Рони-старший Жозеф Анри. Удивительное путешествие Гертона Айронкестля

   Это дикое место могло быть хорошим убежищем. Пещера и большие углубления намечали жилье; их можно было устроить так, чтобы они стали недоступны для диких зверей или же обратить их в неприступную для людей крепость.
   - Лагерь придется разбить здесь, - подумал Гютри, но ему пришли на память слова Курама: "Остерегайся пещеры!"
   Храбрость и осторожность смешивались в Гютри в неравных дозах. Столь же рассудительный, как Айронкестль, но более пылкий, он внезапно бросался на риск, случайности, ловушки, головокружительные приключения. Громадный запас энергии, требовавшей выхода, мешал ему в таких случаях обуздать себя, а спортивный опыт внушал ему чрезмерную уверенность в себе. В боксе ни один противник не мог устоять против него Он справился бы с самим Дэмпси. Он мог поднять коня вместе с всадником и делал прыжки, как ягуар...
   Пещера была обширнее, чем он предполагал. Чьи-то крылья задели его: ночная птица таращила во тьме глаза, блестящие фосфорическим светом; извивались ползучие гады... Пришлось зажечь электрический фонарь... Вокруг янки кишели подземные твари, которых свет заставил искать убежища в щелях. Неправильный свод был усеян летучими мышами. Многие из них, растерянные, с тонким писком, оторвались от свода и принялись кружиться, судорожно взмахивая беззвучными крыльями.
   Затем начались внушающие опасения галереи, а в конце пещеры в расселины стал просачиваться мутный свет.
   Путешественник вошел в одну из расселин, которая скоро стала слишком узкой. Когда он направил внутрь свет фонаря, пред ним скрылось волнующее зрелище. В конце расселины, в отдалении сбоку, два отверстия с отломанными краями, одно с наклоном вправо, другое влево, позволяли видеть новые пещеры. Они, должно быть, открывались на западной стене утеса, которой Гютри еще не осматривал. Сюда пробивался смутный свет, на фоне которого электрические лучи чертили лиловатые конусы. В правой пещере три льва и две львицы вскочили, испуганные необычным светом. Львята лежали в темном углу. Дикая поэзия была в этих странно связанных семьях диких зверей. Самцы не уступали вымершим львам Атласских гор, а самки заставляли вспомнить о светлошерстых тигрицах.
   - Как прекрасна жизнь! - подумал Гютри.
   Он засмеялся. Эти страшные звери были в его власти. Дватри удара из слоновьего ружья, и цари зверей вступили бы в вечную ночь. В нем воспрянула душа древних охотников. Гютри вскинул свое ружье на плечо. Но его взяло раздумье, вмешалась осторожность, потом вдруг его охватила сильная дрожь: обернувшись, он увидел вторую пещеру, с еще более страшными обитателями. Ни в одном из обширных американских зверинцев Сидней не видел львов, подобных тем, которые стояли здесь в полутьме. Казалось, они пришли из глубины доисторических времен, эти гиганты, подобные тигро-льву или felti spelaea шелльских раскопок.
   Молния сверкнула по красному граниту. Все львы испустили согласный рев. Гютри слушал их, задыхаясь от восторга. Он прицелился еще раз, но, уступая какому-то невыразимому чувству, покачал головой и стал отступать. "Лагерь здесь не удастся разбить!" - подумал он.
   Очутившись наружи, он быстро направился к Кураму и другому негру, шагавшим по направлению к скалам, и сделал знак не ходить дальше. Они остановились, дожидаясь гиганта, который спешил, так как с минуты на минуту львы могли выйти из своего логова. Рев зверей замирал. Обладая неважным чутьем и ленивым умом, они, вероятно, продолжали еще оставаться как бы в гипнозе перед щелью, в которую брызнули лучи таинственного света.
   Вдруг рев рассек пространство, и появились лев с львицей. Это не были те громадные хищники, которых он видел во второй пещере, но и их рост поразил Курама. В их позах сквозила беспечность. Еще не наступил час, в который эти властелины царства животных развертывают свою страшную силу. Больше чем тигр вне ночной тьмы лев как бы вянет. Для войны, так же как и для любви, ему требуется бледное мерцание звезд, черный хрусталь ночей.
   Лев ступал рядом с львицей, которая шла, крадучись, чуть не ползком. Сидней зарядил ружье и щелкнул затвором. В магазине было шесть зарядов.
   Новый рев прорезал пространство, и лев-великан, в свою очередь, вынырнул в тени скал.
   - Черт возьми! - выругался Гютри... - Мы играем со смертью.
   Первый лев бросился и в шесть прыжков был уже на полпути от янки, второй оставался неподвижным, во власти звериных грез, не стряхнув еще с себя пещерных теней.
   Теперь о бегстве нечего было и думать. Сидней повернулся к зверю и выстрелил одновременно с Курамом и его товарищем. Пуля слоновьего ружья задела череп льва и взорвалась в двухстах шагах; пули негров не причинили зверю никакого вреда.
   Три громадных прыжка - и рыжее тело льва, как скала, грохнулось на то самое место, где стоял человек, но тот отскочил в сторону, и когти и зубы льва ударились об острое лезвие охотничьего ножа. Слоновье ружье грохнуло вторично - и невпопад, так как прыжки зверя и человека не давали возможности прицелиться... Одного из них ждал вечный мрак.
   Негры взяли опять на прицел, но Гютри был перед самым зверем, и они боялись выстрелить, не доверяя своей ловкости.
   Чтоб напугать льва, Гютри испустил дикий крик; лев ответил ревом. Две силы столкнулись. Лев стал на задние лапы, выпустив когти, раскрыв пасть, откуда торчали гранитные клыки... Но у человека было оружие: он нагнулся и до рукоятки воткнул длинный охотничий нож в грудь зверя.
   Но тот не упал. Он взмахнул лапой и всадил когти в бок янки, стараясь ухватить громадной пастью его голову... Сидней понял, что охотничий нож не задел сердца льва и кулаком левой руки ударил его по ноздрям, заставив льва поднять морду.
   Тогда человек, вытащив оружие, вторично нанес удар, не имея возможности прицелиться из ружья.
   Задыхаясь и хрипя, два гиганта - человек и хищник - с остервенением набросились друг на друга. Поверженным оказался зверь...
   В глазах у Гютри потемнело. В последнем напряжении он ударился головой о скалу и почти потерял сознание. А львица была от него в каких-нибудь трех прыжках, и за ней следовал черный лев. Сидней понял опасность положения и напрягся для смертельной борьбы, но прежде чем он овладел бы своими мышцами, звери растерзали бы его...
   В этот критический момент появился сэр Джордж, в одно время с Филиппом, показавшимся на вершине холма...
   Оба прицелились и одновременно выстрелили в львицу. Едва прозвучали выстрелы, животное завертелось и рухнуло с дважды пробитым черепом. Падая, львица ударилась о черного льва, который, остановившись, стал обнюхивать издыхающего зверя. Но прозвучали новые выстрелы, и черный лев, в свою очередь, распростился с лесом, степью и опьяняющими ночами.
   Сбежались все. Негры выли от радости, Гютри высоко поднимал голову в сознании своей силы... Опасность миновала. Леввеликан исчез за скалами; какой-то бесформенный страх заставил прочих хищников отступить...
   - Еще немного, и мне привелось бы узнать, что делается на том свете, - сказал Гютри, несколько бледный, с нескрываемой радостью пожимая руки сэра Джорджа и Филиппа. - Таких стрелков, как вы, немного найдется, хотя бы и в Капштадте.
   - Ну, решительно не следует больше разбредаться поодиночке,- сказал Гертон, прибежавший вместе с Мюриэль.
   - Господин правду говорит, - подтвердил Курам.- И не следует забывать о Коренастых... Курам заметил следы; Курам не удивится, если они расставят ловушку.
   Глава VII ТАЙНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
   Жизнь умело заживляла раны гориллы, над которыми поработала смерть. В глубине помертвевших орбит, %од жесткими дугами бровей глаза вновь начинали всматриваться в мир. Горечь и недоверие упорно держались в душе животного. Он видел себя пленником каких-то подозрительных существ, чуть ли не себе подобных. По временам его лоб странно морщился: в голове мелькали образы забытых пейзажей, силуэты подруг... При приближении людей он ощетинивался, инстинктивно уклоняясь от смертельной опасности, которой можно ожидать от всякого существа.
   Но присутствие одного он выносил с кротостью. При появлении Гертона лесной житель поднимал свою тяжелую голову, и в зрачках его вспыхивал огонек. Он миролюбиво смотрел на это бледное лицо, на светлые волосы, на эти руки, утишавшие его боль и кормившие его. Несмотря на постоянные вспышки страха и недоверия, жесты Айронкестля от повторения становились привычными, и эта спасительная привычка внушала в его присутствии чувство безопасности. Горилла верила ему, и каждый жест этого человека действовал успокаивающим образом. Животное знало, что на свете жил кто-то, от кого оно ежедневно получало пищу, источник жизни. Постоянно возобновляясь, эти впечатления становились глубже, сознательнее. Между несходными духовными мирами происходило смутное взаимодействие.
   Вскоре приход Айронкестля стал встречаться с радостью. В его присутствии животное, чувствуя себя в безопасности, подпускало к себе и других. Но как только он удалялся, оно начинало дико ворчать...
   Коренастых приручить оказалось невозможно. Необузданная вражда светилась в глубине их зрачков. Их непроницаемые лица или оставались странно неподвижными, или в них, как молния, сверкало убийственное отвращение. Они принимали уход и пищу без тени благодарности. Их недоверие сказывалось в бесконечных обнюхиваниях и ощупываниях, которым они подвергали всякую приносимую им пищу. Одна только Мюриэль, казалось, не возбуждала их ненависти. Они смотрели на нее неотрывно, и по временам какое-то загадочное выражение пробегало по их отвисшим губам.
   Чувствовалось, что они постоянно настороже. Глаза их /впитывали в себя все образы, слух улавливал малейшее колебание.
   После приключения со львами их бдительность еще более "усилилась. Однажды утром Курам сказал:
   - Их племя очень близко. Оно с ними говорит.
   - Разве ты слышал голоса? - спросил Айронкестль.
   - Нет, господин, не голоса, а знаки - на траве, на земле, на листьях и на воде...
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю, господин, потому что трава срезана с промежутками или же сплелась; потому что на земле проведены борозды, потому что листья подняты или сорваны так, как не делают животные, а на воде плавают перевитые ветки. Я все вижу, господин!
   - А ты не знаешь, что это значит?
   - Нет, господин! Я не знаю их знаков, но они думают только о том, как бы сделать нам зло. И те, кого мы взяли, становятся опасными для нас. Нужно их убить или пытать.
   - Зачем их пытать?
   - Чтобы они раскрыли свои тайны. Айронкестль и его товарищи слушали с изумлением. - Но что они могут сделать?
   - Они могут помочь расставить для нас ловушки.
   - Нужно только лучше следить за ними и связать их.
   - Не знаю, господин. Даже связанные, они сумеют помочь своим.
   - А если их пытать, они заговорят?
   - Может быть, и заговорят... Один из них не так мужествен, как другие. Почему не попробовать? - простодушно спросил Курам. - А потом убить.
   Белые не ответили, сознавая всю разность миросозерцании.
   - Следует прислушиваться к мнению Курама, - задумчиво вымолвил Айронкестль, когда их проводник замолчал и удалился. - Это очень смышленый в своем роде человек.
   - Несомненно! - процедил Гютри. - Но что же нам делать? Его совет, в сущности, единственный разумный. Нужно бы их попытать, а затем убить.
   - Вы не сделаете этого, Гютри! - с ужасом воскликнула Мюриэль.
   - Нет, я этого не сделаю, но это следовало бы сделать, хотя бы только ради вас, Мюриэль. Это дьявольские гады, готовые на всякое злодеяние, преступный сброд, и вы можете быть уверены, что они-то не замедлили бы изжарить и скушать нас.
   - Напрасная трата слов. Убивать их мы не станем, пытать тоже, - вмешался Айронкестль. - Кроме того, они и не смогли бы нам ничего рассказать... Как бы мы их поняли?
   - Курам, может быть, понимает.
   - Нет, он может только угадывать. А этого недостаточно.
   - Вы правы, - сказал Филипп. - Мы их не уничтожим. Но что же с ними делать? Оставлять их здесь опасно.
   - Ответ в вашем же вопросе. Освободить их, что ли?
   - А нельзя ли, соединив нашу хитрость с хитростью негров, перехитрить их?
   Айронкестль поднял брови и пристально посмотрел на Филиппа.
   - Если говорят земля и вода, трава и листья, разве нельзя исказить эти знаки?
   - Об этом я и сам думал, - сказал Айронкестль. Вероятно, это можно бы сделать. Притом так просто завязывать им глаза во время перехода, или же обертывать голову. Ночью их можно держать в палатке...
   - Нужно бы еще заткнуть им глотку и уши.
   - Им будет очень тяжело! - вздохнула Мюриэль.
   - Это ненадолго. Курам утверждает, что они не покидают леса дальше, чем на день пути. Ведь этот лес не бесконечен.
   - Позовем Курама, - сказал сэр Джордж. Курам выслушал молча план белых.
   - Хорошо! - ответил он, - Курам будет зорко смотреть, и товарищи тоже... Но хитрость Коренастых неисчерпаема. И всегда нужно опасаться побега. Вот что я только что нашел.
   Он показал пучок фиговых листьев, связанных стебельками травы; у некоторых были оторваны края, другие продырявлены симметрично.
   - Один из пленников уронил этот знак у кустарника... И это заставляет призадуматься. Почему бы их не убить?- вздыхал Курам, поднимая руки к лицу.
   Надзор усилился. Весь день пленных держали с закрытыми лицами. Ночью в их палатке ставили стражу, а выпуская погулять, спутывали ноги. Но, невзирая на все предосторожности, они были предметом постоянного беспокойства.
   Сквозь маску бесстрастия Айронкестль, Филипп и Мюриэль стали улавливать мелькавшее в глазах коварство, в легком содрогании рта или ресниц читать их ненависть и их надежды. Когда их лишили возможности шпионить в продолжение целого дня, они стали проявлять бешеную злобу. Вся их поза выражала скрытую угрозу, а самый несдержанный из них бормотал какие-то слова, в которых легко было угадать ругательства...
   Но затем, казалось, они покорились своей участи. При свете костров, на бивуаке, они сидели неподвижно, погруженные в тайные думы.
   - Ну, - спросил однажды вечером Филипп Курама,- они все еще говорят со своими?
   - Говорят, - серьезно ответил Курам. - Они слушают и отвечают.
   - Но каким образом?
   - Они слушают в вое шакалов, леопардов, гиен, в крике ворон... А отвечают посредством земли.
   - А разве вы не стираете их знаков?
   - Стираем, господин, но не все, так как мы не все знаем. Коренастые хитрее нас!
   Была очаровательная ночь. Легкий ветерок дул с земли к озеру. Костры пылали ярким пламенем. Из чащи леса доносился ропот жизни. Филипп смотрел на созвездие Южного Креста, трепетно отражающееся в воде... На минуту рядом с ним очутилась Мюриэль. Окутанная красным светом и голубым сумраком, она скользнула, как видение. Он сладостно и по временам мучительно вдыхал ее присутствие; она пробуждала в нем все, что есть таинственного в сердце мужчины. Вскоре ночь стала такой волшебной, что Филипп почувствовал, что никогда ее не забудет.
   - Нет ничего менее похожего на ночь в Турене, сказал он.-И, однако, эта ночь напоминает мне именно одну туренскую ночь, ночь на берегу Лауры, у замка Шам-бор. Только та была успокаивающая, а эта страшная.
   - Почему страшная? - спросила Мюриэль.
   - Здесь все ночи страшные. В этом - мрачное обаяние природы.
   - Это правда!- прошептала молодая девушка, содрогнувшись при воспоминании о кольцах пифона. - Но я думаю, мы еще пожалеем об этих ночах.
   - Глубоко пожалеем! Здесь пред нами раскрылась новая жизнь! И какая могучая!
   - Мы видели Начало, о котором говорит Библия.
   Он склонил голову, зная, что ни одним словом нельзя оскорбить верований Мюриэль, впитанных ею от поколений веровавших женщин и мужчин. Как и Гертон, она жила двумя разными жизнями: в одной была ее вера, никогда не затрагиваемая разумом, в другой свершался земной жребий, и здесь она думала свободно, применяясь к обстоятельствам.
   - А кроме того, - с некоторой робостью продолжал он, - здесь сияла вокруг нас ваша красота. А большей сладости не может быть! С вами, Мюриэль, мы всегда оставались в том мире, где господствуют люди... с вами наши палатки- человеческие жилища, наши вечерние огни - домашний очаг. Вы - символ самого прекрасного и радостного в человеке! Вы - наша лучшая надежда и предмет нежнейшей нашей тревоги.
   Она слушала его с любопытством и легким вниманием, чувствуя себя любимой. Но хотя сердце ее было смущено, она еще не знала, предпочла ли бы она Филиппа всем другим мужчинам, и она осторожно выбирала слова.
   - Не нужно преувеличивать, - сказала она. - Я не такое сокровище... И чаще всего я не утешение, а обуза.
   - Я не преувеличиваю, Мюриэль. Даже если б вы не были столь прекрасной, и тогда было бы несравненной милостью видеть вас в нашей среде, так далеко от нашей светлой родины!
   - Ну, для одного вечера довольно много обо мне сказано,прошептала она. - Лучше взгляните, как очаровательно дрожат звезды на ряби озера.
   Она стала напевать:
   Twinkle, twinkle, little star,
   Oh, I wonder, what -you arel
   (Мигай, мигай, маленькая звездочка,
   О, что ты такое!)
   - Я вижу себя маленькой девочкой, тоже у озера, вечером, в родной стране, и кто-то около меня напевает эту песенку...
   Вдруг она остановилась, обернулась, и оба увидели пробирающегося ползком мимо костров и бросившегося в озеро Коренастого.
   - Это один из наших пленников! - воскликнул Филипп.
   Курам, два негра и сэр Джордж уже бежали вдогонку. Они остановились, устремив глаза на водную равнину. Там копошились пресмыкающиеся, гады, рыбы, но ни одной человеческой фигуры не было видно.
   - Лодки! - приказал Гертон.
   В одну минуту разборные лодки были готовы, и два отряда, одетые в свои доспехи, двинулись по озеру. Но все поиски были напрасны: пленник или скрылся, или утонул.
   Было непонятно, каким путем Коренастый бежал, так как он был связан, и палатка с пленными бдительно охранялась двумя часовыми.
   - Видите, господин! - сказал Курам по возвращении лодок.
   - Вижу,- печально ответил Айронкестль, - что ты был прав: этот Коренастый оказался хитрее нас.
   - Не только он, господин. Его освободило их племя.
   - Племя? - насмешливо воскликнул Гютри.
   - Племя, господин. Оно доставило орудие, чтоб разрезать веревки... и, может быть, жгучую воду.
   - Что это за жгучая вода? - спросил с тревогой Гер-тон.
   - Это вода, которая выходит из земли, господин... Она жжет траву, деревья, шерсть и кожу. Если Коренастые налили этой воды в углубление какого-нибудь камня, она могла помочь пленному.
   - Посмотрим!..
   Но пол палатки не обнаружил никаких следов какого-либо едкого вещества.
   - Курам любит рассказывать басни! - проворчал Гютри.
   - Нет, - сказал сэр Джордж, - вот здесь обрывок веревки, явно обгорелый.
   - Нет! - отрицательно -покачал головой Гертон, продолжавший осматривать кусок веревки. - Это сожжено не огнем.
   - Тогда почему же они так медлили воспользоваться этой проклятой жидкостью?
   - Потому что жгучую воду нелегко достать, господин,-ответил Курам, слышавший вопрос. - Можно идти целые недели и даже месяцы, и не встретить ее.
   - Напрасно мы не взяли с собой собак, - заметил Филипп.
   - Тогда нужно было бы ждать, пока их доставят с Антильских островов или из Вера-Крус, а у нас не было времени.
   - Выдрессируем шакалов, - полушутя-полусерьезно предложил Гютри.
   - Я предпочел бы довериться горилле, - возразил Айронкестль. - Коренастых она особенно ненавидит.
   - Это правда, господин, - вмешался Курам. - Бессловесный человек - враг Коренастых.
   - А ты считаешь, что его можно выдрессировать?
   - Тебе можно, господин, но только одному тебе!..
   Гертон принялся за дрессировку гориллы. В первые дни, казалось, ничто не могло пробить гранитный череп. Когда гориллу сводили с Коренастыми, ее охватывало сильное возбуждение, от которого она вся дрожала; расширившиеся зеленоватые глаза метали молнии и выражали свирепую ярость. Но несколько дней спустя что-то как бы вспыхнуло в сознании животного, подобно внезапно распускающимся тропическим цветам. А еще некоторое время спустя животное, казалось, окончательно поняло, что оно должно следить за пленными.
   Оно садилось на корточки перед их палаткой, обнюхивало, осматривалось кругом. И вот однажды Курам подошел к сидящему у огня Гертону и сказал:
   - Господин, бессловесный человек почуял Коренастых. Они близко.
   - Все на местах?
   - Да, господин. Но нападения нечего бояться.
   - Так чего же еще?
   - Не знаю. Нужно следить за припасами, за пленными и за землей.
   - За землей? Почему?
   - Коренастые знают пещеры, вырытые их предками... Гертон понял, что хотел сказать негр, и, погрузившись в свои мысли, направился к горилле. Та была страшно возбуждена, прислушивалась и принюхивалась, шерсть на макушке ее черепа вздымалась.
   - Ну, как дела, Сильвиус?
   Гертон приласкал животное. Сильвиус ответил неопределенным движением, намеком на ласку, и глухо зарычал.
   - Ступай, Сильвиус!
   Животное направилось к западному концу лагеря. Здесь его возбуждение достигло высшей степени и, присев на корточки, оно принялось рыть землю.
   - Вы видите, господин, - сказал подошедший Курам.Коренастые в земле.
   - Так, значит, наш лагерь расположен над пещерой?
   - Да, господин.
   Гертон оставался в нерешительности и тревоге. Курам лег, приложив ухо к земле.
   - Они там! - сказал он.
   Ворчание Сильвиуса, казалось, подтверждало эти слова.
   Крик ужаса вдруг прорезал тьму. Кричала женщина, и этот крик заставил затрепетать Гертона.
   - Это Мюриэль! - воскликнул он.
   Он бросился к палатке молодой девушки... Карауливший ее черный страж неподвижно лежал на земле. Гертон поднял полотняный занавес, закрывавший вход, и направил внутрь свет электрического фонарика.
   Мюриэль не было.
   Глава VIII МЮРИЭЛЬ ВО ТЬМЕ
   Среди палатки виднелось овальное отверстие, в которое могли пройти двое мужчин. Рядом лежала глыба зеленого порфира.
   Гертон бросился туда, призывая на помощь. Неправильные ступени уходили во тьму. Айронкестль стал спускаться, не ожидая подмоги. Дойдя до последней ступени, он увидел подземный коридор, но сажен через двенадцать дорога оказалась загражденной грудой земли и булыжника.
   Прибежали Филипп, Сидней и сэр Джордж.
   - Проклятье! - воскликнул Гютри, охваченный дикой яростью.
   - Нужно договориться, как действовать!-заметил сэр Джордж.
   Голова шла кругом у Филиппа, сердце его било тревогу. Все принялись ощупывать землю, в надежде найти выход.
   - Курам, - приказал сэр Джордж, - вели принести лопаты и заступы.
   К Гютри после минутной растерянности вернулись его разум и хладнокровие.
   - И мой бурав! - добавил он.
   Готовясь к отъезду, он предусмотрел, что им может встретиться каменная или деревянная преграда, которую понадобится преодолеть. В сопровождении Дика и Патрика он отправился за снарядом. Это была хитроумная машина, смотря по обстоятельствам, могущая действовать механически или ручным способом. При сравнительной легкости ее, для переноса достаточно было двух человек.
   Десять минут спустя, машина была на месте. Сидней наполнил резервуар, пустил ее, и проход был проложен в пятьдесят раз быстрее, чем это сделали бы заступы и лопаты.
   Айронкестль первым устремился в освобожденный коридор. Путь освещался электрическими лампами, но никакого следа Мюриэль и Коренастых не было видно. Скоро пришлось нагибаться, затем стенки коридора так сблизились, что стало невозможно идти вдвоем.
   - Я пойду вперед! - объявил решительным, почти повелительным тоном Гютри...
   -Нет, дядя, нет! - добавил он, оттаскивая упиравшегося Гертона. - Моя сила будет нам лучшей защитой. Я легче, чем кто другой, сломаю препятствия и восторжествую над тем, кто осмелится вступить с нами в бой!
   - Но, - возражал Гертон, - коридор может оказаться слишком узким для тебя.
   - Тогда я лягу, и вы пройдете по мне.
   Гютри спорил, продвигаясь вперед. Логика вещей действительно требовала, чтоб он шел впереди, тем более, что только он да сэр Джордж и Патрик успели надеть непроницаемые для стрел костюмы.
   Коридор не становился уже, хотя нагибаться приходилось все сильнее, и еще немного - пришлось бы пробираться ползком. Но своды вдруг стали выше, проход расширился, и сэр Джордж вдруг издал хриплое восклицание: он нашел платок, принадлежавший Мюриэль.
   Гертон взял его и прижал к губам.
   - По крайней мере теперь мы- уверены, что она проходила здесь! - заметил Гютри.
   Слабый свет стал проникать в подземный коридор, и почти внезапно показалось озеро, освещенное луной.
   В продолжении нескольких минут все стояли, устремив взгляд на воду, в которой трепетно мерцали созвездия Сириуса, Ориона, Девы и Южного Креста. Шакалы завывали в саванне, громадные лягушки квакали так, точно мычали буйволы...
   - Ничего!.. - прошептал сэр Джордж.
   На озере виднелись три островка, покрытые деревьями. Онито и приковали внимание путешественников.
   - Должно быть они переправили ее туда! - жалобно воскликнул Гертон.
   По еще щекам текли крупные слезы. Все его обычно бесстрастное лицо перекосилось от боли; он рыдал:
   - Я сделал непростительную вещь... и тысячу раз заслужил пытки и смерть...
   Отчаяние Филиппа было не меньше отчаяния отца. Безграничный ужас окутал его душу, а чувство бессилия еще более усугубляло его тоску.
   Гютри, с сверкающими фосфорическим блеском глазами, протягивал кулаки по направлению к островам.
   - Мы ничего не можем сделать! - властно сказал сэр Джордж. - Продолжая бесполезно рисковать жизнью, мы потеряем все шансы к ее спасению.