Страница:
– Скажите, что это сообщение поважнее всех его валютных забот!
– Что стряслось? – недовольно спросил он, когда под натиском госпожи Мартовой референт сдалась. Услышав причину экстренного звонка, он не нашел теплых слов. На него смотрели десятки ничего не выражающих глаз. – Я рад, что все благополучно закончилось.
– Это твоя реакция на появление внука? – В голосе Светланы было столько досады.
– Чего ты ждешь от меня, не пойму. Обсудим все дома, извини, сейчас не самое подходящее время для проявления моих эмоций. До вечера.
Он закончил разговор, а на том конце провода жена осталась неподвижно сидеть с трубкой радиотелефона в руках.
– Как же ты не любишь меня, Мартов. Меня – ладно, но наших детей, внуков.
Она ничего не сказала о своих обидах мужу в тот день просто потому, что он пришел поздно ночью после банкета. Праздничный ужин в честь появления малыша Светлана разделила с экономкой. Елена Васильевна Стеблова поддерживала хозяйку, как могла: только совсем бесчувственный человек мог остаться равнодушным к ее страданиям. Видя, как та, погрузившись в свои мысли, ковыряет вилкой еду, не выдержала:
– Ну вы же знаете Георгия Ивановича не первый день. К чему так расстраиваться? Наверняка он скоро организует вам обоим поездку к дочке. Вот увидите, и перестаньте пить без закуски, не то я подумаю, что вам не нравится моя стряпня.
– Вы правы, Еленочка, я столько лет все это глотаю, что уже совестно давиться. – Она налила очередную рюмку водки и, сделав приглашающий жест, быстро выпила ее.
Стеблова неодобрительно покачала головой, заметив про себя, что надо обратить внимание Георгия Ивановича на неожиданное пристрастие супруги к горячительным напиткам. Ничем хорошим это закончиться не может. Она и сама тогда не знала, насколько пророческими будут ее опасения. Вообще за долгие годы жизни в доме Мартовых она научилась предсказывать многие вещи. Например, ее предположение о скорой поездке к Миле оказалось верным. Мартов сделал это не потому, что чувствовал вину, раскаяние. Он должен был так поступить, чтобы не выглядеть бездушным монстром в глазах окружающих. Более того, он позаботился о том, чтобы рождение внука стало одной из главных новостей на страницах газет и телевизионных программ. Когда он со Светланой возвращался из недельной поездки в Швецию, журналисты обступили их у трапа самолета. Мартов с гордостью показывал фотографии малыша и комментировал их с таким чувством, что Светлана не могла поверить всему, что слышала в тот момент.
– Мартов, в тебе погиб великий актер! – иронично заметила она, уже сидя в машине. – Только пока не пойму, комик или трагик.
– Скорее, не актер, а режиссер, дорогая. – Лучезарная улыбка не вязалась с жестким, пронизывающим взглядом. Светлана отвернулась к окну, и теперь он мог, прикрыв глаза, подумать о графике работы.
Время шло, и фотографий детей и внука на столике в спальне Светланы становилось все больше. Они стояли в красивых рамочках возле флаконов с духами или тюбиков кремов. Она нежно перебирала их, разговаривала, целовала. Не очень страдавший от разлуки с детьми, Мартов позволил себе большую общую семейную фотографию, сделанную в последнюю их встречу на крестинах внука.
Событие подгадали под рождественские праздники и Новый год. Все было очень торжественно, возвышенно. Светлана вспоминала, как тайком от мужа крестила Ивана и Милу. В те времена это было под за-претом и могло отрицательно отразиться на карьере Георгия. Спасибо бабе Любе, она полностью поддержала ее тогда. По прошествии многих лет ей не пришлось жалеть о единственном поступке, который она сделала за спиной мужа.
В этот приезд на крестины внука Мартова, как бывало, не вызвали по срочным делам на работу. В такие моменты Светлана всегда нервничала, но выбор всегда делался в пользу работы. Теперь, отдавая дань моде на возвращение к религии, Георгий Иванович уже не был столь непримирим к предстоящему обряду. Откровением для него стало сообщение о том, что его собственные дети давно прошли это.
– Ты напрасно не сказала мне еще тогда о своих планах. Я ведь всегда говорил тебе, что твое слово – закон. Или ты забыла? – сидя в самолете, уносившем их из заснеженной Швеции, вдруг спросил Георгий.
– Я помню, что ты обещал заботиться обо мне и о наших детях.
– У тебя есть по этому поводу замечания?
– Нет, но мне до сих пор хотелось бы, чтобы формулировка была немного иной.
– О чем ты?
– Так, пустяк. Недосягаемое желание услышать вместо «обещаю заботиться» – «буду любить».
– Я объединил все в одном глаголе. Послушай, неужели тебе лучше услышать, чем иметь на самом деле? Главное, не рассуждать о любви, а действительно любить. Согласна?
– Разговор не для полета в самолете, – закрывая глаза, ответила Светлана.
– Тебе трудно угодить. Когда есть время, ты не желаешь общаться. Видя мою занятость, обижаешься, что молчу.
Светлана ушла в себя. Она заранее чувствовала, что вновь движется навстречу своему одиночеству. Это подтачивало ее психику, вызывало непреодолимое желание плакать – громко, навзрыд, до полного изнеможения. Возвращение из другого мира действовало на супругу удручающе. Посвятив свою жизнь полностью семье, детям, она так и не нашла своей ниши, оставшись наедине со своими мыслями, несбывшимися надеждами, холодностью мужа. Огромная квартира, в которой раньше было две детских комнаты, казалась ей неуютной, пустой. Оставалась слабая надежда, что когда-нибудь пространство заполнит искренний, заразительный смех внука. Хотя зачем тешить себя несбыточным? Мила ни за что не согласится на это. Из последнего разговора с нею Светлана поняла, что дочь едва переносит общество отца.
– Как было бы славно, мамочка, если бы ты могла приезжать без него, и не на недельку, или оставаться подольше.
– Что ты такое говоришь, доця?
– Неужели тебе за всю жизнь не надоело играть? Мы уже выросли, так что теперь можешь расслабиться. Не надо изображать идеальную пару.
Светлана всегда чувствовала, что натянутость ее отношений с Георгием не скроешь. Внешне вроде бы и придраться не к чему. Внимание, достаток, забота, вежливость. Да ее уже давно тошнит от этой вежливости, прикрывающей элементарное равнодушие, расчетливость. Жизнь проходит, умножая в душе щемящее чувство непоправимой ошибки. Дорогая плата за достижение любой ценой максималистских принципов юности. Она осталась ни с чем, как та старуха у разбитого корыта. Дети, внук далеко, а муж, кажется, совсем забыл о ее существовании.
Гибель Светланы отрезвила Мартова. Запоздалое раскаяние, полное отчуждение детей. Он физически ощутил пустоту дома, оставшегося без хозяйки. Георгий никогда не испытывал к жене глубоких чувств, но был ей благодарен за заботу, прекрасных детей, поддержку и молчаливое понимание. Они слишком долго были вместе, чтобы в голове появилась мысль, что место Светланы может занять другая женщина, что рядом должен быть кто-то, кроме экономки. Он уже не надеялся, что, как любому смертному, ему будет суждено ощутить настоящую страсть. Неожиданное чувство к Лите перевернуло все в душе Георгия. Он ожил, позволил себе думать о чем-то кроме работы. Состояние, в котором он пребывал, омолаживало, было допингом, придавало новых сил.
Обо всем этом Мартов говорил с Литой. Она изредка задавала вопросы, улучив момент. Портрет сидящего напротив мужчины становился все более полным. Его одиночество на фоне кажущегося благополучия. Красивый фасад, скрывающий черноту, поселившуюся в его душе. А у них много общего: оба одиноки, любят свою работу, обоим трудно переступить через прошлое, не дать ему определять дальнейшую жизнь. Им предстоит большая работа внутреннего очищения, освобождения, дающего разрешение стать совсем другим человеком.
Лита удивлялась тому, как, ища уединения, она получила возможность начать все сначала. Ей это легче сделать, чем Мартову. У нее нет детей, десятилетий брака и всего того, что связывает семейных людей. Теперь Лита понимала, что с Игорем у них никогда не было настоящего единения. Поначалу она его обожествляла, а он всегда принимал ее чувства как должное. Держал, словно на привязи, контролируя длину поводка. Почему столько лет ее это устраивало? Он был отменным любовником. Это он первым сделал реальностью ее девичьи мечты. Конечно, все оказалось более прозаичным, чем в безудержном полете ее фантазий. Однако незабываемые минуты первого опыта общения с мужчиной подарил Лите именно он. Она была как белый лист бумаги. Не испорченная, но и незакомплексованная. Скользнев чувствовал себя могущественным повелителем этого хрупкого создания, голубые глаза которого так преданно смотрят на него. Он всегда сможет управлять ею, в разумных пределах, не пережимая. На деле понятие предела для него, утопающего в алкогольном дурмане, было надолго потеряно. Он так и не понял, когда его покорная гейша стала смелой, решительной. Он просто ощутил леденящий холод, пробежавший как-то между ним и Литой. Это было началом конца.
Все недоразумения, возникавшие между ними вначале, разрешались через постель. Теперь, когда Скользнев приходил в себя после очередного перепоя, он пытался использовать ранее не подводивший козырь. Однако Лите это уже казалось омерзительным. Ей стало противно отдавать свое тело в его руки. Она еще не набралась храбрости для громогласного протеста, но ее холодность, граничащая с отвращением, не осталась незамеченной.
Однажды она впервые отказала ему, и с того момента у Игоря начались вспышки неконтролируемой ярости, чудовищные приступы ревности. Казалось, он нарочно проявляет отрицательные качества, чтобы она сделала последний шаг к разрыву.
Почему-то Лита вспомнила, как, в который раз, попыталась поговорить с ним. Выбрав другую тактику, не называя вещей своими именами, она постаралась дать ему понять, насколько тяжело ей видеть его размеренное падение. Она хотела понять, дороги ли ему ее переживания? Способен ли он на чувства, без которых она считала бессмысленным дальнейшее совместное проживание? Нужно было остановить или его, или себя.
– Игорь, я не знаю, как мне дальше жить?!
– Ты стала очень нервной последнее время. Не находишь? Попей что-нибудь успокаивающее, для начала что-нибудь совсем легенькое. – Тон его не выражал беспокойства, а глаза продолжали следить за событиями на экране телевизора. Он снисходил до того, чтобы слушать ее придирки. – Твои фантазии переходят в обиды. Обиды – в отчуждение. Мне не нравится такая динамика отношений. Что за вопросы тебя волнуют, это смешно.
– Неужели я сказала что-то, от чего можно смеяться? – Лита поняла, что напрасно затеяла этот разговор. – Все рушится, а ты продолжаешь делать вид, что ничего не происходит. Я медленно умираю рядом с тобой, мне плохо! Если ты не хочешь заботиться о себе, то обрати внимание на меня. Неужели вся твоя забота в этом идиотском совете принимать лекарства? Никакие капли не помогут, если каждый день я жду чего-то страшного. Я не могу быть все время в таком чудовищном напряжении! Ты мне нужен здоровым, сильным, со светлой головой. Господи, ну что ты так смотришь на меня?
– Я не знаю, откуда в тебе такой дар все драматизировать? Дома царит нервозность, раздувание мелочей. Я не могу жить, работать, зная, что дома нет места покою и благополучию. Да, и еще: я – не алкоголик. У меня тоже есть нервные окончания, и я хочу покоя.
– Как интересно ты говоришь, – Лита едва сдерживала слезы. – Все время «я», «я», отговорки эгоиста! В твоей жизни есть место для меня или теперь перед тобой только одна задача – поскорее загнать в могилу себя и довести до безумия меня?
– Лита, остановись. У меня нет настроения ссориться, – его взгляд, наконец, остановился на ее побледневшем лице. – Ты говоришь банальности, на которые я не буду реагировать. Высшее образование позволит тебе, наконец, остановиться?
– Хорошо, я не набиваю себе цену, но знай, твой очередной запой закончится тем, что я уйду навсегда. Я никого не запугиваю, но другого выхода не вижу.
Лицо Скользнева стало злым, губы сжались. Отложив в сторону пульт дистанционного управления, он сказал:
– Во-первых, у меня нет запоев. Во-вторых, я помогу тебе собрать вещи раньше предполагаемого тобою события. Можешь забрать все, что посчитаешь нужным.
Тогда ей показалось, что от стыда, обиды она умрет, сердце не выдержит и разорвется. Выбежав из комнаты, она заметалась в коридоре, засовывая в хозяйственную сумку все, что попадалось под руку. Тапочки, туфли, кожаная куртка, джинсы в полном беспорядке оседали в сумке. Полный хаос в движениях и мыслях. В какуюто минуту сильные руки сжали ее плечи и встряхнули сразу обмякшее тело. Игорь развернул ее к себе и прижал к груди.
– Все, прости. Ну, влепи мне пощечину, и забудем. Никто ничего не говорил. Если ты считаешь меня подонком, то избавление от меня должно стать праздником, – Лита молчала. – Давай отложим его на долгий, неопределенный период. Я так привык, что мы вместе. Мне без тебя никак. Молчишь? Молчи, только не уходи.
Лита тогда вновь сдержалась, чтобы не зареветь белугой. Неужели это происходит с нею? Какая нелепость, она перестала осознавать свое «я», оно ей не нужно такое. Поруганное, растоптанное, беспомощное. Бросив сумку, медленно зашла в комнату, но себе дала клятвенное обещание, что еще одно помрачение рассудка Игоря станет последней каплей. Она никогда не была так решительно настроена, да и ждать пришлось недолго.
Лита вздрогнула – рука Георгия мягко коснулась ее.
– Вы снова не со мною, – он укоризненно покачал головой. – Не самые приятные воспоминания? – Лита в ответ только кивнула головой. – Вы все еще любите его?
– Любила, а теперь хочу избавиться от всего, что с этим связано. Мне не нравится, как я жила. Человек, которому я отдавала себя без остатка, просто использовал меня. Он предал меня и потерял свое человеческое лицо.
– Вы не утрируете?
– Нисколько, поверьте. Я не смогу еще раз пережить такое. Любое страдание делает меня слабой, ничтожной. Одни преодолевают, другие сгибаются. Я отношусь кпоследним.
– Мне кажется, вы слишком высоко подняли планку самооценки. Всякий раз, когда до нее не дотягиваешься, занимаешься мазохизмом. Это глупо, девочка. Жизнь настолько скоротечна. Когда понимаешь, на что ушла уйма времени, страшно делается. Нужно просто разрешить себе сделать еще одну попытку. Не ругать, не жалеть, а любить себя. Если ты не будешь любить себя, разве можно требовать этого от других?
– Да вы – философ.
– Я – реалист. Во мне говорит опыт прожитых десятилетий. Мне даже себе страшно признаться в своем возрасте.
– Дело не в дате рождения, а в состоянии души. Вы согласны?
– Конечно, только прибавьте к этому здоровое тело. – Мартов решил сменить тему. – Вы тоже любите Тютчева?
– Да, но все зависит от настроения. Меня многие считают несовременной. Я не читаю детективов. Не люблю фантастику. Мне интересна глубина чувств, загадочность жизни, а не размахивания оружием. Наверное, вы подумаете, что я ханжа? Напрасный труд переубеждать в обратном. Я давно перестала этим заниматься.
– Вот и умница! Вы наговариваете на себя, а на самом деле вы удивительная, гармоничная, красивая. Я могу наговорить еще столько комплиментов, со слабой надеждой на то, что вы не зазнаетесь.
– Тогда не делайте этого. Я настолько отвыкла от того, что мною восхищаются… Наверное, об этом даже говорить не стоит. – Лита опять улыбалась.
Время неумолимо шло, и по всем правилам ей давно пора было закончить обед, незаметно перешедший в легкий ужин с шампанским, экскурсией по дому. Она давно не ощущала такого удовольствия от общения. Она расслабилась, говорила легко, словно со старым другом, которому можно безгранично доверять.
Они стояли на веранде, слушая мягкий шум прибоя. Разговор плавно переходил с одной темы на другую. Был еще один человек, напряженно наблюдающий за этой парой. Приятная женщина средних лет время от времени появлялась рядом. Она играла роль гостеприимной хозяйки, незаметно наблюдая за Литой и Мартовым. Георгий в самом начале представил ее как хранительницу его очага. Елена Васильевна Стеблова работала в семье Мартовых очень давно. После гибели хозяйки ее присутствие со стороны толковалось неоднозначно. У самого Георгия никогда не возникало на ее счет никаких планов. Это не соответствовало его железным жизненным принципам. Как экономка Стеблова его устраивала, но не более. Дорожа своим местом, она не давала повода быть недовольными ее работой. Сегодня она то ли случайно, то ли намеренно ни разу не остановила взгляд на гостье. Лита не знала, как это расценить: пренебрежением случайной вертихвосткой или высшей формой уважения интересов хозяина.
Лита сразу поняла, что Мартов – очень влиятельный человек. С людьми такого уровня ей общаться не приходилось. Охрана, экономка, бросающийся в глаза достаток, граничащий с роскошью. Она старалась не придавать этому значения, чтобы не потерять ощущения покоя и безопасности, крепнущего в душе. И Георгий всеми силами давал ей понять, насколько важна для него встреча с такой женщиной, как она. Лита все больше очаровывалась своим новым знакомым. Подсознательно она ждала, что вот-вот последует предложение остаться здесь на ночь. В этом не было бы ничего необычного. Просто впечатление от наполненных светом часов стало бы прозой, реальностью будней. Этакой мишурой, красивым спектаклем перед совокуплением. Но Мартов не хотел такого развития событий. Он в который раз поцеловал ее ладони, едва коснулся горячим дыханием кончиков тонких пальцев.
– Я совсем заговорил вас. – Лунная дорожка уже переливалась холодными бликами на потемневшей глади. – Вы, наверное, никак не найдете удачного предлога, чтобы расстаться с занудным стариком.
– Нет, не говорите глупостей. Но, честно говоря, мне давно следовало уйти. Соседка, наверное, наняла детективов для поиска пропавшей знакомой.
– Только не говорите, что вас это беспокоит.
– Не говорю. Спасибо вам. За все дни, проведенные здесь, по-настоящему я отдохнула только сегодня. Все так неожиданно и замечательно, – выдохнула Лита по-детски восторженно. Ее переполняли чувства. Обаяние, исходящее от этого красивого седого мужчины, обезоруживало. Она поправила пляжный халат, вдруг смутившись, что так и не переоделась. Улыбка скользнула по пылающему лицу. – Спокойной ночи, Георгий. Вы удивительный. Я была счастлива сегодня. Такое приятное, забытое чувство. Спасибо, не провожайте меня. Я хочу не растерять по пути в номер очарование сегодняшнего дня.
– Вы не хотите, чтобы нас видели вместе? – иронично улыбнулся Георгий, отметив, как тепло обратилась к нему Лита.
– Нет, причина не в этом. Не настаивайте, хорошо? – Сердце ее расставаться не хотело, а женская гордость всячески пыталась не показать этого. Поэтому женщина произносила слова, не сочетающиеся с реальным желанием.
Мартов улыбнулся, казалось, он все правильно понял.
– Смятение чувств, – тихо произнес он, продолжая сжимать ее ладони. – Я уже немолодой человек и больше всего на свете сейчас боюсь показаться смешным.
– Зачем вы так говорите?
– Потому что я вдвое старше вас. Мне бы помнить о благоразумии, сдержанности, рассудительности. Знаете, именно таким я и был всю свою жизнь. А теперь я хочу настоящего, безоглядного. Ощутив такое, нельзя добровольно от него отказываться. Времени на совершение поступков все меньше и меньше.
– Слишком длинно, извините. Я уже не в состоянии воспринимать завуалированное, – Лита виновато пожала плечами.
– Сейчас я скажу то, что хотел сказать в первый же день, увидев вас вот с этого балкона. Я не знал вашего голоса, мыслей. Только наблюдал за тем, как вы двигаетесь. Изучал ваше лицо. Я уже не верил, что такое бывает. Мысленно называя вас Софьей, я сказал себе, что только с этой женщиной я бы, не раздумывая, прожил отмеренные мне годы. Будьте со мной. Выходите за меня замуж, Лита-Аэлита.
Лита запрокинула голову, глубоко вдыхая остывающий воздух. Комок стал в горле, мешая ответить. Она ощутила, как множество невидимых пальцев сдавливают ей голову, предвещая обморочное состояние. Господи, нельзя же в такой замечательный момент обмякнуть и безжизненно повиснуть в объятиях Георгия. Она будет похожа на истеричку, растерявшую остатки самообладания. Мартов заметил, как она изменилась в лице. Он усадил ее в плетеное кресло, стоявшее рядом, и на мгновение оставил одну. Вернулся со стаканом воды. Она благодарно кивнула и медленно, крошечными глотками отпила. Самообладание вернулось к ней.
– Я не знаю, что и сказать, – не глядя на Георгия, начала она. – Как удивительно, что мы оказались вместе именно в это время. Я прожила такую серую, бесцельную жизнь. Разменивалась по мелочам. Любви настоящей и то не получилось. Я старалась освободиться от бесцельного прошлого. Наверное, для этого и оставалась наедине с собой. Еще два месяца назад я жила с человеком, прожигающим свою жизнь и ломающим мою.
Бесцельная вереница дней. Я никогда не думала, что смогу существовать в кошмаре так долго. Наверное, меня нужно презирать за это. Ведь меня никто не принуждал, так что винить некого. Я говорю много лишнего?
– Нет, продолжайте, только без самобичевания.
– Я словно ощущаю раздвоение личности: одна моя половина готова сейчас же броситься вам на шею, обнять и не отпускать. А вторая настаивает на том, чтобы оставить все, как есть. Я не могу поверить, что так легко могу получить журавля в руки.
– Вам кажется невозможным начать другую, полноценную жизнь?
– Да нет же. Я – в этом халате, вы – такой респектабельный. Я – со своим комплексом неудачницы, вы – непотопляемый гигант с невероятным жизненным багажом.
– «Титаник» тоже считался непотопляемым, но дело совсем не в этом. Мои охранники на вас так подействовали или постоянный писк мобильного?
– Я не шучу! Я не гожусь на роль Золушки.
– Тогда и я скажу, что в мои годы смешно претендовать на роль Принца. И, кстати, еще о непотопляемости: у меня тоже есть свой айсберг, и не один, вот так.
– Георгий, я не готова сейчас что-то решать.
– Завтра около одиннадцати утра я уезжаю. Неотложные дела не дают догулять отпуск. Я к этому давно привык. Вот почему я решился приблизиться. Только представил, что уеду, так и не услышав вашего голоса, – страшно сделалось. Хотя, если бы не отъезд, я все равно сделал бы вам предложение. Я увидел в вас то, о чем мечтал с юности. Мой список побед над женским полом слишком короткий, я не ставил целью сделать его как можно длиннее. У меня в то время были совсем иные задачи. Я не жалею. Беда в том, что мною всегда руководили амбиции. Я многого добровольно лишил себя – в этом мы с вами схожи. – Лита молчала, поставив стакан на маленький столик. Опустив глаза, внимательно разглядывала замысловатый узор коврика под ногами. – Хорошо. Телефон свой вы мне оставите? И адрес, если хотите.
– Оставлю. Я переехала в квартиру родителей. Они почти все время на даче, но, позвонив, можете услышать мужской голос. Не делайте скоропалительных выводов, у отца тоже очень приятный баритон.
Мартов ненадолго зашел в дом и вернулся с записной книжкой.
– Напишите сами, – он внимательно следил, как при свете настольной лампы Лита не спеша красивым, крупным почерком записала: Богданова Аэлита, тел. 2-52-28. – А теперь Саша проводит вас до корпуса. Не отказывайтесь, пожалуйста.
– Спасибо, хотя кипарисовая аллея от вашего дома очень хорошо освещена.
– Саша не будет досаждать разговорами, обещаю. – Мартов снова поцеловал ее ладони. На этот раз прикосновение, длившееся несколько секунд, показалось вечностью.
Снова уже не кажущийся незнакомым путь через комнаты, по винтовой лестнице в просторный, ярко освещенный холл. Лита ступала по сверкающему паркету, прижимая к груди пляжную сумочку. Она тщетно пыталась представить себя хозяйкой окружающего великолепия. Ее жизнь всегда проходила на среднем уровне, со средним достатком, была полна ограничений. Родители воспитали ее так, что она всегда знала предел возможностей. Чего можно желать, а о чем лучше и не мечтать. Дальше это вырисовывалось в известное «Кесарю – кесарево…»
Мартов казался ей всемогущим, всесильным, всепрощающим. Рядом с таким человеком она боялась стать серой мышкой. Сумбур мыслей подпитывался шампанским. Волнение от случившегося не нарастало, но и не улеглось. Лита перестала ощущать свое «я», все происходило словно не с нею. Высокий, широкоплечий Саша, словно бронзовая статуя, застыл рядом.
– Утро вечера мудренее, – стараясь казаться спокойным, сказал Георгий. – Если за последующие двенадцать часов решите сказать «да», придите завтра проводить меня, договорились? – Лита кивнула и поцеловала его в щеку.
Когда в конце аллеи две фигуры повернули направо, скрывшись из виду, Мартов обессилено опустился на ступеньки крыльца.
– Я очень благодарен вам за все, Еленочка, но обсуждать эту тему считаю нецелесообразным, – медленно поднявшись, ответил Мартов и повернулся к собеседнице лицом. Та не успела справиться с эмоциями, выражающими обиду, разочарование.
– Что стряслось? – недовольно спросил он, когда под натиском госпожи Мартовой референт сдалась. Услышав причину экстренного звонка, он не нашел теплых слов. На него смотрели десятки ничего не выражающих глаз. – Я рад, что все благополучно закончилось.
– Это твоя реакция на появление внука? – В голосе Светланы было столько досады.
– Чего ты ждешь от меня, не пойму. Обсудим все дома, извини, сейчас не самое подходящее время для проявления моих эмоций. До вечера.
Он закончил разговор, а на том конце провода жена осталась неподвижно сидеть с трубкой радиотелефона в руках.
– Как же ты не любишь меня, Мартов. Меня – ладно, но наших детей, внуков.
Она ничего не сказала о своих обидах мужу в тот день просто потому, что он пришел поздно ночью после банкета. Праздничный ужин в честь появления малыша Светлана разделила с экономкой. Елена Васильевна Стеблова поддерживала хозяйку, как могла: только совсем бесчувственный человек мог остаться равнодушным к ее страданиям. Видя, как та, погрузившись в свои мысли, ковыряет вилкой еду, не выдержала:
– Ну вы же знаете Георгия Ивановича не первый день. К чему так расстраиваться? Наверняка он скоро организует вам обоим поездку к дочке. Вот увидите, и перестаньте пить без закуски, не то я подумаю, что вам не нравится моя стряпня.
– Вы правы, Еленочка, я столько лет все это глотаю, что уже совестно давиться. – Она налила очередную рюмку водки и, сделав приглашающий жест, быстро выпила ее.
Стеблова неодобрительно покачала головой, заметив про себя, что надо обратить внимание Георгия Ивановича на неожиданное пристрастие супруги к горячительным напиткам. Ничем хорошим это закончиться не может. Она и сама тогда не знала, насколько пророческими будут ее опасения. Вообще за долгие годы жизни в доме Мартовых она научилась предсказывать многие вещи. Например, ее предположение о скорой поездке к Миле оказалось верным. Мартов сделал это не потому, что чувствовал вину, раскаяние. Он должен был так поступить, чтобы не выглядеть бездушным монстром в глазах окружающих. Более того, он позаботился о том, чтобы рождение внука стало одной из главных новостей на страницах газет и телевизионных программ. Когда он со Светланой возвращался из недельной поездки в Швецию, журналисты обступили их у трапа самолета. Мартов с гордостью показывал фотографии малыша и комментировал их с таким чувством, что Светлана не могла поверить всему, что слышала в тот момент.
– Мартов, в тебе погиб великий актер! – иронично заметила она, уже сидя в машине. – Только пока не пойму, комик или трагик.
– Скорее, не актер, а режиссер, дорогая. – Лучезарная улыбка не вязалась с жестким, пронизывающим взглядом. Светлана отвернулась к окну, и теперь он мог, прикрыв глаза, подумать о графике работы.
Время шло, и фотографий детей и внука на столике в спальне Светланы становилось все больше. Они стояли в красивых рамочках возле флаконов с духами или тюбиков кремов. Она нежно перебирала их, разговаривала, целовала. Не очень страдавший от разлуки с детьми, Мартов позволил себе большую общую семейную фотографию, сделанную в последнюю их встречу на крестинах внука.
Событие подгадали под рождественские праздники и Новый год. Все было очень торжественно, возвышенно. Светлана вспоминала, как тайком от мужа крестила Ивана и Милу. В те времена это было под за-претом и могло отрицательно отразиться на карьере Георгия. Спасибо бабе Любе, она полностью поддержала ее тогда. По прошествии многих лет ей не пришлось жалеть о единственном поступке, который она сделала за спиной мужа.
В этот приезд на крестины внука Мартова, как бывало, не вызвали по срочным делам на работу. В такие моменты Светлана всегда нервничала, но выбор всегда делался в пользу работы. Теперь, отдавая дань моде на возвращение к религии, Георгий Иванович уже не был столь непримирим к предстоящему обряду. Откровением для него стало сообщение о том, что его собственные дети давно прошли это.
– Ты напрасно не сказала мне еще тогда о своих планах. Я ведь всегда говорил тебе, что твое слово – закон. Или ты забыла? – сидя в самолете, уносившем их из заснеженной Швеции, вдруг спросил Георгий.
– Я помню, что ты обещал заботиться обо мне и о наших детях.
– У тебя есть по этому поводу замечания?
– Нет, но мне до сих пор хотелось бы, чтобы формулировка была немного иной.
– О чем ты?
– Так, пустяк. Недосягаемое желание услышать вместо «обещаю заботиться» – «буду любить».
– Я объединил все в одном глаголе. Послушай, неужели тебе лучше услышать, чем иметь на самом деле? Главное, не рассуждать о любви, а действительно любить. Согласна?
– Разговор не для полета в самолете, – закрывая глаза, ответила Светлана.
– Тебе трудно угодить. Когда есть время, ты не желаешь общаться. Видя мою занятость, обижаешься, что молчу.
Светлана ушла в себя. Она заранее чувствовала, что вновь движется навстречу своему одиночеству. Это подтачивало ее психику, вызывало непреодолимое желание плакать – громко, навзрыд, до полного изнеможения. Возвращение из другого мира действовало на супругу удручающе. Посвятив свою жизнь полностью семье, детям, она так и не нашла своей ниши, оставшись наедине со своими мыслями, несбывшимися надеждами, холодностью мужа. Огромная квартира, в которой раньше было две детских комнаты, казалась ей неуютной, пустой. Оставалась слабая надежда, что когда-нибудь пространство заполнит искренний, заразительный смех внука. Хотя зачем тешить себя несбыточным? Мила ни за что не согласится на это. Из последнего разговора с нею Светлана поняла, что дочь едва переносит общество отца.
– Как было бы славно, мамочка, если бы ты могла приезжать без него, и не на недельку, или оставаться подольше.
– Что ты такое говоришь, доця?
– Неужели тебе за всю жизнь не надоело играть? Мы уже выросли, так что теперь можешь расслабиться. Не надо изображать идеальную пару.
Светлана всегда чувствовала, что натянутость ее отношений с Георгием не скроешь. Внешне вроде бы и придраться не к чему. Внимание, достаток, забота, вежливость. Да ее уже давно тошнит от этой вежливости, прикрывающей элементарное равнодушие, расчетливость. Жизнь проходит, умножая в душе щемящее чувство непоправимой ошибки. Дорогая плата за достижение любой ценой максималистских принципов юности. Она осталась ни с чем, как та старуха у разбитого корыта. Дети, внук далеко, а муж, кажется, совсем забыл о ее существовании.
Гибель Светланы отрезвила Мартова. Запоздалое раскаяние, полное отчуждение детей. Он физически ощутил пустоту дома, оставшегося без хозяйки. Георгий никогда не испытывал к жене глубоких чувств, но был ей благодарен за заботу, прекрасных детей, поддержку и молчаливое понимание. Они слишком долго были вместе, чтобы в голове появилась мысль, что место Светланы может занять другая женщина, что рядом должен быть кто-то, кроме экономки. Он уже не надеялся, что, как любому смертному, ему будет суждено ощутить настоящую страсть. Неожиданное чувство к Лите перевернуло все в душе Георгия. Он ожил, позволил себе думать о чем-то кроме работы. Состояние, в котором он пребывал, омолаживало, было допингом, придавало новых сил.
Обо всем этом Мартов говорил с Литой. Она изредка задавала вопросы, улучив момент. Портрет сидящего напротив мужчины становился все более полным. Его одиночество на фоне кажущегося благополучия. Красивый фасад, скрывающий черноту, поселившуюся в его душе. А у них много общего: оба одиноки, любят свою работу, обоим трудно переступить через прошлое, не дать ему определять дальнейшую жизнь. Им предстоит большая работа внутреннего очищения, освобождения, дающего разрешение стать совсем другим человеком.
Лита удивлялась тому, как, ища уединения, она получила возможность начать все сначала. Ей это легче сделать, чем Мартову. У нее нет детей, десятилетий брака и всего того, что связывает семейных людей. Теперь Лита понимала, что с Игорем у них никогда не было настоящего единения. Поначалу она его обожествляла, а он всегда принимал ее чувства как должное. Держал, словно на привязи, контролируя длину поводка. Почему столько лет ее это устраивало? Он был отменным любовником. Это он первым сделал реальностью ее девичьи мечты. Конечно, все оказалось более прозаичным, чем в безудержном полете ее фантазий. Однако незабываемые минуты первого опыта общения с мужчиной подарил Лите именно он. Она была как белый лист бумаги. Не испорченная, но и незакомплексованная. Скользнев чувствовал себя могущественным повелителем этого хрупкого создания, голубые глаза которого так преданно смотрят на него. Он всегда сможет управлять ею, в разумных пределах, не пережимая. На деле понятие предела для него, утопающего в алкогольном дурмане, было надолго потеряно. Он так и не понял, когда его покорная гейша стала смелой, решительной. Он просто ощутил леденящий холод, пробежавший как-то между ним и Литой. Это было началом конца.
Все недоразумения, возникавшие между ними вначале, разрешались через постель. Теперь, когда Скользнев приходил в себя после очередного перепоя, он пытался использовать ранее не подводивший козырь. Однако Лите это уже казалось омерзительным. Ей стало противно отдавать свое тело в его руки. Она еще не набралась храбрости для громогласного протеста, но ее холодность, граничащая с отвращением, не осталась незамеченной.
Однажды она впервые отказала ему, и с того момента у Игоря начались вспышки неконтролируемой ярости, чудовищные приступы ревности. Казалось, он нарочно проявляет отрицательные качества, чтобы она сделала последний шаг к разрыву.
Почему-то Лита вспомнила, как, в который раз, попыталась поговорить с ним. Выбрав другую тактику, не называя вещей своими именами, она постаралась дать ему понять, насколько тяжело ей видеть его размеренное падение. Она хотела понять, дороги ли ему ее переживания? Способен ли он на чувства, без которых она считала бессмысленным дальнейшее совместное проживание? Нужно было остановить или его, или себя.
– Игорь, я не знаю, как мне дальше жить?!
– Ты стала очень нервной последнее время. Не находишь? Попей что-нибудь успокаивающее, для начала что-нибудь совсем легенькое. – Тон его не выражал беспокойства, а глаза продолжали следить за событиями на экране телевизора. Он снисходил до того, чтобы слушать ее придирки. – Твои фантазии переходят в обиды. Обиды – в отчуждение. Мне не нравится такая динамика отношений. Что за вопросы тебя волнуют, это смешно.
– Неужели я сказала что-то, от чего можно смеяться? – Лита поняла, что напрасно затеяла этот разговор. – Все рушится, а ты продолжаешь делать вид, что ничего не происходит. Я медленно умираю рядом с тобой, мне плохо! Если ты не хочешь заботиться о себе, то обрати внимание на меня. Неужели вся твоя забота в этом идиотском совете принимать лекарства? Никакие капли не помогут, если каждый день я жду чего-то страшного. Я не могу быть все время в таком чудовищном напряжении! Ты мне нужен здоровым, сильным, со светлой головой. Господи, ну что ты так смотришь на меня?
– Я не знаю, откуда в тебе такой дар все драматизировать? Дома царит нервозность, раздувание мелочей. Я не могу жить, работать, зная, что дома нет места покою и благополучию. Да, и еще: я – не алкоголик. У меня тоже есть нервные окончания, и я хочу покоя.
– Как интересно ты говоришь, – Лита едва сдерживала слезы. – Все время «я», «я», отговорки эгоиста! В твоей жизни есть место для меня или теперь перед тобой только одна задача – поскорее загнать в могилу себя и довести до безумия меня?
– Лита, остановись. У меня нет настроения ссориться, – его взгляд, наконец, остановился на ее побледневшем лице. – Ты говоришь банальности, на которые я не буду реагировать. Высшее образование позволит тебе, наконец, остановиться?
– Хорошо, я не набиваю себе цену, но знай, твой очередной запой закончится тем, что я уйду навсегда. Я никого не запугиваю, но другого выхода не вижу.
Лицо Скользнева стало злым, губы сжались. Отложив в сторону пульт дистанционного управления, он сказал:
– Во-первых, у меня нет запоев. Во-вторых, я помогу тебе собрать вещи раньше предполагаемого тобою события. Можешь забрать все, что посчитаешь нужным.
Тогда ей показалось, что от стыда, обиды она умрет, сердце не выдержит и разорвется. Выбежав из комнаты, она заметалась в коридоре, засовывая в хозяйственную сумку все, что попадалось под руку. Тапочки, туфли, кожаная куртка, джинсы в полном беспорядке оседали в сумке. Полный хаос в движениях и мыслях. В какуюто минуту сильные руки сжали ее плечи и встряхнули сразу обмякшее тело. Игорь развернул ее к себе и прижал к груди.
– Все, прости. Ну, влепи мне пощечину, и забудем. Никто ничего не говорил. Если ты считаешь меня подонком, то избавление от меня должно стать праздником, – Лита молчала. – Давай отложим его на долгий, неопределенный период. Я так привык, что мы вместе. Мне без тебя никак. Молчишь? Молчи, только не уходи.
Лита тогда вновь сдержалась, чтобы не зареветь белугой. Неужели это происходит с нею? Какая нелепость, она перестала осознавать свое «я», оно ей не нужно такое. Поруганное, растоптанное, беспомощное. Бросив сумку, медленно зашла в комнату, но себе дала клятвенное обещание, что еще одно помрачение рассудка Игоря станет последней каплей. Она никогда не была так решительно настроена, да и ждать пришлось недолго.
Лита вздрогнула – рука Георгия мягко коснулась ее.
– Вы снова не со мною, – он укоризненно покачал головой. – Не самые приятные воспоминания? – Лита в ответ только кивнула головой. – Вы все еще любите его?
– Любила, а теперь хочу избавиться от всего, что с этим связано. Мне не нравится, как я жила. Человек, которому я отдавала себя без остатка, просто использовал меня. Он предал меня и потерял свое человеческое лицо.
– Вы не утрируете?
– Нисколько, поверьте. Я не смогу еще раз пережить такое. Любое страдание делает меня слабой, ничтожной. Одни преодолевают, другие сгибаются. Я отношусь кпоследним.
– Мне кажется, вы слишком высоко подняли планку самооценки. Всякий раз, когда до нее не дотягиваешься, занимаешься мазохизмом. Это глупо, девочка. Жизнь настолько скоротечна. Когда понимаешь, на что ушла уйма времени, страшно делается. Нужно просто разрешить себе сделать еще одну попытку. Не ругать, не жалеть, а любить себя. Если ты не будешь любить себя, разве можно требовать этого от других?
– Да вы – философ.
– Я – реалист. Во мне говорит опыт прожитых десятилетий. Мне даже себе страшно признаться в своем возрасте.
– Дело не в дате рождения, а в состоянии души. Вы согласны?
– Конечно, только прибавьте к этому здоровое тело. – Мартов решил сменить тему. – Вы тоже любите Тютчева?
– Да, но все зависит от настроения. Меня многие считают несовременной. Я не читаю детективов. Не люблю фантастику. Мне интересна глубина чувств, загадочность жизни, а не размахивания оружием. Наверное, вы подумаете, что я ханжа? Напрасный труд переубеждать в обратном. Я давно перестала этим заниматься.
– Вот и умница! Вы наговариваете на себя, а на самом деле вы удивительная, гармоничная, красивая. Я могу наговорить еще столько комплиментов, со слабой надеждой на то, что вы не зазнаетесь.
– Тогда не делайте этого. Я настолько отвыкла от того, что мною восхищаются… Наверное, об этом даже говорить не стоит. – Лита опять улыбалась.
Время неумолимо шло, и по всем правилам ей давно пора было закончить обед, незаметно перешедший в легкий ужин с шампанским, экскурсией по дому. Она давно не ощущала такого удовольствия от общения. Она расслабилась, говорила легко, словно со старым другом, которому можно безгранично доверять.
Они стояли на веранде, слушая мягкий шум прибоя. Разговор плавно переходил с одной темы на другую. Был еще один человек, напряженно наблюдающий за этой парой. Приятная женщина средних лет время от времени появлялась рядом. Она играла роль гостеприимной хозяйки, незаметно наблюдая за Литой и Мартовым. Георгий в самом начале представил ее как хранительницу его очага. Елена Васильевна Стеблова работала в семье Мартовых очень давно. После гибели хозяйки ее присутствие со стороны толковалось неоднозначно. У самого Георгия никогда не возникало на ее счет никаких планов. Это не соответствовало его железным жизненным принципам. Как экономка Стеблова его устраивала, но не более. Дорожа своим местом, она не давала повода быть недовольными ее работой. Сегодня она то ли случайно, то ли намеренно ни разу не остановила взгляд на гостье. Лита не знала, как это расценить: пренебрежением случайной вертихвосткой или высшей формой уважения интересов хозяина.
Лита сразу поняла, что Мартов – очень влиятельный человек. С людьми такого уровня ей общаться не приходилось. Охрана, экономка, бросающийся в глаза достаток, граничащий с роскошью. Она старалась не придавать этому значения, чтобы не потерять ощущения покоя и безопасности, крепнущего в душе. И Георгий всеми силами давал ей понять, насколько важна для него встреча с такой женщиной, как она. Лита все больше очаровывалась своим новым знакомым. Подсознательно она ждала, что вот-вот последует предложение остаться здесь на ночь. В этом не было бы ничего необычного. Просто впечатление от наполненных светом часов стало бы прозой, реальностью будней. Этакой мишурой, красивым спектаклем перед совокуплением. Но Мартов не хотел такого развития событий. Он в который раз поцеловал ее ладони, едва коснулся горячим дыханием кончиков тонких пальцев.
– Я совсем заговорил вас. – Лунная дорожка уже переливалась холодными бликами на потемневшей глади. – Вы, наверное, никак не найдете удачного предлога, чтобы расстаться с занудным стариком.
– Нет, не говорите глупостей. Но, честно говоря, мне давно следовало уйти. Соседка, наверное, наняла детективов для поиска пропавшей знакомой.
– Только не говорите, что вас это беспокоит.
– Не говорю. Спасибо вам. За все дни, проведенные здесь, по-настоящему я отдохнула только сегодня. Все так неожиданно и замечательно, – выдохнула Лита по-детски восторженно. Ее переполняли чувства. Обаяние, исходящее от этого красивого седого мужчины, обезоруживало. Она поправила пляжный халат, вдруг смутившись, что так и не переоделась. Улыбка скользнула по пылающему лицу. – Спокойной ночи, Георгий. Вы удивительный. Я была счастлива сегодня. Такое приятное, забытое чувство. Спасибо, не провожайте меня. Я хочу не растерять по пути в номер очарование сегодняшнего дня.
– Вы не хотите, чтобы нас видели вместе? – иронично улыбнулся Георгий, отметив, как тепло обратилась к нему Лита.
– Нет, причина не в этом. Не настаивайте, хорошо? – Сердце ее расставаться не хотело, а женская гордость всячески пыталась не показать этого. Поэтому женщина произносила слова, не сочетающиеся с реальным желанием.
Мартов улыбнулся, казалось, он все правильно понял.
– Смятение чувств, – тихо произнес он, продолжая сжимать ее ладони. – Я уже немолодой человек и больше всего на свете сейчас боюсь показаться смешным.
– Зачем вы так говорите?
– Потому что я вдвое старше вас. Мне бы помнить о благоразумии, сдержанности, рассудительности. Знаете, именно таким я и был всю свою жизнь. А теперь я хочу настоящего, безоглядного. Ощутив такое, нельзя добровольно от него отказываться. Времени на совершение поступков все меньше и меньше.
– Слишком длинно, извините. Я уже не в состоянии воспринимать завуалированное, – Лита виновато пожала плечами.
– Сейчас я скажу то, что хотел сказать в первый же день, увидев вас вот с этого балкона. Я не знал вашего голоса, мыслей. Только наблюдал за тем, как вы двигаетесь. Изучал ваше лицо. Я уже не верил, что такое бывает. Мысленно называя вас Софьей, я сказал себе, что только с этой женщиной я бы, не раздумывая, прожил отмеренные мне годы. Будьте со мной. Выходите за меня замуж, Лита-Аэлита.
Лита запрокинула голову, глубоко вдыхая остывающий воздух. Комок стал в горле, мешая ответить. Она ощутила, как множество невидимых пальцев сдавливают ей голову, предвещая обморочное состояние. Господи, нельзя же в такой замечательный момент обмякнуть и безжизненно повиснуть в объятиях Георгия. Она будет похожа на истеричку, растерявшую остатки самообладания. Мартов заметил, как она изменилась в лице. Он усадил ее в плетеное кресло, стоявшее рядом, и на мгновение оставил одну. Вернулся со стаканом воды. Она благодарно кивнула и медленно, крошечными глотками отпила. Самообладание вернулось к ней.
– Я не знаю, что и сказать, – не глядя на Георгия, начала она. – Как удивительно, что мы оказались вместе именно в это время. Я прожила такую серую, бесцельную жизнь. Разменивалась по мелочам. Любви настоящей и то не получилось. Я старалась освободиться от бесцельного прошлого. Наверное, для этого и оставалась наедине с собой. Еще два месяца назад я жила с человеком, прожигающим свою жизнь и ломающим мою.
Бесцельная вереница дней. Я никогда не думала, что смогу существовать в кошмаре так долго. Наверное, меня нужно презирать за это. Ведь меня никто не принуждал, так что винить некого. Я говорю много лишнего?
– Нет, продолжайте, только без самобичевания.
– Я словно ощущаю раздвоение личности: одна моя половина готова сейчас же броситься вам на шею, обнять и не отпускать. А вторая настаивает на том, чтобы оставить все, как есть. Я не могу поверить, что так легко могу получить журавля в руки.
– Вам кажется невозможным начать другую, полноценную жизнь?
– Да нет же. Я – в этом халате, вы – такой респектабельный. Я – со своим комплексом неудачницы, вы – непотопляемый гигант с невероятным жизненным багажом.
– «Титаник» тоже считался непотопляемым, но дело совсем не в этом. Мои охранники на вас так подействовали или постоянный писк мобильного?
– Я не шучу! Я не гожусь на роль Золушки.
– Тогда и я скажу, что в мои годы смешно претендовать на роль Принца. И, кстати, еще о непотопляемости: у меня тоже есть свой айсберг, и не один, вот так.
– Георгий, я не готова сейчас что-то решать.
– Завтра около одиннадцати утра я уезжаю. Неотложные дела не дают догулять отпуск. Я к этому давно привык. Вот почему я решился приблизиться. Только представил, что уеду, так и не услышав вашего голоса, – страшно сделалось. Хотя, если бы не отъезд, я все равно сделал бы вам предложение. Я увидел в вас то, о чем мечтал с юности. Мой список побед над женским полом слишком короткий, я не ставил целью сделать его как можно длиннее. У меня в то время были совсем иные задачи. Я не жалею. Беда в том, что мною всегда руководили амбиции. Я многого добровольно лишил себя – в этом мы с вами схожи. – Лита молчала, поставив стакан на маленький столик. Опустив глаза, внимательно разглядывала замысловатый узор коврика под ногами. – Хорошо. Телефон свой вы мне оставите? И адрес, если хотите.
– Оставлю. Я переехала в квартиру родителей. Они почти все время на даче, но, позвонив, можете услышать мужской голос. Не делайте скоропалительных выводов, у отца тоже очень приятный баритон.
Мартов ненадолго зашел в дом и вернулся с записной книжкой.
– Напишите сами, – он внимательно следил, как при свете настольной лампы Лита не спеша красивым, крупным почерком записала: Богданова Аэлита, тел. 2-52-28. – А теперь Саша проводит вас до корпуса. Не отказывайтесь, пожалуйста.
– Спасибо, хотя кипарисовая аллея от вашего дома очень хорошо освещена.
– Саша не будет досаждать разговорами, обещаю. – Мартов снова поцеловал ее ладони. На этот раз прикосновение, длившееся несколько секунд, показалось вечностью.
Снова уже не кажущийся незнакомым путь через комнаты, по винтовой лестнице в просторный, ярко освещенный холл. Лита ступала по сверкающему паркету, прижимая к груди пляжную сумочку. Она тщетно пыталась представить себя хозяйкой окружающего великолепия. Ее жизнь всегда проходила на среднем уровне, со средним достатком, была полна ограничений. Родители воспитали ее так, что она всегда знала предел возможностей. Чего можно желать, а о чем лучше и не мечтать. Дальше это вырисовывалось в известное «Кесарю – кесарево…»
Мартов казался ей всемогущим, всесильным, всепрощающим. Рядом с таким человеком она боялась стать серой мышкой. Сумбур мыслей подпитывался шампанским. Волнение от случившегося не нарастало, но и не улеглось. Лита перестала ощущать свое «я», все происходило словно не с нею. Высокий, широкоплечий Саша, словно бронзовая статуя, застыл рядом.
– Утро вечера мудренее, – стараясь казаться спокойным, сказал Георгий. – Если за последующие двенадцать часов решите сказать «да», придите завтра проводить меня, договорились? – Лита кивнула и поцеловала его в щеку.
Когда в конце аллеи две фигуры повернули направо, скрывшись из виду, Мартов обессилено опустился на ступеньки крыльца.
– Опять вы грустное читаете, Георгий Иванович, – Елена Васильевна неслышно подошла сзади. – Неужели все так серьезно?
«Лишь начал сон, – исчезло сновиденье.
Одно теперь унылое смущенье
Осталось мне от счастья моего!»
– Я очень благодарен вам за все, Еленочка, но обсуждать эту тему считаю нецелесообразным, – медленно поднявшись, ответил Мартов и повернулся к собеседнице лицом. Та не успела справиться с эмоциями, выражающими обиду, разочарование.