Страница:
Каждый здравомыслящий гражданин оценивал по достоинству стремление доктора Прескотта к разумному управлению страной. Сейчас его целью было расколоть лагерь Брэгга. Но некоторые считали, что втайне он стремится занять президентское кресло – пусть сам Прескотт и отвергал подобные обвинения.
За пределами страны ходили слухи, что он покажет себя сегодня вечером на дебатах.
У доктора Прескотта несомненно было много поклонников среди мыслящих людей, и политические эксперты понимали: если в одиннадцатом часу на его чашу весов ляжет авторитет аббата Тернового Венца, то силы Орвина Прескотта станут столь же грозными, как силы Харвея Брэгга.
В течение нескольких последних месяцев все остальные претенденты на президентское кресло были сметены с политической карты. Республиканцы сплотились вокруг доктора Прескотта. Фермеры твердо стояли за старую администрацию, хотя в Огайо образовалась довольно крупная партия сторонников Брэгга. Призрак третьей, консервативной партии уже витал вокруг аббата Донегаля, близкого друга Прескотта.
Огромное здание полностью находилось под контролем полиции. Переодетые полицейские патрулировали по всему маршруту от дома Дюма на Парк-авеню до дверей Карнеги-холла. До самого начала дебатов никто не знал о местонахождении Прескотта. Зоркие полицейские впустили в зал зрителей, числом более трех тысяч, внимательно разглядывая каждого входящего.
Военный оркестр играл патриотическую музыку – и три тысячи голосов подхватывали отдельные песни. Публика пребывала в напряженном ожидании и страшном возбуждении.
Найланд Смит находился в недосягаемом для гула взволнованной толпы офисе, откуда поддерживал постоянную связь с полицейским управлением и Феем, дежурившим у телефона на верхнем этаже «Регал-Тауэр». Марк Хэпберн в очках и с бородой ходил по всем этажам Карнеги-холла и время от времени докладывал о результатах наблюдений.
Снаружи свет прожекторов превратил ночь в день. Группа кинооператоров ждала прибытия в Карнеги-холл известных представителей высшего света.
Тысячи разочарованных, не сумевших попасть на дебаты, запрудили близлежащие улицы. Патрульные полицейские – пешие и конные – расчищали в толпе дорогу для подъезжающих машин.
Хэпберн вошел в офис как раз в тот момент, когда Найланд Смит опускал трубку на рычаг. Смит обернулся и вскочил на ноги.
Сара Лэкин, сидевшая в кресле у стола, вопросительно взглянула на вошедшего. Марк Хэпберн отрицательно покачал головой и снял очки.
– Почти наверняка можно утверждать, – произнес он по обыкновению бесстрастным, монотонным голосом, – что аббат Донегаль здесь еще не появлялся.
Найланд Смит принялся расхаживать взад-вперед по комнате, дергая себя за мочку левого уха. Потом сказал:
– И с Мотт-стрит тоже никаких новостей не поступало. Я начинаю удивляться… и сомневаться.
– Я считалась с вашим мнением, – раздался серьезный голос мисс Лэкин. – Но никогда не скрывала своей точки зрения. Полагаю, поверив письму (написанному, надо признать, действительно рукой Орвина), вы совершили ошибку.
– Телефонный звонок Мориса Норберта, поступивший сегодня утром, подтверждает верность предпринятых нами шагов, – сухо заметил Хэпберн.
– Здесь я должна согласиться с вами, капитан Хэпберн, – признала мисс Лэкин. – Но не могу понять, почему мистер Норберт не смог навестить меня или вас лично. Действительно, у Орвина есть обыкновение скрываться от прессы перед разными важными выступлениями, но до сих пор я входила в число его доверенных лиц. – Она поднялась с кресла. – Я знаю, сэр Дэниз, что вы сделали все возможное, чтобы установить местонахождение Орвина. Но я боюсь. Так или иначе, я боюсь.
Издали донесся приглушенный восторженный рев толпы.
– Посмотри, кто это, Хэпберн, – резко приказал Найланд Смит.
Хэпберн выбежал за дверь. Мисс Лэкин пристально смотрела в мрачное загорелое лицо человека, расхаживающего взад-вперед по комнате. Внезапно он остановился перед ней и, положив руку ей на плечо, быстро, проговорил:
– Возможно, вы правы, а я нет. Однако я верю, что Орвин Прескотт появится здесь сегодня вечером.
Марк Хэпберн вернулся и лаконично отрапортовал:
– Мэр Нью-Йорка. Начали съезжаться большие люди. – Он взглянул на часы. – До начала еще полно времени.
– В любом случае мы сделали все, что могли, – сказал Найланд Смит. – И нам остается одно: ждать.
ГЛАВА XX
Сестра Арлен доступно объяснила доктору отсутствие окон в палате: это была специальная комната для отдыха, в которую помещали пациентов со случаями нервного переутомления. Доктор Сигмунд счел целесообразным поместить сюда нового больного, – особенно ввиду предстоящих последнему тяжелых испытаний. Орвин Прескотт еще не видел своего лечащего врача. Вполне довольный состоянием пациента, тот оставил его на попечение сестры Арлен, а сам отправился по вызову к какому-то больному.
Орвин Прескотт был готов остаться под опекой сиделки сколь угодно продолжительное время. Хотя в жилах сестры Арлен явно текла какая-то восточная кровь, она казалась доктору самым очаровательным существом из всех когда-либо встреченных им в жизни.
Он понимал, что начинает увлекаться этой грациозной девушкой, чей ласковый голос звучал во всех его тревожных снах, предшествовавших полному выздоровлению. И теперь, стоя перед зеркалом, Орвин Прескотт подумал, что за годы своей политической карьеры он никогда еще не выглядел столь внушительно и уверенно. Он пристально изучал свое тонкое, почти изможденное лицо, бледность которого лишь подчеркивала выразительную линию темных бровей и коротких седых усов.
Орвин Прескотт полностью контролировал ситуацию. Прописанные лечащим врачом препараты, безусловно, обладали замечательными свойствами. Сознание доктора было на удивление свежим и ясным: он отчетливо помнил каждый факт и каждую цифру из материалов, подготовленных Норбертом к сегодняшнему выступлению. Прескотт предвидел все возможные перипетии дебатов: его подсознание опережало ход времени. Он знал, что сегодня ни один кандидат на президентский пост не в силах победить его. Ему нечего опасаться грубого красноречия Харвея Брэгга.
Вполне удовлетворенный своей внешностью, доктор Прескотт нажал на кнопку звонка, и в палату вошел Морис Норберт – тоже в вечернем костюме; выглядел он весьма импозантно.
– Я велел подать машину через двадцать минут, доктор, – доложил секретарь. – Сейчас я поеду вперед, чтобы предупредить наших друзей о вашем скором прибытии и обеспечить должные условия для выступления. Вы никогда не выглядели более готовым к решающему сражению.
– Спасибо вам за такого замечательного врача, Норберт. Я никогда не чувствовал себя более уверенно.
– Приятно слышать. Теперь я поеду вперед. Вы выезжайте через двадцать минут. Ваши вещи отсюда я заберу завтра. Полагаю, лучше ехать в машине с опущенными жалюзи. Меньше всего нам нужны уличные овации, которые могут задержать вас. Итак, жду вас в Карнеги-холле.
Через две минуты после ухода Норберта в палате появилась сестра Арлен.
– Я уже начал бояться, что не увижу вас перед отъездом.
Девушка стояла у двери, положив руку на изящное бедро, и смотрела на доктора миндалевидными черными глазами.
– Как вы могли подумать, что я отпущу такого интересного пациента, не пожелав ему удачи в сегодняшнем выступлении?
– Ваше пожелание значит для меня очень много. Я никогда не забуду вашу доброту.
– Вы очень любезны. Я всего лишь выполняла свой долг.
Она опустилась рядом с ним на диванчик и взяла предложенную доктором сигарету из портсигара, предусмотрительно оставленного в палате Норбертом. Орвин Прескотт смутно чувствовал, что девушка несколько напряжена.
– Надеюсь снова увидеть вас когда-нибудь, – сказал он, давая сестре Арлен прикурить. – Или это слишком смелая надежда?
– О нет, – девушка улыбнулась. – Не вижу причины, почему бы нам не увидеться когда-нибудь. Но… – она поколебалась, быстро взглянула на Прескотта и тут же отвела взгляд в сторону. – Я практически оставила светскую жизнь. И покажусь вам чрезвычайно скучной собеседницей.
– Почему вы оставили светскую жизнь? – серьезно спросил доктор Прескотт. – Вы такая молодая и красивая. Весь мир открыт перед вами!
– В каком-то смысле да. Возможно, когда-нибудь мне представится возможность все объяснить вам. Но сейчас… – сестра Арлен поднялась с диванчика. – До вашего отъезда я должна выполнить еще одну обязанность… это указание лечащего врача.
Она подошла к столу со стеклянным верхом и осторожно капнула из стеклянного пузырька в стакан несколько капель бесцветной жидкости. Затем разбавила лекарство водой из графина и протянула стакан Орвину Прескотту.
– Я выполняю свою последнюю обязанность по отношению к вам, и вы выписываетесь из клиники как полностью выздоровевший.
Сестра Арлен улыбнулась. Именно эта улыбка виделась доктору во снах: незабываемая ласковая улыбка красивых полных губ. Он взял стакан и осушил его. Жидкость была совершенно безвкусной.
Почти сразу Орвин Прескотт как по волшебству почувствовал небывалое возбуждение. Интеллектуальная сила доктора – и без того уже значительная – достигла той точки, когда ему стало казаться, что весь мир лежит у его ног и все человечество является лишь глиной, из которой можно лепить ступени, ведущие к невиданно высокой цели (доселе недосягаемой даже для человеческой фантазии). Это было что-то вроде опьянения, какого он не испытывал никогда прежде в своей упорядоченной, размеренной жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить – как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.
Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину – и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…
Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.
Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.
– Очень сильнодействующий препарат… – извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.
– Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. – Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. – Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.
Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.
– До свидания, – сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.
– До свидания, – ответила девушка. – И удачи вам.
Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.
Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак – под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.
Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.
– Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, – доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. – Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.
– На нее нельзя положиться, – шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. – Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки – пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?
Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.
– Я наблюдал за ней – у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.
– Она будет наказана, если это так. – Гортанный голос звучал очень резко. – Последнее донесение об этом несносном аббате.
– Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.
Последовало недолгое молчание.
– Это может означать две вещи, – раздался затем шипящий голос. – Либо он уже проник в здание – либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.
Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.
– Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, – продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. – Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам – и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, – голос Фу Манчи звучал все тише и тише, – неужели мне суждено потерпеть поражение?
– Не впадайте в мусульманские заблуждения, – просипел старый Сэм Пак. – Ваши длительные отношения с арабами внушили вам подобный пессимизм.
Мало кто смог бы выдержать злобный взгляд сверкающих зеленых глаз – теперь полностью открытых. Но Сэм Пак невозмутимо продолжал:
– У меня тоже есть здравый смысл, хотя он и несравним с вашей великой мудростью. Историю своей жизни вы пишете собственной рукой. Вы прекрасно знаете: фатализм глуп. Я, безымянный, говорю так, потому что преданно служу и ничего не боюсь рядом с вами.
Доктор Фу Манчи поднялся с места. Его костлявые, но изящные пальцы принялись перебирать инструменты на столе.
– Без тебя, мой друг, – мягко произнес он, – я остался бы один в последней схватке с врагом, которая, похоже, будет моим Ватерлоо. – Кошачьей поступью китаец обогнул стол. – Давай вернемся к нашему важному эксперименту. В случае неудачи нам придется полностью пересмотреть наши планы.
– Мудрый человек может построить башню на фундаменте из ошибок.
Доктор Фу Манчи бесшумно вышел в зал семиглазой богини, пересек его и спустился по лестнице. Старый Сэм Пак следовал за хозяином по пятам. Они прошли по коридору с шестью разноцветными гробами и вошли в камеру, где на деревянной скамье лежал Герман Гроссет. Пленник – уже освобожденный от пут – казалось, мирно спал.
Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.
Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.
Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.
– Вы поняли? – прозвучал странный тихий голос. – Сигналом к действию будет слово «Азия».
– Я понял, – ответил Гроссет. – Никто не остановит меня.
– Слово «Азия», – монотонно повторил Фу Манчи.
– «Азия», – эхом откликнулся Гроссет.
– До тех пор пока вы не услышите это слово… – голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, – забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.
– Я забыл.
– Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».
– Азия.
– Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.
Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:
– Все остальное – по твоей части, мой друг.
ГЛАВА XXI
– Послушай, детка, – Харвей Брэгг поднялся с кресла. – Я готов действовать, но я привык играть лишь за Харвея Брэгга и ни за кого другого. Растолкуй мне правила игры, Айлин. Никто не знает их лучше тебя. Лола – крепкий орешек, но, полагаю, ты – послушная девочка.
Мойя Эдер сидела в кресле у торца стола, подняв глаза на хозяина.
– Что вы хотите знать?
– Я хочу знать… – Брэгг шагнул вперед, оперся руками о стол и склонился над женщиной. – Я хочу знать, не хотят ли меня обвести вокруг пальца, и если да – то храни Господь человека, который собирается это сделать! У меня осталось довольно много денег – частично полученных от этого невидимого Президента. Кажется мне, что Президент бросает деньги на ветер… а я никогда еще не встречал богача, который вкладывал бы капитал в дохлое дело. Этот сумасшедший держатель акций пытается диктовать мне условия игры. Послушай, Айлин: я пойду туда, куда мне прикажут, только в том случае, если я буду знать, куда именно я иду.
Несколько мгновений в кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с Парк-авеню приглушенным гулом транспорта.
– Вы поступите глупо, – спокойно ответила Мойя, – если поссоритесь с человеком, который безоговорочно поверил вам и готов финансировать вашу деятельность. Его цель – сделать вас президентом Соединенных Штатов. Он выбрал меня в качестве вашего секретаря, поскольку считает достаточно компетентной для этой работы. Больше ничего не могу сказать вам. Это в высшей степени влиятельное лицо желает остаться неизвестным. Не вижу никаких оснований для ссоры с ним.
Харвей Брэгг наклонился ниже, не сводя пронзительного взгляда с очаровательного лица молодой женщины.
– Я понял много намеков – из тех, которые ты сделала. Но… – Он яростно ударил ладонью по столу. – Я даже не знаю сейчас, появится ли доктор Прескотт на дебатах сегодня!
– Появится.
– Смешно, не правда ли? – Теперь лицо Харвея отделяло от лица Мойи лишь несколько дюймов. – Мой секретарь досконально знает все последние ходы в игре, а я в ней – всего лишь пешка. И еще одно, Айлин. Может быть, ты знаешь, что случилось с Германом Гроссетом? За последний час никому не известно о его местопребывании. А я никогда не выхожу на улицу без Германа.
Брэгг схватил Мойю за плечи. Она отвернула лицо в сторону.
– Возможно, ты умнее, чем кажешься, крошка. Ты знаешь мои силы. Никакой Президент не может помешать мне сейчас. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе…
Раздался резкий стук в дверь.
– Черт! – прорычал Харвей Брэгг. Он отпустил Мойю и обернулся.
– Войдите!
Дверь открылась, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел Сальвалетти.
– Ну? – грозно рявкнул Брэгг.
– Пора ехать в Карнеги-холл, – звонким беззаботным голосом объявил Сальвалетти.
– Где Герман? Я хочу видеть его!
Молодой человек легко поклонился.
– Естественно, вы волнуетесь. Я тоже. Но он уже здесь.
– Что?
– Появился всего пару минут назад. Он объясняет свое длительное отсутствие несколько… – секретарь пожал плечами.
– Что? Наклюкался в такой день?!
– Не думаю. Во всяком случае с ним уже все в порядке.
– Пусть он поднимется ко мне! – прогрохотал Харвей Брэгг. – Я хочу сказать ему пару ласковых…
– У нас мало времени. Но если вы настаиваете…
– Настаиваю.
Он тихо выругался, глядя в спину уходящему секретарю, и обернулся к Мойе Эдер. Ледяное спокойствие молодой женщины взбесило его.
– Какая-то чертовщина творится кругом. И, полагаю, мисс Брион, вы в курсе происходящего.
– Мне известно не больше, чем вам, мистер Брэгг. Могу сказать вам единственное: в ваших собственных интересах помнить о…
– Ладно! Конечно, я все помню. Я по уши завяз в этой истории. Но после сегодняшнего вечера я выкарабкаюсь.
Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался Герман Гроссет с безумным блуждающим взглядом.
– Харвей, – хрипло произнес он, – прости меня. Ты не поверишь, но я весь день и капли в рот не брал. То ли это давление, то ли начальная стадия сумасшествия. У нас же это наследственное, Харвей! Послушай… – Он встретил гневный взгляд брата. – Подожди, дай мне сказать. Чуть больше часа назад я принял очень странный телефонный звонок и решил провести небольшое расследование. Но, разрази меня гром, Харвей! Дальше я ничего не помню.
– Как это понимать? – прорычал Брэгг.
– Я не знаю, что происходило со мной со времени упомянутого телефонного разговора (содержание которого я тоже не помню) до того мгновения, когда пять минут назад я очнулся в кресле в вестибюле – страшно сонный и пребывающий в полном неведении относительно своих перемещений в течение последнего часа.
– Ты пьяная свинья! – прогремел Харвей Брэгг. – Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!
– Мне не нравятся твои слова, – яростно проговорил Герман Гроссет. – Они безосновательны и несправедливы.
– Справедливы – несправедливы! – выкрикнул Брэгг. – Займись своей работой. А я займусь своей.
Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй – Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей – еще три телохранителя и Герман Гроссет.
Синяя Борода находился под надежной охраной.
Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.
Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.
Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли – один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, – и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.
– В вашей истории, мистер Норберт, есть несколько странных моментов – но в настоящее время мы не имеем возможности проверить факты. Если мы правильно поняли, доктор Прескотт связался с вами по телефону приблизительно в то же время, что и с мисс Лэкин, и дал вам определенные инструкции, которые вы выполнили. Согласно инструкциям, вы встретили в указанном месте автомобиль, на котором вас отвезли в некую неизвестную вам клинику, где доктор Прескотт проходил курс лечения у некоего неизвестного вам врача.
– Именно так.
Морис Норберт продолжал улыбаться.
– Доктор приказал вам взять его одежду и прочие вещи. Надо полагать, он пришел к какому-то соглашению с похитителями и собирался появиться в Карнеги-холле сегодня вечером.
– Именно так, – повторил Морис Норберт.
Сара Лэкин пристально смотрела на молодого человека, но ничего не говорила. Сенатор Локли откашлялся и заявил:
– Я не понимаю, почему вы покинули Орвина, едва найдя его. Думаю, даже сейчас у нас не может быть уверенности в том, что он приедет.
– Это один из странных моментов, о которых я упомянул… – Найланд Смит встал и принялся расхаживать взад-вперед по офису. Потом вдруг резко обернулся к Норберту. – Я не совсем понимаю вашу роль в этой истории. И, полагаю… – Он бросил взгляд в сторону. – Полагаю, мисс Лэкин разделяет мои сомнения.
– Да, разделяю, – глубоким, спокойным голосом подтвердила Сара Лэкин.
– Извините, конечно, – Норберт поклонился в сторону мисс Лэкин. – Но сегодня все, безусловно, крайне возбуждены и устали. Возможно, завтра факты приобретут иную окраску. Но уверяю вас всех: доктор Прескотт скоро будет здесь. – Он взглянул на часы. – В действительности я должен спуститься вниз и встретить его. Прошу вас сделать все, о чем я просил. Сенатор, не присоединитесь ли ко мне? Доктор Прескотт изъявил желание, чтобы мы находились рядом с ним на помосте.
За пределами страны ходили слухи, что он покажет себя сегодня вечером на дебатах.
У доктора Прескотта несомненно было много поклонников среди мыслящих людей, и политические эксперты понимали: если в одиннадцатом часу на его чашу весов ляжет авторитет аббата Тернового Венца, то силы Орвина Прескотта станут столь же грозными, как силы Харвея Брэгга.
В течение нескольких последних месяцев все остальные претенденты на президентское кресло были сметены с политической карты. Республиканцы сплотились вокруг доктора Прескотта. Фермеры твердо стояли за старую администрацию, хотя в Огайо образовалась довольно крупная партия сторонников Брэгга. Призрак третьей, консервативной партии уже витал вокруг аббата Донегаля, близкого друга Прескотта.
Огромное здание полностью находилось под контролем полиции. Переодетые полицейские патрулировали по всему маршруту от дома Дюма на Парк-авеню до дверей Карнеги-холла. До самого начала дебатов никто не знал о местонахождении Прескотта. Зоркие полицейские впустили в зал зрителей, числом более трех тысяч, внимательно разглядывая каждого входящего.
Военный оркестр играл патриотическую музыку – и три тысячи голосов подхватывали отдельные песни. Публика пребывала в напряженном ожидании и страшном возбуждении.
Найланд Смит находился в недосягаемом для гула взволнованной толпы офисе, откуда поддерживал постоянную связь с полицейским управлением и Феем, дежурившим у телефона на верхнем этаже «Регал-Тауэр». Марк Хэпберн в очках и с бородой ходил по всем этажам Карнеги-холла и время от времени докладывал о результатах наблюдений.
Снаружи свет прожекторов превратил ночь в день. Группа кинооператоров ждала прибытия в Карнеги-холл известных представителей высшего света.
Тысячи разочарованных, не сумевших попасть на дебаты, запрудили близлежащие улицы. Патрульные полицейские – пешие и конные – расчищали в толпе дорогу для подъезжающих машин.
Хэпберн вошел в офис как раз в тот момент, когда Найланд Смит опускал трубку на рычаг. Смит обернулся и вскочил на ноги.
Сара Лэкин, сидевшая в кресле у стола, вопросительно взглянула на вошедшего. Марк Хэпберн отрицательно покачал головой и снял очки.
– Почти наверняка можно утверждать, – произнес он по обыкновению бесстрастным, монотонным голосом, – что аббат Донегаль здесь еще не появлялся.
Найланд Смит принялся расхаживать взад-вперед по комнате, дергая себя за мочку левого уха. Потом сказал:
– И с Мотт-стрит тоже никаких новостей не поступало. Я начинаю удивляться… и сомневаться.
– Я считалась с вашим мнением, – раздался серьезный голос мисс Лэкин. – Но никогда не скрывала своей точки зрения. Полагаю, поверив письму (написанному, надо признать, действительно рукой Орвина), вы совершили ошибку.
– Телефонный звонок Мориса Норберта, поступивший сегодня утром, подтверждает верность предпринятых нами шагов, – сухо заметил Хэпберн.
– Здесь я должна согласиться с вами, капитан Хэпберн, – признала мисс Лэкин. – Но не могу понять, почему мистер Норберт не смог навестить меня или вас лично. Действительно, у Орвина есть обыкновение скрываться от прессы перед разными важными выступлениями, но до сих пор я входила в число его доверенных лиц. – Она поднялась с кресла. – Я знаю, сэр Дэниз, что вы сделали все возможное, чтобы установить местонахождение Орвина. Но я боюсь. Так или иначе, я боюсь.
Издали донесся приглушенный восторженный рев толпы.
– Посмотри, кто это, Хэпберн, – резко приказал Найланд Смит.
Хэпберн выбежал за дверь. Мисс Лэкин пристально смотрела в мрачное загорелое лицо человека, расхаживающего взад-вперед по комнате. Внезапно он остановился перед ней и, положив руку ей на плечо, быстро, проговорил:
– Возможно, вы правы, а я нет. Однако я верю, что Орвин Прескотт появится здесь сегодня вечером.
Марк Хэпберн вернулся и лаконично отрапортовал:
– Мэр Нью-Йорка. Начали съезжаться большие люди. – Он взглянул на часы. – До начала еще полно времени.
– В любом случае мы сделали все, что могли, – сказал Найланд Смит. – И нам остается одно: ждать.
ГЛАВА XX
КИТАЙСКИЕ КАТАКОМБЫ
(продолжение)
1
Орвин Прескотт оделся с большей тщательностью, чем обычно. Морис Норберт принес ему вечерний костюм и дорожный несессер – и в великолепно оборудованной ванной комнате, смежной со спальней, Прескотт принял душ, побрился и нарядился для столь важного события.Сестра Арлен доступно объяснила доктору отсутствие окон в палате: это была специальная комната для отдыха, в которую помещали пациентов со случаями нервного переутомления. Доктор Сигмунд счел целесообразным поместить сюда нового больного, – особенно ввиду предстоящих последнему тяжелых испытаний. Орвин Прескотт еще не видел своего лечащего врача. Вполне довольный состоянием пациента, тот оставил его на попечение сестры Арлен, а сам отправился по вызову к какому-то больному.
Орвин Прескотт был готов остаться под опекой сиделки сколь угодно продолжительное время. Хотя в жилах сестры Арлен явно текла какая-то восточная кровь, она казалась доктору самым очаровательным существом из всех когда-либо встреченных им в жизни.
Он понимал, что начинает увлекаться этой грациозной девушкой, чей ласковый голос звучал во всех его тревожных снах, предшествовавших полному выздоровлению. И теперь, стоя перед зеркалом, Орвин Прескотт подумал, что за годы своей политической карьеры он никогда еще не выглядел столь внушительно и уверенно. Он пристально изучал свое тонкое, почти изможденное лицо, бледность которого лишь подчеркивала выразительную линию темных бровей и коротких седых усов.
Орвин Прескотт полностью контролировал ситуацию. Прописанные лечащим врачом препараты, безусловно, обладали замечательными свойствами. Сознание доктора было на удивление свежим и ясным: он отчетливо помнил каждый факт и каждую цифру из материалов, подготовленных Норбертом к сегодняшнему выступлению. Прескотт предвидел все возможные перипетии дебатов: его подсознание опережало ход времени. Он знал, что сегодня ни один кандидат на президентский пост не в силах победить его. Ему нечего опасаться грубого красноречия Харвея Брэгга.
Вполне удовлетворенный своей внешностью, доктор Прескотт нажал на кнопку звонка, и в палату вошел Морис Норберт – тоже в вечернем костюме; выглядел он весьма импозантно.
– Я велел подать машину через двадцать минут, доктор, – доложил секретарь. – Сейчас я поеду вперед, чтобы предупредить наших друзей о вашем скором прибытии и обеспечить должные условия для выступления. Вы никогда не выглядели более готовым к решающему сражению.
– Спасибо вам за такого замечательного врача, Норберт. Я никогда не чувствовал себя более уверенно.
– Приятно слышать. Теперь я поеду вперед. Вы выезжайте через двадцать минут. Ваши вещи отсюда я заберу завтра. Полагаю, лучше ехать в машине с опущенными жалюзи. Меньше всего нам нужны уличные овации, которые могут задержать вас. Итак, жду вас в Карнеги-холле.
Через две минуты после ухода Норберта в палате появилась сестра Арлен.
– Я уже начал бояться, что не увижу вас перед отъездом.
Девушка стояла у двери, положив руку на изящное бедро, и смотрела на доктора миндалевидными черными глазами.
– Как вы могли подумать, что я отпущу такого интересного пациента, не пожелав ему удачи в сегодняшнем выступлении?
– Ваше пожелание значит для меня очень много. Я никогда не забуду вашу доброту.
– Вы очень любезны. Я всего лишь выполняла свой долг.
Она опустилась рядом с ним на диванчик и взяла предложенную доктором сигарету из портсигара, предусмотрительно оставленного в палате Норбертом. Орвин Прескотт смутно чувствовал, что девушка несколько напряжена.
– Надеюсь снова увидеть вас когда-нибудь, – сказал он, давая сестре Арлен прикурить. – Или это слишком смелая надежда?
– О нет, – девушка улыбнулась. – Не вижу причины, почему бы нам не увидеться когда-нибудь. Но… – она поколебалась, быстро взглянула на Прескотта и тут же отвела взгляд в сторону. – Я практически оставила светскую жизнь. И покажусь вам чрезвычайно скучной собеседницей.
– Почему вы оставили светскую жизнь? – серьезно спросил доктор Прескотт. – Вы такая молодая и красивая. Весь мир открыт перед вами!
– В каком-то смысле да. Возможно, когда-нибудь мне представится возможность все объяснить вам. Но сейчас… – сестра Арлен поднялась с диванчика. – До вашего отъезда я должна выполнить еще одну обязанность… это указание лечащего врача.
Она подошла к столу со стеклянным верхом и осторожно капнула из стеклянного пузырька в стакан несколько капель бесцветной жидкости. Затем разбавила лекарство водой из графина и протянула стакан Орвину Прескотту.
– Я выполняю свою последнюю обязанность по отношению к вам, и вы выписываетесь из клиники как полностью выздоровевший.
Сестра Арлен улыбнулась. Именно эта улыбка виделась доктору во снах: незабываемая ласковая улыбка красивых полных губ. Он взял стакан и осушил его. Жидкость была совершенно безвкусной.
Почти сразу Орвин Прескотт как по волшебству почувствовал небывалое возбуждение. Интеллектуальная сила доктора – и без того уже значительная – достигла той точки, когда ему стало казаться, что весь мир лежит у его ног и все человечество является лишь глиной, из которой можно лепить ступени, ведущие к невиданно высокой цели (доселе недосягаемой даже для человеческой фантазии). Это было что-то вроде опьянения, какого он не испытывал никогда прежде в своей упорядоченной, размеренной жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить – как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.
Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину – и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…
Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.
Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.
– Очень сильнодействующий препарат… – извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.
– Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. – Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. – Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.
Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.
– До свидания, – сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.
– До свидания, – ответила девушка. – И удачи вам.
Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.
2
Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак – под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.
Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.
– Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, – доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. – Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.
– На нее нельзя положиться, – шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. – Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки – пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?
Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.
– Я наблюдал за ней – у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.
– Она будет наказана, если это так. – Гортанный голос звучал очень резко. – Последнее донесение об этом несносном аббате.
– Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.
Последовало недолгое молчание.
– Это может означать две вещи, – раздался затем шипящий голос. – Либо он уже проник в здание – либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.
Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.
– Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, – продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. – Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам – и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, – голос Фу Манчи звучал все тише и тише, – неужели мне суждено потерпеть поражение?
– Не впадайте в мусульманские заблуждения, – просипел старый Сэм Пак. – Ваши длительные отношения с арабами внушили вам подобный пессимизм.
Мало кто смог бы выдержать злобный взгляд сверкающих зеленых глаз – теперь полностью открытых. Но Сэм Пак невозмутимо продолжал:
– У меня тоже есть здравый смысл, хотя он и несравним с вашей великой мудростью. Историю своей жизни вы пишете собственной рукой. Вы прекрасно знаете: фатализм глуп. Я, безымянный, говорю так, потому что преданно служу и ничего не боюсь рядом с вами.
Доктор Фу Манчи поднялся с места. Его костлявые, но изящные пальцы принялись перебирать инструменты на столе.
– Без тебя, мой друг, – мягко произнес он, – я остался бы один в последней схватке с врагом, которая, похоже, будет моим Ватерлоо. – Кошачьей поступью китаец обогнул стол. – Давай вернемся к нашему важному эксперименту. В случае неудачи нам придется полностью пересмотреть наши планы.
– Мудрый человек может построить башню на фундаменте из ошибок.
Доктор Фу Манчи бесшумно вышел в зал семиглазой богини, пересек его и спустился по лестнице. Старый Сэм Пак следовал за хозяином по пятам. Они прошли по коридору с шестью разноцветными гробами и вошли в камеру, где на деревянной скамье лежал Герман Гроссет. Пленник – уже освобожденный от пут – казалось, мирно спал.
Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.
Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.
Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.
– Вы поняли? – прозвучал странный тихий голос. – Сигналом к действию будет слово «Азия».
– Я понял, – ответил Гроссет. – Никто не остановит меня.
– Слово «Азия», – монотонно повторил Фу Манчи.
– «Азия», – эхом откликнулся Гроссет.
– До тех пор пока вы не услышите это слово… – голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, – забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.
– Я забыл.
– Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».
– Азия.
– Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.
Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:
– Все остальное – по твоей части, мой друг.
ГЛАВА XXI
КАРНЕГИ-ХОЛЛ
1
Харвей Брэгг сидел за письменным столом в кабинете Дюма – уже одетый подобающим образом для выступления, которому суждено было остаться навсегда в истории Америки. В нише над столом стояла копия знаменитой статуи Бюсси Дюбуа, и сам стол, некогда принадлежавший кардиналу Мазарини, представлял большую историческую ценность.– Послушай, детка, – Харвей Брэгг поднялся с кресла. – Я готов действовать, но я привык играть лишь за Харвея Брэгга и ни за кого другого. Растолкуй мне правила игры, Айлин. Никто не знает их лучше тебя. Лола – крепкий орешек, но, полагаю, ты – послушная девочка.
Мойя Эдер сидела в кресле у торца стола, подняв глаза на хозяина.
– Что вы хотите знать?
– Я хочу знать… – Брэгг шагнул вперед, оперся руками о стол и склонился над женщиной. – Я хочу знать, не хотят ли меня обвести вокруг пальца, и если да – то храни Господь человека, который собирается это сделать! У меня осталось довольно много денег – частично полученных от этого невидимого Президента. Кажется мне, что Президент бросает деньги на ветер… а я никогда еще не встречал богача, который вкладывал бы капитал в дохлое дело. Этот сумасшедший держатель акций пытается диктовать мне условия игры. Послушай, Айлин: я пойду туда, куда мне прикажут, только в том случае, если я буду знать, куда именно я иду.
Несколько мгновений в кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с Парк-авеню приглушенным гулом транспорта.
– Вы поступите глупо, – спокойно ответила Мойя, – если поссоритесь с человеком, который безоговорочно поверил вам и готов финансировать вашу деятельность. Его цель – сделать вас президентом Соединенных Штатов. Он выбрал меня в качестве вашего секретаря, поскольку считает достаточно компетентной для этой работы. Больше ничего не могу сказать вам. Это в высшей степени влиятельное лицо желает остаться неизвестным. Не вижу никаких оснований для ссоры с ним.
Харвей Брэгг наклонился ниже, не сводя пронзительного взгляда с очаровательного лица молодой женщины.
– Я понял много намеков – из тех, которые ты сделала. Но… – Он яростно ударил ладонью по столу. – Я даже не знаю сейчас, появится ли доктор Прескотт на дебатах сегодня!
– Появится.
– Смешно, не правда ли? – Теперь лицо Харвея отделяло от лица Мойи лишь несколько дюймов. – Мой секретарь досконально знает все последние ходы в игре, а я в ней – всего лишь пешка. И еще одно, Айлин. Может быть, ты знаешь, что случилось с Германом Гроссетом? За последний час никому не известно о его местопребывании. А я никогда не выхожу на улицу без Германа.
Брэгг схватил Мойю за плечи. Она отвернула лицо в сторону.
– Возможно, ты умнее, чем кажешься, крошка. Ты знаешь мои силы. Никакой Президент не может помешать мне сейчас. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе…
Раздался резкий стук в дверь.
– Черт! – прорычал Харвей Брэгг. Он отпустил Мойю и обернулся.
– Войдите!
Дверь открылась, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел Сальвалетти.
– Ну? – грозно рявкнул Брэгг.
– Пора ехать в Карнеги-холл, – звонким беззаботным голосом объявил Сальвалетти.
– Где Герман? Я хочу видеть его!
Молодой человек легко поклонился.
– Естественно, вы волнуетесь. Я тоже. Но он уже здесь.
– Что?
– Появился всего пару минут назад. Он объясняет свое длительное отсутствие несколько… – секретарь пожал плечами.
– Что? Наклюкался в такой день?!
– Не думаю. Во всяком случае с ним уже все в порядке.
– Пусть он поднимется ко мне! – прогрохотал Харвей Брэгг. – Я хочу сказать ему пару ласковых…
– У нас мало времени. Но если вы настаиваете…
– Настаиваю.
Он тихо выругался, глядя в спину уходящему секретарю, и обернулся к Мойе Эдер. Ледяное спокойствие молодой женщины взбесило его.
– Какая-то чертовщина творится кругом. И, полагаю, мисс Брион, вы в курсе происходящего.
– Мне известно не больше, чем вам, мистер Брэгг. Могу сказать вам единственное: в ваших собственных интересах помнить о…
– Ладно! Конечно, я все помню. Я по уши завяз в этой истории. Но после сегодняшнего вечера я выкарабкаюсь.
Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался Герман Гроссет с безумным блуждающим взглядом.
– Харвей, – хрипло произнес он, – прости меня. Ты не поверишь, но я весь день и капли в рот не брал. То ли это давление, то ли начальная стадия сумасшествия. У нас же это наследственное, Харвей! Послушай… – Он встретил гневный взгляд брата. – Подожди, дай мне сказать. Чуть больше часа назад я принял очень странный телефонный звонок и решил провести небольшое расследование. Но, разрази меня гром, Харвей! Дальше я ничего не помню.
– Как это понимать? – прорычал Брэгг.
– Я не знаю, что происходило со мной со времени упомянутого телефонного разговора (содержание которого я тоже не помню) до того мгновения, когда пять минут назад я очнулся в кресле в вестибюле – страшно сонный и пребывающий в полном неведении относительно своих перемещений в течение последнего часа.
– Ты пьяная свинья! – прогремел Харвей Брэгг. – Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!
– Мне не нравятся твои слова, – яростно проговорил Герман Гроссет. – Они безосновательны и несправедливы.
– Справедливы – несправедливы! – выкрикнул Брэгг. – Займись своей работой. А я займусь своей.
Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй – Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей – еще три телохранителя и Герман Гроссет.
Синяя Борода находился под надежной охраной.
2
Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.
Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.
Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли – один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, – и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.
– В вашей истории, мистер Норберт, есть несколько странных моментов – но в настоящее время мы не имеем возможности проверить факты. Если мы правильно поняли, доктор Прескотт связался с вами по телефону приблизительно в то же время, что и с мисс Лэкин, и дал вам определенные инструкции, которые вы выполнили. Согласно инструкциям, вы встретили в указанном месте автомобиль, на котором вас отвезли в некую неизвестную вам клинику, где доктор Прескотт проходил курс лечения у некоего неизвестного вам врача.
– Именно так.
Морис Норберт продолжал улыбаться.
– Доктор приказал вам взять его одежду и прочие вещи. Надо полагать, он пришел к какому-то соглашению с похитителями и собирался появиться в Карнеги-холле сегодня вечером.
– Именно так, – повторил Морис Норберт.
Сара Лэкин пристально смотрела на молодого человека, но ничего не говорила. Сенатор Локли откашлялся и заявил:
– Я не понимаю, почему вы покинули Орвина, едва найдя его. Думаю, даже сейчас у нас не может быть уверенности в том, что он приедет.
– Это один из странных моментов, о которых я упомянул… – Найланд Смит встал и принялся расхаживать взад-вперед по офису. Потом вдруг резко обернулся к Норберту. – Я не совсем понимаю вашу роль в этой истории. И, полагаю… – Он бросил взгляд в сторону. – Полагаю, мисс Лэкин разделяет мои сомнения.
– Да, разделяю, – глубоким, спокойным голосом подтвердила Сара Лэкин.
– Извините, конечно, – Норберт поклонился в сторону мисс Лэкин. – Но сегодня все, безусловно, крайне возбуждены и устали. Возможно, завтра факты приобретут иную окраску. Но уверяю вас всех: доктор Прескотт скоро будет здесь. – Он взглянул на часы. – В действительности я должен спуститься вниз и встретить его. Прошу вас сделать все, о чем я просил. Сенатор, не присоединитесь ли ко мне? Доктор Прескотт изъявил желание, чтобы мы находились рядом с ним на помосте.