Страница:
Знал бы он, чьи деньги просадил, точно бы кондратий его хватил мигом… — рассмеялся Женька. — Но этот человек даже и не спрашивал с нее ничего, дал, и все, не интересовался их бизнесом ни разу. Представляешь? Пятьдесят тыщ баксов дал и не интересовался, куда они пошли. Такой вот странный человек… А ты говоришь, пожилые бабы, старухи… Обалдел он от этой старухи, как ты ее называешь… Сам он этой Юле не звонил, только через меня. А уж чем они там с ним занимались, этого я не знаю, мне не докладывали. А в тот вечер мне позвонила Нинка, как раз сказала, что муж деньги просадил, у них скандал, он пьет, да и она не очень трезва была. Мы, говорит, приедем к тебе и, если можно, чтобы… тот человек тоже был. Я как могу ему приказать? Я им говорю, подъезжайте, но этот человек сам решит, что ему делать. Я ему на мобильный позвонил, говорю, так, мол, и так… Муж деньги спер и просадил, а дамы ко мне путь держат. Насчет денег он даже не отреагировал, будто речь шла о десяти рублях, а насчет приезда оживился. «Приеду. Жди», — сказал. Короче, через пару часов он ко мне заявился.
А за ним такой букетище тащут его «быки», в жизни я такого букета роз в январе не видел. И сумки с шампанским, всякой там рыбой-икрой, овощами-фруктами, соками-водами. Приволокли, стали на стол все это выставлять. А он смотрит на меня, глаза краснеют, губы сжимаются. «Где они?» — сквозь зубы говорит.
Я, поверишь ли, от его взгляда чувствую, что обделаюсь на месте. «Я не виноват, — говорю, — клянусь вам, сами позвонили, сказали — едут. Просили, чтобы вы были. Я сразу вам позвонил. Но они не приехали, я звонил домой к Нине, муж подходит и у меня спрашивает, где жена. Значит, дома нет… Вот три часа прошло, а их нет». Глянул на меня, поутих, поверил. Сел за стол и молчит, прямо в дубленочке своей старенькой так и сидел. «Быки» у двери, тоже молча. Промолчали с час. Никто ни слова не произнес, только звонки телефонные, ну, кореша звонят, телки . На каждый звонок он вздрагивает, на аппарат глядит, словно сожрать его хочет. А все не то, никаких известий Потом говорит: «Звони туда еще». Я звоню, опять муж подходит, орет: «Где Нинка? Скажи ей, чтобы домой ехала!» — «Звони в другое место», — говорит. Я звоню на дачу к старику. Тот заплакал, когда я Юлю спросил.
«Пропала, — орет, всхлипывает. — Уже третий день ее дома нет…» Тогда этот человек быстро встал, кивнул «быкам», те цветы и продукты забрали, мне только бутылку шампанского оставили на похмелье. Ну а на следующий день, я говорил уже, поехал я к Вадиму этому. А там сцена произошла… Так они и сгинули, эти две дамы, никто не знает, где они…
«Да, интересно излагаешь, — задумалась Алла. — А не порешил ли твой гость этих милых тридцатилетних дам, а сам разыграл, будто не понимает, где они». — "Что ты?! — махнул рукой Женька. — По глазам его вижу, не знает он ничего. Впрочем, я в душу к нему не влезал. Я вообще в эту компашку случайно попал. В институте учился, на юрфаке, выперли за задолженности. А еще в школе боксом занимался, карате, я кандидат в мастера по боксу и коричневый пояс по карате имею, дружок по двору меня пригласил подзаработать, бабки выбить с одних торгашей. И пошло-поехало… Влез туда, подзаработал кое-что, тачку вот купил, потом хатку эту однокомнатную, обрыдло с родителями жить. А понагляделся я за это время — ужас… И убийства, и пытки… Такое творится. А этот человек при мне одного бизнесмена так мучил, смотреть жутко. Хорошо, не до смерти, тот согласился на все условия, хотя сумму ему зарядили крутейшую .
Ox, — вздохнул он тяжело, наливая себе водки, а Алле шампанского. — Сбежать бы от них куда-нибудь, так ведь из-под земли достанут, я много про них знаю…
Вот, думаю, если бы я эту Юлю ему разыскал, он бы мне все что хочешь сделал… Только где ее найти? Человек порой — как иголка в стоге сена, пропал — и нет его. И у нас такое бывало, только я-то знаю, куда люди пропадали… — побледнел он и залпом выпил рюмку водки. — А тут никто не знает…"
Савельев призадумался, выслушав рассказ Аллы.
Судя по всему, Дергач не имеет отношения к исчезновению Нины и Юли. Более того, он взволнован пропажей Юли и хочет ее найти. Ну а Женька и подавно тут ни при чем. Деньги они брали у Романа, больше здесь никто не замешан. Нелепый Вадим вряд ли тоже был способен на какую-то хитрую каверзу… Что же произошло? Нет, Вадима все-таки надо прощупать.
И очень бы интересно побывать на даче у Серова, и обязательно надо встретиться с отцом Юли Павлом Андреевичем, а если понадобится, и с двоюродной сестрой, живущей в Санкт-Петербурге. Кстати, там же живет и сын Серова Петр…
Первым делом он решил съездить к отцу Юли. Он созвонился с ним и вечером подъехал к нему домой.
Пожилой, усталый, высокого роста человек открыл ему дверь малогабаритной «хрущобы».
— Проходите, — мрачно пригласил он Константина.
— Вы в курсе, Павел Андреевич, что дней десять назад Юля исчезла?
— Знаю.
— Вернее, исчезла-то она, собственно, не десять дней назад, а дней семь, потому что первые три дня она была то у подруги Нины Красильниковой, то ездила в Санкт-Петербург к двоюродной сестре.
— К Вальке, что ли? Это стерва та еще, — пробормотал Павел Андреевич, закуривая «беломорину» и напуская смраду в крохотную засаленную кухоньку. — Так она небось до сих пор у нее. Надо туда позвонить…
— Павел Андреевич, за кого вы меня принимаете? — даже обиделся Константин. — Она вернулась оттуда.
— А вы проверяли? — нахмурил густые брови Павел Андреевич.
— Так Красильников же видел ее после приезда.
И я звонил в Петербург и говорил с Валей. Юля была там один день, утром прилетела, вечером улетела. Денег просила взаймы, та не дала.
— Зачем ей деньги? — удивился отец.
— Для Нины. Она заняла деньги, а Вадим все потратил. Юля взялась выручить, поехала в Питер, но Валя ей отказала, вернее, отказал ее муж.
— И правильно сделали, между прочим. Хоть они и скряги страшные, на похороны тетки родной денег пожалели, ну, жены моей покойной, значит. А Нинке этой нечего давать — это самые настоящие проходимцы и жулики. Аферюги они оба, что она, что он. Она по соседству с нами жила, не дай господь никому такого соседства… И зачем Юлька с ней дружит? Вот и додружилась, видать… — вздохнул он — А ко мне на день рождения двадцать восьмого января не приехала, к ней поперлась. К отцу родному пришла бы — целей была б. Я все приготовил, курицу пожарил, салатиков наделал, и помидорчики свои соленые, и огурчики, думал, с дочкой в кои-то веки посидим, так она мужу сказала, что ко мне едет, а сама поехала туда… Так обидно, Константин Дмитриевич… Никому я не нужен…
— А что, муж не давал Юле общаться с вами?
— Почему не давал? Она сама не хотела. А с ним мы не сошлись. Нудный он какой-то, мелочный, сидит всегда как сыч, слова из него не выдавишь. Как это Юлька на такого польстилась…
— А как она, кстати, польстилась? Поподробнее можно?
— Кончила исторический, работала лаборанткой. Сошлись они с ним. Он профессор, было ему под шестьдесят, тогда как-то повеселее был, машина у него была, ездили они по ресторанам, по домам кино всяким, театрам… Гулял он от своей жены… А Юля девушка была хоть и красивая, но скромная, так уж мы ее воспитали. Таких строгих правил… Даже мы удивлялись. Никого у нее не было, таких парней отшивала, любви какой-то особой ждала. И дождалась вот… Он очень обходительный был, ухаживать умел, так она нам с мамкой рассказывала, цветочки дарил, о любви говорил. И интеллигент, понятно, она к таким тянулась, я шофер, мать была кассиршей, а Юлька такая строгая… Не подпускала к себе никого. Я даже не знаю, был у нее кто-нибудь до Серова этого или нет. А ведь ей тогда двадцать шесть стукнуло, не первой молодости…
— Ну а дальше что?
— Ну дальше, померла его жена. Он сделал Юльке предложение. Она согласилась. И все. Нам доложила, он явился, посидели, как положено, выпили, закусили.
А потом свадьбу сыграли, даже не то чтобы свадьбу, так — посидели у него в квартире на Мичуринском, я почти с тех пор там и не бывал. Так — приколотить что-нибудь, подкрасить просили, сам-то он ничего делать руками не умеет. Ну, с нашей стороны люди были — мы с матерью, бабка была еще жива, брат мой, вот Валька эта питерская со свой матерью, моей покойницы сеструхой. Подруги, однокурсники. А от него вообще никого не было. Один он — и все…
— Что, у него родственников нет?
— Сын, знаю, в Питере живет. Так он не приехал. А приглашал он его или нет, не знаю. Никого не было — факт. Ну, наше какое дело? Посидели, попили, поплясали и разошлись. Им жить…
— И как они жили?
— Ну вот, десять лет вместе. Никак… — заявил он резко. — Они ко мне не ездят, я к ним не езжу. Встретились на похоронах матери, он деньгами помог, хорошо помог, я на мели был тогда полной. Потом он и на памятник тоже дал, врать не буду… Но встречались мы редко, и я мало что про него знаю. Живут, и ладно. В достатке, в сытости. Детей нет — жалко… А и куда там дети — только поженились, а ему через два месяца шестьдесят стукнуло. Я на три года младше его. Но она выбрала — ее дело. Она, говорю, девушка строгая, и если чего решила — выполнит. Ее не переубедишь…
— А как же она, девушка строгая, гуляла с женатым мужчиной? — спросил Савельев, закуривая сигарету.
— Она нам с матерью мало что докладывала. Ну, мы знали, конечно, три года ведь встречались… Спрашивали ее — она замыкалась в себе, отвечала нехотя — ну, мол, с женой он фактически не живет, жалеет ее, развестись собирается, но никак не решится.
А потом она умерла.
— От чего умерла? — спросил Костя.
— Заболела и умерла. Сердце, что ли… Но Юлька нам мало рассказывала, а с ним мы и вовсе за всю их совместную жизнь несколькими фразами обменялись.
Он замкнутый с нами был очень. Юлька, я заметил, как-то мрачнела, когда я про эту жену ее спрашивал, не хотела на эту тему говорить. А мы не допрашивали, их жизнь…
— Да, странные у вас какие-то взаимоотношения, — заметил Савельев. — А ведь у Серова была еще одна жена, от которой у него сын…
— Ну, та-то совсем давно умерла, году в семидесятом, не позже. Сын тогда маленький был. Он с бабкой и дедом жил. Это нам вовсе неведомо. А за время, что Юля с Геннадием Петровичем женаты, он, по-моему, ни разу и не появлялся. Тем более в Питере живет.
— Ладно, — вздохнул Савельев. — Знаете вы, я вижу, про их жизнь Мало. А сами-то что думаете? Куда она могла деться?
— Это Нинку-аферистку надо искать. Она Юльку на что хошь могла подбить, хоть ехать куда-нибудь за кордон счастья искать, деньгу зашибать… Вот удивляюсь… Юлька такая строгая, замкнутая, а с этой потаскухой сошлась, еще когда здесь по соседству жили, так дружба их и продолжалась. Чего между ними общего, понять не могу.
Дальше продолжать разговор с Павлом Андреевичем не имело смысла, и Константин откланялся.
— Найдите ее, — хриплым голосом произнес на прощание отец. — Одна она у меня. Никого не осталось…
— Постараюсь, — попытался улыбнуться Савельев, но улыбки не получилось. Он почему-то стал сомневаться, что Юля жива…
Глава 7
Глава 8
А за ним такой букетище тащут его «быки», в жизни я такого букета роз в январе не видел. И сумки с шампанским, всякой там рыбой-икрой, овощами-фруктами, соками-водами. Приволокли, стали на стол все это выставлять. А он смотрит на меня, глаза краснеют, губы сжимаются. «Где они?» — сквозь зубы говорит.
Я, поверишь ли, от его взгляда чувствую, что обделаюсь на месте. «Я не виноват, — говорю, — клянусь вам, сами позвонили, сказали — едут. Просили, чтобы вы были. Я сразу вам позвонил. Но они не приехали, я звонил домой к Нине, муж подходит и у меня спрашивает, где жена. Значит, дома нет… Вот три часа прошло, а их нет». Глянул на меня, поутих, поверил. Сел за стол и молчит, прямо в дубленочке своей старенькой так и сидел. «Быки» у двери, тоже молча. Промолчали с час. Никто ни слова не произнес, только звонки телефонные, ну, кореша звонят, телки . На каждый звонок он вздрагивает, на аппарат глядит, словно сожрать его хочет. А все не то, никаких известий Потом говорит: «Звони туда еще». Я звоню, опять муж подходит, орет: «Где Нинка? Скажи ей, чтобы домой ехала!» — «Звони в другое место», — говорит. Я звоню на дачу к старику. Тот заплакал, когда я Юлю спросил.
«Пропала, — орет, всхлипывает. — Уже третий день ее дома нет…» Тогда этот человек быстро встал, кивнул «быкам», те цветы и продукты забрали, мне только бутылку шампанского оставили на похмелье. Ну а на следующий день, я говорил уже, поехал я к Вадиму этому. А там сцена произошла… Так они и сгинули, эти две дамы, никто не знает, где они…
«Да, интересно излагаешь, — задумалась Алла. — А не порешил ли твой гость этих милых тридцатилетних дам, а сам разыграл, будто не понимает, где они». — "Что ты?! — махнул рукой Женька. — По глазам его вижу, не знает он ничего. Впрочем, я в душу к нему не влезал. Я вообще в эту компашку случайно попал. В институте учился, на юрфаке, выперли за задолженности. А еще в школе боксом занимался, карате, я кандидат в мастера по боксу и коричневый пояс по карате имею, дружок по двору меня пригласил подзаработать, бабки выбить с одних торгашей. И пошло-поехало… Влез туда, подзаработал кое-что, тачку вот купил, потом хатку эту однокомнатную, обрыдло с родителями жить. А понагляделся я за это время — ужас… И убийства, и пытки… Такое творится. А этот человек при мне одного бизнесмена так мучил, смотреть жутко. Хорошо, не до смерти, тот согласился на все условия, хотя сумму ему зарядили крутейшую .
Ox, — вздохнул он тяжело, наливая себе водки, а Алле шампанского. — Сбежать бы от них куда-нибудь, так ведь из-под земли достанут, я много про них знаю…
Вот, думаю, если бы я эту Юлю ему разыскал, он бы мне все что хочешь сделал… Только где ее найти? Человек порой — как иголка в стоге сена, пропал — и нет его. И у нас такое бывало, только я-то знаю, куда люди пропадали… — побледнел он и залпом выпил рюмку водки. — А тут никто не знает…"
Савельев призадумался, выслушав рассказ Аллы.
Судя по всему, Дергач не имеет отношения к исчезновению Нины и Юли. Более того, он взволнован пропажей Юли и хочет ее найти. Ну а Женька и подавно тут ни при чем. Деньги они брали у Романа, больше здесь никто не замешан. Нелепый Вадим вряд ли тоже был способен на какую-то хитрую каверзу… Что же произошло? Нет, Вадима все-таки надо прощупать.
И очень бы интересно побывать на даче у Серова, и обязательно надо встретиться с отцом Юли Павлом Андреевичем, а если понадобится, и с двоюродной сестрой, живущей в Санкт-Петербурге. Кстати, там же живет и сын Серова Петр…
Первым делом он решил съездить к отцу Юли. Он созвонился с ним и вечером подъехал к нему домой.
Пожилой, усталый, высокого роста человек открыл ему дверь малогабаритной «хрущобы».
— Проходите, — мрачно пригласил он Константина.
— Вы в курсе, Павел Андреевич, что дней десять назад Юля исчезла?
— Знаю.
— Вернее, исчезла-то она, собственно, не десять дней назад, а дней семь, потому что первые три дня она была то у подруги Нины Красильниковой, то ездила в Санкт-Петербург к двоюродной сестре.
— К Вальке, что ли? Это стерва та еще, — пробормотал Павел Андреевич, закуривая «беломорину» и напуская смраду в крохотную засаленную кухоньку. — Так она небось до сих пор у нее. Надо туда позвонить…
— Павел Андреевич, за кого вы меня принимаете? — даже обиделся Константин. — Она вернулась оттуда.
— А вы проверяли? — нахмурил густые брови Павел Андреевич.
— Так Красильников же видел ее после приезда.
И я звонил в Петербург и говорил с Валей. Юля была там один день, утром прилетела, вечером улетела. Денег просила взаймы, та не дала.
— Зачем ей деньги? — удивился отец.
— Для Нины. Она заняла деньги, а Вадим все потратил. Юля взялась выручить, поехала в Питер, но Валя ей отказала, вернее, отказал ее муж.
— И правильно сделали, между прочим. Хоть они и скряги страшные, на похороны тетки родной денег пожалели, ну, жены моей покойной, значит. А Нинке этой нечего давать — это самые настоящие проходимцы и жулики. Аферюги они оба, что она, что он. Она по соседству с нами жила, не дай господь никому такого соседства… И зачем Юлька с ней дружит? Вот и додружилась, видать… — вздохнул он — А ко мне на день рождения двадцать восьмого января не приехала, к ней поперлась. К отцу родному пришла бы — целей была б. Я все приготовил, курицу пожарил, салатиков наделал, и помидорчики свои соленые, и огурчики, думал, с дочкой в кои-то веки посидим, так она мужу сказала, что ко мне едет, а сама поехала туда… Так обидно, Константин Дмитриевич… Никому я не нужен…
— А что, муж не давал Юле общаться с вами?
— Почему не давал? Она сама не хотела. А с ним мы не сошлись. Нудный он какой-то, мелочный, сидит всегда как сыч, слова из него не выдавишь. Как это Юлька на такого польстилась…
— А как она, кстати, польстилась? Поподробнее можно?
— Кончила исторический, работала лаборанткой. Сошлись они с ним. Он профессор, было ему под шестьдесят, тогда как-то повеселее был, машина у него была, ездили они по ресторанам, по домам кино всяким, театрам… Гулял он от своей жены… А Юля девушка была хоть и красивая, но скромная, так уж мы ее воспитали. Таких строгих правил… Даже мы удивлялись. Никого у нее не было, таких парней отшивала, любви какой-то особой ждала. И дождалась вот… Он очень обходительный был, ухаживать умел, так она нам с мамкой рассказывала, цветочки дарил, о любви говорил. И интеллигент, понятно, она к таким тянулась, я шофер, мать была кассиршей, а Юлька такая строгая… Не подпускала к себе никого. Я даже не знаю, был у нее кто-нибудь до Серова этого или нет. А ведь ей тогда двадцать шесть стукнуло, не первой молодости…
— Ну а дальше что?
— Ну дальше, померла его жена. Он сделал Юльке предложение. Она согласилась. И все. Нам доложила, он явился, посидели, как положено, выпили, закусили.
А потом свадьбу сыграли, даже не то чтобы свадьбу, так — посидели у него в квартире на Мичуринском, я почти с тех пор там и не бывал. Так — приколотить что-нибудь, подкрасить просили, сам-то он ничего делать руками не умеет. Ну, с нашей стороны люди были — мы с матерью, бабка была еще жива, брат мой, вот Валька эта питерская со свой матерью, моей покойницы сеструхой. Подруги, однокурсники. А от него вообще никого не было. Один он — и все…
— Что, у него родственников нет?
— Сын, знаю, в Питере живет. Так он не приехал. А приглашал он его или нет, не знаю. Никого не было — факт. Ну, наше какое дело? Посидели, попили, поплясали и разошлись. Им жить…
— И как они жили?
— Ну вот, десять лет вместе. Никак… — заявил он резко. — Они ко мне не ездят, я к ним не езжу. Встретились на похоронах матери, он деньгами помог, хорошо помог, я на мели был тогда полной. Потом он и на памятник тоже дал, врать не буду… Но встречались мы редко, и я мало что про него знаю. Живут, и ладно. В достатке, в сытости. Детей нет — жалко… А и куда там дети — только поженились, а ему через два месяца шестьдесят стукнуло. Я на три года младше его. Но она выбрала — ее дело. Она, говорю, девушка строгая, и если чего решила — выполнит. Ее не переубедишь…
— А как же она, девушка строгая, гуляла с женатым мужчиной? — спросил Савельев, закуривая сигарету.
— Она нам с матерью мало что докладывала. Ну, мы знали, конечно, три года ведь встречались… Спрашивали ее — она замыкалась в себе, отвечала нехотя — ну, мол, с женой он фактически не живет, жалеет ее, развестись собирается, но никак не решится.
А потом она умерла.
— От чего умерла? — спросил Костя.
— Заболела и умерла. Сердце, что ли… Но Юлька нам мало рассказывала, а с ним мы и вовсе за всю их совместную жизнь несколькими фразами обменялись.
Он замкнутый с нами был очень. Юлька, я заметил, как-то мрачнела, когда я про эту жену ее спрашивал, не хотела на эту тему говорить. А мы не допрашивали, их жизнь…
— Да, странные у вас какие-то взаимоотношения, — заметил Савельев. — А ведь у Серова была еще одна жена, от которой у него сын…
— Ну, та-то совсем давно умерла, году в семидесятом, не позже. Сын тогда маленький был. Он с бабкой и дедом жил. Это нам вовсе неведомо. А за время, что Юля с Геннадием Петровичем женаты, он, по-моему, ни разу и не появлялся. Тем более в Питере живет.
— Ладно, — вздохнул Савельев. — Знаете вы, я вижу, про их жизнь Мало. А сами-то что думаете? Куда она могла деться?
— Это Нинку-аферистку надо искать. Она Юльку на что хошь могла подбить, хоть ехать куда-нибудь за кордон счастья искать, деньгу зашибать… Вот удивляюсь… Юлька такая строгая, замкнутая, а с этой потаскухой сошлась, еще когда здесь по соседству жили, так дружба их и продолжалась. Чего между ними общего, понять не могу.
Дальше продолжать разговор с Павлом Андреевичем не имело смысла, и Константин откланялся.
— Найдите ее, — хриплым голосом произнес на прощание отец. — Одна она у меня. Никого не осталось…
— Постараюсь, — попытался улыбнуться Савельев, но улыбки не получилось. Он почему-то стал сомневаться, что Юля жива…
Глава 7
Прежде чем отправиться в Питер, Савельев решил поподробнее поговорить с Вадимом Красильниковым.
Вадима надо было расшевеливать с утра, уже к двенадцати он был настолько хорош, что разговаривать не имело смысла. А от него нужна была полноценная информация, именно на трезвую голову — здесь было совершенно иное, чем в случае с Женькой, из того сведения надо было выкачивать именно по пьяни…
Характерный перегар в комнате, багровое с прожилками лицо, наглый, хотя и несколько потухший взгляд — Савельев сидел в квартире Красильниковых на проспекте Вернадского и глядел на еще не похмелившегося Вадима.
— Меня интересует вот что, Вадим… Что общего было между вашей женой и Юлей Серовой? Насколько мне удалось выяснить, это совершенно разные женщины, и образ жизни у них разный. Поясните…
— Что значит «было»? — резко спросил Вадим. — Вы что, полагаете, их нет в живых?
— Не ловите меня на слове, Вадим. Впрочем, вы не мальчик, это тоже не исключено. Я слушаю вас.
— Тут, Константин Дмитриевич, загадки никакой нет. Порой дружат люди диаметрально противоположные. До предела замкнутая Юля и до предела раскованная моя жена. Она все время пыталась ее расшевелить. Их знакомству уже лет пятнадцать, они были соседками по старым квартирам. Моя была молодая, да ранняя, вот она семнадцатилетняя и стала водить Юлю, которой было уже двадцать два, по всяким компашкам, тусовкам. Там Юля познакомилась с одним парнем, красивым, образованным. Так он погулял с ней, лишил девственности, а потом и бросил, женился очень выгодно, ну, для карьеры, хотя Юля ему нравилась. Тут она окончательно замкнулась в себе, тогда и с Ниной все отношения порвала, будто зарок какой-то себе дала монашеский… Это мне все Нинка рассказывала. Они сошлись снова гораздо позже, после того как она уже несколько лет прожила с Геннадием Петровичем. Он ухаживал за ней три года. Но у них ничего не было до свадьбы, ничего. Представляете, в наше-то время… Он три года уверял ее в своей любви, доказывал ей свою любовь. Он был к ней действительно такой нежный, такой внимательный, редко я видел такие отношения. Но ее-то было жалко, он такой нудяга, Константин Дмитриевич, ужас! И, разумеется, она его не любила, она благодарна была ему за его любовь, но не любила — это точно… Он Серов, она Серова, и жизнь у них была серая-серая… От этой серой жизни она и нырнула опять к моей яркой супруге, та ее снова стала расшевеливать… Вот, собственно говоря, и все. Никаких тут загадок нет, А вся загадка кроется в этом таинственном Романе Ильиче, которым вы, по всей вероятности, опасаетесь заниматься, — съехидничал он. — Завтра я обращаюсь в милицию по поводу Нинки, пусть объявляют розыск.
— Ваше право, более того — обязанность, Вадим.
У них есть свои возможности… Правда, у меня есть свои, которых они лишены. А совместными усилиями, может быть, и найдем. Главное — цель, а не амбиции.
А пока скажите мне, вы видели этого Романа только раз?
— Да, только один раз. Это было в начале декабря.
Он пришел вечером, сказал, что по делам фирмы, что с кем-то ему надо познакомиться. Человек такой невзрачный, никаких подозрений не вызывает… если, конечно, в глаза вам не смотрит. Ну, посидели они в ее комнате минут двадцать. А потом уже я выяснил, что он пришел дать ей взаймы денег. Пятьдесят тысяч долларов дал…
— Которые вы потом так удачно использовали? — не удержался Савельев.
— Да что вы все про это?
— А то, что именно это могло стать причиной исчезновения Юли и Нины! Хотя… думаю, дело в чем-то другом. Вы обращайтесь в милицию, и чем скорее, тем лучше. А я пока сгоняю в Питер и поговорю с двоюродной сестрой Юли и сыном Серова Петром.
— А он-то вам на что?
— В моем деле все важно. Никто мне ничего толком не может рассказать о Геннадии Петровиче Серове. А ведь он потерпевший…
— Так поговорите с ним сами. Он же к вам обратился, его и раскручивайте…
— Успеется. Сначала мне нужно узнать о нем максимум со стороны.
— Съездите к нему в институт.
— Тонкое дело — наводить справки о человеке на его работе. Я же не могу заставить людей не рассказать потом об этом ему. Пропала жена, деликатный вопрос, мне проще было наводить справки о другом человеке, там есть досье. А тут-то что? Не сидел, не привлекался, отпечатков пальцев нет, ведет тихий образ жизни, женат на молодой женщине, она пропала. Как я буду копать на его работе?
— Деликатность в вашей профессии, по-моему, недостаток, — заметил Вадим.
— Да? — встрепенулся Савельев. , — Хорошо, я приму ваш совет…
Он созвонился с Серовым и поехал к нему на дачу.
Разыгралась февральская вьюга, и дороги были ужасны.
Видимость почти нулевая. Но опыт и осторожность не позволили Косте попасть в какую-нибудь дорожную передрягу. Он потихонечку доехал до Воронцова и до дачи Серова, что было совсем уж непросто — заносы в поселке были серьезные… Но вот он у дверей аккуратной деревянной дачки…
— Ой, доехали, Константин Дмитриевич, — всплеснул руками Серов. — Ну и погодку вы выбрали для визита ко мне… Проходите, стряхивайте снег, сейчас будем чай пить. Я с травами завариваю — полезный…
Обитые вагонкой стены, чистота, запах каких-то ароматных трав — очень уютно. А тепло как — жарко даже. Хорошо после такой вьюги…
На резной деревянный стол Серов поставил чайник, пряники, конфеты, варенье. Отсутствие женщины как-то не ощущалось, холостяцким бытом здесь и не пахло. Ни пыли, ни грязи, ни тем более окурков и пустых бутылок… Интересно, как он сам с этим справляется?
Согревшись с дороги, попив вкуснейшего чаю, Савельев приступил к делу.
— Геннадий Петрович, — нахмурился он. — Я боюсь, что один, без помощи милиции не смогу помочь вам найти вашу жену. Ее нет уже неделю, возможности мои ограничены, я могу навести справки, проникнуть туда, куда милицию не пустят, но я не могу объявить, например, всероссийский розыск, развешать фотографии вашей жены на вокзалах, в аэропортах, у отделений милиции. Я вас очень прошу, обратитесь в милицию Того же мнения придерживается и Вадим Красильников. Я буду помогать им по мере возможности. Я заинтересовался делом и готов снизить свой гонорар или вовсе отказаться от него, прошу только оплатить транспортные расходы и еще кое-что.
Глубокая морщина перерезала лоб Серова. Глаза стали злыми.
— Я не хочу обращаться к ним, — процедил он сквозь зубы.
— Да почему же?! Что они вам сделали?
— Ничего. В том-то и дело, что ничего они мне не сделали. Поэтому я и не хочу к ним обращаться.
— Поясните, пожалуйста, — сказал Савельев.
— Ой, вы поднимаете такой больной вопрос Константин Дмитриевич, бывают люди, которым везет во всем. Даже не то чтобы везет, а все идет у них гладко, рождаются дети, люди стареют, потом умирают. Все как положено. Но есть люди, у которых все не по-человечески, их жизнь сопровождается какими-то трагедиями, тайнами, вся жизнь наполнена каким-то ужасом. Я такой… Моя первая жена Вера умерла в шестьдесят девятом году, ей было всего тридцать пять лет, а моему сыну Пете десять лет… — Он на мгновение прикрыл глаза рукой. — Он потом рос с бабушкой и дедушкой, они питерцы. Я повстречал Иру, замечательную женщину, просто удивительную — красивую, умную, добрую, мы прожили с ней душа в душу двадцать лет. К сожалению, у Иры не могло быть детей…
А потом произошло это… Она пропала без вести. Она уехала отдыхать на Кавказ и назад не вернулась.
— Как это так — не вернулась? — замер Савельев, открывая от удивления рот.
— А вот так. Как хотите, так и понимайте. Она телеграфировала мне, что выезжает из Сухуми в Москву, дело было в конце лета. Я приехал ее встречать, естественно, на Курский вокзал. Ее не было. Соседи по купе сказали мне странную вещь — она вышла из вагона в Курске и больше в купе не вошла. Я, естественно, бросился в милицию, поднял всех на ноги, объявили всесоюзный розыск. Но ее так и не нашли.
И представляете мое состояние — я до сих пор не знаю, что с ней произошло. Неизвестность — это самое страшное, что-то есть в этом мистическое, жуткое.
Был человек и исчез. И никто не знает, что с ним произошло. Ну почему, почему, за какие грехи меня преследует этот рок!!! — закричал Серов, хватаясь за остатки своих седеньких волос. — Почему у других этого не бывает и быть не может, а у меня… А вы спрашиваете, почему я не обратился в милицию по поводу исчезновения Юли. Да потому, что я не верю им! Сошла с вагона в Курске и исчезла! Дикость какая-то! Я не посвящал в это дело никого, я сказал своим сослуживцам, что Ира заболела на курорте и умерла. Только покойная мать Иры знала, что это не так. Она не выдержала этого и через полтора года умерла. А у Иры так и нет могилы! Я не могу хоронить пустое место, воздух!
Вдруг она жива Вдруг она где-нибудь живет и теперь!
Ошалевший от его информации Савельев не мог вымолвить ни слова.
— Закурить бы, — сказал он наконец.
— Да, курите, курите, вот вам пепельница. Вам можно…
Константин закурил, яростно затянулся.
— Мне говорили, что роман с Юлей у вас начался затри года до вашей женитьбы, — сказал Константин.
— Да, это так, — подтвердил Серов. — Но у нас с ней ничего не было, она не была моей любовницей, мы стали близки только после свадьбы. Но и за это мне потом было стыдно перед памятью Иры. Вроде бы я предал ее, и она исчезла из моей жизни и из жизни вообще. В Юле было то, чего не было в Ире Ира была вся как на ладони, простая, веселая, а вот эта Юдина загадочность, замкнутость — это потрясающая женщина.
Но я никогда бы не расстался с Ирой, самые лучшие мои дни связаны именно с ней. Об этом не могло быть и речи, она ведь так доверяла мне. Вот такая у меня странная жизнь, Константин Дмитриевич.
— А Юля знала про эту историю с Ирой?
— Она знала. Я не мог скрыть от нее. Я человек нелюдимый, некоммуникабельный. У меня практически нет друзей. Кому я мог рассказать про все это, как не ей? Знали только мать Иры, Юля, ну и правоохранительные органы, разумеется. А от остальных мне удалось это скрыть. Сами подумайте — какими глазами бы на меня смотрели сослуживцы, что-то в этом есть неприятное. Смерть — понятно, а это…
— Пожалуй… То же самое и теперь…
— Да, да, именно! Поэтому я обратился к вам, а не в милицию! Там возможна огласка, а вам я верю, вы получаете от меня за это гонорар, вы частный детектив, я слышал о вас прекрасные отзывы. Помогите мне! Помогите, умоляю вас! Я не могу жить в таком ужасе, этот рок преследует меня!
— Конечно, конечно.. Но мне трудно работать одному. У меня ограничены возможности — Мне кажется, все дело в этом жутком человеке, о котором вам рассказывал Вадим. Что-то с ним их связывало, не только этот долг. Он что-то сделал с ними или держит где-нибудь у себя. Как бы к нему подобраться… Подумайте, Константин Дмитриевич, я вам заплачу больше того, чем мы договаривались. Но будьте отважны и последовательны Я знаю — дело это опасное, надо как-то воздействовать на него…
— Вот воздействовать на него как раз легче правоохранительным органам, а не мне. К тому же нет никаких доказательств, что это его рук дело.
— Но ведь звонили от него, договаривались о встрече… Они поехали к нему. И пропали. Неужели не ясно, что он подстроил какую-то страшную ловушку?
— А что, у Юли были какие-то отношения с этим человеком?
— Да что вы?! Конечно, нет! Она была чиста, кристально чиста! Она никогда не изменяла мне, вы не знали ее, если бы вы ее знали, вы бы такое не могли себе представить! Но, видимо, он преследовал ее.
Через этого Женю, через Нину. В последнее время Юля была особенно печальна, задумчива. Я видел — что-то мучило ее. Но она мне ничего не говорила, боялась волновать меня, она такая чуткая, внимательная. А мой возраст, мои болезни — у меня гипертония, больное сердце и прочее… Были какие-то звонки, молчание в трубку, и Юля бледнела от этих звонков.
Я понимал, кто-то не дает ей покоя…
Савельев закурил еще одну сигарету, задумался.
— Никаких подозрительных записок или незнакомых вам предметов, подарков вы не обнаружили у себя дома?
— Да вроде бы нет… Но… Как-то раз она приехала от Нины и привезла большой букет роз. Очень красивые цветы, богатый букет, тем более зимой, перед Новым годом. Она сказала, что Вадим преподнес и жене и ей по такому букету к католическому Рождеству. Я потом спросил Вадима, он сказал, что не только Юле, но и жене своей никогда цветов не дарил. И действительно, это, не тот человек, который дарит цветы. Он привык только брать, а такие сюрпризы не в его духе.
И вот я нашел листочек бумаги, на котором записан номер телефона. И буквы: Р. Д. Вот он.
Он достал из ящика письменного стола клочок бумаги.
— Это чей почерк? — спросил Костя.
— Ее почерк. Это легко проверить.
— Значит, она сама записала его номер телефона?
Выходит, между ними все же была связь?
— Ну деньги-то он Нине дал. А Юля тоже хотела участвовать в этих дурацких прожектах. Вот, видимо, и записала его номер телефона.
— Я возьму это пока себе, вы не против? — спросил Константин.
— Да, да, разумеется, возьмите. Это может вам очень понадобиться.
— А больше ничего подозрительного не замечали?
— Ничего. Только само ее состояние. Я пытался расспрашивать ее, что с ней. Но она говорила, что плохо себя чувствует. Я думал, ей просто скучно со мной, я был не против, чтобы она ездила к Нине. А совершенно зря, как оказалось.
Савельев посмотрел на плюгавенького, седенького Серова и еще раз удивился: что гордая красивая женщина нашла в этом невзрачном человечке? Налаженный быт? Уют? Определенный достаток? Неужели ей этого было достаточно для счастья?
Посидев еще с полчасика, он попрощался с хозяином, завел свою «Волгу» и пустился в обратный путь по занесенным снегом дорогам.
Он ехал на медленной скорости по Волоколамскому шоссе и думал… И вдруг поймал себя на странной мысли…
Вадима надо было расшевеливать с утра, уже к двенадцати он был настолько хорош, что разговаривать не имело смысла. А от него нужна была полноценная информация, именно на трезвую голову — здесь было совершенно иное, чем в случае с Женькой, из того сведения надо было выкачивать именно по пьяни…
Характерный перегар в комнате, багровое с прожилками лицо, наглый, хотя и несколько потухший взгляд — Савельев сидел в квартире Красильниковых на проспекте Вернадского и глядел на еще не похмелившегося Вадима.
— Меня интересует вот что, Вадим… Что общего было между вашей женой и Юлей Серовой? Насколько мне удалось выяснить, это совершенно разные женщины, и образ жизни у них разный. Поясните…
— Что значит «было»? — резко спросил Вадим. — Вы что, полагаете, их нет в живых?
— Не ловите меня на слове, Вадим. Впрочем, вы не мальчик, это тоже не исключено. Я слушаю вас.
— Тут, Константин Дмитриевич, загадки никакой нет. Порой дружат люди диаметрально противоположные. До предела замкнутая Юля и до предела раскованная моя жена. Она все время пыталась ее расшевелить. Их знакомству уже лет пятнадцать, они были соседками по старым квартирам. Моя была молодая, да ранняя, вот она семнадцатилетняя и стала водить Юлю, которой было уже двадцать два, по всяким компашкам, тусовкам. Там Юля познакомилась с одним парнем, красивым, образованным. Так он погулял с ней, лишил девственности, а потом и бросил, женился очень выгодно, ну, для карьеры, хотя Юля ему нравилась. Тут она окончательно замкнулась в себе, тогда и с Ниной все отношения порвала, будто зарок какой-то себе дала монашеский… Это мне все Нинка рассказывала. Они сошлись снова гораздо позже, после того как она уже несколько лет прожила с Геннадием Петровичем. Он ухаживал за ней три года. Но у них ничего не было до свадьбы, ничего. Представляете, в наше-то время… Он три года уверял ее в своей любви, доказывал ей свою любовь. Он был к ней действительно такой нежный, такой внимательный, редко я видел такие отношения. Но ее-то было жалко, он такой нудяга, Константин Дмитриевич, ужас! И, разумеется, она его не любила, она благодарна была ему за его любовь, но не любила — это точно… Он Серов, она Серова, и жизнь у них была серая-серая… От этой серой жизни она и нырнула опять к моей яркой супруге, та ее снова стала расшевеливать… Вот, собственно говоря, и все. Никаких тут загадок нет, А вся загадка кроется в этом таинственном Романе Ильиче, которым вы, по всей вероятности, опасаетесь заниматься, — съехидничал он. — Завтра я обращаюсь в милицию по поводу Нинки, пусть объявляют розыск.
— Ваше право, более того — обязанность, Вадим.
У них есть свои возможности… Правда, у меня есть свои, которых они лишены. А совместными усилиями, может быть, и найдем. Главное — цель, а не амбиции.
А пока скажите мне, вы видели этого Романа только раз?
— Да, только один раз. Это было в начале декабря.
Он пришел вечером, сказал, что по делам фирмы, что с кем-то ему надо познакомиться. Человек такой невзрачный, никаких подозрений не вызывает… если, конечно, в глаза вам не смотрит. Ну, посидели они в ее комнате минут двадцать. А потом уже я выяснил, что он пришел дать ей взаймы денег. Пятьдесят тысяч долларов дал…
— Которые вы потом так удачно использовали? — не удержался Савельев.
— Да что вы все про это?
— А то, что именно это могло стать причиной исчезновения Юли и Нины! Хотя… думаю, дело в чем-то другом. Вы обращайтесь в милицию, и чем скорее, тем лучше. А я пока сгоняю в Питер и поговорю с двоюродной сестрой Юли и сыном Серова Петром.
— А он-то вам на что?
— В моем деле все важно. Никто мне ничего толком не может рассказать о Геннадии Петровиче Серове. А ведь он потерпевший…
— Так поговорите с ним сами. Он же к вам обратился, его и раскручивайте…
— Успеется. Сначала мне нужно узнать о нем максимум со стороны.
— Съездите к нему в институт.
— Тонкое дело — наводить справки о человеке на его работе. Я же не могу заставить людей не рассказать потом об этом ему. Пропала жена, деликатный вопрос, мне проще было наводить справки о другом человеке, там есть досье. А тут-то что? Не сидел, не привлекался, отпечатков пальцев нет, ведет тихий образ жизни, женат на молодой женщине, она пропала. Как я буду копать на его работе?
— Деликатность в вашей профессии, по-моему, недостаток, — заметил Вадим.
— Да? — встрепенулся Савельев. , — Хорошо, я приму ваш совет…
Он созвонился с Серовым и поехал к нему на дачу.
Разыгралась февральская вьюга, и дороги были ужасны.
Видимость почти нулевая. Но опыт и осторожность не позволили Косте попасть в какую-нибудь дорожную передрягу. Он потихонечку доехал до Воронцова и до дачи Серова, что было совсем уж непросто — заносы в поселке были серьезные… Но вот он у дверей аккуратной деревянной дачки…
— Ой, доехали, Константин Дмитриевич, — всплеснул руками Серов. — Ну и погодку вы выбрали для визита ко мне… Проходите, стряхивайте снег, сейчас будем чай пить. Я с травами завариваю — полезный…
Обитые вагонкой стены, чистота, запах каких-то ароматных трав — очень уютно. А тепло как — жарко даже. Хорошо после такой вьюги…
На резной деревянный стол Серов поставил чайник, пряники, конфеты, варенье. Отсутствие женщины как-то не ощущалось, холостяцким бытом здесь и не пахло. Ни пыли, ни грязи, ни тем более окурков и пустых бутылок… Интересно, как он сам с этим справляется?
Согревшись с дороги, попив вкуснейшего чаю, Савельев приступил к делу.
— Геннадий Петрович, — нахмурился он. — Я боюсь, что один, без помощи милиции не смогу помочь вам найти вашу жену. Ее нет уже неделю, возможности мои ограничены, я могу навести справки, проникнуть туда, куда милицию не пустят, но я не могу объявить, например, всероссийский розыск, развешать фотографии вашей жены на вокзалах, в аэропортах, у отделений милиции. Я вас очень прошу, обратитесь в милицию Того же мнения придерживается и Вадим Красильников. Я буду помогать им по мере возможности. Я заинтересовался делом и готов снизить свой гонорар или вовсе отказаться от него, прошу только оплатить транспортные расходы и еще кое-что.
Глубокая морщина перерезала лоб Серова. Глаза стали злыми.
— Я не хочу обращаться к ним, — процедил он сквозь зубы.
— Да почему же?! Что они вам сделали?
— Ничего. В том-то и дело, что ничего они мне не сделали. Поэтому я и не хочу к ним обращаться.
— Поясните, пожалуйста, — сказал Савельев.
— Ой, вы поднимаете такой больной вопрос Константин Дмитриевич, бывают люди, которым везет во всем. Даже не то чтобы везет, а все идет у них гладко, рождаются дети, люди стареют, потом умирают. Все как положено. Но есть люди, у которых все не по-человечески, их жизнь сопровождается какими-то трагедиями, тайнами, вся жизнь наполнена каким-то ужасом. Я такой… Моя первая жена Вера умерла в шестьдесят девятом году, ей было всего тридцать пять лет, а моему сыну Пете десять лет… — Он на мгновение прикрыл глаза рукой. — Он потом рос с бабушкой и дедушкой, они питерцы. Я повстречал Иру, замечательную женщину, просто удивительную — красивую, умную, добрую, мы прожили с ней душа в душу двадцать лет. К сожалению, у Иры не могло быть детей…
А потом произошло это… Она пропала без вести. Она уехала отдыхать на Кавказ и назад не вернулась.
— Как это так — не вернулась? — замер Савельев, открывая от удивления рот.
— А вот так. Как хотите, так и понимайте. Она телеграфировала мне, что выезжает из Сухуми в Москву, дело было в конце лета. Я приехал ее встречать, естественно, на Курский вокзал. Ее не было. Соседи по купе сказали мне странную вещь — она вышла из вагона в Курске и больше в купе не вошла. Я, естественно, бросился в милицию, поднял всех на ноги, объявили всесоюзный розыск. Но ее так и не нашли.
И представляете мое состояние — я до сих пор не знаю, что с ней произошло. Неизвестность — это самое страшное, что-то есть в этом мистическое, жуткое.
Был человек и исчез. И никто не знает, что с ним произошло. Ну почему, почему, за какие грехи меня преследует этот рок!!! — закричал Серов, хватаясь за остатки своих седеньких волос. — Почему у других этого не бывает и быть не может, а у меня… А вы спрашиваете, почему я не обратился в милицию по поводу исчезновения Юли. Да потому, что я не верю им! Сошла с вагона в Курске и исчезла! Дикость какая-то! Я не посвящал в это дело никого, я сказал своим сослуживцам, что Ира заболела на курорте и умерла. Только покойная мать Иры знала, что это не так. Она не выдержала этого и через полтора года умерла. А у Иры так и нет могилы! Я не могу хоронить пустое место, воздух!
Вдруг она жива Вдруг она где-нибудь живет и теперь!
Ошалевший от его информации Савельев не мог вымолвить ни слова.
— Закурить бы, — сказал он наконец.
— Да, курите, курите, вот вам пепельница. Вам можно…
Константин закурил, яростно затянулся.
— Мне говорили, что роман с Юлей у вас начался затри года до вашей женитьбы, — сказал Константин.
— Да, это так, — подтвердил Серов. — Но у нас с ней ничего не было, она не была моей любовницей, мы стали близки только после свадьбы. Но и за это мне потом было стыдно перед памятью Иры. Вроде бы я предал ее, и она исчезла из моей жизни и из жизни вообще. В Юле было то, чего не было в Ире Ира была вся как на ладони, простая, веселая, а вот эта Юдина загадочность, замкнутость — это потрясающая женщина.
Но я никогда бы не расстался с Ирой, самые лучшие мои дни связаны именно с ней. Об этом не могло быть и речи, она ведь так доверяла мне. Вот такая у меня странная жизнь, Константин Дмитриевич.
— А Юля знала про эту историю с Ирой?
— Она знала. Я не мог скрыть от нее. Я человек нелюдимый, некоммуникабельный. У меня практически нет друзей. Кому я мог рассказать про все это, как не ей? Знали только мать Иры, Юля, ну и правоохранительные органы, разумеется. А от остальных мне удалось это скрыть. Сами подумайте — какими глазами бы на меня смотрели сослуживцы, что-то в этом есть неприятное. Смерть — понятно, а это…
— Пожалуй… То же самое и теперь…
— Да, да, именно! Поэтому я обратился к вам, а не в милицию! Там возможна огласка, а вам я верю, вы получаете от меня за это гонорар, вы частный детектив, я слышал о вас прекрасные отзывы. Помогите мне! Помогите, умоляю вас! Я не могу жить в таком ужасе, этот рок преследует меня!
— Конечно, конечно.. Но мне трудно работать одному. У меня ограничены возможности — Мне кажется, все дело в этом жутком человеке, о котором вам рассказывал Вадим. Что-то с ним их связывало, не только этот долг. Он что-то сделал с ними или держит где-нибудь у себя. Как бы к нему подобраться… Подумайте, Константин Дмитриевич, я вам заплачу больше того, чем мы договаривались. Но будьте отважны и последовательны Я знаю — дело это опасное, надо как-то воздействовать на него…
— Вот воздействовать на него как раз легче правоохранительным органам, а не мне. К тому же нет никаких доказательств, что это его рук дело.
— Но ведь звонили от него, договаривались о встрече… Они поехали к нему. И пропали. Неужели не ясно, что он подстроил какую-то страшную ловушку?
— А что, у Юли были какие-то отношения с этим человеком?
— Да что вы?! Конечно, нет! Она была чиста, кристально чиста! Она никогда не изменяла мне, вы не знали ее, если бы вы ее знали, вы бы такое не могли себе представить! Но, видимо, он преследовал ее.
Через этого Женю, через Нину. В последнее время Юля была особенно печальна, задумчива. Я видел — что-то мучило ее. Но она мне ничего не говорила, боялась волновать меня, она такая чуткая, внимательная. А мой возраст, мои болезни — у меня гипертония, больное сердце и прочее… Были какие-то звонки, молчание в трубку, и Юля бледнела от этих звонков.
Я понимал, кто-то не дает ей покоя…
Савельев закурил еще одну сигарету, задумался.
— Никаких подозрительных записок или незнакомых вам предметов, подарков вы не обнаружили у себя дома?
— Да вроде бы нет… Но… Как-то раз она приехала от Нины и привезла большой букет роз. Очень красивые цветы, богатый букет, тем более зимой, перед Новым годом. Она сказала, что Вадим преподнес и жене и ей по такому букету к католическому Рождеству. Я потом спросил Вадима, он сказал, что не только Юле, но и жене своей никогда цветов не дарил. И действительно, это, не тот человек, который дарит цветы. Он привык только брать, а такие сюрпризы не в его духе.
И вот я нашел листочек бумаги, на котором записан номер телефона. И буквы: Р. Д. Вот он.
Он достал из ящика письменного стола клочок бумаги.
— Это чей почерк? — спросил Костя.
— Ее почерк. Это легко проверить.
— Значит, она сама записала его номер телефона?
Выходит, между ними все же была связь?
— Ну деньги-то он Нине дал. А Юля тоже хотела участвовать в этих дурацких прожектах. Вот, видимо, и записала его номер телефона.
— Я возьму это пока себе, вы не против? — спросил Константин.
— Да, да, разумеется, возьмите. Это может вам очень понадобиться.
— А больше ничего подозрительного не замечали?
— Ничего. Только само ее состояние. Я пытался расспрашивать ее, что с ней. Но она говорила, что плохо себя чувствует. Я думал, ей просто скучно со мной, я был не против, чтобы она ездила к Нине. А совершенно зря, как оказалось.
Савельев посмотрел на плюгавенького, седенького Серова и еще раз удивился: что гордая красивая женщина нашла в этом невзрачном человечке? Налаженный быт? Уют? Определенный достаток? Неужели ей этого было достаточно для счастья?
Посидев еще с полчасика, он попрощался с хозяином, завел свою «Волгу» и пустился в обратный путь по занесенным снегом дорогам.
Он ехал на медленной скорости по Волоколамскому шоссе и думал… И вдруг поймал себя на странной мысли…
Глава 8
Роман проснулся, зажег ночник — было без десяти шесть. Однако он чувствовал себя выспавшимся. Ему очень захотелось кофе, и, хотя он знал, что кофе вреден ему, не мог отказать себе в удовольствии выпить чашку ароматного напитка. Карина тоже любила кофе, оба они просыпались рано и сидели на кухне, пили кофе, болтали, пока маленький Сашка спал. А потом ей врачи категорически запретили пить кофе, и она стала заменять его слабеньким чайком.