Префект что-то записал в своем блокноте. И она издалека увидела, как напротив убористого шрифта он поставил жирные вопросительный и восклицательный знаки. * Но как же будем выполнять постановление мэра о борьбе с бродяжничеством, Маргарита Павловна? Что вашему отделу для этого требуется? * Не все зависит от округа. Нужны деньги на создание специальной медицинской службы, которая бы занялась вывозом бродяг в санитарные пункты для их обследования и направления в центры социальной и медицинской реабилитации. Один такой в округе существует, но может принять только сорок человек. Конечно, этого мало. Невозможно изменить ситуацию без разработки положения о привлечении к труду бомжей, прошедших реабилитацию. Во-вторых, я бы просила вас поднять в московской Думе вопрос о введении в столице ответственности за бродяжничество, за вовлечение несовершеннолетних в занятия попрошайничеством. Наконец, учитывая сложную ситуацию в Москве, хотелось бы иметь закон об ответственности родителей и правилах поведения детей и подростков.
Префект что-то торопливо записывал в свой блокнот. Потом поднял голову: * Дельные предложения. Я с вами полностью согласен и на первой же сессии городской Думы подниму этот вопрос. Думаю меня поддержат и другие руководители округов.
Он посмотрел на часы. * Ну, я думаю, закончим. А то ведь весь день можно прозаседать. Всем все ясно? Тогда всего хорошего.
В коридоре её взял под руку Кондрашов. * Что же вы нас так, Маргарита Павловна?
Она добродушно улыбнулась: * Не обижайтесь, Сергей Ефимович. Но разве вы не согласны, что иные работники правопорядка, действительно, пользуются служебным положением и бесчинствуют? А конкретно вас я не хотела обидеть. Будь на вашем месте Бурдаков, я бы сказала то же самое. * А тет-а-тет вы не могли все это сказать в отделении? - уже миролюбиво спросил Кондрашов. * Нет. Если бы я сказала обо всем только вам, то вы бы отделалась полумерами. Мне знакомы ведомственные правила... * В принципе, вы правы, - согласился милиционер. * Да, а почему же сегодня не было Михаила Ивановича? * Как, вы разве не знаете? * Нет. * Он тяжело ранен, Маргарита Павловна. * Как? Белякова почувствовала, как кровь ударила ей в голову. - Мы с ним вчера в шестом часу вечера расстались... * А в двадцать один пятнадцать в него стреляли бандиты, - с милицейской точностью сказал Кондрашов. * Где он? * В реанимации. * Я хотела спросить, в какой больнице? * Он в госпитале Министерства внутренних дел. Я сейчас поеду к нему. Если хотите, возьму вас с собой. * Да, конечно. Я поеду с вами.
В машине она плакала. Не стеснялась ни Кондрашова, ни водителя. Потом медсестра их долго вела по длинным коридорам. В палате Бурдаков находился один. Он после операции ещё не приходил в сознание. К его телу были подведены какие-то провода и трубки. Работали приборы, показывая, что этот человек все ещё борется за свою жизнь.
Она опустилась на стул и закрыла лицо руками...
ГЛАВА 26. ЯХТСМЕН
Яхтсмену снился сон. Вроде бы, идет он по Москве. Всюду небоскребы в виде сказочных теремов, с колоколен льется русский перезвон, часы на Спасской башне играют "Боже, царя храни". По дорогам снуют шикарные, суперсовременные "Лады" и "Волги". Мостовые похожи на зеркальную гладь, всюду чистота, а дураки исчезли. По улицам ходят не бомжи, а только умные люди, многие из которых работают в его фирме. Они здороваются друг с другом, улыбаются и вежливо спрашивают: "Будьте добры, не одолжите ли пару долларов?" "Конечно, конечно. Вот возьмите не два, а пять" ,"Спасибо", "Пожалуйста"...
Весь мир смотрит русские телевизоры марки "Сонин", пользуется видео и фототехникой от "Никонова". В Париже мода только на русские кружева и оренбургские пуховые платки, немцы стоят в очередях за вологодским маслом: голландцы жуют бутерброды с "Российским" и "Костромским" сыром. "Макдональдсы" утратили свое влияние не только в Европе, но и в самой Америке. В Нью-Йорке нет отбоя от желающих перекусить в "Русской пельменной", в бистро "Расстегаи и кулебяки". Все лакомятся варениками с клюквой, пирожками с капустой и запивают еду пивом "Ячменный колос".
В магазинах моментально раскупаются матрешки, балалайки, пользуется повышенным спросом русский фарфор. Иностранцы предпочитают пить чай только из русских самоваров, варят борщи, не мыслят ужина без отварной картошки с селедочкой и на брудершафт пьют только "Столичную" и "Русскую" .
Все зарубежные бомжи мечтают стать бомжами московскими. Они выстроились в длинную очередь перед его офисом, и Афинская выплачивает им пособие по бомжеванию в золотых русских рублях, бесплатно выдаются контрамарки и веники для посещения русской бани, после чего все они направляются на поселение в пятизвездочные отели для восстановления здоровья, утраченного в своих странах.
Казино Лас-Вегаса и Монте-Карло давно закрыты за неимением посетителей. Однорукие бандиты-автоматы пошли на металлолом, стрелки рулеток заржавели. Зато весь мир играет на бильярде в русскую пирамиду, режется в лапту и городки и проводит досуг за игрой в подкидного дурака. Самые достойные места в игральных залах, за столами, ломящимися от всякой снеди и выпивки, занимают российские безработные, которым на блюдечке подносят подаяния.
Весь космос забит русскими космическими кораблями, станциями, спутниками, с которыми запросто может связаться через русстернет по компьютерной связи любой желающий.
Российские бомжи живут дольше и лучше всех. Их новорожденных детей прямо с пеленок зачисляют в штат фирмы и открывают счета в банках. За здоровьем стариков-попрошаек следят персональные компьютеры.
Люди всех национальностей мечтают стать русскими бомжами. Американцы, французы, итальянцы эмигрируют в Россию. Около здания МИДа на Смоленской площади в Москве - столпотворение. Разноязычный гомон, драки. Русские милиционеры очень вежливо советуют иностранцам - неграм, японцам, индусам не волноваться, потому как паспортов с российским гражданством хватит на всех. Но иностранцы чуть ли не по головам лезут к заветным окошечкам и матерятся, матерятся, матерятся...
Во сне Яхтсмен почувствовал, как кто-то из его сотрудников вкладывает в его руку большой, холодный, металлический доллар. Он приятно холодит ладонь, но она почему-то потеет. Он подносит доллар к уху и хочет спрятать его под голову. Но доллар... взрывается. Все окрашивается в красно-кровавый цвет, и Яхтсмен взлетает...
ГЛАВА 27. АФИНСКАЯ
Когда Яхтсмена уложили спать после ресторана, Афинская позвонила на фирму. Дежурный браток сообщил, что из контингента во время облавы была задержана только Ассоль. И ту, как имеющую постоянную прописку в Москве, освободили через два часа. Попалась старуха по жадности. Когда Чвох предупредил об облаве, и все снялись со своих мест, Ассоль решила остаться, решив, что в отсутствие других попрошаек все подаяния от прохожих и пассажиров попадут в её карман. Омоновцы же, удивленные тем, что на самой многолюдной станции не было ни одного попрошайки, были рады и Ассоль, стоявшей кочергой на своем коронном месте.
Афинская выслушала доклад и психанула, решив на другой же день дать Ассоль полный расчет.
Она зашла в спальню и посмотрела на Яхтсмена. Тот сильно храпел, лежа на животе. Он так и не смог до конца раздеться. Брюки и пиджак валялись около кровати. Но снять рубашку и галстук у него так и не хватило сил. Афинская с отвращением ухмыльнулась: надо же, послал Бог муженька!
Она плотно прикрыла дверь в спальню и набрала номер городской больницы. * Мне Александра Костикова. Саша ты? Не узнала - богатым будешь. Ты достал то, что я тебя просила? Сейчас приезжать? Хорошо, через полчаса я буду у тебя.
Она налила полный бокал водки и поставила его на тумбочке около кровати, на которой спал Яхтсмен, подумав, что если он проснется, то опять заглотит "Смирновской" и отрубится. Что ей и было нужно.
Она надела шубу и выскочила на улицу. Тут же подвернулось свободное такси. * В Первую градскую, - сказала она.
Ее давний знакомый врач-терапевт Саша Костиков проводил её в свой кабинет. Закрыл дверь на ключ. * Зачем тебе яд, Таня?
Она пристально посмотрела ему в глаза: * Уж не тараканов травить...
Костиков встал со стула и молча прошелся по кабинету. Остановился около окна и, не оборачиваясь к ней, негромко сказал: * Конечно, твое дело. Я дам тебе синильную килоту. Но если ты хочешь от кого-то избавиться, поищи другой способ. Если следователи будут круто копать, то непременно выйдут на нашу больницу. * Как получиться, Саша. - Она открыла сумочку, достала пачку десятидолларовых купюр и положила на стол.
Через сорок минут она опять была уже в квартире Яхтсмена. Бокал с водкой так и стоял нетронутым. Муж по-прежнему храпел, перевернувшись на бок.
Она подняла с пола его свадебный костюм и хотела повесить на спинку стула. Но из потайного кармана пиджака на ковер выпал пистолет, который она уже неоднократно видела и с которым Яхтсмен, по-видимому, никогда не расставался. Афинская несколько секунд смотрела на оружие, в голове пронеслось несколько сумасбродных мыслей. Но она заставила взять себя в руки, вытащила из кармана носовой платок и, обернув им пистолет, подняла его с пола и аккуратно вложила туда, откуда он выпал.
Яхтсмен зашевелился и открыл глаза. Она предложила ему похмелиться, и когда он, выпив пару рюмок водки, пошел освежиться в душ, она устроилась в кресле около окна и задумалась. На несколько секунд её сковал страх. Но когда муженек вышел из ванной, опухший и растрепанный, и поставил перед ней бутылку старого французского вина, она в который раз за этот день приказала себе успокоиться. Он нескладно шутил, она выдавливала из себя смех. Она с трудом скрыла свое отвращение к нему, когда он спросил, действительно ли она его любит. Афинская вспомнила молитву-заговор, которую она когда-то читала на сцене театра. Он, опять пьяный, сидел в кресле с полным бокалом водки и с восхищением смотрел на нее. Она закончила свой монолог, встала с колен, сняла с себя костюм и одела подаренный накануне пеньюар, чувствуя, как он одобрительно улыбается. Она взяла свой бокал и присела перед ним на корточки: * Ну, давай выпьем по последней? * Почему по последней? заплетающимся языком спросил он. * И спать, спать, спать...
Он наморщил лоб, словно старался что-то понять, но потом медленно выцедил водку. Она видела, как его подбородок упал на грудь и как у него опять слипаются глаза. Он откинулся в кресле и наконец тяжело засопел, пустой бокал вывалился из руки и лежал на мягком паласе около его ног.
Она ещё несколько минут посидела перед ним, потом встала и взяла телефон. Набрала номер телефона своего телохранителя: * Заезжай за мной через полчаса. Ты знаешь, где я.
Она вынесла из спальни свою сумку, в которой привезла к Яхтсмену свой свадебный наряд, сняла пеньюар и надела костюм. Прошлась по комнатам и собрала все свои вещи. Она старалась не спешить и все аккуратно сложила пеньюар, косметику, бутылку с вином, свой бокал. Застегнула молнию. * Ну, что? - сказала она сама себе. - Надо присесть перед дальней дорогой.
Минуту посидела в гостиной, глядя на спавшего Яхтсмена. Затем резко встала, нашла в шубе свои перчатки и натянула их на руки. Включила приемник и настроила его на музыкальную круглосуточную волну. Из динамиков вырывалась какая-то дурацкая песня "Люблю я макароны". Она прошла в спальню и вытащила из кармана пиджака пистолет. Обойма была вставлена.
Яхтсмен спал и чему-то во сне улыбался. Она подняла его руку, вложила в ладонь рукоятку пистолета, и приставила ствол к виску.
Яхтсмен открыл бесцветные глаза. Она двумя руками поддерживала его руку с пистолетом у виска. Сердце колотилось так, что, казалось, заглушало нелепую песенку. * Таня! - сказал Яхтсмен. - Ты принимай всех, кто приехал из-за границы. И не жалей пособия...
Она в ужасе вскрикнула и прижала его палец к курку пистолета. Раздался выстрел...
ГЛАВА 28. КНОРУС
Кнорус снял двухкомнатный номер "люкс" в гостинице "Минск". Он небрежно бросил сумку с деньгами на мягкий ковер и повалился, не снимая куртки, на широкую двухспальную кровать. Голова раскалывалась. Агата в лисьей короткой шубке, которую он ей купил в день отъезда, стояла перед ним и, казалось, с укором смотрела на своего благодетеля.
Кноруса мутило. После того, как прошедшим вечером, они заняли в поезде купе на двоих в спальном вагоне, он достал из сумки литровую бутылку "Кремлевской" водки, пакет с бутербродами. Поставил перед Агатой стакан и извинился: * Стопок и фужеров здесь нет.
Агата отрешенно пожала плечами, и Кнорус понял, что она по-прежнему не могла отделаться от каких-то своих тайных мыслей. Впрочем, он догадывался, что она все ещё переживала расставание с Москвой и с Юрайтом.
Поезд наконец тронулся. Кнорус с облегчением вздохнул и сразу скрутил пробку. Налил, не обижая, себе, затем поднес бутылку к её стакану. Но не успел плеснуть и двадцати граммов, как она, молча, накрыла стакан ладонью, как бы говоря, что ей достаточно. * Ну, - сказал он, - чтобы все плохое осталось позади...
Она, не приняв предложение чокнуться, выпила водку и откинулась на стенку купе. Больше она не пила, и Кнорус раз за разом подливал только в свой стакан. Он пробовал шутить и как-то развеселить Агату, но она лишь безмолвно смотрела на него и изредка грустно улыбалась. Через пару часов он исчерпал весь запас дежурных шуток, водка приятно пьянила, все его страхи исчезли, и он, пересев к Агате, стал рассказывать о своей жизни. Она, съежившись, смотрела в окно, а он вспоминал о своем детстве, о строгих родителях, о женщинах, которые его почему-то всегда оставляли.
Он выпил уже больше половины бутылки и, жуя бутерброд с краковской колбасой, положил ей руку на плечо. Привлек к себе - она безвольно поддалась. Он выключил верхний свет. В купе тускло горело только бра над её кроватью. Почувствовав прилив нежности, он прижался к ней щекой и постарался повернуть к себе, но Агата резко скинула его руку со своего плеча, посмотрела с неприязнью: * Кнорус, давай не в поезде... * А кто мешает? * Я не могу и не хочу здесь, понимаешь?
Он скривился, пересел на свое место и налил водки. Они больше не разговаривали, и он думал, что никуда она теперь от него не денется. В памяти вертелась какое-то несуразное выражение "Не было бы зла - полюбишь и козла". Козлом он себя не считал. Наоборот, ему казалось, что он, Кнорус с такими огромными деньгами, был умным и изворотливым парнем. Он налил и, мысленно произнеся тост, выпил за свой успех. Потом за Агату, чтобы она его сильно полюбила и не смогла без него жить. Потом за Яхтсмена и Афинскую, которых он оставил с носом. Потом за придурка Юрайта, пожелав, чтобы у него никогда не стоял. Кнорус не помнил, как уснул.
Проснулся, когда по репродуктору оповещали, что они подъезжают к столице Беларуси. Агата по-прежнему сидела, сложив руки на столике и смотрела в окно.
На вокзале они поймали частника и за пару долларов доехали до гостиницы...
Теперь он лежал, свесив ноги в грязных сапогах, на кровати и смотрел, как ежилась от озноба Агата. Она, не снимая шубки, присела на край стула, прижала подбородок к теплому воротнику. * Иди ко мне, - похлопал ладонью по мягкому пуховому одеялу Кнорус. * Зачем? - задала она, как ему показалось, совершенно несуразный вопрос. * Я тебя согрею. * Нет надобности - мне не холодно.
Он обозлился: * Что уже по Юрайту соскучилась? Нищего тебе не хватает? - он резко поднялся с кровати и заходил по комнате. Его все больше и больше раздражало её настроение. - Ты здесь слезы льешь, а он со своей телкой в кровати теперь кувыркается.
Он увидел, как нервно задрожали уголки её губ. Но ему теперь было нисколько её не жалко. Он понял, что ни грубостью, ни лестью теперь не добьется её расположения. Да и ему самому было тошно от выпитой ночью водки. Он решил не будить в ней зверя и отложить окончательный разговор по душам на более благоприятное время, когда с Агаты схлынут грустные воспоминания. Прежде всего, подумал он, надо поправить здоровье, что-нибудь перекусить и позвонить старому дружку по поводу загранпаспортов. Он не намеревался торчать в Минске долгое время. К тому же Кнорус не хотел, чтобы Агата знала, каким способом он будет добывать загранпаспорта. Поэтому он решил спуститься в холл гостиницы, где находились таксофоны, и заодно забежать в бар, чтобы выпить бокал кампари и купить что-нибудь для завтрака.
Он постарался показать ей, что успокоился и забыл свой приступ гнева. Доброжелательно сказал: * Я спущусь вниз и куплю что-нибудь поесть. Ты что хотела бы?
Она равнодушно пожала плечами: * Мне все равно...
Он напрягся, чтобы вновь не взорваться, и только резко хлопнул входной дверью.
Друг обрадовал: за две тысячи долларов паспорта с туристическими визами на месяц во Францию будут сделаны в течение трех дней. Необходимы только фотографии. А там уже Кнорус сам должен кумекать, каким образом оформлять вид на жительство. Старый подельщик лишь посоветовал, чтобы Кнорус перебирался в Испанию, где можно недорого купить какое-нибудь "бунгало", и, имея частную собственность, раз за разом продлевать визу. Кнорус поблагодарил товарища за помощь и пригласил его к себе в гостиницу на вечерний обед. * Если хочешь, приходи со своей дамой, - сказал он, подумав о том, что Агата, может быть, немного развеется, познакомившись с подругой товарища.
Он зашел в бар, заказал себе большой бокал кампари и стопку водки. Уселся на табурет около стойки. Потягивая через трубочку оздоравливающий организм напиток, он, крутясь на высоком мягком табурете, оглядел зал. Несмотря на утренние часы, больше половины столиков в баре были уже заняты. Командировочные мужики похмелялись. За несколькими столиками сидели симпатичные беларусочки в коротких юбочках. Они оценивающе поглядывали на Кноруса. Он, окончательно избавившись от головной боли и придя в хорошее расположение духа, даже пожалел, что в номере сидела дама его сердца. Подмигнул смазливой брюнеточке с ногами от самого подбородка. Она тут же поднялась и, виляя бедрами, словно заправская манекенщица, подошла к нему. * Какие проблемы? * Пока никаких, - улыбаясь, ответил Кнорус. Уж он-то знал, как вести себя с такой публикой. * Есть свободное время? - снова спросила девица. * Навалом, - сказал Кнорус и добавил, разочаровав ночную красотку. - Только я в Минск приехал со своими дровами.
Она презрительно скривила губы и походкой полной достоинства пошла к своему столику.
Бармен сказал, что горячий завтрак могут подать и в номер. Поэтому Кнорус купил только бутылку сухого итальянского вина, заказал, не жадничая, все фирменные блюда, и поднялся на свой этаж. Около двери своего номера он услышал голос Агаты, которая громко разговаривала по телефону. Он остановился и прислушался. * Я далеко, - сказала поникшим голосом Агата и, видимо, что-то услышав в ответ, громко заговорила: - Я рядом, Юрайт. Я с тобой, рядом. Только не сегодня - завтра мы с тобой пойдем гулять на Арбат. Ты хочешь со мной пойти на Арбат?
Кнорусу захотелось с силой ударить ногой в дверь, за которой Агата спрашивала ненавистного Кнорусу абонента: * Хочешь, Юрайт? Отвечай...
Кнорус резко развернулся и чуть ли не бегом пошел обратно к лифту. Он, держа в руке бутылку с вином, снова зашел в бар и посмотрел в сторону брюнетки. Она поняла его взгляд, подошла к нему. * Где? - спросил Кнорус. * А разве твой номер занят? * К сожалению, - ответил он.
Симпатичная путана вытащила из кармана пиджачка ключ с брелоком гостиницы, повертела его на пальце: * Только номер нужно оплатить... * Сколько? * Вместе со мной - двести. До вечера. * Нет проблем, - коротко сказал Кнорус, и они пошли к лифу.
Когда он вечером зашел в свой номер, Агаты не было. За столом, приканчивая заказанный утром завтрак, сидел его белорусский друг с какой-то девицей: * А мы тебя заждались.
Кнорус плюхнулся в кресло и, показав на бутылку "Зубровки", которую принесли гости, коротко сказал: * Наливай.
Больше он не строил иллюзий по поводу своего семейного счастья с Агатой. Он знал, что, наверняка она уже сидела в поезде, следующем в Москву. К Юрайту.
ГЛАВА 29. БУРДАКОВ
Бурдаков открыл глаза и увидел какой-то незнакомый чистый белый потолок. Таких белых потолков он уже давно не видел. Наверное, с тех пор, как ушла от него жена и он остался один, с головой окунувшись в работу. Домой он приезжал только, чтобы скоротать ночь и по возможности выспаться. Конечно, до ремонта не доходили руки, да он, собственно, никогда и не собирался заниматься приведением в надлежащий вид своего небольшого и одинокого жилища. В управлении из-за нехватки денег на ремонт стены и потолки давно облезли, покрылись подтеками и водяными пятнами и потолки были, скорее, серого, чем белого цвета. В квартирах, которые ему приходилось посещать по надобности службы, и в которых жили те, с кем он вел непримиримую борьбу, потолки тоже не сияли белизной и ухоженностью.
Ему на миг вновь показалось, что он находится в номере барселонской гостиницы, где он жил, когда приезжал в Испанию по своим обязанностям.
Но это был не номер гостиницы. Он с трудом повернул голову и увидел около себя какую-то стойку с подвешенными пузырьками, из которых через трубки стекала какая-то жидкость. Трубки подходили к его руке. Стены комнаты были облицованы кафелем. Конечно, это был не номер испанской гостиницы.
Он устало закрыл глаза, и в темноте вдруг на доли секунды вспыхнул огонь и раздался выстрел. Теперь он понял, что произошло и где он находится. Но потом вдруг ему стало легко. Он, не ощущая веса в своем теле, был подхвачен потоком пахнущего ландышами воздуха, и понесся по какой-то розовой воздушной трубе. Затем плавно спланировал и спустился в комнату с белым потолком и облицованными кафелем стенами. На кровати он увидел похожего на себя человека. Он догадался, что это и есть он сам. Только тот двойник, который лежал с многочисленными трубками и проводами на кровати, был такой же белый, как и стены в комнате.
В какие-то секунды он понял, что легкость в его теле проходит, и он не может больше держаться на воздухе. Он упал к тому Бурдакову, который лежал на кровати. Розовое освещение исчезло, и теперь он ощутил, как тяжела его голова. Он с трудом открыл глаза и увидел вокруг себя множество людей в белых халатах. Они резко переговаривались и суетелись около его тела. Кто-то поднес черную подушку и к его губам, вставили какой-то шланг. Сначала он испугался, подумав о том, что его живым укладывают в гроб, но потом ощутил, что из шланга к нему полился тот розовый воздух, которым он несколько минут наслаждался и который поддерживал его в невесомости. Голова закружилась, и он погрузился в какую-то темноту. Но дышать было гораздо легче.
Когда он в следующий раз открыл глаза и увидел тот же самый белый потолок, ему захотелось пить. Он повернул голову и увидел перед собой Маргариту с каким-то распухшим красным лицом. Он хотел поздороваться с ней, но не смог сказать ни слова. Лишь с благодарностью моргнул ей глазами, когда она мокрой губкой обтерла ему губы.
В следующее пришествие в этот мир он опять увидел её. Она держала его ладонь в своей руке. * Это ты? - спросил он, - или мне кажется. * Это я, ответила она и попросила: - Ничего не говори больше. Тебе нельзя пока разговаривать. * А потом будет можно? - спросил он. * Потом будет можно, кивнула она. * Тогда я скажу, чтобы ты больше от меня никогда не уходила. * Я больше никогда от тебя не уйду, - заверила она его. - Только давай помолчим.
Он в согласии закрыл глаза и уснул. Он хотел ещё раз пролететь по розовой трубе, ощутить себя невесомым. Только он хотел взять с собой в полет и её - его Маргариту. Но воздух больше не становился легким и прозрачным.
К Бурдакову возвращалась жизнь...
ЭПИЛОГ
Через пару месяцев Бурдакову разрешили выходить из дома на прогулки. Они с Маргаритой много времени гуляли. Наступили первые дни весны, и они, часто отдыхая на лавочках, праздно шатались по вечерам и в выходные дни по старым московским улицам. Однажды на старом Арбате Бурдакову показалось, что он увидел того самого парня со шрамами на лице, который заявил о похищении девушки. Но молодой человек, под руку которого держала симпатичная барышня в лисьей шубке и с футляром из-под скрипки, шел так быстро, что Бурдакову было за ним не угнаться. Да и Маргарита, оберегая его здоровье, не разрешала ему пока не то что бегать, а ходить более часа. Насильно усаживала на лавочку и заставляла вдыхать носом весенний воздух.
Она, чтобы отвлечь Бурдакова от милицейских забот, много рассказывала о своей работе. Бурдаков слушал и изумлялся: откуда же у этой хрупкой женщины берутся силы? По её настоянию в их округе было открыто два приюта для подростков, ночлежка для бездомных. Она создала из пенсионеров и домохозяек комиссию по распределению гуманитарной помощи и сама контролировала раздачу продуктов неимущим. Она смогла уговорить руководителей крупных коммерческих фирм заняться благотворительностью. И теперь в столовых и кафе старики и нищенствующий люд несколько раз в неделю бесплатно и сытно обедали. Но она и слышать не хотела, когда Бурдаков начинал говорить о том, что ему пора выходить на работу, и что он мог бы, сидя в кабинете, заниматься оперативными делами. Она строго придерживалась рекомендаций врачей, которые после ранения требовали для Бурдакова только спокойствия и побольше бывать на воздухе.
Однажды они поднимались по Тверскому бульвару и проходили мимо дома, куда когда-то Маргарита Павловна ходила на деловую встречу к королеве бомжей и нищих. Они, не спеша, прошли мимо, и Белякова не могла не заметить, что около того самого подъезда стояло большое количество невзрачно одетых людей. Среди них были и старики, и молодые люди в военной форме, и инвалиды на колясках и с культяпками вместо рук.
Она не знала, что в тот день госпожа Афинская принимала экзамен у тех, кто решил себя посвятить прибыльному нищенскому делу.
После того, как покончил жизнь самоубийством Яхтсмен, Афинская пережила несколько неприятнейших дней, когда следователи практически не давали ей работать и замучили допросами. Как было ей, вдове, пышно похоронившей своего мужа на Ваганьковском кладбище, доказать, что она вовсе не причастна к смерти. "Ну, зачем бы я выходила за него замуж?" спрашивала она безусого следователя-мальчишку, который только был принят на работу в управление Бурдакова. "Если бы я задумала его отправить в мир иной, то неужели для этого стоило заключать брак и тем более венчаться в церкви?" Следователю показались обоснованными ответы Афинской, тем более на рукоятке пистолета были отпечатки пальцев самого Яхтсмена. Он только не мог понять одного: почему капли крови, которая брызгами разлетелась после выстрела, не были обнаружены на ковре и предметах мебели относительно направления выстрела. Хотя по бокам их было достаточно. Значит, думал следователь, капли крови попали на того человека, который стоял напротив Яхтсмена.
Следователь долго мучился этим вопросом, но заместитель Бурдакова требовал быстрейшего завершения дела и смог уверить начинающего сыщика в том, что это обыкновенное самоубийство на почве ревности. Тем более и сама Афинская на допросах не раз говорила, что Яхтсмен сильно ревновал её к своему телохранителю.
Госпожа, как и рассчитывала, вышла сухой из воды. По её же внутреннему убеждению, она не только ничего не потеряла, а даже приобрела. Став полновластной правительницей нищенского мира, вдова приняла на работу осиротевших быков своего мужа. Правда, почти со всем добывающим контингентом пришлось расстаться. Пьяницы и несговорчивые бомжи ей были не нужны. Благо, потоки желающих стать нищими, не прекращались. И она по достоинству оценила селекционные качества своего нового зама - Юрайта. За его преданность она переписала на него шикарную квартиру Яхтсмена, в которой он и поселился со своей сожительницей, которая когда-то пиликала на скрипке "Брызги шампанского" в переходе на Мырле. Он ездил теперь на "девятке", принадлежащей когда-то Кнорусу, которого испанская полиция за какую-то аферу надолго засадила за решетку.
Ему, Юрайту, принадлежала и идея устраивать раз в месяц день открытых дверей, когда на фирму приходили желающие посвятить себя нищенскому делу. Слух о приличных заработках и защите от вымогателей и рэкетиров быстро облетал всех, кто в одиночку побирался и просил милостыню. Все хотели работать в фирме, хотя за покровительство из "зарплаты" вычиталось до пятидесяти процентов налогов. Но получить постоянное теплое место в пригородной электричке или в переходе метро мечтали многие. Но штаты, как любила говорить, Афинская у неё были не резиновыми, и зачисляла на работу она лишь каждого десятого желающего.
Теперь на стене в кабинете Афинской висела огромная карта всей Москвы, на которой разноцветными кружочками она по-прежнему отмечала количество и расстановку музыкантов, воинов-чеченцев, инвалидов-эпилептиков, нищих пенсионеров.
Всего этого Маргарита Павловна не могла знать.
...Они дошли до Пушкинской и спустились в переход, который был наполнен грустными переливами гармоники. * Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня... - пел под свой же аккомпанемент старик с орденскими планками на пиджаке.
Бурдакову показалось, что старик провожал его взглядом. Он достал бумажник, вытащил пятитысячную купюру и бросил в шапку гармониста.
Русич в знак благодарности кивнул ему головой...
Префект что-то торопливо записывал в свой блокнот. Потом поднял голову: * Дельные предложения. Я с вами полностью согласен и на первой же сессии городской Думы подниму этот вопрос. Думаю меня поддержат и другие руководители округов.
Он посмотрел на часы. * Ну, я думаю, закончим. А то ведь весь день можно прозаседать. Всем все ясно? Тогда всего хорошего.
В коридоре её взял под руку Кондрашов. * Что же вы нас так, Маргарита Павловна?
Она добродушно улыбнулась: * Не обижайтесь, Сергей Ефимович. Но разве вы не согласны, что иные работники правопорядка, действительно, пользуются служебным положением и бесчинствуют? А конкретно вас я не хотела обидеть. Будь на вашем месте Бурдаков, я бы сказала то же самое. * А тет-а-тет вы не могли все это сказать в отделении? - уже миролюбиво спросил Кондрашов. * Нет. Если бы я сказала обо всем только вам, то вы бы отделалась полумерами. Мне знакомы ведомственные правила... * В принципе, вы правы, - согласился милиционер. * Да, а почему же сегодня не было Михаила Ивановича? * Как, вы разве не знаете? * Нет. * Он тяжело ранен, Маргарита Павловна. * Как? Белякова почувствовала, как кровь ударила ей в голову. - Мы с ним вчера в шестом часу вечера расстались... * А в двадцать один пятнадцать в него стреляли бандиты, - с милицейской точностью сказал Кондрашов. * Где он? * В реанимации. * Я хотела спросить, в какой больнице? * Он в госпитале Министерства внутренних дел. Я сейчас поеду к нему. Если хотите, возьму вас с собой. * Да, конечно. Я поеду с вами.
В машине она плакала. Не стеснялась ни Кондрашова, ни водителя. Потом медсестра их долго вела по длинным коридорам. В палате Бурдаков находился один. Он после операции ещё не приходил в сознание. К его телу были подведены какие-то провода и трубки. Работали приборы, показывая, что этот человек все ещё борется за свою жизнь.
Она опустилась на стул и закрыла лицо руками...
ГЛАВА 26. ЯХТСМЕН
Яхтсмену снился сон. Вроде бы, идет он по Москве. Всюду небоскребы в виде сказочных теремов, с колоколен льется русский перезвон, часы на Спасской башне играют "Боже, царя храни". По дорогам снуют шикарные, суперсовременные "Лады" и "Волги". Мостовые похожи на зеркальную гладь, всюду чистота, а дураки исчезли. По улицам ходят не бомжи, а только умные люди, многие из которых работают в его фирме. Они здороваются друг с другом, улыбаются и вежливо спрашивают: "Будьте добры, не одолжите ли пару долларов?" "Конечно, конечно. Вот возьмите не два, а пять" ,"Спасибо", "Пожалуйста"...
Весь мир смотрит русские телевизоры марки "Сонин", пользуется видео и фототехникой от "Никонова". В Париже мода только на русские кружева и оренбургские пуховые платки, немцы стоят в очередях за вологодским маслом: голландцы жуют бутерброды с "Российским" и "Костромским" сыром. "Макдональдсы" утратили свое влияние не только в Европе, но и в самой Америке. В Нью-Йорке нет отбоя от желающих перекусить в "Русской пельменной", в бистро "Расстегаи и кулебяки". Все лакомятся варениками с клюквой, пирожками с капустой и запивают еду пивом "Ячменный колос".
В магазинах моментально раскупаются матрешки, балалайки, пользуется повышенным спросом русский фарфор. Иностранцы предпочитают пить чай только из русских самоваров, варят борщи, не мыслят ужина без отварной картошки с селедочкой и на брудершафт пьют только "Столичную" и "Русскую" .
Все зарубежные бомжи мечтают стать бомжами московскими. Они выстроились в длинную очередь перед его офисом, и Афинская выплачивает им пособие по бомжеванию в золотых русских рублях, бесплатно выдаются контрамарки и веники для посещения русской бани, после чего все они направляются на поселение в пятизвездочные отели для восстановления здоровья, утраченного в своих странах.
Казино Лас-Вегаса и Монте-Карло давно закрыты за неимением посетителей. Однорукие бандиты-автоматы пошли на металлолом, стрелки рулеток заржавели. Зато весь мир играет на бильярде в русскую пирамиду, режется в лапту и городки и проводит досуг за игрой в подкидного дурака. Самые достойные места в игральных залах, за столами, ломящимися от всякой снеди и выпивки, занимают российские безработные, которым на блюдечке подносят подаяния.
Весь космос забит русскими космическими кораблями, станциями, спутниками, с которыми запросто может связаться через русстернет по компьютерной связи любой желающий.
Российские бомжи живут дольше и лучше всех. Их новорожденных детей прямо с пеленок зачисляют в штат фирмы и открывают счета в банках. За здоровьем стариков-попрошаек следят персональные компьютеры.
Люди всех национальностей мечтают стать русскими бомжами. Американцы, французы, итальянцы эмигрируют в Россию. Около здания МИДа на Смоленской площади в Москве - столпотворение. Разноязычный гомон, драки. Русские милиционеры очень вежливо советуют иностранцам - неграм, японцам, индусам не волноваться, потому как паспортов с российским гражданством хватит на всех. Но иностранцы чуть ли не по головам лезут к заветным окошечкам и матерятся, матерятся, матерятся...
Во сне Яхтсмен почувствовал, как кто-то из его сотрудников вкладывает в его руку большой, холодный, металлический доллар. Он приятно холодит ладонь, но она почему-то потеет. Он подносит доллар к уху и хочет спрятать его под голову. Но доллар... взрывается. Все окрашивается в красно-кровавый цвет, и Яхтсмен взлетает...
ГЛАВА 27. АФИНСКАЯ
Когда Яхтсмена уложили спать после ресторана, Афинская позвонила на фирму. Дежурный браток сообщил, что из контингента во время облавы была задержана только Ассоль. И ту, как имеющую постоянную прописку в Москве, освободили через два часа. Попалась старуха по жадности. Когда Чвох предупредил об облаве, и все снялись со своих мест, Ассоль решила остаться, решив, что в отсутствие других попрошаек все подаяния от прохожих и пассажиров попадут в её карман. Омоновцы же, удивленные тем, что на самой многолюдной станции не было ни одного попрошайки, были рады и Ассоль, стоявшей кочергой на своем коронном месте.
Афинская выслушала доклад и психанула, решив на другой же день дать Ассоль полный расчет.
Она зашла в спальню и посмотрела на Яхтсмена. Тот сильно храпел, лежа на животе. Он так и не смог до конца раздеться. Брюки и пиджак валялись около кровати. Но снять рубашку и галстук у него так и не хватило сил. Афинская с отвращением ухмыльнулась: надо же, послал Бог муженька!
Она плотно прикрыла дверь в спальню и набрала номер городской больницы. * Мне Александра Костикова. Саша ты? Не узнала - богатым будешь. Ты достал то, что я тебя просила? Сейчас приезжать? Хорошо, через полчаса я буду у тебя.
Она налила полный бокал водки и поставила его на тумбочке около кровати, на которой спал Яхтсмен, подумав, что если он проснется, то опять заглотит "Смирновской" и отрубится. Что ей и было нужно.
Она надела шубу и выскочила на улицу. Тут же подвернулось свободное такси. * В Первую градскую, - сказала она.
Ее давний знакомый врач-терапевт Саша Костиков проводил её в свой кабинет. Закрыл дверь на ключ. * Зачем тебе яд, Таня?
Она пристально посмотрела ему в глаза: * Уж не тараканов травить...
Костиков встал со стула и молча прошелся по кабинету. Остановился около окна и, не оборачиваясь к ней, негромко сказал: * Конечно, твое дело. Я дам тебе синильную килоту. Но если ты хочешь от кого-то избавиться, поищи другой способ. Если следователи будут круто копать, то непременно выйдут на нашу больницу. * Как получиться, Саша. - Она открыла сумочку, достала пачку десятидолларовых купюр и положила на стол.
Через сорок минут она опять была уже в квартире Яхтсмена. Бокал с водкой так и стоял нетронутым. Муж по-прежнему храпел, перевернувшись на бок.
Она подняла с пола его свадебный костюм и хотела повесить на спинку стула. Но из потайного кармана пиджака на ковер выпал пистолет, который она уже неоднократно видела и с которым Яхтсмен, по-видимому, никогда не расставался. Афинская несколько секунд смотрела на оружие, в голове пронеслось несколько сумасбродных мыслей. Но она заставила взять себя в руки, вытащила из кармана носовой платок и, обернув им пистолет, подняла его с пола и аккуратно вложила туда, откуда он выпал.
Яхтсмен зашевелился и открыл глаза. Она предложила ему похмелиться, и когда он, выпив пару рюмок водки, пошел освежиться в душ, она устроилась в кресле около окна и задумалась. На несколько секунд её сковал страх. Но когда муженек вышел из ванной, опухший и растрепанный, и поставил перед ней бутылку старого французского вина, она в который раз за этот день приказала себе успокоиться. Он нескладно шутил, она выдавливала из себя смех. Она с трудом скрыла свое отвращение к нему, когда он спросил, действительно ли она его любит. Афинская вспомнила молитву-заговор, которую она когда-то читала на сцене театра. Он, опять пьяный, сидел в кресле с полным бокалом водки и с восхищением смотрел на нее. Она закончила свой монолог, встала с колен, сняла с себя костюм и одела подаренный накануне пеньюар, чувствуя, как он одобрительно улыбается. Она взяла свой бокал и присела перед ним на корточки: * Ну, давай выпьем по последней? * Почему по последней? заплетающимся языком спросил он. * И спать, спать, спать...
Он наморщил лоб, словно старался что-то понять, но потом медленно выцедил водку. Она видела, как его подбородок упал на грудь и как у него опять слипаются глаза. Он откинулся в кресле и наконец тяжело засопел, пустой бокал вывалился из руки и лежал на мягком паласе около его ног.
Она ещё несколько минут посидела перед ним, потом встала и взяла телефон. Набрала номер телефона своего телохранителя: * Заезжай за мной через полчаса. Ты знаешь, где я.
Она вынесла из спальни свою сумку, в которой привезла к Яхтсмену свой свадебный наряд, сняла пеньюар и надела костюм. Прошлась по комнатам и собрала все свои вещи. Она старалась не спешить и все аккуратно сложила пеньюар, косметику, бутылку с вином, свой бокал. Застегнула молнию. * Ну, что? - сказала она сама себе. - Надо присесть перед дальней дорогой.
Минуту посидела в гостиной, глядя на спавшего Яхтсмена. Затем резко встала, нашла в шубе свои перчатки и натянула их на руки. Включила приемник и настроила его на музыкальную круглосуточную волну. Из динамиков вырывалась какая-то дурацкая песня "Люблю я макароны". Она прошла в спальню и вытащила из кармана пиджака пистолет. Обойма была вставлена.
Яхтсмен спал и чему-то во сне улыбался. Она подняла его руку, вложила в ладонь рукоятку пистолета, и приставила ствол к виску.
Яхтсмен открыл бесцветные глаза. Она двумя руками поддерживала его руку с пистолетом у виска. Сердце колотилось так, что, казалось, заглушало нелепую песенку. * Таня! - сказал Яхтсмен. - Ты принимай всех, кто приехал из-за границы. И не жалей пособия...
Она в ужасе вскрикнула и прижала его палец к курку пистолета. Раздался выстрел...
ГЛАВА 28. КНОРУС
Кнорус снял двухкомнатный номер "люкс" в гостинице "Минск". Он небрежно бросил сумку с деньгами на мягкий ковер и повалился, не снимая куртки, на широкую двухспальную кровать. Голова раскалывалась. Агата в лисьей короткой шубке, которую он ей купил в день отъезда, стояла перед ним и, казалось, с укором смотрела на своего благодетеля.
Кноруса мутило. После того, как прошедшим вечером, они заняли в поезде купе на двоих в спальном вагоне, он достал из сумки литровую бутылку "Кремлевской" водки, пакет с бутербродами. Поставил перед Агатой стакан и извинился: * Стопок и фужеров здесь нет.
Агата отрешенно пожала плечами, и Кнорус понял, что она по-прежнему не могла отделаться от каких-то своих тайных мыслей. Впрочем, он догадывался, что она все ещё переживала расставание с Москвой и с Юрайтом.
Поезд наконец тронулся. Кнорус с облегчением вздохнул и сразу скрутил пробку. Налил, не обижая, себе, затем поднес бутылку к её стакану. Но не успел плеснуть и двадцати граммов, как она, молча, накрыла стакан ладонью, как бы говоря, что ей достаточно. * Ну, - сказал он, - чтобы все плохое осталось позади...
Она, не приняв предложение чокнуться, выпила водку и откинулась на стенку купе. Больше она не пила, и Кнорус раз за разом подливал только в свой стакан. Он пробовал шутить и как-то развеселить Агату, но она лишь безмолвно смотрела на него и изредка грустно улыбалась. Через пару часов он исчерпал весь запас дежурных шуток, водка приятно пьянила, все его страхи исчезли, и он, пересев к Агате, стал рассказывать о своей жизни. Она, съежившись, смотрела в окно, а он вспоминал о своем детстве, о строгих родителях, о женщинах, которые его почему-то всегда оставляли.
Он выпил уже больше половины бутылки и, жуя бутерброд с краковской колбасой, положил ей руку на плечо. Привлек к себе - она безвольно поддалась. Он выключил верхний свет. В купе тускло горело только бра над её кроватью. Почувствовав прилив нежности, он прижался к ней щекой и постарался повернуть к себе, но Агата резко скинула его руку со своего плеча, посмотрела с неприязнью: * Кнорус, давай не в поезде... * А кто мешает? * Я не могу и не хочу здесь, понимаешь?
Он скривился, пересел на свое место и налил водки. Они больше не разговаривали, и он думал, что никуда она теперь от него не денется. В памяти вертелась какое-то несуразное выражение "Не было бы зла - полюбишь и козла". Козлом он себя не считал. Наоборот, ему казалось, что он, Кнорус с такими огромными деньгами, был умным и изворотливым парнем. Он налил и, мысленно произнеся тост, выпил за свой успех. Потом за Агату, чтобы она его сильно полюбила и не смогла без него жить. Потом за Яхтсмена и Афинскую, которых он оставил с носом. Потом за придурка Юрайта, пожелав, чтобы у него никогда не стоял. Кнорус не помнил, как уснул.
Проснулся, когда по репродуктору оповещали, что они подъезжают к столице Беларуси. Агата по-прежнему сидела, сложив руки на столике и смотрела в окно.
На вокзале они поймали частника и за пару долларов доехали до гостиницы...
Теперь он лежал, свесив ноги в грязных сапогах, на кровати и смотрел, как ежилась от озноба Агата. Она, не снимая шубки, присела на край стула, прижала подбородок к теплому воротнику. * Иди ко мне, - похлопал ладонью по мягкому пуховому одеялу Кнорус. * Зачем? - задала она, как ему показалось, совершенно несуразный вопрос. * Я тебя согрею. * Нет надобности - мне не холодно.
Он обозлился: * Что уже по Юрайту соскучилась? Нищего тебе не хватает? - он резко поднялся с кровати и заходил по комнате. Его все больше и больше раздражало её настроение. - Ты здесь слезы льешь, а он со своей телкой в кровати теперь кувыркается.
Он увидел, как нервно задрожали уголки её губ. Но ему теперь было нисколько её не жалко. Он понял, что ни грубостью, ни лестью теперь не добьется её расположения. Да и ему самому было тошно от выпитой ночью водки. Он решил не будить в ней зверя и отложить окончательный разговор по душам на более благоприятное время, когда с Агаты схлынут грустные воспоминания. Прежде всего, подумал он, надо поправить здоровье, что-нибудь перекусить и позвонить старому дружку по поводу загранпаспортов. Он не намеревался торчать в Минске долгое время. К тому же Кнорус не хотел, чтобы Агата знала, каким способом он будет добывать загранпаспорта. Поэтому он решил спуститься в холл гостиницы, где находились таксофоны, и заодно забежать в бар, чтобы выпить бокал кампари и купить что-нибудь для завтрака.
Он постарался показать ей, что успокоился и забыл свой приступ гнева. Доброжелательно сказал: * Я спущусь вниз и куплю что-нибудь поесть. Ты что хотела бы?
Она равнодушно пожала плечами: * Мне все равно...
Он напрягся, чтобы вновь не взорваться, и только резко хлопнул входной дверью.
Друг обрадовал: за две тысячи долларов паспорта с туристическими визами на месяц во Францию будут сделаны в течение трех дней. Необходимы только фотографии. А там уже Кнорус сам должен кумекать, каким образом оформлять вид на жительство. Старый подельщик лишь посоветовал, чтобы Кнорус перебирался в Испанию, где можно недорого купить какое-нибудь "бунгало", и, имея частную собственность, раз за разом продлевать визу. Кнорус поблагодарил товарища за помощь и пригласил его к себе в гостиницу на вечерний обед. * Если хочешь, приходи со своей дамой, - сказал он, подумав о том, что Агата, может быть, немного развеется, познакомившись с подругой товарища.
Он зашел в бар, заказал себе большой бокал кампари и стопку водки. Уселся на табурет около стойки. Потягивая через трубочку оздоравливающий организм напиток, он, крутясь на высоком мягком табурете, оглядел зал. Несмотря на утренние часы, больше половины столиков в баре были уже заняты. Командировочные мужики похмелялись. За несколькими столиками сидели симпатичные беларусочки в коротких юбочках. Они оценивающе поглядывали на Кноруса. Он, окончательно избавившись от головной боли и придя в хорошее расположение духа, даже пожалел, что в номере сидела дама его сердца. Подмигнул смазливой брюнеточке с ногами от самого подбородка. Она тут же поднялась и, виляя бедрами, словно заправская манекенщица, подошла к нему. * Какие проблемы? * Пока никаких, - улыбаясь, ответил Кнорус. Уж он-то знал, как вести себя с такой публикой. * Есть свободное время? - снова спросила девица. * Навалом, - сказал Кнорус и добавил, разочаровав ночную красотку. - Только я в Минск приехал со своими дровами.
Она презрительно скривила губы и походкой полной достоинства пошла к своему столику.
Бармен сказал, что горячий завтрак могут подать и в номер. Поэтому Кнорус купил только бутылку сухого итальянского вина, заказал, не жадничая, все фирменные блюда, и поднялся на свой этаж. Около двери своего номера он услышал голос Агаты, которая громко разговаривала по телефону. Он остановился и прислушался. * Я далеко, - сказала поникшим голосом Агата и, видимо, что-то услышав в ответ, громко заговорила: - Я рядом, Юрайт. Я с тобой, рядом. Только не сегодня - завтра мы с тобой пойдем гулять на Арбат. Ты хочешь со мной пойти на Арбат?
Кнорусу захотелось с силой ударить ногой в дверь, за которой Агата спрашивала ненавистного Кнорусу абонента: * Хочешь, Юрайт? Отвечай...
Кнорус резко развернулся и чуть ли не бегом пошел обратно к лифту. Он, держа в руке бутылку с вином, снова зашел в бар и посмотрел в сторону брюнетки. Она поняла его взгляд, подошла к нему. * Где? - спросил Кнорус. * А разве твой номер занят? * К сожалению, - ответил он.
Симпатичная путана вытащила из кармана пиджачка ключ с брелоком гостиницы, повертела его на пальце: * Только номер нужно оплатить... * Сколько? * Вместе со мной - двести. До вечера. * Нет проблем, - коротко сказал Кнорус, и они пошли к лифу.
Когда он вечером зашел в свой номер, Агаты не было. За столом, приканчивая заказанный утром завтрак, сидел его белорусский друг с какой-то девицей: * А мы тебя заждались.
Кнорус плюхнулся в кресло и, показав на бутылку "Зубровки", которую принесли гости, коротко сказал: * Наливай.
Больше он не строил иллюзий по поводу своего семейного счастья с Агатой. Он знал, что, наверняка она уже сидела в поезде, следующем в Москву. К Юрайту.
ГЛАВА 29. БУРДАКОВ
Бурдаков открыл глаза и увидел какой-то незнакомый чистый белый потолок. Таких белых потолков он уже давно не видел. Наверное, с тех пор, как ушла от него жена и он остался один, с головой окунувшись в работу. Домой он приезжал только, чтобы скоротать ночь и по возможности выспаться. Конечно, до ремонта не доходили руки, да он, собственно, никогда и не собирался заниматься приведением в надлежащий вид своего небольшого и одинокого жилища. В управлении из-за нехватки денег на ремонт стены и потолки давно облезли, покрылись подтеками и водяными пятнами и потолки были, скорее, серого, чем белого цвета. В квартирах, которые ему приходилось посещать по надобности службы, и в которых жили те, с кем он вел непримиримую борьбу, потолки тоже не сияли белизной и ухоженностью.
Ему на миг вновь показалось, что он находится в номере барселонской гостиницы, где он жил, когда приезжал в Испанию по своим обязанностям.
Но это был не номер гостиницы. Он с трудом повернул голову и увидел около себя какую-то стойку с подвешенными пузырьками, из которых через трубки стекала какая-то жидкость. Трубки подходили к его руке. Стены комнаты были облицованы кафелем. Конечно, это был не номер испанской гостиницы.
Он устало закрыл глаза, и в темноте вдруг на доли секунды вспыхнул огонь и раздался выстрел. Теперь он понял, что произошло и где он находится. Но потом вдруг ему стало легко. Он, не ощущая веса в своем теле, был подхвачен потоком пахнущего ландышами воздуха, и понесся по какой-то розовой воздушной трубе. Затем плавно спланировал и спустился в комнату с белым потолком и облицованными кафелем стенами. На кровати он увидел похожего на себя человека. Он догадался, что это и есть он сам. Только тот двойник, который лежал с многочисленными трубками и проводами на кровати, был такой же белый, как и стены в комнате.
В какие-то секунды он понял, что легкость в его теле проходит, и он не может больше держаться на воздухе. Он упал к тому Бурдакову, который лежал на кровати. Розовое освещение исчезло, и теперь он ощутил, как тяжела его голова. Он с трудом открыл глаза и увидел вокруг себя множество людей в белых халатах. Они резко переговаривались и суетелись около его тела. Кто-то поднес черную подушку и к его губам, вставили какой-то шланг. Сначала он испугался, подумав о том, что его живым укладывают в гроб, но потом ощутил, что из шланга к нему полился тот розовый воздух, которым он несколько минут наслаждался и который поддерживал его в невесомости. Голова закружилась, и он погрузился в какую-то темноту. Но дышать было гораздо легче.
Когда он в следующий раз открыл глаза и увидел тот же самый белый потолок, ему захотелось пить. Он повернул голову и увидел перед собой Маргариту с каким-то распухшим красным лицом. Он хотел поздороваться с ней, но не смог сказать ни слова. Лишь с благодарностью моргнул ей глазами, когда она мокрой губкой обтерла ему губы.
В следующее пришествие в этот мир он опять увидел её. Она держала его ладонь в своей руке. * Это ты? - спросил он, - или мне кажется. * Это я, ответила она и попросила: - Ничего не говори больше. Тебе нельзя пока разговаривать. * А потом будет можно? - спросил он. * Потом будет можно, кивнула она. * Тогда я скажу, чтобы ты больше от меня никогда не уходила. * Я больше никогда от тебя не уйду, - заверила она его. - Только давай помолчим.
Он в согласии закрыл глаза и уснул. Он хотел ещё раз пролететь по розовой трубе, ощутить себя невесомым. Только он хотел взять с собой в полет и её - его Маргариту. Но воздух больше не становился легким и прозрачным.
К Бурдакову возвращалась жизнь...
ЭПИЛОГ
Через пару месяцев Бурдакову разрешили выходить из дома на прогулки. Они с Маргаритой много времени гуляли. Наступили первые дни весны, и они, часто отдыхая на лавочках, праздно шатались по вечерам и в выходные дни по старым московским улицам. Однажды на старом Арбате Бурдакову показалось, что он увидел того самого парня со шрамами на лице, который заявил о похищении девушки. Но молодой человек, под руку которого держала симпатичная барышня в лисьей шубке и с футляром из-под скрипки, шел так быстро, что Бурдакову было за ним не угнаться. Да и Маргарита, оберегая его здоровье, не разрешала ему пока не то что бегать, а ходить более часа. Насильно усаживала на лавочку и заставляла вдыхать носом весенний воздух.
Она, чтобы отвлечь Бурдакова от милицейских забот, много рассказывала о своей работе. Бурдаков слушал и изумлялся: откуда же у этой хрупкой женщины берутся силы? По её настоянию в их округе было открыто два приюта для подростков, ночлежка для бездомных. Она создала из пенсионеров и домохозяек комиссию по распределению гуманитарной помощи и сама контролировала раздачу продуктов неимущим. Она смогла уговорить руководителей крупных коммерческих фирм заняться благотворительностью. И теперь в столовых и кафе старики и нищенствующий люд несколько раз в неделю бесплатно и сытно обедали. Но она и слышать не хотела, когда Бурдаков начинал говорить о том, что ему пора выходить на работу, и что он мог бы, сидя в кабинете, заниматься оперативными делами. Она строго придерживалась рекомендаций врачей, которые после ранения требовали для Бурдакова только спокойствия и побольше бывать на воздухе.
Однажды они поднимались по Тверскому бульвару и проходили мимо дома, куда когда-то Маргарита Павловна ходила на деловую встречу к королеве бомжей и нищих. Они, не спеша, прошли мимо, и Белякова не могла не заметить, что около того самого подъезда стояло большое количество невзрачно одетых людей. Среди них были и старики, и молодые люди в военной форме, и инвалиды на колясках и с культяпками вместо рук.
Она не знала, что в тот день госпожа Афинская принимала экзамен у тех, кто решил себя посвятить прибыльному нищенскому делу.
После того, как покончил жизнь самоубийством Яхтсмен, Афинская пережила несколько неприятнейших дней, когда следователи практически не давали ей работать и замучили допросами. Как было ей, вдове, пышно похоронившей своего мужа на Ваганьковском кладбище, доказать, что она вовсе не причастна к смерти. "Ну, зачем бы я выходила за него замуж?" спрашивала она безусого следователя-мальчишку, который только был принят на работу в управление Бурдакова. "Если бы я задумала его отправить в мир иной, то неужели для этого стоило заключать брак и тем более венчаться в церкви?" Следователю показались обоснованными ответы Афинской, тем более на рукоятке пистолета были отпечатки пальцев самого Яхтсмена. Он только не мог понять одного: почему капли крови, которая брызгами разлетелась после выстрела, не были обнаружены на ковре и предметах мебели относительно направления выстрела. Хотя по бокам их было достаточно. Значит, думал следователь, капли крови попали на того человека, который стоял напротив Яхтсмена.
Следователь долго мучился этим вопросом, но заместитель Бурдакова требовал быстрейшего завершения дела и смог уверить начинающего сыщика в том, что это обыкновенное самоубийство на почве ревности. Тем более и сама Афинская на допросах не раз говорила, что Яхтсмен сильно ревновал её к своему телохранителю.
Госпожа, как и рассчитывала, вышла сухой из воды. По её же внутреннему убеждению, она не только ничего не потеряла, а даже приобрела. Став полновластной правительницей нищенского мира, вдова приняла на работу осиротевших быков своего мужа. Правда, почти со всем добывающим контингентом пришлось расстаться. Пьяницы и несговорчивые бомжи ей были не нужны. Благо, потоки желающих стать нищими, не прекращались. И она по достоинству оценила селекционные качества своего нового зама - Юрайта. За его преданность она переписала на него шикарную квартиру Яхтсмена, в которой он и поселился со своей сожительницей, которая когда-то пиликала на скрипке "Брызги шампанского" в переходе на Мырле. Он ездил теперь на "девятке", принадлежащей когда-то Кнорусу, которого испанская полиция за какую-то аферу надолго засадила за решетку.
Ему, Юрайту, принадлежала и идея устраивать раз в месяц день открытых дверей, когда на фирму приходили желающие посвятить себя нищенскому делу. Слух о приличных заработках и защите от вымогателей и рэкетиров быстро облетал всех, кто в одиночку побирался и просил милостыню. Все хотели работать в фирме, хотя за покровительство из "зарплаты" вычиталось до пятидесяти процентов налогов. Но получить постоянное теплое место в пригородной электричке или в переходе метро мечтали многие. Но штаты, как любила говорить, Афинская у неё были не резиновыми, и зачисляла на работу она лишь каждого десятого желающего.
Теперь на стене в кабинете Афинской висела огромная карта всей Москвы, на которой разноцветными кружочками она по-прежнему отмечала количество и расстановку музыкантов, воинов-чеченцев, инвалидов-эпилептиков, нищих пенсионеров.
Всего этого Маргарита Павловна не могла знать.
...Они дошли до Пушкинской и спустились в переход, который был наполнен грустными переливами гармоники. * Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня... - пел под свой же аккомпанемент старик с орденскими планками на пиджаке.
Бурдакову показалось, что старик провожал его взглядом. Он достал бумажник, вытащил пятитысячную купюру и бросил в шапку гармониста.
Русич в знак благодарности кивнул ему головой...