— Все в порядке, — сказал Свет. — Побуду тут немного с вами.
Берендей удивился еще больше. Но промолчал. Сел за стол, привычно углубился в свои бумаги. Свет устроился на диване, сделал вид, что задумался. Однако работу его мозга в этот момент охарактеризовать словом «задумался» было нельзя. Мысли метались, как встревоженные птицы, — от Веры к мертвому Буне, от Буни к Кудеснику… И снова к Вере.
А может быть, она и в самом деле явившаяся на Землю Додола? Как легко эта версия объяснила бы все странности, нагроможденные вокруг этой девицы! Ведь богиня всесильна, и поведение ее вполне может быть алогичным. Как у Веры… Это ведь с точки зрения человека поступки могут представляться алогичными — кто сказал, что логика людей и логика богов суть идентичны?
Чуть слышно хлопнула входная дверь. Свет вскочил и выбежал в сени.
Это была она, Вера. Но, Свароже, в каком она пребывала виде! Из одежды на ней остались лишь пшеничные локоны на голове да такие же пшеничные кудряшки внизу живота. Если это называть одеждой…
Веру похоже свой внешний вид нисколько не шокировал. Она улыбнулась Свету, приложила пальчик к губам и молча проследовала прямо к лестнице на второй этаж.
— Что с вами, чародей? — раздался сзади обеспокоенный голос Берендея.
Берендей смотрел на хозяина теперь уже не с удивлением, а с тревогой, и Свет понял, что эконом попросту не видит обнаженную девицу.
А та, сверкая белой треугольной полоской на ягодицах, не спеша поднималась по лестнице.
Наверху появилась полусонная Забава, шагнула на лестницу, спокойно прошла мимо голой Веры.
И только тут Свет почувствовал ментальную атмосферу заклятья на невидимость.
Эта Вера если и не была Додолой, то уж колдуньей была точно. И еще какой колдуньей! Мощь заклятия была такова, что ее могли видеть лишь волшебники самой высочайшей квалификации. Так что она ничем не рисковала, разгуливая обнаженной по городским улицам. Вот только зачем она это делала?..
Забава, не глядя на хозяина, повернула в трапезную.
— Забава! — окликнул Свет.
Служанка остановилась в дверях трапезной:
— Чего изволите, чародей?
— Где наша гостья? — Свет заметил, что Вера задержалась на лестничной площадке второго этажа, глянула через перила на них с Забавой.
— Наверное, спит, — сказала Забава. — Она меня еще не вызывала.
Глаза Забавы были пусты и холодны. Хотя бледность и покинула ее личико, ничего похожего на ту Забаву, которую он знал, в этой девице и в помине не имелось. Просто красивая кукла. Почти манекен. Можно, к примеру, поставить на витрину, демонстрировать с ее помощью женскую одежду. Или драгоценности…
Красивая кукла скрылась в трапезной.
Свет снова посмотрел на площадку второго этажа. Веры там уже не было.
Что ж, самое время исполнить задуманное.
Он поднялся наверх, подошел к гостевой. Охранное заклятье было на месте, и не имелось никаких следов, указывающих на то, что его снимали.
В гостевую он вошел без стука.
Вера уже успела натянуть на себя домашнее платье, возмущенно посмотрела в лицо вошедшему:
— Вы вновь в своем репертуаре, чародей! Входя к богине-то, могли бы и постучать.
Свет включил Зрение: у нее была аура обычной женщины.
— Я не верю, что вы богиня, Вера… Где вы были?
— Вы не верите, что я — богиня? — Голос ее по-прежнему переполнялся возмущением. — Я предлагала вам вчера в качестве доказательства смерть… Проверьте и убедитесь!
Света вдруг осенило:
— Неужели вы убили Бондаря? Зачем?
Возмущение стерлось с ее лица, на смену явилась печаль. На взгляд Света, впрочем, ни возмущение, ни печаль ее и гроша ломаного не стоили.
— Я не убивала Бондаря. Он отравился. Я лишь помогла ему сделать необходимый выбор. — Печаль сменилась хитрой улыбкой. — Тем не менее убийство состоялось.
— Кого же вы, в таком случае, убили?
— Никого. — Она вновь хитро улыбнулась. — Бондарь убил кандидатку в новые матери ясны. Некую потерявшую память паломницу по имени Вера.
Свет замотал головой:
— Я уже совсем запутался в вашей лжи, Вера! Что такое вы еще придумали? Только не говорите мне снова, что вы — Додола!
Она подошла к нему совсем близко — едва не касаясь персями его груди,
— перестала улыбаться:
— Вы правы, я — не Додола. Но и не Вера. Меня зовут Криста, и мы очень хорошо с вами знакомы.
Свет фыркнул:
— Единственная Криста, с которой, если так можно выразиться, я знаком, это героиня моего романа. Но вы совершенно непохожи на нее. Разве что цветом глаз да волос… — Свет вдруг запнулся.
— Да-да, — сказала она. — Мир без волшебников. Единая христианская Русь. Явление нового Мессии в женском обличье… А то, что я не похожа на ваше представление о Кристе, объясняется лишь уровнем вашего литературного таланта. К сожалению, он гораздо слабее, чем Талант, данный вам Семарглом.
— Подождите, — пробормотал Свет. — Где вы могли прочесть о новом приишествии? Ведь я еще и половины не написал…
— Нигде я ничего не читала. Я все это пережила. — Она качнула головой. — Вы забыли, что волшебник должен быть очень осторожен не только в своих делах, но и в мыслях. И сами того не желая стали созидателем целого мира, мира без волшебников, мира без равноправия, мира в котором Зло гораздо чаще оказывается победителем Добра, а не наоборот.
— Но подождите, — пробормотал Свет. — Я не…
— Нет, это вы подождите, — перебила она. — Вы так хотели узнать, кто я такая… Вот и слушайте. — Она пошатнулась, но не схватилась за него. Подошла к столу, села. — Я не просила вас делать меня героиней своего романа… Ой, что я говорю! В общем, я прошла через все, что вы для меня придумали. Я родилась неизвестно каким образом, потому что вы ничего не сумели придумать вместо непорочного зачатия и обошли эту проблему молчанием. Я приехала в Питер, одну из столиц той Руси, с желанием принести людям любовь, а они приняли меня за проститутку. Я прошла по вашей воле через все унижения, через зависть и подлость, но любви так и не нашла. Я взывала к вам словами из Евангелия, потому что вы решили воспользоваться трудом Матфея, лишь заменив Гефсиманию красивым названием «Таврический сад». — Она протянула в сторону Света руки и взмолилась: — Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия… Но чаша меня не миновала, ибо так хотел Бог того мира, то есть вы. Вы захотели, и меня распяли. Но если Христа распяли на кресте, то меня в дорожной пыли. И если у Христа стигматы были расположены на руках и ногах, которые вполне могут быть орудиями убийства, то на моем теле мой Бог повелел нанести рану в таком месте, которое может быть лишь орудием любви и деторождения. Впрочем, как и положено, ТЫ тут же воскресил меня и отправил на небеса. Чему ж, удивляться, что я оказалась здесь, в ТВОЕЙ жизни?
Пораженный Свет заметил, что в последней фразе она воспользовалась местоимениями, каких не было в словенском языке. Он и придумал-то эти местоимения лишь вчера вечером, по примеру некоторых западноевропейских языков — таких, как германский и франкский.
— Удивляться не приходится, — продолжала она. — Разве Бог, никогда не любивший, Бог, не познавший в своей жизни ни одной женщины, мог создать мир, в котором правит Добро?
И все-таки Свет ей не верил. Ведь никогда не было такого, чтобы волшебник хоть что-нибудь создавал! Кроме ментальных воздействий, называемых заклинаниями… Прямое созидание не входило в задачу волшебников. Помочь — да, но создавали-то другие.
— Вы не подумайте, что я жалуюсь, — продолжала Вера-Криста. — Я благодарна вам за то, что вы породили меня, за то, что для моей жизни вы отдали частичку себя. Ведь я — часть вашей души, не востребованная женщиной. Просто у других волшебников она погибает безвозвратно, а вы — пусть сами того не желая и стремясь лишь к спокойствию — сумели дать ей жизнь. Так что не удивляйтесь, что я знаю и умею все то, что знаете и умеете вы.
Свет помотал готовой:
— Вы красиво рассказываете, девица. Но я вам не верю. Ведь сцену группового изнасилования Кристы я даже еще до конца не написал. Этот сюжетный ход пока лишь в моих мыслях. И взят, кстати, из вашей памяти, когда я пытался излечить вас от амнезии.
Она посмотрела на него тем самым, поразившим его взглядом, пронизывающим и всепрощающим. Который он собирался подарить своей Кристе…
— Для вас это только сюжетный ход в романе, а для меня жизнь. И мне бы не хотелось, чтобы та Криста, которая появится на бумаге, пережила все то, что пережила я, Криста, рожденная вашими мыслями. К сожалению, для этого вас нужно убить, а это невозможно. По крайней мере, для меня невозможно. — Она грустно улыбнулась. — Для моей совести немало уже то, что из-за меня отравился ваш бывший друг.
— Ну уж о нем-то не беспокойтесь, — с сарказмом сказал Свет. — Я всегда знал, что он кончит каким-нибудь подобным образом. Слишком уж большое место в его жизни занимали женщины.
Она грустно улыбнулась:
— Удивляться нечему: ведь он тянул на себе тот груз, от которого судьба освободила Света Смороду.
— Если послушать вас, так получается, что я Бондарю еще и обязан. — Свет поморщился. — Нет уж, хватит с меня его зависти.
Она снова грустно улыбнулась:
— Все мы кому-то чем-то обязаны. Ведь если жизнь одному прибавляет, от другого она должна отнять. Так что не гордитесь своим Талантом — он достался вам лишь потому, что кого-то боги оставили бесталанным. Но на его месте вполне могли оказаться и вы.
Свет недовольно крякнул, но был вынужден признаться себе, что во многом она права. Если не во всем… И решил закинуть пробный камень.
— А если предположить, что все рассказанное вами является правдой, то что, по-вашему, я должен сейчас сделать?
Она встала со стула, подошла к Свету и заглянула к нему в глаза, в самую их глубину — словно хотела понять, действительно ли его интересует последний вопрос.
— Вы собирались проверить на практике действие открытого вами заклинания. Вот и проверяйте.
Свет оторопел:
— Но ведь я собирался воспользоваться для этого вашей помощью…
— Что ж… — Она смотрела на него со всей серьезностью, и Свет был благодарен ей за эту серьезность. — Я не намерена отказывать вам в помощи.
Одним стремительным движением она скинула платье и предстала перед ним в своем первозданном виде — при локонах и кудряшках.
— Мне слишком часто приходилось проделывать это в ТОЙ жизни, чтобы я не могла попробовать еще раз. — Она была все так же серьезна. — Но вам придется поласкать меня.
— О Велес! Я же ничего этого не умею!
— Не боги горшки обжигают. — Она легла на кушетку. — Раздевайтесь.
Свет разделся.
— Ложитесь рядом со мной.
Свет лег.
— Обнимите меня, поцелуйте.
Свет, не сдержавшись, поморщился:
— А как я пойму, что заклинание работает хорошо?
— Поймете, когда придет время. Это не так трудно, как вам кажется. — Она улыбнулась. — Кстати, если вам противно меня целовать, можете просто погладить руками, везде, где хочется.
Да нигде мне не хочется, подумал Свет. Но ничего не сказал. Послушно принялся гладить ее тело. Она заворочалась, подставляя его ладоням разные участки своего тела, провела языком по его груди. И сказала:
— Я готова.
Свет достал из баула Волшебную Палочку, собрался с духом, сотворил заклинание. И тут же почувствовал, как уперся его корень — только не в штанину, как вчера, а в гладкое стегно Кристы. Аккуратно положил Волшебную Палочку назад, в баул.
Криста легла на спину, потащила его на себя, взяла в руку корень, нажала пятками на Световы ягодицы. И Свет почувствовал, как твердый корень вошел во что-то теплое и влажное.
Происходящее ему активно не нравилось. Впрочем, долги отдавать не нравится никому, но не отдающие многое теряют. Порой не только лицо, но и жизнь… И потому Свет терпел.
Глаза Кристы подернулись странной дымкой, а потом она и вовсе зажмурилась. Свет хотел спросить, что ему надо делать дальше, но не успел: тело его, догадавшись само, дернулось. По всему было видно, что оно не ошиблось — Криста прикусила губу и застонала. Стон был таков, что Свет сразу понял: стонет она не от боли, а от счастья. Так продолжалось некоторое время, а потом она, вскрикнув, содрогнулась. Открыла глаза, прошептала:
— Ну, поняли?
— Не знаю, — сказал Свет.
Тогда она вновь зажмурилась и сотворила заклинание, то, которое в пятницу применил к Репне Бондарю сам Свет. Свет собрался было слезть с нее, но корень его не стал от заклинания меньше. Более того, Свет почувствовал, что ему приятно это необычное влажное тепло. Ведь, в конце концов, в подобном тепле зародилась и его, Светова, жизнь. И теперь Свет прекрасно понимал причины, по которым Репня не прошел когда-то испытание Додолой. Ему даже пришло в голову, что, если бы он был способен тогда испытывать подобные ощущения, то не прошел бы испытания и сам. И не очень бы огорчился, потому что занятия волшебством никогда не были столь приятны, как ЭТО.
А дальше становилось все приятней и приятней, и наконец тело его прострелила невыносимо сладкая боль. И когда семя Света, пронизав его наслаждением, излилось в колодец Кристы, она исчезла.
Ошарашенный Свет вскочил на ноги. И все понял. Нет, не понял — почувствовал.
Она вовсе не исчезла. Она вошла в него, вернулась туда, откуда появилась на свет.
— Вот и все, — прозвучал в ушах Света голос Кристы. — Именно этого я и добивалась. Теперь вы не властны над тем миром, в котором я, по вашей воле, родилась. И дальше его люди пойдут своим путем.
Голос ее постепенно затихал.
— Я благодарна вам за все. Не печальтесь обо мне. Не забудьте: рядом с вами живет девочка, которая все отдаст за то, чтобы оказаться на моем месте. И когда вы будете любить ее, вспоминайте иногда ту, которая научила вас любви.
А заодно разучила быть волшебником, подумал без сожаления Свет. И добавил вслух:
— Ну и пусть!
Забава сама не знала, что именно погнало ее в гостевую. Просто она словно бы спала-спала и вдруг проснулась. И сразу поняла, где сейчас ее чародей. Словно глоток свежего воздуха проник Забаве в легкие — это вместе с нею проснулась ее ревность.
Ведь чем-то эти двое там должны были заниматься!.. А вдруг эта лахудра, пообещавшая Забаве расположение хозяина, за ее спиной сама завоевала его симпатии. Она ведь тоже женщина, и неизвестно еще, колдунья ли!
Словом, Забава, вроде бы собиравшаяся отдохнуть перед обеденными хлопотами, пошла не к себе, а поднялась на второй этаж и распахнула дверь в гостевую.
Веры в светлице не было. А вот чародей был. Он стоял посреди комнаты, совершенно голый, и Забава вдруг поняла, что все ей про волшебников врали. И что погнал ее на второй этаж волшебный зов.
А поняв это, она уже знала, что ей надо делать. И принялась расстегивать пуговицы на платье.
Свет посмотрел на нее, сел на тахту. И вдруг УЛЫБНУЛСЯ Забаве. Это было настолько неожиданно и настолько непривычно, что Забава опешила. Но раздеваться не перестала: ведь в этом было ее спасение от сумасшествия в очередной зеленец.
Их любовь была столь длительна и интенсивна, что Свет, оставив наконец Забаву в покое, тут же заснул. Забава смотрела ему в лицо и снова поражалась: он УЛЫБАЛСЯ и во сне.
— Светушка мой любимый! — прошептала она. Словно попробовала эти три слова на вкус. И поняла, что они ей очень нравятся.
А Свет улыбался потому, что ему снилось: прежде чем начать любить Забаву, он наложил на двери светлицы охранное заклятье. Ведь любить, оказывается, приятнее, когда знаешь, что никто к вам не войдет.
Но Забава не знала, чему улыбается ее чародей. Она лежала, прижавшись к нему, тихо-тихо, аки мышка, спрашивая себя, почему не раздается в коридоре голос дяди Берендея, призывающего свою племянницу к исполнению служебных обязанностей: ведь близилось время обеда. И не удивлялась, почему у нее нет ни малейшего желания встать и одеться.
Тем не менее она осторожно — так, чтобы не разбудить своего чародея,
— поднялась. Тихохонько, стараясь не шуршать платьем, оделась. И обнаружила, что у нее нет ни малейшего желания подходить к двери в коридор.
ПРИЛОЖЕНИЯ
1. Пантеон Словенского волхвовата
2. Месяцеслов Словении
3. Словник
Берендей удивился еще больше. Но промолчал. Сел за стол, привычно углубился в свои бумаги. Свет устроился на диване, сделал вид, что задумался. Однако работу его мозга в этот момент охарактеризовать словом «задумался» было нельзя. Мысли метались, как встревоженные птицы, — от Веры к мертвому Буне, от Буни к Кудеснику… И снова к Вере.
А может быть, она и в самом деле явившаяся на Землю Додола? Как легко эта версия объяснила бы все странности, нагроможденные вокруг этой девицы! Ведь богиня всесильна, и поведение ее вполне может быть алогичным. Как у Веры… Это ведь с точки зрения человека поступки могут представляться алогичными — кто сказал, что логика людей и логика богов суть идентичны?
Чуть слышно хлопнула входная дверь. Свет вскочил и выбежал в сени.
Это была она, Вера. Но, Свароже, в каком она пребывала виде! Из одежды на ней остались лишь пшеничные локоны на голове да такие же пшеничные кудряшки внизу живота. Если это называть одеждой…
Веру похоже свой внешний вид нисколько не шокировал. Она улыбнулась Свету, приложила пальчик к губам и молча проследовала прямо к лестнице на второй этаж.
— Что с вами, чародей? — раздался сзади обеспокоенный голос Берендея.
Берендей смотрел на хозяина теперь уже не с удивлением, а с тревогой, и Свет понял, что эконом попросту не видит обнаженную девицу.
А та, сверкая белой треугольной полоской на ягодицах, не спеша поднималась по лестнице.
Наверху появилась полусонная Забава, шагнула на лестницу, спокойно прошла мимо голой Веры.
И только тут Свет почувствовал ментальную атмосферу заклятья на невидимость.
Эта Вера если и не была Додолой, то уж колдуньей была точно. И еще какой колдуньей! Мощь заклятия была такова, что ее могли видеть лишь волшебники самой высочайшей квалификации. Так что она ничем не рисковала, разгуливая обнаженной по городским улицам. Вот только зачем она это делала?..
Забава, не глядя на хозяина, повернула в трапезную.
— Забава! — окликнул Свет.
Служанка остановилась в дверях трапезной:
— Чего изволите, чародей?
— Где наша гостья? — Свет заметил, что Вера задержалась на лестничной площадке второго этажа, глянула через перила на них с Забавой.
— Наверное, спит, — сказала Забава. — Она меня еще не вызывала.
Глаза Забавы были пусты и холодны. Хотя бледность и покинула ее личико, ничего похожего на ту Забаву, которую он знал, в этой девице и в помине не имелось. Просто красивая кукла. Почти манекен. Можно, к примеру, поставить на витрину, демонстрировать с ее помощью женскую одежду. Или драгоценности…
Красивая кукла скрылась в трапезной.
Свет снова посмотрел на площадку второго этажа. Веры там уже не было.
Что ж, самое время исполнить задуманное.
Он поднялся наверх, подошел к гостевой. Охранное заклятье было на месте, и не имелось никаких следов, указывающих на то, что его снимали.
В гостевую он вошел без стука.
Вера уже успела натянуть на себя домашнее платье, возмущенно посмотрела в лицо вошедшему:
— Вы вновь в своем репертуаре, чародей! Входя к богине-то, могли бы и постучать.
Свет включил Зрение: у нее была аура обычной женщины.
— Я не верю, что вы богиня, Вера… Где вы были?
— Вы не верите, что я — богиня? — Голос ее по-прежнему переполнялся возмущением. — Я предлагала вам вчера в качестве доказательства смерть… Проверьте и убедитесь!
Света вдруг осенило:
— Неужели вы убили Бондаря? Зачем?
Возмущение стерлось с ее лица, на смену явилась печаль. На взгляд Света, впрочем, ни возмущение, ни печаль ее и гроша ломаного не стоили.
— Я не убивала Бондаря. Он отравился. Я лишь помогла ему сделать необходимый выбор. — Печаль сменилась хитрой улыбкой. — Тем не менее убийство состоялось.
— Кого же вы, в таком случае, убили?
— Никого. — Она вновь хитро улыбнулась. — Бондарь убил кандидатку в новые матери ясны. Некую потерявшую память паломницу по имени Вера.
Свет замотал головой:
— Я уже совсем запутался в вашей лжи, Вера! Что такое вы еще придумали? Только не говорите мне снова, что вы — Додола!
Она подошла к нему совсем близко — едва не касаясь персями его груди,
— перестала улыбаться:
— Вы правы, я — не Додола. Но и не Вера. Меня зовут Криста, и мы очень хорошо с вами знакомы.
Свет фыркнул:
— Единственная Криста, с которой, если так можно выразиться, я знаком, это героиня моего романа. Но вы совершенно непохожи на нее. Разве что цветом глаз да волос… — Свет вдруг запнулся.
— Да-да, — сказала она. — Мир без волшебников. Единая христианская Русь. Явление нового Мессии в женском обличье… А то, что я не похожа на ваше представление о Кристе, объясняется лишь уровнем вашего литературного таланта. К сожалению, он гораздо слабее, чем Талант, данный вам Семарглом.
— Подождите, — пробормотал Свет. — Где вы могли прочесть о новом приишествии? Ведь я еще и половины не написал…
— Нигде я ничего не читала. Я все это пережила. — Она качнула головой. — Вы забыли, что волшебник должен быть очень осторожен не только в своих делах, но и в мыслях. И сами того не желая стали созидателем целого мира, мира без волшебников, мира без равноправия, мира в котором Зло гораздо чаще оказывается победителем Добра, а не наоборот.
— Но подождите, — пробормотал Свет. — Я не…
— Нет, это вы подождите, — перебила она. — Вы так хотели узнать, кто я такая… Вот и слушайте. — Она пошатнулась, но не схватилась за него. Подошла к столу, села. — Я не просила вас делать меня героиней своего романа… Ой, что я говорю! В общем, я прошла через все, что вы для меня придумали. Я родилась неизвестно каким образом, потому что вы ничего не сумели придумать вместо непорочного зачатия и обошли эту проблему молчанием. Я приехала в Питер, одну из столиц той Руси, с желанием принести людям любовь, а они приняли меня за проститутку. Я прошла по вашей воле через все унижения, через зависть и подлость, но любви так и не нашла. Я взывала к вам словами из Евангелия, потому что вы решили воспользоваться трудом Матфея, лишь заменив Гефсиманию красивым названием «Таврический сад». — Она протянула в сторону Света руки и взмолилась: — Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия… Но чаша меня не миновала, ибо так хотел Бог того мира, то есть вы. Вы захотели, и меня распяли. Но если Христа распяли на кресте, то меня в дорожной пыли. И если у Христа стигматы были расположены на руках и ногах, которые вполне могут быть орудиями убийства, то на моем теле мой Бог повелел нанести рану в таком месте, которое может быть лишь орудием любви и деторождения. Впрочем, как и положено, ТЫ тут же воскресил меня и отправил на небеса. Чему ж, удивляться, что я оказалась здесь, в ТВОЕЙ жизни?
Пораженный Свет заметил, что в последней фразе она воспользовалась местоимениями, каких не было в словенском языке. Он и придумал-то эти местоимения лишь вчера вечером, по примеру некоторых западноевропейских языков — таких, как германский и франкский.
— Удивляться не приходится, — продолжала она. — Разве Бог, никогда не любивший, Бог, не познавший в своей жизни ни одной женщины, мог создать мир, в котором правит Добро?
И все-таки Свет ей не верил. Ведь никогда не было такого, чтобы волшебник хоть что-нибудь создавал! Кроме ментальных воздействий, называемых заклинаниями… Прямое созидание не входило в задачу волшебников. Помочь — да, но создавали-то другие.
— Вы не подумайте, что я жалуюсь, — продолжала Вера-Криста. — Я благодарна вам за то, что вы породили меня, за то, что для моей жизни вы отдали частичку себя. Ведь я — часть вашей души, не востребованная женщиной. Просто у других волшебников она погибает безвозвратно, а вы — пусть сами того не желая и стремясь лишь к спокойствию — сумели дать ей жизнь. Так что не удивляйтесь, что я знаю и умею все то, что знаете и умеете вы.
Свет помотал готовой:
— Вы красиво рассказываете, девица. Но я вам не верю. Ведь сцену группового изнасилования Кристы я даже еще до конца не написал. Этот сюжетный ход пока лишь в моих мыслях. И взят, кстати, из вашей памяти, когда я пытался излечить вас от амнезии.
Она посмотрела на него тем самым, поразившим его взглядом, пронизывающим и всепрощающим. Который он собирался подарить своей Кристе…
— Для вас это только сюжетный ход в романе, а для меня жизнь. И мне бы не хотелось, чтобы та Криста, которая появится на бумаге, пережила все то, что пережила я, Криста, рожденная вашими мыслями. К сожалению, для этого вас нужно убить, а это невозможно. По крайней мере, для меня невозможно. — Она грустно улыбнулась. — Для моей совести немало уже то, что из-за меня отравился ваш бывший друг.
— Ну уж о нем-то не беспокойтесь, — с сарказмом сказал Свет. — Я всегда знал, что он кончит каким-нибудь подобным образом. Слишком уж большое место в его жизни занимали женщины.
Она грустно улыбнулась:
— Удивляться нечему: ведь он тянул на себе тот груз, от которого судьба освободила Света Смороду.
— Если послушать вас, так получается, что я Бондарю еще и обязан. — Свет поморщился. — Нет уж, хватит с меня его зависти.
Она снова грустно улыбнулась:
— Все мы кому-то чем-то обязаны. Ведь если жизнь одному прибавляет, от другого она должна отнять. Так что не гордитесь своим Талантом — он достался вам лишь потому, что кого-то боги оставили бесталанным. Но на его месте вполне могли оказаться и вы.
Свет недовольно крякнул, но был вынужден признаться себе, что во многом она права. Если не во всем… И решил закинуть пробный камень.
— А если предположить, что все рассказанное вами является правдой, то что, по-вашему, я должен сейчас сделать?
Она встала со стула, подошла к Свету и заглянула к нему в глаза, в самую их глубину — словно хотела понять, действительно ли его интересует последний вопрос.
— Вы собирались проверить на практике действие открытого вами заклинания. Вот и проверяйте.
Свет оторопел:
— Но ведь я собирался воспользоваться для этого вашей помощью…
— Что ж… — Она смотрела на него со всей серьезностью, и Свет был благодарен ей за эту серьезность. — Я не намерена отказывать вам в помощи.
Одним стремительным движением она скинула платье и предстала перед ним в своем первозданном виде — при локонах и кудряшках.
— Мне слишком часто приходилось проделывать это в ТОЙ жизни, чтобы я не могла попробовать еще раз. — Она была все так же серьезна. — Но вам придется поласкать меня.
— О Велес! Я же ничего этого не умею!
— Не боги горшки обжигают. — Она легла на кушетку. — Раздевайтесь.
Свет разделся.
— Ложитесь рядом со мной.
Свет лег.
— Обнимите меня, поцелуйте.
Свет, не сдержавшись, поморщился:
— А как я пойму, что заклинание работает хорошо?
— Поймете, когда придет время. Это не так трудно, как вам кажется. — Она улыбнулась. — Кстати, если вам противно меня целовать, можете просто погладить руками, везде, где хочется.
Да нигде мне не хочется, подумал Свет. Но ничего не сказал. Послушно принялся гладить ее тело. Она заворочалась, подставляя его ладоням разные участки своего тела, провела языком по его груди. И сказала:
— Я готова.
Свет достал из баула Волшебную Палочку, собрался с духом, сотворил заклинание. И тут же почувствовал, как уперся его корень — только не в штанину, как вчера, а в гладкое стегно Кристы. Аккуратно положил Волшебную Палочку назад, в баул.
Криста легла на спину, потащила его на себя, взяла в руку корень, нажала пятками на Световы ягодицы. И Свет почувствовал, как твердый корень вошел во что-то теплое и влажное.
Происходящее ему активно не нравилось. Впрочем, долги отдавать не нравится никому, но не отдающие многое теряют. Порой не только лицо, но и жизнь… И потому Свет терпел.
Глаза Кристы подернулись странной дымкой, а потом она и вовсе зажмурилась. Свет хотел спросить, что ему надо делать дальше, но не успел: тело его, догадавшись само, дернулось. По всему было видно, что оно не ошиблось — Криста прикусила губу и застонала. Стон был таков, что Свет сразу понял: стонет она не от боли, а от счастья. Так продолжалось некоторое время, а потом она, вскрикнув, содрогнулась. Открыла глаза, прошептала:
— Ну, поняли?
— Не знаю, — сказал Свет.
Тогда она вновь зажмурилась и сотворила заклинание, то, которое в пятницу применил к Репне Бондарю сам Свет. Свет собрался было слезть с нее, но корень его не стал от заклинания меньше. Более того, Свет почувствовал, что ему приятно это необычное влажное тепло. Ведь, в конце концов, в подобном тепле зародилась и его, Светова, жизнь. И теперь Свет прекрасно понимал причины, по которым Репня не прошел когда-то испытание Додолой. Ему даже пришло в голову, что, если бы он был способен тогда испытывать подобные ощущения, то не прошел бы испытания и сам. И не очень бы огорчился, потому что занятия волшебством никогда не были столь приятны, как ЭТО.
А дальше становилось все приятней и приятней, и наконец тело его прострелила невыносимо сладкая боль. И когда семя Света, пронизав его наслаждением, излилось в колодец Кристы, она исчезла.
Ошарашенный Свет вскочил на ноги. И все понял. Нет, не понял — почувствовал.
Она вовсе не исчезла. Она вошла в него, вернулась туда, откуда появилась на свет.
— Вот и все, — прозвучал в ушах Света голос Кристы. — Именно этого я и добивалась. Теперь вы не властны над тем миром, в котором я, по вашей воле, родилась. И дальше его люди пойдут своим путем.
Голос ее постепенно затихал.
— Я благодарна вам за все. Не печальтесь обо мне. Не забудьте: рядом с вами живет девочка, которая все отдаст за то, чтобы оказаться на моем месте. И когда вы будете любить ее, вспоминайте иногда ту, которая научила вас любви.
А заодно разучила быть волшебником, подумал без сожаления Свет. И добавил вслух:
— Ну и пусть!
Забава сама не знала, что именно погнало ее в гостевую. Просто она словно бы спала-спала и вдруг проснулась. И сразу поняла, где сейчас ее чародей. Словно глоток свежего воздуха проник Забаве в легкие — это вместе с нею проснулась ее ревность.
Ведь чем-то эти двое там должны были заниматься!.. А вдруг эта лахудра, пообещавшая Забаве расположение хозяина, за ее спиной сама завоевала его симпатии. Она ведь тоже женщина, и неизвестно еще, колдунья ли!
Словом, Забава, вроде бы собиравшаяся отдохнуть перед обеденными хлопотами, пошла не к себе, а поднялась на второй этаж и распахнула дверь в гостевую.
Веры в светлице не было. А вот чародей был. Он стоял посреди комнаты, совершенно голый, и Забава вдруг поняла, что все ей про волшебников врали. И что погнал ее на второй этаж волшебный зов.
А поняв это, она уже знала, что ей надо делать. И принялась расстегивать пуговицы на платье.
Свет посмотрел на нее, сел на тахту. И вдруг УЛЫБНУЛСЯ Забаве. Это было настолько неожиданно и настолько непривычно, что Забава опешила. Но раздеваться не перестала: ведь в этом было ее спасение от сумасшествия в очередной зеленец.
Их любовь была столь длительна и интенсивна, что Свет, оставив наконец Забаву в покое, тут же заснул. Забава смотрела ему в лицо и снова поражалась: он УЛЫБАЛСЯ и во сне.
— Светушка мой любимый! — прошептала она. Словно попробовала эти три слова на вкус. И поняла, что они ей очень нравятся.
А Свет улыбался потому, что ему снилось: прежде чем начать любить Забаву, он наложил на двери светлицы охранное заклятье. Ведь любить, оказывается, приятнее, когда знаешь, что никто к вам не войдет.
Но Забава не знала, чему улыбается ее чародей. Она лежала, прижавшись к нему, тихо-тихо, аки мышка, спрашивая себя, почему не раздается в коридоре голос дяди Берендея, призывающего свою племянницу к исполнению служебных обязанностей: ведь близилось время обеда. И не удивлялась, почему у нее нет ни малейшего желания встать и одеться.
Тем не менее она осторожно — так, чтобы не разбудить своего чародея,
— поднялась. Тихохонько, стараясь не шуршать платьем, оделась. И обнаружила, что у нее нет ни малейшего желания подходить к двери в коридор.
ПРИЛОЖЕНИЯ
1. Пантеон Словенского волхвовата
Сварог — бог-создатель Вселенной, породитель остальных словенских богов
Сварожичи:
Дажьбог — бог жизни, прародитель словен Перун — бог-громовержец, покровитель воинства Хорс — бог солнца Ярило — бог весеннего плодородия Велес — бог подземного царства Семаргл — бог колдовства Мокошь — богиня судьбы, жена Дажьбога Додола — богиня семьи, жена Перуна Купала — богиня тепла, жена Хорса Марена — богиня смерти, жена Велеса Кострома — богиня живой природы, жена Ярилы
Сварожичи:
Дажьбог — бог жизни, прародитель словен Перун — бог-громовержец, покровитель воинства Хорс — бог солнца Ярило — бог весеннего плодородия Велес — бог подземного царства Семаргл — бог колдовства Мокошь — богиня судьбы, жена Дажьбога Додола — богиня семьи, жена Перуна Купала — богиня тепла, жена Хорса Марена — богиня смерти, жена Велеса Кострома — богиня живой природы, жена Ярилы
2. Месяцеслов Словении
Сечень — январь Лютый — февраль Березозол — март Цветень — апрель Травень — май Червень — июнь Липец — июль Серпень — август Вересень — сентябрь Листопад — октябрь Грудень — ноябрь Студень — декабрь
3. Словник
Абы — лишь бы Аж — даже, так что Айда — пойдемте Аки — словно Аховый — плохой Баклага — фляжка Басурманский — мусульманский Беремя — большая охапка Буде — если Ввек не — никогда не Ввечеру — вечером Величать — звать Вестимо — конечно Вечерять — ужинать Вечор — вчера вечером Вторница — вторник Гараже — сильнее Десница — правая рука Допрежь — прежде Ежелетошно — ежегодно Кажись — кажется, казалось бы Красный — красивый Ланиты — щеки Лето — 1) год; 2) время года Летошний — прошлогодний Мара — дух смерти Намару — насмерть Негоже — не следует, нельзя Недалече — близко Не след — не следует Нешто — разве, неужели Окромя — кроме Опосля — после Опричь — кроме Пагуба — гибель Партикулярный — штатский Паче — больше Первица — понедельник Перси — женская грудь Перст — палец Поведать — рассказать Поелику — поскольку Покудова — пока Посейчас — до сих пор Преставиться — умереть Седмица — 1) неделя; 2) воскресенье Справный — хороший Стегно — бедро Тать — вор Тем паче — тем более Токмо — только Чаянье — надежда Четверница — четверг Шестерница — суббота Шпандырь — ремень Шуйца — левая рука