Страница:
– Похоже на зажигательный… – предположил Андрей. – Это не та ли поддержка силами батареи артполка, которую нам обещали?
Словно ответ на озвученный им вслух вопрос, метрах в двадцати левее вырос второй взрыв.
– Вот черт… – зло выругался Андрей, плюхнувшись вместе с Липатовым на землю. – Явились не запылились.
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
Словно ответ на озвученный им вслух вопрос, метрах в двадцати левее вырос второй взрыв.
– Вот черт… – зло выругался Андрей, плюхнувшись вместе с Липатовым на землю. – Явились не запылились.
XII
По всему выходило, что догадка Андрея оказалась верной. Батарея с опозданием почти в час принялась «поддерживать» атаку штрафников, да только работали орудия по заранее намеченным ориентирам строений фольварка, среди которых уже находились бойцы штрафной роты.
Плотность артиллерийского огня усилилась, заставив Аникина и Липатова ничком прижаться к земле, холодной и влажной. Один из снарядов угодил в каменное здание, подняв кверху груды каменных осколков, бревенчатые перекрытия, клубы дыма и пыли.
– Убираться надо… – крикнул Аникин и, толкнув Липатова, ползком стал забирать вправо.
Второй снаряд саданул в самый угол здания, снеся целиком все ребро и обрушив потерявшую опору крышу. «Тридцатьчетверка» и следовавшие за ней бойцы Мамедова уже исчезли где-то за зданием. Там, вдалеке, тусклыми вспышками озарялась темнота, которая от пламени горящих досок и бревен по контрасту делалась еще непрогляднее.
В темени они наскочили на группу бойцов, залегших у кустов живой изгороди. В суматохе Аникин, бежавший позади, чуть не открыл по ним огонь. Один из них вовремя заорал благим матом по-русски «так твою… перетак…». Липатов, не разглядев, саданул его сапожищем в бок.
– О, видно, что свои… – благосклонно заключил он, пытаясь разглядеть их лица. – Чьи вы?..
– Третий взвод… – продолжая чертыхаться по инерции, ответил один за всех. – Штрафная рота. Да это ты, што ль? Липатыч?!.. А нас тут четверо…
– Коньков с вами? – спросил Липатов.
– Убило Конька… Снарядом накрыло… – буркнул боец. – И командира нашего убило. Его – еще раньше. Миной… Ногу оторвало по самые… и все там… ну, что до пояса прилагалось… С минуту мучился. Кричал сильно… чтоб его пристрелили… а потом уже все подряд… доходил, видать… Яшка, заместо ординарца его, полез вызволять, и сам на мине подлетел. Только вжик кверху тормашками. В клочья!.. А фашист на крики отозвался, по голосу пустил очередь… будто сжалился, гад.
– А вы чего тут пузо студите? – сурово спросил, надвинувшись из темноты, Аникин.
Бойцы стушевались от неожиданности. Они, видимо, не разглядели, что Липатов не один.
– Так мы это… товарищ командир… – виновато затянул говорун. – Командира-то убило… Тут этот гад фашистский садит без продыху… Да еще пушки давай лупить. Куда ж нам вперед под свои снаряды лезть?.. Да тут вообще дым коромыслом… Не поймешь, где свои, где чужие… Мечутся взад-вперед…
– Ладно, хорош тараторить… – оборвал его Аникин. – Почище того пулемета трындишь… Гранаты есть у кого?
– Имеются… – ответил другой боец. Лицо его нельзя было разглядеть в полумраке.
– Хорошо… – отрывисто и громко говорил Аникин. – Двигаем к вражескому пулемету. Кто еще не разобрался, там втолкуют, где свои, где чужие…
Плотность артиллерийского огня усилилась, заставив Аникина и Липатова ничком прижаться к земле, холодной и влажной. Один из снарядов угодил в каменное здание, подняв кверху груды каменных осколков, бревенчатые перекрытия, клубы дыма и пыли.
– Убираться надо… – крикнул Аникин и, толкнув Липатова, ползком стал забирать вправо.
Второй снаряд саданул в самый угол здания, снеся целиком все ребро и обрушив потерявшую опору крышу. «Тридцатьчетверка» и следовавшие за ней бойцы Мамедова уже исчезли где-то за зданием. Там, вдалеке, тусклыми вспышками озарялась темнота, которая от пламени горящих досок и бревен по контрасту делалась еще непрогляднее.
В темени они наскочили на группу бойцов, залегших у кустов живой изгороди. В суматохе Аникин, бежавший позади, чуть не открыл по ним огонь. Один из них вовремя заорал благим матом по-русски «так твою… перетак…». Липатов, не разглядев, саданул его сапожищем в бок.
– О, видно, что свои… – благосклонно заключил он, пытаясь разглядеть их лица. – Чьи вы?..
– Третий взвод… – продолжая чертыхаться по инерции, ответил один за всех. – Штрафная рота. Да это ты, што ль? Липатыч?!.. А нас тут четверо…
– Коньков с вами? – спросил Липатов.
– Убило Конька… Снарядом накрыло… – буркнул боец. – И командира нашего убило. Его – еще раньше. Миной… Ногу оторвало по самые… и все там… ну, что до пояса прилагалось… С минуту мучился. Кричал сильно… чтоб его пристрелили… а потом уже все подряд… доходил, видать… Яшка, заместо ординарца его, полез вызволять, и сам на мине подлетел. Только вжик кверху тормашками. В клочья!.. А фашист на крики отозвался, по голосу пустил очередь… будто сжалился, гад.
– А вы чего тут пузо студите? – сурово спросил, надвинувшись из темноты, Аникин.
Бойцы стушевались от неожиданности. Они, видимо, не разглядели, что Липатов не один.
– Так мы это… товарищ командир… – виновато затянул говорун. – Командира-то убило… Тут этот гад фашистский садит без продыху… Да еще пушки давай лупить. Куда ж нам вперед под свои снаряды лезть?.. Да тут вообще дым коромыслом… Не поймешь, где свои, где чужие… Мечутся взад-вперед…
– Ладно, хорош тараторить… – оборвал его Аникин. – Почище того пулемета трындишь… Гранаты есть у кого?
– Имеются… – ответил другой боец. Лицо его нельзя было разглядеть в полумраке.
– Хорошо… – отрывисто и громко говорил Аникин. – Двигаем к вражескому пулемету. Кто еще не разобрался, там втолкуют, где свои, где чужие…
XIII
Взрывы от артиллерийских снарядов уже не сотрясали фольварк. Ушли куда-то вперед, глухо сотрясая темноту. Сообразили, что бьют по своим… Где-то там, в глубине этой мглы, раздавались винтовочные и автоматные выстрелы. Скорее всего, это прорывалось вместе с танком отделение Мамедова. Удалось ли им пройти через фольварк? Вышли на него люди Шевердяева?
На правом фланге атака увязла по самые уши. Все из-за этого пулемета. Он оказался крепким орешком. В прямом смысле – долговременная огневая точка по всем правилам, под бетонной крышкой, от которой гранаты отскакивают, как горох от стенки. Да еще амбразура двустворчатая, под такими углами смотрит, что сектор обстрела – все двести с лишним градусов. Вот и лежит тут, уткнувшись в землю, почти все отделение Затонского и те из взвода Калюжного, кому повезло пересечь минное поле.
Сам командир отделения с двумя бойцами укрылся какими-то деревянными колодами на самой границе сектора обстрела пулемета. Прижались к земле, боятся высунуться.
– Пригнитесь, пригнитесь!!! – судорожно кричит Затонский, заметив, что вдоль кустов приближаются бойцы.
«Звеньк», – просвистело возле самого уха Аникина, заставив его и остальных преодолеть остаток пути чуть не на четвереньках.
– Я же говорил – пригнитесь! – с досадой произнес Затонский. – Вот… черт-те что… Обойти пробовали, товарищ командир… – захлебывающимся голосом с ходу доложил он. – Там, позади, еще один хмырь фашистский сидит. Не дает к ДОТу с флангов подобраться. Снайпер, наверное… Вот они и чешут в четыре руки, гады. Пятерых у меня выбило, и еще Гарика – снайпер уложил… Хотя я думаю, их там больше, под куполом этим чертовым. Один сменяет другого. Чтоб без передышки… Я такие карусели уже проходил… Эх, пушечку бы сюда, товарищ командир. Или «тридцатьчетверку»… Я так подозреваю, что у них приборы имеются, ночного видения… Темно – хоть глаз выколи, а шелохнуться не дают.
На правом фланге атака увязла по самые уши. Все из-за этого пулемета. Он оказался крепким орешком. В прямом смысле – долговременная огневая точка по всем правилам, под бетонной крышкой, от которой гранаты отскакивают, как горох от стенки. Да еще амбразура двустворчатая, под такими углами смотрит, что сектор обстрела – все двести с лишним градусов. Вот и лежит тут, уткнувшись в землю, почти все отделение Затонского и те из взвода Калюжного, кому повезло пересечь минное поле.
Сам командир отделения с двумя бойцами укрылся какими-то деревянными колодами на самой границе сектора обстрела пулемета. Прижались к земле, боятся высунуться.
– Пригнитесь, пригнитесь!!! – судорожно кричит Затонский, заметив, что вдоль кустов приближаются бойцы.
«Звеньк», – просвистело возле самого уха Аникина, заставив его и остальных преодолеть остаток пути чуть не на четвереньках.
– Я же говорил – пригнитесь! – с досадой произнес Затонский. – Вот… черт-те что… Обойти пробовали, товарищ командир… – захлебывающимся голосом с ходу доложил он. – Там, позади, еще один хмырь фашистский сидит. Не дает к ДОТу с флангов подобраться. Снайпер, наверное… Вот они и чешут в четыре руки, гады. Пятерых у меня выбило, и еще Гарика – снайпер уложил… Хотя я думаю, их там больше, под куполом этим чертовым. Один сменяет другого. Чтоб без передышки… Я такие карусели уже проходил… Эх, пушечку бы сюда, товарищ командир. Или «тридцатьчетверку»… Я так подозреваю, что у них приборы имеются, ночного видения… Темно – хоть глаз выколи, а шелохнуться не дают.
XIV
– У кого приборы? – переспросил Аникин.
– Да и у тех, и у тех… – деловито пояснил Кузьма. – И из ДОТа садят в бога душу мать… И этот гад, неизвестно откуда…
– Так надо было с него начать… Если он есть там… – проговорил Аникин. – Почему группу не выслали на снайпера?
– Так мы это… – растерянно забормотал Затонский.
– Это, я уже понял, что это… – осуждающе произнес Аникин.
Заполошный и до невозможности говорливый боец, из бывших артиллеристов, Кузьма Затонский, или Тоня, как звали его в роте, имел, однако, большой боевой опыт, мог умело применять его в текущей обстановке, особенно когда она менялась с молниеносной быстротой. И сам он предпочитал действовать стремительно, не теряясь, не прячась за спинами подчиненных, чем вызывал у них заслуженное уважение. Сейчас, когда пули вражеского МГ и немецкого снайпера лишали всякой возможности к активным атакующим маневрам, Тоню всего трясло от злости и нетерпения.
– Так наверное или точно снайпер? – сурово спросил Аникин.
– Снайпер… – неуверенно ответил Кузьма. – Одиночными шмаляет. Двоих снял. Гарика Подгорного и еще одного, из третьего взвода… Ба… ба… фамилию его забываю, восточная фамилия…
– Бильбасов… – с готовностью подсказал кто-то из полутьмы.
– Во – Бильбасов… И оба насмерть… И оба – в голову, – как бы рассуждая вслух, быстро-быстро тараторил Тоня. – Как это, а? В потемках, одиночным – в голову. Абы кто так не пульнет. Не-е, точно снайпер…
Аникин слушал его, одновременно пытаясь рассмотреть в бинокль неясные темные силуэты позади бетонного колпака. До него по прямой было метров тридцать. От сырых, осклизлых колод, за которыми прятались Аникин и его бойцы, можно было зайти ДОТу в тыл, но желающие попадали под огонь снайпера.
– Да и у тех, и у тех… – деловито пояснил Кузьма. – И из ДОТа садят в бога душу мать… И этот гад, неизвестно откуда…
– Так надо было с него начать… Если он есть там… – проговорил Аникин. – Почему группу не выслали на снайпера?
– Так мы это… – растерянно забормотал Затонский.
– Это, я уже понял, что это… – осуждающе произнес Аникин.
Заполошный и до невозможности говорливый боец, из бывших артиллеристов, Кузьма Затонский, или Тоня, как звали его в роте, имел, однако, большой боевой опыт, мог умело применять его в текущей обстановке, особенно когда она менялась с молниеносной быстротой. И сам он предпочитал действовать стремительно, не теряясь, не прячась за спинами подчиненных, чем вызывал у них заслуженное уважение. Сейчас, когда пули вражеского МГ и немецкого снайпера лишали всякой возможности к активным атакующим маневрам, Тоню всего трясло от злости и нетерпения.
– Так наверное или точно снайпер? – сурово спросил Аникин.
– Снайпер… – неуверенно ответил Кузьма. – Одиночными шмаляет. Двоих снял. Гарика Подгорного и еще одного, из третьего взвода… Ба… ба… фамилию его забываю, восточная фамилия…
– Бильбасов… – с готовностью подсказал кто-то из полутьмы.
– Во – Бильбасов… И оба насмерть… И оба – в голову, – как бы рассуждая вслух, быстро-быстро тараторил Тоня. – Как это, а? В потемках, одиночным – в голову. Абы кто так не пульнет. Не-е, точно снайпер…
Аникин слушал его, одновременно пытаясь рассмотреть в бинокль неясные темные силуэты позади бетонного колпака. До него по прямой было метров тридцать. От сырых, осклизлых колод, за которыми прятались Аникин и его бойцы, можно было зайти ДОТу в тыл, но желающие попадали под огонь снайпера.
XV
Кромешно-черная дыра амбразуры то и дело высмаркивала яркие сопли огня. Когда кроваво-красные отсветы пулеметного огня освещали колпак, два разделенных железной перегородкой отверстия действительно напоминали ноздри в панцирном черепе какого-то чудовища.
Вся живая изгородь в секторе обстрела ДОТа была срезана под корень, будто скошена косой. На подступах к амбразуре все пространство заполнили тела убитых.
– Черт, они бы лучше по ДОТу лупанули, чем по своим бить… – проговорил Аникин. – Эх, сюда бы Кокошилова с «фаустпатронами»… Про «тридцатьчетверку» я уже не говорю… Нет у вас «фаустов»?
«Фаустпатронов» никто из бойцов раздобыть не успел.
– И замаскировались же, гады… Никаких данных разведки по этому бетонному пупу. Сколько раз чертов фольварк в бинокль ощупывал… – раздраженно процедил Андрей, вновь поднимая бинокль поверх ДОТа. Он пытался что-то высмотреть позади колпака, в движениях неясных очертаний. Похоже на кроны высоких деревьев, приводимых в движение на ветру.
Со стороны железнодорожной насыпи в воздух одна за другой взмыли две осветительные ракеты. Похоже, артиллеристы пытались оценить текущую обстановку, так сказать, разобраться, что к чему на сцене театра военных действий.
Пятна приглушенного красного света расползлись по округе, плеснувшись в правый угол фольварка. Так и есть: несколько высоких деревьев.
Показалось?.. Вдруг в колыханиях ночного воздуха блеснуло что-то, похожее на светло-оранжевый отсвет. Неужели это был блик оптического прицела, отразившего отсвет сигнальной ракеты?
Теперь Андрей вспомнил, как разглядывал их днем. Вроде ветлы или ивы. Безлистые, только-только подернулись зеленым пушком. Одно с толстенным стволом и узловатыми, массивными сучьями. Как Андрей ни вглядывался теперь, никаких отсветов больше не повторилось. Так он это был или нет? Чертов фашистский снайпер, наверняка он. Хитро придумал. На той самой ветле угнездился, в раскорячке сучьев. Вылитый орел…
Ночной мрак впереди осветился неярким оранжевым заревом, потом оттуда донесся грохот взрывов. Как будто огненные вспышки пытались преодолеть давящую тяжесть непроглядной мглы, но всякий раз она оказывалась неподъемной. Похоже на орудийные. Прямой наводкой бьют. Скорее всего, «тридцатьчетверка» сцепилась с серьезными силами врага. Разрасталась и винтовочная трескотня. Звучным массивом накатывали волны очередей нескольких ППШ. Значит, наши бьются, «шурики». Бой где-то недалеко, чуть не у самой границы фольварка. Неужели немцы выслали из Ратштока подкрепление? Надо скорее туда прорываться, а тут этот чертов снайпер и этот чертов ДОТ…
На фоне неясного свечения очертания деревьев проступили более отчетливо. Ага, вот и раскоряка, та самая. Похоже, что именно там гнездышко себе устроил кукушонок.
Вся живая изгородь в секторе обстрела ДОТа была срезана под корень, будто скошена косой. На подступах к амбразуре все пространство заполнили тела убитых.
– Черт, они бы лучше по ДОТу лупанули, чем по своим бить… – проговорил Аникин. – Эх, сюда бы Кокошилова с «фаустпатронами»… Про «тридцатьчетверку» я уже не говорю… Нет у вас «фаустов»?
«Фаустпатронов» никто из бойцов раздобыть не успел.
– И замаскировались же, гады… Никаких данных разведки по этому бетонному пупу. Сколько раз чертов фольварк в бинокль ощупывал… – раздраженно процедил Андрей, вновь поднимая бинокль поверх ДОТа. Он пытался что-то высмотреть позади колпака, в движениях неясных очертаний. Похоже на кроны высоких деревьев, приводимых в движение на ветру.
Со стороны железнодорожной насыпи в воздух одна за другой взмыли две осветительные ракеты. Похоже, артиллеристы пытались оценить текущую обстановку, так сказать, разобраться, что к чему на сцене театра военных действий.
Пятна приглушенного красного света расползлись по округе, плеснувшись в правый угол фольварка. Так и есть: несколько высоких деревьев.
Показалось?.. Вдруг в колыханиях ночного воздуха блеснуло что-то, похожее на светло-оранжевый отсвет. Неужели это был блик оптического прицела, отразившего отсвет сигнальной ракеты?
Теперь Андрей вспомнил, как разглядывал их днем. Вроде ветлы или ивы. Безлистые, только-только подернулись зеленым пушком. Одно с толстенным стволом и узловатыми, массивными сучьями. Как Андрей ни вглядывался теперь, никаких отсветов больше не повторилось. Так он это был или нет? Чертов фашистский снайпер, наверняка он. Хитро придумал. На той самой ветле угнездился, в раскорячке сучьев. Вылитый орел…
Ночной мрак впереди осветился неярким оранжевым заревом, потом оттуда донесся грохот взрывов. Как будто огненные вспышки пытались преодолеть давящую тяжесть непроглядной мглы, но всякий раз она оказывалась неподъемной. Похоже на орудийные. Прямой наводкой бьют. Скорее всего, «тридцатьчетверка» сцепилась с серьезными силами врага. Разрасталась и винтовочная трескотня. Звучным массивом накатывали волны очередей нескольких ППШ. Значит, наши бьются, «шурики». Бой где-то недалеко, чуть не у самой границы фольварка. Неужели немцы выслали из Ратштока подкрепление? Надо скорее туда прорываться, а тут этот чертов снайпер и этот чертов ДОТ…
На фоне неясного свечения очертания деревьев проступили более отчетливо. Ага, вот и раскоряка, та самая. Похоже, что именно там гнездышко себе устроил кукушонок.
XVI
– Слышь, Затонский… – обернувшись, проговорил Аникин.
– Да, товарищ командир… – с готовностью откликнулся Кузьма.
– А вот «кочерыжка», ну, ПТР… убитого бойца. Осталась?
– А как же… – с готовностью доложил Затонский. – Как есть целехонька. Мы ее передали… в надежные руки…
– ПТР – Дегтярева?
– Нет, самозарядная… симоновская… – уточнил Затонский. – Три пачки имеется в запасе.
– ПТРС? Отлично! – выдохнул Аникин. – Давай ее сюда! Мы тут из одной птички перышки повыщипываем…
– Это мы щас… мигом! – всполошился Затонский. – Латаный! Где Латаный? Бегом сюда пусть ползет! Это, мы Латаному ружье передали Конька, ну, Конькова, которого взрывом… Коваль ведь в строевой был пэтээровцем, ну, только вторым номером…
Латаного Аникин хорошо помнил: маленький, крепкий, как стальной шарик, мужичок, умело отражал шуточки по поводу своего маленького роста и фамилии. Ротные остряки прозвали бойца Штопаный. «Как же тебя штопали, Латаный? – донимали его. – Нечто такие заплаты маленькие бывают?» «Ничего, – ничуть не тушуясь, отбривал солдат. – За одного Латаного двух нештопанных дают. Мал золотник, да удал!» Удивляло товарищей Латаного то, что за все время пребывания на передовой – в строевой с декабря сорок второго и больше месяца в штрафной – не получил боец ни одного ранения. «Ни разу меня не латали», – самодовольно констатировал штрафник. «Вот так фамилия! Владельца заговорила», – суеверно заключали бойцы.
Но сейчас нависла реальная угроза нарушения заговора. На Латаного, ползшего через открытый, простреливаемый для вражеского пулемета участок, переметнулся целый рой пуль.
Пулеметчики фашистского ДОТа, воспользовавшись дармовым освещением, принялись методично обстреливать подступы к своему сооружению, прощупывая каждый бугорок, каждую неровность. Досталось и мертвым, лежавшим на гладкой, как стол, поверхности земли. Очереди искромсали несколько трупов, превратив их в обезображенные, жуткие груды. Возможно, фашисты боялись, что за мертвыми прячутся живые, используя тех, как укрытие, или попросту издевались, вымещая на беззащитных убитых излишки боезапаса. А тут вдруг, откуда ни возьмись, Латаный, да еще с громоздким ПТРСом[4]! Прет по-пластунски, будто кукиш фашистам показывает или еще что похлеще.
– Огонь по амбразуре! Из всех видов! – закричал Аникин, вскидывая свой ППШ. Отделение ударило по ДОТу, стараясь прикрыть передвижение товарища. На несколько мгновений шквальным огнем штрафникам удалось прервать несмолкающую стрельбу вражеского пулемета. Этих мгновений оказалось как раз достаточно, чтобы Латаный добрался до спасительных колод.
– Да, товарищ командир… – с готовностью откликнулся Кузьма.
– А вот «кочерыжка», ну, ПТР… убитого бойца. Осталась?
– А как же… – с готовностью доложил Затонский. – Как есть целехонька. Мы ее передали… в надежные руки…
– ПТР – Дегтярева?
– Нет, самозарядная… симоновская… – уточнил Затонский. – Три пачки имеется в запасе.
– ПТРС? Отлично! – выдохнул Аникин. – Давай ее сюда! Мы тут из одной птички перышки повыщипываем…
– Это мы щас… мигом! – всполошился Затонский. – Латаный! Где Латаный? Бегом сюда пусть ползет! Это, мы Латаному ружье передали Конька, ну, Конькова, которого взрывом… Коваль ведь в строевой был пэтээровцем, ну, только вторым номером…
Латаного Аникин хорошо помнил: маленький, крепкий, как стальной шарик, мужичок, умело отражал шуточки по поводу своего маленького роста и фамилии. Ротные остряки прозвали бойца Штопаный. «Как же тебя штопали, Латаный? – донимали его. – Нечто такие заплаты маленькие бывают?» «Ничего, – ничуть не тушуясь, отбривал солдат. – За одного Латаного двух нештопанных дают. Мал золотник, да удал!» Удивляло товарищей Латаного то, что за все время пребывания на передовой – в строевой с декабря сорок второго и больше месяца в штрафной – не получил боец ни одного ранения. «Ни разу меня не латали», – самодовольно констатировал штрафник. «Вот так фамилия! Владельца заговорила», – суеверно заключали бойцы.
Но сейчас нависла реальная угроза нарушения заговора. На Латаного, ползшего через открытый, простреливаемый для вражеского пулемета участок, переметнулся целый рой пуль.
Пулеметчики фашистского ДОТа, воспользовавшись дармовым освещением, принялись методично обстреливать подступы к своему сооружению, прощупывая каждый бугорок, каждую неровность. Досталось и мертвым, лежавшим на гладкой, как стол, поверхности земли. Очереди искромсали несколько трупов, превратив их в обезображенные, жуткие груды. Возможно, фашисты боялись, что за мертвыми прячутся живые, используя тех, как укрытие, или попросту издевались, вымещая на беззащитных убитых излишки боезапаса. А тут вдруг, откуда ни возьмись, Латаный, да еще с громоздким ПТРСом[4]! Прет по-пластунски, будто кукиш фашистам показывает или еще что похлеще.
– Огонь по амбразуре! Из всех видов! – закричал Аникин, вскидывая свой ППШ. Отделение ударило по ДОТу, стараясь прикрыть передвижение товарища. На несколько мгновений шквальным огнем штрафникам удалось прервать несмолкающую стрельбу вражеского пулемета. Этих мгновений оказалось как раз достаточно, чтобы Латаный добрался до спасительных колод.
XVII
Латаного сразу несколько рук подтащили за рукава и шиворот ближе к колодам. Аникин, не раздумывая, принял от бойца тяжеленное ружье, отвел стебель затвора и снова запер, потом, повернув его на бок, со знанием дела откинул крышку. Пачка с патронами была вставлена снизу.
– Сколько тут?.. – деловито спросил Андрей Латаного.
– Два израсходовал… значится, три – в остатке… – прерывисто, с силой вдыхая и выдыхая воздух, выговорил Латаный.
Вытерев пот с лица рукавом шинели, он добавил:
– Еще две пачки – в запасе. Целехоньки… Вот… – Латаный в спешке принялся доставать патроны из брезентовой сумки, лежавшей у него на животе.
Андрей осторожно, стараясь не высовываться, уложил ружье поверх колод. Двухметровый ствол угнездился как раз на стыке двух деревянных чурок. Мушки в темноте не было видно, и Аникин наводил ружье на глаз, по смутным очертания дульного тормоза. Может быть, подождать? Фашистский снайпер наверняка «моргнет» еще раз. Но времени не было. Место, где блеснул красноватый отсвет, он запомнил хорошо. По касательной вправо от верхней точки бетонной крышки ДОТа. Вот здесь. Да, примерно здесь…
Первый выстрел прогремел оглушительно. Приклад больно саданул Андрея в плечо. Еще крепче прижавшись руками и плечом к ружью, он снова нажал на спусковой крючок, потом еще раз. Неясный крик, похожий на отдаленное эхо, донесся из темноты, а следом – треск ломаемых сучьев и глухой удар чего-то тяжелого, упавшего на землю.
– Ух ты… Попал… Попал! – восхищенно проговорил Затонский, все время, пока Аникин вел стрельбу, выглядывавший из-за укрытия. – Похоже, вы его сняли, товарищ командир.
– Похоже… – ответил Аникин, стаскивая ружье с колоды. – Теперь надо за ДОТ браться. Возглавишь группу, Кузьма. Возьми двоих бойцов. Обойдете отсюда, слева. Под амбразуру подобраться и гранатами закидать. Один амбразурой занимается, двое прикрывают с той стороны. Ясно? Действуй…
– Сколько тут?.. – деловито спросил Андрей Латаного.
– Два израсходовал… значится, три – в остатке… – прерывисто, с силой вдыхая и выдыхая воздух, выговорил Латаный.
Вытерев пот с лица рукавом шинели, он добавил:
– Еще две пачки – в запасе. Целехоньки… Вот… – Латаный в спешке принялся доставать патроны из брезентовой сумки, лежавшей у него на животе.
Андрей осторожно, стараясь не высовываться, уложил ружье поверх колод. Двухметровый ствол угнездился как раз на стыке двух деревянных чурок. Мушки в темноте не было видно, и Аникин наводил ружье на глаз, по смутным очертания дульного тормоза. Может быть, подождать? Фашистский снайпер наверняка «моргнет» еще раз. Но времени не было. Место, где блеснул красноватый отсвет, он запомнил хорошо. По касательной вправо от верхней точки бетонной крышки ДОТа. Вот здесь. Да, примерно здесь…
Первый выстрел прогремел оглушительно. Приклад больно саданул Андрея в плечо. Еще крепче прижавшись руками и плечом к ружью, он снова нажал на спусковой крючок, потом еще раз. Неясный крик, похожий на отдаленное эхо, донесся из темноты, а следом – треск ломаемых сучьев и глухой удар чего-то тяжелого, упавшего на землю.
– Ух ты… Попал… Попал! – восхищенно проговорил Затонский, все время, пока Аникин вел стрельбу, выглядывавший из-за укрытия. – Похоже, вы его сняли, товарищ командир.
– Похоже… – ответил Аникин, стаскивая ружье с колоды. – Теперь надо за ДОТ браться. Возглавишь группу, Кузьма. Возьми двоих бойцов. Обойдете отсюда, слева. Под амбразуру подобраться и гранатами закидать. Один амбразурой занимается, двое прикрывают с той стороны. Ясно? Действуй…
XVIII
Пока штурмовая группа, которую возглавил Затонский, крадучись пробиралась к ДОТу, остальные вели огонь по амбразуре. Потом Андрей приказал всем прекратить стрельбу. Теперь бойцы штурмовой группы оказывались на линии огня и могли угодить под пули своих же товарищей. Только Латаный получил указание отработать одну пачку по амбразуре.
– Давай, покажи, на что годишься… – подзадорил его Аникин, возвращая ружье.
Тот, снова завладев ПТРСом, с торопливым возбуждением вставил снизу заранее приготовленную пачку патронов.
– Не торопись только! – осаживал его Аникин. – Экономь… И целься… Кузьму, не дай бог, не задень.
– Не извольте… беспокоиться… – приговаривал Латаный, выдвигая сошки и устраиваясь возле ружья.
И все-таки ударная мощь 14,5-миллиметровых патронов, один за другим умело всаженных Латаным в амбразуру, дала о себе знать. Фашистский пулемет «ослеп» на несколько долгих минут. Как это время понадобилось группе, чтобы добраться до ДОТа. Вот неясная тень мелькнула на темно-сером фоне бетонного ската.
Яркая вспышка осветила продолговатое отверстие амбразуры. Огонь, вырвавшийся из раструба ДОТа, осветил силуэт прижавшегося к бетонному скату солдата. Потом ДОТ заволокло дымом и темнотой. Раздался второй взрыв. Он прозвучал глуше. Скорее всего, вторая граната скатилась внутрь неприступной огневой точки. Бетонная утроба проглотила наживку, начиненную смертью, и теперь ее вспучило от дыма, огня и осколков.
– Давай, покажи, на что годишься… – подзадорил его Аникин, возвращая ружье.
Тот, снова завладев ПТРСом, с торопливым возбуждением вставил снизу заранее приготовленную пачку патронов.
– Не торопись только! – осаживал его Аникин. – Экономь… И целься… Кузьму, не дай бог, не задень.
– Не извольте… беспокоиться… – приговаривал Латаный, выдвигая сошки и устраиваясь возле ружья.
И все-таки ударная мощь 14,5-миллиметровых патронов, один за другим умело всаженных Латаным в амбразуру, дала о себе знать. Фашистский пулемет «ослеп» на несколько долгих минут. Как это время понадобилось группе, чтобы добраться до ДОТа. Вот неясная тень мелькнула на темно-сером фоне бетонного ската.
Яркая вспышка осветила продолговатое отверстие амбразуры. Огонь, вырвавшийся из раструба ДОТа, осветил силуэт прижавшегося к бетонному скату солдата. Потом ДОТ заволокло дымом и темнотой. Раздался второй взрыв. Он прозвучал глуше. Скорее всего, вторая граната скатилась внутрь неприступной огневой точки. Бетонная утроба проглотила наживку, начиненную смертью, и теперь ее вспучило от дыма, огня и осколков.
XIX
Действовать надо было незамедлительно.
– Вперед, вперед!..
Скомандовав остальным, Аникин первым выскочил из-за деревянного укрытия. Неясные силуэты, мелькнувшие рядом, обозначали бойцов, подымавшихся следом за Андреем. В темноте кроваво-красным светом набухал раструб амбразуры. Он светился, будто открытая заслонка печи. Языки пламени уже вырывались наружу, и вокруг распространялся запах гари.
Возле ДОТа Аникина встретил Затонский.
– Молодец, Кузьма, грамотно сработал… – бросил на ходу Андрей.
Затонского захлестывали эмоции.
– Как мы их, а, товарищ командир?! – радостно выпалил он. – Пробовали дверь открыть. Как сейф в банке. Не поддается, мать ее… Да там, похоже, кранты всем фашистам. Или убило сразу, или оглушило. Из щелей двери дым валит, дышать невозможно. Были бы живы, по-любому оттуда спасались бы…
– Видно, обшили изнутри деревом… Теперь горит, как в печке… – согласился Аникин.
– Ага, жарится фашист… – довольно подытожил Тоня.
– А помощники твои где? – спросил Андрей.
– Так это, отправил их снайпера отыскать, – деловито пояснил Затонский. – Которого вы сняли из «пэтээрэса». Прицел, небось, знатный у него. Или чем разжиться…
Затонский с досадой вздохнул.
– Эх, жаль, товарищ командир, открыть не удалось эту крышку бетонную… Горит добро. Они там обычно напичкают, чем хочешь – и жратва, и всякие побрякушки. Типа склада. Доводилось вскрывать такие консервные баночки. Эх…
– Ты лучше думай, как врага дальше бить… – урезонил его Андрей. – Расслабился, боец?
– Так-то оно так… – вздохнул Затонский. – Да только без ужина погнали нас на этот хольварк, мать его. Война войной, а кушать хоцца…
– Натощак оно воевать сподручнее… – выдохнул Аникин. – Бежать – легче, драться – злее…
– Вперед, вперед!..
Скомандовав остальным, Аникин первым выскочил из-за деревянного укрытия. Неясные силуэты, мелькнувшие рядом, обозначали бойцов, подымавшихся следом за Андреем. В темноте кроваво-красным светом набухал раструб амбразуры. Он светился, будто открытая заслонка печи. Языки пламени уже вырывались наружу, и вокруг распространялся запах гари.
Возле ДОТа Аникина встретил Затонский.
– Молодец, Кузьма, грамотно сработал… – бросил на ходу Андрей.
Затонского захлестывали эмоции.
– Как мы их, а, товарищ командир?! – радостно выпалил он. – Пробовали дверь открыть. Как сейф в банке. Не поддается, мать ее… Да там, похоже, кранты всем фашистам. Или убило сразу, или оглушило. Из щелей двери дым валит, дышать невозможно. Были бы живы, по-любому оттуда спасались бы…
– Видно, обшили изнутри деревом… Теперь горит, как в печке… – согласился Аникин.
– Ага, жарится фашист… – довольно подытожил Тоня.
– А помощники твои где? – спросил Андрей.
– Так это, отправил их снайпера отыскать, – деловито пояснил Затонский. – Которого вы сняли из «пэтээрэса». Прицел, небось, знатный у него. Или чем разжиться…
Затонский с досадой вздохнул.
– Эх, жаль, товарищ командир, открыть не удалось эту крышку бетонную… Горит добро. Они там обычно напичкают, чем хочешь – и жратва, и всякие побрякушки. Типа склада. Доводилось вскрывать такие консервные баночки. Эх…
– Ты лучше думай, как врага дальше бить… – урезонил его Андрей. – Расслабился, боец?
– Так-то оно так… – вздохнул Затонский. – Да только без ужина погнали нас на этот хольварк, мать его. Война войной, а кушать хоцца…
– Натощак оно воевать сподручнее… – выдохнул Аникин. – Бежать – легче, драться – злее…
XX
Навстречу им выскочили бойцы, посланные Затонским на поиски снайпера. Один из них – Канавин, тот самый говорун из взвода Колюжного – кроме своего ППШ, болтавшегося на груди, нес на вытянутых руках трофейную винтовку.
– Нашли? – встретил его вопросом Затонский.
– Как есть нашли… – отчитывался Канавин, все тряся перед носом добычей. – Ну, вы его, товарищ старший лейтенант, не пожалели. Прямо в грудь… Такую дырень проделали, что руку можно засунуть и не запачкаться. А это вот у него, гада… Я такого и не видел оружия. Придумают же, фашисты проклятые, чтоб только людей убивать…
Андрей принял из рук бойца трофей – автоматическую винтовку, с длинным, загнутым магазином. Это скорострельное оружие Аникину уже доводилось видеть в Будапеште и под Балатоном. Но вот оптический прицел, которым была оснащена винтовка, представлял нечто невиданное. Мощный прицел, значительно превышавший обычные у немцев четырехкратные, а сверху смонтировано нечто наподобие лампы, из которой торчит болтающийся провод.
– Черт его знает, прожектор какой-то… – пожав плечами, проговорил Канавин.
– Прожектор… Благодаря ему фашист среди ночи и настрелял наших… – ответил Аникин.
– Он и есть… – догадливо вскрикнул Затонский. – Пээнвэ! Прибор ночного видения… Слышал, у них в танках такие имеются… Я же говорил, что уж больно этот снайпер зрячий для такой темноты!..
Ладонь нащупала на прикладе какие-то шероховатости.
– А ну, посвети… похоже, непростой это был кукушонок… – проговорил Андрей.
– Нашли? – встретил его вопросом Затонский.
– Как есть нашли… – отчитывался Канавин, все тряся перед носом добычей. – Ну, вы его, товарищ старший лейтенант, не пожалели. Прямо в грудь… Такую дырень проделали, что руку можно засунуть и не запачкаться. А это вот у него, гада… Я такого и не видел оружия. Придумают же, фашисты проклятые, чтоб только людей убивать…
Андрей принял из рук бойца трофей – автоматическую винтовку, с длинным, загнутым магазином. Это скорострельное оружие Аникину уже доводилось видеть в Будапеште и под Балатоном. Но вот оптический прицел, которым была оснащена винтовка, представлял нечто невиданное. Мощный прицел, значительно превышавший обычные у немцев четырехкратные, а сверху смонтировано нечто наподобие лампы, из которой торчит болтающийся провод.
– Черт его знает, прожектор какой-то… – пожав плечами, проговорил Канавин.
– Прожектор… Благодаря ему фашист среди ночи и настрелял наших… – ответил Аникин.
– Он и есть… – догадливо вскрикнул Затонский. – Пээнвэ! Прибор ночного видения… Слышал, у них в танках такие имеются… Я же говорил, что уж больно этот снайпер зрячий для такой темноты!..
Ладонь нащупала на прикладе какие-то шероховатости.
– А ну, посвети… похоже, непростой это был кукушонок… – проговорил Андрей.
XXI
Затонский с готовностью выхватил из кармана телогрейки трофейную зажигалку и щелчком извлек из нее факелок пламени. Зубчик света скользнул по темно-коричневой поверхности приклада, высветив множество зарубок. Аккуратные, одинаковой длины, они покрывали всю правую сторону ложи в три ряда.
– Упырь… – зло проговорил Тоня. – Гляди, сколько кровушки русской высосал…
– Свое отхлебал, кровосос… – глухо откликнулся Канавин.
– К этому глазу ночному, похоже, блок питания прилагается… – задумчиво проговорил Аникин, осматривая болтавшийся шнур.
– Ага, товарищ командир… – согласно кивнул Канавин. – Была там у гада какая-то амуниция за плечами. Только я думаю, после вашего выстрела от нее одни болтики да шурупчики остались. Начисто кровососа разнесло…
– Все равно, батареи эти найдите и заберите… Все, до шурупчика… – произнес Андрей. – Дело серьезное… Отвечаешь за трофеи головой. Понял, Канавин?.. После боя надо будет доставить ПНВ в штаб.
– Понял, товарищ командир… – без всякого энтузиазма ответил боец. Его, видимо, никак не устраивала перспектива таскаться с тяжелыми железками. – А разрешите этот ночник отсоединить, а? Винтовка-то с боезапасом. У фашиста еще три магазина было снаряженных. Так мы ночник-то аккуратненько упакуем, а ее – в дело пустим.
– А сможешь? – недоверчиво спросил Аникин.
– А что ж мы, пальцем деланные?! Кой-чего могем… – обидчиво вспыхнул Канавин. – Зря я, что ли, в учебке мины ставил и проводочки у взрывчатки соединял? А тут трохи легче будет… Думаю, ночник этот не бабахнет от неосторожного обращения…
– Ладно, действуйте… А винтовку – используй, разрешаю… – торопливо произнес Аникин, возвращая Канавину трофей. Тот сразу воодушевился и повеселел.
– Упырь… – зло проговорил Тоня. – Гляди, сколько кровушки русской высосал…
– Свое отхлебал, кровосос… – глухо откликнулся Канавин.
– К этому глазу ночному, похоже, блок питания прилагается… – задумчиво проговорил Аникин, осматривая болтавшийся шнур.
– Ага, товарищ командир… – согласно кивнул Канавин. – Была там у гада какая-то амуниция за плечами. Только я думаю, после вашего выстрела от нее одни болтики да шурупчики остались. Начисто кровососа разнесло…
– Все равно, батареи эти найдите и заберите… Все, до шурупчика… – произнес Андрей. – Дело серьезное… Отвечаешь за трофеи головой. Понял, Канавин?.. После боя надо будет доставить ПНВ в штаб.
– Понял, товарищ командир… – без всякого энтузиазма ответил боец. Его, видимо, никак не устраивала перспектива таскаться с тяжелыми железками. – А разрешите этот ночник отсоединить, а? Винтовка-то с боезапасом. У фашиста еще три магазина было снаряженных. Так мы ночник-то аккуратненько упакуем, а ее – в дело пустим.
– А сможешь? – недоверчиво спросил Аникин.
– А что ж мы, пальцем деланные?! Кой-чего могем… – обидчиво вспыхнул Канавин. – Зря я, что ли, в учебке мины ставил и проводочки у взрывчатки соединял? А тут трохи легче будет… Думаю, ночник этот не бабахнет от неосторожного обращения…
– Ладно, действуйте… А винтовку – используй, разрешаю… – торопливо произнес Аникин, возвращая Канавину трофей. Тот сразу воодушевился и повеселел.
XXII
Бойцы из отделения Затонского и остатки взвода Колюжного, распределившись в цепь, двигались вдоль правой окраины фольварка. Так Аникин примерно представлял себе местонахождение боевой группы. Впереди громыхало все громче и вспыхивало зарево. Вот ветлы, на одной из которых гнездился вражеский снайпер. Хорошо бы прибор ночного видения восстановить. Находка для всей роты… Вот какое-то деревянное строение, похожее на амбар. Повалено. Бревна – в стороны. Скорее всего, работа артиллеристов. Или прошла здесь та самая «тридцатьчетверка», которую прикрывало отделение Мамедова. Внезапно лихорадочно прыгавшие, в такт бегу, мысли Аникина прервали несколько гулких взрывов. Один, второй, третий, они ухали прямо на цепь бегущих. Будто на них надвигался железный великан, сотрясая землю при каждом шаге. В шуме и грохоте проклюнулся нарастающий рев. Мины!
– Ло-о-ожись! – успел крикнуть что есть силы Андрей. В тот самый миг, когда он бросился на землю, великан резко рванул бегом прямо на них и принялся топтать и крушить все вокруг. Волна раскаленного воздуха, словно девятый вал, прошла над головой и с необоримой властностью потянула Андрея, всего, целиком, вслед за собой. Он с отчаянной неистовостью впился пальцами в сырую землю, вжался в нее, стараясь во что бы то ни стало удержаться, не поддаться тянущей его силе. Страшный грохот и треск наполнил все вокруг, рождая внутри чувство безотчетного страха, заставляя вжиматься еще сильнее. Жить, жить, наперекор этому раскаленному урагану, который крушит и ломает все вокруг…
Обстрел продолжался не больше десяти секунд, но Андрею показалось, что мины сыпались бесконечно долго. Он попытался подняться и почувствовал, как земля посыпалась со спины его телогрейки.
– Товарищ командир… – раздался рядом голос Липатова.
– Я в порядке, ты как? – откликнулся Аникин, пытаясь отряхнуться.
– Ничего… – каким-то неуверенным голосом ответил Липатов. – По башке малеха двинуло. А – нет, каска цела, даже вмятины нет. Видать, ком земли влепило… Хорошо, что каску надел… Похоже, «дурилу» фашисты использовали. Думал, все – каюк нам пришел…
– Дурила, говоришь… – отряхиваясь, отозвался Аникин. Похоже, что немцы дали залп из реактивных шестиствольных гранатометов (150-мм шестиствольный реактивный миномет Nebelwerfer (досл. с нем. «Туманомет»).
– Ло-о-ожись! – успел крикнуть что есть силы Андрей. В тот самый миг, когда он бросился на землю, великан резко рванул бегом прямо на них и принялся топтать и крушить все вокруг. Волна раскаленного воздуха, словно девятый вал, прошла над головой и с необоримой властностью потянула Андрея, всего, целиком, вслед за собой. Он с отчаянной неистовостью впился пальцами в сырую землю, вжался в нее, стараясь во что бы то ни стало удержаться, не поддаться тянущей его силе. Страшный грохот и треск наполнил все вокруг, рождая внутри чувство безотчетного страха, заставляя вжиматься еще сильнее. Жить, жить, наперекор этому раскаленному урагану, который крушит и ломает все вокруг…
Обстрел продолжался не больше десяти секунд, но Андрею показалось, что мины сыпались бесконечно долго. Он попытался подняться и почувствовал, как земля посыпалась со спины его телогрейки.
– Товарищ командир… – раздался рядом голос Липатова.
– Я в порядке, ты как? – откликнулся Аникин, пытаясь отряхнуться.
– Ничего… – каким-то неуверенным голосом ответил Липатов. – По башке малеха двинуло. А – нет, каска цела, даже вмятины нет. Видать, ком земли влепило… Хорошо, что каску надел… Похоже, «дурилу» фашисты использовали. Думал, все – каюк нам пришел…
– Дурила, говоришь… – отряхиваясь, отозвался Аникин. Похоже, что немцы дали залп из реактивных шестиствольных гранатометов (150-мм шестиствольный реактивный миномет Nebelwerfer (досл. с нем. «Туманомет»).
XXIII
Значит, великана «дурила» звали. Да, надурил он тут прилично. Расстояние они покрывают приличное. Значит, били с самих Зееловских высот. Или еще откуда подальше, с резервных позиций. Черт, какие еще сюрпризы у них имеются?
– В батальоне мне про них говорили… Дрёмов, связист, описывал, как эти шестиствольные по Кюстрину работали… И вода, и земля кипела… – произнес Аникин. – А я и забыл, черт возьми…
– Ага, тут забудешь… – посетовал Липатыч. – Они, гады, быстро напомнят.
– Только Дрёмов их «ишаками» звал…
Аникин усмехнулся. За ним следом рассмеялся и замкомвзвода.
– Я теперь понял, почему… – продолжил Андрей. – Слыхал, как они на подлете ревели?
– Жуть… – согласился Липатов. – Думал, у меня от этого рева кишки наружу вывернутся…
За шиворот засыпалась земля, и теперь неприятно было ощущать склизкие, мокрые комочки. Кто-то тихо стонал, кто-то ругался на чем свет стоит, используя весь боезапас матерной ругани.
К ним подполз Затонский и с ходу выпалил:
– Коктенко убило, товарищ командир… Того, что за снайпером ходил вместе с Канавиным. И еще трое ранены, из калюжинских, один тяжело.
– Помощь окажите… – отозвался Аникин. – Эти, что легко, идти могут?
– Могут… – коротко доложил Кузьма.
– Тогда отправь их обратно к насыпи. Пусть доложат, что у нас тут. Только скажи, чтоб шли по нашему коридору наступления. А то попрут опять по минному…
– Есть сказать! – отчеканил Затонский и тут же затараторил: – Ну, и жахнули по нас, гады. Что это было, ни черта не сообразил… «Катюши» их немецкие, что ль?
– Ну, ты выдал – «катюши»! – не выдержав, зло усмехнулся Липатов. – Если бы это были «катюши», мы бы с тобой тут не балакали… Это, типа, «ванюши»… только вражеские…
– В батальоне мне про них говорили… Дрёмов, связист, описывал, как эти шестиствольные по Кюстрину работали… И вода, и земля кипела… – произнес Аникин. – А я и забыл, черт возьми…
– Ага, тут забудешь… – посетовал Липатыч. – Они, гады, быстро напомнят.
– Только Дрёмов их «ишаками» звал…
Аникин усмехнулся. За ним следом рассмеялся и замкомвзвода.
– Я теперь понял, почему… – продолжил Андрей. – Слыхал, как они на подлете ревели?
– Жуть… – согласился Липатов. – Думал, у меня от этого рева кишки наружу вывернутся…
За шиворот засыпалась земля, и теперь неприятно было ощущать склизкие, мокрые комочки. Кто-то тихо стонал, кто-то ругался на чем свет стоит, используя весь боезапас матерной ругани.
К ним подполз Затонский и с ходу выпалил:
– Коктенко убило, товарищ командир… Того, что за снайпером ходил вместе с Канавиным. И еще трое ранены, из калюжинских, один тяжело.
– Помощь окажите… – отозвался Аникин. – Эти, что легко, идти могут?
– Могут… – коротко доложил Кузьма.
– Тогда отправь их обратно к насыпи. Пусть доложат, что у нас тут. Только скажи, чтоб шли по нашему коридору наступления. А то попрут опять по минному…
– Есть сказать! – отчеканил Затонский и тут же затараторил: – Ну, и жахнули по нас, гады. Что это было, ни черта не сообразил… «Катюши» их немецкие, что ль?
– Ну, ты выдал – «катюши»! – не выдержав, зло усмехнулся Липатов. – Если бы это были «катюши», мы бы с тобой тут не балакали… Это, типа, «ванюши»… только вражеские…