэтому не стыдись. Я хочу тебя.
Он поцеловал ее, несмотря на ее нежелание; лимонный запах почти свел его с ума. Он еще раз прикоснулся к ее губам. Она приоткрыла рот, и он ощутил приятный вкус ее губ.
И тут она наступила ему на ногу.
— Черт побери! — вскрикнул он, машинально отскочив назад к стене и потянув ее за собой.
Но Лайза успела увернуться и стремглав бросилась по лестнице вниз. Виконт выругался, ему было больно. Он даже снял сапог и осмотрел ногу.
— Черт побери! — пробормотал он, увидев, что на ноге остался след от удара.
Где-то внизу хлопнула дверь. Джослин пошел к себе, прихрамывая, в одном сапоге. Всю дорогу он ругался про себя.
Лавдэй имел удивительное свойство вырастать внезапно, словно джинн из бутылки, в нужный момент. Он появился перед хозяином, когда тот уже ждал его появления, так как знал интуицию своего камердинера. Сбросив сапог на пол, Джослин поставил кресло рядом с камином и сел.
— Принеси льда, Лавдэй.
— В чем дело, милорд?
— Я ушиб ногу.
— Да, да, милорд.
— Я сломлю эту служанку, Лавдэй.
— Какую служанку, милорд, могу я узнать?
— Эту новую толстушку с лимонным запахом.
— А, это мисс Гэмп, милорд.
— Она Гэмп! Гэмп?
— Да, милорд. Ваша светлость, наверное, теперь пожелает уволить ее?
Пытаясь встать, Джослин вскрикнул, наступив на распухшую ногу, и сел опять.
— О, нет. Нет, нет! Если ты избавишься от нее, то я не смогу отомстить ей, Лавдэй.
— Нет, милорд, не сможете.
— Да не говори ты «нет, милорд» этим тоном поучающей гувернантки.
Пододвинув оттоманку к креслу Джослина, Лавдэй сказал:
— Я говорю так, потому что понимаю, что милорд не будет тратить время на служанок, чтобы мстить им. Я-то знаю, что он не привык к этому и не унизится до этого.
Положив ногу на оттоманку, Джослин сказал:
— Ну, ладно, Лавдэй, отныне мы обретем новые привычки. Если понадобится, испытаем себя и унижением.
— Да, милорд? Вы считаете возможным…
— Да, считаю.
— Сейчас я принесу лед, милорд.
— Она пахнет лимоном, Лавдэй.
— В самом деле, милорд, лимоны — это весьма полезные фрукты.
И с этим комментарием Лавдэй удалился, оставив Джослина, а тот, уставившись на свою ногу, желал сейчас только одного — чашку горячего чая… с лимоном.
3
Придерживая разорванное платье, Лайза спустилась вниз. Она все прислушивалась, не идет ли за ней виконт. Ужас охватывал ее при мысли, что он здесь сейчас появится. Она прошла по кухне, но ничего не было слышно, кроме вдруг раздавшегося окрика дворецкого:
— Чаю! — кричал Чоук. — Чаю, миссис Юстэс, немедленно.
Лайза прошла через буфетную, пол которой мыла, стоя на коленях, одна из служанок, и вышла через противоположную дверь.
Она жила в комнате на чердачном этаже, куда можно было попасть, войдя в дом со двора и поднявшись по черной лестнице.
Она все еще не могла прийти в себя, нервная дрожь не отпускала ее. Лайзу шокировало поведение этого дикаря, не имеющего ничего общего с аристократом. Наверняка Чоук мог дать ей какое-нибудь задание, поэтому ей надо было быстрее зашить платье. Оно так разорвалось, что открылась набивка, вшитая в платье и делавшая девушку полнее, чем на самом деле. Лайза чуть было не потеряла рассудок — ведь виконт мог раскрыть ее секрет, если бы обратил внимание на маскировочную набивку и задумался — зачем она? Он просто не контролировал себя, нет, почти что потерял разум. Он понял, что она следила за ним, и теперь будет очень бдительным с ней.
Она заштопала платье. Обычно она и ее соседка по комнате переодевались в темноте: или ранним утром, когда еще было темно, или поздним вечером, поэтому Лайза не боялась, что служанка, жившая с ней, может что-то заподозрить. Но сейчас Лайза была одна в комнате, поэтому она безбоязненно сняла платье и чепец, под которым прятала свои волосы. Они копной упали на плечи. Лайза с ужасом подумала, что было бы, если бы виконт сорвал чепец. Она посмотрела на непривычный темный локон, опустившийся на глаза, и вспомнила, сколько мук она претерпела, перекрашиваясь перед тем, как пойти в дом виконта.
Вновь надев платье, она обнаружила, что руки у нее до сих пор трясутся. Она никак не могла отделаться от мыслей о случившемся, преодолеть страх разоблачения. Лайза уже успела обыскать весь дом, кроме комнат виконта. Какое чудовищное невезенье, что он вернулся раньше, чем его ожидали!
Ее руки были холодны и дрожали, она с трудом застегнула платье. Затем присела на кровать и тяжело вздохнула. Если бы только лондонская полиция поверила ее подозрениям, ей не пришлось бы находиться сейчас в этом доме. Но ей не поверили, отослали со снисходительной улыбкой. Однако она не сдалась. Мужчины и раньше смеялись над ней, но это не смертельно, это все можно перенести.
Ей было все равно, что они сказали. Уильям Эдвард был не из тех мужчин, что болтаются по публичным домам и винным лавкам Уайтчепела и кончают в петле. Она помнила сейчас каждое слово полицейских, которые приходили к ней, чтобы она опознала его, так как в кармане его жилета была найдена ее фотография. Ей понадобились месяцы, чтобы поверить в виновность того, кого она теперь подозревала. Она пыталась убедить в этом и полицию. Но они посмеялись над ее подозрениями. Их было так же бесполезно убеждать, как и ее отца. Тот тоже не верил ей и тоже думал, что это самоубийство. Наконец, отчаявшись, она стала действовать сама, пытаясь выяснить обстоятельства смерти Уильяма Эдварда.
Лайза закрыла глаза и вспомнила раздутое лицо брата. Его язык… был… Нет, она не хотела бы увидеть это еще раз.
Она опять мысленно вернулась к событиям той ночи, когда был убит Уильям Эдвард. Он появился у нее неожиданно. После того как она ушла из дома, она жила одна, тайком от отца поддерживая связь с матерью и братом, Уильямом Эдвардом. Отец не мог ничего сделать со строптивой дочерью, от которой он отрекся за ее упрямство и непокорность. Он обозлился еще больше, когда понял, что она не придет и не встанет перед ним на колени, прося о прощении, после того как он изгнал ее из дома. Ему казалось чудовищным, что она захотела стать независимой, выбрав самостоятельное дело по душе. Поэтому Уильям Эдвард навещал ее тайно в доме, в котором она жила и который одновременно служил офисом для нее.
В тот вечер он как-то особенно волновался, выглядел необычно возбужденным, хотя раньше она за ним никогда этого не замечала. Частично его возбужденное состояние можно было объяснить предстоящей встречей в политическом комитете Эшера Фокса, который собирался в доме виконта Радклиффа, куда он собирался пойти после Лайзы.
— Он многого добьется, Лайза, — говорил Уильям Эдвард возбужденно. — Ты бы видела его в Крыму. Такого хорошего подполковника не было ни в одном полку. Он спас жизнь Джослина Маршалла и мою тоже.
— Ты писал, что Маршалл ненавидел тебя, — сказала Лайза.
Уильям Эдвард даже покраснел:
— Он хотел одеть нас, как дикарей. Мы же офицеры, офицеры кавалерийского полка Ее Королевского Величества, а не какие-то там индейцы. Он хотел, чтобы мы были одеты в оленью кожу. И еще, я скажу тебе, он хотел заставить нас ползать по-пластунски и шпионить. Но…
— Ты был не согласен с этим? Прокашлявшись, Уильям Эдвард рассказал:
— Я был с ним, когда за день до сражения под Балаклавой он уничтожил кавалерийский дозор и создал возможность внезапного нападения на русских. Но из-за того, что Кардиган не руководил операцией, мы вскоре оказались отрезанными. Маршаллу, мне и сержанту Поукинсу удалось оторваться от противника. Правда, только лишь потому, что мы были одеты не в красные шинели, а в темную одежду из оленьей кожи. Его неджентльменское отношение к войне он выработал в Техасе и Калифорнии. Ты бы видела нас, Лайза. Зацепившись за бока лошадей, мы прорвались сквозь русских. Ты бы поглядела на их лица.
Подойдя к краю конторки, брат посмотрел на нее, воскрешая в памяти страшные события:
— В тот день я научился убивать. Я подполз по-пластунски к русскому часовому и ударил его сзади ножом. Маршалл велел мне сделать это, грозился пристрелить, если не сделаю.
— Этот человек заставил тебя ползти в грязи с ножом в зубах и… и…
— И я остался жив. Но он, конечно, негодяй, Лайза. Ты даже не представляешь, что он за человек. Приличия запрещают мне рассказать тебе о его отвратительных наклонностях. Такого кровожадного дикаря, как он, редко увидишь. О, я во многом его подозреваю! Ты знаешь, что уничтожены почти все Де Бри, и там практически не осталось ни одного наследника. А недавно старик Гарри был убит. Бедный старик Гарольд Эйри, Гарри Эйри, мы, бывало, называли его. Во время тренировок он всегда падал с лошади. На парадах не падал, только на тренировках. Он прошел через ад Балаклавы, а затем, как говорят, покончил с собой, повесился. В Уайтчепеле. Я и не предполагал, что Гарри Эйри вообще знает, где это — Уайтчепел.
— Чаю! — кричал Чоук. — Чаю, миссис Юстэс, немедленно.
Лайза прошла через буфетную, пол которой мыла, стоя на коленях, одна из служанок, и вышла через противоположную дверь.
Она жила в комнате на чердачном этаже, куда можно было попасть, войдя в дом со двора и поднявшись по черной лестнице.
Она все еще не могла прийти в себя, нервная дрожь не отпускала ее. Лайзу шокировало поведение этого дикаря, не имеющего ничего общего с аристократом. Наверняка Чоук мог дать ей какое-нибудь задание, поэтому ей надо было быстрее зашить платье. Оно так разорвалось, что открылась набивка, вшитая в платье и делавшая девушку полнее, чем на самом деле. Лайза чуть было не потеряла рассудок — ведь виконт мог раскрыть ее секрет, если бы обратил внимание на маскировочную набивку и задумался — зачем она? Он просто не контролировал себя, нет, почти что потерял разум. Он понял, что она следила за ним, и теперь будет очень бдительным с ней.
Она заштопала платье. Обычно она и ее соседка по комнате переодевались в темноте: или ранним утром, когда еще было темно, или поздним вечером, поэтому Лайза не боялась, что служанка, жившая с ней, может что-то заподозрить. Но сейчас Лайза была одна в комнате, поэтому она безбоязненно сняла платье и чепец, под которым прятала свои волосы. Они копной упали на плечи. Лайза с ужасом подумала, что было бы, если бы виконт сорвал чепец. Она посмотрела на непривычный темный локон, опустившийся на глаза, и вспомнила, сколько мук она претерпела, перекрашиваясь перед тем, как пойти в дом виконта.
Вновь надев платье, она обнаружила, что руки у нее до сих пор трясутся. Она никак не могла отделаться от мыслей о случившемся, преодолеть страх разоблачения. Лайза уже успела обыскать весь дом, кроме комнат виконта. Какое чудовищное невезенье, что он вернулся раньше, чем его ожидали!
Ее руки были холодны и дрожали, она с трудом застегнула платье. Затем присела на кровать и тяжело вздохнула. Если бы только лондонская полиция поверила ее подозрениям, ей не пришлось бы находиться сейчас в этом доме. Но ей не поверили, отослали со снисходительной улыбкой. Однако она не сдалась. Мужчины и раньше смеялись над ней, но это не смертельно, это все можно перенести.
Ей было все равно, что они сказали. Уильям Эдвард был не из тех мужчин, что болтаются по публичным домам и винным лавкам Уайтчепела и кончают в петле. Она помнила сейчас каждое слово полицейских, которые приходили к ней, чтобы она опознала его, так как в кармане его жилета была найдена ее фотография. Ей понадобились месяцы, чтобы поверить в виновность того, кого она теперь подозревала. Она пыталась убедить в этом и полицию. Но они посмеялись над ее подозрениями. Их было так же бесполезно убеждать, как и ее отца. Тот тоже не верил ей и тоже думал, что это самоубийство. Наконец, отчаявшись, она стала действовать сама, пытаясь выяснить обстоятельства смерти Уильяма Эдварда.
Лайза закрыла глаза и вспомнила раздутое лицо брата. Его язык… был… Нет, она не хотела бы увидеть это еще раз.
Она опять мысленно вернулась к событиям той ночи, когда был убит Уильям Эдвард. Он появился у нее неожиданно. После того как она ушла из дома, она жила одна, тайком от отца поддерживая связь с матерью и братом, Уильямом Эдвардом. Отец не мог ничего сделать со строптивой дочерью, от которой он отрекся за ее упрямство и непокорность. Он обозлился еще больше, когда понял, что она не придет и не встанет перед ним на колени, прося о прощении, после того как он изгнал ее из дома. Ему казалось чудовищным, что она захотела стать независимой, выбрав самостоятельное дело по душе. Поэтому Уильям Эдвард навещал ее тайно в доме, в котором она жила и который одновременно служил офисом для нее.
В тот вечер он как-то особенно волновался, выглядел необычно возбужденным, хотя раньше она за ним никогда этого не замечала. Частично его возбужденное состояние можно было объяснить предстоящей встречей в политическом комитете Эшера Фокса, который собирался в доме виконта Радклиффа, куда он собирался пойти после Лайзы.
— Он многого добьется, Лайза, — говорил Уильям Эдвард возбужденно. — Ты бы видела его в Крыму. Такого хорошего подполковника не было ни в одном полку. Он спас жизнь Джослина Маршалла и мою тоже.
— Ты писал, что Маршалл ненавидел тебя, — сказала Лайза.
Уильям Эдвард даже покраснел:
— Он хотел одеть нас, как дикарей. Мы же офицеры, офицеры кавалерийского полка Ее Королевского Величества, а не какие-то там индейцы. Он хотел, чтобы мы были одеты в оленью кожу. И еще, я скажу тебе, он хотел заставить нас ползать по-пластунски и шпионить. Но…
— Ты был не согласен с этим? Прокашлявшись, Уильям Эдвард рассказал:
— Я был с ним, когда за день до сражения под Балаклавой он уничтожил кавалерийский дозор и создал возможность внезапного нападения на русских. Но из-за того, что Кардиган не руководил операцией, мы вскоре оказались отрезанными. Маршаллу, мне и сержанту Поукинсу удалось оторваться от противника. Правда, только лишь потому, что мы были одеты не в красные шинели, а в темную одежду из оленьей кожи. Его неджентльменское отношение к войне он выработал в Техасе и Калифорнии. Ты бы видела нас, Лайза. Зацепившись за бока лошадей, мы прорвались сквозь русских. Ты бы поглядела на их лица.
Подойдя к краю конторки, брат посмотрел на нее, воскрешая в памяти страшные события:
— В тот день я научился убивать. Я подполз по-пластунски к русскому часовому и ударил его сзади ножом. Маршалл велел мне сделать это, грозился пристрелить, если не сделаю.
— Этот человек заставил тебя ползти в грязи с ножом в зубах и… и…
— И я остался жив. Но он, конечно, негодяй, Лайза. Ты даже не представляешь, что он за человек. Приличия запрещают мне рассказать тебе о его отвратительных наклонностях. Такого кровожадного дикаря, как он, редко увидишь. О, я во многом его подозреваю! Ты знаешь, что уничтожены почти все Де Бри, и там практически не осталось ни одного наследника. А недавно старик Гарри был убит. Бедный старик Гарольд Эйри, Гарри Эйри, мы, бывало, называли его. Во время тренировок он всегда падал с лошади. На парадах не падал, только на тренировках. Он прошел через ад Балаклавы, а затем, как говорят, покончил с собой, повесился. В Уайтчепеле. Я и не предполагал, что Гарри Эйри вообще знает, где это — Уайтчепел.