Страница:
Капитан Франциско развернул передовой отряд в боевой порядок для атаки населенного пункта Гаханехос. Артиллерийская батарея прямой наводкой открыла огонь по деревне. В это время штурмовая авиация республиканцев бомбовыми ударами, а потом пулеметным огнем уничтожала итальянские артиллерийские расчеты и выводила из строя артиллерию и технику врага. Пехотинцы Франциско вместе с танками при поддержке огня артиллерии сбили прикрывающие подразделения противника и захватили Гаханехос. Не отрываясь от противника, буквально на его плечах, они продолжали преследование. К наступлению темноты передовой отряд достиг 94-го километра Французского шоссе и населенного пункта Леданка, где был встречен организованным пулеметным и артиллерийским огнем. К этому времени главные силы бригады и головной колонны подошли к 95-му километру шоссе.
Командир дивизии Листер, узнав, что бригада встретила организованное сопротивление, приказал готовиться к боевым действиям с утра 20 марта. При этом внимание командира бригады было обращено на организацию боевого обеспечения своих флангов, так как остальным бригадам к этому времени не удалось организовать преследование и они за весь день почти не продвинулись вперед. 11-я интернациональная бригада была оставлена в резерве в районе 84–86-го километров Французского шоссе. Батальону имени Тельмана было приказано обеспечить левый фланг 11-й дивизии с направления Мудуэкс.
Всю ночь Пандо и его штаб готовили бригаду к наступлению. Батальоны, которые не участвовали в боях 19 марта, были введены в первый эшелон боевого порядка бригады. В ночных условиях наскоро организовали взаимодействие с танками и артиллерией. Утром Пандо доложил Листеру о готовности бригады. От Листера последовал ответ, что одновременного часа атаки для всей дивизии не будет. Каждая бригада должна действовать самостоятельно по мере готовности войск. В 12 часов 20 марта после небольшого огневого налета танки и пехота перешли в наступление вдоль шоссе на Леданку. Артиллерия противника открыла массированный огонь по наступающим батальонам первого эшелона. Наши войска были встречены сильным и организованным огнем артиллерии и пехотного оружия противника. Снарядами были подбиты два наших танка, которые углубились в оборону противника вдоль шоссе. Экипажи этих танков погибли.
По донесениям командиров батальонов и личным наблюдениям, нам стало ясно, что вдоль Французского шоссе на фронте Леданки – 96-й километр и далее на восток – мы имеем дело с хорошо подготовленной в инженерном отношении обороной. Перед передним краем противника были установлены противотанковые мины и проволочные заграждения в два, а местами и три кола. Пленные, захваченные в ночь на 20 марта, подтвердили, что они были переброшены на автомашинах 18 марта на этот рубеж с задачей занять оборону и удержать населенный пункт Леданка. Пленные были из 1-й итало-испанской бригады, которая появилась на этом участке фронта впервые.
Пандо доложил Листеру, что бригада встретила организованное сопротивление и пока не в силах продолжать наступление. Личный состав бригады сильно утомлен беспрерывными десятидневными боями, трудно с боеприпасами. Но Листер, несмотря на все эти трудности, под давлением сверху отдал приказ готовить атаку Леданки.
Пандо этот приказ пришелся явно не по душе. Он считал, что без подготовки и хорошей организации наступления всякая атака при таком состоянии войск будет бесполезной. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять. Чтобы нести меньшие потери в личном составе, Пандо принял решение организовать атаку Леданки не всей бригадой, а выделить отряд и захватить им деревню. Так и было сделано. Пошли два батальона, усиленные пулеметами, артиллерией и танками, им были переданы все боеприпасы.
Весь день 21 марта ушел на подготовку атаки, и на следующее утро после короткой, но мощной артиллерийской подготовки внезапно для мятежников пехота с танками смелыми и решительными действиями уничтожили гарнизон, занимавший Леданку, и полностью очистили от противника деревню.
На этом по сути дела и закончились боевые действия по разгрому итальянского экспедиционного корпуса на Гвадалахарском направлении.
Надо прямо сказать, что основная тяжесть этих боев легла на четыре бригады Листера. Питомец и первый руководитель легендарного 5-го полка, созданного по инициативе Коммунистической партии Испании, Энрике Листер участвовал почти во всех операциях Центрального, самого ответственного фронта. Он выполнял важные задачи в контрнаступлении у Сесенья, участвовал в обороне Мадрида, окружал мятежников у Эль-Пардо, ликвидировал прорыв мятежников на реке Хараме, громил итальянский экспедиционный корпус под Гвадалахарой, участвовал в крупной наступательной операции на реке Эбро…
23 марта 1937 года Листер получил приказ командира корпуса подполковника Энрике Хударо о выводе 1-й и 2-й испанских, 11-й и 12-й интернациональных бригад в резерв в районы Бриуэги, Торихи, Торре-дель-Бурго, а позднее – в более глубокий тыл.
Это были радостные дни для всех воинов 11-й дивизии. Они торжествовали победу и получили заслуженный отдых.
Впервые за последние месяцы, насыщенные напряженными боями, я сумел вдоволь выспаться. Еще накануне вечером, когда я спросил у Листера о плане на утро, он хитро улыбнулся:
– Завтра будем работать по особому плану. Так что тебе надо как следует выспаться.
Он знал, что у меня есть будильник и приказал адъютанту забрать его.
– Спи, сколько душе угодно.
Я точно выполнил приказ командира дивизии. Утром проснулся и ничего не мог понять. Через окно я увидел, что в расположении части толпятся десятки стариков, женщин, молодых парней. Повсюду крестьянские повозки, груженные провизией, поблескивают обручами бочонки с вином. На нашем грузовике, который стоял с откинутыми бортами, словно по волшебству, росла гора книг, шахмат, шашек, теплого белья, курительных трубок, папирос.
Прямо под моим окном девушка в национальном костюме уговаривала пожилого солдата примерить сшитую, очевидно, ею рубашку. Солдат, я узнал в нем бравого хозяина трофейной пушки, вначале отказывался, но потом, когда девушка от обиды чуть не расплакалась, махнул рукой и натянул на себя подарок. Девушка захлопала в ладоши.
– Что здесь происходит? – выскочил я во двор.
– Генеральное наступление, – рассмеялся Родригес. – Местное население пришло нас поздравить с победой. Скоро будет большой митинг.
Я вернулся в дом, побрился и снова вышел во двор. Повсюду слышался смех, молодежь танцевала. Пристроившись на ящике из-под патронов, старик со старухой смотрели и никак не могли насмотреться на стоявшего перед ними сына. По морщинистым щекам матери текли слезы.
– Не ранен, сынок? – в который раз спрашивала она сына.
– Да нет, – улыбался тот.
– А кашля у тебя не было?
– Тоже выдумала мне, – сердился старик. – «Кашель», – передразнил он старуху, – Смотри, какой матадор перед тобой.
Но мать не успокоилась, пока не перечислила все болезни, которыми мог заболеть ее сын. Теперь она стала уговаривать его съесть несколько лепешек.
– Да я уже восемь штук съел, – отказывался парень.
– Возьми девятую, – встал на защиту жены старик. – Мать не обижай.
Днем состоялся большой митинг. На помост поднимались поочередно бойцы дивизии и наши гости. Говорили по-разному: кто спокойно, кто запинаясь. А один долговязый парень, постояв на помосте, так и не смог от радости сказать ни слова, махнул рукой и спрыгнул на землю. И все равно ему долго аплодировали.
– Ничего, парень, кончится война, пойдешь в университет, выучишься на адвоката, – подбадривал растерявшегося бойца Энрике Листер.
Я к этому времени уже немного понимал испанский язык, с волнением слушал этих простых испанских людей, вставших на защиту республики. С гневом говорили испанцы об империалистических захватчиках, варварски разрушавших деревни, села, города, прекрасные дворцы, убивавших ни в чем не повинных детей, женщин, стариков и бесчинствовавших вместе с мятежниками на захваченной территории.
Три дня, с 23 по 25 марта включительно, во всех бригадах продолжались торжества. Все солдаты и офицеры, у кого поблизости были родные, получили отпуска.
Однажды захожу я к Листеру, он сидит за столом и что-то внимательно читает.
Увидел меня, улыбнулся: «На, читай». Я взял листок бумаги.
– Не все понимаю. Неразборчиво написано.
– Ну, ничего, сейчас я тебе «расшифрую». И он сам прочел заявление:
«Командиру дивизии Энрике Листеру.
От командира пулеметной роты Энкарнасион Фернандес Луна.
Прошу зарегистрировать наш законный брак…»
– Свадьба будет, – весело хлопнул по плечу Листер.
На следующий день молодоженов чествовали все друзья. Во дворе накрыли огромный стол. Гостями были все, кто заходил. Сидели на стульях, на траве, жарили шашлык, варили кофе. Листер по этому торжественному поводу оделся в гражданский костюм.
Луну Энкарнасион в белом подвенечном платье, с лепестками роз в густых каштановых волосах окружили девушки.
Ее жених, кубинец Санчес, сидел на противоположном конце стола и смущенно улыбался. Друзья подшучивали над молодыми:
– Наверное, после войны всем придется заказывать поррон (национальная испанская посуда, из которой пьют вино) литров на десять.
– Это зачем же? – прищурилась Луна.
– Так детей-то у вас, по гороскопу, будет пятнадцать душ.
– А тебе такой посудины и одному мало будет, – подтолкнул шутника кто-то из бойцов.
Но вот Листер поднялся и попросил молодых подойти. Подружки невесты и друзья жениха подвели молодоженов к командиру дивизии.
Листер вначале обратился к невесте:
– Луна Энкарнасион, хотите ли вы стать женой Альберто Санчеса.
– Да, – ответила Луна.
– Альберто Санчес, желаете ли вы взять в жены Луну Энкарнасион?
– Да, – ответил жених.
– Ну тогда добро, – совсем по-домашнему кивнул головой Энрике. – Именем Испанской республики объявляю вас мужем и женой.
Он достал печать дивизии и скрепил ею накануне заготовленный текст уникального брачного свидетельства.
Затем он подошел, крепко обнял и поцеловал молодоженов:
– Хэ, если не война, честное слово, пошел бы регистрировать браки.
Раздался взрыв смеха, а потом традиционное, звучащее на всех языках почти одинаково:
– Горько!
До самого утра длилась свадьба. Друзья желали молодым большого счастья, дружной семьи, согласия и любви.
– Счастливой тебе семейной жизни, Луна, – желали бойцы.
А Пандо, хитро подмигнув, шепнул:
– Желаю, чтобы шишек на носу не было. Зеркальце тебе больше идет, чем пулемет.
Победу над интервентами с радостью праздновало все население Мадрида, Картахены, Аликанте, Альбасете, Валенсии и многих других городов республики.
В качестве гостя мне пришлось в эти дни побывать в Валенсии, исключительно красивом городе-саде.
Своеобразный облик городу придавали купола, покрытые цветной мозаикой, и множество испанских и арабских средневековых архитектурных памятников. Город по случаю праздника был украшен флагами, штандартами и гербами, вид которых воскрешал в памяти картины рыцарских торжеств, когда-то вычитанных в книгах. Была проведена демонстрация, в которой принимали участие рабочие и крестьяне, одетые в яркие национальные наряды. Били барабаны, гремели литавры, играла музыка. Народ ликовал. Печатая шаг, шли представители воинских частей со своими боевыми знаменами, и солнце всеми цветами радуги играло на штыках.
Так республиканская Испания отпраздновала свою победу над интервентами.
После шумных встреч, рукопожатий, митингов добрался я наконец до кровати и уже начал было укладываться спать. В этот момент раздался стук в дверь.
– Павлито, спишь? – услышал я голос Пандо.
– Укладываюсь.
– Никаких снов, – командир бригады вошел в комнату, – сегодня праздник. Идем ужинать.
– Но уже час ночи, – попытался я возразить.
– Какая разница, сам говорил, что счастливые часов не наблюдают. Говорил или не говорил?
– Говорил…
– Ну, не отказывайся. – Пандо добродушно тряхнул меня за плечо.
Словом, уговорил. Мы условились, что я иду к нему, а он через пять минут тоже подойдет.
– А куда пойдешь?
Пандо загадочно улыбнулся. В столовой меня уже ждал старик повар Энрике. Как всегда, улыбаясь, он хвалился шашлыком из молодого барашка. Я взглянул на стол и удивился: он был накрыт на шестерых. Попросил старика объяснить, в чем дело. Энрике хитро прищурился:
– Командир бригады приказал не разглашать тайны. Да уж ладно, скажу – жена и родственники приехали к командиру бригады.
Не успел он договорить, как на пороге показались две женщины, совсем не похожие друг на друга: одна черная, как цыганка, другая – блондинка. Одна быстрая, энергичная, веселая, другая тихая, спокойная, пожалуй, даже медлительная. Черноволосая, улыбаясь, произнесла:
– Муж много говорил о вас, но я представляла вас совсем другим…
– Каким же?
– Огромного роста, широкоплечим и немного косолапым. Обязательно рыжим и курносым.
Мы рассмеялись. А вскоре все выяснилось. Жена Пандо работала учительницей в школе. Ей приходилось читать много французских книг о России, а в них русский обязательно огромен, как медведь, рыж и нос картошкой.
– Теперь убедилась, что ты ошиблась, – подтрунивал над женой Пандо.
Вторая женщина, Аделина, была сестрой жены. Вообще-то, как объяснил Пандо, она очень энергична и весела, но война убила в ней радость. На Харамском фронте убит ее муж. Она получила похоронную в годовщину свадьбы.
За столом Пандо расспрашивал о родственниках и знакомых, интересовался больницей: кто там сейчас главный врач, хорош ли медицинский персонал, работают ли его ученики. Женщины терпеливо отвечали на вопросы. Пандо был очень доволен. Он, очевидно, видел сейчас себя в кругу знакомых на корриде, входящим в белом халате в операционную, на лекциях по анатомии, когда с высокой кафедры он рассказывал студентам о последних новинках медицины.
Он казался сейчас по-домашнему уютным, гражданским, и посторонний человек вряд ли поверил бы, что перед ним командир одной из лучших бригад.
Аделина больше молчала, думая о чем-то своем, Я попытался было развлечь ее и утешить.
– Павлито, не надо меня утешать. Я знаю, что не только у меня горе. Лучше помогите мне.
– Пожалуйста, но чем?
– Говорят, вы учили пулеметчиков?
– Да, в Альбасете был инструктором.
– И много у вас учеников?
– Трудно сосчитать.
– Ну, так научите и меня.
Я пытался отговорить Аделину, но женщина стояла на своем. Оказывается, она уже говорила с Пандо, но он и слышать не хотел, чтобы Аделина пошла в армию, во всяком случае сейчас, когда горе ослепило ее.
– Наверное, вы сговорились, – обиженно отвернулась от меня Аделина. – Но я все равно буду пулеметчицей. Мне надо отомстить за мужа.
– Ладно, поговорим об этом завтра, – успокоил ее Пандо.
Аделина повеселела. Она даже начала подсмеиваться надо мною. Увидев, что я мало пью вина, сделала серьезное лицо и спросила:
– Скажите, Павлито, это правда, что в России сухой закон?
– Кто вам рассказывает такие небылицы? – возмутился я.
– Тогда почему ваш стакан до сих пор наполнен до краев? – под веселый смех Пандо подтрунивала Аделина.
Часов до пяти утра просидели мы за разговорами, а когда уже начал брезжить рассвет, я распрощался с друзьями. Завтра, вернее уже сегодня, предстояло готовиться к боевым действиям.
XIII
В конце июня меня вызвал Малино. Когда я пришел, он сидел и водил карандашом по оперативной карте, время от времени делая какие-то пометки в толстой тетрадке. Оторвавшись от работы, Малино повернулся ко мне:
– Как идут дела?
– Хорошо.
Я почувствовал, что Малино вызвал меня для серьезного разговора.
– Не устал? С Листером отношения хорошие?
– Лучше не бывает.
– Тогда вот какое дело. Останешься работать у Листера. Предстоит очень серьезная операция.
– Какая? – сгорая от нетерпения, опросил я.
– Каждому овощу – свой срок, – стал серьезным Малино. – Работа предстоит большая, ответственная и сложная. Надо заново формировать и обучать военному делу только что сколоченные соединения. А делать это сложно по той простой причине, что сторонники бывшего премьера и военного министра Ларго Кабальеро, которого только недавно отстранили от власти, проводят нерешительную политику. Не очень-то активно работают и в военном министерстве. Там кое-кто тормозит формирование и организацию новой армии.
Малино минутку помолчал, провел большой ладонью по ежику волос и вдруг улыбнулся:
– Ну ничего, кое-чего мы все же добились. Вновь избранный премьер-министр Негрин ускорил формирование и перестройку республиканской армии. Командиры и комиссары стали смелее проводить работу по подготовке и сколачиванию резервов. Конечно, трения в правительстве еще дают о себе знать. Но дело понемногу двигается.
– Есть новые части? – не утерпел я.
– Да, – ответил Малино.-Закончилось формирование, комплектование и обучение 5-го корпуса республиканской армии. Его создали благодаря настойчивым усилиям ЦК Испанской компартии и Мадридского комитета компартии на базе 5-го полка и интернациональных соединений. В корпус вошли три дивизии: 46, 35 и 11-я.
После встречи с Малино я тотчас же отправился к Листеру и доложил ему о приказе командования. Он обрадовался и, хитро поглядывая на меня, стал подшучивать:
– А мы не надоели тебе, Павлито?
– Ну что вы…
И, видя, что я начал сердиться, Листер схватил меня в свои железные объятия, весело рассмеялся:
– Смотрите, люди, Павлито стал вспыльчивый, как настоящий андалузец. Ну, ладно-ладно, я пошутил, ведь сами же мы и просили, чтобы тебя назначили к нам.
В дивизии Листера на командных и комиссарских должностях, в штабах была в основном рабочая молодежь Испании, получившая закалку в минувших боях. Бывшие портные, сталевары, токари, электрики, кузнецы сильно тосковали по своей мирной работе и в минуты затишья нередко спорили, чья профессия лучше.
Однажды я стал свидетелем «поединка» между пожилыми унтер-офицерами Альваресом, бывшим кузнецом, и сталеваром Луисом.
– Работку мы вам даем, – начал Альварес.
– Это какую же, – поинтересовался Луис.
– Так ведь не будь кузнецов, пропала бы ваша сталь, на свалку отправили бы ее. Потому что, кроме кузнецов, никто не может из нее поковки делать.
– Тоже мне философ, – презрительно хмыкнул Луис. – Да не свари мы сталь или чугун, не из чего вам поковки свои делать. Или, может быть, вы перешли бы на глину?
– Напрасно бузите, – подошел к спорящим офицер, – оба не правы.
– Это почему же? – насторожились спорщики.
– Потому, что без нас и кузнецы и сталевары – ничто.
– А кто же это такие вы? – вдруг объединились Луис и Альварес.
– Токари. Мы обтачиваем грубые поковки кузнецов, сделанные из стали.
… В первых числах июля Листер сообщил мне, что дивизия скоро вступит в бой на участке севернее Мадрида. «Дело в том, – говорил Энрике, – что генерал Франко после Гвадалахарской операции перебросил на Северный фронт остатки итальянского корпуса, пополненного испанскими фашистами. Он перетягивает туда же всю свою авиацию, основную массу артиллерии, танки и наварские бригады».
Войска Франко в середине июня захватили крупнейший промышленный центр севера – город Бильбао и предполагают взять Сантандер. И поэтому наше командование, стараясь отвлечь внимание и силы мятежников, предприняло на севере несколько операций. Так, в результате майской операции на Гвадаррамских горах были захвачены перевалы, ведущие к городу Сеговия. Бои у стен Мадрида в районе Каса-дель-Кампо предпринимались с целью отбить часть университетского городка у мятежников. И вот нам предстояло снова вступить в жестокую схватку с противником».
– Дорога каждая минута, – говорил мне Листер. – Ждать резервов не будем. В скором времени начнем операцию на Центральном фронте, чтобы отвлечь силы мятежников от севера.
– Где начнем наступление? – попросил я Листера показать это место на карте.
– Вот здесь, – найдя на карте нужный пункт, очертил он кружком участок северо-западнее Мадрида в районе Вальдемарильо.
И он стал рассказывать о частях, с которыми нам предстояло воевать. Для операции намечалось привлечь силы вновь сформированного 5-го корпуса в составе 46, 35 и 11-й пехотных дивизий.
– Надо сказать, – продолжал Листер, – что 35-я дивизия имеет в своем составе три неравные по силам бригады. Одна из них только-только сформирована и еще не имеет большого опыта. На 11-ю интернациональную бригаду, которая воевала на Гвадалахарском фронте, можно положиться.
Тревожила нас 100-я испанская бригада, входящая в 35-ю дивизию. Но Листер верил, что командир дивизии генерал Вальтер сумеет подготовить бригаду к предстоящей операции.
Перед началом боев Листер приказал мне съездить к Вальтеру договориться о взаимодействии. Штаб дивизии располагался в городе Эскориаль, в уютном старинном особняке.
– Ну вот и свиделись, – радостно приветствовал меня Вальтер. – Немного времени прошло после нашей встречи, а кажется – век.
– А Миша где, расскажите мне о нем?
– Похоронили мы Мишу. Храбрый был парень, проданный рабочему делу. И погиб как герой.
И он рассказал о последнем подвиге Миши.
На одном из участков фронта фашисты подбили танк республиканцев. Он остался стоять на нейтральной земле. Днем и ночью мятежники караулили подходы к подбитой машине. Любого человека, каждый кустик обстреливали из пулеметов. Наши солдаты видели, как из люка пытались выбраться танкисты. Один успел выпрыгнуть из башни, но, подкошенный пулеметной очередью, упал на землю. Второй был ранен. Его товарищ, очевидно, тоже раненный, с большим трудом затащил его в машину.
Мятежники могли, конечно, расстрелять танк из орудий, но этого не делали, надеясь взять экипаж живым. Республиканцы пытались прийти на помощь попавшим в беду товарищам, но огонь противника был настолько силен, что подойти к подбитой машине никто не решался. И только Мише удалось это сделать. Он подполз к танку и сумел вытащить раненого механика-водителя. Второй танкист оказался мертвым. Раненый, которого доставил Миша, был поляк из того же города, что и Миша. Врачи осмотрели обгоревшего танкиста и покачали головой: «Медицина здесь бессильна». Танкист стонал, метался на руках у Миши и все время повторял: «Не отдавайте машину, не отдавай…» С этими словами он и умер.
Ночью Миша захватил взрывчатку и снова проник в танк. Но едва только успел проскользнуть в башню, как мятежники пошли в атаку. Это было хорошо подготовленное наступление, сдержать или отбить которое у республиканцев не было сил.
Все видели, как фашисты окружили танк, с криком карабкались на его броню. Они издевались над трупом убитого танкиста, лежащим возле танка. А республиканцы с бессильной яростью смотрели на палачей, понимая, что сейчас они начнут так же измываться и над Мишей, который спрятался в танке.
Потом фашисты подогнали свой танк, взяли на буксир подбитую машину и потащили ее в близлежащую деревню. Когда танк, облепленный кругом фашистами, поравнялся с другими машинами, раздался оглушительный взрыв, разметавший в разные стороны фалангистов. Миша взорвал и себя, и машину, и врагов.
Друзья сняли шапки. В этот день мятежники предпринимали несколько атак на позиции правительственных войск. Подвиг польского добровольца придал всем силы, и республиканцы стояли насмерть. Враг не прошел.
Вальтер замолчал. О чем задумался этот храбрый генерал, не раз смотревший смерти в глаза. О земляках, которым не суждено вернуться на родину? О братстве людей всего мира, пришедших на выручку испанским рабочим? О кровавой войне, уносящей тысячи жизней людей, умеющих создавать материальные ценности? Почему они, любящие варить сталь и ковать поковки, жарить шашлыки и выращивать апельсины, лечить людей и играть в футбол, вынуждены брать в руки оружие. Кому это надо? Столетиями и веками исчисляется история разных народов. В каждой истории немало войн. И в каждой гибли люди.
Неужели человечество не может жить без войн, неужели они неизбежны?
– А что, Павлито, как ты думаешь, это последняя война? – снова заговорил Вальтер.
– Не знаю, не думаю.
– Ты прав. Немцы и итальянцы проводят генеральную репетицию перед большой войной. Так что нам надо здесь дать им почувствовать нашу силу.
Договорились с Вальтером о совместных действиях, уточнили по карте цели, которые предстояло уничтожить его артиллерии. Генерал усиленно уговаривал остаться пообедать, но я отказался. Дел у меня было по горло. Осмотрев великолепный дворец испанских королей, который республиканцы бережно охраняли, я вернулся в дивизию.
Командир дивизии Листер, узнав, что бригада встретила организованное сопротивление, приказал готовиться к боевым действиям с утра 20 марта. При этом внимание командира бригады было обращено на организацию боевого обеспечения своих флангов, так как остальным бригадам к этому времени не удалось организовать преследование и они за весь день почти не продвинулись вперед. 11-я интернациональная бригада была оставлена в резерве в районе 84–86-го километров Французского шоссе. Батальону имени Тельмана было приказано обеспечить левый фланг 11-й дивизии с направления Мудуэкс.
Всю ночь Пандо и его штаб готовили бригаду к наступлению. Батальоны, которые не участвовали в боях 19 марта, были введены в первый эшелон боевого порядка бригады. В ночных условиях наскоро организовали взаимодействие с танками и артиллерией. Утром Пандо доложил Листеру о готовности бригады. От Листера последовал ответ, что одновременного часа атаки для всей дивизии не будет. Каждая бригада должна действовать самостоятельно по мере готовности войск. В 12 часов 20 марта после небольшого огневого налета танки и пехота перешли в наступление вдоль шоссе на Леданку. Артиллерия противника открыла массированный огонь по наступающим батальонам первого эшелона. Наши войска были встречены сильным и организованным огнем артиллерии и пехотного оружия противника. Снарядами были подбиты два наших танка, которые углубились в оборону противника вдоль шоссе. Экипажи этих танков погибли.
По донесениям командиров батальонов и личным наблюдениям, нам стало ясно, что вдоль Французского шоссе на фронте Леданки – 96-й километр и далее на восток – мы имеем дело с хорошо подготовленной в инженерном отношении обороной. Перед передним краем противника были установлены противотанковые мины и проволочные заграждения в два, а местами и три кола. Пленные, захваченные в ночь на 20 марта, подтвердили, что они были переброшены на автомашинах 18 марта на этот рубеж с задачей занять оборону и удержать населенный пункт Леданка. Пленные были из 1-й итало-испанской бригады, которая появилась на этом участке фронта впервые.
Пандо доложил Листеру, что бригада встретила организованное сопротивление и пока не в силах продолжать наступление. Личный состав бригады сильно утомлен беспрерывными десятидневными боями, трудно с боеприпасами. Но Листер, несмотря на все эти трудности, под давлением сверху отдал приказ готовить атаку Леданки.
Пандо этот приказ пришелся явно не по душе. Он считал, что без подготовки и хорошей организации наступления всякая атака при таком состоянии войск будет бесполезной. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять. Чтобы нести меньшие потери в личном составе, Пандо принял решение организовать атаку Леданки не всей бригадой, а выделить отряд и захватить им деревню. Так и было сделано. Пошли два батальона, усиленные пулеметами, артиллерией и танками, им были переданы все боеприпасы.
Весь день 21 марта ушел на подготовку атаки, и на следующее утро после короткой, но мощной артиллерийской подготовки внезапно для мятежников пехота с танками смелыми и решительными действиями уничтожили гарнизон, занимавший Леданку, и полностью очистили от противника деревню.
На этом по сути дела и закончились боевые действия по разгрому итальянского экспедиционного корпуса на Гвадалахарском направлении.
Надо прямо сказать, что основная тяжесть этих боев легла на четыре бригады Листера. Питомец и первый руководитель легендарного 5-го полка, созданного по инициативе Коммунистической партии Испании, Энрике Листер участвовал почти во всех операциях Центрального, самого ответственного фронта. Он выполнял важные задачи в контрнаступлении у Сесенья, участвовал в обороне Мадрида, окружал мятежников у Эль-Пардо, ликвидировал прорыв мятежников на реке Хараме, громил итальянский экспедиционный корпус под Гвадалахарой, участвовал в крупной наступательной операции на реке Эбро…
23 марта 1937 года Листер получил приказ командира корпуса подполковника Энрике Хударо о выводе 1-й и 2-й испанских, 11-й и 12-й интернациональных бригад в резерв в районы Бриуэги, Торихи, Торре-дель-Бурго, а позднее – в более глубокий тыл.
Это были радостные дни для всех воинов 11-й дивизии. Они торжествовали победу и получили заслуженный отдых.
Впервые за последние месяцы, насыщенные напряженными боями, я сумел вдоволь выспаться. Еще накануне вечером, когда я спросил у Листера о плане на утро, он хитро улыбнулся:
– Завтра будем работать по особому плану. Так что тебе надо как следует выспаться.
Он знал, что у меня есть будильник и приказал адъютанту забрать его.
– Спи, сколько душе угодно.
Я точно выполнил приказ командира дивизии. Утром проснулся и ничего не мог понять. Через окно я увидел, что в расположении части толпятся десятки стариков, женщин, молодых парней. Повсюду крестьянские повозки, груженные провизией, поблескивают обручами бочонки с вином. На нашем грузовике, который стоял с откинутыми бортами, словно по волшебству, росла гора книг, шахмат, шашек, теплого белья, курительных трубок, папирос.
Прямо под моим окном девушка в национальном костюме уговаривала пожилого солдата примерить сшитую, очевидно, ею рубашку. Солдат, я узнал в нем бравого хозяина трофейной пушки, вначале отказывался, но потом, когда девушка от обиды чуть не расплакалась, махнул рукой и натянул на себя подарок. Девушка захлопала в ладоши.
– Что здесь происходит? – выскочил я во двор.
– Генеральное наступление, – рассмеялся Родригес. – Местное население пришло нас поздравить с победой. Скоро будет большой митинг.
Я вернулся в дом, побрился и снова вышел во двор. Повсюду слышался смех, молодежь танцевала. Пристроившись на ящике из-под патронов, старик со старухой смотрели и никак не могли насмотреться на стоявшего перед ними сына. По морщинистым щекам матери текли слезы.
– Не ранен, сынок? – в который раз спрашивала она сына.
– Да нет, – улыбался тот.
– А кашля у тебя не было?
– Тоже выдумала мне, – сердился старик. – «Кашель», – передразнил он старуху, – Смотри, какой матадор перед тобой.
Но мать не успокоилась, пока не перечислила все болезни, которыми мог заболеть ее сын. Теперь она стала уговаривать его съесть несколько лепешек.
– Да я уже восемь штук съел, – отказывался парень.
– Возьми девятую, – встал на защиту жены старик. – Мать не обижай.
Днем состоялся большой митинг. На помост поднимались поочередно бойцы дивизии и наши гости. Говорили по-разному: кто спокойно, кто запинаясь. А один долговязый парень, постояв на помосте, так и не смог от радости сказать ни слова, махнул рукой и спрыгнул на землю. И все равно ему долго аплодировали.
– Ничего, парень, кончится война, пойдешь в университет, выучишься на адвоката, – подбадривал растерявшегося бойца Энрике Листер.
Я к этому времени уже немного понимал испанский язык, с волнением слушал этих простых испанских людей, вставших на защиту республики. С гневом говорили испанцы об империалистических захватчиках, варварски разрушавших деревни, села, города, прекрасные дворцы, убивавших ни в чем не повинных детей, женщин, стариков и бесчинствовавших вместе с мятежниками на захваченной территории.
Три дня, с 23 по 25 марта включительно, во всех бригадах продолжались торжества. Все солдаты и офицеры, у кого поблизости были родные, получили отпуска.
Однажды захожу я к Листеру, он сидит за столом и что-то внимательно читает.
Увидел меня, улыбнулся: «На, читай». Я взял листок бумаги.
– Не все понимаю. Неразборчиво написано.
– Ну, ничего, сейчас я тебе «расшифрую». И он сам прочел заявление:
«Командиру дивизии Энрике Листеру.
От командира пулеметной роты Энкарнасион Фернандес Луна.
Прошу зарегистрировать наш законный брак…»
– Свадьба будет, – весело хлопнул по плечу Листер.
На следующий день молодоженов чествовали все друзья. Во дворе накрыли огромный стол. Гостями были все, кто заходил. Сидели на стульях, на траве, жарили шашлык, варили кофе. Листер по этому торжественному поводу оделся в гражданский костюм.
Луну Энкарнасион в белом подвенечном платье, с лепестками роз в густых каштановых волосах окружили девушки.
Ее жених, кубинец Санчес, сидел на противоположном конце стола и смущенно улыбался. Друзья подшучивали над молодыми:
– Наверное, после войны всем придется заказывать поррон (национальная испанская посуда, из которой пьют вино) литров на десять.
– Это зачем же? – прищурилась Луна.
– Так детей-то у вас, по гороскопу, будет пятнадцать душ.
– А тебе такой посудины и одному мало будет, – подтолкнул шутника кто-то из бойцов.
Но вот Листер поднялся и попросил молодых подойти. Подружки невесты и друзья жениха подвели молодоженов к командиру дивизии.
Листер вначале обратился к невесте:
– Луна Энкарнасион, хотите ли вы стать женой Альберто Санчеса.
– Да, – ответила Луна.
– Альберто Санчес, желаете ли вы взять в жены Луну Энкарнасион?
– Да, – ответил жених.
– Ну тогда добро, – совсем по-домашнему кивнул головой Энрике. – Именем Испанской республики объявляю вас мужем и женой.
Он достал печать дивизии и скрепил ею накануне заготовленный текст уникального брачного свидетельства.
Затем он подошел, крепко обнял и поцеловал молодоженов:
– Хэ, если не война, честное слово, пошел бы регистрировать браки.
Раздался взрыв смеха, а потом традиционное, звучащее на всех языках почти одинаково:
– Горько!
До самого утра длилась свадьба. Друзья желали молодым большого счастья, дружной семьи, согласия и любви.
– Счастливой тебе семейной жизни, Луна, – желали бойцы.
А Пандо, хитро подмигнув, шепнул:
– Желаю, чтобы шишек на носу не было. Зеркальце тебе больше идет, чем пулемет.
Победу над интервентами с радостью праздновало все население Мадрида, Картахены, Аликанте, Альбасете, Валенсии и многих других городов республики.
В качестве гостя мне пришлось в эти дни побывать в Валенсии, исключительно красивом городе-саде.
Своеобразный облик городу придавали купола, покрытые цветной мозаикой, и множество испанских и арабских средневековых архитектурных памятников. Город по случаю праздника был украшен флагами, штандартами и гербами, вид которых воскрешал в памяти картины рыцарских торжеств, когда-то вычитанных в книгах. Была проведена демонстрация, в которой принимали участие рабочие и крестьяне, одетые в яркие национальные наряды. Били барабаны, гремели литавры, играла музыка. Народ ликовал. Печатая шаг, шли представители воинских частей со своими боевыми знаменами, и солнце всеми цветами радуги играло на штыках.
Так республиканская Испания отпраздновала свою победу над интервентами.
После шумных встреч, рукопожатий, митингов добрался я наконец до кровати и уже начал было укладываться спать. В этот момент раздался стук в дверь.
– Павлито, спишь? – услышал я голос Пандо.
– Укладываюсь.
– Никаких снов, – командир бригады вошел в комнату, – сегодня праздник. Идем ужинать.
– Но уже час ночи, – попытался я возразить.
– Какая разница, сам говорил, что счастливые часов не наблюдают. Говорил или не говорил?
– Говорил…
– Ну, не отказывайся. – Пандо добродушно тряхнул меня за плечо.
Словом, уговорил. Мы условились, что я иду к нему, а он через пять минут тоже подойдет.
– А куда пойдешь?
Пандо загадочно улыбнулся. В столовой меня уже ждал старик повар Энрике. Как всегда, улыбаясь, он хвалился шашлыком из молодого барашка. Я взглянул на стол и удивился: он был накрыт на шестерых. Попросил старика объяснить, в чем дело. Энрике хитро прищурился:
– Командир бригады приказал не разглашать тайны. Да уж ладно, скажу – жена и родственники приехали к командиру бригады.
Не успел он договорить, как на пороге показались две женщины, совсем не похожие друг на друга: одна черная, как цыганка, другая – блондинка. Одна быстрая, энергичная, веселая, другая тихая, спокойная, пожалуй, даже медлительная. Черноволосая, улыбаясь, произнесла:
– Муж много говорил о вас, но я представляла вас совсем другим…
– Каким же?
– Огромного роста, широкоплечим и немного косолапым. Обязательно рыжим и курносым.
Мы рассмеялись. А вскоре все выяснилось. Жена Пандо работала учительницей в школе. Ей приходилось читать много французских книг о России, а в них русский обязательно огромен, как медведь, рыж и нос картошкой.
– Теперь убедилась, что ты ошиблась, – подтрунивал над женой Пандо.
Вторая женщина, Аделина, была сестрой жены. Вообще-то, как объяснил Пандо, она очень энергична и весела, но война убила в ней радость. На Харамском фронте убит ее муж. Она получила похоронную в годовщину свадьбы.
За столом Пандо расспрашивал о родственниках и знакомых, интересовался больницей: кто там сейчас главный врач, хорош ли медицинский персонал, работают ли его ученики. Женщины терпеливо отвечали на вопросы. Пандо был очень доволен. Он, очевидно, видел сейчас себя в кругу знакомых на корриде, входящим в белом халате в операционную, на лекциях по анатомии, когда с высокой кафедры он рассказывал студентам о последних новинках медицины.
Он казался сейчас по-домашнему уютным, гражданским, и посторонний человек вряд ли поверил бы, что перед ним командир одной из лучших бригад.
Аделина больше молчала, думая о чем-то своем, Я попытался было развлечь ее и утешить.
– Павлито, не надо меня утешать. Я знаю, что не только у меня горе. Лучше помогите мне.
– Пожалуйста, но чем?
– Говорят, вы учили пулеметчиков?
– Да, в Альбасете был инструктором.
– И много у вас учеников?
– Трудно сосчитать.
– Ну, так научите и меня.
Я пытался отговорить Аделину, но женщина стояла на своем. Оказывается, она уже говорила с Пандо, но он и слышать не хотел, чтобы Аделина пошла в армию, во всяком случае сейчас, когда горе ослепило ее.
– Наверное, вы сговорились, – обиженно отвернулась от меня Аделина. – Но я все равно буду пулеметчицей. Мне надо отомстить за мужа.
– Ладно, поговорим об этом завтра, – успокоил ее Пандо.
Аделина повеселела. Она даже начала подсмеиваться надо мною. Увидев, что я мало пью вина, сделала серьезное лицо и спросила:
– Скажите, Павлито, это правда, что в России сухой закон?
– Кто вам рассказывает такие небылицы? – возмутился я.
– Тогда почему ваш стакан до сих пор наполнен до краев? – под веселый смех Пандо подтрунивала Аделина.
Часов до пяти утра просидели мы за разговорами, а когда уже начал брезжить рассвет, я распрощался с друзьями. Завтра, вернее уже сегодня, предстояло готовиться к боевым действиям.
XIII
Встреча с Малино. Формирование новых бригад. Смерть Миши. Забытый альбом. Подготовка к Брунетской операции
В конце июня меня вызвал Малино. Когда я пришел, он сидел и водил карандашом по оперативной карте, время от времени делая какие-то пометки в толстой тетрадке. Оторвавшись от работы, Малино повернулся ко мне:
– Как идут дела?
– Хорошо.
Я почувствовал, что Малино вызвал меня для серьезного разговора.
– Не устал? С Листером отношения хорошие?
– Лучше не бывает.
– Тогда вот какое дело. Останешься работать у Листера. Предстоит очень серьезная операция.
– Какая? – сгорая от нетерпения, опросил я.
– Каждому овощу – свой срок, – стал серьезным Малино. – Работа предстоит большая, ответственная и сложная. Надо заново формировать и обучать военному делу только что сколоченные соединения. А делать это сложно по той простой причине, что сторонники бывшего премьера и военного министра Ларго Кабальеро, которого только недавно отстранили от власти, проводят нерешительную политику. Не очень-то активно работают и в военном министерстве. Там кое-кто тормозит формирование и организацию новой армии.
Малино минутку помолчал, провел большой ладонью по ежику волос и вдруг улыбнулся:
– Ну ничего, кое-чего мы все же добились. Вновь избранный премьер-министр Негрин ускорил формирование и перестройку республиканской армии. Командиры и комиссары стали смелее проводить работу по подготовке и сколачиванию резервов. Конечно, трения в правительстве еще дают о себе знать. Но дело понемногу двигается.
– Есть новые части? – не утерпел я.
– Да, – ответил Малино.-Закончилось формирование, комплектование и обучение 5-го корпуса республиканской армии. Его создали благодаря настойчивым усилиям ЦК Испанской компартии и Мадридского комитета компартии на базе 5-го полка и интернациональных соединений. В корпус вошли три дивизии: 46, 35 и 11-я.
После встречи с Малино я тотчас же отправился к Листеру и доложил ему о приказе командования. Он обрадовался и, хитро поглядывая на меня, стал подшучивать:
– А мы не надоели тебе, Павлито?
– Ну что вы…
И, видя, что я начал сердиться, Листер схватил меня в свои железные объятия, весело рассмеялся:
– Смотрите, люди, Павлито стал вспыльчивый, как настоящий андалузец. Ну, ладно-ладно, я пошутил, ведь сами же мы и просили, чтобы тебя назначили к нам.
В дивизии Листера на командных и комиссарских должностях, в штабах была в основном рабочая молодежь Испании, получившая закалку в минувших боях. Бывшие портные, сталевары, токари, электрики, кузнецы сильно тосковали по своей мирной работе и в минуты затишья нередко спорили, чья профессия лучше.
Однажды я стал свидетелем «поединка» между пожилыми унтер-офицерами Альваресом, бывшим кузнецом, и сталеваром Луисом.
– Работку мы вам даем, – начал Альварес.
– Это какую же, – поинтересовался Луис.
– Так ведь не будь кузнецов, пропала бы ваша сталь, на свалку отправили бы ее. Потому что, кроме кузнецов, никто не может из нее поковки делать.
– Тоже мне философ, – презрительно хмыкнул Луис. – Да не свари мы сталь или чугун, не из чего вам поковки свои делать. Или, может быть, вы перешли бы на глину?
– Напрасно бузите, – подошел к спорящим офицер, – оба не правы.
– Это почему же? – насторожились спорщики.
– Потому, что без нас и кузнецы и сталевары – ничто.
– А кто же это такие вы? – вдруг объединились Луис и Альварес.
– Токари. Мы обтачиваем грубые поковки кузнецов, сделанные из стали.
… В первых числах июля Листер сообщил мне, что дивизия скоро вступит в бой на участке севернее Мадрида. «Дело в том, – говорил Энрике, – что генерал Франко после Гвадалахарской операции перебросил на Северный фронт остатки итальянского корпуса, пополненного испанскими фашистами. Он перетягивает туда же всю свою авиацию, основную массу артиллерии, танки и наварские бригады».
Войска Франко в середине июня захватили крупнейший промышленный центр севера – город Бильбао и предполагают взять Сантандер. И поэтому наше командование, стараясь отвлечь внимание и силы мятежников, предприняло на севере несколько операций. Так, в результате майской операции на Гвадаррамских горах были захвачены перевалы, ведущие к городу Сеговия. Бои у стен Мадрида в районе Каса-дель-Кампо предпринимались с целью отбить часть университетского городка у мятежников. И вот нам предстояло снова вступить в жестокую схватку с противником».
– Дорога каждая минута, – говорил мне Листер. – Ждать резервов не будем. В скором времени начнем операцию на Центральном фронте, чтобы отвлечь силы мятежников от севера.
– Где начнем наступление? – попросил я Листера показать это место на карте.
– Вот здесь, – найдя на карте нужный пункт, очертил он кружком участок северо-западнее Мадрида в районе Вальдемарильо.
И он стал рассказывать о частях, с которыми нам предстояло воевать. Для операции намечалось привлечь силы вновь сформированного 5-го корпуса в составе 46, 35 и 11-й пехотных дивизий.
– Надо сказать, – продолжал Листер, – что 35-я дивизия имеет в своем составе три неравные по силам бригады. Одна из них только-только сформирована и еще не имеет большого опыта. На 11-ю интернациональную бригаду, которая воевала на Гвадалахарском фронте, можно положиться.
Тревожила нас 100-я испанская бригада, входящая в 35-ю дивизию. Но Листер верил, что командир дивизии генерал Вальтер сумеет подготовить бригаду к предстоящей операции.
Перед началом боев Листер приказал мне съездить к Вальтеру договориться о взаимодействии. Штаб дивизии располагался в городе Эскориаль, в уютном старинном особняке.
– Ну вот и свиделись, – радостно приветствовал меня Вальтер. – Немного времени прошло после нашей встречи, а кажется – век.
– А Миша где, расскажите мне о нем?
– Похоронили мы Мишу. Храбрый был парень, проданный рабочему делу. И погиб как герой.
И он рассказал о последнем подвиге Миши.
На одном из участков фронта фашисты подбили танк республиканцев. Он остался стоять на нейтральной земле. Днем и ночью мятежники караулили подходы к подбитой машине. Любого человека, каждый кустик обстреливали из пулеметов. Наши солдаты видели, как из люка пытались выбраться танкисты. Один успел выпрыгнуть из башни, но, подкошенный пулеметной очередью, упал на землю. Второй был ранен. Его товарищ, очевидно, тоже раненный, с большим трудом затащил его в машину.
Мятежники могли, конечно, расстрелять танк из орудий, но этого не делали, надеясь взять экипаж живым. Республиканцы пытались прийти на помощь попавшим в беду товарищам, но огонь противника был настолько силен, что подойти к подбитой машине никто не решался. И только Мише удалось это сделать. Он подполз к танку и сумел вытащить раненого механика-водителя. Второй танкист оказался мертвым. Раненый, которого доставил Миша, был поляк из того же города, что и Миша. Врачи осмотрели обгоревшего танкиста и покачали головой: «Медицина здесь бессильна». Танкист стонал, метался на руках у Миши и все время повторял: «Не отдавайте машину, не отдавай…» С этими словами он и умер.
Ночью Миша захватил взрывчатку и снова проник в танк. Но едва только успел проскользнуть в башню, как мятежники пошли в атаку. Это было хорошо подготовленное наступление, сдержать или отбить которое у республиканцев не было сил.
Все видели, как фашисты окружили танк, с криком карабкались на его броню. Они издевались над трупом убитого танкиста, лежащим возле танка. А республиканцы с бессильной яростью смотрели на палачей, понимая, что сейчас они начнут так же измываться и над Мишей, который спрятался в танке.
Потом фашисты подогнали свой танк, взяли на буксир подбитую машину и потащили ее в близлежащую деревню. Когда танк, облепленный кругом фашистами, поравнялся с другими машинами, раздался оглушительный взрыв, разметавший в разные стороны фалангистов. Миша взорвал и себя, и машину, и врагов.
Друзья сняли шапки. В этот день мятежники предпринимали несколько атак на позиции правительственных войск. Подвиг польского добровольца придал всем силы, и республиканцы стояли насмерть. Враг не прошел.
Вальтер замолчал. О чем задумался этот храбрый генерал, не раз смотревший смерти в глаза. О земляках, которым не суждено вернуться на родину? О братстве людей всего мира, пришедших на выручку испанским рабочим? О кровавой войне, уносящей тысячи жизней людей, умеющих создавать материальные ценности? Почему они, любящие варить сталь и ковать поковки, жарить шашлыки и выращивать апельсины, лечить людей и играть в футбол, вынуждены брать в руки оружие. Кому это надо? Столетиями и веками исчисляется история разных народов. В каждой истории немало войн. И в каждой гибли люди.
Неужели человечество не может жить без войн, неужели они неизбежны?
– А что, Павлито, как ты думаешь, это последняя война? – снова заговорил Вальтер.
– Не знаю, не думаю.
– Ты прав. Немцы и итальянцы проводят генеральную репетицию перед большой войной. Так что нам надо здесь дать им почувствовать нашу силу.
Договорились с Вальтером о совместных действиях, уточнили по карте цели, которые предстояло уничтожить его артиллерии. Генерал усиленно уговаривал остаться пообедать, но я отказался. Дел у меня было по горло. Осмотрев великолепный дворец испанских королей, который республиканцы бережно охраняли, я вернулся в дивизию.