Романова Галина Владимировна. Любвеобильный джек-пот

   – А потом? – Помидор она все же порезала и сдвинула с деревянной доски в шипящую маслом сковородку.
   К бывшему мужу она повернулась спиной, стараясь, чтобы он не уловил ее внезапного интереса.
   А интерес, конечно же, возник. Еще бы ему не возникнуть после всего, что случилось сегодня.
   Странный угрюмый тип живет в квартире напротив. Почти ни с кем не общается. Женщин к себе не водит. Мужчин, кстати, тоже. Никого у него нет. Никаких привязанностей, кроме желания уязвлять ранимых соседок и втравливать их в чудовищные истории. И тут вдруг оказывается, что у парня имеется талант. Да не какой-нибудь, а талант зарабатывания денег. Лия, конечно же, не предполагала, что этот Гольцов – нищий. Прекрасно знала, сколько стоит трехкомнатная квартира в их доме, а Гольцов жил именно в такой. Но чтобы он был так крут и обеспечен... Нет, не производил он на нее подобного впечатления, хоть умри, не производил.
   – А потом с ним произошла какая-то чудовищная история, – медленно проговорил Мишаня. Оставил в покое свои ногти и уставился теперь на ее ноги. – А чего это ты, Лия, без обуви? Ты же не любишь ходить босиком и...
   – Мишаня, погоди. Ты сказал, что с Гольцовым произошла какая-то история, так?
   Поджаренные помидорные дольки она смахнула деревянной лопаточкой на тарелку, где дожидался своего часа полуфабрикат рыбного филе. Теперь все это нужно было присыпать тертым сыром и на несколько минут в гриль. Причем без лишней суеты и напряженности, чтобы Мишаня, упаси господь, не заметил ее чрезмерной озабоченности. Не объяснять же ему, что она не так давно возненавидела своего соседа и желает теперь узнать о своем враге как можно больше.
   Мишаня, расскажи она ему всю правду, начнет лечить, учить, советовать, доведет ее до обморока своим менторским тоном и массой примеров из жизни знаменитостей.
   – Сейчас рыбку поджарим... Откроем бутылку вина. Вино станем пить, дорогой? – Про вино она спросила, чтобы окончательно усыпить его бдительность, но Мишаня, как назло, вдруг сделался задумчив и серьезен. – К рыбе полагается белое... О, черт, белого, как назло, нет. Что станем делать?
   – Выпьем и красного, не умрем, – проговорил он с легким замешательством, а потом... – Знаешь, Лия, думаю, тебе и правда нужно бы сменить место жительства.
   – Да? А что так? Кто представляет для меня большую опасность: Кариковы или Гольцов? Что там с ним не так, а, дорогой?
   Она нагнулась к стеклу духового шкафа и сосредоточилась на том, как покрывается румяной корочкой рыбное филе. Сейчас, вот сейчас Мишаня созреет и выложит ей все сам. И ей ничего, ну абсолютно ничего не нужно будет ему рассказывать.
   Ее расчет оказался абсолютно верным. Пускай не сразу, пускай не в тот же миг, а спустя лишь полчаса, он все ей рассказал. Под бокал красного вина, под рыбное филе в сырно-помидорной заливке, Мишаня рассказал ей про крах Дмитрия Игоревича Гольцова.
   История эта, на ее взгляд, не была банальной, но и не такой, чтобы считаться жизненным крахом. В ее практике случалось и похуже, и ничего, люди выживали и даже пытались потом что-то строить заново.
   – И что же, все потом так уж и отвернулись от него? – Лия поставила на стол недопитый бокал с вином и тронула бывшего мужа за рукав тонкого пуловера, – тот в своем рассказе постоянно делал паузы, путался и то и дело возвращался к самому началу.
   – Да, отвернулись. Димка тут как раз жениться собирался на дочери одного из влиятельных людей. – Мишаня назвал известную фамилию в их городе. – Так помолвку расторгли. В бизнесе тоже перестали доверять, а если тебе не доверяют, кто станет заключать с тобой какие-то договорные обязательства! Сейчас не время красных пиджаков. Рука, которую ты пожимаешь, заключая сделку, должна быть чистой! Чистой, понимаешь?!
   – Да, наверное...
   Рассказывать своему бывшему мужу о своих соображениях на этот счет она поостереглась. Пускай пребывает в своей уверенности, а уж она как-нибудь в своей.
   – А его руки перестали быть чистыми, Лия! На них сделалось огромное грязное пятно, которое не смыть! – воскликнул Мишаня, как ей показалось, с огорчением.
   – Но ты же сказал, что его вроде бы оправдали, – осторожно вставила она, подложила ему еще рыбы и пододвинула ближе блюдо с салатом. – Что это была вроде бы случайность, и он был ни при чем.
   – Да! Да, все так и было, но... Это вот самое «но» незримо носилось и носится в воздухе. Никто не захотел иметь с ним дела после всего этого. Он же побывал там!.. – И Мишаня отчего-то потыкал указательным пальцем воздух над своей головой. – Кто доверит ему после этого?! Он мог там опуститься. Сломаться, в конце концов. Его просто-напросто могли завербовать. Понятно тебе?
   Она осторожно кивнула, соглашаясь, хотя и не была с ним согласна.
   То, что Гольцов попал в нелепую дурацкую ситуацию по своей доверчивости и наивности, она не верила. Не мальчик же, понимал, кто, что и зачем.
   То, что его могли очень ловко и удачно подставить, было почти очевидным. Парень был умным, талантливым и достаточно влиятельным на тот момент.
   В совершенно стерильные, чистые руки, заключающие сделки, о которых ей с чувством тут заявлял Мишаня, она тоже не верила. Там, где крутятся большие деньги, всегда существовали и будут существовать бои без правил.
   Другой вопрос... Другой вопрос, если Гольцова нужно было устранить, не устраняя. То есть убрать с арены действий, оставив при этом в живых. Посадят, нет ли, тут вопрос спорный. А вот что на прежнее место Гольцову не подняться, это стопроцентно.
   – Не-еет. – Мишаня даже пальцем ей погрозил, когда Лия изложила ему свои доводы. – Ты неправильно мыслишь, дорогая! Совершенно искаженно! Оно и понятно, столько лет проработать с преступниками... Конечно, по-другому ты мыслить не можешь, но все было не так! Не так!
   Она не стала спорить, тут же отключила слух и принялась мыть посуду.
   Как там было с Гольцовым в его прежней сытой и беспроблемной жизни, ей стало уже неинтересно. Почти неинтересно... Больше ее интересовало то, как будет в его теперешней. Как он собирается сосуществовать бок о бок с ними со всеми: с ней, с Кариковыми? Оставит все, как есть? Или... Нет, ей все равно непонятно, зачем он к ней приходил? Совершенно нелогичный, глупый поступок. Даже для обиженного жизнью мужчины глупый. Выяснять, нет?..
   Она на мгновение отвлеклась, прислушиваясь к тому, о чем бубнит за ее спиной захмелевший Мишаня. Там было все по-прежнему: бесполезные опустошающие подробности его теперешних романов, обиды на ее неприспособленность к семейной жизни и планы на ближайшие несколько недель. Слушать не стоило, и Лия снова сосредоточилась на мыслях о Гольцове.
   Зачем все же он приходил?

Глава 5

   Он совсем не понял, с чего это вдруг проснулся посреди ночи. Такого не бывало никогда прежде. Если уж мучается бессонницей, так с самого вечера. С того самого момента, как уляжется на широченную панцирную койку. Таращит глаза в не беленный со смерти жены потолок и все думает, думает, а спать не спит. Ну а уж коли доведется уснуть сразу, то до самого утра глаз не размыкает. До того момента, как корове нужно выходить.
   Филипп Иванович осторожно повернулся на бок. Может, помирать он собрался, оттого и проснулся? Может, старая с косой к нему наведалась, да в бок, прежде чем забрать, ткнула. Чтобы он осознал, так сказать, перед самой своей кончиной, что все – пора, собирайся, и так зажился, старый...
   Нет, не болело ничего. Сердце пускай по-стариковски, но все еще молотило. Кашель не подступал, перехватывая горло. И в голове было ясно, не давило ни в затылке, ни в висках.
   Чего же тогда глаза-то вытаращил посреди ночи?! До коровы еще часа три, не меньше. Он еще лет десять назад научился безошибочно угадывать время без часов. С тех пор ни разу его и не перепутал. Чего тогда не спится? Странно как-то...
   Может, за Лийку душа разболелась? Или приснилось что плохое про нее? Да нет, вроде ничего не снилось. Хотя душа за нее всегда болит. Ноет и ноет, проклятая. За жизнь ее не сложившуюся, за маету одинокую. Да за красоту ее невостребованную. И изменить-то он ничего не в силах. Пригрозит так полушутя, полусерьезно, что в Дом престарелых уйдет, да и только...
   С чего же проснулся?..
   Филипп Иванович пролежал без сна еще минут двадцать, а потом не выдержал и слез с кровати. Чаю захотелось среди ночи, что за блажь? И не столько чаю, сколько Лийкиных ватрушек. Вот ведь и готовит баба, пальцы скушаешь, а поди же ты, все одна. Он хоть и журит ее временами, но понимает же как никто, что находка она, а не баба. Кто бы еще понял, ох...
   Нашарив обрезанные по щиколотку старые валенки, Филипп Иванович вынырнул из-за занавески, что отгораживала его кровать от большой комнаты, и по стеночке на ощупь двинулся к выключателю. Но до выключателя он не добрел, остановился с чего-то и прислушался. Прислушался и похолодел.
   Вот что, оказывается, его разбудило-то! Не бессонница, нет. И не старуха с косой, встречи с которой он заждался. Нет, нет и нет. Что-то происходило за стенами его дома. И даже не за стенами, а за одной стеной, что граничила с соседним домом, где Марфа Игумнова жила. И то, что происходило там сейчас, было незнакомым и пугающим.
   Никогда, будучи в твердом уме и здоровой памяти, не голосила так соседка посреди ночи. Никогда! Сдержанной была и на язык, и на чувства. Сына даже когда хоронила два года назад, слезы ее никто не видел. Стояла над гробом, будто каменная. А чего же сейчас орет, будто режут ее?
   Ах ты, господи ты, боже же мой!!! А ведь, поди, и правда режут!!! Банда-то... Про банду он совсем стариковским своим разумом позабыл. А они, эти преступники малолетние, уже двух старушек, по слухам, убили и пожитки их сожгли, и пытали их перед тем, как убить. Потому, может, и воет Марфа, что пытают ее?! Воет так, что сатане страшно, чего про живого человека говорить. Воет, стонет, а на помощь не зовет...
   А пошел бы он на помощь-то?! Пошел или нет?!
   Филипп Иванович вдруг безвольно съежился и съехал по стене, больно стукнувшись сухим задом об пол. И тут же закрыл руками уши, и зажмурился, и головой замотал. И слезы вдруг закипели, защипали в глубоких морщинах старых выцветших глаз. И стыдно-то как стало, ох, господи!!! Так стыдно, что жить невмоготу. Лучше бы уж сдохнуть ему было прямо сейчас, чем слушать, как Марфу убивают.
   А может... Может, и не убивают вовсе, а?! Может, зуб у нее болит, оттого и воет она?! Глянуть бы... Хоть одним глазом, что стыдливо зажмурил.
   Великих сил стоило Филиппу Ивановичу подняться с пола. Словно все болячки, что бережно хранило тщедушное старое тело, разом пробудились и набросились на него. И в голове заныло и затюкало. И сердце зашлось так, что, казалось, вот-вот еще разок-другой подпрыгнет и остановится точно. Ноги сделались чужими и ватными и поднимать его все никак не хотели. В коленках скрипело, в щиколотках будто по гвоздю кто вогнал, а пятки огнем горели, словно скипидаром смазанные. Наконец вышло. Поднялся он. И даже до окна добрел, и времени, казалось, час прошел. А Марфа все не унималась.
   Осторожно тронув выцветшую ситцевую шторку, Филипп Иванович выглянул из окна на улицу. Ничегошеньки не было видно. Темнота кромешная. То звезды таращились битую неделю так, что спать от их света невозможно было, хоть окно заколачивай. А то ни зги не видать. Темнота да крик этот, рвущий душу на части.
   Филипп Иванович подумал минуты три и решительно потянул с гвоздя у притолоки старенький ватник. На улицу он выходить не станет, нет. Боязно очень, нечего бога гневить отговорками. Он выйдет в сенцы и уже оттуда, с крохотного окошка, что слева от двери, посмотрит на Марфин дом. С этого самого оконца ее двор хорошо видно. И двор, и калитку, и крыльцо. Что-нибудь, да рассмотрит.
   Не было видно почти ничего. Мельтешение низкорослых теней, да и только. Странно, но с улицы крик Марфы Игумновой был почти не слышен, из сенцев, где Филипп Иванович прильнул носом к стеклу, так и вообще почти ни звука. Ему пришлось даже дверь в хату приоткрыть, чтобы ничего не пропустить. Видимо, общая стена их домов играла такую акустическую шутку, раз он услышал.
   Сколько он так стоял и смотрел, он так и не вспомнил потом. То во времени разбирался, не путаясь, а тут, поди же ты... И когда вдруг разом все стихло, объяснить потом не смог. Вой оборвался на высокой ноте, и тишина наступила такая, что в ушах заныло.
   Филипп Иванович еще теснее прильнул носом к стеклу. То нещадно отпотевало, и приходилось то и дело его протирать. А это мешало сосредоточиться и напрячь слух и давно ослабевшее зрение. Мелькает кто-то по двору, это точно, что мелькает. Но вот кто?! Может, это у него в глазах рябь такая полосуется от страха. А может, и правда, кто и есть. Чего же Марфа-то не орет больше?! Жива она или нет?!
   Он снова и снова вглядывался, вслушивался, протирал стекло и льнул к нему потным лицом. Все оставалось по-прежнему. И потом вдруг в какой-то момент и взметнулось к небу это страшное огненное пламя. Филипп Иванович даже вздрогнул от неожиданности и от стекла отскочил. Задел ногой пустой подойник, и как забыл, что оставил его там – у двери. И от дикого грохота, с которым покатилось по полу пустое оцинкованное ведро, присел, вжав голову в плечи.
   Все!!! Он пропал!!! Сейчас эти злодеи непременно ворвутся к нему в дом и тогда... Тогда он уж точно больше ничего не узнает и не увидит. И умирать станет страшно, как Марфа Игумнова за стенкой. Орать, может, и не будет так, как она, но мучиться станет. И даже не это так его заботило, хоть и заставляло трястись и лязгать зубами, сколько то, как все это на его ненаглядной Лийке отразится.
   Она же не переживет! Убиваться станет и винить себя, что уехала, бросила его одного. Что не обезопасила, что не предприняла ничего для того, чтобы его оградить, спрятать от беды. Плакать станет, уж точно. И еще чего доброго совсем на себе крест поставит. И думать больше не будет ни о каком замужестве. И это из-за него-то! Из-за старого бесполезного пня, что дрожит в собственном доме, испугавшись смерти. Ему ли смерти бояться, когда она уже давно на его пороге ноги обивает? Э-эх, дурень...
   Филипп Иванович рывком распахнул приоткрытую дверь в избу и без опасения щелкнул выключателем. Лампочка на шестьдесят тускло засветила внутри пластмассового шара розового с белым. Сейчас он найдет смешную игрушку, что Лия ему подарила ко дню рождения. И позвонит. Позвонит в милицию и сообщит о страшном крике соседки Марфы Игумновой и о большом пламени, что взметнулось в небо посреди ночи тоже сообщит. И бояться не станет. Чего ему бояться-то на рубеже своей жизни?! Чего? Лийка вот, правда, неприкаянной останется...
   Милиция отозвалась сразу. Да так слышно было здорово. Филипп Иванович даже в первое мгновение трубку от уха отнял и посмотрел на нее недоуменно, оттуда слышно-то или нет. Оттуда...
   И парень толковым оказался. Не зевал, не плевался и не отсылал его куда подальше. Все быстро узнал, записал и велел не высовываться, пока милиция не приедет. Потом в ухе, в трубке то есть, коротко и тонко запищало. И ему пришлось долго искать ту самую крохотную кнопку, на которую стоило нажать, чтобы этот противный комариный писк прекратился. Нашел и возрадовался. Надо же, он еще и ничего, соображает. Потом подержал какое-то время телефон в руке, раздумывая, звонить Лийке или нет. Вроде и не сообщать нельзя, мало ли что. Вдруг и в ее дом залезли тоже и погромили там все.
   А сообщать вроде бы и грешно. Она же минувшим вечером должна была на день рождения к подруге пойти. Вдруг веселье за полночь перевалило? Вдруг ей там повезло, и она сейчас не одна, а с кавалером? А он станет киснуть и жалиться? Нет, не станет. Пускай дочка отдыхает без печалей и тревог. Он как-нибудь один справится. Вон и милиция скоро подъехать обещала.
   Милицию Филипп Иванович прождал полтора часа. Полтора часа прошло с тех пор, как на окраине деревни послышался едва различимый звук работающего автомобильного мотора. Воспрянув духом после разговора с толковым дежурным, он постепенно начал терять былую уверенность, и к моменту их приезда снова дрожал осиновым листом. И свет снова выключил. Нет, неправда. Свет он выключил почти сразу после звонка. И снова в сенцы пошел. И стал там опять в темное окошко подглядывать. А ну как в свете костра разглядеть что-нибудь удастся. Это же уже информация...
   Информации к моменту прибытия оперативников набралось – кот наплакал. Костер быстро прогорел, и в свете его ничего, кроме прежних теней, видно не было. Преступник хоть и был мал ростом и возрастом, но хитер был, слов нет, хитер. К костру близко не подходил и разговор на повышенных тонах не вел. Ничего... И на старуху случалась проруха. Где-нибудь да прокололись эти стервецы, если, конечно же, они это были. Когда в дверь его дома осторожно постучали, Филипп Иванович был почти уверен, что это милиция...

Глава 6

   Ей все же придется тащиться на этот день рождения. С великой неохотой. Через не хочу, но придется. И пыталась ведь откреститься. Начала что-то такое, оправдывающее собственное нежелание, лопотать в телефон после того, как Мишаня соизволил отбыть в свой особняк. И со временем-то у нее проблема. И на даче у нее остался старик без присмотра. И банк ее второй день домогается непонятно с чего.
   Ничего не вышло. Света странно помолчала минут пять, а потом принялась всхлипывать. Ну, прямо, как Мишаня.
   И не нужна-то она никому, Светлана в смысле. И никто с ней не хочет общаться. И готовилась-то она за месяц загодя. И вообще... Если Лия не придет, Света сочтет, что та ее презирает. Попробовал бы кто-нибудь не пойти после такого вступления! И хотя не терпела подобного нытья, отказаться уже не смогла.
   – Что тебе подарить? – прервала она стенания приятельницы минут через десять. – Не люблю глупых бесполезных подарков, так что проси смело. В деньгах я не особо нуждаюсь.
   – А мне ничего и не нужно, милая, – вкрадчиво заметила Света, помялась немного и вдруг... – Ты только с сопровождающим приходи. Вот с чем у нас проблемы, так это с кавалерами.
   Здрассте, пожалуйста! Начинается...
   – У меня с этим, Светлана, проблем никаких. В сопровождении не нуждаюсь и потому...
   – Что ты! Что ты!!! Будут все наши.
   Под нашими Светлана, оказывается, подразумевала их случайный круг знакомых, благополучно оставленный Лией за бортом жизни еще пять лет назад и почти так же успешно ею подзабытый. Как-то не случалось пересекаться, и все.
   – Так вот, ты разве не помнишь, как ревнива Галка?! – Светланин голос сорвался на зловещий фальцет. – Она же за своего Игосю кого хочешь поцарапает. Если в компании будет хоть одна дама без сопровождения, все! Вечер пропадет! Ты непременно должна быть с кавалером, Лия! Непременно. Хочешь, мужа приводи. Правда, я слышала, вы в разводе...
   Мужа Лия приводить никак не хотела и сразу по нескольким причинам.
   Первая и самая важная была той, что сегодняшнего общения с Мишаней ей хватило на месяц. Вторая, второстепенная, но не менее важная, это то, что ее кичливый Мишаня, с годами обросший толстым брюхом снобизма, не желал общения с себе недостойными. А кем теперь стала Светлана, Лия не знала. Раньше занималась производством то ли булочек, то ли начинки для этих булочек. Или она что-то путает, и это не Светлана, а Галка этим занималась...
   Господи, вот на кой черт ей все это, кто бы сказал?! Сидела бы себе в своем крохотном домике за городом. Слушала бы, как с ароматным хрустом раскалывается о землю антоновка. Поила бы соседа чаем с ватрушками, и ни о чем таком не думала бы. Ну, вот где ей взять кавалера на предстоящее торжество?! Хоть за Филиппом Ивановичем в деревню возвращайся. Лия коротко улыбнулась, представив, как входит к Светке в дом под руку с престарелым соседом.
   – Все начнут собираться часам к шести. Мы специально пораньше, чтобы времени хватило на все, на все... – здесь Светлана загадочно понизила голос.
   А ты стой и думай, что она подразумевает под этим своим «все». Может, оргии устраивать собрались, оттого и должно быть каждой твари по паре.
   Ох, как не хочется! Как не хочется ей идти. Сутки, можно сказать, выбросит на ветер. Целый день завтра носиться по магазинам и найти что-нибудь такое в подарок, в чем Светлана непременно нуждалась бы. А вечером пилить через весь город к имениннице на квартиру и торчать там... Ах, да, забыла почти! Самая главная проблема: кавалер, сопровождающий, хахаль, как там еще это теперь называется...
   Светлана вскоре простилась, стащив с нее почти вместе с кожей клятвенное заверение, что день рождения она не пропустит. А Лия, сняв с себя одежду, пошла в ванную. Мылась она долго и самозабвенно. И даже не столько мылась, сколько лежала, подставив пальцы ног под мощную струю горячей воды. Лежала и бездумно наблюдала за тем, как разбивается вдрызг вода о ее пальцы и разлетается в разные стороны, брызгая на стены и шторку для душа. Ну, не совсем бездумно, конечно, а с легким раздражением, время от времени возвращаясь к проблеме своего завтрашнего сопровождения.
   Почему с раздражением? Да потому, что выходило так, что взять ей с собой было абсолютно некого. Как-то не получилось у нее за минувшие годы завести себе друзей мужского пола. Были сослуживцы, коллеги, родственники, но это все было не то.
   С одними беспризорников ловила по подвалам и вокзалам, с другими на корпоративных посиделках шампанское пила, с третьими встречалась все больше по семейным торжествам. А вот такого вот верного друга, о котором часто читала или видела в кино, у нее не было. Не случилось такого мужика в ее жизни, которому могла бы запросто позвонить и пригласить, к примеру, на ужин в ресторан. Чтобы при этом он ничего себе не придумал, не стал карабкаться к ней в постель, и чтобы его жена или подруга (при наличии) не стала его дико ревновать. Ни в ресторан, ни на отдых за городом, ни просто к себе на чашку чая пригласить Лии было совершенно некого. Бардак, да и только! Прав Филипп Иванович: ненормальная она какая-то.
   С мужем – приличным, обеспеченным, красивым – жить не стала. Скучно ей, неинтересно, не по характеру...
   Любовника – одного-единственного на одинокий субботний вечер и ночь соответственно – не заводила. Непорядочно как-то, считала. Он же знает, что она его любить не станет, зачем же тогда все это...
   Друга!.. Просто друга – без секса, без ужимок, без фальши, хитрости и обольщения – и то не было. А опять-таки почему? Потому что всегда пребывала в уверенности, с самой ранней юности пребывала, что не бывает и быть не может искренней, без плотского интереса, дружбы между мужчиной и женщиной. Когда-нибудь... Пускай не сразу, но когда-нибудь, все равно эти отношения перерастут в нечто большее, чем просто дружба. И грудь он твою разглядеть сумеет, и ноги, и глаза необыкновенными покажутся.
   Потому и раздражалась сейчас Лия, рассекая мощную струю горячей воды пальцами ног, совсем не заботясь о том, что брызжет на стены. Раздражалась и еще немного злилась на себя.
   Что-то с ней, видимо, и правда было не так. Не по-человечески как-то, не традиционно. Она не была фригидной, нет. Лесбиянки вызывали у нее недоумение. Но вот с мужчинами все равно не складывалось. Или не хотелось ей, чтобы складывалось...
   Она выбралась из ванной. Высушила волосы феном, тут же скомкав их в рыхлый пучок на затылке. Запахнулась толстым белым халатом и побрела совершенно потерянной в кухню. Наступило время вечернего приема ее любимого коктейля. Лия его самолично взбивала в блендере из половинки киви, одного банана, пятидесяти граммов йогурта и ложки меда. Готовила всегда с упоением и тянула потом из высоченного толстостенного бокала медленно и с наслаждением. А потом укладывалась спать с таким чувством, что она только что сделала своему организму неплохой подарок. И так вечер за вечером. Кто скажет, что она нормальная?..
   Ей вдруг расхотелось сегодня готовить свой коктейль. И вообще расхотелось думать о себе, как о правильном и органичном создании, ведущем верный, здоровый образ жизни. Какой, к черту, правильный, если у нее вон даже друга надежного нет?! Одни враги кругом.
   Враги... Враги? Черт, а почему нет?! Может, и правда пригласить его – этого угрюмого Гольцова?
   Поставив локти на стол, уложив подбородок на сомкнутые в замок ладони, Лия мстительно ухмылялась своему отражению в сверкающей панели огромного холодильника. Мысль, каким-то чудом заплутавшая в ее мозгах и так некстати выпрыгнувшая на поверхность, нравилась ей все больше и больше.
   А почему, собственно, нет?! Почему ей не позвать Гольцова Дмитрия Игоревича с собой на день рождения давней приятельницы Светланы? Потому что он ее враг номер один? Так еще великие полководцы рекомендовали врагов своих держать рядом с собой. А куда же ближе-то?.. Так, так, так... Какие еще могут быть мотивы ее внезапного решения? Лия надолго задумалась, перестав мстительно ухмыляться.
   Мотивы, мотивы, мотивы...
   Почему она вспомнила именно о нем? Почему?!
   Да потому, черт возьми, что его история ее заинтриговала, вот! Его история, а еще больше, пожалуй, его непонятный визит к ней в квартиру. Зачем он пришел?
   Что, если... Что, если она ему понравилась как женщина? Бредятина какая-то! Лия коротко хихикнула в тишине собственной кухни, и даже ладошкой рот прикрыла. Придумает же: понравилась она ему! Она, конечно же, может нравиться, спору нет. Далеко не уродина: приятна лицом, опрятна комплекцией и стройна ногами, но...
   С чего это ей ему нравиться вдруг? После своей чудовищной истории он должен обегать женщин, как глубокой и страшной пропасти, исходящей зловонием неприятностей. Нет, не мог он прийти к ней просто потому, что она ему нравилась. Или мог?..