Страница:
Вообще случай подчинения одного фронта другому беспрецедентен. А при условии предвидения возможного выхода врага к Волге вообще непонятен. Вот к чему приводит нахождение начальника Генерального штаба не там, где ему следовало быть.
При здравой оценке создавшегося положения и в предвидении надвигавшейся зимы у врага оставался только один выход – немедленный отход на большое расстояние. Но, недооценивая возможности Советского Союза, противник решил удержать захваченное им пространство, и это было в сложившейся обстановке своевременно использовано нашим Верховным Главнокомандованием.
О предстоящем контрнаступлении мы узнали уже в октябре от прибывшего снова заместителя ВГК Г.К. Жукова. В общих чертах он ознакомил нас, командующих Донским и Сталинградским фронтами, с намечаемым планом. Все мероприятия проводились под видом усиления обороны. В период 3–4 ноября в районе 21-й армии Г.К. Жуков провел совещание с командующими армиями и командирами дивизий, предназначенных для наступления на направлении главного удара. Здесь же отрабатывались вопросы взаимодействия Донского фронта с Юго-Западным на стыках. Подобное мероприятие было проведено и с командным составом Сталинградского фронта.
Меня несколько удивило то обстоятельство, что совещание носило характер отработки с командирами соединений вопросов, которые входили в компетенцию командующего фронтом, а не представителя Ставки.
Другое дело – увязка взаимодействий между фронтами. Здесь могут возникнуть вопросы, которые легче решить представителю Ставки тут же, на месте.
Для увязки некоторых вопросов взаимодействия мне еще пришлось побывать на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина, где находился и начальник Генерального штаба Василевский. Мне показалось странным поведение обоих. Создавалось впечатление, что в роли командующего фронтом находится Василевский, который решал ряд серьезных вопросов, связанных с предстоящими действиями войск этого фронта, часто не советуясь с командующим. Ватутин же фактически выполнял роль даже не начальника штаба: ходил на телеграф, вел переговоры по телеграфу и телефону, собирал сводки, докладывал о них Василевскому. Все те вопросы, которые я намеревался обсудить с Ватутиным, пришлось обговаривать с Василевским.
И вот началось историческое сражение, повлекшее за собой окружение массы отборных немецко-фашистских войск. И если задолго до этого момента у противника имелась еще возможность спасти свои зарвавшиеся армии от разгрома путем своевременного и глубокого их отвода на запад, то теперь тупость и самоуверенность немецко-фашистского генералитета обрекла эти войска на гибель.
Теперь уже ничто не могло их спасти. В действие вступил умело и тщательно разработанный план Верховного Главнокомандования Советского Союза. Наступил и на нашей улице праздник – после Московской битвы вторично.
Одновременно с нами начали наступление и соседи – войска Юго-Западного фронта.
Все попытки противника помешать окружению оказались запоздалыми. Соединения гитлеровцев, танковые и моторизованные, перебрасываемые из района Сталинграда к месту образовавшегося прорыва, вводились в бой по частям и, попадая под удары наших превосходящих сил, терпели поражение. С ними получалась та же картина, что и с частями Красной Армии в боях в большой излучине Дона.
Не приняв вовремя кардинального решения на отход, немецко-фашистское командование, как в свое время и наше, пыталось наложить мелкие «заплатки» на все расширявщуюся огромную брешь на сталинградском направлении.
В свою очередь предусмотренное планом Ставки ВГК наступление 24-й армии, имевшее целью отрезать отход на восточный берег Дона соединений противника, атакованных 65-й и 21-й армиями, как и следовало предполагать, не увенчалось успехом. Враг прочно удерживал занимаемый рубеж, опираясь на сильную оборону, оборудованную еще нашими инженерными частями и усовершенствованную уже им самим в течение двух месяцев. Вот почему 24-я армия собственными силами выполнить поставленную задачу не могла. Гораздо целесообразнее было бы использовать выделенные ей подкрепления для усиления 65-й армии. Правда, в какой-то степени 24-я армия все же содействовала общему успеху, сковывая своим наступлением значительные силы врага и не позволяя перебрасывать их на угрожаемое направление.
Не обошлось, конечно, и без некоторых существенных ошибок, допущенных командармом 24-й генералом Галаниным в организации наступления и в управлении войсками во время боя. И эти ошибки повлекли за собой большие потери, которые понесла армия.
Вместе с тем, в трудах многих авторов о Сталинградской битве, в том числе и многотомнике «Великая Отечественная Война Советского Союза, 1941 – 1945», невыполнение задачи войсками 24-й армии не совсем справедливо объясняется неспособностъю командующего. Должен сказать, что это не соответствует действительности. О причинах я упоминал выше, поэтому повторяться не стану. У Галанина были свои крупные недостатки, но на сей же раз от него мало что зависело.
Настроение в войсках, несмотря на все трудности, было боевое. Все ждали разгрома врага и готовились к этому.
В те дни я впервые встретился с В.И. Чуйковым (командарм 62-й) и с первой же встречи проникся к нему глубоким уважением. Еще в юношеские годы мне нравились люди смелые, решительные, обладающие прямолинейным характером. И – честные. Именно таким показался мне Чуйков.
По пути на свой КП мы заехали в 66-ю армию к А.С. Жадову.
Настоящая его фамилия была Жидов, а сменил он ее при следующих обстоятельствах. Однажды Сталин, выслушав по ВЧ мой доклад о причинах медленного продвижения войск 66-й армии, спросил меня, что представляет собой командующий. В ответ на мою положительную оценку тут же поручил лично переговорить с Жидовым о замене его фамилии на Задов. Я поначалу не понял Сталина, а поэтому крайне удивился такому предложению. Сказал, что командарм не принадлежит к тем, кто пятится задом. Правда, его войска не смогли сейчас продвинуться, но о причинах я только что докладывал. При этом еще раз подчеркнул, что Жидов армией командует уверенно. Сталин на мое возражение заметил, что я его, по-видимому, не понял. Никаких претензий к Жидову как к командующему он не имеет, но в армии некоторую роль играет и то обстоятельство, как звучит фамилия военачальника. Потому-то мне следует уговорить Жидова сменить фамилию на любую по его усмотрению. После переговоров командующий 66-й согласился стать Жадовым. Свою роль «крестного отца» я выполнил. Когда доложил Сталину, тот остался доволен.
Осмотрели мы и рубеж, который еще недавно занимал противник, отошедший к городу. Нам воочию пришлось убедиться, сколь сильными были эти позиции, На огромном пространстве вдоль оборонительного рубежа стояли подбитые и сожженные танки, как напоминание о поспешных и бесполезных контратаках наших войск в период выхода немцев к Волге.
Из многочисленных наблюдений и размышлений можно было сделать вывод, что в создавшейся обстановке противник предпримет все меры к тому, чтобы как можно дольше удержать под Сталинградом всю задействованную группировку наших войск. Таким образом, он попытается создать предпосылки к закрытию огромной бреши в его фронте, образовавшейся в результате успешного наступления советских войск на сталинградском и ростовском направлениях.
Раздумывая над этим выводом, мне казалось, что было бы все же более целесообразным 2-ю гвардейскую армию использовать так, как вначале намеревалась сделать Ставка, то есть быстро разделаться с окруженной, группировкой. Смелый вариант открывал огромные перспективы для будущих действий на южном крыле советско-германского фронта. Игра, как говорится, стоила свеч, да и риск получался не таким уж большим. Некоторые группировки противника, спешившие якобы на помощь окруженным, оказались преувеличенными теми, кто о них сообщал, и особой помощи оказать не могли. Они состояли из остатков разбитых частей и тыловых команд, собранных в группы под разными названиями, и больше думали о том, как бы самим выбраться из беды, чем о помощи окруженным. Конечно, меня могут упрекнуть в том, что сейчас, когда стало все ясным, можно рассуждать и доказывать все что угодно, но я и являлся сторонником использования 2-й гвардейской армии в первую очередь для разгрома окруженного врага. Предлагал также в случае приближения вражеских сил к окруженным извне повернуть против них всю 21-ю армию. Ставка предпочла принять вариант, предложенный ее представителем – Василевским. Посчитали, что он более надежный. Но ведь и этот вариант не исключал элементов риска. Намечаемая Ставкой красивая операция на ростовском правлении могла и не удаться. Впрочем, так оно и получилось. Операция вышла суженной, поскольку все внимание и значительные силы были отвлечены на так называемую группу Манштейна. Это помогло немцам избежать еще более крупной катастрофы на ростовском направлении, чем под Сталинградом. Я уверен в том, что если бы Василевский находился в то время не у нас в Заворыкино, а у себя в Москве, в Генеральном штабе, то вопрос об использовании 2-й гвардейской армии решился бы так, как предлагала Ставка, то есть армия ушла бы для усиления удара Юго-Западного и Воронежского фронтов на ростовском направлении или для ускорения ликвидации окруженного под Сталинградом противника…
Битва на Волге закончилась полным разгромом окруженной под Сталинградом группировки немецко-фашистских войск, которая состояла из 22 дивизий и множества различных частей усиления и обслуживания 6-й немецкой армии.
Среди пленных офицеров оказалось 24 генерала во главе фельдмаршалом.
Знаменательным было то, что эта победа была достигнута в условиях, когда Советская страна и ее Вооруженные Силы еще не оправились полностью от понесенных потерь в первый год войны.
4 февраля по распоряжению Ставки я вылетел в Москву. Там узнал, что штаб и управление Донского фронта переименованы в Центральный фронт.
Курский выступ
При здравой оценке создавшегося положения и в предвидении надвигавшейся зимы у врага оставался только один выход – немедленный отход на большое расстояние. Но, недооценивая возможности Советского Союза, противник решил удержать захваченное им пространство, и это было в сложившейся обстановке своевременно использовано нашим Верховным Главнокомандованием.
О предстоящем контрнаступлении мы узнали уже в октябре от прибывшего снова заместителя ВГК Г.К. Жукова. В общих чертах он ознакомил нас, командующих Донским и Сталинградским фронтами, с намечаемым планом. Все мероприятия проводились под видом усиления обороны. В период 3–4 ноября в районе 21-й армии Г.К. Жуков провел совещание с командующими армиями и командирами дивизий, предназначенных для наступления на направлении главного удара. Здесь же отрабатывались вопросы взаимодействия Донского фронта с Юго-Западным на стыках. Подобное мероприятие было проведено и с командным составом Сталинградского фронта.
Меня несколько удивило то обстоятельство, что совещание носило характер отработки с командирами соединений вопросов, которые входили в компетенцию командующего фронтом, а не представителя Ставки.
Другое дело – увязка взаимодействий между фронтами. Здесь могут возникнуть вопросы, которые легче решить представителю Ставки тут же, на месте.
Для увязки некоторых вопросов взаимодействия мне еще пришлось побывать на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина, где находился и начальник Генерального штаба Василевский. Мне показалось странным поведение обоих. Создавалось впечатление, что в роли командующего фронтом находится Василевский, который решал ряд серьезных вопросов, связанных с предстоящими действиями войск этого фронта, часто не советуясь с командующим. Ватутин же фактически выполнял роль даже не начальника штаба: ходил на телеграф, вел переговоры по телеграфу и телефону, собирал сводки, докладывал о них Василевскому. Все те вопросы, которые я намеревался обсудить с Ватутиным, пришлось обговаривать с Василевским.
И вот началось историческое сражение, повлекшее за собой окружение массы отборных немецко-фашистских войск. И если задолго до этого момента у противника имелась еще возможность спасти свои зарвавшиеся армии от разгрома путем своевременного и глубокого их отвода на запад, то теперь тупость и самоуверенность немецко-фашистского генералитета обрекла эти войска на гибель.
Теперь уже ничто не могло их спасти. В действие вступил умело и тщательно разработанный план Верховного Главнокомандования Советского Союза. Наступил и на нашей улице праздник – после Московской битвы вторично.
Одновременно с нами начали наступление и соседи – войска Юго-Западного фронта.
Все попытки противника помешать окружению оказались запоздалыми. Соединения гитлеровцев, танковые и моторизованные, перебрасываемые из района Сталинграда к месту образовавшегося прорыва, вводились в бой по частям и, попадая под удары наших превосходящих сил, терпели поражение. С ними получалась та же картина, что и с частями Красной Армии в боях в большой излучине Дона.
Не приняв вовремя кардинального решения на отход, немецко-фашистское командование, как в свое время и наше, пыталось наложить мелкие «заплатки» на все расширявщуюся огромную брешь на сталинградском направлении.
В свою очередь предусмотренное планом Ставки ВГК наступление 24-й армии, имевшее целью отрезать отход на восточный берег Дона соединений противника, атакованных 65-й и 21-й армиями, как и следовало предполагать, не увенчалось успехом. Враг прочно удерживал занимаемый рубеж, опираясь на сильную оборону, оборудованную еще нашими инженерными частями и усовершенствованную уже им самим в течение двух месяцев. Вот почему 24-я армия собственными силами выполнить поставленную задачу не могла. Гораздо целесообразнее было бы использовать выделенные ей подкрепления для усиления 65-й армии. Правда, в какой-то степени 24-я армия все же содействовала общему успеху, сковывая своим наступлением значительные силы врага и не позволяя перебрасывать их на угрожаемое направление.
Не обошлось, конечно, и без некоторых существенных ошибок, допущенных командармом 24-й генералом Галаниным в организации наступления и в управлении войсками во время боя. И эти ошибки повлекли за собой большие потери, которые понесла армия.
Вместе с тем, в трудах многих авторов о Сталинградской битве, в том числе и многотомнике «Великая Отечественная Война Советского Союза, 1941 – 1945», невыполнение задачи войсками 24-й армии не совсем справедливо объясняется неспособностъю командующего. Должен сказать, что это не соответствует действительности. О причинах я упоминал выше, поэтому повторяться не стану. У Галанина были свои крупные недостатки, но на сей же раз от него мало что зависело.
Настроение в войсках, несмотря на все трудности, было боевое. Все ждали разгрома врага и готовились к этому.
В те дни я впервые встретился с В.И. Чуйковым (командарм 62-й) и с первой же встречи проникся к нему глубоким уважением. Еще в юношеские годы мне нравились люди смелые, решительные, обладающие прямолинейным характером. И – честные. Именно таким показался мне Чуйков.
По пути на свой КП мы заехали в 66-ю армию к А.С. Жадову.
Настоящая его фамилия была Жидов, а сменил он ее при следующих обстоятельствах. Однажды Сталин, выслушав по ВЧ мой доклад о причинах медленного продвижения войск 66-й армии, спросил меня, что представляет собой командующий. В ответ на мою положительную оценку тут же поручил лично переговорить с Жидовым о замене его фамилии на Задов. Я поначалу не понял Сталина, а поэтому крайне удивился такому предложению. Сказал, что командарм не принадлежит к тем, кто пятится задом. Правда, его войска не смогли сейчас продвинуться, но о причинах я только что докладывал. При этом еще раз подчеркнул, что Жидов армией командует уверенно. Сталин на мое возражение заметил, что я его, по-видимому, не понял. Никаких претензий к Жидову как к командующему он не имеет, но в армии некоторую роль играет и то обстоятельство, как звучит фамилия военачальника. Потому-то мне следует уговорить Жидова сменить фамилию на любую по его усмотрению. После переговоров командующий 66-й согласился стать Жадовым. Свою роль «крестного отца» я выполнил. Когда доложил Сталину, тот остался доволен.
Осмотрели мы и рубеж, который еще недавно занимал противник, отошедший к городу. Нам воочию пришлось убедиться, сколь сильными были эти позиции, На огромном пространстве вдоль оборонительного рубежа стояли подбитые и сожженные танки, как напоминание о поспешных и бесполезных контратаках наших войск в период выхода немцев к Волге.
Из многочисленных наблюдений и размышлений можно было сделать вывод, что в создавшейся обстановке противник предпримет все меры к тому, чтобы как можно дольше удержать под Сталинградом всю задействованную группировку наших войск. Таким образом, он попытается создать предпосылки к закрытию огромной бреши в его фронте, образовавшейся в результате успешного наступления советских войск на сталинградском и ростовском направлениях.
Раздумывая над этим выводом, мне казалось, что было бы все же более целесообразным 2-ю гвардейскую армию использовать так, как вначале намеревалась сделать Ставка, то есть быстро разделаться с окруженной, группировкой. Смелый вариант открывал огромные перспективы для будущих действий на южном крыле советско-германского фронта. Игра, как говорится, стоила свеч, да и риск получался не таким уж большим. Некоторые группировки противника, спешившие якобы на помощь окруженным, оказались преувеличенными теми, кто о них сообщал, и особой помощи оказать не могли. Они состояли из остатков разбитых частей и тыловых команд, собранных в группы под разными названиями, и больше думали о том, как бы самим выбраться из беды, чем о помощи окруженным. Конечно, меня могут упрекнуть в том, что сейчас, когда стало все ясным, можно рассуждать и доказывать все что угодно, но я и являлся сторонником использования 2-й гвардейской армии в первую очередь для разгрома окруженного врага. Предлагал также в случае приближения вражеских сил к окруженным извне повернуть против них всю 21-ю армию. Ставка предпочла принять вариант, предложенный ее представителем – Василевским. Посчитали, что он более надежный. Но ведь и этот вариант не исключал элементов риска. Намечаемая Ставкой красивая операция на ростовском правлении могла и не удаться. Впрочем, так оно и получилось. Операция вышла суженной, поскольку все внимание и значительные силы были отвлечены на так называемую группу Манштейна. Это помогло немцам избежать еще более крупной катастрофы на ростовском направлении, чем под Сталинградом. Я уверен в том, что если бы Василевский находился в то время не у нас в Заворыкино, а у себя в Москве, в Генеральном штабе, то вопрос об использовании 2-й гвардейской армии решился бы так, как предлагала Ставка, то есть армия ушла бы для усиления удара Юго-Западного и Воронежского фронтов на ростовском направлении или для ускорения ликвидации окруженного под Сталинградом противника…
Битва на Волге закончилась полным разгромом окруженной под Сталинградом группировки немецко-фашистских войск, которая состояла из 22 дивизий и множества различных частей усиления и обслуживания 6-й немецкой армии.
Среди пленных офицеров оказалось 24 генерала во главе фельдмаршалом.
Знаменательным было то, что эта победа была достигнута в условиях, когда Советская страна и ее Вооруженные Силы еще не оправились полностью от понесенных потерь в первый год войны.
4 февраля по распоряжению Ставки я вылетел в Москву. Там узнал, что штаб и управление Донского фронта переименованы в Центральный фронт.
Курский выступ
Перед прощанием Сталин предупредил, что на меня возлагается новая задача, от успешного решения которой зависит многое. В Ставке Верховного Главнокомандования нас ознакомили с общим планом развития наступления на курском направлении. Ради этого и создавался новый фронт, который был назван Центральным. В его состав включались 21-я, 65-я общевойсковые и 16-я воздушная армии Донского фронта, 2-я танковая, 70-я армии и ряд частей и соединений из резерва Ставки.
Войскам нового фронта предстояло развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время продолжали наступление на курском и харьковском направлениях, и, взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировке противника.
Начало этой красивой по замыслу операции намечалось на 15 февраля. Но для того чтобы ее начать, надо было прежде всего сосредоточить войска, основная масса которых со своими тылами находилась в районе Сталинграда.
Мои доводы о нереальности этого срока не убедили Ставку. Конечно, хотелось бы начать операцию как можно скорее, пока противник не успел подтянуть силы с других участков и из глубины. Но в сложившейся обстановке перегруппировка войск была чрезвычайно затруднена. Правда, мне обещали всевозможную помощь.
Оставалось одно – быстрее вернуться под Сталинград и приступить к переброске войск, техники и тылов в райи он сосредоточения.
С первого же момента мы столкнулись с огромными трудностями. В нашем распоряжении была единственная одноколейная железная дорога, которую удалось восстановить к этому времени. Она, конечно, не могла справиться с переброской огромного количества войск. Планы перевозок трещали по всем швам. График движения нарушался. Заявки на эшелоны не удовлетворялись, а если и подавались составы, то оказывалось, что вагоны не приспособлены для перевозки личного состава и лошадей.
Наш доклад обо всех этих ненормальностях только ухудшил положение. Принять меры для ускорения переброски войск было поручено НКВД. Сотрудники этого наркомата, рьяно приступившие к выполнению задания, перестарались и произвели на местах такой нажим на железнодорожную администрацию, что та вообще растерялась. И если до этого еще существовал какой-то график, то теперь от него и следа не осталось. В район сосредоточения стали прибывать смешанные соединения. Материальная часть артиллерии выгружалась по назначению, а лошади и машины оставались еще на месте. Были и такие случаи, когда техника выгружалась на одной станции, а войска – на другой. Эшелоны по нескольку дней застревали на станциях и разъездах. Из-за несвоевременной подачи вагонов 169 тыловых учреждений и частей так и оставались под Сталинградом. Снова пришлось обратиться в Ставку. Попросил предоставить железнодорожной администрации возможность самостоятельно руководить работой транспорта. Наша просьба была удовлетворена, последовало соответствующее указание. Но нам еще долго вместе с железнодорожниками пришлось разбираться, где и какие части выгружены.
А время шло. Больше задерживаться было нельзя. Оставив под Сталинградом своего заместителя – генерала Трубникова с группой офицеров, я со штабом и управлением фронта направился в район Ельца. Здесь мы развернули свой командный пункт.
Пока наводилась связь с уже прибывшими войсками, я с группой офицеров отправился в штаб Брянского фронта, к нашему соседу справа, с которым нам предстояло взаимодействовать. Командовал фронтом мой старый знакомый по службе в Забайкалье и по кампании на КВЖД в 1929 году – генерал М.А. Рейтер. Ехали долго, с трудом пробиваясь через снежные заносы. Тяжелая дорога лишний раз напоминала, какие испытания ожидают наши войска еще до того, как они сойдутся с противником.
Соседи встретили нас очень тепло и с большой радостью. Им предстояло с 12 февраля перейти в наступление, и на действия нашего фронта они возлагали большие надежды. Ознакомившись с обстановкой на участке Рейтера и обсудив все вопросы взаимодействия войск на стыке фронтов, я вынужден был немедленно поставить задачи тем нашим войскам, которые уже выходили в район сосредоточения, чтобы при продвижении соседа вперед не оголился его левый фланг.
Вернувшись на КП, мы своим коллективом приступили к изучению материалов, поступавших от всех видов разведки, и к ознакомлению с районом предстоящих действий войск. Положение оказалось значительно хуже, чем мы предполагали.
Район сосредоточения, только что освобожденный от противника, не был подготовлен и оборудован для приема большой массы войск,- боевой техники и материальных средств. Работы по созданию баз, путей подвоза и организации тылов пришлось вести параллельно с подготовкой к наступлению.
Из железных дорог имелась только одна ветка Касторное – Курск с короткой рокадой Ливны – Мармыжи. Движение поездов по этой ветке в то время могло осуществляться только до станции Щигры. Непрерывная пурга усугубляла бездорожье. Снежные заносы были так велики, что для движения автотранспорта пришлось использовать в качестве грунтового пути железнодорожную насыпь на участке Золотухино – Буденовка.
Многочисленные колонны войск, грузовиков и боевых машин с большим трудом продвигались от станции выгрузки на запад по единственной автогужевой дороге Елец – Ливны – Золотухино. В связи с недостатком автомашин и лошадей солдаты вынуждены были нередко нести на себе станковые пулеметы, противотанковые ружья, а часто и минометы. Артиллерия отстала от войск. С перевозкой боеприпасов было бы совсем плохо, если бы не помощь местных жителей: крестьяне на своих подводах подвозили снаряды от села к селу. Вообще жители только что освобожденных сел ничего не жалели, чтобы помочь нам. Сами оставшись без крова, без запасов продовольствия, они старались приютить, обогреть солдат, делились с ними последним куском хлеба.
Большой отрыв тыловых частей и баз от района сосредоточения затруднял обеспечение действующих войск всем необходимым. После длительного и тяжелого марша по занесенным снегом дорогам солдаты сильно уставали, а прибыв на место, не имели возможности нормально отдохнуть.
Все это в конечном итоге привело к тому, что войска вновь организованного Центрального фронта не смогли сосредоточиться в установленный срок. Начало наступления было перенесено на 25 февраля. К этому времени мы располагали частью войск 65-й армии и присланными из резерва Ставки 2-й танковой армией (которой предстояло еще собрать застрявшие в пути танки), 2-м кавалерийским корпусом, а также двумя лыжно-стрелковыми бригадами. Они и были развернуты на рубеже Чернь, Михайловна, Конышевка, Макаровка общим протяжением 150 километров. 21-я армия все еще была на пути из Сталинграда к Ельцу, а передаваемая из резерва Ставки 70-я армия находилась на подходе к району сосредоточения.
Но делать нечего, пришлось начать наступление. 65-я армия, подчинив себе часть дивизий Брянского фронта, действовавших в нашей полосе, двинулась в направлении Михайловна, Лютеж; правее ее на Дмитровск должна, была идти 70-я армия; левее – на Севск – 2-я танковая генерал-лейтенанта А.Г. Родина, а на левом фланге фронта на направлении Хутор Михайловский, Новгород-Северский наступала конно-стрелковая группа (2-й гвардейский кавалерийский корпус, усиленный двумя лыжно-стрелковыми бригадами и танковым полком) под командованием генерала В.В. Крюкова.
Наступление вначале развивалось успешно. 65-я армия, поддержанная справа частью сил 70-й армии, отбрасывая противника, достигла Комаричей и Лютежа, 2-я танковая армия овладела Середина-Будой, а конно-стрелковая группа, не встречая особенно сильного сопротивления, вырвалась еще дальше. Предчувствуя подвох со стороны врага, я приказал Крюкову остановиться и прочно закрепиться на рубеже Севска. Но неугомонного рубаку не так-то просто было унять в его порыве. Он уже достиг Десны у Новгород-Северского, мало заботясь о разведке на флангах.
Да, наши части далеко выдвинулись. А у соседей дела сложились иначе. Брянский фронт, перешедший в наступление еще 12 февраля, потеснив противника местами до 30 километров, к концу февраля вынужден был остановиться на рубеже Новосиль, Малоархангельск, Рождественское. Не добилась успеха и левофланговая 16-я армия Западного фронта, наносившая удар во взаимодействии с нами.
Предпринимая столь грандиозную операцию, как глубокое окружение всей орловской группировки противника, Ставка, по-видимому, кое-что недоучла. К этому времени противник начал оправляться от нанесенных ему советскими войсками ударов на брянском и харьковском направлениях и сам стал готовиться к контрнаступлению. В район Орла и южнее прибывали все новые и новые соединения, перебрасываемые противником из его вяземско-ржевской группировки. Партизаны и воздушная разведка предупреждали о сосредоточении вражеских сил в районе Брянска и выдвижении их в сторону Севска. Войска противника стягивались и к северу от Рыльска и Шостки.
Все войска, которые у нас имелись, были втянуты в бои на образовавшемся к этому времени широком фронте. Противник явно опережал нас в сосредоточении и развертывании сил. Наша 21-я армия только начала выгружаться в районе Ельца. Тылы застряли под Сталинградом. В войсках ощущался острый недостаток всего – продовольствия, фуража, горючего, боеприпасов.
Не могу умолчать о нашем упущении в начале этой операции. Поспешность переброски войск в новый район помешала нам предварительно ознакомиться с местностью и одновременно с общевойсковыми соединениями передислоцировать дорожные части с их техникой, а также транспортные подразделения. Забыли об этом и высшие органы, планировавшие операцию вновь созданного фронта. Все стремились к одному – как можно быстрее собрать войска. В результате прибывавшие соединения оказывались в тяжелом положении – без дорог, без транспорта. Необходимые поправки пришлось вносить уже в процессе сосредоточения войск и в ходе боевых действий.
Я доложил Сталину, что в таких условиях войска фронта не смогут справиться с задачей. После этого задача фронту была изменена. Теперь мы должны были нанести удар на север в сторону Орла силами 21, 70 и 2-й танковой армий, чтобы во взаимодействии с войсками Брянского и левого крыла Западного фронта разгромить орловскую группировку противника. Но в той обстановке и эта операция не сулила успеха. Противник значительно превосходил нас в силах.
Мы переживали за нашу конно-стрелковую группу, на обоих флангах которой враг подозрительно накапливал войска. Повторяю Крюкову свой приказ: приостановить продвижение на запад, закрепиться на рубеже реки Сев и удерживать Севск до подхода частей 65-й армии. Предупреждаю, чтобы вел усиленную разведку в северном и южном направлениях. Но Крюков уже ничего не успел сделать. Вырвавшуюся к Десне конно-стрелковую группу противник атаковал с фланга и тыла. С большим трудом она пробилась из окружения, в чем ей помогли подоспевшие на помощь части 2-й танковой и 65-й армий.
Чтобы остановить здесь противника, нам пришлось развернуть 65-ю армию на широком участке по восточному берегу реки Сев.
Радовало одно: успешное продвижение наших войск оказало серьезную поддержку левому соседу – Воронежскому фронту, отвлекая значительные силы противника с его участка. 60-я армия соседа смогла продвинуться вперед. То, что враг стянул против нас значительные силы, во многом облегчило положение Воронежского фронта, когда гитлеровцы перешли там в наступление.
Получив новую задачу, мы приступили к перегруппировке войск, сосредоточивая основные силы на орловском направлении – направлении главного удара. Сюда была нацелена и только что прибывшая из резерва Ставки 70-я армия. Она была сформирована из пограничников, отличных солдат, прекрасно подготовленных для ведения боя в любой обстановке. Мы возлагали на эту армию большие надежды и направили ее на самый ответственный участок – на правый фланг, в стык с войсками Брянского фронта. Но действия пограничников были неудачны. Объяснялось это неопытностью старших командиров, впервые оказавшихся в столь сложной боевой обстановке. Соединения вводились в бой с ходу, неорганизованно, по частям, без необходимого обеспечения артиллерией и боеприпасами к ней.
Возлагая ответственность за неудачные действия армии на ее командование и штаб, не могу снять вины с себя и со своего штаба: поспешно вводя армию в бой, мы поставили ей задачу, не проверив подготовку войск, не ознакомившись с их командным составом. Это послужило для меня уроком на будущее.
Как только выдалась возможность, я поехал к пограничникам. Добраться до них стоило большого труда. Пришлось использовать три способа передвижения: по дороге на машине, затем по просеке на санях, а километров пятнадцать мы с членом Военного совета фронта Телегиным прошли на лыжах.
Личное знакомство открыло глаза на многое. Мы убедились, что необходимо заменить командарма и усилить штаб армии более опытными офицерами. Приложили все усилия к тому, чтобы это было сделано поскорее: предстояли новые бои.
Между тем обстановка накалялась. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, остановились на рубеже Новосиль, Архангельское, Рождественское и дальше продвинуться не смогли. По сообщению командующего фронтом Рейтера, враг настолько усилил свою орловскую группировку, что можно было ожидать контрудара каждую минуту. А штаб Воронежского фронта уже бил тревогу: противник перешел в наступление, ведет бои за Харьков, продвигается к Белгороду.
На нашем участке гитлеровцы сопротивлялись со все возраставшим упорством, бои принимали затяжной характер. У нас сохранялась еще надежда, что с вводом в бой 21-й армии нам удастся хотя бы немного потеснить противника. На большее рассчитывать было трудно… «Нет, все-таки наступать нам сейчас не время, только напрасно ослабляем свои силы…» – подумал я. В момент тяжелых раздумий о перспективах наступления я получил приказание Ставки: срочно направить 21-ю армию в район Обояни в распоряжение командующего Воронежским фронтом. Оказывается, крупные неприятельские силы прорвались на харьковском и белгородском направлениях с угрозой продвижения на Курск.
Пришлось доложить в Ставку, что наше положение не улучшается, подход войск и тылов фронта затягивается, снабжение войск материальными средствами наладить не удается, а враг значительно усилил свою группировку против войск фронта. С уходом 21-й армии соотношение сил будет и вовсе не в нашу пользу.
Мой доклад возымел действие. Во второй половине марта Ставка приняла решение о нецелесообразности продолжать наступление на Орел. Это решение было правильным. Все мы воспрянули духом.
Центральный фронт получил задачу перейти к обороне, организовав ее на рубеже Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево. Мы дополнительно получили 48-ю армию П.Л. Романенко, 13-ю армию Н.П. Пухова, перешедшую к нам из Брянского фронта вместе с участком, который она занимала, и 60-ю армию И.Д. Черняховского из Воронежского фронта, тоже с занимаемым ею участком. К этому времени оба наших соседа отбили вражеские удары и теперь, как и мы, находились в обороне.
Войскам нового фронта предстояло развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время продолжали наступление на курском и харьковском направлениях, и, взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировке противника.
Начало этой красивой по замыслу операции намечалось на 15 февраля. Но для того чтобы ее начать, надо было прежде всего сосредоточить войска, основная масса которых со своими тылами находилась в районе Сталинграда.
Мои доводы о нереальности этого срока не убедили Ставку. Конечно, хотелось бы начать операцию как можно скорее, пока противник не успел подтянуть силы с других участков и из глубины. Но в сложившейся обстановке перегруппировка войск была чрезвычайно затруднена. Правда, мне обещали всевозможную помощь.
Оставалось одно – быстрее вернуться под Сталинград и приступить к переброске войск, техники и тылов в райи он сосредоточения.
С первого же момента мы столкнулись с огромными трудностями. В нашем распоряжении была единственная одноколейная железная дорога, которую удалось восстановить к этому времени. Она, конечно, не могла справиться с переброской огромного количества войск. Планы перевозок трещали по всем швам. График движения нарушался. Заявки на эшелоны не удовлетворялись, а если и подавались составы, то оказывалось, что вагоны не приспособлены для перевозки личного состава и лошадей.
Наш доклад обо всех этих ненормальностях только ухудшил положение. Принять меры для ускорения переброски войск было поручено НКВД. Сотрудники этого наркомата, рьяно приступившие к выполнению задания, перестарались и произвели на местах такой нажим на железнодорожную администрацию, что та вообще растерялась. И если до этого еще существовал какой-то график, то теперь от него и следа не осталось. В район сосредоточения стали прибывать смешанные соединения. Материальная часть артиллерии выгружалась по назначению, а лошади и машины оставались еще на месте. Были и такие случаи, когда техника выгружалась на одной станции, а войска – на другой. Эшелоны по нескольку дней застревали на станциях и разъездах. Из-за несвоевременной подачи вагонов 169 тыловых учреждений и частей так и оставались под Сталинградом. Снова пришлось обратиться в Ставку. Попросил предоставить железнодорожной администрации возможность самостоятельно руководить работой транспорта. Наша просьба была удовлетворена, последовало соответствующее указание. Но нам еще долго вместе с железнодорожниками пришлось разбираться, где и какие части выгружены.
А время шло. Больше задерживаться было нельзя. Оставив под Сталинградом своего заместителя – генерала Трубникова с группой офицеров, я со штабом и управлением фронта направился в район Ельца. Здесь мы развернули свой командный пункт.
Пока наводилась связь с уже прибывшими войсками, я с группой офицеров отправился в штаб Брянского фронта, к нашему соседу справа, с которым нам предстояло взаимодействовать. Командовал фронтом мой старый знакомый по службе в Забайкалье и по кампании на КВЖД в 1929 году – генерал М.А. Рейтер. Ехали долго, с трудом пробиваясь через снежные заносы. Тяжелая дорога лишний раз напоминала, какие испытания ожидают наши войска еще до того, как они сойдутся с противником.
Соседи встретили нас очень тепло и с большой радостью. Им предстояло с 12 февраля перейти в наступление, и на действия нашего фронта они возлагали большие надежды. Ознакомившись с обстановкой на участке Рейтера и обсудив все вопросы взаимодействия войск на стыке фронтов, я вынужден был немедленно поставить задачи тем нашим войскам, которые уже выходили в район сосредоточения, чтобы при продвижении соседа вперед не оголился его левый фланг.
Вернувшись на КП, мы своим коллективом приступили к изучению материалов, поступавших от всех видов разведки, и к ознакомлению с районом предстоящих действий войск. Положение оказалось значительно хуже, чем мы предполагали.
Район сосредоточения, только что освобожденный от противника, не был подготовлен и оборудован для приема большой массы войск,- боевой техники и материальных средств. Работы по созданию баз, путей подвоза и организации тылов пришлось вести параллельно с подготовкой к наступлению.
Из железных дорог имелась только одна ветка Касторное – Курск с короткой рокадой Ливны – Мармыжи. Движение поездов по этой ветке в то время могло осуществляться только до станции Щигры. Непрерывная пурга усугубляла бездорожье. Снежные заносы были так велики, что для движения автотранспорта пришлось использовать в качестве грунтового пути железнодорожную насыпь на участке Золотухино – Буденовка.
Многочисленные колонны войск, грузовиков и боевых машин с большим трудом продвигались от станции выгрузки на запад по единственной автогужевой дороге Елец – Ливны – Золотухино. В связи с недостатком автомашин и лошадей солдаты вынуждены были нередко нести на себе станковые пулеметы, противотанковые ружья, а часто и минометы. Артиллерия отстала от войск. С перевозкой боеприпасов было бы совсем плохо, если бы не помощь местных жителей: крестьяне на своих подводах подвозили снаряды от села к селу. Вообще жители только что освобожденных сел ничего не жалели, чтобы помочь нам. Сами оставшись без крова, без запасов продовольствия, они старались приютить, обогреть солдат, делились с ними последним куском хлеба.
Большой отрыв тыловых частей и баз от района сосредоточения затруднял обеспечение действующих войск всем необходимым. После длительного и тяжелого марша по занесенным снегом дорогам солдаты сильно уставали, а прибыв на место, не имели возможности нормально отдохнуть.
Все это в конечном итоге привело к тому, что войска вновь организованного Центрального фронта не смогли сосредоточиться в установленный срок. Начало наступления было перенесено на 25 февраля. К этому времени мы располагали частью войск 65-й армии и присланными из резерва Ставки 2-й танковой армией (которой предстояло еще собрать застрявшие в пути танки), 2-м кавалерийским корпусом, а также двумя лыжно-стрелковыми бригадами. Они и были развернуты на рубеже Чернь, Михайловна, Конышевка, Макаровка общим протяжением 150 километров. 21-я армия все еще была на пути из Сталинграда к Ельцу, а передаваемая из резерва Ставки 70-я армия находилась на подходе к району сосредоточения.
Но делать нечего, пришлось начать наступление. 65-я армия, подчинив себе часть дивизий Брянского фронта, действовавших в нашей полосе, двинулась в направлении Михайловна, Лютеж; правее ее на Дмитровск должна, была идти 70-я армия; левее – на Севск – 2-я танковая генерал-лейтенанта А.Г. Родина, а на левом фланге фронта на направлении Хутор Михайловский, Новгород-Северский наступала конно-стрелковая группа (2-й гвардейский кавалерийский корпус, усиленный двумя лыжно-стрелковыми бригадами и танковым полком) под командованием генерала В.В. Крюкова.
Наступление вначале развивалось успешно. 65-я армия, поддержанная справа частью сил 70-й армии, отбрасывая противника, достигла Комаричей и Лютежа, 2-я танковая армия овладела Середина-Будой, а конно-стрелковая группа, не встречая особенно сильного сопротивления, вырвалась еще дальше. Предчувствуя подвох со стороны врага, я приказал Крюкову остановиться и прочно закрепиться на рубеже Севска. Но неугомонного рубаку не так-то просто было унять в его порыве. Он уже достиг Десны у Новгород-Северского, мало заботясь о разведке на флангах.
Да, наши части далеко выдвинулись. А у соседей дела сложились иначе. Брянский фронт, перешедший в наступление еще 12 февраля, потеснив противника местами до 30 километров, к концу февраля вынужден был остановиться на рубеже Новосиль, Малоархангельск, Рождественское. Не добилась успеха и левофланговая 16-я армия Западного фронта, наносившая удар во взаимодействии с нами.
Предпринимая столь грандиозную операцию, как глубокое окружение всей орловской группировки противника, Ставка, по-видимому, кое-что недоучла. К этому времени противник начал оправляться от нанесенных ему советскими войсками ударов на брянском и харьковском направлениях и сам стал готовиться к контрнаступлению. В район Орла и южнее прибывали все новые и новые соединения, перебрасываемые противником из его вяземско-ржевской группировки. Партизаны и воздушная разведка предупреждали о сосредоточении вражеских сил в районе Брянска и выдвижении их в сторону Севска. Войска противника стягивались и к северу от Рыльска и Шостки.
Все войска, которые у нас имелись, были втянуты в бои на образовавшемся к этому времени широком фронте. Противник явно опережал нас в сосредоточении и развертывании сил. Наша 21-я армия только начала выгружаться в районе Ельца. Тылы застряли под Сталинградом. В войсках ощущался острый недостаток всего – продовольствия, фуража, горючего, боеприпасов.
Не могу умолчать о нашем упущении в начале этой операции. Поспешность переброски войск в новый район помешала нам предварительно ознакомиться с местностью и одновременно с общевойсковыми соединениями передислоцировать дорожные части с их техникой, а также транспортные подразделения. Забыли об этом и высшие органы, планировавшие операцию вновь созданного фронта. Все стремились к одному – как можно быстрее собрать войска. В результате прибывавшие соединения оказывались в тяжелом положении – без дорог, без транспорта. Необходимые поправки пришлось вносить уже в процессе сосредоточения войск и в ходе боевых действий.
Я доложил Сталину, что в таких условиях войска фронта не смогут справиться с задачей. После этого задача фронту была изменена. Теперь мы должны были нанести удар на север в сторону Орла силами 21, 70 и 2-й танковой армий, чтобы во взаимодействии с войсками Брянского и левого крыла Западного фронта разгромить орловскую группировку противника. Но в той обстановке и эта операция не сулила успеха. Противник значительно превосходил нас в силах.
Мы переживали за нашу конно-стрелковую группу, на обоих флангах которой враг подозрительно накапливал войска. Повторяю Крюкову свой приказ: приостановить продвижение на запад, закрепиться на рубеже реки Сев и удерживать Севск до подхода частей 65-й армии. Предупреждаю, чтобы вел усиленную разведку в северном и южном направлениях. Но Крюков уже ничего не успел сделать. Вырвавшуюся к Десне конно-стрелковую группу противник атаковал с фланга и тыла. С большим трудом она пробилась из окружения, в чем ей помогли подоспевшие на помощь части 2-й танковой и 65-й армий.
Чтобы остановить здесь противника, нам пришлось развернуть 65-ю армию на широком участке по восточному берегу реки Сев.
Радовало одно: успешное продвижение наших войск оказало серьезную поддержку левому соседу – Воронежскому фронту, отвлекая значительные силы противника с его участка. 60-я армия соседа смогла продвинуться вперед. То, что враг стянул против нас значительные силы, во многом облегчило положение Воронежского фронта, когда гитлеровцы перешли там в наступление.
Получив новую задачу, мы приступили к перегруппировке войск, сосредоточивая основные силы на орловском направлении – направлении главного удара. Сюда была нацелена и только что прибывшая из резерва Ставки 70-я армия. Она была сформирована из пограничников, отличных солдат, прекрасно подготовленных для ведения боя в любой обстановке. Мы возлагали на эту армию большие надежды и направили ее на самый ответственный участок – на правый фланг, в стык с войсками Брянского фронта. Но действия пограничников были неудачны. Объяснялось это неопытностью старших командиров, впервые оказавшихся в столь сложной боевой обстановке. Соединения вводились в бой с ходу, неорганизованно, по частям, без необходимого обеспечения артиллерией и боеприпасами к ней.
Возлагая ответственность за неудачные действия армии на ее командование и штаб, не могу снять вины с себя и со своего штаба: поспешно вводя армию в бой, мы поставили ей задачу, не проверив подготовку войск, не ознакомившись с их командным составом. Это послужило для меня уроком на будущее.
Как только выдалась возможность, я поехал к пограничникам. Добраться до них стоило большого труда. Пришлось использовать три способа передвижения: по дороге на машине, затем по просеке на санях, а километров пятнадцать мы с членом Военного совета фронта Телегиным прошли на лыжах.
Личное знакомство открыло глаза на многое. Мы убедились, что необходимо заменить командарма и усилить штаб армии более опытными офицерами. Приложили все усилия к тому, чтобы это было сделано поскорее: предстояли новые бои.
* * *
Между тем обстановка накалялась. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, остановились на рубеже Новосиль, Архангельское, Рождественское и дальше продвинуться не смогли. По сообщению командующего фронтом Рейтера, враг настолько усилил свою орловскую группировку, что можно было ожидать контрудара каждую минуту. А штаб Воронежского фронта уже бил тревогу: противник перешел в наступление, ведет бои за Харьков, продвигается к Белгороду.
На нашем участке гитлеровцы сопротивлялись со все возраставшим упорством, бои принимали затяжной характер. У нас сохранялась еще надежда, что с вводом в бой 21-й армии нам удастся хотя бы немного потеснить противника. На большее рассчитывать было трудно… «Нет, все-таки наступать нам сейчас не время, только напрасно ослабляем свои силы…» – подумал я. В момент тяжелых раздумий о перспективах наступления я получил приказание Ставки: срочно направить 21-ю армию в район Обояни в распоряжение командующего Воронежским фронтом. Оказывается, крупные неприятельские силы прорвались на харьковском и белгородском направлениях с угрозой продвижения на Курск.
Пришлось доложить в Ставку, что наше положение не улучшается, подход войск и тылов фронта затягивается, снабжение войск материальными средствами наладить не удается, а враг значительно усилил свою группировку против войск фронта. С уходом 21-й армии соотношение сил будет и вовсе не в нашу пользу.
Мой доклад возымел действие. Во второй половине марта Ставка приняла решение о нецелесообразности продолжать наступление на Орел. Это решение было правильным. Все мы воспрянули духом.
Центральный фронт получил задачу перейти к обороне, организовав ее на рубеже Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево. Мы дополнительно получили 48-ю армию П.Л. Романенко, 13-ю армию Н.П. Пухова, перешедшую к нам из Брянского фронта вместе с участком, который она занимала, и 60-ю армию И.Д. Черняховского из Воронежского фронта, тоже с занимаемым ею участком. К этому времени оба наших соседа отбили вражеские удары и теперь, как и мы, находились в обороне.