Росоховатский Игорь Маркович. Изгнание Изяслава

   Отрок отпустил ее руку, отстранил Селию и пошел к выходу. Ему казалось, что потолок дворца навис совсем низко, и он нагнул голову, чтобы не ушибиться.
   Через три дня Святослав повел свое войско к берегам Немана на соединение с головными силами. На правом крыле дружины скакал Изяслав-отрок. Он ни разу не оглянулся на Новгород, думал свою горькую думу. Вот и еще один человек ушел вслед за Турволодом из его жизни. Ему казалось, что Селия умерла, исчезла навсегда, и, конечно, он не мог знать, что им еще суждено встретиться.
   7
   На берегах Немана зажглись костры, заржали кони, забряцало оружие. На холмах раскинулись шатры. На одном берегу - три шатра Ярославичей, на противоположном - один, Всеславов. Еще совсем недавно все четыре шатра стояли рядом в битвах, и торки, только услышав о приближении соединенного русского воинства, бежали. А нынче степнякам нечего бояться - русичи заняты распрей, сражаются между собой.
   Невеселые мысли иссушают Всеслава. Битва будет тяжкой. У него сил вдвое меньше, чем у Ярославичей. И отступить нельзя - некуда. Расплата ожидает полоцкого князя. Думая о ней, он вбирает голову в плечи.
   Если бы победил он, Всеслав, тогда вся вина за распрю пала бы на голову Ярославича. Люд бы вспомнил, как князь Изяслав тайно благословил сыновца на взятие Тмутаракани, как обещал присоединить к Полоцку Псков, да обманул князя Всеслава, как жег Минск. А если победят Ярославичи, люди вспомнят, как он, Всеслав, грабил караваны, как взял на щит Новгород.
   И ведь так удачно полоцкий князь начал поход. Оповестил о коварстве Изяслава Ярославича всех, кого только мог. Через своих лазутчиков и приспешников распустил слух, что хочет править вместе с боярами, что как только сядет на киевский престол, каждый боярин получит такие права, о которых и не мечтал при Ярославиче. Тайно откликнулись на этот призыв многие киевские бояре, затаили в душе измену.
   Все так удачно складывалось. Казалось, уже близок великокняжеский стол, незаконно отнятый у его деда, старшего сына Владимира Красно Солнышко. Сядет Всеслав в киевском теремном дворце, начнет править, и все убедятся, что он - мудрый правитель, и забудут о злодеяниях. Быть может, забудут и о страшней язве на его челе, и о легенде, связанной с этим уродством. Может быть, сияние власти прикроет язву лучше и надежнее, чем неснимаемая повязка?
   Всеславу казалось, что характеры людей во многом зависят от состояния их тела, от их здоровья и недугов. И сами люди не властны ни над своей злобностью, ни над своей добротой. Может быть, он, Всеслав, был бы добрей и доверчивей, если бы не эта язва.
   Он изучил труды греческих и арабских историков и мудрецов. Он знает шесть языков. Он мудро управлял Полоцком, сумеет так же управлять и Киевом. Но для этого нужно в первую очередь победить Ярославичей. Да и слишком далеко зашел полоцкий князь, чтобы теперь остановиться.
   Исполненный мрачной и отчаянной решимости, Всеслав зовет воеводу:
   - Зачинай рать!
   ...А лучше бы не начинать Брячиславичу битвы. Легли полочане на лед, в снег, окрашивая белое алым. По их телам проскакали кони Ярославичей.
   Только чудом удалось спастись самому Всеславу. Уже окружили его киевские дружинники, уже воевода Коснячко указал на него пальцем верным воинам своим, как примчался с десятком всадников боярин Стефан на вороном коне, разомкнул мечом смертельное кольцо и увел Всеслава.
   Новгородец Верникрай, преградивший дорогу всаднику, упал на снег с разрубленным шеломом.
   8
   Войско полоцкого князя было разбито. Но сам Всеслав Брячиславич еще представлял угрозу для киевского князя. Приходилось опасаться, что он отсидится в Полоцке, соберет новые дружины и двинет их на Киев. Изяслав узнал также о шептании нескольких недовольных киевских бояр: князь Всеслав обещал-де нам милости, когда овладеет столом.
   Важно было обезвредить Всеслава.
   Князь Изяслав собрал боярскую думу. Мужи думающие высказывались по-разному. Одни предлагали идти на Полоцк, другие - снарядить к Всеславу послов, теперь-то он согласится на любые условия, не надо и битвы начинать.
   Брат Святослав советовал киевскому князю пригласить отступника к себе, пожалеть, отдать обещанный Псков. Тогда Всеслав, убедившись на горьком опыте в силе Ярославичей, смирится навсегда и станет верным союзником киевского князя. Не все ж таской, иной раз и лаской. А господин гневу своему - господин всему.
   Изяслав уловил во взгляде брата насмешку, а в его словах заподозрил тайный умысел. Отчего это черниговский князь усердствует ради злодея, что замышляет? Изяслав обычно держался с братом смиренно, а тут, задетый за живое, вспылил. Отдать Псков? Усилить Всеслава и ослабить свое княжество? Как бы не так! Да ведь Брячиславичу это и нужно. Он крикнул Святославу:
   - Отчего ты не отдашь ему кус своей земли?
   Черниговский князь обиделся, пожал плечами, вышел из шатра. А за ним - и Всеволод...
   Изяслав Ярославич остался один. Неужели придется вступить в переговоры с Всеславом? Изяслав догадывается, чем это кончилось бы. Те бояре, которые предлагают идти на Полоцк, стали бы насмехаться над киевским князем: побоялся, дескать. Святослав был бы доволен: раз Всеслав остался полоцким князем, Изяславу придется его опасаться, теснее дружить с братьями и быть по отношению к ним более уступчивым.
   Но пойти на Полоцк - значит затянуть междоусобицу надолго. Полоцк хорошо укреплен, его в одночасье не возьмешь... А степняки только и ждут удобного времени...
   В эти иссушающие ум часы раздумий кто же придет на помощь киевскому князю, как не родной сын? Святополк появился в шатре как обычно - тихо, кошачьей походкой, смиренно потупя глаза. Изяслав обрадовался приходу сына. Ведь дело идет о наследстве, что достанется сыновьям после смерти князя, о киевском столе. Большим будет наследство - большой будет и доля каждого из сыновей. Тут задеты кровные интересы Святополка. Он должен дать дельный совет.
   Княжич долго не отвечал на слова отца. Потом придвинулся ближе и произнес полушепотом:
   - Господь говорит: "И беру его к себе, и оставлю ему грехи и прегрешения". Хорошо, если бы Господь прибрал Всеслава. А лучше всего, чтобы Брячиславич добровольно отдался в твои руки. Тогда надо его посадить в поруб. "И лев станет котом, и враг твой станет забавой в доме твоем..."
   Князь удивленно посмотрел на сына. Что он говорит? Это же все несбыточно!
   А Святополк, догадываясь о мыслях отца, продолжал:
   - Святослав и Всеволод говорят: "Зови Всеслава". Ты и зови. Требуют: "Клянись". Ты поклянись - не подниму руку на Брячиславича, если сам придет. "Да не ослушаешься братьев своих". А Всеслава тихонько да ласково посади в темный поруб. И пусть там сгинет!
   Ярославич даже приподнялся в кресле. Сын предлагает преступить клятву. Это ужасно! Он, Изяслав, всегда предпочитал благо, честность и христианское прощение. И если он выступил, чтобы покарать злодея, то заботится не только о себе, но обо всем люде, которому несет благоденствие. Изяславу вспомнилась его молодость, благородные мечты, благие порывы. Немало кровавого пота он утер за Русскую землю. И не он ли дописал отцову "Правду" "Правдой Ярославичей"? Он заботился о народе, о том, чтоб не отнимали напрасно жизнь у боярина и челядина. Чем-то пьянящим, как аромат весенних цветов, пахнуло из прошедшей юности на Ярославича, что-то светлое встало в памяти, но его заслонила тень полоцкого князя, грозящего отобрать власть.
   Слова сына вызвали у князя возмущение. Не кроется ли в них предательство, на которое Святополк горазд?
   Княжич глядел на отца широко раскрытыми ясными глазами и мысленно молился: "Преступи клятву, преступи клятву. Тогда Всеслав, враг твой и мой, сядет в поруб. А вина за клятвопреступление падет только на тебя. Бояре, монахи, да и весь люд ополчатся на князя. И прогонят. А Всеслава уже нет. И кто же взамен тебя в князи киевские? Я, грешный". А вслух:
   - Клятва глупому страшна, умному - смешна.
   Глядя в чистые глаза сына, Изяслав смягчился. Что ни говори, а слова его разумные. Ведь он предлагает действовать на пользу родимой земле одержать полную победу малой кровью. Если сначала люди и осудят князя, то затем все же поймут, что он прав, вспомнят, что Всеслав первый нарушил свое слово. Только как это осуществить? Где взять верных людей для выполнения такого поручения? Князь обратился к сыну:
   - Какие же воины полонят Всеслава после моей клятвы? Кто осмелится?
   Святополк приободрился. Ответил отцу уверенно:
   - Есть такие воины. Прикажешь - сделают. А и ты после не забудешь их.
   Ярославич понимал: сын имеет в виду Жариславичей. Но он не возразил Святополку. Ибо кто возьмет на себя такое черное дело, как не Жариславичи? Кто поддержит князя-клятвопреступника, как не они?
   Князь опять нахмурился и спросил:
   - Знаешь ли, как тяжко осудят меня люди?
   Святополк глянул на отца ясными глазами:
   - Мудрые говорят: "Победителя не судят!"
   9
   Изяслав-отрок возвращался вместе с дружиной из полоцкой земли. Он ехал рядом с колымагой, на которой метался в бреду раненый Верникрай. Коснячко хотел оставить новгородского древосечца умирать на поле, но Изяслав выпросил разрешение везти Верникрая в Киев.
   Как не помочь в беде, которая и тебя может ожидать за первым поворотом дороги?
   Отрок огляделся. Леса на окоеме*... Снега... Воины с обветренными лицами. Верникрай мечется на колымаге.
   _______________
   * О к о е м - горизонт.
   10
   Всеслав Брячиславич с небольшой дружиной переправлялся через Днепр вблизи Смоленска. Он сидел на корме лодьи и глядел затуманенными глазами на воду. Кто знает, доведется ли вернуться живым от дяди? Он вспомнил, как по спине прошел холодок, когда посол сказал: "Великий князь киевский Изяслав Ярославич кличе в гости сыновца, князя полоцкого Всеслава Брячиславича, призывае на думу родовичей, на яденье веселое, на пир. Великий князь киевский отпустил тебе все обиды и поношения и с тобой мира желает. И просит, дабы и ты оставил обиды свои и злые умыслы. С раскрытой душой к нему, княже, прииди".
   Всеслав ничего не ответил послам Ярославича, созвал думу из немногих верных своих. На думе говорилось разное. Спор решил боярин Стефан:
   - Истребуй с Ярославича крестное целование и клятву на мече, что не причинит тебе зла, - говорил Стефан. - А там и поезжай.
   Если бы знал Всеслав, что, говоря это, Стефан думал: "Хорошо бы князю Изяславу сломать клятву. Тогда даже печерские монахи отвернутся от него, и папа сможет сказать: потому и не принял он католичества, что погряз в безбожии, клятвопреступник! А Всеслав, обезглавленный или заключенный в поруб, стал бы мучеником. Его имя освятилось бы. И взяв это священное имя на хоругвь, по костям павших папа пришел бы на Русь".
   Но Всеслав не разгадал замысла Стефана, хоть и настораживал его этот боярин. Стефан явился в Полоцк из земли ляхов, но Брячиславич мог присягнуть, что боярин не поляк. Стефан говорил, что служил лишь франкскому и польскому королям, но Всеслав подозревал, что у боярина совсем другой повелитель. Стефан утверждал, что связан с Римом лишь как ревностный католик, но все говорило о том, что он выполняет важные поручения папы. Это последнее обстоятельство и заставляло Всеслава относиться к боярину с особым уважением, чутко прислушиваться к его словам и всегда быть настороже.
   Не поостерегся на этот раз. Лодья несет Всеслава все ближе к человеку, который его боится и ненавидит.
   Бояре Ярославича встретили полоцкого князя с почетом. Прямо под его ноги на берег бросили и вмиг разостлали длинный ковер. По нему навстречу гостю пошел Ярославич. Они обнялись на виду у бояр и троекратно облобызались. Бояре грянули: "Слава!" Звенели гусли, пели свирели.
   А Изяслав-отрок, глядя на целующихся князей, думал, что не увидят этого целования воины, сложившие головы под Минском и на берегах Немана...
   Облобызавшись, князья направились к шатру. У самого входа Всеслав остановился в нерешительности. Увидя это, Ярославич выхватил меч и осенил им себя, словно крестом:
   - Да оборотит Господь сей меч против меня, если содею тебе лихо! сказал он.
   Произнося эти слова, Ярославич дрожал от страха. Что он говорит? Что делает? Вот решающий миг, черта, которую надо преступить! Сейчас он для всех окружающих - правдивый, богобоязненный, а перешагнет черту - станет клятвопреступником.
   Муки нерешительности были нестерпимыми. Чтобы они поскорее закончились, князь Изяслав, опережая своего дружинника, сам отдернул золоченый полог, закрывавший вход в шатер. И как только Всеслав туда вошел, чьи-то руки сдавили ему шею, закрыли рот. Его глаза налились кровью. Он отыскивал взглядом Ярославича. Но тот, не в силах вынести зрелища, выбежал из шатра, сел на коня и ускакал.
   Связав князя по рукам и ногам, Жариславичи отошли от него и о чем-то заговорили между собой.
   Всеслав попытался двинуть руками, но веревки крепко держали его, врезаясь в тело. К полоцкому князю подошел младший из Жариславичей, Ярволод, ослабил путы, заговорщицки подмигнул. Всеслав ответил ему благодарным взглядом.
   Жариславичи ликовали. Теперь-то князь Изяслав будет вынужден приблизить их к себе. Но на всякий случай надо ладить и с побежденным. Неизвестно, что будет завтра. Но что бы ни было, кто бы ни победил, Жариславичи разделят с победителями добычу и останутся в выигрыше.
   11
   Красный праздничный звон плывет над Киевом. Огромными ступенями возносится к небу гранитно-мраморная церковь Пречистой Богородицы, прозванная Десятинной. Слышится нежное протяжное пение. Христиане празднуют победу князя Изяслава над полоцким злодеем.
   Церковь набита битком. Каждому хочется посмотреть богослужение, совершаемое самим архиереем. Архиерей одет в раззолоченный саккос* с короткими рукавами. Поверх саккоса через плечо перекинут длинный широкий плат, украшенный крестами, сложенными из крупных яхонтов. На груди, пониже креста, висит золотая панагия - круглый образок Божьей матери. Главное украшение архиерея - митра. Она сверкает драгоценными камнями, и мирянам кажется, будто служителя окружает ореол святости.
   _______________
   * С а к к о с - облачение высшего духовенства особого
   назначения.
   Роскошное облачение гармонирует с великолепием церкви. Пол сложен из разноцветного мрамора и муравленых* плит. Стены украшены мозаикой, фресками. А стены алтаря испещрены мусией - мозаикой из четырехугольных разноцветных стеклянных камешков. Искуснейшие мастера выкладывали мусию четыре года.
   _______________
   * Т. е. покрытых глазурью.
   Посредине церкви стоят мраморные гробы Владимира Святого и его супруги Анны, а вокруг них навалены сосуды, одежды, шкатулки, чаши, свезенные из разных концов земли.
   Недалеко от Десятинной церкви, в храме Софии, также полно людей. И здесь истово крестятся, бьются лбами об пол, жарко шепчут молитвы. И здесь молятся за здоровье Ярославича, благодарят Бога за дарованную победу. И здесь блестит золото и драгоценные камни.
   Нет великолепия лишь в тесной деревянной недостроенной церквушке печерских монахов, Феодосий смиренно стоит вместе с другими монахами в такой же, как у них, простой черной рясе и молится.
   Блестят его огромные глаза на иссушенном желтом лице, шевелятся бледные тонкие губы. Феодосий опьянен радостью: зачинатель распри разбит! Это послужит уроком другим князьям. Да будет Русская земля великой и единой, недоступной диким ордам кочевников, несокрушимой! И на той великой Руси да будет единый князь Изяслав Ярославич и единый духовный пастырь!
   В это время в церквушку вошел монах в изорванной рясе, с клюкой в руке. Он протиснулся к Феодосию.
   - Новые вести, брате, - заговорил он. - Всеслава полонили.
   На худых щеках игумена появился слабый румянец. То, что сообщил странствующий черноризец, - великое благо и для земли, и для веры православной. Теперь Феодосий сможет сказать верующим: Бог внял нашим молитвам и покарал начинателя распри.
   Игумен приосанился и громко сказал:
   - С Божьей помощью полонили князя.
   - Не с Божьей, а дьявольским умыслом, - возразил странник.
   Феодосил отступил от него:
   - Неподобное глаголешь!
   - Услышь недостойного, труба Господня, - быстро и подобострастно проговорил монах. - Преславный князь Изяслав Ярославич вначале поклялся Божьим именем на мече не тронуть и волоса с главы Брячиславича, звал его в гости. Всеслав доверился и приехал. А князь Изяслав Ярославич свою клятву преступил.
   - Поклялся именем Божьим? - переспросил грозным голосом игумен.
   Странник подтвердил свои слова.
   Феодосий словно стал меньше ростом. Его худые плечи еще больше ссутулились. И раньше не верил он властолюбцам. Много разных клятв они давали, но преступали их неизменно, когда это было им выгодно. И лишь одна-единственная клятва - на мече - была пока нерушимой. В ней соединялись святость имени сына Божьего и сила оружия. Не хлеб - его можно забрать у пахаря, не Бог - вместо него можно позвать на помощь дьявола были главной святыней. Но что стоит князь без оружия?
   А теперь и этот предел перейден. Не осталось больше клятвы, на которую можно положиться.
   "Господи, всесильный и всеблагий, зачем сие допускаешь? - спрашивал Феодосий мысленно. - Если князь преступил клятву, освященную Твоим именем, кто же соблюдет клятву отныне и кто будет почитать Тебя? Кому верить? Кто будет славословить имя Твое и веру? Кто не усомнится в силе и святости Бога и Божьих слуг?"
   12
   Князь Изяслав въезжал в Киев под колокольный звон. Но был угрюм. Во взглядах бояр, обращенных на него, он читал осуждение и страх. Князь знал: кого боятся, того и ненавидят. Чтобы заглушить укоры совести, он раздувал в себе обиду, думал: "Разве для себя совершил я лиходейство? Неужели лучше было бы затянуть войну, а тем временем степняки с другой стороны ударили бы? Нет, пусть уж лучше я прослыву клятвопреступником, но землю свою не отдам на поругание!"
   И уже видел он себя безымянным героем, мучеником за землю свою, жертвы которого никто не понял. Не он был виноват - другие были пред ним виноваты - от этой мысли горько и сладостно становилось на душе.
   А бояре думали по-своему: князь преступил священную клятву, ему теперь верить нельзя ни в чем. И уж если он так поступил со своим сыновцом, то с любым из нас разделается еще проще. Кто зря поклялся мечом, все тому нипочем.
   Князь Святослав не доехал до Киева. Он отговорился болезнью и свернул в сторону Чернигова. И Всеволоду советовал поостеречься: "Не знал я раньше за братом коварства и пронырства византийского. А в последнее время приметил в нем и властолюбство чрезмерное. Как бы это не обернулось против нас. Опасайся, брате, за свой удел".
   Гордо переступал тонкими ногами белый конь под князем Изяславом. Позванивали украшения и оружие, Ярославича окружали Жариславичи. Они улыбались, глядели на князя с благоговением. Но Изяслав не доверял им, как, впрочем, не доверял теперь никому.
   И Феодосий, игумен печерский, вглядывающийся из-за спин встречающих в хмурое лицо князя, думал: "Воистину устами людей говорит Бог: властителя-лиходея люд боится, да и лиходей всех страшится".
   13
   Темный горячий туман висел над огромной бугорчатой поляной. Голосил ветер, как на кладбище, - ему раздолье. Кое-где из-под снега чернели развалины, дотлевали балки. На этом месте стоял город Минск, блестели кровли теремов, жарко пылал огонь в кузницах, девушки пели песни. Теперь по ночам тут страшно ухает и хохочет филин, словно высмеивая людскую глупость. Загораются угольки волчьих глаз.
   Один снежный бугорок зашевелился. Сытый ворон, лениво взмахивая крыльями, отлетел в сторону. Из-под снега показалась рука человека. Медленно, отряхивая снег, человек встал на четвереньки. Огляделся по сторонам. Белая муть. Холмы. В глазах человека - безумие. Из потрескавшихся губ вырвался хриплый крик:
   - Люди-и-и!
   Из лесу появились какие-то причудливые тени. Они двигались боязливо, останавливались, прислушивались. Многократное эхо повторяло одинокий крик.
   Люди вышли на поляну. Их шестеро. Одежда висит клочьями, в прорехах видно окровавленное тело. Они идут к тому, кто кричал.
   Прошло немного времени, и на поляне запылал костер. Завидя пламя, из лесу подошли новые беглецы. Отогревшись, они начали раскапывать снежные холмы, доставать балки, щепки, подбрасывать в костер. Кто-то обнаружил трупы родных... Люди старались не смотреть на плачущего. Каждый потерял близких. Их трупы - рядом, под снегом. Только копни.
   Копать нужно. Нужно доставать все, что может пригодиться для постройки жилищ.
   А вот люди наткнулись на раненого киевского воина. Рядом с ним лежали два мертвых минчанина. Раненый застонал и распрямил согнутую ногу. К нему бросились погорельцы с искаженными лицами:
   - Ворог! Убить!
   Им преградил путь длиннобородый старик:
   - Погодите!
   Старика поддержало еще несколько человек. Провожаемые недовольными взглядами, они подняли раненого и перенесли под дерево.
   - Кто будешь?
   - Дубонос я, градодел, - прошептал раненый.
   Старик громко сказал:
   - Не боярин он. Градник. Пособит нам город подымать. - Он обвел взглядом земляков и укоризненно добавил: - А вы убить хотели. Убить легко, да душе каково? Пускай градник живет с нами.
   Все сильнее задувал ветер. Казалось, колючие снежинки не падают на землю, а носятся в воздухе.
   Старик задумчиво проговорил:
   - Земля наша... Кому ее хитить, а нам - подымать...
   Минуло несколько дней, и удивленный ворон услышал, как на мертвом поле застучали молотки. Недовольно каркнув, он улетел прочь.
   Откопаны и очищены колодцы. Поднимаются крыши землянок. Хлопочет киевский градодел Дубонос. На него все еще косятся, но общая работа сближает всех. И вот - за две недели сложена часть городской стены. Через полтора месяца возвышается небольшой детинец. Но кто украсит дома нового Минска? Кто вырежет из дерева петуха или медведя? Где они - минские древосечцы, известные своим умением на весь свет? Где богатырь Величко? Все помнят, как низко кланялись ему немецкие послы, приглашая в свою землю отделывать суровые храмы. А где умелец Дятел? За петухов, вырезанных им из дуба, варяжские купцы давали неслыханную плату. И Величко, и Дятел, и десятки других умельцев лежат под снегом. Их руки никогда уже не возьмут струга.
   Новоселы стоят молча. Снежинки тают на строгих лицах.
   И тогда к старшему из новоселов подходит тоненький, бледный, как свечечка, большеглазый мальчик.
   - Я вырежу кочета.
   Люди с сомнением смотрят на него. Но пусть попробует. Все-таки этот малец - младший сын Дятла.
   Мальчик принимается за работу. За ним некоторое время наблюдают, потом расходятся, чтоб не мешать. Тонко поет дерево под пальцами. Оно бывает неподатливым, а бывает мягким как воск - смотря кто к нему притрагивается. Мальчик всматривается в наслоения, постукивая, прислушивается. Отец говорил: "Каждое дерево имеет свой голос и свою душу. Узнаешь ее - и дерево покорится тебе". Отец все знал...
   Мальчик закусывает губу и опять строгает. Он вспоминает отцовские руки, шероховатые, с набухшими жилами. Эти руки мертвы. А вещи, сделанные ими, живы и служат людям в разных землях - и в полоцкой Софии, и в варяжских городах... Он не посрамит отцова имени.
   И когда взошло солнце, люди увидели на крыше детинца деревянного петуха. Он был похож на птиц, которых делал старый Дятел, только у этого кочета клюв был длиннее и острее и крылья распростерты в воздухе.
   Новоселы глядели на петуха, и хмурые лица прояснялись. На Руси издавна любили эту голосистую птицу. Ведь она возвещала людям о восходе солнца.
   Глава XIII
   ПОЕДИНОК
   1
   Верникрай метался на постели под кожухом, и пустые рукава взмахивали в воздухе, словно пытались за что-то ухватиться. Рядом на обрубке колоды сидел Славята и наблюдал за больным. Он дружил с новгородцем и теперь делал все, чтобы спасти ему жизнь.
   Здоровье Верникрая все ухудшалось. Рана на голове не заживала. Правый глаз не видел. Большую часть времени раненый был в беспамятстве, выкрикивал проклятия, бессвязные слова. Его лицо, когда-то бело-розовое, ставшее при ранении бело-желтым, приняло синеватую окраску. Синевы становилось все больше, она уже затрагивала и губы.
   Жена Славяты решила, что раненый умирает, поспешно накинула платок и выбежала из дому. Она собралась звать священника, чтобы причастил умирающего. Женщина очень боялась, что Верникрай умрет без отпущения грехов. Но ей неожиданно повезло. Неподалеку от Оружейного конца, на большой дороге, ведущей из града, она заметила возок, запряженный двумя лошадьми. Возком правил какой-то челядин, а на подушках сидел монах.
   Увидев женщину, черноризец благословил ее, и она решилась высказать свою просьбу. Пошла рядом с возком, плача, рассказала о беде.
   Монах приказал челядину остановить возок, кряхтя, слез и пошел вслед за женщиной. Он был еще не очень старый, но иссушенный, какой-то бесплотный, с большими ясными глазами.
   Скрипнула дверь, и Славята увидел перед собой монаха. Он его сразу узнал, хотя видел всего один раз. Да это же сам игумен Феодосий! Староста поклонился. Игумен подошел к больному. Тот открыл здоровый глаз, в его лице игумену почудилось что-то знакомое. Неужто это тот дерзкий возница, который когда-то его отвозил из княжьего теремного дворца к печерам и заставил трястись верхом на коне? Он тогда сказал: "Черноризче, ты вечно нероба..."