Рокотов Сергей. Конец авантюристки

   - Сменились? - блаженно улыбаясь, спросил санитар.
   - Ага, вызвали вот, он плохо себя почувствовал, с желудком что-то...
   - Наверное, что-то съел, - высказал предположение санитар И, продолжая держать под усами идиотскую улыбочку, нанес охраннику короткий удар полусогнутым средним пальцем в висок. Удар получился удачным, и псевдоохранник ничком упал на пол. Санитар выскочил на улицу, обежал больницу кругом и на одной аллее между могучими елями обнаружил мирно стоявшую там "Газель". Открыв кузов, он увидел там стонущего настоящего охранника. Санитар стал приводить его в чувство, тряся, хлопая по щекам.
   - Очнись, браток, очнись, - говорил он.
   - А? Что? Кто меня? - никак не мог прийти в себя охранник.
   - Очнись, нападение, помощь твоя нужна...Да приди же в себя, мужик ведь ты, больницу охраняешь, валяешься тут, как тюфяк! - закричал санитар. - Времени нет, едрена мать!
   Охранник очнулся и приподнялся, озираясь по сторонам.
   - Слушай меня, - быстро заговорил санитар. - Готовилось преступление, я его предотвратил. Я действую по поручению правоохранительных органов. Там в приемной валяется один бандит, в подсобке другой. У первого я изъял пистолет с глушителем. Наше с тобой дело притащить их сюда, в эту машину и увезти отсюда куда подальше. Я один не могу, потому что боюсь, что кто-нибудь заметит. Это нежелательно, преступление должно быть обезврежено тихо и бесшумно. Больше сказать ничего не могу. Делай, что я говорю! Возьми себя в руки!
   Охранник встряхнул своей большой, коротко стриженой головой, встал и молча поплелся за санитаром.
   Они довольно быстро и удачно сделали все, что требовалось, никто их не заметил, лишь в самом конце высунула голову заспанная санитарка.
   - Что тут у вас за шум? - недовольно произнесла она. - Случилось что?
   - Да ничего не случилось, - отмахнулся охранник. - Больному одному плохо стало, нога у него заныла, ну, оказали помощь...
   - А мне показалось, кого-то по коридору тащат...
   - Иди спи, дура, - выругался охранник. - Пить меньше надо перед сном! Тащат кого-то, болтаешь черт знает что...
   Погрузили бандитов в кузов, охранник вернулся на место, а санитар сел за руль "Газели" и уехал в известном ему одному направлении.
   А Гришка Клементьев, ничего не зная, продолжал спать тяжелым сном, накачанный снотворными и сквозь этот тяжелый сон, ощущая боли в всем теле.
   "Газель" мчалась по ночной дороге с предельной скоростью. Санитар едва не пропустил нужный поворот, но вовремя нажал на тормоза и с визгом повернул направо. Проехал ещё метров пятьсот, повернул налево и увидел перед собой железные ворота. Бибикнул. Из будки высунулось мрачное лицо сторожа.
   - Чего надо? - проворчал сторож, держась правой рукой за левый бок, где покоился ТТ.
   - Сообщи хозяину, Савельев приехал. С грузом, - добавил санитар.
   - Не велено будить. Не любит он.
   - Ты сообщи, сообщи, не разбудишь, тебе влетит потом...
   Нехотя сторож набрал местный номер.
   - Проезжай, - произнес он. На лице появилась приветливая улыбка.
   ... - Работает у тебя, однако, головушка, - продирая заспанные глазки, сказал Иляс и широко зевнул. - Как в воду глядел. Надо же, а я был уверен, что они на это не пойдут, побоятся... Подмогу не стал давать... Неправ, неправ, признаю... Где они?
   - В кузове.
   - Эй! - хлопнул Иляс в ладоши и тут же из левой двери показались две физиономии устрашающего вида. - Помогите вытащить груз. Но аккуратно, не кантовать, это нам ещё понадобится.
   Тела киллера и шофера аккуратно вынесли из машины. При этом киллер приоткрыл глаза.
   - Эге! - крикнул Иляс, вглядываясь в его лицо. - Рожа-то какая-то знакомая. А ну-ка, сюда их...
   Их втащили в маленькую комнату для охраны. Усадили на стулья и крепко-накрепко привязали толстенными веревками к спинкам. При этом открыл глаза и шофер. Хлопая глазами, они испуганно глядели на обитателей этого дома.
   - Да, я не ошибся, - произнес Иляс, ходя туда-сюда по маленькой комнате в своем длинном халате с кистями. - Я узнал тебя, ты Палый. Тебе же полагалось еще, насколько я помню, находиться в местах, не столь отдаленных, не менее лет пяти. Ты же за убийство сидел. Это наемный убийца Палый, мастер по стрельбе, - представил он киллера Косте. - Вот что, Палый, времени у нас разбираться с тобой нет, выведывать у тебя что-то никакого смысла тоже нет, все и так яснее ясного. Мы тебя сейчас просто прикончим, и все. Я так думаю, а, Константин? Ты согласен со мной?
   - Пожалуй, - кивнул головой Костя, превозмогая лютую усталость. Прошлой ночью он прилетел из Москвы, узнав о несостоявшемся покушении и попытался убедить Иляса в том, что надо охранять солдата Клементьева от вполне вероятного нападения. Иляс сомневался в такой необходимости, но все же согласился, и ночью под видом санитара в сопровождении помощника Иляса Костя проник в больницу. И тут же предотвратил известные события.
   - Не надо!!! - кричал напуганный их страшным разговором и спокойным равнодушным тоном. - Я хочу жить! Я только начал жить по-человечески! За что? Я простой исполнитель! Я назову заказчика! Только сохраните мне жизнь!
   - Дурак ты, - хмыкнул Иляс, закуривая сигарету и пуская кольца дыма в лицо привязанному Палому. - Заказчик мне и так прекрасно известен. Это мэр Верещагин. Ты же видишь, что нам все известно. И зачем теперь нужны твои сведения и вообще твоя поганая жизнь? Мы очень устали и хотим спать. Кончайте их, ребята, только тихо. Потом вывезете и закопаете, знаете где. Пошли, Константин. Выпьем коньячка, есть у меня хороший коньячок. А потом отоспимся...
   Они уже сделали шаги к двери, а телохранители вытащили из-за поясов здоровенные пистолеты с глушителями. И тут Палый истошным голосом завопил:
   - Это не все! Я скажу, у меня есть ещё заказ!
   - И это я знаю, - не оборачиваясь, произнес Иляс. - Ты должен убить в Москве следователя Николаева. Но ты не убьешь его, потому что не сможешь, так как сам через полминуты будешь трупом. А во-вторых, Николаев предупрежден, и примет свои меры для безопасности. Так что, не надо... А вы вот что, не пачкайте здесь, суньте им в нос по тряпке с эфиром, а кончать будете там, прямо на месте. И поживее, пожалуйста, ни днем ни ночью покоя нет...
   Телохранитель быстро вытащил откуда-то склянку с эфиром и тряпку, намочил её жидкостью и сунул в нос одуревшему от ужаса шоферу. Уже собирался сделать то же и с Палым, как Иляс жестом остановил его.
   - Имеешь шанец, доходяга, - зверским взглядом глядя на Палого, процедил он сквозь зубы. - Если выполнишь все, что я тебе скажу. Более того, хорошо выполнишь. Как по заказу.
   - Сделаю, все сделаю! - кричал Палый, дергаясь на стуле, к которому был привязан.
   - А ну-ка, отвяжите его, - сказал Иляс, подмигивая Косте.
   Палого отвязали, он стал трясти жилистыми, затекшими от веревок руками, при этом просительно глядя на Иляса.
   - Того в расход, - скомандовал Иляс телохранителям. - Нечего ему небо коптить. Что, спрашивается, ему солдатик плохого сделал, заморенный, избитый сирота-солдатик, а? И тебе, Палый, что он сделал плохого? Отвечай, сволочь!
   Разъярившись, он сильно ударил Палого кулаком в челюсть, и Палый вместе со стулом грохнулся на пол.
   - Я тебя спросил, просто спросил, а твое дело отвечать, когда я спрашиваю. Ну?
   - Ничего он мне не сделал, работа такая..., - прохрипел Палый, тяжело поднимаясь с пола.
   - Работа, говоришь? - хмыкнул Иляс. - Работа такая бывает, когда убивают банкиров, предпринимателей, бандитов. А простой солдат тебе на что? Потому что Верещагин обещал тебе за него деньги. Сколько, кстати?
   - Пять.
   - А за Николаева?
   - Двадцать.
   - Вот так-то, - усмехнулся Иляс. - Как все просто и четко, за рядового пять, за полковника двадцать. Кстати, почему так мало? Ты что, дешевка, Палый? Мог бы и больше запросить с мэра. Если бы ты знал, какой у него в швейцарском банке счет. Если бы ты знал, какой у него процент акций на нефтеперерабатывающем комбинате, ты бы за такие гроши не пошел на расстрельное дело. Дурила ты, Палый, гнусная паскудная дурила. И никакой жалости к тебе у меня нет. А дело есть. Вставай и слушай, нечего тут корячиться...
   Палый поднялся, снова уселся на стул.
   - Поедешь к Верещагину и скажешь, что все сделано. И мы почву подготовим. Получишь с него деньги и отдашь их мне. Все до копейки. И за солдатика и аванс за полковника. Все отдашь мне. А я их передам солдату Клементьеву, по-моему, это будет справедливо. Пожалуй, маловато только. Ты вот что, добавь ещё из своих. У тебя деньги есть?
   Палый замялся, услышав о деньгах. Но Иляс вывел его из раздумий новым ударом. Палый снова загремел на пол.
   - Сколько у тебя есть?! Говори!!!
   - У меня есть тридцать тысяч долларов, - пролепетал, барахтаясь на полу, Палый.
   - Из этой суммы вытекает, что ты отправил в расход несколько человек. Потому что других источников дохода у тебя быть не может. И я догадываюсь кого ты лишил жизни, зная, что ты работаешь на эту паскуду мэра. Это, разумеется, редактор районной газеты Прошина, это, разумеется, следователь Яницкий. Ну? И ещё кто? Говори, собака, если хочешь жить!
   - Это... ну... те, кто убил девушку и двух мужчин в Ялте и... ну... капитана Клементьева в Симферополе.
   - Твое счастье, что не ты убил девушку и Клементьева. Тогда бы никакой мой интерес тебя бы не спас, здесь на месте бы тебе размозжил башку. А так... получается, что ты что-то путевое в жизни сделал, некую, так сказать, санацию общества... И я выражаю тебе за это свою личную благодарность и на некоторое время дарю жизнь. Значит так, едешь к Верещагину, говоришь ему, что все о, кей. Почва будет подготовлена, он тебе поверит. Потом берешь с него деньги за полковника, едешь за своими деньгами, все привозишь мне и сматываешься куда-нибудь подальше. Через Москву, разумеется, якобы едешь выполнять задание. И все. Тебя здесь не должно быть никогда. Избави Бог тебя когда-нибудь попасться мне на глаза. А так, глядишь, и поживешь еще, пока тебя кто-нибудь другой не ухлопает.
   - Но ведь мэр обязательно проверит, выполнил ли я свое задание, робко произнес Палый.
   Иляс молча набрал номер телефона мэра. Долго никто не подходил. Наконец, трубку взяли.
   - Здравствуйте. Джумабеков беспокоит, - четко произнес Иляс. - Мне срочно Эдуарда Григорьевича к телефону. Срочное дело.
   Минут через пять Верещагин взял трубку.
   - Слушай, ты, - не здороваясь, прорычал Иляс. - Ты, сволочь! Это по твоему приказу убили несчастного солдатика, я понял? Что он тебе сделал? Мстите за его необдуманный поступок? Я был более высокого о тебе мнения, не ждал, что ты опустишься до подобного...
   - При чем здесь я? - недоуменно спросил Верещагин, чувствуя прилив радости, несмотря на брань Иляса. - Мне-то он зачем? А что там произошло?
   - Как что? Приехали двое, на "Газели". Проникли в больницу, избили охранника, застрелили солдата Клементьева в палате и сгинули. А потом, некоторое время спустя эту "Газель" нашли на трассе, на двадцать третьем километре. Рядом труп шофера, это один из тех двоих. Его опознал охранник, пришедший в себя. Второго нет.
   - Черт знает, что в городе творится... Но я тут совершенно не при чем, я сделал, что ты просил, подал заявление о снятии кандидатуры, так зачем вешать на меня всех собак? Не понимаю...
   - Не понимаешь, и ладно. Ты всегда умел прятать концы в воду. Хотя... с другой стороны, зачем тебе эта кровь? Я погорячился спросонья, извини. Действительно, на хрена тебе эта кровь? Завтра я к тебе приеду, Семен Петрович поручил мне переговорить с тобой о гораздо более важном деле. Что нам жизнь этого солдатика? О каждому будем жалеть, жалости не хватит. Просто странно, кому он мог понадобиться? Ума не приложу...
   - Да и я ума не приложу. Но уж мне-то это совсем не нужно, сам понимаешь...
   - Понимаю, понимаю... Пока, до завтра, Эдуард Григорьевич.
   Иляс, положив трубку, тут же набрал номер мобильника своих телохранителей.
   - Как? - коротко спросил он.
   - Готов, - ответили ему. - "Газель" у трассы на обочине.
   - Теперь мухой в больницу. Забирайте солдата, подкупайте охранника, чтобы молчал, солдата ко мне, а так, чтобы после вашего отъезда шуму побольше. Мол, выкрали солдата из больницы. Понятно? Действуйте, я на вас надеюсь... Все! ... Ну а ты, Палый, дуй домой и оттуда рапортуй шефу о совершении очередного злодеяния. Но учти, от меня ты никуда не денешься. Из-под земли откопаю, если попытаешься улизнуть. А уж если я тебя найду, по кускам разрежу. Лично. Пошел отсюда!
   - Зря ты отпускаешь его, Иляс, - покачал головой Костя, когда Палый юркнул в дверь. - Разве ему можно верить?
   - Да за ним хвост будет до самой Москвы, - усмехнулся Иляс. - За кого ты меня держишь, детектив? Все, давай пить коньяк и говорить о деле. Вчера такой сумбур был, я мало, что из твоего рассказа понял, очень уж ты был взволнован. И справедливо, надо сказать...
   Они прошли в богато убранную в восточном стиле гостиную и сели напротив друг друга на низенькие, обитые красным бархатом мягкие креслица, стоящие вокруг столь же низенького столика. Вошла с подносом в руках темноволосая молоденькая горничная в восточном платье и шелковых шароварах. Костя с удивлением поглядел на все это зрелище, на туркменские ковры, турецкие кальяны, сосуды на тумбах, на эту экзотическую горничную. Иляс подмигнул ему.
   - Не надо отрываться от обычаев родины, - сказал он, - даже не зная, где она. Устроил тут себе все в восточном стиле. Только вот на полу не могу сидеть, обложенный подушками, не привык...
   Горничная поставила на столик два чайника с зеленым чаем, две пиалки и вазочки с кишмишом, курагой, черносливом, орехами. Затем принесла фрукты и овощи. Из миниатюрного бара Иляс достал бутылку кизлярского коньяка.
   - Выпьем по маленькой, Константин. Что-то ты очень бледен с лица, стареешь, что ли? А ведь ты младше меня, насколько я помню. Мне-то в декабре стукнет полвека. Да, полвека непрерывной борьбы за выживание... Сколько же я видел в жизни мерзости, больше меня видел, наверное, только дьявол.
   - Эта фраза, по-моему, из "Острова сокровищ", - заметил Костя.
   - Так здесь и есть остров сокровищ, - расхохотался Иляс. - А вот когда мы отберем нефтеперерабатывающий комбинат у господина Верещагина, тогда уж будет совсем настоящий остров сокровищ. Давай, - налил он коньяк в крохотные рюмочки. - За успех нашего дела. За с п р а в е д л и в о с т ь... По-моему, я в последнее время шагаю с тобой в ногу по части восстановления справедливости...
   Костя промолчал, они чокнулись и выпили.
   - Славный коньячок, - похвалил Иляс. - А теперь кушай сухофрукты, так полезные для здоровья и вещай о своих подвигах и достижениях. Потому что, когда ты отведаешь настоящего узбекского плова, тебе будет не до рассказов. Ты погрузишься в блаженство и начнешь клевать носом... Слушаю тебя, коньяк должен взбодрить. Это его предназначение.
   - Нашел я специалистов, - начал без предисловия Костя. - Из отдела антропологии Академии наук. Подкупил кладбищенских работников. Вскрыли могилу Елены Воропаевой, отвезли гроб в заранее приготовленное место. Там специалисты что-то колдовали с черепом покойной. Череп, кстати, был сильно поврежден. Мне говорили, что лицо было изуродовано до неузнаваемости, покуражились они над ней. Правда, похоже, что уже над мертвой. Убита она была ударом ножа в сердце. Но, видимо, некоторые удары в лицо она получила ещё живая. В частности, удар чем-то тяжелым в глаз...
   - Собаки, - прошептал Иляс. - Грязные собаки. Так издеваться над сиротой... Ответит мне этот деятель, отец русской демократии, ох, ответит... Ну а исполнителей, сам знаешь, ликвидировал наш дорогой друг Палый, любитель зеленых бумажек с портретами президентов. Впрочем, кто их не любит, раз на такие дела из-за них идут? А ведь все преступления происходят из-за них, абсолютно все, как ни копни... До чего же, однако, поган человек, не устаю удивляться целых пятьдесят без малого лет... Итак, продолжай...
   - Вскоре будет сделан портрет убитой девушки. С максимальной точностью. Потом в Крыму мы отыщем её фотографии. Все совпадет, разумеется, никаких сомнений быть не может. И тогда можно будет задать господам Верещагиным несколько интересных вопросов.
   - Этого мэра можно было бы ликвидировать вместе с его надменной супругой в пять минут. Но это не интересно. Они должны оказаться на скамье подсудимых, а затем там, где я провел свои лучшие годы. Это наша цель. Возможны варианты, разумеется. Но получить пулю в лоб для них слишком хороший выход. А резней заниматься это не эстетично, если речь не идет о каком-то Палом или ему подобным, а о столь важных персонах. С ними надо поизощреннее... Кстати, Семен Петрович был не в большом восторге от начатой мной кампании против Верещагина, он вообще перестал любить шум и гам, любит, чтобы все было чинно, степенно... Пришлось кое о чем ему напомнить, кое во что посвятить. Да и личная антипатия к мэру сыграла свое. Слишком уж презрительно относятся они к нашему славному губернатору... Вот уж воистину, не буди лихо, пока тихо. А ты не клюй носом, детектив, а выпей лучше ещё коньяка и позвони-ка своему другу полковнику в Москву. Мало ли что, пусть бережется, дурацкое дело нехитрое, наш мерзкий мэр на все способен, у него, кроме Палого может быть и запасной вариант. О, великий аллах, что я творю?! Сохраняю ментам жизнь, мщу за убитого мента, спасаю сына убитого мента! Воистину, пути господни неисповедимы...
   - Для меня один критерий, - сказал Костя, закуривая сигарету. Человек ты ли нет. Остальное неважно.
   - Ты прав, Константин. А я с твоего разрешения покурю что-нибудь покрепче сигарет. Надо расслабиться основательно.
   Он раскурил длинную трубку, и комната наполнилась ароматным дымом. В желтых глазах Иляса появилось блаженное выражение.
   - Не желаешь? - предложил он. - Снимает напряжение.
   - Нет, вот этого не надо, спасибо, - отказался Костя.
   Иляс при этих словах дико расхохотался, глазки его сузились до предела, лицо покрылось множеством мелких морщинок.
   - Напрасно отказываешься, напрасно, хорошая вещь, здесь это умеют приготовить согласно моему вкусу. Крепкого не употребляю, а марихуану, например, в Голландии и за наркотик-то никто не считает... Доводилось бывать в Голландии?
   - Да нет, к сожалению, между прочим, всю жизнь мечтал...
   - Стоит, стоит побывать, чудесная страна. Интернациональная, поразительная страна! Какие города, какие дороги, мельницы, каналы, люди на коньках, на велосипедах, воздушные шары над головами вдоль дороги... Ледяная красота... И увеселительные мероприятия там поставлены на профессиональном уровне. А для элиты уготованы особые. Хотя, правда, для этого не надо ездить в Голландию, досуг можно организовать и в родных краях. Но... ездят... И сейчас я кое-что тебе покажу. Тебе понравится, уверяю...
   Он включил телевизор с огромным экраном, вытащил откуда-то кассету и сунул её в видеомагнитофон.
   - Не люблю я этого, - поморщился Костя.
   - Это полюбишь, когда узнаешь действующих лиц и одновременно исполнителей, - уверял Иляс. - Дорого бы кое-кто дал за такой чудесный фильм...
   ... Он оказался прав. На экране телевизора в шикарных апартаментах развлекались несколько мужчин. Сначала они появились вместе. Костя, разинув рот, узнал вице-премьера, министра и суетящегося седого, с залысинами Верещагина. Его Костя, собственно, видел до этого только на фотографии, да пару раз по телевизору, когда мэр хвастался своими Южносибирскими достижениями перед тележурналистом. Тогда он был солиден, интеллигентен... На этой же кассете он был во всей своей красе. Снято все было профессионально, мэр просматривался с разных точек. Он уединился с тремя красотками восточного типа, которые в клубах пара, источаемого от голубого бассейна, творили с разомлевшим мэром столь любопытные штучки, что Костя даже покраснел и закурил очередную сигарету. Иляс с блаженной улыбкой взирал на экран и реакцию Кости. Верещагин на экране что-то бормотал по-английски, одобряя действия сисястых, жопастых красавиц...
   - Однако, невелики его мужские достоинства, - заметил Иляс. - Зато шрам на ягодице совершенно очевиден. Ну, кто скажет, что это не наш обожаемый Эдик, избранный и переизбранный благодарным народом, пусть плюнет мне в глаза. - С этими словами он выключил телевизор. Как раз в этот момент Верещагин орал от наслаждения, закатив глаза.
   - Хорош? - искренне наслаждался Иляс.
   - Хорош, - посуровел Костя, вспомнив труп девушки, извлеченный им из могилы на Востряковском кладбище. Тут же подошел к телефону и позвонил Николаеву. Сообщил ему о том, что произошло здесь. Тот поблагодарил, сказал, что побережется. Хотя и не думает, что мэр будет подключать к этому делу нескольких человек, скорее всего, у него один киллер для подобных случаев. Слишком уж деликатен вопрос. Николаев же сообщил, что портрет девушки уже сделан, что он вчера видел его, и он практически совпадает с той фотографией, которую показывал ему покойный Клементьев. На том и распрощались.
   Подали ароматный плов. Костя накинулся на угощение, как будто он не ел неделю, до того все это было вкусно. Иляс ел мало, посмеивался над изголодавшимся гостем. В это время в дверь постучали, она приоткрылась и в щель просунулась круглая голова илясовского телохранителя.
   - Привезли, - коротко сообщил он.
   Костя и Иляс встали и вышли из комнаты. В холле двое держали на носилках спящего крепким сном солдата Клементьева.
   - Шуму понаделали? - спросил Иляс.
   - Еще какого! Там все уверены, что произошло похищение. Мы даже шмальнули для виду. А охранник упакован нами до предела, скажет, что угодно. Все в порядке.
   - Отлично, - скупо похвалил Иляс. - И там тоже в порядке?
   - Двадцать третий километр. Выстрел в голову. "Газель" на трассе у обочины.
   - Молодцы... А, Константин, видишь, как я уверен в своих людях, докладываю мэру о случившемся, ещё не получив подтверждения... Ладно, перехваливать не стану... Отнесите солдата в гостевую спальню, положите на курпачи, накройте атласным одеялом. Завтра будет врач. Спит он, во всяком случае, крепко. Здоровый парень... Впрочем, меня ломали ещё не так, и ни в каких больницах я не валялся, вставал и шел дальше, как упрямый ишак... Ладно, все! Пора спать! Или ещё закусим, Константин?
   - Нет, не могу, - отчаянно зевал Костя. - В Афгане по три ночи не спал, а сейчас... возраст...
   - Не прибедняйся, детектив! Какие наши годы? - говорил Иляс. Но хлопнул в ладоши и распорядился постелить Косте в комнате для почетных гостей.
   Его провели в комнату, обитую голубым шелком. На полу были разложены обитые атласом курпачи, на них лежали огромные подушки. По бокам комнаты висели маленькие китайские фонарики, источавшие приятный зеленоватый свет. И пахло в комнате чем-то удивительно приятным, располагающем к безмятежному сну. Впрочем, сейчас он заснул бы хоть на скамейке в сквере, до того ему хотелось спать.
   Горничная в шароварах поставила на маленький столик графин с каким-то холодным напитком красного цвета, бокал, вазу с фруктами, улыбнулась и пожелала спокойной ночи.
   Затем дверь открылась и вошел хозяин.
   - Будешь почивать? - спросил он. - Или ты вдохновился просмотренной кассетой и жаждешь плотских наслаждений? Тут не Амстердам, но наслаждения могут быть ничуть не хуже. Только не подумай, что я эту девушку имею в виду, она под моей опекой. Для наслаждений имеются специальные кадры. Как? Есть силы и желание?
   - Нет, нет, - замахал руками Костя, вытягивая уставшие ноги на мягкой курпаче. - Только спать, только спать...
   Иляс расхохотался, пожелал ему спокойной ночи и вышел...
   7.
   ... В это же время в туманной Германии в земле Рейнланд-Пфальц, у слияния Рейна и Мозеля в славном городе Кобленце в красивом особняке, в аккуратной, чисто прибранной спальне ворочалась на широкой кровати тридцатилетняя женщина. Ей не спалось. Кошмары донимали её. Она закрывала глаза и постоянно видела перед собой какую-то страшную рожу, смеющуюся, гримасничающую, ходящую ходуном. Женщина открывала глаза и видела перед собой выбеленный потолок и большой абажур, но ей хотелось спать, и она снова закрывала глаза. И снова эта жуткая смеющаяся рожа...
   Она вскочила с постели, накинула пеньюар и подошла к окну. Приоткрыла занавески. За окном была чудесная лунная ночь. За окном был ухоженный, аккуратно подстриженный, словно кукольный, садик, в котором она так любила гулять. Вернее сказать, любила бы гулять. Все у неё было хорошо прекрасный дом, богатый внимательный муж, деньги, машины, полная свобода действий, молодость... Все хорошо... Все было бы хорошо... Если бы не эта жуткая рожа, паясничающая по ночам... Нет, днем было гораздо лучше, повседневные приятные заботы заслоняли прошлое. Но к вечеру тревога снова глубоко проникала в её душу. И поделиться этой тревогой ей было не с кем. Сухощавый, подтянутый шестидесятитрехлетний супруг коммерсант Генрих не принадлежал к числу тех людей, перед которыми можно раскрыть душу. Так, по крайней мере, ей казалось. Да и что она могла сказать своему идеальному во всех отношениях мужу? Что её зовут вовсе не Барбара? Что она по национальности не полька? Что у неё есть проблемы и большие проблемы? Он бы всего этого не понял, отпрыск старинного немецкого рода, шесть лет назад посетивший Вроцлав и познакомившийся на улице при парковке машин с очаровательной двадцатичетырехлетней полькой Барбарой Врублевской, завязавший с ней неторопливый диалог, пригласивший её в ресторан, а затем предложивший ей руку и сердце. У неё был уютный домик на окраине Вроцлава, она туда его пригласила. Родители коммерсанты, имеют бизнес в России, в Польше она одна. Все это его вполне устроило. Они обвенчались в Кобленце, а на свадебное путешествие поехали на машине по Европе. Были в Париже, останавливались в отеле "Ритц" на Вандомской площади, том самом, откуда выехала спустя три года в свой последний путь принцесса Диана, затем проехались по Бельгии, Голландии, Англии. Уже позже Генрих показал жене самые любимые им уголки родной Германии. Она тоже полюбила эту прекрасную страну, поражалась многообразию её природы, равнинам Баварии, горам Тюрингии, Шварцвальдским лесам. Родным стал для неё и уютнейший город Кобленц. Они жили неподалеку от базилики святого Кастора, и она любила посещать эту церковь. Когда она заходила в этот всегда почти пустой храм, её охватывал священный трепет, к груди подкатывалось какое-то щемящее сладко-горькое чувство, и из глаз начинали течь слезы. Генрих поражался её набожности, поражался тому, что она могла подолгу стоять перед распятым Христом на коленях и молиться. Ему нравилось это. Пожилой бездетный вдовец нашел то, что он искал всю свою жизнь. Он окружил молодую жену заботой и вниманием, она ни в чем не знала отказа. Ему нравилась постоянная печаль в её голубых глазах, ему казалось, что она несет в себе какую-то тайну, и в эту тайну он не старался проникнуть. Генрих фон Шварценберг был воспитан на Гете и Шиллере и представлял свою жену романтической Гретхен. Он не любил веселых разбитных бабенок, не терпел и сухощавых деловых практичных женщин. Барбара была именно тем, что ему нужно. Между ними всегда словно висела некая завеса таинственности. Надо заметить, что такой муж, как Генрих тоже очень подходил Барбаре. Его выдержанность, умение не задавать никаких лишних вопросов нравились ей. Тем более, что она была бы не в состоянии ответить на эти вопросы, если бы он ей их задал. Она говорила ему, что у неё натянутые отношения с родителями, что у них своя жизнь, а у неё своя. И родители никогда не посещали их. Так она пожелала, и его это вполне устраивало. Генрих любил уединенный образ жизни, и знакомства у него были чисто деловые. Иногда к нему приезжали старые друзья, и все они были похожи на него, такие же немногословные, вежливые, тактичные.