Страница:
XXI
Спотыкаясь, цепляясь ногами за ветви и корни деревьев, они стали огибать поляну. По словам Липатова, где-то здесь, на правом краю, должны были находиться бойцы Затонского. Вдруг поляну прошил насквозь молниеносный высверк огненной струи, которая оборвалась взрывом. Он вспучился на самом краю, вокруг ствола дерева, окутав его облаком пламени. Высоченная сосна, переломившись в месте взрыва, с шумом упала на соседние деревья, по пути с треском ломая сучья и ветви.
Этот взрыв, маломощный, резанув по глазам Аникина оранжево-белой вспышкой, и остальных заставил невольно зажмуриться. Перед тем как у Андрея смежились веки, в мозгу его успела запечатлеться картинка черно-красного фотоснимка: вдоль всего пространства поляны, прошитой пунктирами очередей, то тут, то там торчали двигавшиеся и шевелившиеся округлые силуэты. Почти каждый из них выбрасывал кроваво-красный зубчик огня. Отсвет взрыва – скорее всего, это взорвалась граната фа-устпатрона – высветил ближние силуэты более четко. Это были бойцы, они вели стрельбу куда-то вправо. Даже можно было разобрать стеганые полосы телогреек лежащих, чью-то ушанку, блеснувшую каску.
Совсем близко от поросли молодых сосен, сквозь которую продирались взводный и его товарищи, лежал убитый. То, что он мертв, Андрей осознал сразу, скорее, его осенило на уровне подсознания. Неестественно вывернутый на левый бок, с рукой, задравшейся вверх и изогнувшейся в локте, да так и застывшей.
Вражеские пули перебили на этой руке пальцы, и теперь они жутко болтались, держась одной кожей, будто повешенные – на виселице.
Дальний угол поляны, куда все залегшие поперек поляны штрафники целили свои выстрелы, был погружен в непроглядную тьму, которая стала еще гуще, когда занялся огнем ствол повалившейся сосны.
Этот взрыв, маломощный, резанув по глазам Аникина оранжево-белой вспышкой, и остальных заставил невольно зажмуриться. Перед тем как у Андрея смежились веки, в мозгу его успела запечатлеться картинка черно-красного фотоснимка: вдоль всего пространства поляны, прошитой пунктирами очередей, то тут, то там торчали двигавшиеся и шевелившиеся округлые силуэты. Почти каждый из них выбрасывал кроваво-красный зубчик огня. Отсвет взрыва – скорее всего, это взорвалась граната фа-устпатрона – высветил ближние силуэты более четко. Это были бойцы, они вели стрельбу куда-то вправо. Даже можно было разобрать стеганые полосы телогреек лежащих, чью-то ушанку, блеснувшую каску.
Совсем близко от поросли молодых сосен, сквозь которую продирались взводный и его товарищи, лежал убитый. То, что он мертв, Андрей осознал сразу, скорее, его осенило на уровне подсознания. Неестественно вывернутый на левый бок, с рукой, задравшейся вверх и изогнувшейся в локте, да так и застывшей.
Вражеские пули перебили на этой руке пальцы, и теперь они жутко болтались, держась одной кожей, будто повешенные – на виселице.
Дальний угол поляны, куда все залегшие поперек поляны штрафники целили свои выстрелы, был погружен в непроглядную тьму, которая стала еще гуще, когда занялся огнем ствол повалившейся сосны.
XXII
С левого угла поляны застучал пулемет. Очередь из конца в конец пересекла дальний край поляны, уйдя на правый фланг. Один за другим оттуда в ответ выстрелили два фаустпатрона. Гранаты, прочертив световые спиралевидные следы, ушли значительно выше, разорвавшись в вершинах крон деревьев.
– Политрук… – окликнул Аникин лейтенанта. – Проберись туда к пулемету. Узнай, кто там. Похоже, что это подтянулись с левого фланга люди из отделения Шевердяева. Уточни, что у них с личным составом и боеприпасами… А мы отыщем Затонского.
Курносик развернулся и без лишних разговоров, выставив вперед сжимавшую пистолет руку, чтобы не напороться глазами на сучья, полез в чащу.
После того как исчез Куроносенко, они сделали, продираясь сквозь заросли, буквально несколько шагов и чуть не наступили на Затонского. Командир отделения полулежал под поваленной набок корягой, обессиленно притулившись спиной к трухлявому стволу.
Склонившись над его правой ногой, кто-то из бойцов делал ему перевязку. Его морщившееся лицо изображало страдание и немую борьбу с пересиливаемой болью. В левой руке он держал трофейную зажигалку, огоньком пенькового фитиля подсвечивая тому, кто оказывал ему помощь. Правой, с земли, он направлял в лица подошедших ноздреватый ствол своего ППШ, упирая его прикладом в усыпанный сосновыми иглами мох.
– Тоня, спокойно, свои… – негромко, но стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее, произнес Аникин.
– А я спокоен… – зло процедил боец. – Ранило вот…
Тут перевязывавший рану боец сделал неловкое движение, и Затонский, не сдержавшись, застонал, дернув рукой с зажигалкой.
– Тише ты, черт… – процедил он.
– Вот, едрена корень… Тоню ранило… – пробурчал Липатов, подходя вплотную к коряге.
– Товарищ командир… вот продырявило. Болит, чертова колода, пошевелить нет мочи. Искупаю кровушкой… Непросто грехи-то из организма наружу выползают. Накрепко приросли… Хе-хе… – процедив шутку сквозь зубы, Затонский попытался улыбнуться, и на миг страдальческое выражение сошло с его лица. Но только на секунду. Он снова сморщился.
– Политрук… – окликнул Аникин лейтенанта. – Проберись туда к пулемету. Узнай, кто там. Похоже, что это подтянулись с левого фланга люди из отделения Шевердяева. Уточни, что у них с личным составом и боеприпасами… А мы отыщем Затонского.
Курносик развернулся и без лишних разговоров, выставив вперед сжимавшую пистолет руку, чтобы не напороться глазами на сучья, полез в чащу.
После того как исчез Куроносенко, они сделали, продираясь сквозь заросли, буквально несколько шагов и чуть не наступили на Затонского. Командир отделения полулежал под поваленной набок корягой, обессиленно притулившись спиной к трухлявому стволу.
Склонившись над его правой ногой, кто-то из бойцов делал ему перевязку. Его морщившееся лицо изображало страдание и немую борьбу с пересиливаемой болью. В левой руке он держал трофейную зажигалку, огоньком пенькового фитиля подсвечивая тому, кто оказывал ему помощь. Правой, с земли, он направлял в лица подошедших ноздреватый ствол своего ППШ, упирая его прикладом в усыпанный сосновыми иглами мох.
– Тоня, спокойно, свои… – негромко, но стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее, произнес Аникин.
– А я спокоен… – зло процедил боец. – Ранило вот…
Тут перевязывавший рану боец сделал неловкое движение, и Затонский, не сдержавшись, застонал, дернув рукой с зажигалкой.
– Тише ты, черт… – процедил он.
– Вот, едрена корень… Тоню ранило… – пробурчал Липатов, подходя вплотную к коряге.
– Товарищ командир… вот продырявило. Болит, чертова колода, пошевелить нет мочи. Искупаю кровушкой… Непросто грехи-то из организма наружу выползают. Накрепко приросли… Хе-хе… – процедив шутку сквозь зубы, Затонский попытался улыбнуться, и на миг страдальческое выражение сошло с его лица. Но только на секунду. Он снова сморщился.
XXIII
Стискивая зубы, чтобы не застонать, боец скороговоркой рассказал, что его люди уже практически полностью заняли позиции вражеской минометной батареи. Остатки немцев спешно отошли в глубь леса, бросив раненых и несколько 100-миллиметровых «ишаков». С двух минометов фашисты успели снять прицелы и потом их взорвали. Два бросили прямо так, целехонькими.
– Только мы… дух задумали перевести… – выдохнул с усилием Затонский. – А тут из леса опять фашист ударил… Меня вот… в ногу вдарило… Тютин сюда оттащил…
Теперь из глубины леса, справа напирала новая волна фашистов. У них было несколько пулеметов, почти у всех – фаустпатроны.
– Что рана? – уже совсем другим, торопливо-суровым тоном спросил Андрей бойца, возившегося с ногой Затонского.
– Вроде навылет… Кровища льет… – произнес Тютин. – Шевелить ему больно. Или в мышцу, или в кость…
– Дай, перетяну ему ремнем… выше… – засуетился Липатов.
– Не надо… я уже сам, – отмахнулся Затонский, сгибая целую ногу в колене. – Мы еще на левом боку можем… Там, товарищ командир, на полянке, фашисты окопчики обустроили. Наши там держат… Капустин, другие ребята… Тютин вот тоже молодцом, проявил…
– Ладно, Тоня, держись… Не оставят тебя… – проговорил Аникин, перелезая через корягу.
Практически все внимание сокрытого темнотой и лесной чащей врага отвлек на себя заработавший на левом фланге пулемет. Благодаря этому группе, впереди которой бежал Аникин, удалось преодолеть тот десяток метров по открытой, простреливаемой насквозь поляне, который отделял край лесной чащи от залегших возле вражеских минометов штрафников.
Андрей, скорее наитием ощутив стремительно опускающийся на него сверху плотный занавес вражеских пуль, на ходу нырнул на землю. Лицо его уткнулось в сырую мягкость молодой травы и сосновых иголок. Этот холодный от росы, пахнущий сырой влагой ковер смягчил удар при падении. На локтях, быстро-быстро отталкиваясь подошвами сапог, Андрей прополз еще несколько метров и чуть не уперся лбом в сапоги лежащего впереди бойца. Он лежал в земляной выемке, по кругу опоясывавшей треногу миномета. Винтовка в его руках то и дело ухала, ударяясь прикладом в щуплое плечо.
– Не пали без толку! – с ходу крикнул ему почти в ухо Аникин.
– Вельми балиц, таварищ камандзир… – чуть не плача, отозвался солдат. Это был тщедушный белобрысый паренек из пополнения, прибывшего сразу после штурма Зеелова.
– Ранен?! – крикнул Аникин, оглядываясь.
– Плячо… – жалобно проверещал парнишка. – Винтоука напаковала…
– Черт… – выругался Аникин. – Не стреляй, говорю… Есть патроны?
Боец непонимающе, с испугом смотрел на него.
– Патроны, говорю, остались?! – срываясь, в самое лицо закричал Аникин.
Глаза паренька стали еще шире, и он часто-часто замотал головой.
– Няма… тольки тры засталося…
– Как тебя звать?!
– Климович… падыспытны баец…
– Экономь, Климович! Патроны, говорю, береги! Стреляй, когда наверняка… – кричал ему в широко раскрытые глаза Аникин.
Не дожидаясь реакции «падыспытного», Аникин махнул рукой и, ругаясь про себя, осмотрелся. Обещанных Затонским окопов тут не оказалось. Были неглубоко обкопанные площадки-ячейки для минометов, в которые теперь вжимались штрафники.
– Только мы… дух задумали перевести… – выдохнул с усилием Затонский. – А тут из леса опять фашист ударил… Меня вот… в ногу вдарило… Тютин сюда оттащил…
Теперь из глубины леса, справа напирала новая волна фашистов. У них было несколько пулеметов, почти у всех – фаустпатроны.
– Что рана? – уже совсем другим, торопливо-суровым тоном спросил Андрей бойца, возившегося с ногой Затонского.
– Вроде навылет… Кровища льет… – произнес Тютин. – Шевелить ему больно. Или в мышцу, или в кость…
– Дай, перетяну ему ремнем… выше… – засуетился Липатов.
– Не надо… я уже сам, – отмахнулся Затонский, сгибая целую ногу в колене. – Мы еще на левом боку можем… Там, товарищ командир, на полянке, фашисты окопчики обустроили. Наши там держат… Капустин, другие ребята… Тютин вот тоже молодцом, проявил…
– Ладно, Тоня, держись… Не оставят тебя… – проговорил Аникин, перелезая через корягу.
Практически все внимание сокрытого темнотой и лесной чащей врага отвлек на себя заработавший на левом фланге пулемет. Благодаря этому группе, впереди которой бежал Аникин, удалось преодолеть тот десяток метров по открытой, простреливаемой насквозь поляне, который отделял край лесной чащи от залегших возле вражеских минометов штрафников.
Андрей, скорее наитием ощутив стремительно опускающийся на него сверху плотный занавес вражеских пуль, на ходу нырнул на землю. Лицо его уткнулось в сырую мягкость молодой травы и сосновых иголок. Этот холодный от росы, пахнущий сырой влагой ковер смягчил удар при падении. На локтях, быстро-быстро отталкиваясь подошвами сапог, Андрей прополз еще несколько метров и чуть не уперся лбом в сапоги лежащего впереди бойца. Он лежал в земляной выемке, по кругу опоясывавшей треногу миномета. Винтовка в его руках то и дело ухала, ударяясь прикладом в щуплое плечо.
– Не пали без толку! – с ходу крикнул ему почти в ухо Аникин.
– Вельми балиц, таварищ камандзир… – чуть не плача, отозвался солдат. Это был тщедушный белобрысый паренек из пополнения, прибывшего сразу после штурма Зеелова.
– Ранен?! – крикнул Аникин, оглядываясь.
– Плячо… – жалобно проверещал парнишка. – Винтоука напаковала…
– Черт… – выругался Аникин. – Не стреляй, говорю… Есть патроны?
Боец непонимающе, с испугом смотрел на него.
– Патроны, говорю, остались?! – срываясь, в самое лицо закричал Аникин.
Глаза паренька стали еще шире, и он часто-часто замотал головой.
– Няма… тольки тры засталося…
– Как тебя звать?!
– Климович… падыспытны баец…
– Экономь, Климович! Патроны, говорю, береги! Стреляй, когда наверняка… – кричал ему в широко раскрытые глаза Аникин.
Не дожидаясь реакции «падыспытного», Аникин махнул рукой и, ругаясь про себя, осмотрелся. Обещанных Затонским окопов тут не оказалось. Были неглубоко обкопанные площадки-ячейки для минометов, в которые теперь вжимались штрафники.
XXIV
В нескольких шагах левее короткими очередями стрелял Капустин. Огонь, то и дело вырывавшийся из ППШ, освещал его лицо с заломленной на затылок шапкой-ушанкой. Вся правая сторона леса полнилась грохотом стрельбы, озаряясь пунктирами трассеров, вспышками срабатывавших фаустпатронов, разрывов брошенных штрафниками гранат.
Стрельба врага становилась все плотнее и прицельнее, растекаясь вдоль поляны в левую сторону. Немцы, уже выбитые отсюда и теперь напоровшиеся здесь на сопротивление штрафников, видимо, пытались обойти поляну. Там эта волна, как на волнорез, накатывала на пулемет, цепко державшийся левого фланга.
Воздух между деревьев едва посветлел, очертив черные тени, замелькавшие в прогалинах стволов. Немцы шли прямо на них. Значит, кто-то или что-то выдавливало их с правого фланга. Справа громыхнуло, потом стремительно нарастающий треск ломавшихся стволов сменился взрывом. Неясное пятно огня обозначилось где-то в чаще. Тут же последовал еще один выстрел и взрыв. Артиллерия или танковое орудие. Неужели немцы бросили подкрепление. Если сюда придут вражеские танки, взводу придется невесело…
– Взвод! Ого-онь! – протяжно крикнул Андрей, почти сразу припадая к своему ППШ.
Поляна ощетинилась прицельным огнем. Выстрелив последний патрон из своей трехлинейки, бойцы поднимались с заблаговременно примкнутым штыком, с ходу насаживая на острие набегавшего врага. Пошли в ход гранаты, ножи, приклады, саперные лопатки. Основные силы выскочивших из чащи немцев перехватили перехлестнувшие с флангов очереди автоматов и пулемета.
Штрафники поднялись в полный рост, чтобы в очередной раз сойтись в рукопашной. Чуть впереди Аникина прикладом на фашиста замахнулся Жижевич. Немец вскинул на него свой «шмайсер», но очередь, выпущенная Капустиным, вошла в него раньше. Ноги немца подкосились, и Жижа, не давая ему упасть или выстрелить, с разбегу опустил окованное ложе винтовки немцу на лоб, а потом с силой ударил еще раз.
По левую руку бежал вперед Климович. Ствол винтовки прыгал вверх-вниз, выстреливая последние патроны.
Немцы неслись так, словно за ними по пятам двигался, сметая все на своем пути, грохочущий селевой поток. Неясный, перекрывавший стрельбу шум усилился, и вдруг на поляну выскочил танк. Будто ужасающее лесное чудовище, он взревел двигателями, по диагонали пересек открытое пространство и снова, как ночной призрак, исчез в чаще.
Почти по пятам, как преследовавшие ночного зверя охотники, на поляне возникли бойцы второго взвода. Предупредительные, истошные крики о том, что здесь свои, «шурики», сменились радостными возгласами, которые смешивались с шумной возней затихающей рукопашной, выстрелами, добивавшими врагов, стонами раненых и умиравших.
Стрельба врага становилась все плотнее и прицельнее, растекаясь вдоль поляны в левую сторону. Немцы, уже выбитые отсюда и теперь напоровшиеся здесь на сопротивление штрафников, видимо, пытались обойти поляну. Там эта волна, как на волнорез, накатывала на пулемет, цепко державшийся левого фланга.
Воздух между деревьев едва посветлел, очертив черные тени, замелькавшие в прогалинах стволов. Немцы шли прямо на них. Значит, кто-то или что-то выдавливало их с правого фланга. Справа громыхнуло, потом стремительно нарастающий треск ломавшихся стволов сменился взрывом. Неясное пятно огня обозначилось где-то в чаще. Тут же последовал еще один выстрел и взрыв. Артиллерия или танковое орудие. Неужели немцы бросили подкрепление. Если сюда придут вражеские танки, взводу придется невесело…
– Взвод! Ого-онь! – протяжно крикнул Андрей, почти сразу припадая к своему ППШ.
Поляна ощетинилась прицельным огнем. Выстрелив последний патрон из своей трехлинейки, бойцы поднимались с заблаговременно примкнутым штыком, с ходу насаживая на острие набегавшего врага. Пошли в ход гранаты, ножи, приклады, саперные лопатки. Основные силы выскочивших из чащи немцев перехватили перехлестнувшие с флангов очереди автоматов и пулемета.
Штрафники поднялись в полный рост, чтобы в очередной раз сойтись в рукопашной. Чуть впереди Аникина прикладом на фашиста замахнулся Жижевич. Немец вскинул на него свой «шмайсер», но очередь, выпущенная Капустиным, вошла в него раньше. Ноги немца подкосились, и Жижа, не давая ему упасть или выстрелить, с разбегу опустил окованное ложе винтовки немцу на лоб, а потом с силой ударил еще раз.
По левую руку бежал вперед Климович. Ствол винтовки прыгал вверх-вниз, выстреливая последние патроны.
Немцы неслись так, словно за ними по пятам двигался, сметая все на своем пути, грохочущий селевой поток. Неясный, перекрывавший стрельбу шум усилился, и вдруг на поляну выскочил танк. Будто ужасающее лесное чудовище, он взревел двигателями, по диагонали пересек открытое пространство и снова, как ночной призрак, исчез в чаще.
Почти по пятам, как преследовавшие ночного зверя охотники, на поляне возникли бойцы второго взвода. Предупредительные, истошные крики о том, что здесь свои, «шурики», сменились радостными возгласами, которые смешивались с шумной возней затихающей рукопашной, выстрелами, добивавшими врагов, стонами раненых и умиравших.
XXV
Аникин почти лоб в лоб столкнулся с замом второго взвода Василюком, который задыхающимся от хронического кашля курильщика голосом прохрипел, что они приданы для прорыва взводу самоходных артиллерийских установок и на броне форсированным марше двигаются к озеру, которое находится за лесом.
Аникин так и не успел спросить его, почему, если штрафники идут вместе с «самоходками», он видел на поляне «тридцатьчетверку». Василюк, перехватив висевший на плече ППШ в руки, бегом помчался прочь, туда, где в светлеющей чаще леса рокотали двигатели машин.
Андрей только успел обойти отбитые взводом позиции, как его отыскал штабной писарь Нетреба. Взводных срочно вызывали в штаб роты. Начальство и обозные повозки расположились на опушке, значительно правее того места, где в лес вошли аникинцы. К штабу Андрея вывела лесная дорога, уставленная «СУ-76». Двигатели самоходок работали, наполняя лесную чащу гулом, вливавшим силы и бодрость. Моторы не глушат, значит, собираются без промедления двигаться дальше.
Под этот грозный гул Андрей прокручивал в голове хаотично прыгавшие мысли, стараясь привести их в порядок. Ничего не забыл? Липатову поручил разобраться с трофейным вооружением. У фашистских минометчиков оказался приличный запас фа-устпатронов и гранат. У Шевердяева в отделении трое убитых, четверо раненых. У Затонского двое убитых. Вместо Тони назначил Капустина. Справится, должен справиться… Тоню жалко. А Тютин показал себя молодцом. Не то что этот Хрумченко. Гаду – и смерть соответственная… Оба они, кажется, были из Тониного отделения… По поводу убитых и раненых распорядился. Санинструктора хорошо бы увидеть… По поводу сухого пайка… Да, Латаный просил узнать о боеприпасах для своего ПТРа. И пулеметчик…
Аникин так и не успел спросить его, почему, если штрафники идут вместе с «самоходками», он видел на поляне «тридцатьчетверку». Василюк, перехватив висевший на плече ППШ в руки, бегом помчался прочь, туда, где в светлеющей чаще леса рокотали двигатели машин.
Андрей только успел обойти отбитые взводом позиции, как его отыскал штабной писарь Нетреба. Взводных срочно вызывали в штаб роты. Начальство и обозные повозки расположились на опушке, значительно правее того места, где в лес вошли аникинцы. К штабу Андрея вывела лесная дорога, уставленная «СУ-76». Двигатели самоходок работали, наполняя лесную чащу гулом, вливавшим силы и бодрость. Моторы не глушат, значит, собираются без промедления двигаться дальше.
Под этот грозный гул Андрей прокручивал в голове хаотично прыгавшие мысли, стараясь привести их в порядок. Ничего не забыл? Липатову поручил разобраться с трофейным вооружением. У фашистских минометчиков оказался приличный запас фа-устпатронов и гранат. У Шевердяева в отделении трое убитых, четверо раненых. У Затонского двое убитых. Вместо Тони назначил Капустина. Справится, должен справиться… Тоню жалко. А Тютин показал себя молодцом. Не то что этот Хрумченко. Гаду – и смерть соответственная… Оба они, кажется, были из Тониного отделения… По поводу убитых и раненых распорядился. Санинструктора хорошо бы увидеть… По поводу сухого пайка… Да, Латаный просил узнать о боеприпасах для своего ПТРа. И пулеметчик…
XXVI
В штабе царили суматоха и оживление. Тон задавали «самоходчики» и командир взвода «тридцатьчетверок» – высокий худощавый старший лейтенант в черном комбинезоне и танкистском шлеме. Оттого что лицо его было покрыто копотью и весь он был в черном, танкист казался еще выше и худее, как обугленная ветка. Ротный с ходу, едва выслушав доклад Аникина, поставил ему боевую задачу. В составе боевой группы, с танковым взводом, пройти лес и принять участие в прорыве внешнего оборонительного обвода.
– Старший лейтенант Головатый… – майор Шибановский указал рукой на обугленного. – Старший группы. Группа Головатого – Аникина идет в авангарде, следом – Настасенко – с парой «ИСов». Карпов – с «самоходчиками».
– Люди только из боя, товарищ майор… – сердито ответил Аникин. – Патроны вышли. От Зеелова все не евши, валятся с ног от усталости. У нас раненые, семеро убитых…
В глубине души Андрея вдруг шевельнулась досада и зависть к Настасенко и его взводу. Еще бы: им поручено прикрывать «ИСы». Почему не взводу Аникина? На словах «аникинцы – молодцы», а как до дела доходит, так впереди планеты всей оказывается Настасенко…
Майор, против обыкновения, не стал включать повышенные тона своего командирского голоса.
– Не кипятись, Андреич… – успокаивающе произнес он. – Знаю, что вы в лесу не на пикнике побывали… У нас тут «эсэсовцы», на острие ножа оказались.
Ротный рассказал, что, по данным разведки, из лесу колонну атаковали группы моторизованных частей – остатки дивизии «Курмарк». Танкисты и артиллерия, с ходу продвинувшись острым клином почти на двадцать километров, рассекли дивизию надвое, во взаимодействии с двигающимися с юга ударными группами тяжелых танков стремясь зажать фашистов в кольцо. Враг отчаянно пытается вырваться. Гитлеровцы идут напролом, как оголтелые.
– Старший лейтенант Головатый… – майор Шибановский указал рукой на обугленного. – Старший группы. Группа Головатого – Аникина идет в авангарде, следом – Настасенко – с парой «ИСов». Карпов – с «самоходчиками».
– Люди только из боя, товарищ майор… – сердито ответил Аникин. – Патроны вышли. От Зеелова все не евши, валятся с ног от усталости. У нас раненые, семеро убитых…
В глубине души Андрея вдруг шевельнулась досада и зависть к Настасенко и его взводу. Еще бы: им поручено прикрывать «ИСы». Почему не взводу Аникина? На словах «аникинцы – молодцы», а как до дела доходит, так впереди планеты всей оказывается Настасенко…
Майор, против обыкновения, не стал включать повышенные тона своего командирского голоса.
– Не кипятись, Андреич… – успокаивающе произнес он. – Знаю, что вы в лесу не на пикнике побывали… У нас тут «эсэсовцы», на острие ножа оказались.
Ротный рассказал, что, по данным разведки, из лесу колонну атаковали группы моторизованных частей – остатки дивизии «Курмарк». Танкисты и артиллерия, с ходу продвинувшись острым клином почти на двадцать километров, рассекли дивизию надвое, во взаимодействии с двигающимися с юга ударными группами тяжелых танков стремясь зажать фашистов в кольцо. Враг отчаянно пытается вырваться. Гитлеровцы идут напролом, как оголтелые.
XXVII
Здесь, в районе Шпреевальде, наши танкисты и «самоходчики» принялись нарезать этот фашистский пирог ломтями. Часть подразделений противника успела отступить за рубеж внешнего обвода, окопавшись возле озера, а отрезанные от своих, разрозненные ошметки эсэсовцев кружили по лесу, пытаясь найти брешь во все более сужающемся кольце.
– Танкисты ведут на внешнем обводе бой около часа… – отчетливо произнес Шибановский – размеренным голосом, как бы пытаясь донести сказанное до каждого сразу, чтобы не повторять. – Очень досаждают фаустники. Горят наши без прикрытия. Так, танкист?
Он, словно за поддержкой, обратился к танкисту. Обугленный молча кивнул головой.
– Для прикрытия нужна пехота, то есть мы… Стрелковые части тоже пойдут в бой. Но впереди пойдем мы…
Шибановский сделал паузу, как бы подчеркивая безоговорочность сказанного.
– Патроны восполним, Андреич. И гранаты старшина выделит. Отбери для десантно-штурмовой группы самых ловких. Чтоб до обвода добрались, удержались на броне. Сам понимаешь, что это такое, под Балатоном доводилось на «тридцатьчетверках» погарцевать… К тому же танкисты говорят: дорога еще та, сплошные рытвины да колдобины. Остальные – пешком, вдогонку… Ясна задача?
– Задача ясна… Патроны нужны: на винтовки, ППШ. На ПТРС обоймы. И диски на «дегтяря». Хотя бы три… – буркнул Аникин.
– Решим… Три – это вряд ли… У нас, кроме твоего, другие взводы есть в наличии, не забывай, Аникин… А два… Думаю, старшина найдет… – коротко ответил Шибановский. – Так, старшина?
Тут же в сторонке стоявший старшина браво выдвинулся на шаг вперед и проговорил: «Решим, товарищ майор», бросив невеселый взгляд на Аникина.
– И санинструктора к твоим отправим… – удовлетворенно кивнув, продолжил ротный. – Она сейчас у Настасенко. Во втором взводе большие потери…
– А с едой мы поможем… – вдруг сказал танкист. – У нас галеты трофейные есть и шоколад – по ящику. И кофе…
Голос у него оказался низкий, протяжный, как будто ему приходилось проходить путь из самого долговязого его нутра.
– Ну, Аникин, тебя в танковом взводе сладкая жизнь ожидает… – с издевкой проговорил старшина.
Аникин гневно глянул на него. Уже на язык легло словцо о том, что в обозе-то, возле неучтенных запасов свиной тушенки, жизнь слаще. Но ротный вовремя перехватил инициативу, одернув старшину.
– Давай, Андреич, действуй совместно с танкистами, – напутственно хлопнув взводного по плечу, тихо произнес майор. – Они – народ надежный. Но и ты не подведи…
– Не подведем… – сухо произнес Аникин и тут же отправился вслед за торопливо, чуть не бегом идущим командиром танкового взвода.
– Танкисты ведут на внешнем обводе бой около часа… – отчетливо произнес Шибановский – размеренным голосом, как бы пытаясь донести сказанное до каждого сразу, чтобы не повторять. – Очень досаждают фаустники. Горят наши без прикрытия. Так, танкист?
Он, словно за поддержкой, обратился к танкисту. Обугленный молча кивнул головой.
– Для прикрытия нужна пехота, то есть мы… Стрелковые части тоже пойдут в бой. Но впереди пойдем мы…
Шибановский сделал паузу, как бы подчеркивая безоговорочность сказанного.
– Патроны восполним, Андреич. И гранаты старшина выделит. Отбери для десантно-штурмовой группы самых ловких. Чтоб до обвода добрались, удержались на броне. Сам понимаешь, что это такое, под Балатоном доводилось на «тридцатьчетверках» погарцевать… К тому же танкисты говорят: дорога еще та, сплошные рытвины да колдобины. Остальные – пешком, вдогонку… Ясна задача?
– Задача ясна… Патроны нужны: на винтовки, ППШ. На ПТРС обоймы. И диски на «дегтяря». Хотя бы три… – буркнул Аникин.
– Решим… Три – это вряд ли… У нас, кроме твоего, другие взводы есть в наличии, не забывай, Аникин… А два… Думаю, старшина найдет… – коротко ответил Шибановский. – Так, старшина?
Тут же в сторонке стоявший старшина браво выдвинулся на шаг вперед и проговорил: «Решим, товарищ майор», бросив невеселый взгляд на Аникина.
– И санинструктора к твоим отправим… – удовлетворенно кивнув, продолжил ротный. – Она сейчас у Настасенко. Во втором взводе большие потери…
– А с едой мы поможем… – вдруг сказал танкист. – У нас галеты трофейные есть и шоколад – по ящику. И кофе…
Голос у него оказался низкий, протяжный, как будто ему приходилось проходить путь из самого долговязого его нутра.
– Ну, Аникин, тебя в танковом взводе сладкая жизнь ожидает… – с издевкой проговорил старшина.
Аникин гневно глянул на него. Уже на язык легло словцо о том, что в обозе-то, возле неучтенных запасов свиной тушенки, жизнь слаще. Но ротный вовремя перехватил инициативу, одернув старшину.
– Давай, Андреич, действуй совместно с танкистами, – напутственно хлопнув взводного по плечу, тихо произнес майор. – Они – народ надежный. Но и ты не подведи…
– Не подведем… – сухо произнес Аникин и тут же отправился вслед за торопливо, чуть не бегом идущим командиром танкового взвода.
XXVIII
Детали обсудили уже на ходу, считай – на бегу, пробираясь по лесной дороге, которая теперь была запружена техникой и людьми. Взвод надо было разбить на пять групп десанта, на каждый танк – по семь-восемь человек. Андрей по опыту хорошо знал, что для большего количества на броне будет слишком тесно, а это чревато, прежде всего для самих штрафников, тем более когда группа пойдет по лесной дороге, преодолевая ухабы, мимо деревьев. Сорвешься и, не дай бог, или шею свернешь, или угодишь под гусеницы идущей следом машины.
Особо обугленный предупредил, чтобы по пути штрафники ничего немецкого не трогали.
– Эти гады все, что не сумели с собой забрать, заминировали… – пояснил танкист. – Мы вместе с саперами в арьергарде шли. Наткнулись на мотоцикл с коляской. Так они решили его вручную откатить. А он – ба-бах… Одного убило сразу, второму руку по локоть оторвало.
– Тут, по лесу, вообще лучше на танках и «самоходках» передвигаться… – продолжил танкист. – Вплоть до внешнего обвода почти заминировано. И так хитро: танковый трал проходит и – ничего, а идет следом пехота, или «полуторка» едет – подрыв. Умеют, гады. Там, на обводе, они так сработать не успели. Мин почти нет. Зато «фаустников» – пруд пруди. Из всех щелей, как тараканы, лезут, из каждой ямки. В меня три раза попадали. Один раз еле пламя сбили…
– А что за оборонительный обвод? – наконец задал Аникин вопрос, который не давал ему покоя с момента разговора у ротного.
– Обвод? – удивленно переспросил танкист, как будто командир взвода «шуриков» спросил его о чем-то очевидном. – Ха!.. Не знаете, штрафная?
– Ну ты, больно много знаешь… – сердито, с досадой буркнул Аникин. – Если такие умные, чего нас о прикрытии просите?
– Ну, ладно, ладно… – примирительно произнес командир танкистов и добавил на полном серьезе: – Внешний оборонительный обвод. Тот самый и есть… Вокруг Берлина…
Особо обугленный предупредил, чтобы по пути штрафники ничего немецкого не трогали.
– Эти гады все, что не сумели с собой забрать, заминировали… – пояснил танкист. – Мы вместе с саперами в арьергарде шли. Наткнулись на мотоцикл с коляской. Так они решили его вручную откатить. А он – ба-бах… Одного убило сразу, второму руку по локоть оторвало.
– Тут, по лесу, вообще лучше на танках и «самоходках» передвигаться… – продолжил танкист. – Вплоть до внешнего обвода почти заминировано. И так хитро: танковый трал проходит и – ничего, а идет следом пехота, или «полуторка» едет – подрыв. Умеют, гады. Там, на обводе, они так сработать не успели. Мин почти нет. Зато «фаустников» – пруд пруди. Из всех щелей, как тараканы, лезут, из каждой ямки. В меня три раза попадали. Один раз еле пламя сбили…
– А что за оборонительный обвод? – наконец задал Аникин вопрос, который не давал ему покоя с момента разговора у ротного.
– Обвод? – удивленно переспросил танкист, как будто командир взвода «шуриков» спросил его о чем-то очевидном. – Ха!.. Не знаете, штрафная?
– Ну ты, больно много знаешь… – сердито, с досадой буркнул Аникин. – Если такие умные, чего нас о прикрытии просите?
– Ну, ладно, ладно… – примирительно произнес командир танкистов и добавил на полном серьезе: – Внешний оборонительный обвод. Тот самый и есть… Вокруг Берлина…
* * *
Аникин ничего не ответил и оставшиеся несколько шагов по лесной, укатанной гусеницами дороге прошагал молча. Слова танкиста поразили его. Берлин… Он не мог поверить, что это правда, и там, за лесом они пойдут на прорыв оборонительного кольца вокруг фашистской столицы, логова бешеного зверя, с которым они бьются целую вечность…
Глава 2
«Смертный» жетон
I
Снаряды русских уже перемалывали кубометры земли в нескольких десятках метров от позиций противотанковой роты, а голос оберлейтенанта все не затихал. Как будто контуженый командир подразделения хотел отогнать накатывающий вал вражеских осколков силой одних своих сорванных голосовых связок.
– На Берлинском направлении собрано колоссальное количество техники!.. Фюрер позаботился о вас, доблестные воины великого Рейха!..
«Черта с два позаботился…» – неотступно вертелась в голове Отто Хагена одна и та же мысль. Или, может, он сказал это вслух? Хаген обернулся и посмотрел на стоявших рядом товарищей. Угрюмые, осунувшиеся, отрешенные лица, безучастные к этой бессмысленной болтовне.
Рядом, плечо к плечу, стоит Фромм, но каска у него надвинута почти до носа, так что глаз не видно. Может, он, вообще, сейчас спит? Они не смыкали глаз уже почти двое суток. По Фромму не понять, у него видны только заостренный вперед подбородок и губы, словно судорогой сведенные презрительно-злобной гримасой. Да и других не особо разглядишь. Выстроенных в две шеренги солдат подразделения окутывает рваная, низко стелющаяся пелена серого предрассветного тумана.
– Война решается не на Западе, а на Востоке, и именно на участке нашей, 9-й армии! Наступление большевиков должно быть отбито при всех обстоятельствах!..
О какой 9-й армии, черт возьми, говорит этот чертов фанатик-остолоп?! Всего несколько часов назад они – несколько десятков выживших – еле выбрались из окружения, едва проскочив в щель, которая сразу следом за ними захлопнулась.
На окраине леса, за их спинами, появились танки русских, когда они без оглядки, бросая свои вещи, амуницию, гранаты, подсумки, бежали в сторону озера, а потом продирались через проволочные заграждения. Свои же, немецкие, заграждения! А пулеметные очереди русских настигали их, оставляя висеть на «колючке». Когда туман развеется, эти страшные гирлянды трупов станут опять хорошо видны.
Там, за «колючкой», в лесной чаще, и осталась армия. Внутри русского кольца. Все эти часы до рассвета те, кто не спал, роя окопы на линии внешнего заградительного обвода, могли слышать и видеть несмолкаемый гул взрывов и кроваво-красные всполохи. Для тех, кто попал в кольцо, иваны устроили настоящую мясорубку. Каждый понимал это. И многие молча молились и шептали слова благодарности Богу за то, что он вывел их из этого ада.
– На Берлинском направлении собрано колоссальное количество техники!.. Фюрер позаботился о вас, доблестные воины великого Рейха!..
«Черта с два позаботился…» – неотступно вертелась в голове Отто Хагена одна и та же мысль. Или, может, он сказал это вслух? Хаген обернулся и посмотрел на стоявших рядом товарищей. Угрюмые, осунувшиеся, отрешенные лица, безучастные к этой бессмысленной болтовне.
Рядом, плечо к плечу, стоит Фромм, но каска у него надвинута почти до носа, так что глаз не видно. Может, он, вообще, сейчас спит? Они не смыкали глаз уже почти двое суток. По Фромму не понять, у него видны только заостренный вперед подбородок и губы, словно судорогой сведенные презрительно-злобной гримасой. Да и других не особо разглядишь. Выстроенных в две шеренги солдат подразделения окутывает рваная, низко стелющаяся пелена серого предрассветного тумана.
– Война решается не на Западе, а на Востоке, и именно на участке нашей, 9-й армии! Наступление большевиков должно быть отбито при всех обстоятельствах!..
О какой 9-й армии, черт возьми, говорит этот чертов фанатик-остолоп?! Всего несколько часов назад они – несколько десятков выживших – еле выбрались из окружения, едва проскочив в щель, которая сразу следом за ними захлопнулась.
На окраине леса, за их спинами, появились танки русских, когда они без оглядки, бросая свои вещи, амуницию, гранаты, подсумки, бежали в сторону озера, а потом продирались через проволочные заграждения. Свои же, немецкие, заграждения! А пулеметные очереди русских настигали их, оставляя висеть на «колючке». Когда туман развеется, эти страшные гирлянды трупов станут опять хорошо видны.
Там, за «колючкой», в лесной чаще, и осталась армия. Внутри русского кольца. Все эти часы до рассвета те, кто не спал, роя окопы на линии внешнего заградительного обвода, могли слышать и видеть несмолкаемый гул взрывов и кроваво-красные всполохи. Для тех, кто попал в кольцо, иваны устроили настоящую мясорубку. Каждый понимал это. И многие молча молились и шептали слова благодарности Богу за то, что он вывел их из этого ада.
II
Стрелковый батальон, спешно сформированный тут же, в траншеях, из выживших солдат «Курмарка» и 25-й стрелковой дивизии, погнали на строительство окопов вдоль канала, впадавшего в озеро. Не дав людям выспаться и поесть. Противотанковое подразделение в составе свежеслепленного батальона, под командованием новоиспеченного командира, оберлейтенанта Тегеля, было направлено в помощь саперам, сколачивавшим понтонный мост для переправы через канал.
По замыслу командования мост должен был предназначаться для немецких танковых частей, которые должны были отступить из района Шпреевальде за спасительную линию заградительного обвода. Об этом сообщил Хагену и Фромму унтерфельдфебель Хекельберг, когда они махали топорами, сколачивая из бревен секции для понтонного моста, а потом лопатами и кирками долбили суглинок вдоль берега канала, стирая ладони до кровавых мозолей. «Переправу готовим для своих… – зло цедил сквозь зубы сапер, – а пойдут по ней танки ива́нов…»
Унтерфельдфебель и несколько рядовых саперов были прикомандированы к противотанковому подразделению Тегеля, для помощи и руководства в возведении моста и рытье прибрежных траншей.
Русские танки, накануне по пятам гнавшиеся за товарищами Отто, вышли на невысокое взгорье, где оканчивался лес. Дальше их преследовать не стали. Обстреляв бежавших к озеру из курсовых пулеметов и даже не сделав ни одного орудийного выстрела, иваны развернулись и ушли обратно к лесу. Наверное, побоялись нарваться на минные поля. Но боялись они зря.
Никаких минных полей тут и в помине не было. По словам унтерфельдфебеля, сапера Хекельберга, хваленые позиции внешнего заградительного обвода не были готовы и наполовину. Траншеи полного профиля были отрыты лишь в километре к северу, вдоль опорного пункта Тиров. Там ожидался основной удар русских на этом направлении. Здесь, у озера Швилов-зее, на линии обороны стрелкового батальона, поначалу командование посчитало, что для успешного сдерживания русских вполне достаточно естественных преград – сети каналов вокруг озера. Но после разыгравшейся на Зееловских высотах трагедии ввиду угрозы прорыва вражеских танков в систему оборонительных сооружений стали наспех вносить коррективы. Выкапывались пулеметные, минометные гнезда, площадки для минометов, противотанковых и зенитных орудий, блиндажи для личного состава и командиров, пытались прорыть, насколько это возможно, соединяющие траншеи.
По замыслу командования мост должен был предназначаться для немецких танковых частей, которые должны были отступить из района Шпреевальде за спасительную линию заградительного обвода. Об этом сообщил Хагену и Фромму унтерфельдфебель Хекельберг, когда они махали топорами, сколачивая из бревен секции для понтонного моста, а потом лопатами и кирками долбили суглинок вдоль берега канала, стирая ладони до кровавых мозолей. «Переправу готовим для своих… – зло цедил сквозь зубы сапер, – а пойдут по ней танки ива́нов…»
Унтерфельдфебель и несколько рядовых саперов были прикомандированы к противотанковому подразделению Тегеля, для помощи и руководства в возведении моста и рытье прибрежных траншей.
Русские танки, накануне по пятам гнавшиеся за товарищами Отто, вышли на невысокое взгорье, где оканчивался лес. Дальше их преследовать не стали. Обстреляв бежавших к озеру из курсовых пулеметов и даже не сделав ни одного орудийного выстрела, иваны развернулись и ушли обратно к лесу. Наверное, побоялись нарваться на минные поля. Но боялись они зря.
Никаких минных полей тут и в помине не было. По словам унтерфельдфебеля, сапера Хекельберга, хваленые позиции внешнего заградительного обвода не были готовы и наполовину. Траншеи полного профиля были отрыты лишь в километре к северу, вдоль опорного пункта Тиров. Там ожидался основной удар русских на этом направлении. Здесь, у озера Швилов-зее, на линии обороны стрелкового батальона, поначалу командование посчитало, что для успешного сдерживания русских вполне достаточно естественных преград – сети каналов вокруг озера. Но после разыгравшейся на Зееловских высотах трагедии ввиду угрозы прорыва вражеских танков в систему оборонительных сооружений стали наспех вносить коррективы. Выкапывались пулеметные, минометные гнезда, площадки для минометов, противотанковых и зенитных орудий, блиндажи для личного состава и командиров, пытались прорыть, насколько это возможно, соединяющие траншеи.
III
Основной упор был сделан на ячейки. Командование расценило, что в критической ситуации, когда оборонительные позиции не готовы, а русские танки вот-вот сюда ворвутся, основной упор будет сделан на «фаустников» и их ячейки. В течение ночи из глубины второго эшелона обороны заградительного обвода на передний край были доставлены запасы «фаустпатронов», благодаря которым и вследствие нехватки патронов для винтовок и автоматов, практически весь личный состав батальона автоматически превратился в «фаустников», нацеленных на борьбу с русскими танками.
Впрочем, до танковой атаки еще надо было дожить. Отто, еще в одерской пойме, у подножия Зееловских высот, в полной мере, на собственной шкуре, испытал убийственную тактику русских. Теперь их танки и пехота никогда не шли в атаку сразу. В первую голову отрабатывала артиллерия, причем иваны не жалели снарядов и не считали орудий. Сотни крупнокалиберных артиллерийских орудий начинали интенсивно, без роздыху, квадрат за квадратом, обстреливать немецкие позиции. Русские научились оперативно собирать в нужном месте мощнейшие ударные артиллерийские группировки.
Там было всё: убийственные, накрывающие плотным градом осколков снаряды, выпущенные из 76– и 100-миллиметровых пушек и 85-миллиметровых зенитных орудий, разрушительные 150– и 200-миллиметровые «чемоданы», вздымающие целые горы земли и оставляющие зияющие, широченные воронки на месте блиндажей и артиллерийских расчетов, 120– и 160-миллиметровые минометы, наводящие ужас своим загробным, выворачивающим наизнанку воем, а потом выстилающие землю сплошными коврами смерти.
Впрочем, до танковой атаки еще надо было дожить. Отто, еще в одерской пойме, у подножия Зееловских высот, в полной мере, на собственной шкуре, испытал убийственную тактику русских. Теперь их танки и пехота никогда не шли в атаку сразу. В первую голову отрабатывала артиллерия, причем иваны не жалели снарядов и не считали орудий. Сотни крупнокалиберных артиллерийских орудий начинали интенсивно, без роздыху, квадрат за квадратом, обстреливать немецкие позиции. Русские научились оперативно собирать в нужном месте мощнейшие ударные артиллерийские группировки.
Там было всё: убийственные, накрывающие плотным градом осколков снаряды, выпущенные из 76– и 100-миллиметровых пушек и 85-миллиметровых зенитных орудий, разрушительные 150– и 200-миллиметровые «чемоданы», вздымающие целые горы земли и оставляющие зияющие, широченные воронки на месте блиндажей и артиллерийских расчетов, 120– и 160-миллиметровые минометы, наводящие ужас своим загробным, выворачивающим наизнанку воем, а потом выстилающие землю сплошными коврами смерти.