Они вошли в парк «Сокольники», медленно зашагали по его цветущим аллеям.
— Аллочка, дело серьёзное, очень серьёзное, — произнёс Олег. — И пожалуй, ты можешь мне помочь в одном вопросе. Только учти… Это небезопасно.
— Я все сделаю для тебя, — тихо сказала она, и у него в этот момент дрогнуло сердце.
— Спасибо.
— Пока не за что. Что я должна сделать?
— Понимаешь… Я знаю, за мной уже следят, я только что это видел. В метро. Возможно, следят и за тобой.
— Даже так?
— Запросто. Я встречался с очень хорошими людьми, с высокими профессионалами своего дела. И они помогут мне. А пока вот что. Я только не знаю, имею ли я право просить тебя об этом. Но мне больше некого…
— Имеешь, — совсем тихо произнесла Алла. — Имеешь. Я недавно кое-что узнала. Таня Осипова нашла дома ещё одно письмо от Валерия. Он не хотел ей ничего рассказывать при жизни, не хотел её волновать, ей и так досталось. А перед смертью написал.
— И что же было в том письме?
— Я помню его дословно. «Танечка, я не могу не сказать тебе перед уходом одну вещь. Незадолго до той аварии меня вызывал к себе Иван Никифорович Фефилов. Он требовал, чтобы я следил за своим шефом, за Олегом Михайловичем, чтобы я о каждом его шаге докладывал ему. Я отказался. Через два дня произошла авария. Это не могло быть случайностью. Олег Михайлович очень хороший человек, добрый и наивный. Мне кажется, что его жизнь тоже может подвергаться опасности. Он белая ворона в этом гадючнике. Пусть бережётся Фефилова. Да и Конышеву доверять опасно, не зря именно его определили водителем к Хмельницкому. В банке „Роскапиталинвест“ просто так ничего не делается. Ещё раз прости, я понимаю, что своим уходом из жизни я фактически предал тебя, оставил в одиночестве. Но я не мог так жить. Пойми меня тоже. Я люблю тебя. Валера».
Последние слова Алла произносила со слезами в голосе. Закончив рассказ, она зарыдала и прижалась к груди Олега.
— Я не хочу, чтобы с тобой было то же, не хочу! Я люблю тебя… И все сделаю для тебя, — сквозь душившие её рыдания, говорила она.
— Давай сядем на скамейку, — предложил Олег, обнимая её. Как он был ей благодарен за её слова, за её слезы! Он ведь уже привык быть один на один со своими проблемами. Теперь же чувствовал, что вокруг него люди, единомышленники, друзья. Любимая и любящая его женщина. А уж если Ветров найдёт Стрельцова… Тогда они ещё повоюют с этим проклятым «Роскапиталинвестом».
Автокатастрофа с Валерием Осиповым и раньше казалась ему крайне подозрительной. Не могло все это быть просто случайным. Теперь же все начинало проясняться. А начальник управления кадров Иван Никифорович Фефилов давно уже вызывал у него смешанное чувство ужаса и брезгливости. Этот динозавр с поросшими жёстким волосом огромными ушами казался только что вышедшим из подвалов НКВД, где он собственноручно пытал несчастных заключённых. Да, такие всегда найдут применение своим силам, на них всегда будет спрос.
А теперь это чудовище, очевидно, взялось за него. И борьба с ним будет очень сложной. А может быть, и заведомо обречённой на провал… Ну и пусть так. Ведь обратного пути нет. Даже если бы он изменил своим принципам и согласился сделать то, чего требовал от него Павленко, тот бы уже ни за что не поверил ему. Его доверие было утрачено навсегда одним его словом. Так что путь теперь один — только вперёд.
— Я толкаю тебя на опасный путь, Аллочка, — повторил Олег. — Но вот ещё что я хотел тебе сказать. Если наша жизнь будет подвергаться серьёзной опасности, мы с тобой сможем уехать за границу. Далеко. У меня есть надёжные институтские товарищи и в США, и в Австралии. А самый близкий друг Володя Кулагин живёт в Нью-Йорке, у него там собственная юридическая фирма. Он мне давно писал, предлагал приехать и работать у него. Уедем. Тем более скоро у нас обоих отпуск.
— Отпуск это хорошо, друзья — это ещё лучше, — тихо произнесла Алла, вытирая слезы с глаз и размазывая по щекам тушь. — Но я ничего не боюсь. Я могу и уехать с тобой на край света, могу и остаться здесь. Я только теперь чувствую, что живу. Когда ты рядом. Говори, что нужно сделать.
— Нужно достать компромат на руководство банка. Ведь все проходит через твоего начальника — главного бухгалтера Софронова. И в его компьютере наверняка есть интереснейшая информация… Такие вот задачи, — попытался улыбнуться он. — Очень рискованное дело. Но иначе мы не сможем бороться…
— Я сделаю, — уверенно произнесла Алла. — Точнее, — уточнила она, — все сделаю, если будет хоть какая-нибудь возможность это сделать. Но главное, что Софронов доверяет мне. Полностью доверяет.
— Спасибо тебе.
— Пока не за что.
— За то, что ты хочешь мне помочь. Получится или нет, но бороться-то надо. И ещё вот о чем я хочу тебя предупредить. Общаться будем только в случае крайней необходимости. Все мои телефоны прослушиваются. Я надеюсь, что о нашей связи с тобой пока никто ничего не знает. Ещё раз прости меня, что подвергаю тебя опасности.
— Прекрати говорить об этом.
— Я не пойду тебя провожать. Так будет лучше.
— Конечно. У меня за углом стоит машина. А ты?
— Я поеду домой на метро.
Олег поцеловал Аллу, проводил её благодарными глазами, а потом зашёл в метро.
Когда Олег вышел на станции «Фрунзенская», поднялся сильный ветер. Собирался пойти дождь.
Весенний ветер развевал его кудрявые с заметной сединой волосы, он шёл навстречу ветру и в этот момент чувствовал себя непобедимым. Ему было тревожно и весело на душе.
14
15
— Аллочка, дело серьёзное, очень серьёзное, — произнёс Олег. — И пожалуй, ты можешь мне помочь в одном вопросе. Только учти… Это небезопасно.
— Я все сделаю для тебя, — тихо сказала она, и у него в этот момент дрогнуло сердце.
— Спасибо.
— Пока не за что. Что я должна сделать?
— Понимаешь… Я знаю, за мной уже следят, я только что это видел. В метро. Возможно, следят и за тобой.
— Даже так?
— Запросто. Я встречался с очень хорошими людьми, с высокими профессионалами своего дела. И они помогут мне. А пока вот что. Я только не знаю, имею ли я право просить тебя об этом. Но мне больше некого…
— Имеешь, — совсем тихо произнесла Алла. — Имеешь. Я недавно кое-что узнала. Таня Осипова нашла дома ещё одно письмо от Валерия. Он не хотел ей ничего рассказывать при жизни, не хотел её волновать, ей и так досталось. А перед смертью написал.
— И что же было в том письме?
— Я помню его дословно. «Танечка, я не могу не сказать тебе перед уходом одну вещь. Незадолго до той аварии меня вызывал к себе Иван Никифорович Фефилов. Он требовал, чтобы я следил за своим шефом, за Олегом Михайловичем, чтобы я о каждом его шаге докладывал ему. Я отказался. Через два дня произошла авария. Это не могло быть случайностью. Олег Михайлович очень хороший человек, добрый и наивный. Мне кажется, что его жизнь тоже может подвергаться опасности. Он белая ворона в этом гадючнике. Пусть бережётся Фефилова. Да и Конышеву доверять опасно, не зря именно его определили водителем к Хмельницкому. В банке „Роскапиталинвест“ просто так ничего не делается. Ещё раз прости, я понимаю, что своим уходом из жизни я фактически предал тебя, оставил в одиночестве. Но я не мог так жить. Пойми меня тоже. Я люблю тебя. Валера».
Последние слова Алла произносила со слезами в голосе. Закончив рассказ, она зарыдала и прижалась к груди Олега.
— Я не хочу, чтобы с тобой было то же, не хочу! Я люблю тебя… И все сделаю для тебя, — сквозь душившие её рыдания, говорила она.
— Давай сядем на скамейку, — предложил Олег, обнимая её. Как он был ей благодарен за её слова, за её слезы! Он ведь уже привык быть один на один со своими проблемами. Теперь же чувствовал, что вокруг него люди, единомышленники, друзья. Любимая и любящая его женщина. А уж если Ветров найдёт Стрельцова… Тогда они ещё повоюют с этим проклятым «Роскапиталинвестом».
Автокатастрофа с Валерием Осиповым и раньше казалась ему крайне подозрительной. Не могло все это быть просто случайным. Теперь же все начинало проясняться. А начальник управления кадров Иван Никифорович Фефилов давно уже вызывал у него смешанное чувство ужаса и брезгливости. Этот динозавр с поросшими жёстким волосом огромными ушами казался только что вышедшим из подвалов НКВД, где он собственноручно пытал несчастных заключённых. Да, такие всегда найдут применение своим силам, на них всегда будет спрос.
А теперь это чудовище, очевидно, взялось за него. И борьба с ним будет очень сложной. А может быть, и заведомо обречённой на провал… Ну и пусть так. Ведь обратного пути нет. Даже если бы он изменил своим принципам и согласился сделать то, чего требовал от него Павленко, тот бы уже ни за что не поверил ему. Его доверие было утрачено навсегда одним его словом. Так что путь теперь один — только вперёд.
— Я толкаю тебя на опасный путь, Аллочка, — повторил Олег. — Но вот ещё что я хотел тебе сказать. Если наша жизнь будет подвергаться серьёзной опасности, мы с тобой сможем уехать за границу. Далеко. У меня есть надёжные институтские товарищи и в США, и в Австралии. А самый близкий друг Володя Кулагин живёт в Нью-Йорке, у него там собственная юридическая фирма. Он мне давно писал, предлагал приехать и работать у него. Уедем. Тем более скоро у нас обоих отпуск.
— Отпуск это хорошо, друзья — это ещё лучше, — тихо произнесла Алла, вытирая слезы с глаз и размазывая по щекам тушь. — Но я ничего не боюсь. Я могу и уехать с тобой на край света, могу и остаться здесь. Я только теперь чувствую, что живу. Когда ты рядом. Говори, что нужно сделать.
— Нужно достать компромат на руководство банка. Ведь все проходит через твоего начальника — главного бухгалтера Софронова. И в его компьютере наверняка есть интереснейшая информация… Такие вот задачи, — попытался улыбнуться он. — Очень рискованное дело. Но иначе мы не сможем бороться…
— Я сделаю, — уверенно произнесла Алла. — Точнее, — уточнила она, — все сделаю, если будет хоть какая-нибудь возможность это сделать. Но главное, что Софронов доверяет мне. Полностью доверяет.
— Спасибо тебе.
— Пока не за что.
— За то, что ты хочешь мне помочь. Получится или нет, но бороться-то надо. И ещё вот о чем я хочу тебя предупредить. Общаться будем только в случае крайней необходимости. Все мои телефоны прослушиваются. Я надеюсь, что о нашей связи с тобой пока никто ничего не знает. Ещё раз прости меня, что подвергаю тебя опасности.
— Прекрати говорить об этом.
— Я не пойду тебя провожать. Так будет лучше.
— Конечно. У меня за углом стоит машина. А ты?
— Я поеду домой на метро.
Олег поцеловал Аллу, проводил её благодарными глазами, а потом зашёл в метро.
Когда Олег вышел на станции «Фрунзенская», поднялся сильный ветер. Собирался пойти дождь.
Весенний ветер развевал его кудрявые с заметной сединой волосы, он шёл навстречу ветру и в этот момент чувствовал себя непобедимым. Ему было тревожно и весело на душе.
14
Алла Федоровна Скороходова была в банке «Роскапиталинвест» на прекрасном счёту. Ей доверяли все — и Вадим Филиппович Павленко, и его заместители, и даже не верящий никому Фефилов. И разумеется, главный бухгалтер Софронов, по рекомендации которого она и попала в этот банк. Она всем представлялась человеком дела, чуждым всяких сантиментов и угрызений совести. Настоящая современная деловая женщина, которая грамотно и профессионально выполняет все указания руководства. Что она до поры до времени и делала.
Но что самое главное, Алла знала пароль входа в секретную компьютерную программу главного бухгалтера, поскольку иногда замещала шефа в его отсутствие. А Софронов верил ей, как самому себе.
Теперь надо было выбрать момент, чтобы войти в кабинет Софронова и узнать то, о чем просил её Олег.
А сделать это невероятно трудно.
Положительным моментом было то, что их кабинеты находились рядом в дальнем конце коридора второго этажа здания. И надо улучить момент, когда Софронов на довольно продолжительное время покинет свой кабинет. Но это ещё не все. Перед кабинетом Софронова постоянно сидел, как цепной пёс, его личный секретарь и доверенное лицо с говорящей, как будто нарочно придуманной фамилией Стальной. И этот Стальной практически никогда не покидал своего боевого поста. Ведь то, что находилось в компьютере Софронова, было сверхсекретной информацией. А миновать этого самого Стального практически невозможно.
И на что она рассчитывала, когда давала обещание Олегу выполнить его просьбу? Тогда Алла находилась словно в какой-то лихорадке от страха за жизнь любимого человека. А когда пришла пора действовать, она поняла, насколько все это сложно, просто невозможно. Как это сделать? Как?!
Она сидела в своём кабинете и напряжённо думала. Что делать? Что?
— Алла Федоровна, — услышала она скрипучий голос Софронова, бесшумно вошедшего в её кабинет в своих мягких ботинках.
— Да, Дмитрий Николаевич, — очнулась она от своих мыслей.
— Алла Федоровна, — недовольным тягучим тоном произнёс Софронов, глядя на неё из-под круглых очков. — Вы можете себе представить, Василий Климентьевич Стальной угодил в больницу.
— Да?! — едва скрывая свою радость, приподнялась с места Алла.
— Да, — подтвердил Софронов. — Утром у него случился острый приступ аппендицита. Его увезли в больницу прямо отсюда. А я-то был уверен, что у него нет не только аппендицита, но даже сердца. За все время пребывания в нашем банке он ни разу не брал бюллетень. У него даже простуды не было никогда. Одно слово, Стальной. А вот, оказывается, и на старуху бывает проруха.
Софронов был приземистый человек лет шестидесяти. На середине его длинного утиного носа, гораздо ниже глаз, постоянно находились абсолютно круглые очки. Чтобы смотреть через очки, он высоко запрокидывал голову, хотя гораздо проще было бы поднять очки на положенную высоту. Но вот уж такая у него была привычка. Софронов был внешне похож на какого-то доброго волшебника, тихого, безобидного. Но уж кому-кому, а Алле было известно, какими суммами ворочает этот тихий домашний человек, который постоянно звонил своей жене, называя её по имени-отчеству — Ольга Давидовна, и елейным голосом осведомлялся, как она себя чувствует и чем в данный момент занимается.
— Собственно говоря, я к вам не для того, чтобы сообщить о недуге Василия Климентьевича, — произнёс Софронов. — Вот документация, которую надо срочно проверить. А я поехал на совещание в Центральный банк. Буду часа через два-три. Все наше беспокойное хозяйство остаётся на вас. Желаю успеха, Алла Федоровна.
Произнеся эти слова, Софронов медленными шагами вышел из кабинета и тихо затворил за собой дверь.
«Вот оно! Вот она, удача! Бог помогает нам, — лихорадочно думала Алла. — И другого такого случая больше не будет, никогда не будет. И действовать надо немедленно. Немедленно!»
Она видела из окна, как Софронов садится на заднее сиденье чёрного «Мерседеса», видела, как лимузин медленно и аккуратно трогается с места. Дмитрий Николаевич Софронов терпеть не мог быстрой езды и немилосердно увольнял шофёров-лихачей, нарушавших скоростной режим.
Алла вышла из кабинета. В коридоре никого не было, начиналось обеденное время.
Сердце её стучало отчаянно, было такое ощущение, что оно вот-вот выпрыгнет из груди.
Она где-то в глубине души даже лелеяла надежду, что по коридору будут постоянно ходить люди, что вместо Стального в приёмной будет сидеть другой человек, чтобы потом оправдать саму себя за то, что она не смогла выполнить поручение Олега. В ней боролись противоречивые чувства — ей очень хотелось ему помочь, но было и очень страшно.
Однако… В коридоре никого не было, все, словно по заказу, провалились сквозь землю.
Она вошла в приёмную Софронова. Там тоже не было никого. Тишина, гробовая тишина. Ни единого звука.
Алла оглянулась на дверь, а затем открыла верхний ящик письменного стола Стального. Там лежал ключ от кабинета Софронова.
На цыпочках подошла к кабинету, сунула ключ в замочную скважину, открыла кабинет.
Аккуратно закрыла дверь на ключ с внутренней стороны.
Включила компьютер. Набрала пароль входа в его секретную программу.
Так… Так… Где же ЭТО?
Это не то, опять не то.
— Дмитрий Николаевич! — раздался вдруг в этой тревожной тишине сильный стук в дверь. — Дмитрий Николаевич, это я, Южаков. Мне срочно нужна ваша подпись!
Холодный пот пробежал по спине Аллы. Она закусила нижнюю губу и сжала кулаки в жутком напряжении.
— Ну, Дмитрий Николаевич! Извините за беспокойство. Позарез нужно. Я же знаю, что вы обедаете у себя в кабинете.
— Что стучите, Южаков? Что кричите, как будто на базаре? — послышался за дверью недовольный бас Фефилова. И тут Алле стало совсем уж страшно. Она закрыла глаза, ей хотелось провалиться сквозь землю, улететь, испариться. Господи, а вдруг у него есть ключ от кабинета Софронова?! У него все может быть. Вдруг он что-нибудь заподозрит?! Что тогда будет с ней?! И зачем она согласилась помогать Олегу?! Зачем они вступили в этот неравный бой?!
— Иван Никифорович, мне нужно с документацией в управление! — объяснял Южаков. — Все подписи есть, а Софронов не успел подписать. Ну позарез же нужно. Не для себя же я, в конце концов, всем этим занимаюсь! И Стальной, как назло, куда-то пропал. Постоянно сидит тут с утра до вечера, а сейчас куда-то пропал.
— Стальной не пропал, а попал в больницу. А Дмитрий Николаевич на совещании. Идите к Скороходовой, она должна быть на месте, — проворчал Фефилов.
«Господи, зачем я ввязалась в это дело? — кусая пальцы, думала Алла. — У меня же двенадцатилетняя дочь, больная мама…»
— Подпись Скороходовой не годится. Нужно обязательно, чтобы подписал главный. Как же мне не везёт…
— Где вы раньше-то были, Южаков? Дмитрий Николаевич уехал всего минут пятнадцать назад.
— Я ждал в приёмной у Вадима Филипповича.
— Дмитрий Николаевич вернётся не раньше, чем часа через два.
— Но тогда я могу не успеть в управление! А мне обязательно надо сделать это сегодня. Мне же за это будет нагоняй от начальства.
— Ваши проблемы. Почему, например, я всегда всюду успеваю?
Голоса стали удаляться. Алла вытерла пот со лба и снова внимательно стала вглядываться в цифры, которые были изображены на экране монитора.
«Так, вот оно! Вот они номера счётов. Воистину, мне сегодня потрясающе везёт…»
Алла переписала программу на дискету и медленно, на цыпочках, подошла к двери. Стала вслушиваться, нет ли там кого. Все тихо. Она повернула ключ в замке.
В приёмной никого. Алла заперла дверь, положила ключ на место и вышла в коридор.
По её лицу струился пот, по спине продолжали бежать мурашки, а руки дрожали мелкой дрожью. Она не верила, что все обошлось, не верила, что ей могло так повезти.
Она пошла в дальний угол коридора, сунула дискету за пожарный кран, как было договорено с Олегом на случай удачи, и вернулась в свой кабинет.
Все. Дело было сделано.
Ей и самой до сих пор не верилось.
Через два часа вернулся Софронов и пригласил всех сотрудников бухгалтерии на совещание.
А когда она возвращалась с совещания, то в коридоре встретила Олега. Они поздоровались. Олег не сделал ни одного лишнего жеста, но в его больших голубых глазах Алла увидела такое выражение благодарности, что поняла — дискета уже у него.
Воистину, это был потрясающе удачный день.
Но только она сделала ещё несколько шагов по коридору, у неё вдруг закружилась голова. Её даже шатнуло в сторону. До неё дошла ужасная мысль.
Господи, она же впопыхах забыла выйти из секретной компьютерной программы… Господи, что она наделала! Вот тебе и потрясающее везение! Вот тебе и бог в помощь!
Софронов поймёт все.
И она понятия не имела, что ей делать теперь.
Ужас парализовал её с новой силой. Ей хотелось выть от отчаяния за свою глупость…
Но что самое главное, Алла знала пароль входа в секретную компьютерную программу главного бухгалтера, поскольку иногда замещала шефа в его отсутствие. А Софронов верил ей, как самому себе.
Теперь надо было выбрать момент, чтобы войти в кабинет Софронова и узнать то, о чем просил её Олег.
А сделать это невероятно трудно.
Положительным моментом было то, что их кабинеты находились рядом в дальнем конце коридора второго этажа здания. И надо улучить момент, когда Софронов на довольно продолжительное время покинет свой кабинет. Но это ещё не все. Перед кабинетом Софронова постоянно сидел, как цепной пёс, его личный секретарь и доверенное лицо с говорящей, как будто нарочно придуманной фамилией Стальной. И этот Стальной практически никогда не покидал своего боевого поста. Ведь то, что находилось в компьютере Софронова, было сверхсекретной информацией. А миновать этого самого Стального практически невозможно.
И на что она рассчитывала, когда давала обещание Олегу выполнить его просьбу? Тогда Алла находилась словно в какой-то лихорадке от страха за жизнь любимого человека. А когда пришла пора действовать, она поняла, насколько все это сложно, просто невозможно. Как это сделать? Как?!
Она сидела в своём кабинете и напряжённо думала. Что делать? Что?
— Алла Федоровна, — услышала она скрипучий голос Софронова, бесшумно вошедшего в её кабинет в своих мягких ботинках.
— Да, Дмитрий Николаевич, — очнулась она от своих мыслей.
— Алла Федоровна, — недовольным тягучим тоном произнёс Софронов, глядя на неё из-под круглых очков. — Вы можете себе представить, Василий Климентьевич Стальной угодил в больницу.
— Да?! — едва скрывая свою радость, приподнялась с места Алла.
— Да, — подтвердил Софронов. — Утром у него случился острый приступ аппендицита. Его увезли в больницу прямо отсюда. А я-то был уверен, что у него нет не только аппендицита, но даже сердца. За все время пребывания в нашем банке он ни разу не брал бюллетень. У него даже простуды не было никогда. Одно слово, Стальной. А вот, оказывается, и на старуху бывает проруха.
Софронов был приземистый человек лет шестидесяти. На середине его длинного утиного носа, гораздо ниже глаз, постоянно находились абсолютно круглые очки. Чтобы смотреть через очки, он высоко запрокидывал голову, хотя гораздо проще было бы поднять очки на положенную высоту. Но вот уж такая у него была привычка. Софронов был внешне похож на какого-то доброго волшебника, тихого, безобидного. Но уж кому-кому, а Алле было известно, какими суммами ворочает этот тихий домашний человек, который постоянно звонил своей жене, называя её по имени-отчеству — Ольга Давидовна, и елейным голосом осведомлялся, как она себя чувствует и чем в данный момент занимается.
— Собственно говоря, я к вам не для того, чтобы сообщить о недуге Василия Климентьевича, — произнёс Софронов. — Вот документация, которую надо срочно проверить. А я поехал на совещание в Центральный банк. Буду часа через два-три. Все наше беспокойное хозяйство остаётся на вас. Желаю успеха, Алла Федоровна.
Произнеся эти слова, Софронов медленными шагами вышел из кабинета и тихо затворил за собой дверь.
«Вот оно! Вот она, удача! Бог помогает нам, — лихорадочно думала Алла. — И другого такого случая больше не будет, никогда не будет. И действовать надо немедленно. Немедленно!»
Она видела из окна, как Софронов садится на заднее сиденье чёрного «Мерседеса», видела, как лимузин медленно и аккуратно трогается с места. Дмитрий Николаевич Софронов терпеть не мог быстрой езды и немилосердно увольнял шофёров-лихачей, нарушавших скоростной режим.
Алла вышла из кабинета. В коридоре никого не было, начиналось обеденное время.
Сердце её стучало отчаянно, было такое ощущение, что оно вот-вот выпрыгнет из груди.
Она где-то в глубине души даже лелеяла надежду, что по коридору будут постоянно ходить люди, что вместо Стального в приёмной будет сидеть другой человек, чтобы потом оправдать саму себя за то, что она не смогла выполнить поручение Олега. В ней боролись противоречивые чувства — ей очень хотелось ему помочь, но было и очень страшно.
Однако… В коридоре никого не было, все, словно по заказу, провалились сквозь землю.
Она вошла в приёмную Софронова. Там тоже не было никого. Тишина, гробовая тишина. Ни единого звука.
Алла оглянулась на дверь, а затем открыла верхний ящик письменного стола Стального. Там лежал ключ от кабинета Софронова.
На цыпочках подошла к кабинету, сунула ключ в замочную скважину, открыла кабинет.
Аккуратно закрыла дверь на ключ с внутренней стороны.
Включила компьютер. Набрала пароль входа в его секретную программу.
Так… Так… Где же ЭТО?
Это не то, опять не то.
— Дмитрий Николаевич! — раздался вдруг в этой тревожной тишине сильный стук в дверь. — Дмитрий Николаевич, это я, Южаков. Мне срочно нужна ваша подпись!
Холодный пот пробежал по спине Аллы. Она закусила нижнюю губу и сжала кулаки в жутком напряжении.
— Ну, Дмитрий Николаевич! Извините за беспокойство. Позарез нужно. Я же знаю, что вы обедаете у себя в кабинете.
— Что стучите, Южаков? Что кричите, как будто на базаре? — послышался за дверью недовольный бас Фефилова. И тут Алле стало совсем уж страшно. Она закрыла глаза, ей хотелось провалиться сквозь землю, улететь, испариться. Господи, а вдруг у него есть ключ от кабинета Софронова?! У него все может быть. Вдруг он что-нибудь заподозрит?! Что тогда будет с ней?! И зачем она согласилась помогать Олегу?! Зачем они вступили в этот неравный бой?!
— Иван Никифорович, мне нужно с документацией в управление! — объяснял Южаков. — Все подписи есть, а Софронов не успел подписать. Ну позарез же нужно. Не для себя же я, в конце концов, всем этим занимаюсь! И Стальной, как назло, куда-то пропал. Постоянно сидит тут с утра до вечера, а сейчас куда-то пропал.
— Стальной не пропал, а попал в больницу. А Дмитрий Николаевич на совещании. Идите к Скороходовой, она должна быть на месте, — проворчал Фефилов.
«Господи, зачем я ввязалась в это дело? — кусая пальцы, думала Алла. — У меня же двенадцатилетняя дочь, больная мама…»
— Подпись Скороходовой не годится. Нужно обязательно, чтобы подписал главный. Как же мне не везёт…
— Где вы раньше-то были, Южаков? Дмитрий Николаевич уехал всего минут пятнадцать назад.
— Я ждал в приёмной у Вадима Филипповича.
— Дмитрий Николаевич вернётся не раньше, чем часа через два.
— Но тогда я могу не успеть в управление! А мне обязательно надо сделать это сегодня. Мне же за это будет нагоняй от начальства.
— Ваши проблемы. Почему, например, я всегда всюду успеваю?
Голоса стали удаляться. Алла вытерла пот со лба и снова внимательно стала вглядываться в цифры, которые были изображены на экране монитора.
«Так, вот оно! Вот они номера счётов. Воистину, мне сегодня потрясающе везёт…»
Алла переписала программу на дискету и медленно, на цыпочках, подошла к двери. Стала вслушиваться, нет ли там кого. Все тихо. Она повернула ключ в замке.
В приёмной никого. Алла заперла дверь, положила ключ на место и вышла в коридор.
По её лицу струился пот, по спине продолжали бежать мурашки, а руки дрожали мелкой дрожью. Она не верила, что все обошлось, не верила, что ей могло так повезти.
Она пошла в дальний угол коридора, сунула дискету за пожарный кран, как было договорено с Олегом на случай удачи, и вернулась в свой кабинет.
Все. Дело было сделано.
Ей и самой до сих пор не верилось.
Через два часа вернулся Софронов и пригласил всех сотрудников бухгалтерии на совещание.
А когда она возвращалась с совещания, то в коридоре встретила Олега. Они поздоровались. Олег не сделал ни одного лишнего жеста, но в его больших голубых глазах Алла увидела такое выражение благодарности, что поняла — дискета уже у него.
Воистину, это был потрясающе удачный день.
Но только она сделала ещё несколько шагов по коридору, у неё вдруг закружилась голова. Её даже шатнуло в сторону. До неё дошла ужасная мысль.
Господи, она же впопыхах забыла выйти из секретной компьютерной программы… Господи, что она наделала! Вот тебе и потрясающее везение! Вот тебе и бог в помощь!
Софронов поймёт все.
И она понятия не имела, что ей делать теперь.
Ужас парализовал её с новой силой. Ей хотелось выть от отчаяния за свою глупость…
15
Главным достоинством Ивана Никифоровича Фефилова было то, что он всегда работал на опережение. В любом случае. И мысли руководства он тоже видел наперёд.
Павленко не дал ему никаких конкретных заданий. Он только сообщил о том, что Хмельницкий знает то, чего ему не положено знать. Вслух они говорили лишь о прослушивании телефонов, о смене водителя… Но Фефилов умел читать между строк. И с предельной ясностью понял мысль шефа — тот, кто знает слишком много, должен исчезнуть. Никто не должен мешать ни ему, ни Павленко безмятежно существовать на этой Земле.
А то, что его человек так бездарно упустил Хмельницкого в метро, ускорило действия Фефилова. Он не привык к провалам, он верил этому человеку, но тот подвёл его. Толстяк Хмельницкий оказался проворнее и оперативнее профессионального топтуна.
И в результате ничего теперь не известно. Куда он ездил на метро? С кем встречался? А ведь на метро он ездил неспроста, наверняка не для того, чтобы пообщаться с народом. У него была цель, серьёзная цель…
Фефилову было известно, что через две недели Хмельницкий собирается в отпуск.
Он не должен никуда уехать. Ни в коем случае не должен. Это очень хитрый и коварный человек. А его добродушная улыбка — всего лишь маска, личина. Он такой же, как они все. Только воюет с противоположной стороны. Хорошо, на войне как на войне.
В отпуск так отпуск. Будет тебе, Олег Михайлович, отпуск. Бессрочный… Нечего тут путаться под ногами у высоких людей. Тоже мне, борец за справедливость.
Фефилов набрал номер Александра Фомича Волокушина.
— Здорово, Фомич! — приветствовал его Фефилов. — Как живёшь-можешь, старый боевой товарищ?
— Да жив-здоров пока, Иван Никифорович. Скриплю, но не сдаюсь.
— И правильно делаешь, Фомич. Посидеть бы надо, водочки выпить. Давно не сидели.
— Надо бы. Да дела все, дела. И здоровье уже не то. Что-то радикулит в последнее время замучил, не знаю уж, что и делать.
— Да?
— Так скрутило, мочи нет, только вчера вышел на работу.
— Да?
— Да… У вас дело ко мне, Иван Никифорович?
— Есть кое-что. Давай встретимся, переговорим.
— А где?
— Где угодно. Только не здесь. Я могу к тебе вечерком подъехать. Лады?
— Лады, Иван Никифорович. Очень буду рад. Во сколько вас ждать?
— Ну давай в двадцать один тридцать. Устраивает?
— А как же? Конечно, устраивает. Водочки выпьем?
— Можно по рюмашке. Ну пока, Фомич.
— До встречи, Иван Никифорович.
Александр Фомич Волокушин выполнял самые ответственные поручения Фефилова, самые щекотливые. И он прекрасно понимал: раз звонит Иван Никифорович, надо готовиться к серьёзному делу. И готовить человечка для выполнения этого серьёзного дела. А человечек у него для таких дел был…
Иван Никифорович потянулся в кресле и хотел было попросить секретаршу принести ему стаканчик чаю с лимоном, но тут раздался телефонный звонок.
— Иван Никифорович, — услышал он в трубке голос Горюнова, начальника управления компьютерного обеспечения банка.
— Да, Альберт Петрович.
— Тут, понимаете, вот какое дело… Дело очень неприятное, Иван Никифорович.
— Давай, не тяни кота за хвост, выкладывай, мы всегда готовы к неприятностям. Вся наша жизнь по сути дела одни сплошные неприятности. А отдыхать от неприятностей в раю будем.
— Вы не совсем поняли. Это неприятность очень серьёзная. Дело в том, что в кабинете главного бухгалтера Софронова сегодня произошло несанкционированное проникновение в секретную компьютерную программу.
— Что?!!! — привстал с места Фефилов. — Быть того не может…
— Не может, Иван Никифорович, однако это факт. Информация точная.
— Вот как, — процедил сквозь зубы Фефилов. — Вот оно, значит, как… Ладно, спасибо за информацию, Альберт Петрович.
Он немедленно набрал номер телефона Софронова.
— Дмитрий Николаевич, не сочтите за труд, зайдите ко мне в кабинет, — елейным и вкрадчивым голосом произнёс Фефилов.
— Не сочту. Зайду, — спокойно ответил Софронов.
Однако спокойствие мигом сошло с его круглого бабьего лица, как только Фефилов объяснил ему суть проблемы.
— Так-то вот, — вздохнул Иван Никифорович. — Такие вот дела, — покачал он головой. — Скажите мне, Дмитрий Николаевич, кто знал код секретной программы?
— Код знали начальник финансового управления, его заместитель, я и двое программистов, — ответил бледный как полотно Софронов.
— Программисты, говорите?
— Да, программисты. Начальник финансового управления Булкин и его заместитель Петраков были вместе со мной на совещании, так что они вне подозрений.
— Ну, это ещё не факт, они могли сообщить код кому-нибудь. Хотя… — закусил нижнюю губу Фефилов. — Я им верю, и Булкину, и Петракову. Не те это люди, не те. Будем проверять программистов. Это для начала. Вы сами-то отдаёте себе отчёт в том, что произошло, Дмитрий Николаевич?
— Конечно, отдаю, — мрачно ответил Софронов. — В этой программе такое, чего недоброжелателю знать никак не положено. Сами знаете, что там можно откопать, если кому нужно.
— Пригласите ко мне всех, кого мы назвали. Проверять будем всех, как говорится, на вшивость. И начнём именно с программистов.
— Да, да, конечно, — суетился растерянный Софронов. — Но мне тоже не верится, что кто-то из них замешан в злоумышлении. Вера Ивановна, человек совершенно не от мира сего, прекрасный специалист. А Володя Карпович… На него достаточно посмотреть, чтобы отвергнуть такие подозрения. Сущий ребёнок, человек науки, энтузиаст компьютерного дела. Нет, Иван Никифорович, это кто-то другой… Поверьте мне, вы человек опытный, но и я тоже не ребёнок. Я в людях разбираюсь хоть и не так, как вы, но тоже неплохо. Кто-то воспользовался тем, что наш цербер Стальной попал в больницу, умело и оперативно воспользовался.
— В каких целях воспользовался? — буквально прошипел Фефилов, пристально глядя на Софронова. — Вы-то лучше кого-нибудь другого понимаете, Дмитрий Николаевич, КАК этой информацией можно воспользоваться. Все, что произошло, это халатность, жуткая халатность и непрофессионализм, вот что это такое. А уж какими последствиями это чревато для всех нас, можете себе вообразить. Впрочем, полагаю, ни вы, ни я этого даже вообразить себе не можем… Так что давайте всех по очереди. Первого давайте этого самого Володю Карповича. Начнём с него.
Иван Никифорович прекрасно разбирался в людях, был отличным физиономистом, улавливал любые душевные проявления беседующего с ним человека. Он был настоящим детектором лжи.
С Володей Карповичем он беседовал не более минуты. Этот рассеянный, постоянно машущий руками, как мельница, молодой человек в очках с сильными диоптриями никак не мог быть причастен к такому делу. Отмёл он быстро и Веру Ивановну. А Петракова и Булкина даже приглашать не стал — свои люди, проверенные делом. Не в их интересах залезать в секретную компьютерную программу главного бухгалтера.
Фефилов облокотился о стол и задумался. Скоро уже надо ехать на встречу с Волокушиным.
У него не вызывало сомнений, что к вторжению в компьютерную программу главного бухгалтера обязательно должен быть причастен Хмельницкий. Только ему в данной ситуации это могло быть выгодно, только ему одному. Но ни Булкин, ни Петраков не могут иметь никакого отношения к Хмельницкому, и программисты тут тоже ни при чем. Подозревать всех без оснований — это такая же глупость, как и всеобщее доверие. Подозревать надо того, кого надо. Вот в чем залог успеха.
Делать было нечего, как собираться на назначенную встречу с Волокушиным. Что бы там ни было, а это дело надо доводить до конца. И немедленно.
Фефилов быстро собрался и поехал домой к Волокушину. Свою служебную «Волгу» он заранее отпустил. К Волокушину надо ехать без свидетелей, никто не должен был знать об их встречах, ни водитель, ни кто другой. Волокушин был его золотым фондом.
«Хитёр ты, Олег Михайлович, наш толстяк, добряк, правдоискатель, — думал Фефилов, сидя на заднем сиденье такси, везущего его на квартиру Волокушина у метро „Юго-Западная“. — Только я ещё хитрее, будь уверен…»
… — Ну что, Иван Никифорович, — улыбался золотыми фиксами кряжистый могучий Александр Фомич Волокушин. — Давненько я вас не видел, давненько.
— Ты один?
— Обязательно один. Жена с внуком на даче, посадками занимается, она у меня любитель поогородничать.
— Да я и сам люблю. Некогда только.
— Водочки выпьем? Сёмга есть потрясающая, малосольная.
— Потом, Фомич. Давай к делу. Устал я… Одни кругом неприятности, — тяжело вздохнул Фефилов.
— Да кто же это доставляет неприятности такому уважаемому человеку, потомственному чекисту? — нахмурил свои жидкие бровки Волокушин.
— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.
— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.
Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображённого на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.
— Срок? — спросил Волокушин.
— Три дня. Максимум.
— Условия оплаты?
— Пятьдесят.
— Прекрасно. Аванс?
— Все сразу. Немедленно. Деньги здесь, — он указал глазами на свой кейс.
— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.
— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберёте без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…
— Обижаете, Иван Никифорович.
— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денёк сегодня выдался дай боже…
Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной сёмгой, и Иван Никифорович тяжело поднял своё могучее тело со стула.
— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.
— Как чувствует себя Матрёна Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.
— Нам бы с тобой так в её возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.
— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.
Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намёк. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.
На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.
Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.
— Да, — пробасил Фефилов.
— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.
— Ещё что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.
— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…
Павленко не дал ему никаких конкретных заданий. Он только сообщил о том, что Хмельницкий знает то, чего ему не положено знать. Вслух они говорили лишь о прослушивании телефонов, о смене водителя… Но Фефилов умел читать между строк. И с предельной ясностью понял мысль шефа — тот, кто знает слишком много, должен исчезнуть. Никто не должен мешать ни ему, ни Павленко безмятежно существовать на этой Земле.
А то, что его человек так бездарно упустил Хмельницкого в метро, ускорило действия Фефилова. Он не привык к провалам, он верил этому человеку, но тот подвёл его. Толстяк Хмельницкий оказался проворнее и оперативнее профессионального топтуна.
И в результате ничего теперь не известно. Куда он ездил на метро? С кем встречался? А ведь на метро он ездил неспроста, наверняка не для того, чтобы пообщаться с народом. У него была цель, серьёзная цель…
Фефилову было известно, что через две недели Хмельницкий собирается в отпуск.
Он не должен никуда уехать. Ни в коем случае не должен. Это очень хитрый и коварный человек. А его добродушная улыбка — всего лишь маска, личина. Он такой же, как они все. Только воюет с противоположной стороны. Хорошо, на войне как на войне.
В отпуск так отпуск. Будет тебе, Олег Михайлович, отпуск. Бессрочный… Нечего тут путаться под ногами у высоких людей. Тоже мне, борец за справедливость.
Фефилов набрал номер Александра Фомича Волокушина.
— Здорово, Фомич! — приветствовал его Фефилов. — Как живёшь-можешь, старый боевой товарищ?
— Да жив-здоров пока, Иван Никифорович. Скриплю, но не сдаюсь.
— И правильно делаешь, Фомич. Посидеть бы надо, водочки выпить. Давно не сидели.
— Надо бы. Да дела все, дела. И здоровье уже не то. Что-то радикулит в последнее время замучил, не знаю уж, что и делать.
— Да?
— Так скрутило, мочи нет, только вчера вышел на работу.
— Да?
— Да… У вас дело ко мне, Иван Никифорович?
— Есть кое-что. Давай встретимся, переговорим.
— А где?
— Где угодно. Только не здесь. Я могу к тебе вечерком подъехать. Лады?
— Лады, Иван Никифорович. Очень буду рад. Во сколько вас ждать?
— Ну давай в двадцать один тридцать. Устраивает?
— А как же? Конечно, устраивает. Водочки выпьем?
— Можно по рюмашке. Ну пока, Фомич.
— До встречи, Иван Никифорович.
Александр Фомич Волокушин выполнял самые ответственные поручения Фефилова, самые щекотливые. И он прекрасно понимал: раз звонит Иван Никифорович, надо готовиться к серьёзному делу. И готовить человечка для выполнения этого серьёзного дела. А человечек у него для таких дел был…
Иван Никифорович потянулся в кресле и хотел было попросить секретаршу принести ему стаканчик чаю с лимоном, но тут раздался телефонный звонок.
— Иван Никифорович, — услышал он в трубке голос Горюнова, начальника управления компьютерного обеспечения банка.
— Да, Альберт Петрович.
— Тут, понимаете, вот какое дело… Дело очень неприятное, Иван Никифорович.
— Давай, не тяни кота за хвост, выкладывай, мы всегда готовы к неприятностям. Вся наша жизнь по сути дела одни сплошные неприятности. А отдыхать от неприятностей в раю будем.
— Вы не совсем поняли. Это неприятность очень серьёзная. Дело в том, что в кабинете главного бухгалтера Софронова сегодня произошло несанкционированное проникновение в секретную компьютерную программу.
— Что?!!! — привстал с места Фефилов. — Быть того не может…
— Не может, Иван Никифорович, однако это факт. Информация точная.
— Вот как, — процедил сквозь зубы Фефилов. — Вот оно, значит, как… Ладно, спасибо за информацию, Альберт Петрович.
Он немедленно набрал номер телефона Софронова.
— Дмитрий Николаевич, не сочтите за труд, зайдите ко мне в кабинет, — елейным и вкрадчивым голосом произнёс Фефилов.
— Не сочту. Зайду, — спокойно ответил Софронов.
Однако спокойствие мигом сошло с его круглого бабьего лица, как только Фефилов объяснил ему суть проблемы.
— Так-то вот, — вздохнул Иван Никифорович. — Такие вот дела, — покачал он головой. — Скажите мне, Дмитрий Николаевич, кто знал код секретной программы?
— Код знали начальник финансового управления, его заместитель, я и двое программистов, — ответил бледный как полотно Софронов.
— Программисты, говорите?
— Да, программисты. Начальник финансового управления Булкин и его заместитель Петраков были вместе со мной на совещании, так что они вне подозрений.
— Ну, это ещё не факт, они могли сообщить код кому-нибудь. Хотя… — закусил нижнюю губу Фефилов. — Я им верю, и Булкину, и Петракову. Не те это люди, не те. Будем проверять программистов. Это для начала. Вы сами-то отдаёте себе отчёт в том, что произошло, Дмитрий Николаевич?
— Конечно, отдаю, — мрачно ответил Софронов. — В этой программе такое, чего недоброжелателю знать никак не положено. Сами знаете, что там можно откопать, если кому нужно.
— Пригласите ко мне всех, кого мы назвали. Проверять будем всех, как говорится, на вшивость. И начнём именно с программистов.
— Да, да, конечно, — суетился растерянный Софронов. — Но мне тоже не верится, что кто-то из них замешан в злоумышлении. Вера Ивановна, человек совершенно не от мира сего, прекрасный специалист. А Володя Карпович… На него достаточно посмотреть, чтобы отвергнуть такие подозрения. Сущий ребёнок, человек науки, энтузиаст компьютерного дела. Нет, Иван Никифорович, это кто-то другой… Поверьте мне, вы человек опытный, но и я тоже не ребёнок. Я в людях разбираюсь хоть и не так, как вы, но тоже неплохо. Кто-то воспользовался тем, что наш цербер Стальной попал в больницу, умело и оперативно воспользовался.
— В каких целях воспользовался? — буквально прошипел Фефилов, пристально глядя на Софронова. — Вы-то лучше кого-нибудь другого понимаете, Дмитрий Николаевич, КАК этой информацией можно воспользоваться. Все, что произошло, это халатность, жуткая халатность и непрофессионализм, вот что это такое. А уж какими последствиями это чревато для всех нас, можете себе вообразить. Впрочем, полагаю, ни вы, ни я этого даже вообразить себе не можем… Так что давайте всех по очереди. Первого давайте этого самого Володю Карповича. Начнём с него.
Иван Никифорович прекрасно разбирался в людях, был отличным физиономистом, улавливал любые душевные проявления беседующего с ним человека. Он был настоящим детектором лжи.
С Володей Карповичем он беседовал не более минуты. Этот рассеянный, постоянно машущий руками, как мельница, молодой человек в очках с сильными диоптриями никак не мог быть причастен к такому делу. Отмёл он быстро и Веру Ивановну. А Петракова и Булкина даже приглашать не стал — свои люди, проверенные делом. Не в их интересах залезать в секретную компьютерную программу главного бухгалтера.
Фефилов облокотился о стол и задумался. Скоро уже надо ехать на встречу с Волокушиным.
У него не вызывало сомнений, что к вторжению в компьютерную программу главного бухгалтера обязательно должен быть причастен Хмельницкий. Только ему в данной ситуации это могло быть выгодно, только ему одному. Но ни Булкин, ни Петраков не могут иметь никакого отношения к Хмельницкому, и программисты тут тоже ни при чем. Подозревать всех без оснований — это такая же глупость, как и всеобщее доверие. Подозревать надо того, кого надо. Вот в чем залог успеха.
Делать было нечего, как собираться на назначенную встречу с Волокушиным. Что бы там ни было, а это дело надо доводить до конца. И немедленно.
Фефилов быстро собрался и поехал домой к Волокушину. Свою служебную «Волгу» он заранее отпустил. К Волокушину надо ехать без свидетелей, никто не должен был знать об их встречах, ни водитель, ни кто другой. Волокушин был его золотым фондом.
«Хитёр ты, Олег Михайлович, наш толстяк, добряк, правдоискатель, — думал Фефилов, сидя на заднем сиденье такси, везущего его на квартиру Волокушина у метро „Юго-Западная“. — Только я ещё хитрее, будь уверен…»
… — Ну что, Иван Никифорович, — улыбался золотыми фиксами кряжистый могучий Александр Фомич Волокушин. — Давненько я вас не видел, давненько.
— Ты один?
— Обязательно один. Жена с внуком на даче, посадками занимается, она у меня любитель поогородничать.
— Да я и сам люблю. Некогда только.
— Водочки выпьем? Сёмга есть потрясающая, малосольная.
— Потом, Фомич. Давай к делу. Устал я… Одни кругом неприятности, — тяжело вздохнул Фефилов.
— Да кто же это доставляет неприятности такому уважаемому человеку, потомственному чекисту? — нахмурил свои жидкие бровки Волокушин.
— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.
— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.
Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображённого на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.
— Срок? — спросил Волокушин.
— Три дня. Максимум.
— Условия оплаты?
— Пятьдесят.
— Прекрасно. Аванс?
— Все сразу. Немедленно. Деньги здесь, — он указал глазами на свой кейс.
— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.
— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберёте без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…
— Обижаете, Иван Никифорович.
— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денёк сегодня выдался дай боже…
Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной сёмгой, и Иван Никифорович тяжело поднял своё могучее тело со стула.
— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.
— Как чувствует себя Матрёна Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.
— Нам бы с тобой так в её возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.
— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.
Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намёк. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.
На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.
Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.
— Да, — пробасил Фефилов.
— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.
— Ещё что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.
— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…