Не помню, как я поднялся на ноги, или это было во сне? — только один Бог знает, где кончался сон и начиналась реальность. Джентльмены, вы, возможно, решите, что я прошлой ночью сошел с ума, но, когда я встал, держась за спинку кровати, я слышал, как кровь пульсирует в моих венах с шумом, подобным звуку воздушного винта. Я начал хохотать. Этот хохот, шедший из моих уст, пронзительный и свистящий, пронизывал все мое тело болью и, казалось, отдавался по всему кварталу. Я подумал, что теряю рассудок, и попытался собрать свою волю, чтобы перебороть действие снотворного, так как решил, что принял чрезмерную дозу.
Затем стены моей спальни начали удаляться, пока я наконец не обнаружил, что стою, держась за кровать, уменьшившуюся до размеров игрушечной кроватки для кукол, в середине комнаты размером с Трафальгарскую площадь! Вон то окно было так далеко, что я едва мог различить его, но я видел китайца, того самого, с ужасным желтым лицом, лезущего через это окно. За ним лез другой, очень высокого роста, такого, что, когда они подошли ко мне (мне во сне показалось, что они шли около получаса, чтобы дойти до меня через эту невероятно огромную комнату), второй китаец нависал надо мной, как кипарисовое дерево.
Я взглянул на его лицо — его злобное безволосое лицо. Мистер Смит, сколько бы я ни прожил, до самой смерти не забуду это лицо, увиденное прошлой ночью. Да и видел ли я его? Бог знает! Острый подбородок, огромный куполообразный лоб, и глаза — о небо, страшные зеленые глаза!..
Уэста трясло, как в лихорадке, и я многозначительно поглядел на Смита. Инспектор Веймаут гладил свои усы, и было необычно видеть на его лице смесь недоверия и любопытства.
— Кровь так колотилась в моих венах, — продолжал Уэст, — что, казалось, разрывала меня; а комната то сжималась, то расширялась. Один раз потолок, опустившись, чуть не раздавил меня, и китайцы — которых было то двое, то мне казалось, что их двадцать — превратились в карликов, в другой раз потолок взлетел вверх так высоко, как крыша собора.
«Бодрствую я или сплю?» — прошептал я, и мой шепот, отдаваясь эхом по стенам, потерялся в темных далях под невидимой крышей.
«Ты спишь. Спишь! — ко мне обращался китаец с зелеными глазами, и казалось, что он произносил эти слова целую вечность. — Но я могу по своей воле сделать субъективное объективным». Я не мог, мне кажется, слышать эти необычные слова во сне.
Затем он уставил на меня свои зеленые, сверкающие пламенем глаза. Я не двигался. Казалось, эти глаза высасывали из меня что-то жизненно необходимое — умственную энергию, каплю за каплей. Вся кошмарная комната стала зеленой, и я чувствовал, что меня впитывает в себя эта зелень.
Я вижу, что вы думаете. И даже в бреду — если это был бред — я думал так же. Теперь наступает кульминация моих переживаний или моих видений, не знаю, как назвать их. Я видел, как с моих собственных уст слетали слова!
Инспектор Веймаут осторожно кашлянул. Смит подошел к нему.
— Я знаю, что это за пределами вашего опыта, инспектор, — сказал он, — но я ни в малейшей степени не удивлен рассказом мастера Норриса Уэста. Я знаю, что этому было причиной.
Веймаут недоверчиво уставился на него, но истина начала осенять и меня.
— Каким образом я видел эти звуки, я даже и не буду пытаться объяснить; я вам просто говорю, что видел. Каким-то образом я понял, что выдал что-то известное лишь мне одному.
— Вы выдали секрет кода замка, — выпалил Смит.
— Вот как! — проворчал Веймаут.
Уэст хрипло продолжал:
— Перед тем, как наступил провал памяти, перед моими глазами промелькнуло имя. «Байярд Тейлор».
Я прервал Уэста, воскликнув:
— Я понимаю! Я понимаю! Мне только что пришло в голову еще одно имя, мистер Уэст, имя одного француза — Моро.
— Вы решили головоломку, — сказал Смит. — Но для мистера Уэста естественно было вспомнить американского путешественника Байярда Тейлора. Книга Моро — чисто научная. Возможно, Байярд никогда не читал ее.
— Я боролся с отупением, которое овладевало мной, — продолжал Уэст, — пытаясь найти связь между этим смутно знакомым именем и фантастикой, происходившей вокруг. Мне казалось, что комната опять пуста. Я пошел в прихожую, к телефону. Я еле тащил ноги. Мне казалось, прошло полчаса, пока я туда добрался. Я помню, как позвонил в Скотланд-Ярд, и больше ничего.
Наступила короткая напряженная пауза.
В некоторых отношениях я был сбит с толку, но, честно говоря, мне кажется, что инспектор Веймаут считал Уэста сумасшедшим. Смит глядел в окно, сцепив руки за спиной.
— «Андаман — второй», — вдруг сказал он. — Веймаут, когда идет первый поезд до Тилбери?
— В пять двадцать два с Фенчер-стрит, — быстро отчеканил сотрудник Скотланд-Ярда.
— Слишком поздно, — зло сказал мой друг. — Хватайте такси и отберите двоих стоящих ребят, чтобы немедленно выехали в Китай! Затем закажите спецпоезд до Тилбери. Отправление через двадцать пять минут. Закажите еще одно такси, пусть подъедет к дому и ждет меня.
Веймаут был явно ошарашен, но в голосе Смита звучал приказ, и инспектор поспешно ушел.
Я бестолково уставился на Смита, не понимая, что побудило его предпринять такие действия.
— Теперь, когда вы можете ясно мыслить, мистер Уэст, — сказал он, — что вам все это напоминает? Неправильное восприятие времени, возможность видеть звук, иллюзия того, что комната уменьшалась и увеличивалась в размерах, ваши приступы хохота, то, что вы вспомнили имя Байярда Тейлора. Поскольку вы, очевидно, знакомы с работой этого автора «Земля сарацин», такие симптомы должны быть известны вам.
Норрис Уэст прижал ладони к голове, которая, видимо, страшно болела.
— Книга Байярда Тейлора, — глухо сказал он. — Да! Я знаю, о чем хотел мне напомнить мой мозг. Это рассказ Тейлора о его ощущениях после гашиша. Мистер Смит, я был опьянен гашишем!
Смит сурово кивнул.
— Cannabis indica — индийская конопля, — сказал я. — Вот чем вас отравили. Я не сомневаюсь, что сейчас вы чувствуете тошноту и интенсивную жажду, боль в мышцах, особенно в дельтовидной. Я думаю, вы приняли по крайней мере пятнадцать зерен.
Смит, ходивший по комнате, резко остановился перед Уэстом, глядя в его потускневшие глаза.
— Кто-то приходил в ваши комнаты прошлой ночью, — сказал он медленно, — и вместо ваших сонных таблеток подложил что-то, содержащее гашиш или, может быть, не чистый гашиш. Фу Манчи обладает глубокими познаниями в химии.
Норрис Уэст вздрогнул.
— Кто-то подменил… — начал он.
— Именно, — пристально глядя на него, сказал Смит, — кто-то, кто был здесь вчера. Вы имеете какую-нибудь версию, кто бы это мог быть?
Уэст сказал без особой уверенности:
— У меня был днем посетитель, — было видно, что ему не хочется говорить, — но…
— Женщина? — бросил Смит. — Полагаю, что это была леди?
Уэст кивнул.
— Вы правы, — признал он. — Я не знаю, как вы пришли к этому заключению, но это была леди, с которой я познакомился недавно; иностранка.
— Карамани, — раздраженно сказал Смит.
— Я совершенно не понимаю, что вы хотите сказать, но она пришла сюда, зная, что я живу по этому адресу, чтобы просить меня защитить ее от какого-то таинственного незнакомца, преследовавшего ее от самого Чарингкросс-роуд. Она сказала, что он внизу, в вестибюле, и, естественно, я попросил ее подождать здесь, пока я спущусь и выпровожу его.
Он коротко рассмеялся.
— Я слишком стар, — сказал он, — чтобы меня одурачила женщина. Вы сейчас говорили о каком-то Фу Манчи. Это что, тот самый жулик, которому я обязан потерей своих чертежей? На них уже покушались агенты двух европейских правительств, но китаец — это что-то новое.
— Этот китаец, — заверит его Смит, — величайшая новость нашего века. Теперь вы узнаете симптомы, описанные в книге Байярда Тейлора?
— Рассказ мистера Уэста. — сказал я, — был очень близок некоторым частям книги Моро «Галлюцинации курильщиков гашиша». Мне кажется, только Фу Манчи мог прийти в голову план использования индийской конопли. Но я сомневаюсь, что это был чистый Cannabis indica. В любом случае, это действовало, как наркотическое снотворное…
— И было достаточно сильным наркотиком для мистера Уэста, — прервал Смит, — чтобы позволить Фу Манчи войти сюда незамеченным.
— …поскольку оно вызвало симптомы, делавшие мистера Уэста легко восприимчивым к влиянию доктора. В этом случае очень трудно отделить галлюцинации от действительности, но я думаю, мистер Уэст, что Фу Манчи наверняка осуществлял гипнотическое влияние на ваш оглушенный наркотиком мозг. У нас есть доказательства, что он вытянул из вас тайну наборного шифра.
— Это так, Бог тому свидетель! — воскликнул Уэст. — Но кто этот Фу Манчи и как, каким чудом он прошел в мои комнаты?
Смит вытащил часы.
— Я не могу тратить время на объяснения, — сказал он быстро, — иначе я не успею перехватить человека, у которого ваши чертежи. Пойдем, Петри, через час мы должны быть в Тилбери. Нельзя упускать этот крохотный шанс!
ГЛАВА XX
ГЛАВА XXI
Затем стены моей спальни начали удаляться, пока я наконец не обнаружил, что стою, держась за кровать, уменьшившуюся до размеров игрушечной кроватки для кукол, в середине комнаты размером с Трафальгарскую площадь! Вон то окно было так далеко, что я едва мог различить его, но я видел китайца, того самого, с ужасным желтым лицом, лезущего через это окно. За ним лез другой, очень высокого роста, такого, что, когда они подошли ко мне (мне во сне показалось, что они шли около получаса, чтобы дойти до меня через эту невероятно огромную комнату), второй китаец нависал надо мной, как кипарисовое дерево.
Я взглянул на его лицо — его злобное безволосое лицо. Мистер Смит, сколько бы я ни прожил, до самой смерти не забуду это лицо, увиденное прошлой ночью. Да и видел ли я его? Бог знает! Острый подбородок, огромный куполообразный лоб, и глаза — о небо, страшные зеленые глаза!..
Уэста трясло, как в лихорадке, и я многозначительно поглядел на Смита. Инспектор Веймаут гладил свои усы, и было необычно видеть на его лице смесь недоверия и любопытства.
— Кровь так колотилась в моих венах, — продолжал Уэст, — что, казалось, разрывала меня; а комната то сжималась, то расширялась. Один раз потолок, опустившись, чуть не раздавил меня, и китайцы — которых было то двое, то мне казалось, что их двадцать — превратились в карликов, в другой раз потолок взлетел вверх так высоко, как крыша собора.
«Бодрствую я или сплю?» — прошептал я, и мой шепот, отдаваясь эхом по стенам, потерялся в темных далях под невидимой крышей.
«Ты спишь. Спишь! — ко мне обращался китаец с зелеными глазами, и казалось, что он произносил эти слова целую вечность. — Но я могу по своей воле сделать субъективное объективным». Я не мог, мне кажется, слышать эти необычные слова во сне.
Затем он уставил на меня свои зеленые, сверкающие пламенем глаза. Я не двигался. Казалось, эти глаза высасывали из меня что-то жизненно необходимое — умственную энергию, каплю за каплей. Вся кошмарная комната стала зеленой, и я чувствовал, что меня впитывает в себя эта зелень.
Я вижу, что вы думаете. И даже в бреду — если это был бред — я думал так же. Теперь наступает кульминация моих переживаний или моих видений, не знаю, как назвать их. Я видел, как с моих собственных уст слетали слова!
Инспектор Веймаут осторожно кашлянул. Смит подошел к нему.
— Я знаю, что это за пределами вашего опыта, инспектор, — сказал он, — но я ни в малейшей степени не удивлен рассказом мастера Норриса Уэста. Я знаю, что этому было причиной.
Веймаут недоверчиво уставился на него, но истина начала осенять и меня.
— Каким образом я видел эти звуки, я даже и не буду пытаться объяснить; я вам просто говорю, что видел. Каким-то образом я понял, что выдал что-то известное лишь мне одному.
— Вы выдали секрет кода замка, — выпалил Смит.
— Вот как! — проворчал Веймаут.
Уэст хрипло продолжал:
— Перед тем, как наступил провал памяти, перед моими глазами промелькнуло имя. «Байярд Тейлор».
Я прервал Уэста, воскликнув:
— Я понимаю! Я понимаю! Мне только что пришло в голову еще одно имя, мистер Уэст, имя одного француза — Моро.
— Вы решили головоломку, — сказал Смит. — Но для мистера Уэста естественно было вспомнить американского путешественника Байярда Тейлора. Книга Моро — чисто научная. Возможно, Байярд никогда не читал ее.
— Я боролся с отупением, которое овладевало мной, — продолжал Уэст, — пытаясь найти связь между этим смутно знакомым именем и фантастикой, происходившей вокруг. Мне казалось, что комната опять пуста. Я пошел в прихожую, к телефону. Я еле тащил ноги. Мне казалось, прошло полчаса, пока я туда добрался. Я помню, как позвонил в Скотланд-Ярд, и больше ничего.
Наступила короткая напряженная пауза.
В некоторых отношениях я был сбит с толку, но, честно говоря, мне кажется, что инспектор Веймаут считал Уэста сумасшедшим. Смит глядел в окно, сцепив руки за спиной.
— «Андаман — второй», — вдруг сказал он. — Веймаут, когда идет первый поезд до Тилбери?
— В пять двадцать два с Фенчер-стрит, — быстро отчеканил сотрудник Скотланд-Ярда.
— Слишком поздно, — зло сказал мой друг. — Хватайте такси и отберите двоих стоящих ребят, чтобы немедленно выехали в Китай! Затем закажите спецпоезд до Тилбери. Отправление через двадцать пять минут. Закажите еще одно такси, пусть подъедет к дому и ждет меня.
Веймаут был явно ошарашен, но в голосе Смита звучал приказ, и инспектор поспешно ушел.
Я бестолково уставился на Смита, не понимая, что побудило его предпринять такие действия.
— Теперь, когда вы можете ясно мыслить, мистер Уэст, — сказал он, — что вам все это напоминает? Неправильное восприятие времени, возможность видеть звук, иллюзия того, что комната уменьшалась и увеличивалась в размерах, ваши приступы хохота, то, что вы вспомнили имя Байярда Тейлора. Поскольку вы, очевидно, знакомы с работой этого автора «Земля сарацин», такие симптомы должны быть известны вам.
Норрис Уэст прижал ладони к голове, которая, видимо, страшно болела.
— Книга Байярда Тейлора, — глухо сказал он. — Да! Я знаю, о чем хотел мне напомнить мой мозг. Это рассказ Тейлора о его ощущениях после гашиша. Мистер Смит, я был опьянен гашишем!
Смит сурово кивнул.
— Cannabis indica — индийская конопля, — сказал я. — Вот чем вас отравили. Я не сомневаюсь, что сейчас вы чувствуете тошноту и интенсивную жажду, боль в мышцах, особенно в дельтовидной. Я думаю, вы приняли по крайней мере пятнадцать зерен.
Смит, ходивший по комнате, резко остановился перед Уэстом, глядя в его потускневшие глаза.
— Кто-то приходил в ваши комнаты прошлой ночью, — сказал он медленно, — и вместо ваших сонных таблеток подложил что-то, содержащее гашиш или, может быть, не чистый гашиш. Фу Манчи обладает глубокими познаниями в химии.
Норрис Уэст вздрогнул.
— Кто-то подменил… — начал он.
— Именно, — пристально глядя на него, сказал Смит, — кто-то, кто был здесь вчера. Вы имеете какую-нибудь версию, кто бы это мог быть?
Уэст сказал без особой уверенности:
— У меня был днем посетитель, — было видно, что ему не хочется говорить, — но…
— Женщина? — бросил Смит. — Полагаю, что это была леди?
Уэст кивнул.
— Вы правы, — признал он. — Я не знаю, как вы пришли к этому заключению, но это была леди, с которой я познакомился недавно; иностранка.
— Карамани, — раздраженно сказал Смит.
— Я совершенно не понимаю, что вы хотите сказать, но она пришла сюда, зная, что я живу по этому адресу, чтобы просить меня защитить ее от какого-то таинственного незнакомца, преследовавшего ее от самого Чарингкросс-роуд. Она сказала, что он внизу, в вестибюле, и, естественно, я попросил ее подождать здесь, пока я спущусь и выпровожу его.
Он коротко рассмеялся.
— Я слишком стар, — сказал он, — чтобы меня одурачила женщина. Вы сейчас говорили о каком-то Фу Манчи. Это что, тот самый жулик, которому я обязан потерей своих чертежей? На них уже покушались агенты двух европейских правительств, но китаец — это что-то новое.
— Этот китаец, — заверит его Смит, — величайшая новость нашего века. Теперь вы узнаете симптомы, описанные в книге Байярда Тейлора?
— Рассказ мистера Уэста. — сказал я, — был очень близок некоторым частям книги Моро «Галлюцинации курильщиков гашиша». Мне кажется, только Фу Манчи мог прийти в голову план использования индийской конопли. Но я сомневаюсь, что это был чистый Cannabis indica. В любом случае, это действовало, как наркотическое снотворное…
— И было достаточно сильным наркотиком для мистера Уэста, — прервал Смит, — чтобы позволить Фу Манчи войти сюда незамеченным.
— …поскольку оно вызвало симптомы, делавшие мистера Уэста легко восприимчивым к влиянию доктора. В этом случае очень трудно отделить галлюцинации от действительности, но я думаю, мистер Уэст, что Фу Манчи наверняка осуществлял гипнотическое влияние на ваш оглушенный наркотиком мозг. У нас есть доказательства, что он вытянул из вас тайну наборного шифра.
— Это так, Бог тому свидетель! — воскликнул Уэст. — Но кто этот Фу Манчи и как, каким чудом он прошел в мои комнаты?
Смит вытащил часы.
— Я не могу тратить время на объяснения, — сказал он быстро, — иначе я не успею перехватить человека, у которого ваши чертежи. Пойдем, Петри, через час мы должны быть в Тилбери. Нельзя упускать этот крохотный шанс!
ГЛАВА XX
СТОЛКНОВЕНИЕ ТЕОРИЙ
В состоянии необычайной душевной и умственной сумятицы я поспешил вместе с Найландом Смитом в ожидавшее нас такси, которое помчалось по лондонским улицам, только пробуждавшимся от сна. Наверное, незачем говорить, что я не мог проникнуть в этот последний замысел Фу Манчи, имея представление лишь о том, как Норриса Уэста удалось отравить гашишем О том, что у него было тяжелое состояние отравления индийской коноплей, временно превратившее его в марионетку, легко догадался бы любой медик, услышав его рассказ и отметив тягостные побочные эффекты, которые указывали именно на такое характерное отравление. Зная об огромных возможностях китайского доктора, я понимал, что он мог вырвать тайну шифрового замка сейфа простым влиянием своей воли, пока американец находился под действием наркотика. Но я не мог понять, как Фу Манчи забрался в запертую комнату на третьем этаже.
— Смит, — сказал я, — эти птичьи следы на подоконнике дают ключ к разгадке тайны, которая мучает меня?
— Да, — подтвердил Смит, нетерпеливо поглядывая на свои часы. — Вспомни привычки Фу Манчи, особенно его живой уголок.
Я перебрал в голове все ужасные существа, окружавшие китайца: скорпионов, бактерии, смертоносные твари, которые были его оружием для уничтожения всех, кто стоял на пути создания будущей Желтой Империи. Однако ни одно из этих существ не подходило для объяснения отпечатков на пыльном подоконнике Уэста.
— Ты ставишь меня в тупик, Смит, — признался я. — В этом необычайном деле многое ставит меня в тупик. Не могу припомнить ничего такого, что объясняло бы эти метки.
— А ты думал о мартышке Фу Манчи?
— Обезьянка! — воскликнул я.
— Это были отпечатки ног маленькой обезьяны, — продолжал мой друг. — Сначала я тоже был введен в заблуждение, как ты, и считал их следами большой птицы; но я видел следы обезьян и до этого, а мартышка, хотя и американской разновидности, не должна сильно отличаться от обезьян Бирмы.
— Я все еще не понимаю, — сказал я.
— Это всего лишь гипотеза, — продолжал Смит, — но она основана на фактах. Поскольку не в характере Фу Манчи держать животных лишь для забавы, мартышка выдрессирована для выполнения определенных обязанностей. Ты заметил водосточную трубу, проходящую у окна? Ты заметил железный брус, который служит в качестве страхового ограждения, чтобы мойщик окон не упал вниз? Обезьяне не представляло труда залезть со двора на подоконник. Она несла с собой бечевку, возможно, привязанную к ее телу. Мартышка взобралась на подоконник, затем перелезла на брус и спустилась вниз. Посредством этой бечевки через брус была перекинута веревка, а на веревке — бамбуковая лестница. Один из слуг доктора поднялся наверх, возможно для того, чтобы убедиться, что гашиш подействовал. Это было как раз то желтое лицо, которое склонилось над Уэстом. Затем поднялся сам доктор; для его гигантской воли помутненный наркотиком мозг Уэста был податливым инструментом, который он использовал для своих целей. В этот ночной час двор обычно пуст, да и в любом случае сразу после подъема в квартиру лестницу, вероятно, втащили туда же, чтобы потом спустить, когда Уэст откроет секрет цифровой комбинации и Фу Манчи заберет чертежи. То, что он вновь закрыл сейф и убрал таблетки с гашишем, не оставив никаких улик, за исключением бредовых фантазий наркомана (а только так и мог истолковать рассказ Уэста человек, не знакомый с нравами Востока) — особенно характерно. Они опять положили в пузырек таблетки Уэста. Уже один тот факт, что Фу Манчи пощадил его жизнь, указывает на большую утонченность методов доктора, сравнимую с искусством старых мастеров.
— И приманкой опять служила Карамани? — кратко спросил я.
— Конечно. Ее задачей было — установить привычки Уэста и подменить таблетки. Это она ждала в роскошной машине, которая должна была в этот час привлекать к себе намного меньше внимания, чем обычное такси, и получила украденные чертежи. Она хорошо выполнила свою работу.
— Бедная Карамани! У нее не было выбора! Я тогда сказал, что дам сто фунтов, чтобы увидеть лицо человека, которому она их передала. Сейчас я бы дал тысячу!
— «Андаман — второй», — сказал я. — Что она имела в виду?
— А! Значит, ты так и не догадался? — возбужденно воскликнул Смит, когда такси повернуло к станции. — «Андаман», рейсовый лайнер Восточного морского пароходства, со следующим приливом отплывет из Тилбери в китайские порты. «Наш» человек — пассажир второго класса. Я телеграфирую, чтобы задержали отплытие корабля, а спецпоезд отвезет нас на пристань за сорок минут.
Я живо припоминаю, как мы мчались в порт ранним осенним утром. Благодаря чрезвычайным полномочиям, которыми высшие власти наделили моего друга, по приказу инспектора Веймаута вся линия была освобождена для проезда.
Я получил некоторое представление об огромной важности миссии Найланда Смита, когда мы спешили на платформу в сопровождении начальника станции, и все пятеро — Веймаут вез с собой еще двоих сотрудников уголовного розыска — уселись в спецпоезд.
Поезд летел вперед на самой высокой скорости, с ревом проносясь через полустанки с платформами, на которых стояли, разинув рты от удивления, станционные служащие, так как спецпоезд был здесь новинкой. Все обычные поезда были задержаны, пока мы были на линии. Мы доехали до Тилбери вовремя, несомненно показав рекордное время.
В порту стоял еще большой морской лайнер, отход которого на Дальний Восток был задержан по воле моего друга, уполномоченного правительством Ее Величества. Все это было ново и чрезвычайно волнующе.
— Мистер Найланд Смит, уполномоченный правительства? — вопросительно сказал капитан, когда нас провели в его каюту, и посмотрел поочередно на нас и на телеграфный бланк, который он держал в руке.
— Он самый, капитан, — живо сказал мой друг. — Я не задержу вас. Я поручаю всем властям во всех портах к востоку от Суэца арестовать одного из ваших пассажиров второго класса, как только он оставит корабль. У него имеются чертежи, фактически принадлежащие британскому правительству.
— Почему не арестовать его сейчас? — прямо спросил моряк.
— Потому что я его не знаю. Багаж всех пассажиров второго класса должен быть подвергнут обыску по мере того, как они будут сходить на берег. Я надеюсь на то, что это нам поможет, если все другие средства окажутся бессильными. Но я хочу, чтобы вы дали указания персоналу следить за всеми пассажирами — уроженцами Востока и сотрудничать с двумя представителями Скотланд-Ярда, которые будут здесь. Я надеюсь, что вы сумеете вернуть нам чертежи, капитан.
— Сделаю все, что в моих силах, — заверил его капитан.
Стоя среди пестрой группы провожающих на пристани, мы наблюдали за отплытием лайнера. Выражение лица Найланда Смита было трудно описать. Инспектор Веймаут стоял рядом и глядел на все непонимающим взглядом. Затем произошло нечто из ряда вон выходящее, чему я до сих пор не могу найти объяснения. Мы все трое ясно услышали гортанный голос, сказавший:
— Еще одна победа Китая, мистер Найланд Смит!
Я повернулся, как ужаленный. Смит тоже обернулся. Мой взгляд переходил от одного лица к другому. Никто в толпе не был мне знаком. Никто пока не уходил с пристани.
Но этот голос был голосом Фу Манчи.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я сознаю разницу между нашей реакцией на эти слова и реакцией читателя. Я не в силах передать жуткое чувство, вызванное этим эпизодом. И однако, даже когда я думаю об этом, я опять ощущаю, хотя и в меньшей мере, тот холод, который, казалось, заполз в мои вены, леденя кровь. Я понимаю, что придется опустить немало фактов и событий в моем коротком рассказе об удивительном воплощении зла, когда-то расхаживавшем в гуще ничего не подозревавших англичан, рядом с которым вы сами, возможно, оказывались, не зная об этом. Размеры моего повествования не позволяют останавливаться на многих фактах, кроме тех, которые ярко показывают таинственное могущество Фу Манчи. Это происшествие, за которым так и останется многоточие неразгаданности, — всего лишь один пример.
Второй — необычайное видение, представшее передо мной, когда я лежал в погребе дома недалеко от Виндзора. Меня потом осенило, что его особенности были сходны с чертами галлюцинаций, вызываемых гашишем. Неужели в тот раз нас тоже отравили индийской коноплей? Cannabis indica — предательский наркотик, о чем знает каждый медик, но объем знаний Фу Манчи о гашише далеко превосходил наши научные достижения. И это доказал случай с Уэстом.
Возможно, я не воспользовался возможностями — об этом далее будет судить читатель — собрать для Запада таинственные знания Востока. В будущем я смогу исправить свои ошибки. Может быть, эта мудрость, хранившаяся у Фу Манчи, потеряна навсегда. Однако есть небольшой шанс того, что можно спасти хотя бы часть этих знаний, и я не отчаиваюсь, а надеюсь, что смогу однажды опубликовать научное дополнение к этим запискам, рассказывающим о событиях, связанных с Фу Манчи.
— Смит, — сказал я, — эти птичьи следы на подоконнике дают ключ к разгадке тайны, которая мучает меня?
— Да, — подтвердил Смит, нетерпеливо поглядывая на свои часы. — Вспомни привычки Фу Манчи, особенно его живой уголок.
Я перебрал в голове все ужасные существа, окружавшие китайца: скорпионов, бактерии, смертоносные твари, которые были его оружием для уничтожения всех, кто стоял на пути создания будущей Желтой Империи. Однако ни одно из этих существ не подходило для объяснения отпечатков на пыльном подоконнике Уэста.
— Ты ставишь меня в тупик, Смит, — признался я. — В этом необычайном деле многое ставит меня в тупик. Не могу припомнить ничего такого, что объясняло бы эти метки.
— А ты думал о мартышке Фу Манчи?
— Обезьянка! — воскликнул я.
— Это были отпечатки ног маленькой обезьяны, — продолжал мой друг. — Сначала я тоже был введен в заблуждение, как ты, и считал их следами большой птицы; но я видел следы обезьян и до этого, а мартышка, хотя и американской разновидности, не должна сильно отличаться от обезьян Бирмы.
— Я все еще не понимаю, — сказал я.
— Это всего лишь гипотеза, — продолжал Смит, — но она основана на фактах. Поскольку не в характере Фу Манчи держать животных лишь для забавы, мартышка выдрессирована для выполнения определенных обязанностей. Ты заметил водосточную трубу, проходящую у окна? Ты заметил железный брус, который служит в качестве страхового ограждения, чтобы мойщик окон не упал вниз? Обезьяне не представляло труда залезть со двора на подоконник. Она несла с собой бечевку, возможно, привязанную к ее телу. Мартышка взобралась на подоконник, затем перелезла на брус и спустилась вниз. Посредством этой бечевки через брус была перекинута веревка, а на веревке — бамбуковая лестница. Один из слуг доктора поднялся наверх, возможно для того, чтобы убедиться, что гашиш подействовал. Это было как раз то желтое лицо, которое склонилось над Уэстом. Затем поднялся сам доктор; для его гигантской воли помутненный наркотиком мозг Уэста был податливым инструментом, который он использовал для своих целей. В этот ночной час двор обычно пуст, да и в любом случае сразу после подъема в квартиру лестницу, вероятно, втащили туда же, чтобы потом спустить, когда Уэст откроет секрет цифровой комбинации и Фу Манчи заберет чертежи. То, что он вновь закрыл сейф и убрал таблетки с гашишем, не оставив никаких улик, за исключением бредовых фантазий наркомана (а только так и мог истолковать рассказ Уэста человек, не знакомый с нравами Востока) — особенно характерно. Они опять положили в пузырек таблетки Уэста. Уже один тот факт, что Фу Манчи пощадил его жизнь, указывает на большую утонченность методов доктора, сравнимую с искусством старых мастеров.
— И приманкой опять служила Карамани? — кратко спросил я.
— Конечно. Ее задачей было — установить привычки Уэста и подменить таблетки. Это она ждала в роскошной машине, которая должна была в этот час привлекать к себе намного меньше внимания, чем обычное такси, и получила украденные чертежи. Она хорошо выполнила свою работу.
— Бедная Карамани! У нее не было выбора! Я тогда сказал, что дам сто фунтов, чтобы увидеть лицо человека, которому она их передала. Сейчас я бы дал тысячу!
— «Андаман — второй», — сказал я. — Что она имела в виду?
— А! Значит, ты так и не догадался? — возбужденно воскликнул Смит, когда такси повернуло к станции. — «Андаман», рейсовый лайнер Восточного морского пароходства, со следующим приливом отплывет из Тилбери в китайские порты. «Наш» человек — пассажир второго класса. Я телеграфирую, чтобы задержали отплытие корабля, а спецпоезд отвезет нас на пристань за сорок минут.
Я живо припоминаю, как мы мчались в порт ранним осенним утром. Благодаря чрезвычайным полномочиям, которыми высшие власти наделили моего друга, по приказу инспектора Веймаута вся линия была освобождена для проезда.
Я получил некоторое представление об огромной важности миссии Найланда Смита, когда мы спешили на платформу в сопровождении начальника станции, и все пятеро — Веймаут вез с собой еще двоих сотрудников уголовного розыска — уселись в спецпоезд.
Поезд летел вперед на самой высокой скорости, с ревом проносясь через полустанки с платформами, на которых стояли, разинув рты от удивления, станционные служащие, так как спецпоезд был здесь новинкой. Все обычные поезда были задержаны, пока мы были на линии. Мы доехали до Тилбери вовремя, несомненно показав рекордное время.
В порту стоял еще большой морской лайнер, отход которого на Дальний Восток был задержан по воле моего друга, уполномоченного правительством Ее Величества. Все это было ново и чрезвычайно волнующе.
— Мистер Найланд Смит, уполномоченный правительства? — вопросительно сказал капитан, когда нас провели в его каюту, и посмотрел поочередно на нас и на телеграфный бланк, который он держал в руке.
— Он самый, капитан, — живо сказал мой друг. — Я не задержу вас. Я поручаю всем властям во всех портах к востоку от Суэца арестовать одного из ваших пассажиров второго класса, как только он оставит корабль. У него имеются чертежи, фактически принадлежащие британскому правительству.
— Почему не арестовать его сейчас? — прямо спросил моряк.
— Потому что я его не знаю. Багаж всех пассажиров второго класса должен быть подвергнут обыску по мере того, как они будут сходить на берег. Я надеюсь на то, что это нам поможет, если все другие средства окажутся бессильными. Но я хочу, чтобы вы дали указания персоналу следить за всеми пассажирами — уроженцами Востока и сотрудничать с двумя представителями Скотланд-Ярда, которые будут здесь. Я надеюсь, что вы сумеете вернуть нам чертежи, капитан.
— Сделаю все, что в моих силах, — заверил его капитан.
Стоя среди пестрой группы провожающих на пристани, мы наблюдали за отплытием лайнера. Выражение лица Найланда Смита было трудно описать. Инспектор Веймаут стоял рядом и глядел на все непонимающим взглядом. Затем произошло нечто из ряда вон выходящее, чему я до сих пор не могу найти объяснения. Мы все трое ясно услышали гортанный голос, сказавший:
— Еще одна победа Китая, мистер Найланд Смит!
Я повернулся, как ужаленный. Смит тоже обернулся. Мой взгляд переходил от одного лица к другому. Никто в толпе не был мне знаком. Никто пока не уходил с пристани.
Но этот голос был голосом Фу Манчи.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я сознаю разницу между нашей реакцией на эти слова и реакцией читателя. Я не в силах передать жуткое чувство, вызванное этим эпизодом. И однако, даже когда я думаю об этом, я опять ощущаю, хотя и в меньшей мере, тот холод, который, казалось, заполз в мои вены, леденя кровь. Я понимаю, что придется опустить немало фактов и событий в моем коротком рассказе об удивительном воплощении зла, когда-то расхаживавшем в гуще ничего не подозревавших англичан, рядом с которым вы сами, возможно, оказывались, не зная об этом. Размеры моего повествования не позволяют останавливаться на многих фактах, кроме тех, которые ярко показывают таинственное могущество Фу Манчи. Это происшествие, за которым так и останется многоточие неразгаданности, — всего лишь один пример.
Второй — необычайное видение, представшее передо мной, когда я лежал в погребе дома недалеко от Виндзора. Меня потом осенило, что его особенности были сходны с чертами галлюцинаций, вызываемых гашишем. Неужели в тот раз нас тоже отравили индийской коноплей? Cannabis indica — предательский наркотик, о чем знает каждый медик, но объем знаний Фу Манчи о гашише далеко превосходил наши научные достижения. И это доказал случай с Уэстом.
Возможно, я не воспользовался возможностями — об этом далее будет судить читатель — собрать для Запада таинственные знания Востока. В будущем я смогу исправить свои ошибки. Может быть, эта мудрость, хранившаяся у Фу Манчи, потеряна навсегда. Однако есть небольшой шанс того, что можно спасти хотя бы часть этих знаний, и я не отчаиваюсь, а надеюсь, что смогу однажды опубликовать научное дополнение к этим запискам, рассказывающим о событиях, связанных с Фу Манчи.
ГЛАВА XXI
ЖИЛИЩЕ ФУ МАНЧИ
Время шло, не подводя нас ближе к нашей цели. Мой друг Найланд Смит проявил все свое тщание, чтобы не допустить появления сообщений об этом деле в прессе, хотя общественность была взбудоражена таинственными событиями, происшедшими в Бирме. Не считая секретных служб и уголовной полиции — Скотланд-Ярда, мало кто осознавал, что ряд убийств, грабежей и похищений являлись звеньями одной цепи, и еще меньше было тех, кто понимал, что погибель Запада присутствует в нашей среде, что непревзойденный мастер дьявольских искусств затаился где-то в столице, разыскиваемый самыми острыми умами, которые власти могли направить на выполнение этой задачи, ускользая от всех, — победоносное и высокомерное воплощение зла.
Даже сам Смит долго не мог узнать одно из звеньев этой цепи, а оно играло весьма важную роль.
— Петри, — сказал он мне однажды утром, — послушай:
«Мы находились в виду Шанхая. Ночь ясная. На палубе джонки, проходящей близко от „Андамана“, взвилась голубая осветительная ракета. Через минуту послышался крик: „Человек за бортом!“
Мистер Левин, дежурный офицер, остановил двигатели. Была спущена спасательная шлюпка. В этих водах водятся акулы. Штормило.
Расследование показало, что имя пропавшего было Джеймс Эдвардс, пассажир второго класса, с билетом до Шанхая. Имя, по-видимому, вымышленное Человек этот имел восточную внешность, и мы вели за ним плотное наблюдение»
— Это конец рапорта, — воскликнул Смит.
Он имел в виду рапорт двух сотрудников уголовной полиции, которые поднялись на борт «Андамана» в Тилбери.
Он задумчиво зажег свою трубку.
— Неужели это победа Китая, Петри? — негромко спросил он.
— Пока не разразится великая война и не откроются тайные ресурсы Китая, — а я молю Бога, чтобы я не дожил до этого, — мы ничего не узнаем, — ответил я.
Смит начал широкими шагами ходить по комнате.
— Чье имя, — вдруг спросил он, — на очереди в нашем списке?
Он говорил о списке важных людей, составленном нами. Они стояли между злым гением, тайно проникшим в Лондон, и торжеством его дела — торжеством народов желтой расы.
Я взглянул на наши заметки.
— Лорд Саутри, — ответил я.
Смит бросил мне утреннюю газету.
— Посмотри, — сказал он. — Саутри мертв.
Я прочел сообщение о смерти пэра и скользнул взглядом по длинному некрологу. Он лишь недавно вернулся с Востока, и вот, после непродолжительной болезни, у него отказало сердце. Даже Смит, который ревностно следил за безопасностью своих овец, которым угрожал смертью волк по имени Фу Манчи, не подозревал, что конец лорда был так близок.
— Ты думаешь, он умер своей смертью? — спросил я Смита.
Мой друг протянул руку через стол, ткнув пальцем в один из подзаголовков:
«Сэра Фрэнка Наркомба вызвали слишком поздно».
— Видишь, — сказал Смит, — Саутри умер ночью, но сэр Фрэнк Наркомб, прибывший пять минут спустя, не колеблясь заключил, что смерть была вызвана резким понижением сердечного давления, и не заметил ничего подозрительного.
Я задумчиво посмотрел на него.
— Сэр Фрэнк — прекрасный врач, — медленно произнес я, — но нужно иметь в виду, что он и не искал ничего подозрительного.
— Нужно иметь в виду, — раздраженно парировал Смит, — что если смерть Саутри — дело рук Фу Манчи, никто, кроме эксперта, и не сможет заметить ничего подозрительного. Фу Манчи не оставляет следов.
— Ты едешь туда? — спросил я.
Смит пожал плечами.
— Наверное, нет, — ответил он. — Или лорда Саутри прибрал Бог, или желтолицый доктор сделал свое дело так умело, что не осталось ни следа его участия.
Даже не притронувшись к завтраку, он бесцельно бродил по комнате, разбрасывая по камину спички, которыми он беспрестанно зажигал периодически затухавшую трубку.
— Это не годится, Петри, — вдруг взорвался он, — это не может быть совпадением. Мы должны поехать и посмотреть на него.
Час спустя мы уже стояли в тишине комнаты с задернутыми занавесками и витавшей атмосферой смерти, глядя на бледное интеллигентное лицо Генри Стрэдвика — лорда Саутри, величайшего инженера своего времени. Этот мозг, закрытый роскошным лбом, разработал план строительства железной дороги, за которую Россия заплатила такую высокую цену, создал конструктивную идею канала, который в недалеком будущем должен был соединить два великих континента, сократить путь между ними на целую неделю. Теперь он уже не создаст ничего.
— У него в последнее время появились боли в груди, вызываемые сильными перегрузками на сердце, — объяснил домашний врач, — но я не ожидал такого скорого летального исхода. Меня вызвали днем, около двух часов, и я обнаружил, что лорд Саутри был в состоянии опасного истощения. Я сделал что мог, и мы послали за сэром Фрэнком Наркомбом. Но незадолго до его прибытия больной умер.
— Как я понимаю, доктор, вы лечили лорда Саутри от болей, вызванных сердечными перегрузками? — сказал я.
— Да, — был ответ. — Уже несколько месяцев.
— Вы считаете обстоятельства его смерти полностью соответствующими характеру этой болезни?
— Определенно так. А вы сами замечаете что-нибудь необычное? Сэр Фрэнк Наркомб полностью согласен со мной. Неужели есть хоть какие-то сомнения?
— Нет, — сказал Смит, задумчиво потягивая мочку своего левого уха. — Мы ни в коем случае не оспариваем точность вашего диагноза, сэр.
Врач поглядел на него непонимающе.
— Но разве я не прав, полагая, что вы связаны с полицией? — спросил врач.
— Ни доктор Петри, ни я никоим образом не связаны с полицией, — ответил Смит. — Но тем не менее я надеюсь, что то, о чем мы говорили, останется между нами.
Когда мы, притихшие в ужасе перед таинственной силой, коснувшейся лорда Саутри холодными пальцами смерти, оставляли дом, Смит задержался, остановив человека в черном, проходившего мимо нас по лестнице.
— Вы были слугой лорда Саутри?
Человек поклонился.
— Вы были в комнате, когда произошел фатальный приступ?
— Да, сэр.
— Вы не видели и не слышали ничего необычного, ничего необъяснимого?
— Ничего, сэр.
— Скажем, каких-нибудь странных звуков поблизости от дома?
Слуга покачал головой, и Смит, взяв меня под руку, вышел на улицу.
— Может быть, я становлюсь фантазером, — сказал он, оглянувшись на дом, — но мне кажется, что что-то темнеет вон там, что-то характерное для домов, двери которых отмечены невидимой печатью смерти от рук Фу Манчи.
— Ты прав, Смит! — воскликнул я. — Мне не хотелось упоминать об этом, но у меня тоже появилось какое-то ощущение угрожающего присутствия Фу Манчи. Хотя у нас нет никаких доказательств этого, я уверен, что он виновен в смерти лорда Саутри, как если бы я собственными глазами видел, как он нанес удар.
Именно в таком мучительном состоянии ума — связанные, беспомощные в своем неведении о планах сверхъестественного китайского гения — жили мы все последующие дни. Мой друг казался человеком, снедаемым лихорадкой. Да, мы не могли действовать.
В сгущающейся темноте одного из таких вечеров я стоял, лениво перелистывая некоторые книжки, продававшиеся с лотка на Нью-Оксфорд-стрит. Одна из них, рассказывавшая о тайных обществах Китая, показалась мне поучительной, и я уже собирался позвать хозяина, когда, вздрогнув, почувствовал, как кто-то сжал мою руку.
Даже сам Смит долго не мог узнать одно из звеньев этой цепи, а оно играло весьма важную роль.
— Петри, — сказал он мне однажды утром, — послушай:
«Мы находились в виду Шанхая. Ночь ясная. На палубе джонки, проходящей близко от „Андамана“, взвилась голубая осветительная ракета. Через минуту послышался крик: „Человек за бортом!“
Мистер Левин, дежурный офицер, остановил двигатели. Была спущена спасательная шлюпка. В этих водах водятся акулы. Штормило.
Расследование показало, что имя пропавшего было Джеймс Эдвардс, пассажир второго класса, с билетом до Шанхая. Имя, по-видимому, вымышленное Человек этот имел восточную внешность, и мы вели за ним плотное наблюдение»
— Это конец рапорта, — воскликнул Смит.
Он имел в виду рапорт двух сотрудников уголовной полиции, которые поднялись на борт «Андамана» в Тилбери.
Он задумчиво зажег свою трубку.
— Неужели это победа Китая, Петри? — негромко спросил он.
— Пока не разразится великая война и не откроются тайные ресурсы Китая, — а я молю Бога, чтобы я не дожил до этого, — мы ничего не узнаем, — ответил я.
Смит начал широкими шагами ходить по комнате.
— Чье имя, — вдруг спросил он, — на очереди в нашем списке?
Он говорил о списке важных людей, составленном нами. Они стояли между злым гением, тайно проникшим в Лондон, и торжеством его дела — торжеством народов желтой расы.
Я взглянул на наши заметки.
— Лорд Саутри, — ответил я.
Смит бросил мне утреннюю газету.
— Посмотри, — сказал он. — Саутри мертв.
Я прочел сообщение о смерти пэра и скользнул взглядом по длинному некрологу. Он лишь недавно вернулся с Востока, и вот, после непродолжительной болезни, у него отказало сердце. Даже Смит, который ревностно следил за безопасностью своих овец, которым угрожал смертью волк по имени Фу Манчи, не подозревал, что конец лорда был так близок.
— Ты думаешь, он умер своей смертью? — спросил я Смита.
Мой друг протянул руку через стол, ткнув пальцем в один из подзаголовков:
«Сэра Фрэнка Наркомба вызвали слишком поздно».
— Видишь, — сказал Смит, — Саутри умер ночью, но сэр Фрэнк Наркомб, прибывший пять минут спустя, не колеблясь заключил, что смерть была вызвана резким понижением сердечного давления, и не заметил ничего подозрительного.
Я задумчиво посмотрел на него.
— Сэр Фрэнк — прекрасный врач, — медленно произнес я, — но нужно иметь в виду, что он и не искал ничего подозрительного.
— Нужно иметь в виду, — раздраженно парировал Смит, — что если смерть Саутри — дело рук Фу Манчи, никто, кроме эксперта, и не сможет заметить ничего подозрительного. Фу Манчи не оставляет следов.
— Ты едешь туда? — спросил я.
Смит пожал плечами.
— Наверное, нет, — ответил он. — Или лорда Саутри прибрал Бог, или желтолицый доктор сделал свое дело так умело, что не осталось ни следа его участия.
Даже не притронувшись к завтраку, он бесцельно бродил по комнате, разбрасывая по камину спички, которыми он беспрестанно зажигал периодически затухавшую трубку.
— Это не годится, Петри, — вдруг взорвался он, — это не может быть совпадением. Мы должны поехать и посмотреть на него.
Час спустя мы уже стояли в тишине комнаты с задернутыми занавесками и витавшей атмосферой смерти, глядя на бледное интеллигентное лицо Генри Стрэдвика — лорда Саутри, величайшего инженера своего времени. Этот мозг, закрытый роскошным лбом, разработал план строительства железной дороги, за которую Россия заплатила такую высокую цену, создал конструктивную идею канала, который в недалеком будущем должен был соединить два великих континента, сократить путь между ними на целую неделю. Теперь он уже не создаст ничего.
— У него в последнее время появились боли в груди, вызываемые сильными перегрузками на сердце, — объяснил домашний врач, — но я не ожидал такого скорого летального исхода. Меня вызвали днем, около двух часов, и я обнаружил, что лорд Саутри был в состоянии опасного истощения. Я сделал что мог, и мы послали за сэром Фрэнком Наркомбом. Но незадолго до его прибытия больной умер.
— Как я понимаю, доктор, вы лечили лорда Саутри от болей, вызванных сердечными перегрузками? — сказал я.
— Да, — был ответ. — Уже несколько месяцев.
— Вы считаете обстоятельства его смерти полностью соответствующими характеру этой болезни?
— Определенно так. А вы сами замечаете что-нибудь необычное? Сэр Фрэнк Наркомб полностью согласен со мной. Неужели есть хоть какие-то сомнения?
— Нет, — сказал Смит, задумчиво потягивая мочку своего левого уха. — Мы ни в коем случае не оспариваем точность вашего диагноза, сэр.
Врач поглядел на него непонимающе.
— Но разве я не прав, полагая, что вы связаны с полицией? — спросил врач.
— Ни доктор Петри, ни я никоим образом не связаны с полицией, — ответил Смит. — Но тем не менее я надеюсь, что то, о чем мы говорили, останется между нами.
Когда мы, притихшие в ужасе перед таинственной силой, коснувшейся лорда Саутри холодными пальцами смерти, оставляли дом, Смит задержался, остановив человека в черном, проходившего мимо нас по лестнице.
— Вы были слугой лорда Саутри?
Человек поклонился.
— Вы были в комнате, когда произошел фатальный приступ?
— Да, сэр.
— Вы не видели и не слышали ничего необычного, ничего необъяснимого?
— Ничего, сэр.
— Скажем, каких-нибудь странных звуков поблизости от дома?
Слуга покачал головой, и Смит, взяв меня под руку, вышел на улицу.
— Может быть, я становлюсь фантазером, — сказал он, оглянувшись на дом, — но мне кажется, что что-то темнеет вон там, что-то характерное для домов, двери которых отмечены невидимой печатью смерти от рук Фу Манчи.
— Ты прав, Смит! — воскликнул я. — Мне не хотелось упоминать об этом, но у меня тоже появилось какое-то ощущение угрожающего присутствия Фу Манчи. Хотя у нас нет никаких доказательств этого, я уверен, что он виновен в смерти лорда Саутри, как если бы я собственными глазами видел, как он нанес удар.
Именно в таком мучительном состоянии ума — связанные, беспомощные в своем неведении о планах сверхъестественного китайского гения — жили мы все последующие дни. Мой друг казался человеком, снедаемым лихорадкой. Да, мы не могли действовать.
В сгущающейся темноте одного из таких вечеров я стоял, лениво перелистывая некоторые книжки, продававшиеся с лотка на Нью-Оксфорд-стрит. Одна из них, рассказывавшая о тайных обществах Китая, показалась мне поучительной, и я уже собирался позвать хозяина, когда, вздрогнув, почувствовал, как кто-то сжал мою руку.