— Следуй за нами, — бросил Фу Манчи по-английски.
Бирманец отдал честь и отступил в сторону. Доктор махнул мне рукой и пошел по тому же коридору, по которому я раньше проходил с Эллингтоном, но в противоположную сторону.
Открыв дверь в белой стене большого здания без окон, он сказал:
— Здесь вы переобуетесь.
Я увидел ряды галош на полках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у них необычайно толстые подметки. Я развязал шнурки и сбросил свои туфли. Бирманец наклонился помочь мне. Я словно попал в восточную мечеть.
Металлическая дверь открылась, и я оказался в просторной лаборатории. Пол был покрыт каким-то материалом, напоминающим резину, стены и потолок были, очевидно, из светонепроницаемого стекла. Многочисленные механизмы, частью работающие, были расставлены по всему залу, в центре с потолка свисал медный шар футов двенадцати в поперечнике. На одной стене располагался громадный распределительный щит, а на столах со стеклянными крышками стояли неведомые сосуды с яркими жидкостями, неизвестные химические приборы. Чувствовалась слабая вибрация. Работал какой-то мощный завод, но людей я не видел.
— Моя личная лаборатория, Кэрригэн. Поскольку ваши научные познания весьма поверхностны, не стану утомлять вас рассказом о шаре Ферриса, который произвел революцию в системах освещения. Сэр Джон Феррис работает с нами. Вот радиопередатчик Стендла. Он не больше пишущей машинки. Приемник, как вы знаете, мог бы уместиться в этой табакерке, и действует он без помощи электроэнергии. — Фу Манчи постучал по нефритовой табакерке, которую прихватил. — Я привел вас сюда для того, чтобы прояснить некоторые недавние события. Следуйте за мной.
Я повиновался. Телохранитель-бирманец шел на шаг позади меня.
— Это… инфралазурная лампа Фортланда.
На длинном узком столе со стеклянным верхом я увидел точно такую же лампу, какая стояла в мастерской на берегу Темзы.
— Йоханн Фортланд умер, не завершив работу над лампой. Мученик науки. Сэр Уильям Крукс проводил почти параллельные исследования. Я приобрел все его материалы и приступил к опытам, которые проводил непрерывно в течение трех лет. Вероятно, вы помните, что как раз этим я занимался в Лондоне. Многие ученые пошли по стопам изобретателя. Фортланд, физик, победил; я, химик, потерпел неудачу. Лампа выполняла свои задачи, но тот, кто ею пользовался, либо умирал, либо серьезно заболевал. Вы, возможно, помните некоторые характерные образцы, которые собрал, и необычную внешность покойного доктора Остера.
При этих словах у меня по спине побежали мурашки.
— Хассан, нубиец, который пришел ко мне вместе с Ардатой, во многих отношениях помог моим исследованиям. Свет лампы не оказывал на него вредоносного воздействия. Он слеп от рождения. Однако результатом стала полная лейкодермия. Из угольно-черного он сделался белоснежным. Текстура и железы кожи остались в норме, органической реакции не последовало. Оперевшись на это достижение, я пошел дальше и добился успеха. Если бы во время моих визитов в «Регал-Атениан» в Нью-Йорке там нашелся внимательный наблюдатель, он бы не мог не заметить маленькую светящуюся точку, перемещавшуюся в воздухе на определенной высоте над полом.
Говоря, он облачал свое тощее тело в точно такое же зеленое одеяние, какое было на нем в лондонской лаборатории. Теперь, правда, добавились еще маска и перчатки. Все вместе это выглядело устрашающе.
— Сейчас я включу инфралазурную лампу, — глухо донеслось из-под маски.
Доктор наклонился и коснулся какого-то выключателя. И снова появилось странное аметистовое свечение.
— Вы видите, что над этой лампой есть лампа поменьше, а над ней третья, еще меньше. Теперь я включу вторую.
Так он и сделал. При этом большая лампа исчезла.
— Наконец, третью…
Исчезла вся установка!
— Смотрите внимательно, — поучал меня властный голос. — Верх третьей лампы остается едва видимым.
— Да, я его вижу.
— Рефлектор настроен особым образом. Лампу можно прикрепить к головному убору — вот так.
Подняв лампу, он прикрепил ее к верху маски… и исчез!
Сердце у меня дико запрыгало. Этот человек был не ученым, а волшебником.
— Прозрачным я не сделался, — донесся его голос из пространства. — Это воздействие на зрение смотрящего. Разумеется, я ограничен в движениях. Придя за Пеко в Колоне, я был весьма неуклюж. Глядите!
В воздухе появилась и исчезла зеленая рука!
Вот что Бартон видел в Колоне, а я — на Волшебной горе!
— Нужно оставаться в фокусе. Используя эту лампу, я сумел взглянуть на карту Кристофа во время вашего совещания в Нью-Йорке и принять необходимые меры.
Я оказался в полумраке, окруженный стеклянными шкафами, утопленными в тени. Эти шкафы имели внутреннюю подсветку, как в аквариуме.
— Одна хорошая коллекция, была уничтожена во Франции несколько лет назад; но в некоторых отношениях эта даже лучше, — сказал доктор Фу Манчи.
Он остановился перед одной из витрин. На дне ящика лежал толстый слой влажного песка, на котором росла какая-то колючка. Доктор молча заглядывал в шкаф. Бирманец стоял у меня за спиной. Я тоже заглянул в шкаф и вскоре увидел одного из его обитателей — чудовищную ярко-красную многоножку.
— Из-за ряда загадочных смертей на одном караванном пути в Бирме я лично посетил эту местность. Именно тогда комиссар полиции Найланд Смит впервые перешел мне дорогу. Сфера распространения этих тварей ограничивалась в основном постоялыми дворами вдоль этого маршрута. Возле одного из них я нашел свой первый образец. Эти существа и были повинны в гибели людей.
Он двинулся дальше. Я почувствовал тошноту.
Доктор поскреб ногтями по дверце шкафа, заваленного птичьими перьями и лапками.
Из какого-то глиняного гнезда выскочил самый здоровенный черный паук, какого я когда-либо видел: право слово, я даже не предполагал, что такие существуют. Его волосатые лапки были не тоньше человеческого пальца, а туловище не меньше апельсина. Я увидел глаза этого чудовища, они наблюдали за мной.
— Паук-солдат, найден на Суматре. Он мгновенно нападает на любого непрошеного гостя, и его укус приводит к смерти через тридцать пять секунд. В гнезде есть самка. Мне удалось выделить невротоксин, характерный для яда этого насекомого. Это научное открытие.
Он отвернулся от стеклянных шкафов и направился к невысокой стене, которая окружала углубление в центре зала. Повинуясь гортанной команде, бирманец включил гирлянду подвесных ламп. Почувствовав зловоние, я посмотрел вниз, в маленькое рукотворное болотце. Внутренние стенки были отполированы. Я увидел незнакомые водяные растения и зеленую слизь.
— Обратите внимание на папоротникообразную траву, растущую по краям. Некоторые образцы были доставлены вместе с розами, которые украшали номер полковника Кеннарда Вуда в отеле «Прадо» в Нью-Йорке. Hoemadipsa zeylanica имеет сходство с этой травой, от которой ее не так-то легко отличить. Перед кормежкой это существо напоминает кусочек бечевки или волосок от щетки. Эти особи из болотистой местности к югу от Порт-о-Пренса, они гораздо крупнее, живее и проворнее всех остальных.
Он отдал резкую команду. Бирманец достал из шкафа тушу свежезабитого ягненка и подвесил ее на крюк над углублением на высоте примерно шести футов.
— Она ведет ночную жизнь, — пробормотал доктор Фу Манчи, и свет погас. — Слушайте!
Не успел он прошептать этот слово, как я снова услышал странное щелканье пальцев.
— А теперь смотрите, и вы их увидите!
Вспыхнул свет, и я увидел странное, отвратительное зрелище. Несколько тонких белых тварей, подобно гусеницам, ползли по туше. Потом они спрыгнули в пушистую траву, и падение каждой из них сопровождалось звуком, похожим на щелчок пальцев.
— Они боятся света. Даже во время кормежки убегают, если включить лампу. Это самые крупные из знакомых науке пиявок, мистер Кэрригэн. Однако, насытившись, они способны сжиматься и пролезать в самые узкие отверстия.
Он продолжал рассказывать с такими тошнотворными подробностями, что я снова взбеленился и повернулся к нему, сжав кулаки. Но под взглядом этих зеленых глаз я застыл, как от удара.
— Я предвидел эту вспышку кельтского неистовства и распорядился, чтобы меня сопровождал телохранитель. Еще одна попытка нападения, и я прикажу ему бросить вас в яму и погасить свет.
ГЛАВА XXXVII
ГЛАВА XXXVIII
ГЛАВА XXXIX
Бирманец отдал честь и отступил в сторону. Доктор махнул мне рукой и пошел по тому же коридору, по которому я раньше проходил с Эллингтоном, но в противоположную сторону.
Открыв дверь в белой стене большого здания без окон, он сказал:
— Здесь вы переобуетесь.
Я увидел ряды галош на полках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у них необычайно толстые подметки. Я развязал шнурки и сбросил свои туфли. Бирманец наклонился помочь мне. Я словно попал в восточную мечеть.
Металлическая дверь открылась, и я оказался в просторной лаборатории. Пол был покрыт каким-то материалом, напоминающим резину, стены и потолок были, очевидно, из светонепроницаемого стекла. Многочисленные механизмы, частью работающие, были расставлены по всему залу, в центре с потолка свисал медный шар футов двенадцати в поперечнике. На одной стене располагался громадный распределительный щит, а на столах со стеклянными крышками стояли неведомые сосуды с яркими жидкостями, неизвестные химические приборы. Чувствовалась слабая вибрация. Работал какой-то мощный завод, но людей я не видел.
— Моя личная лаборатория, Кэрригэн. Поскольку ваши научные познания весьма поверхностны, не стану утомлять вас рассказом о шаре Ферриса, который произвел революцию в системах освещения. Сэр Джон Феррис работает с нами. Вот радиопередатчик Стендла. Он не больше пишущей машинки. Приемник, как вы знаете, мог бы уместиться в этой табакерке, и действует он без помощи электроэнергии. — Фу Манчи постучал по нефритовой табакерке, которую прихватил. — Я привел вас сюда для того, чтобы прояснить некоторые недавние события. Следуйте за мной.
Я повиновался. Телохранитель-бирманец шел на шаг позади меня.
— Это… инфралазурная лампа Фортланда.
На длинном узком столе со стеклянным верхом я увидел точно такую же лампу, какая стояла в мастерской на берегу Темзы.
— Йоханн Фортланд умер, не завершив работу над лампой. Мученик науки. Сэр Уильям Крукс проводил почти параллельные исследования. Я приобрел все его материалы и приступил к опытам, которые проводил непрерывно в течение трех лет. Вероятно, вы помните, что как раз этим я занимался в Лондоне. Многие ученые пошли по стопам изобретателя. Фортланд, физик, победил; я, химик, потерпел неудачу. Лампа выполняла свои задачи, но тот, кто ею пользовался, либо умирал, либо серьезно заболевал. Вы, возможно, помните некоторые характерные образцы, которые собрал, и необычную внешность покойного доктора Остера.
При этих словах у меня по спине побежали мурашки.
— Хассан, нубиец, который пришел ко мне вместе с Ардатой, во многих отношениях помог моим исследованиям. Свет лампы не оказывал на него вредоносного воздействия. Он слеп от рождения. Однако результатом стала полная лейкодермия. Из угольно-черного он сделался белоснежным. Текстура и железы кожи остались в норме, органической реакции не последовало. Оперевшись на это достижение, я пошел дальше и добился успеха. Если бы во время моих визитов в «Регал-Атениан» в Нью-Йорке там нашелся внимательный наблюдатель, он бы не мог не заметить маленькую светящуюся точку, перемещавшуюся в воздухе на определенной высоте над полом.
Говоря, он облачал свое тощее тело в точно такое же зеленое одеяние, какое было на нем в лондонской лаборатории. Теперь, правда, добавились еще маска и перчатки. Все вместе это выглядело устрашающе.
— Сейчас я включу инфралазурную лампу, — глухо донеслось из-под маски.
Доктор наклонился и коснулся какого-то выключателя. И снова появилось странное аметистовое свечение.
— Вы видите, что над этой лампой есть лампа поменьше, а над ней третья, еще меньше. Теперь я включу вторую.
Так он и сделал. При этом большая лампа исчезла.
— Наконец, третью…
Исчезла вся установка!
— Смотрите внимательно, — поучал меня властный голос. — Верх третьей лампы остается едва видимым.
— Да, я его вижу.
— Рефлектор настроен особым образом. Лампу можно прикрепить к головному убору — вот так.
Подняв лампу, он прикрепил ее к верху маски… и исчез!
Сердце у меня дико запрыгало. Этот человек был не ученым, а волшебником.
— Прозрачным я не сделался, — донесся его голос из пространства. — Это воздействие на зрение смотрящего. Разумеется, я ограничен в движениях. Придя за Пеко в Колоне, я был весьма неуклюж. Глядите!
В воздухе появилась и исчезла зеленая рука!
Вот что Бартон видел в Колоне, а я — на Волшебной горе!
— Нужно оставаться в фокусе. Используя эту лампу, я сумел взглянуть на карту Кристофа во время вашего совещания в Нью-Йорке и принять необходимые меры.
Я оказался в полумраке, окруженный стеклянными шкафами, утопленными в тени. Эти шкафы имели внутреннюю подсветку, как в аквариуме.
— Одна хорошая коллекция, была уничтожена во Франции несколько лет назад; но в некоторых отношениях эта даже лучше, — сказал доктор Фу Манчи.
Он остановился перед одной из витрин. На дне ящика лежал толстый слой влажного песка, на котором росла какая-то колючка. Доктор молча заглядывал в шкаф. Бирманец стоял у меня за спиной. Я тоже заглянул в шкаф и вскоре увидел одного из его обитателей — чудовищную ярко-красную многоножку.
— Из-за ряда загадочных смертей на одном караванном пути в Бирме я лично посетил эту местность. Именно тогда комиссар полиции Найланд Смит впервые перешел мне дорогу. Сфера распространения этих тварей ограничивалась в основном постоялыми дворами вдоль этого маршрута. Возле одного из них я нашел свой первый образец. Эти существа и были повинны в гибели людей.
Он двинулся дальше. Я почувствовал тошноту.
Доктор поскреб ногтями по дверце шкафа, заваленного птичьими перьями и лапками.
Из какого-то глиняного гнезда выскочил самый здоровенный черный паук, какого я когда-либо видел: право слово, я даже не предполагал, что такие существуют. Его волосатые лапки были не тоньше человеческого пальца, а туловище не меньше апельсина. Я увидел глаза этого чудовища, они наблюдали за мной.
— Паук-солдат, найден на Суматре. Он мгновенно нападает на любого непрошеного гостя, и его укус приводит к смерти через тридцать пять секунд. В гнезде есть самка. Мне удалось выделить невротоксин, характерный для яда этого насекомого. Это научное открытие.
Он отвернулся от стеклянных шкафов и направился к невысокой стене, которая окружала углубление в центре зала. Повинуясь гортанной команде, бирманец включил гирлянду подвесных ламп. Почувствовав зловоние, я посмотрел вниз, в маленькое рукотворное болотце. Внутренние стенки были отполированы. Я увидел незнакомые водяные растения и зеленую слизь.
— Обратите внимание на папоротникообразную траву, растущую по краям. Некоторые образцы были доставлены вместе с розами, которые украшали номер полковника Кеннарда Вуда в отеле «Прадо» в Нью-Йорке. Hoemadipsa zeylanica имеет сходство с этой травой, от которой ее не так-то легко отличить. Перед кормежкой это существо напоминает кусочек бечевки или волосок от щетки. Эти особи из болотистой местности к югу от Порт-о-Пренса, они гораздо крупнее, живее и проворнее всех остальных.
Он отдал резкую команду. Бирманец достал из шкафа тушу свежезабитого ягненка и подвесил ее на крюк над углублением на высоте примерно шести футов.
— Она ведет ночную жизнь, — пробормотал доктор Фу Манчи, и свет погас. — Слушайте!
Не успел он прошептать этот слово, как я снова услышал странное щелканье пальцев.
— А теперь смотрите, и вы их увидите!
Вспыхнул свет, и я увидел странное, отвратительное зрелище. Несколько тонких белых тварей, подобно гусеницам, ползли по туше. Потом они спрыгнули в пушистую траву, и падение каждой из них сопровождалось звуком, похожим на щелчок пальцев.
— Они боятся света. Даже во время кормежки убегают, если включить лампу. Это самые крупные из знакомых науке пиявок, мистер Кэрригэн. Однако, насытившись, они способны сжиматься и пролезать в самые узкие отверстия.
Он продолжал рассказывать с такими тошнотворными подробностями, что я снова взбеленился и повернулся к нему, сжав кулаки. Но под взглядом этих зеленых глаз я застыл, как от удара.
— Я предвидел эту вспышку кельтского неистовства и распорядился, чтобы меня сопровождал телохранитель. Еще одна попытка нападения, и я прикажу ему бросить вас в яму и погасить свет.
ГЛАВА XXXVII
ПОДЗЕМНАЯ ГАВАНЬ
— Возможно, вас интересует, почему я так доверяю вам, — сказал доктор Фу Манчи. — Потом вы это поймете. Несомненно, вы заметили, что моя дочь уже второй раз бросает мне вызов, поддавшись дурному влиянию. Свою роль Владычицы Мамалуа она успешно играла почти два года и поработила всех приверженцев вуду в республике. Она, естественно, посвящена в важнейшие таинства этого вероисповедания и, стало быть, командует фанатиками. Следуйте за мной.
Но я остановился, не пройдя и трех шагов. Тут стояли в ряд стеклянные саркофаги, и на каждый был направлен приглушенный свет. В них я увидел мужчин и женщин, которых «вынюхал» гигант с саблей возле вудуистского святилища.
— Следуйте за мной! — проскрипел Фу Манчи.
Я стоял, пораженный, перед фигурой красивого негра, который обогнал нас со Смитом на горной тропе.
Обнаженный, он без всякого стеснения смотрел на меня полными ненависти глазами.
— Они все мертвые, — сказал я.
— Напротив, мистер Кэрригэн, они все живые.
Перед саркофагом с застывшей фигурой мулата, молодого человека с красивой головой и лбом мыслителя, доктор Фу Манчи воздел свои руки-клешни и в неистовстве потряс ими перед стеклом, разразившись потоком грязной гаитянской брани. Я подумал, что Смит был прав, утверждая, будто доктор переступил узкую черту между гениальностью и безумием.
Фу Манчи страшно захохотал и отвернулся.
— Только не думайте, будто я зря сотрясаю воздух, мистер Кэрригэн, — сказал он. — Они обладают и зрением, и слухом.
— Что?! — воскликнул я.
— Они не умеют только моргать. Этот пес и Лу Кэбот, которого весьма кстати зарезала его любовница в Колоне, были основными фигурами в заговоре против меня. Женщина, которую вы знаете как Фа Ло Ше — моя дочь, — она соблазнила его, и он нарушил клятву верности. Ради женщины он был готов продать душу дьяволу. Именно Фа Ло Ше пришло в голову, что, захватив вашу очаровательную Ардату, можно задержать наступление сэра Дэниза Найланда Смита. Я терпел ее интриги вплоть до собрания на Волшебной горе, куда явились все эти жалкие заговорщики. Перед вами — главный преступник.
В последнем стеклянном саркофаге я увидел Фа Ло Ше!
Повинуясь отрывистой команде, бирманец нажал кнопку в стене, и я увидел лифт.
— Следуйте за мной!
Я пошел за доктором. Последним в кабину вошел бирманец, закрыл двери, и лифт начал опускаться. Близость к Фу Манчи была почти невыносима. Он снова заговорил, тихо и бесстрастно:
— Вход в пещеру, открытый и использованный Кристофом, черным королем, никто не знает. Если верить старинной карте вашего любознательного друга сэра Лайонела Бартона, он был замаскирован часовней на холме несколькими милями дальше. Я не смог его отыскать, но на всякий случай разрушил часовню. У меня есть и собственный проход туда — это вулканический разлом перед внешней стеной Цитадели. Обнаружен он был по чистой случайности. Потом я тщательно завалил этот разлом, и шахта, по которой мы спускаемся, соединяется с ним на сто пятьдесят футов восточнее первоначального входа. Оттуда идет тропинка до стены самой пещеры. Это утомительное путешествие. К счастью, мистер Хопкинсон, работающий с нами, установил для меня этот лифт, второй в мире по глубине.
Когда лифт остановился, дверь открылась, и я вышел. Меня ждал новый сюрприз.
Я был в облицованном камнем ярко освещенном коридоре с множеством дверей по левую и правую руку. В нью-йоркских учреждениях тысячи таких коридоров.
— Сейчас мы находимся, — донесся холодный голос доктора, — всего в тридцати футах над уровнем моря, и вы — один из тех немногих людей, которые когда-либо побывали внутри вулкана.
В обществе мистера Хопкинсона, невыразительного человека из Манчестера, облик которого лишь оттенял фантастичность окружения, я пустился в путь. Мы сошли по лестнице, он открыл дверь, и я увидел дневной свет.
Мы оказались на длинном широком причале, где бригады чернокожих грузчиков возились с контейнерами, в которых, как мне показалось, лежали детали механизмов. Их поднимали в кузова грузовиков. Вода была странно черного цвета, на поверхности пестрели десять или двенадцать разноцветных суденышек. Я находился в небольшой гавани, на противоположной стороне которой возвышалась отвесная черная стена. Вдруг до меня дошло, что все берега лагуны одинаковы. Подняв голову, я не увидел неба над головой, а просто какую-то дымку, в которой, как мне показалось, светило медное солнце. Мгновение спустя я убедился в неверности моего впечатления. Это было вовсе не солнце.
Озадаченный, я повернулся к проводнику. Он закуривал сигару и невинно улыбался.
— Ради всего святого, где я? И откуда этот свет?
— Вы внутри вулкана, мистер Кэрригэн. Свет от шара Ферриса. Доктор, возможно, показывал вам его в лаборатории.
— Да, показывал. Но это же не искусственный свет, это солнечный свет!
Хопкинсон кивнул, на мгновение задумчиво уставившись на кончик своей сигары.
— Пожалуй, в некотором роде да, — сказал он. — Рассуждая ненаучно, шар Ферриса поглощает энергию солнца и перераспределяет ее. Это, разумеется, революционное открытие, применяемое на практике только здесь. Свет весьма необычный. В одном месте свод пещеры выше купола собора Святого Павла, а вон там, внизу, плавает красный буй, видите? Он отмечает самое глубокое место. Мы так и не смогли измерить, насколько глубокое.
— Что?!
— Это правда, буй поставлен там для навигационных целей. Море здесь очень глубокое. Когда-то в прошлом произошло следующее: море ворвалось сюда, проломив скалу. Мы используем этот пролом как шлюз, с помощью которого без труда потушили вулкан.
— Но ведь такая операция…
— Означает пар? Согласен. Именно пар и создал эту огромную пещеру, а тот буй отмечает самый центр бывшего кратера. Возможности такой базы, как эта, трудно переоценить. Гениальный доктор Фу Манчи использует ее так, что это удивляет даже здешних служащих. Кроме того лифта, на котором вы спустились, тут есть подъемник, несомненно, единственный в мире, благодаря которому фабрику легко снабжать всем необходимым. Как видите, рабочая сила тут дешевая.
— Но разве можно сохранить тайну, когда задействовано столько людей? — спросил я.
— Это — вопрос организации, мистер Кэрригэн. Более счастливых грузчиков, сами видите, нигде не найти. Стоит этим ребятам попасть под землю, и они уже не выходят отсюда.
— Что вы хотите сказать? Как лошади в шахтах?
— Вот именно. А когда нужда в них отпадает, их отправляют на Тортугу — с деньгами и пробелами в памяти. — Только руководители разных служб передвигаются вверх и вниз, — добавил он. — Те, что загружают подъемник наверху, понятия не имеют, куда он идет. С помощью хорошей организации можно творить чудеса.
— Я согласен с вами, — ответил я, не кривя душой.
— Работники сизальной корпорации не имеют никакого отношения к Си Фану. Они обыкновенные труженики, которые понятия не имеют о том, что есть какое-то подземелье. Если кто-то из них проявляет любопытство, мы приводим его сюда и предоставляем возможность увидеть все своими глазами. А теперь я должен представить вас доктору Харону.
— Он…
— То, что Эллингтон называет «призывник»? — Хопкинсон засмеялся. — Да, можно сказать и так. Когда-то он был главным технологом на германском флоте. Его успехи привлекли внимание доктора. Могу заверить вас, что за двенадцать лет его работы здесь и в других местах он разработал нечто такое, что сводит на нет мощь любого флота в мире.
Мы направились вдоль оживленного дока, залитого искусственным светом, и вошли в небольшой аккуратный кабинет, где нам навстречу поднялся пожилой немец с почти таким же высоким лбом, как у самого доктора. На нем были очки в золотой оправе; короткие седые усики придавали ему сходство с бывшим кайзером Германии. В отличие от Хопкинсона с его нелепым твидовым костюмом и золотой цепью от часов доктор Харон был облачен в синий комбинезон.
— Коллега Харон, это мистер Барт Кэрригэн.
— Рад видеть вас. Люблю похвастать своими игрушками. Это редко удается, а художник всегда жаждет признания, разве не так?
— Я тоже пойду, — сказал Хопкинсон. — Давненько я не ступал на борт «акулы».
Здесь, в этом странном мире, Англия и Германия не воевали между собой.
— Всегда рад вам, коллега Хопкинсон, — ответил немец, — хоть я и знаю, что этот предмет явно выше вашего понимания.
Он подмигнул мне и пошел вниз по трапу в задней стене кабинета. Я очутился на стальной платформе, которая тянулась до открытой рубки одного из тех странных судов, которые я видел в лагуне. Оказавшись внутри, я ожидал вдохнуть пары бензина, но им и не пахло.
— Разумеется! — воскликнул доктор Харон. — Да и откуда им тут взяться? Мы же не пользуемся бензином.
— Тогда чем же?
— А-а! — он вздохнул и покачал головой. — Я могу долго распинаться, мистер Кэрригэн. Это, наверное, национальная черта. Но так или иначе, тут не обошлось без гения Свена Эриксена. Энергия вырабатывается в зале Эриксена, который служит нам машинным отделением. Я все вам покажу, поскольку переоборудование подводных кораблей — моя заслуга.
Мы направились по крошечному проходу в комнату, в которой не могло разместиться больше двух человек. К полу были привинчены крутящиеся стулья. Они стояли перед щитом управления со множеством мудреных циферблатов, индикаторов и лампочек.
— Тут, — пустился в объяснения Харон, — полагается носить защитный шлем, иначе вам быстро придет конец. Вот это главный пульт управления. По приказу офицера из ходовой рубки я нажимаю вот этот рычаг, и перед форштевнем моего корабля вода переходит в другое физическое состояние.
— Можно назвать его парообразным, — вставил Хопкинсон.
— Но это означает взрыв, — заметил я.
— Вот именно! — воскликнул Харон. — Но что я делаю с этим взрывом? Я использую его, как используется подобное в дизельном двигателе. С помощью трубы Харона. Это мое собственное изобретение. Я передаю эту энергию с носа на корму, и она превращается в движущую силу. А что происходит на носу?
Я покачал головой.
— Там создается частичный вакуум. В итоге я получаю такую скорость хода, о которой не мог мечтать ни один конструктор подводных лодок.
Вероятно, на лице у меня появилось озадаченное выражение, поскольку Хопкинсон сказал:
— Звучит как тарабарщина, но эти штуковины и впрямь плавают.
— Но какой же энергией вы пользуетесь для продувки балластных цистерн?
— Цистерн? А их нет. Вес рассчитан так, что судно идет ко дну, как топор. Но у нас есть три диска, нейтрализующих земное притяжение. Они управляются отсюда, видите? Можно поднимать нос, корму или весь корабль.
— А где же торпедные аппараты?
Хопкинсон хрипло засмеялся.
— Корабли доктора из «Алисы в Стране чудес», — сказал он. — На них нет торпед.
— Нет торпед? Тогда какой же от них прок на войне?
И снова немец с завистью покачал головой.
— Опять Эриксен. Нет перископа, но я имею полный обзор моря на много миль вокруг благодаря поплавку, передающему изображение на экран в рубке. Возможно, доктор показывал вам усовершенствованный телевизор, который у нас есть?
— Нет, — ответил я. — Но я видел его в Лондоне некоторое время тому назад.
— Тут то же самое. Эти поплавки, или буйки, несколько моделей которых я вам вскоре покажу, управляются из боевой рубки.
— Но каково назначение этих поплавков?
— Они движутся на моторах и управляются по радио. На каждом установлен прожектор Эриксена.
— Опять Эриксен, — пробормотал Хопкинсон.
— Что правда, то правда. Радиус действия такого прожектора ограничен. Когда-нибудь, несомненно, он будет расширен, доктор проводит эксперименты, но в настоящее время он невелик. Когда поплавок в пределах видимости от цели, оператор — артиллеристов у нас на борту нет — направляет волну…
Он помолчал, глубоко вздохнул и развел руками.
— Нет никакой брони, мистер Кэрригэн, способной выдержать волну Эриксена. Отсюда мы можем держать на прицеле весь флот Соединенных Штатов. Сотня «акул» потопит все корабли в Карибском бассейне за неделю.
— А какая у вас скорость? — спросил я.
— Она увеличивается по мере погружения. На глубине двадцати морских саженей она составляет сорок узлов.
— Что?!
— На поверхности она всего пятнадцать. Но мне нет надобности оставаться на поверхности. И движущую силу, и оружие я беру у стихии, сквозь которую продвигаюсь. Нужен только провиант для команды — у нас на борту шесть человек.
Но я остановился, не пройдя и трех шагов. Тут стояли в ряд стеклянные саркофаги, и на каждый был направлен приглушенный свет. В них я увидел мужчин и женщин, которых «вынюхал» гигант с саблей возле вудуистского святилища.
— Следуйте за мной! — проскрипел Фу Манчи.
Я стоял, пораженный, перед фигурой красивого негра, который обогнал нас со Смитом на горной тропе.
Обнаженный, он без всякого стеснения смотрел на меня полными ненависти глазами.
— Они все мертвые, — сказал я.
— Напротив, мистер Кэрригэн, они все живые.
Перед саркофагом с застывшей фигурой мулата, молодого человека с красивой головой и лбом мыслителя, доктор Фу Манчи воздел свои руки-клешни и в неистовстве потряс ими перед стеклом, разразившись потоком грязной гаитянской брани. Я подумал, что Смит был прав, утверждая, будто доктор переступил узкую черту между гениальностью и безумием.
Фу Манчи страшно захохотал и отвернулся.
— Только не думайте, будто я зря сотрясаю воздух, мистер Кэрригэн, — сказал он. — Они обладают и зрением, и слухом.
— Что?! — воскликнул я.
— Они не умеют только моргать. Этот пес и Лу Кэбот, которого весьма кстати зарезала его любовница в Колоне, были основными фигурами в заговоре против меня. Женщина, которую вы знаете как Фа Ло Ше — моя дочь, — она соблазнила его, и он нарушил клятву верности. Ради женщины он был готов продать душу дьяволу. Именно Фа Ло Ше пришло в голову, что, захватив вашу очаровательную Ардату, можно задержать наступление сэра Дэниза Найланда Смита. Я терпел ее интриги вплоть до собрания на Волшебной горе, куда явились все эти жалкие заговорщики. Перед вами — главный преступник.
В последнем стеклянном саркофаге я увидел Фа Ло Ше!
Повинуясь отрывистой команде, бирманец нажал кнопку в стене, и я увидел лифт.
— Следуйте за мной!
Я пошел за доктором. Последним в кабину вошел бирманец, закрыл двери, и лифт начал опускаться. Близость к Фу Манчи была почти невыносима. Он снова заговорил, тихо и бесстрастно:
— Вход в пещеру, открытый и использованный Кристофом, черным королем, никто не знает. Если верить старинной карте вашего любознательного друга сэра Лайонела Бартона, он был замаскирован часовней на холме несколькими милями дальше. Я не смог его отыскать, но на всякий случай разрушил часовню. У меня есть и собственный проход туда — это вулканический разлом перед внешней стеной Цитадели. Обнаружен он был по чистой случайности. Потом я тщательно завалил этот разлом, и шахта, по которой мы спускаемся, соединяется с ним на сто пятьдесят футов восточнее первоначального входа. Оттуда идет тропинка до стены самой пещеры. Это утомительное путешествие. К счастью, мистер Хопкинсон, работающий с нами, установил для меня этот лифт, второй в мире по глубине.
Когда лифт остановился, дверь открылась, и я вышел. Меня ждал новый сюрприз.
Я был в облицованном камнем ярко освещенном коридоре с множеством дверей по левую и правую руку. В нью-йоркских учреждениях тысячи таких коридоров.
— Сейчас мы находимся, — донесся холодный голос доктора, — всего в тридцати футах над уровнем моря, и вы — один из тех немногих людей, которые когда-либо побывали внутри вулкана.
В обществе мистера Хопкинсона, невыразительного человека из Манчестера, облик которого лишь оттенял фантастичность окружения, я пустился в путь. Мы сошли по лестнице, он открыл дверь, и я увидел дневной свет.
Мы оказались на длинном широком причале, где бригады чернокожих грузчиков возились с контейнерами, в которых, как мне показалось, лежали детали механизмов. Их поднимали в кузова грузовиков. Вода была странно черного цвета, на поверхности пестрели десять или двенадцать разноцветных суденышек. Я находился в небольшой гавани, на противоположной стороне которой возвышалась отвесная черная стена. Вдруг до меня дошло, что все берега лагуны одинаковы. Подняв голову, я не увидел неба над головой, а просто какую-то дымку, в которой, как мне показалось, светило медное солнце. Мгновение спустя я убедился в неверности моего впечатления. Это было вовсе не солнце.
Озадаченный, я повернулся к проводнику. Он закуривал сигару и невинно улыбался.
— Ради всего святого, где я? И откуда этот свет?
— Вы внутри вулкана, мистер Кэрригэн. Свет от шара Ферриса. Доктор, возможно, показывал вам его в лаборатории.
— Да, показывал. Но это же не искусственный свет, это солнечный свет!
Хопкинсон кивнул, на мгновение задумчиво уставившись на кончик своей сигары.
— Пожалуй, в некотором роде да, — сказал он. — Рассуждая ненаучно, шар Ферриса поглощает энергию солнца и перераспределяет ее. Это, разумеется, революционное открытие, применяемое на практике только здесь. Свет весьма необычный. В одном месте свод пещеры выше купола собора Святого Павла, а вон там, внизу, плавает красный буй, видите? Он отмечает самое глубокое место. Мы так и не смогли измерить, насколько глубокое.
— Что?!
— Это правда, буй поставлен там для навигационных целей. Море здесь очень глубокое. Когда-то в прошлом произошло следующее: море ворвалось сюда, проломив скалу. Мы используем этот пролом как шлюз, с помощью которого без труда потушили вулкан.
— Но ведь такая операция…
— Означает пар? Согласен. Именно пар и создал эту огромную пещеру, а тот буй отмечает самый центр бывшего кратера. Возможности такой базы, как эта, трудно переоценить. Гениальный доктор Фу Манчи использует ее так, что это удивляет даже здешних служащих. Кроме того лифта, на котором вы спустились, тут есть подъемник, несомненно, единственный в мире, благодаря которому фабрику легко снабжать всем необходимым. Как видите, рабочая сила тут дешевая.
— Но разве можно сохранить тайну, когда задействовано столько людей? — спросил я.
— Это — вопрос организации, мистер Кэрригэн. Более счастливых грузчиков, сами видите, нигде не найти. Стоит этим ребятам попасть под землю, и они уже не выходят отсюда.
— Что вы хотите сказать? Как лошади в шахтах?
— Вот именно. А когда нужда в них отпадает, их отправляют на Тортугу — с деньгами и пробелами в памяти. — Только руководители разных служб передвигаются вверх и вниз, — добавил он. — Те, что загружают подъемник наверху, понятия не имеют, куда он идет. С помощью хорошей организации можно творить чудеса.
— Я согласен с вами, — ответил я, не кривя душой.
— Работники сизальной корпорации не имеют никакого отношения к Си Фану. Они обыкновенные труженики, которые понятия не имеют о том, что есть какое-то подземелье. Если кто-то из них проявляет любопытство, мы приводим его сюда и предоставляем возможность увидеть все своими глазами. А теперь я должен представить вас доктору Харону.
— Он…
— То, что Эллингтон называет «призывник»? — Хопкинсон засмеялся. — Да, можно сказать и так. Когда-то он был главным технологом на германском флоте. Его успехи привлекли внимание доктора. Могу заверить вас, что за двенадцать лет его работы здесь и в других местах он разработал нечто такое, что сводит на нет мощь любого флота в мире.
Мы направились вдоль оживленного дока, залитого искусственным светом, и вошли в небольшой аккуратный кабинет, где нам навстречу поднялся пожилой немец с почти таким же высоким лбом, как у самого доктора. На нем были очки в золотой оправе; короткие седые усики придавали ему сходство с бывшим кайзером Германии. В отличие от Хопкинсона с его нелепым твидовым костюмом и золотой цепью от часов доктор Харон был облачен в синий комбинезон.
— Коллега Харон, это мистер Барт Кэрригэн.
— Рад видеть вас. Люблю похвастать своими игрушками. Это редко удается, а художник всегда жаждет признания, разве не так?
— Я тоже пойду, — сказал Хопкинсон. — Давненько я не ступал на борт «акулы».
Здесь, в этом странном мире, Англия и Германия не воевали между собой.
— Всегда рад вам, коллега Хопкинсон, — ответил немец, — хоть я и знаю, что этот предмет явно выше вашего понимания.
Он подмигнул мне и пошел вниз по трапу в задней стене кабинета. Я очутился на стальной платформе, которая тянулась до открытой рубки одного из тех странных судов, которые я видел в лагуне. Оказавшись внутри, я ожидал вдохнуть пары бензина, но им и не пахло.
— Разумеется! — воскликнул доктор Харон. — Да и откуда им тут взяться? Мы же не пользуемся бензином.
— Тогда чем же?
— А-а! — он вздохнул и покачал головой. — Я могу долго распинаться, мистер Кэрригэн. Это, наверное, национальная черта. Но так или иначе, тут не обошлось без гения Свена Эриксена. Энергия вырабатывается в зале Эриксена, который служит нам машинным отделением. Я все вам покажу, поскольку переоборудование подводных кораблей — моя заслуга.
Мы направились по крошечному проходу в комнату, в которой не могло разместиться больше двух человек. К полу были привинчены крутящиеся стулья. Они стояли перед щитом управления со множеством мудреных циферблатов, индикаторов и лампочек.
— Тут, — пустился в объяснения Харон, — полагается носить защитный шлем, иначе вам быстро придет конец. Вот это главный пульт управления. По приказу офицера из ходовой рубки я нажимаю вот этот рычаг, и перед форштевнем моего корабля вода переходит в другое физическое состояние.
— Можно назвать его парообразным, — вставил Хопкинсон.
— Но это означает взрыв, — заметил я.
— Вот именно! — воскликнул Харон. — Но что я делаю с этим взрывом? Я использую его, как используется подобное в дизельном двигателе. С помощью трубы Харона. Это мое собственное изобретение. Я передаю эту энергию с носа на корму, и она превращается в движущую силу. А что происходит на носу?
Я покачал головой.
— Там создается частичный вакуум. В итоге я получаю такую скорость хода, о которой не мог мечтать ни один конструктор подводных лодок.
Вероятно, на лице у меня появилось озадаченное выражение, поскольку Хопкинсон сказал:
— Звучит как тарабарщина, но эти штуковины и впрямь плавают.
— Но какой же энергией вы пользуетесь для продувки балластных цистерн?
— Цистерн? А их нет. Вес рассчитан так, что судно идет ко дну, как топор. Но у нас есть три диска, нейтрализующих земное притяжение. Они управляются отсюда, видите? Можно поднимать нос, корму или весь корабль.
— А где же торпедные аппараты?
Хопкинсон хрипло засмеялся.
— Корабли доктора из «Алисы в Стране чудес», — сказал он. — На них нет торпед.
— Нет торпед? Тогда какой же от них прок на войне?
И снова немец с завистью покачал головой.
— Опять Эриксен. Нет перископа, но я имею полный обзор моря на много миль вокруг благодаря поплавку, передающему изображение на экран в рубке. Возможно, доктор показывал вам усовершенствованный телевизор, который у нас есть?
— Нет, — ответил я. — Но я видел его в Лондоне некоторое время тому назад.
— Тут то же самое. Эти поплавки, или буйки, несколько моделей которых я вам вскоре покажу, управляются из боевой рубки.
— Но каково назначение этих поплавков?
— Они движутся на моторах и управляются по радио. На каждом установлен прожектор Эриксена.
— Опять Эриксен, — пробормотал Хопкинсон.
— Что правда, то правда. Радиус действия такого прожектора ограничен. Когда-нибудь, несомненно, он будет расширен, доктор проводит эксперименты, но в настоящее время он невелик. Когда поплавок в пределах видимости от цели, оператор — артиллеристов у нас на борту нет — направляет волну…
Он помолчал, глубоко вздохнул и развел руками.
— Нет никакой брони, мистер Кэрригэн, способной выдержать волну Эриксена. Отсюда мы можем держать на прицеле весь флот Соединенных Штатов. Сотня «акул» потопит все корабли в Карибском бассейне за неделю.
— А какая у вас скорость? — спросил я.
— Она увеличивается по мере погружения. На глубине двадцати морских саженей она составляет сорок узлов.
— Что?!
— На поверхности она всего пятнадцать. Но мне нет надобности оставаться на поверхности. И движущую силу, и оружие я беру у стихии, сквозь которую продвигаюсь. Нужен только провиант для команды — у нас на борту шесть человек.
ГЛАВА XXXVIII
«ДАЮ ВАМ ЧАС»
— Хотя вы принадлежите к народу более мудрому и у вас богатое воображение, — сказал доктор Фу Манчи, — вы, как я уже заметил, обладаете чисто английским кругозором. Германские орды заполонили Европу. Но другие правительства мира, включая правительство Соединенных Штатов, продолжают вести себя с Германией на равных. Я пользуюсь методами этих германских орд, только более тонко и действенно. Мастера отличает не столько количество, сколько качество. Но поскольку у меня нет дипломатического портфеля, я преступник.
Он выпрямился во весь свой огромный рост, и я уже ждал вспышки гнева, но доктор опять опустился в кресло и с задумчивым видом взял щепотку табака.
— Да, у вас хороший, пусть и не первоклассный ум, — продолжал он. — Вы наблюдательны. У вас кельтский темперамент, который, если направить его в нужное русло, иногда способен сделать человека гением. Вы человек слова. Сейчас, когда мир висит на волоске и у меня в руках та мельчайшая доля грамма, которая определит, куда качнутся чаши весов, я намерен отправить вас к сэру Дэнизу Найланду Смиту в качестве своего посланника, поскольку ни он, ни Вашингтон не вышли со мной на связь.
Значит, Смит свободен! Слава Богу!
— Вы скажете ему, что я предлагаю свои услуги союзным державам, и поведаете о моих возможностях. Вы сделаете все, чтобы доставить сюда Смита с полномочиями от его правительства, или от американского, или от обоих. Пусть ведет со мной переговоры как с человеком, который держит в руках судьбы мира.
Я сказал, что верю вам на слово, но сэр Дэниз не связан обещаниями и может попытаться силой удержать вас. Следовательно, я ограничу время вашего отсутствия семьюдесятью двумя часами. Операция безболезненная, и проведу ее лично я. Даю вам час времени. Вы можете отказаться от поручения. Явитесь ко мне в семь часов.
Я лихорадочно думал, идя вдоль причала, на котором суетились рабочие. Ардату я больше не увижу, потому что не приму условий Фу Манчи. Но Смит свободен, благодарение господу! А значит, бой продолжается!
Кое-кто из рабочих на пирсе бросал на меня взгляды, и вдруг до меня дошло, что я в своем потрепанном тренировочном костюме и с красной от загара кожей ничем не отличаюсь от них.
У основания трапа была причалена лодка, а в ней сидел какой-то человек, одетый так же, как я, и оплетал концы каната. В радиусе двадцати ярдов больше никого не было, поэтому я и обратил на него внимание. Он сидел спиной ко мне и, сгорбившись, работал. Я уже почти миновал его, когда он произнес:
— Не оглядывайтесь и никуда не сворачивайте.
Это был голос Найланда Смита.
Он выпрямился во весь свой огромный рост, и я уже ждал вспышки гнева, но доктор опять опустился в кресло и с задумчивым видом взял щепотку табака.
— Да, у вас хороший, пусть и не первоклассный ум, — продолжал он. — Вы наблюдательны. У вас кельтский темперамент, который, если направить его в нужное русло, иногда способен сделать человека гением. Вы человек слова. Сейчас, когда мир висит на волоске и у меня в руках та мельчайшая доля грамма, которая определит, куда качнутся чаши весов, я намерен отправить вас к сэру Дэнизу Найланду Смиту в качестве своего посланника, поскольку ни он, ни Вашингтон не вышли со мной на связь.
Значит, Смит свободен! Слава Богу!
— Вы скажете ему, что я предлагаю свои услуги союзным державам, и поведаете о моих возможностях. Вы сделаете все, чтобы доставить сюда Смита с полномочиями от его правительства, или от американского, или от обоих. Пусть ведет со мной переговоры как с человеком, который держит в руках судьбы мира.
Я сказал, что верю вам на слово, но сэр Дэниз не связан обещаниями и может попытаться силой удержать вас. Следовательно, я ограничу время вашего отсутствия семьюдесятью двумя часами. Операция безболезненная, и проведу ее лично я. Даю вам час времени. Вы можете отказаться от поручения. Явитесь ко мне в семь часов.
Я лихорадочно думал, идя вдоль причала, на котором суетились рабочие. Ардату я больше не увижу, потому что не приму условий Фу Манчи. Но Смит свободен, благодарение господу! А значит, бой продолжается!
Кое-кто из рабочих на пирсе бросал на меня взгляды, и вдруг до меня дошло, что я в своем потрепанном тренировочном костюме и с красной от загара кожей ничем не отличаюсь от них.
У основания трапа была причалена лодка, а в ней сидел какой-то человек, одетый так же, как я, и оплетал концы каната. В радиусе двадцати ярдов больше никого не было, поэтому я и обратил на него внимание. Он сидел спиной ко мне и, сгорбившись, работал. Я уже почти миновал его, когда он произнес:
— Не оглядывайтесь и никуда не сворачивайте.
Это был голос Найланда Смита.
ГЛАВА XXXIX
ТРОПА КРИСТОФА
— Смит! — ахнул я. — Это же чудо!
— Нет. Просто Бартон поработал на славу. Сюда, и смотрите не спотыкайтесь.
Перекинув через плечо бухту каната, Смит побрел следом за мной. Мы миновали причал и пошли по тропе, над которой грозно нависали каменные глыбы. Вдруг Смит нагнал меня и затолкал в какую-то узкую расселину.
Я оглянулся и увидел, что одна из «акул» погружается со скоростью шотландской куропатки. Но тут Смит схватил меня за руку и потащил наверх, в небольшую пещеру, на полу которой стояли в ряд лампочки, освещавшие людей в военных мундирах. Это был отряд американской морской пехоты.
Они держали карабины наизготовку, и младший офицер, который, очевидно, командовал ими, спросил:
— Взяли кого-то, сэр?
— Да! — ответил Смит. — Того, за кем ходил: мистера Кэрригэна. А теперь надо поторапливаться. Расскажите мне все, что можете, но как можно короче.
Хотя я был страшно взвинчен, но рассказал ему об инфралазурной лампе, описал Щелкающие Пальцы, назвал нескольких блестящих ученых, которые работают здесь, воплощая планы мирового господства доктора Фу Манчи.
— Шесть его субмарин способны поторопить боевой флот любого государства. Его самолеты, вооруженные прожекторами Эриксена, могут маневрировать, как ястребы. Что бы ни случилось с Европой и с остальным миром, сейчас доктор определенно держит американский флот на крючке, — закончил я.
— А значит, и весь мир, ибо сейчас от ВМС США зависит судьба планеты, — Смит повернулся к американцу. — Оставайтесь здесь, сержант. Расставьте своих людей вдоль прохода, чтобы они могли поддерживать связь друг с другом. Когда придет поисковая партия — а ждать уже наверняка недолго, — все отойдите к трапу, поднимите его наверх и не оставляйте никаких следов.
— Нет. Просто Бартон поработал на славу. Сюда, и смотрите не спотыкайтесь.
Перекинув через плечо бухту каната, Смит побрел следом за мной. Мы миновали причал и пошли по тропе, над которой грозно нависали каменные глыбы. Вдруг Смит нагнал меня и затолкал в какую-то узкую расселину.
Я оглянулся и увидел, что одна из «акул» погружается со скоростью шотландской куропатки. Но тут Смит схватил меня за руку и потащил наверх, в небольшую пещеру, на полу которой стояли в ряд лампочки, освещавшие людей в военных мундирах. Это был отряд американской морской пехоты.
Они держали карабины наизготовку, и младший офицер, который, очевидно, командовал ими, спросил:
— Взяли кого-то, сэр?
— Да! — ответил Смит. — Того, за кем ходил: мистера Кэрригэна. А теперь надо поторапливаться. Расскажите мне все, что можете, но как можно короче.
Хотя я был страшно взвинчен, но рассказал ему об инфралазурной лампе, описал Щелкающие Пальцы, назвал нескольких блестящих ученых, которые работают здесь, воплощая планы мирового господства доктора Фу Манчи.
— Шесть его субмарин способны поторопить боевой флот любого государства. Его самолеты, вооруженные прожекторами Эриксена, могут маневрировать, как ястребы. Что бы ни случилось с Европой и с остальным миром, сейчас доктор определенно держит американский флот на крючке, — закончил я.
— А значит, и весь мир, ибо сейчас от ВМС США зависит судьба планеты, — Смит повернулся к американцу. — Оставайтесь здесь, сержант. Расставьте своих людей вдоль прохода, чтобы они могли поддерживать связь друг с другом. Когда придет поисковая партия — а ждать уже наверняка недолго, — все отойдите к трапу, поднимите его наверх и не оставляйте никаких следов.