Страница:
– Приготовлю на ужин кролика! – крикнула Ира мне вдогонку.
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
Долгими эти 20 лет стали для них обоих.
Они грызли время, как мыши: по краям, не чувствуя вкуса. Но это устраивало и его, и ее.
– Алик долетел? – спросила Чернова.
Я сидела за барной стойкой, которая служила обеденным столом. За стойкой было два стула – ее и мужа. К тому, что сын снова дома, Чернова никак не могла привыкнуть.
– Пока не звонил. У меня Катька с утра сидит. Сейчас отсыпается.
– Как она?
– Так же.
– Вот подонок! Прямо зарезать его тупым ножом!
– В глаз!
– Ей уже лет-то… Не девочка.
– Мы уже все не девочки.
– Так-так-так! Упаднические мысли бросить!
– А давай я тебе на день рождения козу подарю?
– Козу? – Чернова задумалась. – Нет. Молоко пить придется, а оно калорийное. Я опять на килограмм поправилась.
– Я тоже.
– По тебе не видно.
– По тебе тоже.
– У меня живот.
– И у меня живот.
– У тебя телефон. – Чернова включила фен.
– Алло.
– Это редактор из издательства. Здравствуйте.
Я кивнула Черновой, волосы которой стояли дыбом под струей из фена, и выскочила на улицу.
– Да, я вас слушаю. – Когда я волнуюсь, я всегда говорю как провинившаяся первоклашка.
– Как ваше отчество?..
– Не важно, можно просто…
– Я прочитала вашу рукопись, и она мне понравилась. Мы могли бы издать ее.
– Ничего себе… – проговорила я.
– Да! Но мне было бы интересно узнать что-нибудь о вас. Сколько вам лет, чем занимаетесь? Писали ли раньше что-нибудь?
– Мне тридцать лет. Я домохозяйка. Я давно ничего не писала и ничем не занимаюсь. Год назад развелась. У меня сын.
– Какое у вас образование?
– Филфак МГУ.
Мы договорились, что я приеду к ним завтра в Москву. Со мной познакомится издатель.
– Чего это вы такая довольная? – спросила Ира. Она разрезала кости кролика электрическим ножом. Ира подарила мне этот нож на Новый год.
– Ты знаешь, я написала книжку…
– Зачем? – удивилась Ира. Не выключая нож.
– Не знаю. Просто захотелось. И она понравилась редактору! Они хотят ее напечатать!
– А деньги за это платят?
– Деньги платят за то, чтобы ты кролика вкусно приготовила, а не за то, чтобы ты из его костей фарш делала. Выключи нож.
– Я буду говорить, что работаю у писательницы, представляете?
Я решила сама потушить кролика.
– Ну, хоть сколько-нибудь платят? – допытывалась Ира.
– Да не особо там платят… это другое. Я написала книгу, и она кому-то понравилась. Понимаешь?
– Вот если бы платили, я бы тоже могла написать.
– Про что?
– Да хоть про вас!
Кролик не получился.
Он вонял несвежей рыбой, и я обреченно вдыхала его аромат, пытаясь к нему привыкнуть.
Это был ужин для моей мамы.
Сегодня вечером она привезет из Ялты моего шестилетнего сына.
2
3
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
Долгими эти 20 лет стали для них обоих.
Они грызли время, как мыши: по краям, не чувствуя вкуса. Но это устраивало и его, и ее.
– Алик долетел? – спросила Чернова.
Я сидела за барной стойкой, которая служила обеденным столом. За стойкой было два стула – ее и мужа. К тому, что сын снова дома, Чернова никак не могла привыкнуть.
– Пока не звонил. У меня Катька с утра сидит. Сейчас отсыпается.
– Как она?
– Так же.
– Вот подонок! Прямо зарезать его тупым ножом!
– В глаз!
– Ей уже лет-то… Не девочка.
– Мы уже все не девочки.
– Так-так-так! Упаднические мысли бросить!
– А давай я тебе на день рождения козу подарю?
– Козу? – Чернова задумалась. – Нет. Молоко пить придется, а оно калорийное. Я опять на килограмм поправилась.
– Я тоже.
– По тебе не видно.
– По тебе тоже.
– У меня живот.
– И у меня живот.
– У тебя телефон. – Чернова включила фен.
– Алло.
– Это редактор из издательства. Здравствуйте.
Я кивнула Черновой, волосы которой стояли дыбом под струей из фена, и выскочила на улицу.
– Да, я вас слушаю. – Когда я волнуюсь, я всегда говорю как провинившаяся первоклашка.
– Как ваше отчество?..
– Не важно, можно просто…
– Я прочитала вашу рукопись, и она мне понравилась. Мы могли бы издать ее.
– Ничего себе… – проговорила я.
– Да! Но мне было бы интересно узнать что-нибудь о вас. Сколько вам лет, чем занимаетесь? Писали ли раньше что-нибудь?
– Мне тридцать лет. Я домохозяйка. Я давно ничего не писала и ничем не занимаюсь. Год назад развелась. У меня сын.
– Какое у вас образование?
– Филфак МГУ.
Мы договорились, что я приеду к ним завтра в Москву. Со мной познакомится издатель.
– Чего это вы такая довольная? – спросила Ира. Она разрезала кости кролика электрическим ножом. Ира подарила мне этот нож на Новый год.
– Ты знаешь, я написала книжку…
– Зачем? – удивилась Ира. Не выключая нож.
– Не знаю. Просто захотелось. И она понравилась редактору! Они хотят ее напечатать!
– А деньги за это платят?
– Деньги платят за то, чтобы ты кролика вкусно приготовила, а не за то, чтобы ты из его костей фарш делала. Выключи нож.
– Я буду говорить, что работаю у писательницы, представляете?
Я решила сама потушить кролика.
– Ну, хоть сколько-нибудь платят? – допытывалась Ира.
– Да не особо там платят… это другое. Я написала книгу, и она кому-то понравилась. Понимаешь?
– Вот если бы платили, я бы тоже могла написать.
– Про что?
– Да хоть про вас!
Кролик не получился.
Он вонял несвежей рыбой, и я обреченно вдыхала его аромат, пытаясь к нему привыкнуть.
Это был ужин для моей мамы.
Сегодня вечером она привезет из Ялты моего шестилетнего сына.
2
Посмотрела телевизор.
Рассказывали про то, что в рамках кампании по борьбе с курением меняется дизайн сигаретных пачек. Сигареты теперь будут продаваться в коробке, похожей на гробик. Намек на скорую смерть.
Я подумала, что тогда надо поменять и дизайн автомобилей. И конечно же самолетов. И некоторая еда в супермаркетах тоже должна продаваться в гробиках. И дома, в которых живем. Гробик на колесах. Гробик с пропеллером. Со сроком хранения и показателем калорийности. Гробик с кухней и телевизором. И, собственно, сам гробик: гробик-переноска.
Я думала об этом, заходя в супермаркет. Тележка – гробик.
Я складывала в него продукты с полок.
Гробик – шапочка на голове кассирши.
– За телефон можно заплатить? – спросила я.
– Можно! – голос с того света. Из-под гробика-шапки.
Человек за мной – удивительно знакомое лицо.
Как будто эти глаза уже на меня смотрели.
Точно! Он – с телевидения. Аналитическая программа, которую закрыли почти сразу после выборов. Следом за ним написали заявления об уходе почти полканала. Нашумевшая история.
– Номер телефона?
Гробик – телевидение.
Я продиктовала свой номер. Протянула деньги.
Переложила пакеты снова в гробик-тележку.
Потом в гробик-машину. Джип.
Зазвонил телефон. Номер не определен.
Я ехала мимо вереницы таких же, как у меня, гробиков на колесах.
– Девушка! – незнакомый голос. – Вы пакет забыли! В супермаркете!
– Что? – не поняла я.
Зажав телефон между ухом и плечом, я включила дворники. Пошел дождь.
– Пакет в супермаркете. Вы сейчас где?
– Я? Я отъехала… – Я не стала ему рассказывать про гробик, в котором уютно ехала домой. – А вы кто? – поинтересовалась я довольно агрессивно.
– Да я никто. Я просто пакет ваш забрал. Думал – догоню…
– А откуда вы телефон-то мой узнали?
– Да вы же номер свой сказали кассирше, а у меня память профессиональная. Вы где?
– Да я… домой уже… – Я пыталась понять: это звонит ведущий? Нет, вряд ли.
– Вы на какой машине?
– Джип… зеленый…
– Так я за вами, оказывается, еду!
Я увидела его в зеркало.
Остановитесь, я вам пакет отдам.
Я остановилась почти посередине дороги. У меня никогда не было проблем с парковкой.
– Здравствуйте, – он улыбался. – Меня зовут Александр.
Ведущий.
– А я знаю, – я тоже улыбнулась. И забрала пакет в открытое окно.
– А у вас зонтик есть?
– Я не люблю зонтики, – сказала я.
И почему-то подумала: если идти вдвоем под двумя зонтиками, взявшись за руки, дождь будет капать? На руки? Или нет?
– До свидания, – сказала я. – И спасибо.
И нажала на кнопку стеклоподъемника.
Дождь хлестал по стеклу, оно плавно поднималось, а лицо ведущего, наоборот, постепенно тонуло и исчезло окончательно, когда мое окно закрылось.
Когда я подъехала к дому, дождь уже закончился.
Как мило: в одном из пакетов оказались чипсы и банка сардин в томатном соусе. И еще тертый пармезан. Никогда не покупала ничего подобного.
За пармезан – спасибо.
А чипсы я не ем. Жизненные принципы не позволяют.
Сардины попробовала. Вкусно.
Съела полбанки и открыла пакет с чипсами.
Доела и то и другое.
Почувствовала себя телеведущей. Опальной.
Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Тоже, кстати сказать, Александр Вот так, значит, телеведущие сейчас с девушками знакомятся.
Я посмотрела на телефон – звонков не было.
Вспомнила его улыбку. И как он тонул. Достойно. Как капитан подводной лодки, который остался на корме. А лодка погружалась в море. Я где-то в кино видела.
Сытая улыбка не сходила с моего лица.
Я вышла на улицу. Странно, дождь прошел, а не холодно. Даже наоборот.
Я посмотрела в небо.
Лучше всего умереть как птица – на лету. Замерзнуть. И падать, продолжая полет.
Самолет Алика потерпел аварию. Они совершили экстренную посадку прямо на воду. Самолет летел из Гватемалы в Москву.
Он спускался по надувному трапу, сняв свои начищенные лайковые ботиночки. Вместо того чтобы ужинать в «Аисте» с друзьями.
Может быть, даже он потерял их. Ботиночки.
По «Муз-ТВ» показывали рейтинг туалетов в ресторанах. На первом месте – туалет с прозрачной перегородкой между мужским и женским. На четвертом – туалет с ванной. В ванне плавали рыбки.
Телеведущий не звонил.
Может быть, он вовсе и не знакомился со мной? Может быть, я действительно оставила пакет в супермаркете, а он по-честному хотел его мне вернуть? И случайно передал свои чипсы? Свои, наверняка любимые, чипсы!
Кажется, я покупала шампунь. В моих сумках его не было.
Зазвонил телефон. Странной, дребезжащей мелодией, как будто жаловался.
Мой телефон исхитрялся сам каким-то неведомым науке и технике способом менять звонок.
Сегодня я бы тоже с удовольствием подребезжала.
– Алло!
«Алло» бывает трех видов: с надеждой, равнодушное, с раздражением. Можно подсчитать количество «алло» из разных групп за целый день и составить психологический портрет исследуемого персонажа.
Все мои «алло» были из первой категории. Я еще надеялась.
Что это не случайность.
Что он со мной все-таки знакомился.
Что он мне позвонит.
Я страдала.
Я лежала на диване в гостиной и с наслаждением страдала.
Я упивалась своим страданием.
Я ждала звонка от мужчины! Прикольно.
В моем возрасте (уже тридцать!), пережив развод (чуть больше года), разочаровавшись в вечной любви (и любви как таковой), я ждала звонка! От мужчины!
– Ну что, ты хочешь стать великой писательницей и зарабатывать кучу денег? – спросили меня из трубки.
– Ну да, хочу, – ответила я, делая вид, что подобные предложения поступают мне по нескольку раз в день.
– Приезжай подписывать договор.
Так было даже лучше.
Я – везучая и счастливая. Мне хочется петь и улыбаться!
Я стану знаменитой писательницей и что там мне сказали про деньги?
А когда он позвонит, мое «алло» будет из третьей категории! «Сколько можно мне названивать!.,»
Я пробежала глазами договор.
В Москве еще не начали топить, и в офисе издательства было зябко.
Я, наверное, последняя в Москве снимала босоножки и переходила на осенние туфли. Я и на «зимнее время» последняя переходила. Принципиально еще неделю не переводила часы. И всюду опаздывала.
– А почему тут написано, что перевод на иностранные языки тоже принадлежит вам?
– Это типовой договор.
Моему издателю было лет тридцать. Он был современный, лысый.
Он заканчивал работу ровно в шесть.
Ровно в восемь он ужинал в компании таких же современных и лысых приятелей.
Конечно, с ними были девушки.
Обычно разные.
Причем уже очень давно девушки из «Рая», «Дягилева» и «Оперы» слились у него в одно, даже не обязательно симпатичное лицо. Лицо-трансформер. Сегодня оно скуластое, завтра будет с голубыми глазами, а какое было вчера – не важно.
– Я получаю 20% от прибыли?
– Ну конечно. Мы же рискуем, мы вкладываем в тебя деньги. Сначала мы их должны отбить.
– Я возьму договор домой, почитаю.
– Послушай! – На его гладко выбритом лице глаза бегали туда-сюда, как в мультиках, когда изображают ночь. – У меня совсем нет времени! Нам нужен новый автор, не хочешь подписывать – не надо. У меня таких рукописей!.. – Он почему-то пнул ногой подоконник. Как будто рукописями была забита батарея.
Хотя через два часа в этом холодном офисе я была готова поверить во что угодно.
Не хотелось звонить мужу. Бывшему.
Услышать его скептическое: «Книгу написала? Ты?»
Конечно, писать книги, готовить завтрак, петь, танцевать, жить, быть красивой, любимой, не тратить деньги, уважать его привычки, не разговаривать по телефону, не дружить с дурами, не строить глазки его партнерам, не толстеть, не капризничать и все время улыбаться – может только его новая девушка.
Не я.
Звоню.
Ему некогда. Пытаюсь объяснить ситуацию в двух словах. Просит в одном. Называю ключевое. «Договор».
– Читай! – командует. И я с ужасом думаю о том, что вот так вот он командовал семь лет. Много.
Читаю.
– Это бред! – Он говорит о том, что роялти должны быть от оборота. А не от прибыли.– И вообще, возьми юриста! Кто сам подписывает договор?
Мне холодно.
Глаза из мультика уже давно соскочили с Литого черепа и носились по всему кабинету.
Все-таки мой договор – это не так серьезно. А потом, неизвестно, что будет завтра.
Рано или поздно начнут топить, ему придется извлечь рукописи из батареи…
– Ну, ладно. Подписываем.
Главное – что книгу напечатают.
Еще до Нового года.
– Только права на иностранные издания вычеркните.
– Хорошо, хорошо! Я уже на все согласен.
У меня красивая подпись. Я ее еще в школе придумала.
В офисе вроде даже потеплело. Глаза вернулись на место. Под брови.
– Ну, ты молодец! – сказал издатель. – Я таких жестких договоров еще ни с кем не подписывал.
Мне даже стало приятно. Какая я крутая! Сама, без юриста…
Это был первый и последний мой договор без юриста. Мой, а также всех моих друзей и знакомых.
Правило № 1: Если очень хочется что-то подписать, подпишите дневник своему ребенку. Если еще нет ребенка или он не ходит в школу (мой случай) – все равно подпишите, рано или поздно пригодится.
Он не звонил.
Позвонила моя подружка Марина. Она поссорилась со своим продюсером. И теперь он не берет трубку.
Позвонил мой приятель, мы иногда играем с ним в теннис.
– У меня угнали машину! – орал он в трубку. Подозреваю, что он обзванивал всех своих знакомых по записной книжке. У него был новый «Flying Spur». – Там были все мои скидочные карточки!!!
– Ужас, – согласилась я. – Не расстраивайся.
Последний раз я ему проиграла четыре сета подряд.
Это только осень. Так я решила.
Был третий день, если считать с того дня, когда я съела чипсы.
Он не звонил.
Ничего романтического в страдании я уже не находила.
Не то чтобы он был мне очень нужен, этот бывший телеведущий. Если бы позвонил.
Но он не звонил.
Я была старой и одинокой.
Я вообразила себе, что в меня можно влюбиться. Подслушать мой телефон, мчаться за мной в машине, стоять под дождем.
Но ведь так и было.
А потом он догнал меня, поговорил со мной – и разочаровался.
Я все еще достаточно симпатичная, чтобы можно было обратить на меня внимание, но, видимо, совершенно не обаятельная, чтобы в меня влюбиться. Без харизмы.
Девушка без харизмы – как переваренная креветка: под пиво пойдет, а так – нет.
Я – переваренная креветка.
А он не пьет пиво. Он ест чипсы.
В меня и в школе мальчишки не влюблялись. Все за Макаровой бегали. Она была самая высокая! А они все были с меня ростом! Кому это понравится?! В 14 лет?
Хорошая вещь Интернет.
Набрала его фамилию, инициалы. Двести с лишним ссылок. Ничего себе, действительно знаменитость. Всё про скандал на телевидении. Его обвиняли в излишней амбициозности, чрезмерной принципиальности… И ни слова о семейной жизни.
Заглянула на compromat.ru. Огромное количество статей, рецензии на его программу… Все очень позитивные. Только старые. Судя по всему, уже год о нем никто и не вспоминает. Фотографии, заголовки. «Конфронтация с властью», «Последний из могикан», «А мы пойдем на север!», «Демократия укрощает строптивых!», «Кто следующий?». Вот действительно, кто следующий?
Пошла без зонтика к Черновой.
С кем-нибудь поговорить, посмеяться, отвлечься!
Охрана Черновых пропустила, зная меня в лицо.
– Опоздаем! – разносилась по дому сирена, отдаленно напоминающая голос моей подруги.
Я и забыла, они же собирались в Лондон.
На спинке кресла сидел ее сын Сергей и спокойно болтал по телефону.
Чернова возникла передо мной, как атомный гриб. Страшная и непокорная.
– Я разведусь с ним! – кричала она. – Каждый раз одно и то же!
Одно и то же – это то, что ее мужу необходимо было принимать ванну перед каждой поездкой или просто важным событием.
И сейчас он наверняка плескался в пенистой воде с ароматическим маслом, не обращая на вопли жены никакого внимания. Потому что за 20 лет к ним привык.
Она к его ваннам привыкнуть не смогла.
– Нет, ты видел ее? – спрашивал Сережа телефонную трубку. – Когда она поднимает голову, она похожа на Мишу Бартон!
– Мы опоздаем! – кричала Чернова в пространство где-то у меня за спиной. – Сережа! Быстро в машину, в крайнем случае, поедем без него! Ты слышишь?! – снова в ту же сторону. – Мы уезжаем без него!
– Он? Он вылитый Ди Каприо в «Полном затмении»… – Сережа невозмутимо встал и повесил на плечо дорожную сумку «Lancel». Кожаную.
Я позвонила тренеру.
– Леночка, у тебя есть время? Мне ну очень-преочень надо… Ну, почему полгода? Ну, пожалуйста! Ладно, спасибо большое. Да, я поняла, через десять минут. Я поняла, что повезло. Все. Целую. Жду.
Попрощалась с Черновой. Как звали ту актрису в «Иствикских ведьмах»?
Дома конечно же была Ира.
– Мне тут колбаски кровяной передали из Крыма, – встретила она меня в дверях с чем-то, завернутым в газету. – Поджарить?
– Через час. Ко мне сейчас тренер придет.
Я постаралась быстро пройти в комнату моего сына Антошки, которая служила мне залом для тренировок. Там была шведская стенка и мат.
Ира не отставала ни на шаг.
– Мой совсем с ума сошел, – говорила она, – представляете? В час ночи вчера пришел!
– Представляю, – кивала я.
– Мне знаете, что нужно?
– Что?
– Чтобы я вам SMS прислала: «Занята, не приду». Ну, как будто я ухажеру своему пишу.
– И что?
– А вы мне в ответ: «Схожу с ума от любви».
– Ир… – Я даже остановилась. – Почему ты мои бусы брала?
– Так я ж вернула! – Она как будто обиделась.
– Ты не можешь брать мои вещи.
– Почему? Я же ничего с ними не сделала, а следователь мой сказал, что в этих бусах…
– Ира! Уже осень! Убери, пожалуйста, с улицы подушки и сними чехлы с диванов. Там сыро!
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– И пойду стирать.
– Пойди.
– Только у вас порошок такой, что им много не отстираешь. Дешевый. Вот у моей прежней хозяйки…
– Что же ты у нее не осталась?
– Так получилось, представляете? – Ира поджала свои и без того тонкие губы. – Она меня к мужу своему приревновала. А у вас… И мужа-то…
Я улыбнулась ей и закрыла дверь. Быстро.
Физкультурой лучше заниматься дома. По крайней мере, дома ты делаешь это уж точно для себя.
– В общем, неплохо, – похвалила меня тренер через час. – Но больше таких больших перерывов не делай.
– Не буду, – пообещала я.
– Сейчас можешь поесть, – она великодушно улыбнулась, – морской капусты, чуть-чуть овощей на пару.
– Okay.
Из кухни доносились возбуждающие запахи жареной кровяной колбасы.
Он не звонил.
Колбасой пришлось поделиться с Мариной Сми.
Она приехала на новеньком «Мерседесе» баклажанного цвета.
– Не берет трубку, – сообщила она, ловко подцепив на вилку самый большой кусок.
Своего продюсера она действительно любила.
Их ребенку было уже два года.
Только об этом никто не знал. Потому что миф «любовный роман между известной певицей Василисой и ее продюсером» очень устраивал прессу. И, как следствие, самого продюсера тоже. И видимо, Василису.
– Позвони ему, – попросила Марина.
– И что сказать?
– Ну, что-нибудь… важное.
– Например? Что ты съела всю мою крымскую колбасу?
– Не всю. Вот еще кусочек. Забирай.
– А что?
– Ну, давай придумаем! Ты же можешь!
Я задумалась. А если и правда мне отключить на пару дней телефон, и пусть он названивает, этот телеведущий. Которого уволили. Значит, не так уж он был и хорош, кстати.
– Скажи, что я заболела. В больнице.
– Он спросит: в какой?
Мы решили, что надо разбить ее машину, дать деньги в травмпункте, чтобы ей наложили гипс, и тогда я позвоню продюсеру.
После непродолжительных поисков мы пришли к выводу, что трактор на соседней стройке – самый подходящий предмет, о который можно разбить машину.
Я стояла в стороне.
Лицо Марины за рулем выражало решимость и готовность идти до конца.
– Я не могу, – вдруг сказала она. – Новая машина, я не могу!
– Ну и что будем делать?
– Давай ты!
Я посмотрела на небо. Снова собирался дождь.
Села за руль. Страшно.
– Может, не будем? – попросила я.
– Будем. Давай!
Мы вернулись домой и выпили по сто грамм виноградной водки Pisco.
Снова стояли у трактора.
Снова я смотрела на него из-за руля, как будто из-под бровей.
Однажды в Черногории мы ехали по серпантину. Очень высоко. Мы тогда еще жили вместе, чо оба понимали, что развод неизбежен.
Внизу были горы. Море. Красота.
Мы были слишком над ней, чтобы чувствовать свою сопричастность.
Я тогда подумала: что, если нажать на газ – не вписываясь в поворот, а прямо вперед, в пропасть, во всю эту красоту? Успею ли я получить удовольствие от полета? Или будет только предсмертный ужас?
Я представила себя в горах Черногории.
Реальность в виде трактора оказалась сильней.
Я посмотрела на Марину. Неожиданно для себя нажала на газ. Повернула руль, подставляя трактору пассажирское сиденье. Удар был несильным.
Вылетела только правая подушка безопасности. Марина закричала.
Я вспомнила слово «катарсис».
У нее зазвонил телефон, и снова пошел дождь.
Муж няни ее ребенка попал в автокатастрофу.
Марине срочно надо было ехать домой: няня уезжала.
«Мерседес» не заводился. К тому же вся его правая часть стала как будто частью трактора. Казалось, что если «Мерседес» поедет, то и трактор здесь не останется.
Я не могла везти Марину в Москву, поскольку даже сто грамм виноградной водки – это все-таки сто грамм виноградной водки.
Позвонила продюсеру. Уже из дома. Он не ответил. Хам! А мы из-за него машину разбили.
Марина пошла ловить такси.
Я стояла на крыльце босиком, а земля лежала у моих ног, словно мертвая.
Сосны врезались в небо, как наточенные кинжалы, и небо истекало кровью, а я подставляла лицо под теплые капли, и ловила их ртом, и чувствовала их вкус.
Позвонил телеведущий.
– Привет, – сказал он.
И я снова подумала: «Это только осень».
Рассказывали про то, что в рамках кампании по борьбе с курением меняется дизайн сигаретных пачек. Сигареты теперь будут продаваться в коробке, похожей на гробик. Намек на скорую смерть.
Я подумала, что тогда надо поменять и дизайн автомобилей. И конечно же самолетов. И некоторая еда в супермаркетах тоже должна продаваться в гробиках. И дома, в которых живем. Гробик на колесах. Гробик с пропеллером. Со сроком хранения и показателем калорийности. Гробик с кухней и телевизором. И, собственно, сам гробик: гробик-переноска.
Я думала об этом, заходя в супермаркет. Тележка – гробик.
Я складывала в него продукты с полок.
Гробик – шапочка на голове кассирши.
– За телефон можно заплатить? – спросила я.
– Можно! – голос с того света. Из-под гробика-шапки.
Человек за мной – удивительно знакомое лицо.
Как будто эти глаза уже на меня смотрели.
Точно! Он – с телевидения. Аналитическая программа, которую закрыли почти сразу после выборов. Следом за ним написали заявления об уходе почти полканала. Нашумевшая история.
– Номер телефона?
Гробик – телевидение.
Я продиктовала свой номер. Протянула деньги.
Переложила пакеты снова в гробик-тележку.
Потом в гробик-машину. Джип.
Зазвонил телефон. Номер не определен.
Я ехала мимо вереницы таких же, как у меня, гробиков на колесах.
– Девушка! – незнакомый голос. – Вы пакет забыли! В супермаркете!
– Что? – не поняла я.
Зажав телефон между ухом и плечом, я включила дворники. Пошел дождь.
– Пакет в супермаркете. Вы сейчас где?
– Я? Я отъехала… – Я не стала ему рассказывать про гробик, в котором уютно ехала домой. – А вы кто? – поинтересовалась я довольно агрессивно.
– Да я никто. Я просто пакет ваш забрал. Думал – догоню…
– А откуда вы телефон-то мой узнали?
– Да вы же номер свой сказали кассирше, а у меня память профессиональная. Вы где?
– Да я… домой уже… – Я пыталась понять: это звонит ведущий? Нет, вряд ли.
– Вы на какой машине?
– Джип… зеленый…
– Так я за вами, оказывается, еду!
Я увидела его в зеркало.
Остановитесь, я вам пакет отдам.
Я остановилась почти посередине дороги. У меня никогда не было проблем с парковкой.
– Здравствуйте, – он улыбался. – Меня зовут Александр.
Ведущий.
– А я знаю, – я тоже улыбнулась. И забрала пакет в открытое окно.
– А у вас зонтик есть?
– Я не люблю зонтики, – сказала я.
И почему-то подумала: если идти вдвоем под двумя зонтиками, взявшись за руки, дождь будет капать? На руки? Или нет?
– До свидания, – сказала я. – И спасибо.
И нажала на кнопку стеклоподъемника.
Дождь хлестал по стеклу, оно плавно поднималось, а лицо ведущего, наоборот, постепенно тонуло и исчезло окончательно, когда мое окно закрылось.
Когда я подъехала к дому, дождь уже закончился.
Как мило: в одном из пакетов оказались чипсы и банка сардин в томатном соусе. И еще тертый пармезан. Никогда не покупала ничего подобного.
За пармезан – спасибо.
А чипсы я не ем. Жизненные принципы не позволяют.
Сардины попробовала. Вкусно.
Съела полбанки и открыла пакет с чипсами.
Доела и то и другое.
Почувствовала себя телеведущей. Опальной.
Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Тоже, кстати сказать, Александр Вот так, значит, телеведущие сейчас с девушками знакомятся.
Я посмотрела на телефон – звонков не было.
Вспомнила его улыбку. И как он тонул. Достойно. Как капитан подводной лодки, который остался на корме. А лодка погружалась в море. Я где-то в кино видела.
Сытая улыбка не сходила с моего лица.
Я вышла на улицу. Странно, дождь прошел, а не холодно. Даже наоборот.
Я посмотрела в небо.
Лучше всего умереть как птица – на лету. Замерзнуть. И падать, продолжая полет.
Самолет Алика потерпел аварию. Они совершили экстренную посадку прямо на воду. Самолет летел из Гватемалы в Москву.
Он спускался по надувному трапу, сняв свои начищенные лайковые ботиночки. Вместо того чтобы ужинать в «Аисте» с друзьями.
Может быть, даже он потерял их. Ботиночки.
По «Муз-ТВ» показывали рейтинг туалетов в ресторанах. На первом месте – туалет с прозрачной перегородкой между мужским и женским. На четвертом – туалет с ванной. В ванне плавали рыбки.
Телеведущий не звонил.
Может быть, он вовсе и не знакомился со мной? Может быть, я действительно оставила пакет в супермаркете, а он по-честному хотел его мне вернуть? И случайно передал свои чипсы? Свои, наверняка любимые, чипсы!
Кажется, я покупала шампунь. В моих сумках его не было.
Зазвонил телефон. Странной, дребезжащей мелодией, как будто жаловался.
Мой телефон исхитрялся сам каким-то неведомым науке и технике способом менять звонок.
Сегодня я бы тоже с удовольствием подребезжала.
– Алло!
«Алло» бывает трех видов: с надеждой, равнодушное, с раздражением. Можно подсчитать количество «алло» из разных групп за целый день и составить психологический портрет исследуемого персонажа.
Все мои «алло» были из первой категории. Я еще надеялась.
Что это не случайность.
Что он со мной все-таки знакомился.
Что он мне позвонит.
Я страдала.
Я лежала на диване в гостиной и с наслаждением страдала.
Я упивалась своим страданием.
Я ждала звонка от мужчины! Прикольно.
В моем возрасте (уже тридцать!), пережив развод (чуть больше года), разочаровавшись в вечной любви (и любви как таковой), я ждала звонка! От мужчины!
– Ну что, ты хочешь стать великой писательницей и зарабатывать кучу денег? – спросили меня из трубки.
– Ну да, хочу, – ответила я, делая вид, что подобные предложения поступают мне по нескольку раз в день.
– Приезжай подписывать договор.
Так было даже лучше.
Я – везучая и счастливая. Мне хочется петь и улыбаться!
Я стану знаменитой писательницей и что там мне сказали про деньги?
А когда он позвонит, мое «алло» будет из третьей категории! «Сколько можно мне названивать!.,»
Я пробежала глазами договор.
В Москве еще не начали топить, и в офисе издательства было зябко.
Я, наверное, последняя в Москве снимала босоножки и переходила на осенние туфли. Я и на «зимнее время» последняя переходила. Принципиально еще неделю не переводила часы. И всюду опаздывала.
– А почему тут написано, что перевод на иностранные языки тоже принадлежит вам?
– Это типовой договор.
Моему издателю было лет тридцать. Он был современный, лысый.
Он заканчивал работу ровно в шесть.
Ровно в восемь он ужинал в компании таких же современных и лысых приятелей.
Конечно, с ними были девушки.
Обычно разные.
Причем уже очень давно девушки из «Рая», «Дягилева» и «Оперы» слились у него в одно, даже не обязательно симпатичное лицо. Лицо-трансформер. Сегодня оно скуластое, завтра будет с голубыми глазами, а какое было вчера – не важно.
– Я получаю 20% от прибыли?
– Ну конечно. Мы же рискуем, мы вкладываем в тебя деньги. Сначала мы их должны отбить.
– Я возьму договор домой, почитаю.
– Послушай! – На его гладко выбритом лице глаза бегали туда-сюда, как в мультиках, когда изображают ночь. – У меня совсем нет времени! Нам нужен новый автор, не хочешь подписывать – не надо. У меня таких рукописей!.. – Он почему-то пнул ногой подоконник. Как будто рукописями была забита батарея.
Хотя через два часа в этом холодном офисе я была готова поверить во что угодно.
Не хотелось звонить мужу. Бывшему.
Услышать его скептическое: «Книгу написала? Ты?»
Конечно, писать книги, готовить завтрак, петь, танцевать, жить, быть красивой, любимой, не тратить деньги, уважать его привычки, не разговаривать по телефону, не дружить с дурами, не строить глазки его партнерам, не толстеть, не капризничать и все время улыбаться – может только его новая девушка.
Не я.
Звоню.
Ему некогда. Пытаюсь объяснить ситуацию в двух словах. Просит в одном. Называю ключевое. «Договор».
– Читай! – командует. И я с ужасом думаю о том, что вот так вот он командовал семь лет. Много.
Читаю.
– Это бред! – Он говорит о том, что роялти должны быть от оборота. А не от прибыли.– И вообще, возьми юриста! Кто сам подписывает договор?
Мне холодно.
Глаза из мультика уже давно соскочили с Литого черепа и носились по всему кабинету.
Все-таки мой договор – это не так серьезно. А потом, неизвестно, что будет завтра.
Рано или поздно начнут топить, ему придется извлечь рукописи из батареи…
– Ну, ладно. Подписываем.
Главное – что книгу напечатают.
Еще до Нового года.
– Только права на иностранные издания вычеркните.
– Хорошо, хорошо! Я уже на все согласен.
У меня красивая подпись. Я ее еще в школе придумала.
В офисе вроде даже потеплело. Глаза вернулись на место. Под брови.
– Ну, ты молодец! – сказал издатель. – Я таких жестких договоров еще ни с кем не подписывал.
Мне даже стало приятно. Какая я крутая! Сама, без юриста…
Это был первый и последний мой договор без юриста. Мой, а также всех моих друзей и знакомых.
Правило № 1: Если очень хочется что-то подписать, подпишите дневник своему ребенку. Если еще нет ребенка или он не ходит в школу (мой случай) – все равно подпишите, рано или поздно пригодится.
Он не звонил.
Позвонила моя подружка Марина. Она поссорилась со своим продюсером. И теперь он не берет трубку.
Позвонил мой приятель, мы иногда играем с ним в теннис.
– У меня угнали машину! – орал он в трубку. Подозреваю, что он обзванивал всех своих знакомых по записной книжке. У него был новый «Flying Spur». – Там были все мои скидочные карточки!!!
– Ужас, – согласилась я. – Не расстраивайся.
Последний раз я ему проиграла четыре сета подряд.
Это только осень. Так я решила.
Был третий день, если считать с того дня, когда я съела чипсы.
Он не звонил.
Ничего романтического в страдании я уже не находила.
Не то чтобы он был мне очень нужен, этот бывший телеведущий. Если бы позвонил.
Но он не звонил.
Я была старой и одинокой.
Я вообразила себе, что в меня можно влюбиться. Подслушать мой телефон, мчаться за мной в машине, стоять под дождем.
Но ведь так и было.
А потом он догнал меня, поговорил со мной – и разочаровался.
Я все еще достаточно симпатичная, чтобы можно было обратить на меня внимание, но, видимо, совершенно не обаятельная, чтобы в меня влюбиться. Без харизмы.
Девушка без харизмы – как переваренная креветка: под пиво пойдет, а так – нет.
Я – переваренная креветка.
А он не пьет пиво. Он ест чипсы.
В меня и в школе мальчишки не влюблялись. Все за Макаровой бегали. Она была самая высокая! А они все были с меня ростом! Кому это понравится?! В 14 лет?
Хорошая вещь Интернет.
Набрала его фамилию, инициалы. Двести с лишним ссылок. Ничего себе, действительно знаменитость. Всё про скандал на телевидении. Его обвиняли в излишней амбициозности, чрезмерной принципиальности… И ни слова о семейной жизни.
Заглянула на compromat.ru. Огромное количество статей, рецензии на его программу… Все очень позитивные. Только старые. Судя по всему, уже год о нем никто и не вспоминает. Фотографии, заголовки. «Конфронтация с властью», «Последний из могикан», «А мы пойдем на север!», «Демократия укрощает строптивых!», «Кто следующий?». Вот действительно, кто следующий?
Пошла без зонтика к Черновой.
С кем-нибудь поговорить, посмеяться, отвлечься!
Охрана Черновых пропустила, зная меня в лицо.
– Опоздаем! – разносилась по дому сирена, отдаленно напоминающая голос моей подруги.
Я и забыла, они же собирались в Лондон.
На спинке кресла сидел ее сын Сергей и спокойно болтал по телефону.
Чернова возникла передо мной, как атомный гриб. Страшная и непокорная.
– Я разведусь с ним! – кричала она. – Каждый раз одно и то же!
Одно и то же – это то, что ее мужу необходимо было принимать ванну перед каждой поездкой или просто важным событием.
И сейчас он наверняка плескался в пенистой воде с ароматическим маслом, не обращая на вопли жены никакого внимания. Потому что за 20 лет к ним привык.
Она к его ваннам привыкнуть не смогла.
– Нет, ты видел ее? – спрашивал Сережа телефонную трубку. – Когда она поднимает голову, она похожа на Мишу Бартон!
– Мы опоздаем! – кричала Чернова в пространство где-то у меня за спиной. – Сережа! Быстро в машину, в крайнем случае, поедем без него! Ты слышишь?! – снова в ту же сторону. – Мы уезжаем без него!
– Он? Он вылитый Ди Каприо в «Полном затмении»… – Сережа невозмутимо встал и повесил на плечо дорожную сумку «Lancel». Кожаную.
Я позвонила тренеру.
– Леночка, у тебя есть время? Мне ну очень-преочень надо… Ну, почему полгода? Ну, пожалуйста! Ладно, спасибо большое. Да, я поняла, через десять минут. Я поняла, что повезло. Все. Целую. Жду.
Попрощалась с Черновой. Как звали ту актрису в «Иствикских ведьмах»?
Дома конечно же была Ира.
– Мне тут колбаски кровяной передали из Крыма, – встретила она меня в дверях с чем-то, завернутым в газету. – Поджарить?
– Через час. Ко мне сейчас тренер придет.
Я постаралась быстро пройти в комнату моего сына Антошки, которая служила мне залом для тренировок. Там была шведская стенка и мат.
Ира не отставала ни на шаг.
– Мой совсем с ума сошел, – говорила она, – представляете? В час ночи вчера пришел!
– Представляю, – кивала я.
– Мне знаете, что нужно?
– Что?
– Чтобы я вам SMS прислала: «Занята, не приду». Ну, как будто я ухажеру своему пишу.
– И что?
– А вы мне в ответ: «Схожу с ума от любви».
– Ир… – Я даже остановилась. – Почему ты мои бусы брала?
– Так я ж вернула! – Она как будто обиделась.
– Ты не можешь брать мои вещи.
– Почему? Я же ничего с ними не сделала, а следователь мой сказал, что в этих бусах…
– Ира! Уже осень! Убери, пожалуйста, с улицы подушки и сними чехлы с диванов. Там сыро!
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– И пойду стирать.
– Пойди.
– Только у вас порошок такой, что им много не отстираешь. Дешевый. Вот у моей прежней хозяйки…
– Что же ты у нее не осталась?
– Так получилось, представляете? – Ира поджала свои и без того тонкие губы. – Она меня к мужу своему приревновала. А у вас… И мужа-то…
Я улыбнулась ей и закрыла дверь. Быстро.
Физкультурой лучше заниматься дома. По крайней мере, дома ты делаешь это уж точно для себя.
– В общем, неплохо, – похвалила меня тренер через час. – Но больше таких больших перерывов не делай.
– Не буду, – пообещала я.
– Сейчас можешь поесть, – она великодушно улыбнулась, – морской капусты, чуть-чуть овощей на пару.
– Okay.
Из кухни доносились возбуждающие запахи жареной кровяной колбасы.
Он не звонил.
Колбасой пришлось поделиться с Мариной Сми.
Она приехала на новеньком «Мерседесе» баклажанного цвета.
– Не берет трубку, – сообщила она, ловко подцепив на вилку самый большой кусок.
Своего продюсера она действительно любила.
Их ребенку было уже два года.
Только об этом никто не знал. Потому что миф «любовный роман между известной певицей Василисой и ее продюсером» очень устраивал прессу. И, как следствие, самого продюсера тоже. И видимо, Василису.
– Позвони ему, – попросила Марина.
– И что сказать?
– Ну, что-нибудь… важное.
– Например? Что ты съела всю мою крымскую колбасу?
– Не всю. Вот еще кусочек. Забирай.
– А что?
– Ну, давай придумаем! Ты же можешь!
Я задумалась. А если и правда мне отключить на пару дней телефон, и пусть он названивает, этот телеведущий. Которого уволили. Значит, не так уж он был и хорош, кстати.
– Скажи, что я заболела. В больнице.
– Он спросит: в какой?
Мы решили, что надо разбить ее машину, дать деньги в травмпункте, чтобы ей наложили гипс, и тогда я позвоню продюсеру.
После непродолжительных поисков мы пришли к выводу, что трактор на соседней стройке – самый подходящий предмет, о который можно разбить машину.
Я стояла в стороне.
Лицо Марины за рулем выражало решимость и готовность идти до конца.
– Я не могу, – вдруг сказала она. – Новая машина, я не могу!
– Ну и что будем делать?
– Давай ты!
Я посмотрела на небо. Снова собирался дождь.
Села за руль. Страшно.
– Может, не будем? – попросила я.
– Будем. Давай!
Мы вернулись домой и выпили по сто грамм виноградной водки Pisco.
Снова стояли у трактора.
Снова я смотрела на него из-за руля, как будто из-под бровей.
Однажды в Черногории мы ехали по серпантину. Очень высоко. Мы тогда еще жили вместе, чо оба понимали, что развод неизбежен.
Внизу были горы. Море. Красота.
Мы были слишком над ней, чтобы чувствовать свою сопричастность.
Я тогда подумала: что, если нажать на газ – не вписываясь в поворот, а прямо вперед, в пропасть, во всю эту красоту? Успею ли я получить удовольствие от полета? Или будет только предсмертный ужас?
Я представила себя в горах Черногории.
Реальность в виде трактора оказалась сильней.
Я посмотрела на Марину. Неожиданно для себя нажала на газ. Повернула руль, подставляя трактору пассажирское сиденье. Удар был несильным.
Вылетела только правая подушка безопасности. Марина закричала.
Я вспомнила слово «катарсис».
У нее зазвонил телефон, и снова пошел дождь.
Муж няни ее ребенка попал в автокатастрофу.
Марине срочно надо было ехать домой: няня уезжала.
«Мерседес» не заводился. К тому же вся его правая часть стала как будто частью трактора. Казалось, что если «Мерседес» поедет, то и трактор здесь не останется.
Я не могла везти Марину в Москву, поскольку даже сто грамм виноградной водки – это все-таки сто грамм виноградной водки.
Позвонила продюсеру. Уже из дома. Он не ответил. Хам! А мы из-за него машину разбили.
Марина пошла ловить такси.
Я стояла на крыльце босиком, а земля лежала у моих ног, словно мертвая.
Сосны врезались в небо, как наточенные кинжалы, и небо истекало кровью, а я подставляла лицо под теплые капли, и ловила их ртом, и чувствовала их вкус.
Позвонил телеведущий.
– Привет, – сказал он.
И я снова подумала: «Это только осень».
3
Иногда ершики для унитазов можно увидеть в самых непредсказуемых местах.
Этот я увидела на «Горбушке», когда покупала диски.
Не знаю, как все остальные, а я очень люблю покупать диски на «Горбушке». По 150 рублей. И каждый шестой – в подарок.
И еще я люблю покупать ершики для унитазов.
У меня дома довольно много туалетных комнат, в некоторых из них стоит по два ершика. В некоторых – три.
Этот был сделан в форме сердца, где стрела – сама щетка. Сто восемьдесят евро.
Дома мама вместе с моим сыном рисовали собаку.
– Посчитай, сколько ног у тебя получилось? – со смехом спросила мама у Антона, лишь мельком взглянув на меня. Чтобы, не дай бог, внимание ребенка не переключилось с бабушки («называй меня бабуля») на маму. Которую ребенок не видел целый день.
– Раз, два, четыре.
– Нет. Посмотри хорошенько.
– Четыре. А это хвост! Ты что, не видишь?
– А это?
– А! А это тросточка!
Бабуля смеется. Судя по всему, скоро дойдет очередь и до меня.
– Проверено! Четыре ноги! – Антошка замечает маму.
– Проверено! – подхватывает бабуля.
– Проверено гинекологом! – радостно уточняет мой сын: любитель рекламных роликов и канала «Муз-ТВ».
– Так… а что такое гинеколог? – Бабуля тянется к толковому словарю: она и меня в детстве приучала смотреть значение непонятных мне слов в толковом словаре. Этот увесистый том любознательный Антошка иногда читал и сам, просто так, вместо «Красной Шапочки».
– Гинеколог – это гений, который занимается нашей экологией, – говорю я.
И обнимаю сына.
Он меня рассматривает, глаза хитрые, все руки в разноцветных пятнах от фломастеров.
Как в старой сказке печка пекла пироги, так и Антошка печет улыбки на своем лице. Такие же румяные, такие же теплые.
– Я тебя съем! Я – Серый Волк! – кричу я, и мы начинаем возню, позабыв о бабушке, и ей это обидно, она направляется к дверям и оборачивается уже в коридоре:
– Антон! Быстро мыть руки! Посмотри, на кого ты похож!
– Я – Мойдодыр! – кричу я, подталкивая сына к ванной. – Мой – до – дыр! Мой – до – дыр!
Мне хочется сказать маме, что я соскучилась по своему ребенку, что мне хочется поиграть с ним, но я сдерживаюсь, потому что знаю, чем это закончится: обидой, поджатыми губами или, еще хуже, давлением и валерьянкой.
– Антона надо записать в садик! – говорит мама. – Он не общается со сверстниками.
– Давай. – Я и сама об этом думала. Даже садик приглядела. Рядом с домом. «Ромашка».
Этот я увидела на «Горбушке», когда покупала диски.
Не знаю, как все остальные, а я очень люблю покупать диски на «Горбушке». По 150 рублей. И каждый шестой – в подарок.
И еще я люблю покупать ершики для унитазов.
У меня дома довольно много туалетных комнат, в некоторых из них стоит по два ершика. В некоторых – три.
Этот был сделан в форме сердца, где стрела – сама щетка. Сто восемьдесят евро.
Дома мама вместе с моим сыном рисовали собаку.
– Посчитай, сколько ног у тебя получилось? – со смехом спросила мама у Антона, лишь мельком взглянув на меня. Чтобы, не дай бог, внимание ребенка не переключилось с бабушки («называй меня бабуля») на маму. Которую ребенок не видел целый день.
– Раз, два, четыре.
– Нет. Посмотри хорошенько.
– Четыре. А это хвост! Ты что, не видишь?
– А это?
– А! А это тросточка!
Бабуля смеется. Судя по всему, скоро дойдет очередь и до меня.
– Проверено! Четыре ноги! – Антошка замечает маму.
– Проверено! – подхватывает бабуля.
– Проверено гинекологом! – радостно уточняет мой сын: любитель рекламных роликов и канала «Муз-ТВ».
– Так… а что такое гинеколог? – Бабуля тянется к толковому словарю: она и меня в детстве приучала смотреть значение непонятных мне слов в толковом словаре. Этот увесистый том любознательный Антошка иногда читал и сам, просто так, вместо «Красной Шапочки».
– Гинеколог – это гений, который занимается нашей экологией, – говорю я.
И обнимаю сына.
Он меня рассматривает, глаза хитрые, все руки в разноцветных пятнах от фломастеров.
Как в старой сказке печка пекла пироги, так и Антошка печет улыбки на своем лице. Такие же румяные, такие же теплые.
– Я тебя съем! Я – Серый Волк! – кричу я, и мы начинаем возню, позабыв о бабушке, и ей это обидно, она направляется к дверям и оборачивается уже в коридоре:
– Антон! Быстро мыть руки! Посмотри, на кого ты похож!
– Я – Мойдодыр! – кричу я, подталкивая сына к ванной. – Мой – до – дыр! Мой – до – дыр!
Мне хочется сказать маме, что я соскучилась по своему ребенку, что мне хочется поиграть с ним, но я сдерживаюсь, потому что знаю, чем это закончится: обидой, поджатыми губами или, еще хуже, давлением и валерьянкой.
– Антона надо записать в садик! – говорит мама. – Он не общается со сверстниками.
– Давай. – Я и сама об этом думала. Даже садик приглядела. Рядом с домом. «Ромашка».