Александр Романовский
Ярость рвет цепи
* * *
… Можешь воровать и отнимать, но не убий.
Прячься днем, охоться ночью.
Мегаполис — твой враг.
Безволосые — его прислужники;
не доверяй им. Живи свободным,
но помни — опасность повсюду…
Заветы волчьего племени
Собравшись с духом, Курт распахнул дверь.
Металлическая плита неохотно провернулась на несмазанных петлях, издав жалобный скрип. За проемом находилось то самое помещение, которое он долгие годы старался обходить стороной. Неприятные запахи, наводившие на мысль об иглах и сверлах, заставляли мех на загривке подниматься торчком. Волчата никогда не крутились поблизости, инстинктивно стараясь убраться от лазарета подальше.
Но сегодня был особый случай. Многолетний страх исчез, смытый куда более неприятными чувствами. Курт перешагнул через порог и устремился в глубь помещения. Он чуял присутствие молодой волчицы, втягивал ноздрями ее родной запах.
У стен стояли кровати, застеленные простынями, такими белыми, что от них резало глаза. В дальнем углу виднелись два кресла. Одно из них, с большим подголовником, Курт изучил досконально (как, впрочем, и большинство других волчат). На этом кресле ему довелось познакомиться с крохотными, совершенно невзрачными сверлами, которые, тем не менее, причиняли страшную боль, вонзаясь в клыки. Но доктор орудовал ими с таким мастерством, что зубы переставали болеть — до следующего раза.
Назначение второго кресла, имевшего крайне причудливые формы, было для Курта уже не столь очевидным. Когда-то, будучи еще неразумным щенком, он, воспользовавшись отсутствием доктора, попытался на него усесться, но не получил от этого эксперимента никакого удовольствия. Ясно было одно: в странном кресле позволялось сидеть только волчицам. Как щенки тех ни расспрашивали, женщины хранили молчание.
Только сегодня эта загадка менее всего занимала Курта.
Он ступал по гладкому полу бесшумно, опасаясь разбудить сестру, хотя и знал, что это не удалось бы и стае бесноватых щенков. Она уже две недели если и приходила в себя, так лишь на несколько минут, да и то чаще всего как раз тогда, когда Курта не было рядом.
Он подошел к кровати, что стояла у самого края, и замер. Звуки и запахи стаи не долетали сюда. Полупрозрачная ширма закрывала койку от искусственного света, насекомых и неосторожных взглядов. Из-за этой неверной преграды доносилось хриплое дыхание — слишком громкое, ведь настоящий волк контролирует себя даже во сне. Лишь услышав это дыхание, Курт почувствовал, как чья-то холодная лапа сдавила сердце. Запах волчицы был гораздо печальнее — кисловатый и влажный.
Помедлив пару секунд, Курт протянул лапу и отодвинул ширму.
Джейн лежала на белоснежных простынях. Голова с всклокоченной шерстью покоилась на плоской подушке. Рот был приоткрыт, внутри лежал бледно-розовый язык. Глаза плотно закрыты. Черный сухой нос едва-едва отражал желтый свет.
Курт так стиснул кулаки, что когти вонзились в ладони. Сестра была такой беспомощной, такой беззащитной… Она даже не смогла бы постоять за себя, а ведь совсем недавно считалась в стае одним из самых опасных бойцов. Сейчас же мягкий мех как-то потускнел, утратив серебристый отлив, сильное тело заметно похудело, под кожей проступили ребра.
— Привет, приятель.
Вздрогнув, Курт обернулся. Здесь ему не грозила опасность, дело было в другом. Он так глубоко погрузился в себя, что не почуял приближения другого самца. Определенно, это был плохой признак. От острых, всегда настороженных рефлексов остались лишь воспоминания. Болезнь сестры отбирала силы и у него.
Кивнув доктору, он отвернулся к кровати.
Оба молчали. Курт не знал, о чем еще можно спросить. Два дня назад они проговорили всю ночь, но так и не пришли к чему-то конкретному. Очевидным было только одно: простого решения не существовало.
Молодой волк ощупал взглядом гибкую полую трубку, по которой стекала голубоватая жидкость. Она поступала из прозрачного мешочка, что болтался на специальном штативе. Другой конец трубки заканчивался металлической иглой.
Доктор день за днем накачивал волчицу какими-то жидкостями, но лучше ей не становилось. Невидимое пламя высушивало ее изнутри, пожирало заживо. В голове у Курта вертелись странные, непривычные слова: злокачественная опухоль, метастазы, антибиотики, блокада, облучение гамма-лучами, хирургическая операция… Все, что касалось болезни, имелось в лазарете, сокрытое внутри тела волчицы. Но то, что могло бы победить болезнь, если и существовало, то находилось где-то наверху, за пределами убежища.
Все, что доктор мог делать, — это подвешивать к штативу все новые мешки с разноцветными жидкостями. Курт понимал, что не имеет права сердиться, и все же ничего не мог с собой поделать. Доктор делал все, что было в его силах, но не мог творить чудеса.
На это был способен только Спаситель.
Развернувшись, волк пошел обратно к скрипучей двери.
— Надеюсь, — раздалось за спиной, — ты не собираешься наделать глупостей, малыш? Курт заворчал и обернулся.
— По крайней мере, я не собираюсь сидеть и ждать, пока она умрет.
Ответом ему стал тихий вздох. Этот печальный звук провожал молодого волка до самой двери, заставляя все более ускорять шаги. Он пулей выскочил в коридор и помчался к выходу.
Визит в лазарет был обычной формальностью. И отчасти отвлекающим маневром. Присутствие брата не могло помочь Джейн, напротив, лишь приближало страшный конец, ведь оно означало, что он ничего не делает, а беспомощно ждет, когда Спаситель совершит чудо. Тем не менее, один вид страдающей сестры укрепил решимость Курта, убедил его окончательно, что другого выхода нет.
Когда-то он позволил умереть своей матери. Она покинула их внезапно и тихо, будто кто-то погасил свечу. Брат и сестра были еще сопливыми щенятами пяти лет от роду. Они могли только смотреть и ждать. Но беспомощный щенок превратился в сильного волка.
Теперь он мог кое-что изменить.
Возле входа в общий зал Курт постоял, стараясь принять спокойный вид. Ни к чему, чтобы другие волки заметили его возбуждение. Они могут что-то заподозрить и, чего доброго, попытаются его остановить. Им наплевать на волчицу, на ее боль и страдания. Их заботит лишь одно — чтобы убежище осталось неприкосновенным для безволосых, священной тайной волчьего племени.
В зале было непривычно тихо. Несколько взрослых волков беседовали за большим столом да кучка щенков возилась с игрушками, которые родители похитили у безволосых. Огромное помещение простиралось на пару сотен метров, перегороженное через равные промежутки железобетонными сваями. Под потолком тянулись металлические трубы, дававшие тепло. Вдоль стен стояла ветхая мебель, древние телевизоры, книжные стеллажи и прочий хлам, который волки десятилетиями стаскивали в свое убежище.
О том нелегком времени, когда стая перебиралась сюда из соседнего района, старейшина рассказывал страшное. Он сам был тогда всего лишь неразумным щенком и знал о тех событиях в основном со слов своей матери. Его отец, как и остальные волки, прикрывал стаю с тыла и флангов, а волчицы переносили щенков в новое убежище. С тех пор этот день почитался в стае как День скорби и памяти.
Старейшина любил повторять, что причиной всех этих нелегких перемен послужила глупость одного-единственного щенка, который повадился выходить на поверхность без должной осмотрительности.
Почему-то Курту на ум лезли именно эти слова. Волк помотал головой, отгоняя сомнения. Похоже, никто не собирался рискнуть своей шкурой и попробовать преградить ему дорогу. Старейшина сильно сдал в последнее время, потому как в противном случае наверняка заметил бы, что Курт Страйкер не в себе от горя. С другой стороны, Курту как-то не верилось, чтобы доктор так долго хранил молчание и никому не проговорился о его состоянии.
Стая, безусловно, сочувствовала молодым волкам — сестре и ее брату, убитому горем, но, как видно, никому и в голову не могло прийти, на что способен Курт, разочаровавшийся в своих сородичах.
Собственно, у него не оставалось иного выхода. Если кто и предлагал помощь, так разве что в виде украденных медикаментов и справочников. Специальное оборудование, о котором талдычил доктор, было чересчур громоздким, чтобы можно было попытаться притащить его сюда. Оно превосходно охранялось, потому как стоило чрезвычайно дорого. Более того, доктор очень сомневался, что смог бы использовать все эти приборы, попади таковые ему прямо в лапы. Это означало, что вместе с оборудованием следовало похитить одного-двух безволосых.
Один-единственный волк не мог такое совершить, пусть даже он молод, силен и крайне упрям. Курт нуждался в помощниках, а старейшина ни за что не позволил бы привести безволосых в убежище. Но, даже если допустить, что чудо свершится, безволосых пришлось бы убить, а это уже противоречило Первой Заповеди…
Куда ни повернись — везде препоны.
Не было ничего удивительного, что Курт решился на крайние меры. Боги и Судьба не оставили ему иного выбора. Если уж ему и придется лишить жизни кого-то из безволосых ради спасения юной волчицы, то пусть он совершит это осмысленно и целенаправленно.
Впервые в жизни Курт Страйкер нуждался в деньгах. Прежде они с Джейн воровали или отбирали все, в чем нуждалась, прямо на улицах, у случайных безволосых (если, разумеется, этого не могла предоставить стая). Но не на этот раз. Волк катастрофически нуждался в тех бумажках, или, на худой конец, электронных чипах, которые так ценили безволосые. Он даже повидался с хозяином нелегальной клиники, и тот сообщил, что почти наверняка вылечит Джейн. Но для этого нужны были деньги, причем немалые — гораздо больше, чем носили с собой обитатели уличного дна. Однажды Курт всю ночь пролежал без сна, подсчитывая, сколько людей нужно ограбить, чтобы заполучить искомую сумму. Вышло примерно полторы сотни.
Волк миновал зал и вышел в коридор, по обе стороны которого тянулись закрытые двери. Из щелей тянуло старыми, привычными запахами — вяленое мясо, соленые овощи, замороженные полуфабрикаты… Семьдесят процентов этих продуктов считались неприкосновенным запасом: старые волки не уставали повторять, что безволосые могут однажды заинтересоваться стаей, и тогда волкам придется лечь на дно. В последний раз, когда это случилось, никто из стаи не покидал убежища долгих три месяца, пока старейшина не решил, что угроза миновала.
Теперь Курт думал о тех событиях, не чувствуя в душе никакого почтения. Он был почти уверен, что, если даже его затея удастся, старейшина и все остальные о ней непременно узнают. Последний раз Заветы были нарушены много лет назад, задолго до рождения Курта. Однако он не питал никаких иллюзий насчет участи, ожидающей нарушителя, — старейшина не раз заявлял, что без колебаний свершит волю предков.
Но это беспокоило молодого волка меньше всего. Джейн выздоровеет, и это главное, остальное не важно, если хотят, пусть изгоняют из стаи. Так думал Курт.
Вскоре кладовые, источавшие привлекательные ароматы, остались за спиной. Волк распахнул тяжелую дверь и вышел к лестнице. Узкие металлические ступени уводили наверх, в мир безволосых. К небу, ярким огням и пахучему воздуху.
Невольно затаив дыхание, Курт начал подниматься по ступеням. Некоторые из них скрывали в себе секреты, напичканные взрывчаткой и стальными гвоздями, — лестница считалась первым рубежом обороны. Курт еще щенком мог с легкостью обходить все ловушки, даже с закрытыми глазами. Большинство были весьма примитивны, но, за исключением безволосых, у стаи не было природных врагов. А те становились такими беспомощными, когда у них отбирали их хитроумные электронные игрушки.
На верхней площадке лестницы находился пост стражи. Все волки, которые достигли совершеннолетнего возраста, но еще не допускались до участия в Совете, попеременно дежурили на этом самом месте. Курту также неоднократно приходилось нести это почетное бремя, и он с раздражением вспоминал часы ожидания, заполненные бездействием и далекими шорохами.
Сегодня дежурил Мамот. Он достиг совершеннолетия прошлой зимой, но был младше Курта на целых два года. Кроме того, Мамот уступал ростом на семь сантиметров, не говоря уже о массе и физической силе. Курт не сомневался, что без труда преодолеет это препятствие.
Завидев Курта, Мамот тут же расслабился, но все же спросил:
— Стой, кто идет?
— Это я, Страйкер, — ответил Курт. — Мне нужно ненадолго уйти.
Мамот смерил его подозрительным взглядом. Молодой волк, занимая пост у лестницы, получал нож, копье с титановым наконечником и девятизарядный пистолет. Последний лежал в потертой кожаной кобуре, что висела у часового на поясе. Пистолет являлся священным достоянием стаи и, согласно преданию, когда-то принадлежал самому Корригу, прародителю расы волков. Извлекать оружие из кобуры без должной причины строго возбранялось, а потому мало кто из волков мог похвастаться тем, что видел его в деле.
Мамот, во всяком случае, не мог и помыслить об этом.
— Ты выходил только вчера. Что происходит, Курт?
Волк подавил всплеск раздражения. В конце концов, этот парнишка стоял на посту, один против целого мира.
— Мне нужно еще, — ответил Курт. — Имеешь что-нибудь против?
Мамот медленно покачал головой.
— Я — нет. А вот старейшина — почти наверняка. Безволосые что-то сильно оживились в последнее время, и мне велели быть настороже. То, что ты бегаешь на поверхность чаще, чем справляешь нужду, явно выходит за пределы разумного.
Тут Курт не выдержал. Ощерившись, он злобно зарычал.
За порогом его ожидало дело, за которое любого волка без колебаний изгонят из стаи, а какой-то щенок решил умничать и читать нотации, хотя исход разговора заранее предрешен! Небось это его второе или третье дежурство, не больше.
— Вот что, Мамот, — прошипел Курт. — Если ты сейчас же не откроешь ворота, я прошибу их твоей головой. Усек?
Мамот вздрогнул и подался назад, приподнимая древко копья. От Курта не укрылось это движение, и ему невольно подумалось, как смехотворна эта защита не от него, а от вселенной безволосых, простиравшейся за этой дверью. Для них же такое оружие, что титановый наконечник, покажется просто зубочисткой.
Но часовой, похоже, прочно вошел в роль.
— Ты не имеешь права так со мной разговаривать, — заявил он. — Сейчас я представляю всю стаю и могу задавать любые вопросы. Зачем тебе на поверхность?
— Это тебя не касается. Не забывай, твоя задача — не впускать безволосых. А ты, вместо того чтобы слушать звуки за дверью, стоишь тут и строишь из себя большого начальника. — Курт усмехнулся. — Или ты хочешь, чтобы родители Кэти узнали, зачем ты прячешь под подушкой резинки безволосых?
Самоуверенность мгновенно покинула Мамота. Конечно, это был удар ниже пояса. Папаша Кэти славился строгостью и консервативностью взглядов, особенно в отношении собственных дочерей. Еще он славился тем, что якобы мог одним ударом оторвать безволосому голову. В стае это принималось за аксиому.
Бормоча под нос ругательства, Мамот развернулся и стал отодвигать засовы. Пожалуй, дверь была самым прочным предметом в убежище. Ее вес составлял около центнера, а ширина — метр с небольшим. Она открывалась наружу, петли были надежно утоплены в стальном косяке. Однако, несмотря на это, никто из волков не сомневался, что при желании безволосые справятся с этой преградой играючи. Дверь предназначалась для того, чтобы как можно дольше удержать их у лестницы. Выходом номер два пользоваться запрещалось, однако все отлично знали, где он находится и каковы ведущие к нему кратчайшие маршруты.
Курт нетерпеливо придвинулся к двери и помог Мамоту справиться с последними засовами. Всего их было около дюжины — толстые титановые полосы, загнанные в боковой косяк, пол и потолок. Рядом с правым косяком тускло мерцало оконце монитора, на который поступало изображение с внешней камеры. Та была отлично замаскирована и находилась на изрядном удалении от выхода — даже щенок мог с первого взгляда отличить безволосого от нормального волка.
Несколько секунд Мамот внимательно изучал изображение, и лишь после этого ухватился за дверную ручку. Та представляла собой внушительную металлическую скобу, за которую могли взяться трое волков. Курт зашел с левой стороны, уперся в дверь, и они с натугой толкнули. Дверь приоткрылась — без малейшего скрипа — настолько, чтобы Курт смог протиснуться в щель, ни сантиметром больше.
Не говоря ни слова, волк прыгнул вперед. Наконец-то он свободен.
Что и говорить, шантаж — подлая штука, но весьма эффективная.
Принюхиваясь и внимательно глядя по сторонам, Курт мчался по огромному подвалу. Вокруг, словно змеи, тянулись толстые трубы, энергетические кабели, оптоволокно и прочие штуки. Коммуникации надежно крепились под потолком, изредка сползая на пол и стены. Как правило, они появлялись из специальных колодцев в полу и, проползая энное расстояние, исчезали где-то наверху. В бескрайнем подвале не было ни генераторов, ни других сложных механизмов. Расстояние от пола до потолка составляло менее двух метров, — достаточно, чтобы обнаружить и устранить любое повреждение. Кое-где появлялись стены, назначение которых было для Курта не вполне очевидным. Разноцветные буквы и стрелки указывали направления, разъясняя техникам, что и где они смогут разыскать.
Тут, в этом подполье, находился один из энергетически-коммуникативных узлов ближайшего Улья. Не самый главный, но далеко не последний. Обслуживающий персонал появлялся здесь очень нечасто, потому как строился Улей на совесть. Стая могла беспрепятственно красть у безволосых тепло, воду, энергию и даже информацию, однако делала это строго дозированно. Наверху не должны были ничего заподозрить.
Вообще убежище было расположено очень-удачно. Здесь не появлялись уличные отщепенцы, потому что коммуникации являлись собственностью Улья. Тот “аппендикс”, в котором обитала стая, не имел особого значения, о первоначальном же его назначении можно было только гадать. Возможно, это было нечто вроде бункера или тайника, задуманного архитекторами и забытого жильцами.
Его не было ни на одном официальном плане, ни на одной схеме, что порождало в стае самые различные слухи. Утверждали даже, что перед Переселением волки пошли на сделку с безволосыми, чтобы те стерли “аппендикс” со всех чертежей. Это было весьма похоже на правду, потому как старейшина давно подыскал для стаи другое местечко, если дела пойдут совсем уж не важно. Местонахождение нового убежища хранилось в строгом секрете — даже среди членов Совета.
Курт мчался среди толстых бетонных колонн, петлил и сворачивал, почти не задумываясь о том, куда бежит. Он изучил все это подполье еще щенком, когда мир безволосых казался особенно привлекательным. Но в последнее время его все чаще и чаще стало охватывать странное ощущение — от одной только мысли о том, сколько бетона и стали находится над ним, у него стеснялось дыхание и начинало казаться, что вся эта масса вот-вот обрушится на него, давя и сминая беззащитную плоть. С ума сводила одна лишь попытка представить, какая неимоверная тяжесть висит над убежищем. Улей был необъятен.
Единственным спасением от этого кошмара были вылазки на поверхность, но они были такие короткие. Как всегда, время пробегало слишком быстро, и Курт ругал себя за то, что так глупо им распорядился. Он возвращался в затхлое подполье, падал на койку и, чтобы заглушить нараставшую боль, принимался мечтать. Он думал о разных вещах, но чаще всего о том, как однажды они с Джейн покинут стаю, чтобы поселиться где-то на поверхности, поближе к небу, солнцу и звездам… Сознание того, что этим мечтам никогда не суждено сбыться, делало их еще слаще. Это был запретный плод, о котором никто не догадывался, как он, по крайней мере, считал.
Курт бежал по бетонному полу, перепрыгивал через трубы и пучки силовых кабелей. Его путь освещал ровный желтый свет, излучаемый лампами накаливания. Сенсоры заранее обнаруживали приближение твердого тела, после чего давали команду светильникам. Но стоило Курту промчаться мимо, как лампы тут же выключались. Несколько метров полумрака, и другие сенсоры обнаруживали появление волка.
Свет мчался вместе с ним, хотя Курт не нуждался даже в этом спутнике. Безволосые любили всякого рода удобства, не терпели темноты и легко могли заблудиться даже в собственном жилище, если там вдруг отключили бы электричество. Курту было трудно представить, как они живут с таким обонянием, полагаясь только на зрение.
С другой стороны, у них была куча других преимуществ, о которых волки могли только мечтать. Машины, обладавшие практически сверхъестественными возможностями, превосходные еда и питье, роскошно обставленные жилища, мягкие безволосые самки… Наконец, они могли ходить где угодно, не прячась по душным подвалам! Они жили, будто короли, в своих недосягаемых Ульях.
Спохватившись, что думает совсем не о том, о чем надо бы думать, молодой волк невольно замедлил бег. Жизнь с каждой секундой уходит из тела сестры, а брат, низкий, продолжает грезить о своем запретном плоде. Даже эту вылазку, которая может оказаться для Джейн последним шансом, он, Курт, воспринял как еще одну возможность коснуться этого плода.
Неопределенное будущее одновременно страшило и притягивало его. Он никогда не слыхал об участи тех волков, которых в прошлом изгоняли из стаи. Что, в общем-то, было неудивительно — из памяти изгнанников предварительно стирали всю информацию о местонахождении убежища.
Курт Страйкер никогда не решился бы уйти из стаи, но в глубине души страстно хотел этого.
Тут Курта пронзила страшная мысль, от которой он даже споткнулся.
А что, если он решился на это злодеяние вовсе не из-за страдающей сестры? Что, если именно то, что таилось в глубине его сознания и заставляло снова и снова подниматься на поверхность, и подтолкнуло его сейчас на дорогу, с которой уже не свернуть?! Втайне от себя самого он желал, чтобы его изгнали из стаи. Только знал, что не переживет такого позора.
И вот, пожалуйста, подходящий случай представился.
Упрямо стиснув челюсти, Курт устремился вперед. Лампы пролетали мимо так быстро, что превратились в смазанные желтые пятна. До выхода осталось рукой подать. Ну и что, если его догадка верна? Что это меняет? Он любит свою сестру и сделает все, чтобы ее спасти. Если богам угодно, чтобы его мечты осуществились именно таким замысловатым образом… Что ж, тем лучше. Он готов.
Наконец ноги вынесли его к лестнице. Никаких ступеней, одни холодные и неудобные железные брусья. Проем в потолке был такого размера, чтобы в него смог протиснуться крупный безволосый. Волкам это удавалось без труда, хотя когти порядком мешали обхватывать перекладины.
Прежде чем приступить к подъему, Курт задержал дыхание и около минуты прислушивался. Остроконечные уши чуть подрагивали, улавливая малейшие колебания воздуха. Ничего. Даже приложив левое ухо к металлической лестнице, он не услышал ни единого шороха. Безволосые бродили где-то далеко.
Курт начал подъем. Лапы скользили по холодному металлу, и, чтобы не сорваться, приходилось прилагать изрядные усилия. Через несколько секунд голова вынырнула из бетонной полыньи. Показался следующий ярус — практически ничем не отличавшийся от предыдущего. Изощренности и глупости безволосых можно было лишь поражаться (ну и, конечно, завидовать). Они возводили свои Ульи для того, чтобы экономить место, а на деле получалось, что огромные помещения предназначались исключительно для того, чтобы обслуживать другие помещения, те — еще какие-то, и так — до бесконечности. В таком случае, кто же сидит на самом верху? Это была одна из тех загадок, которые Курт никак не мог разгадать.
Помедлив, он вновь прислушался, попробовал воздух на вкус. Ничего. Но вдруг совсем рядом раздался тихий шорох, словно что-то тащили по бетонному полу. Волк осторожно выглянул наружу.
Как он и думал, это оказался один из роботов-ремонтников, которых безволосые запускали в подвал чинить мелкие поломки. Внешне эта машина напоминала таракана — большого, с блестящим металлическим хитином. Он неторопливо перебирал тонкими ножками, продвигаясь куда-то по своим делам и освещая дорогу фонариком. Казалось, робота ничуть не заботило, что происходит вокруг, но старейшина советовал держаться от этих штуковин подальше. Радиосвязь в подполье была ужасной из-за обилия бетонных преград и высоковольтных кабелей, поэтому тараканы-ремонтники были предоставлены самим себе. Тем не менее безволосые могли научить их обращать внимание на все подозрительное и запоминать увиденное. Появление таких шпионов имело бы для стаи крайне печальные последствия.
Как волк ни торопился, природная осторожность победила. Он ждал, повиснув на лестнице, пока стальной таракан не уберется на достаточное расстояние. Это был парадокс номер два: безволосые создавали одни машины, а затем другие — чтобы обслуживать предыдущие. Стало быть, у этого таракана также имелись свои слуги, тогда как на подземном ярусе обитали его повелители — генераторы, распределители, трансформаторы и прочее, прочее… А где-то в самой глубине, если верить слухам, находился подлинный властитель — ядерный реактор, энергия которого питала весь Улей. Концентрация безволосых была там особенно велика. Огромный лифт опускался и поднимался дважды в сутки, когда сменялись рабочие. Даже безволосые не осмеливались переложить всю ответственность на одни лишь машины.